Текст книги "Власть в Древней Руси. X–XIII века"

Автор книги: Петр Толочко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

П. П. Толочко
Власть в Древней Руси. X–XIII века

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предложенная вниманию читателей книга является результатом многолетних обращений автора к проблеме древнерусской государственности и состоит из серии очерков, посвященных основным институтам власти на Руси X–XIII вв. По каждому исследуемому здесь вопросу имеется обширная литература, поскольку тема эта принадлежит к числу наиболее обсуждаемых в отечественной историографии.

Начало специальному историко-юридическому ее изучению положил в 60-е годы XIX в. В. И. Сергеевич. В конце XIX в. – начале XX в. ей посвятили обстоятельные монографические работы Н. П. Павлов-Сильванский, И. А. Линниченко, М. Ф. Владимирский-Буданов, М. А. Дьяконов, А. Е. Пресняков. В советское время древнерусские властные институты исследовались С. В. Юшковым, Б. Д. Грековым, М. Н. Тихомировым, Б. А. Рыбаковым, В. Т. Пашуто, В. Л. Яниным, В. А. Кучкиным, И. Я. Фрояновым, автором этих строк и другими историками. Не исчез интерес к этой теме и в новое время, свидетельством чему явились публикации монографий и статей М. Б. Свердлова, Н. Ф. Котляра, А. П. Толочко, Т. Л. Вилкул, П. В. Лукина, Ю. Гранберга, В. М. Рычки, А. С. Щавелёва.

Приходится однако констатировать, что, несмотря на большое число работ, проблема древнерусской государственности так и не получила адекватного разрешения. Суждения историков оказались не только разноречивы между собой, но, нередко, и внутренне противоречивы. Сказанное относится как к пониманию социальной природы отдельных властных институтов, так и древнерусской государственности в целом. Для одних Русь X–XIII вв. полноценное сословно-классовое государство, для других – общинно-родовое образование.

Одним из первых, кто подверг сомнению государственный статус Руси, был С. М. Соловьев. Отметив, что государственному быту в восточнославянском обществе предшествовал родовой, он полагал, что их смена произошла только начиная с XII в. По существу, близких взглядов придерживалось и большинство историков древнерусского права конца XIX – начала XX в. В советское время преобладало представление о феодальной социально-экономической природе Руси X–XIII вв. Исключение представлял И. Я. Фроянов, по существу, повторивший выводы историков XIX в. об общинно-народоправном характере власти на Руси.

Недавно сомнения в существовании государства Киевская Русь высказали российские историки И. Н. Данилевский и В. Д. Назаров в «Очерках истории России». [1]1
  Нариси з історії Росії. За загальною редакцією академіка РАН О. О. Чубар’яна. Переклад з російської. Науковий редактор перекладу д.і.н. С. В. Кульчицький. К., 2007.


[Закрыть]На полном серьезе они поставили на обсуждение вопрос: можно ли считать Киевскую русь государством? Ответов предложили два.

Первый: Если принимать за основу классическое марксистское определение государства, то Киевскую Русь считать таковым невозможно. Прежде всего, будто бы, потому, что ее общество разделялось не на классы, а только на сословия или социальные страты. Кроме того, еще и потому, что трудно говорить об экономическом господстве определенной группы в древнерусском обществе.

Второй: При очень большом желании (авторы не уточнили чьем) Киевскую Русь можно называть государством. Но при одном непременном условии. Если придерживаться мягкого определения государства и не настаивать на том, что для признания его существования необходима четкая классовая структура общества, единые границы, язык, культура, этнос, экономическое и правовое пространство. [2]2
  Там же. – С. 97–100.


[Закрыть]

Из сказанного видно, что авторы смешали понятия – государства, как юридически правового института, и государства, как административно-территориального образования. Первое, без единых границ, экономического и правового пространства, немыслимо. Второе, без единых этноса, языка, культуры и даже четкой классовой структуры общества существовать может, хотя Русь и не являлась примером такого многоязычного и мультикультурного образования.

Свои сомнения в государственном статусе Руси авторы поддержали авторитетом В. И. Сергеевича, согласно которому, наша древность, будто бы, не знала целостного государства, но имела дело с множеством небольших государств. Это, далеко не безусловное утверждение, подвигло авторов на рассуждения о том, что право князя или веча (надо думать, киевских) не распространялось на всю территорию. Русь разделялась на ряд небольших территорий, в каждой из которых могли действовать свои законы и свои «аппараты насилия». [3]3
  Там же. – С. 99.


[Закрыть]

Что касается законов, то, наверное, могли. Если бы создавались в каждой из этих небольших территорий. Но авторы должны же знать, что в Киевской Руси действовала «Русская Правда», совершенствовавшаяся и пополнявшаяся в продолжении всей древнерусской истории, как единый общерусский юридический кодекс. [4]4
  В землях составлялись церковные уставы, но они также не выпадали из общерусской законодательной системы. «Устав князя Ярослава», явившийся результатом сотворчества Ярослава Мудрого и митрополита Илариона, сохранил систему наказаний (денежные штрафы) аналогичную той, что была в «Русской Правде». Сравнивая эти памятники русской кодификации, В. О. Ключевский находил, что они не только сверстники, но и земляки, у них одна родина, они выросли на одной и той же почве церковной юрисдикции. См.: Ключевский В. О.Сочинения. Т. 1. М., 1987. – С. 263.


[Закрыть]«Аппараты насилия» действительно были в каждой земле-княжестве, но, во-первых, не всегда независимые от центра, а, во-вторых, это не обеспечивало им суверенного государственного статуса.

Удивительно, что названные авторы очерков, как и их предшественники, чьими идеями они и вдохновились, не увидели смысловой парадоксальности утверждений об отсутствии на Руси единого государства и одновременном существовании многих небольших государств. В первом случае государственность отрицается, во втором – признается. Но с юридической точки зрения совершенно неважно было ли на Руси одно большое государство или несколько малых. Принципиальным является здесь признание наличия русской государственности, которая была не некоей метафизической абстракцией, но вполне конкретным политическим институтом, состоящим из целого ряда властных структур.

Признание юридического статуса целого с неизбежностью обуславливает признание такого же статуса и составляющих его частей. Между тем, во многих исследованиях эта логика нарушена. В одних признается древнерусская государственность и отрицается институциональный характер органов, без которых она немыслима. В других, наоборот, утверждается их институциональность и отрицается наличие государства.

Исследования историков русского права XIX – нач. XX в., как и некоторых современных авторов, показывают, что они как бы абстрагированы от времени, явления которого объясняют. Прошлое меряется завышенными мерками, иногда чуть ли не современной государственной практики. Но такой подход или, выражаясь словами А. Е. Преснякова, такое «подведение древней жизни под понятия нашего времени», заведомо неисторично и некорректно. Конечно, властные институты в Древней Руси еще не обрели юридически четких учрежденческих форм, однако были достаточно структурированными, чтобы обеспечивать управление огромной страной.

Верховным правителем страны (земли-княжества) был князь, обладавший законодательной и исполнительной властью. В своей деятельности он опирался на разветвленный административный аппарат, куда входили воевода, тысяцкий, посадник, тиун, дворский, городник, сотские и десятские, стольник, мечник и др. чиновники. При князе функционировала дума (совет), состоявшая из наиболее авторитетных бояр. Кроме того, важными органами власти на Руси были княжеские съезды и вечевые собрания.

В свое время, М. А. Дьяконов, отвечая на сакраментальный вопрос – была ли Русь государством? – пришел к положительному выводу. Существенными признаками государства, согласно ему, были три элемента: совокупность населения, образующего общественный союз; власть, стоящая во главе общественного союза; и территория, занятая данным населением. [5]5
  Дьяконов М. А.Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб. 1912. – С. 63.


[Закрыть]

Определенно, это не исчерпывающий перечень признаков, однако вполне достаточен для того, чтобы считать Древнюю Русь государственным образованием. При всей внешней аморфности ее политических институтов, они оказались способными не только сообщить восточнославянскому общественному союзу внутренний юридически регламентированный распорядок жизни, не только очертить его территориальные пределы и защитить их, но и поддерживать межгосударственные отношения, в том числе договорные, династически-брачные, церковные.

Глава 1
Князь

Проблема характера княжеской власти в Древней Руси постоянно обсуждалась в исторических исследованиях. В дореволюционной историографии преобладало мнение, идущее от В. О. Ключевского, что русский князь являлся чуть ли не наемным слугой вечевой общины земли. Правда, высказывались и другие суждения, в которых княжеское начало противопоставлялось общинному. Согласно А. Д. Градовскому, призвание князей было реакцией против общинного быта. Князь должен был заменить общину, как политический организм и вытеснить ее из политической сферы. [6]6
  Градовский А. Д.Государственный строй Древней Руси. – Собрание сочинений в 9 томах. Т. 1. СПб., 1899. – С. 359–360.


[Закрыть]

В. И. Сергеевич также видел в факте призвания варяжских князей решительные последствия для всей Русской земли, положившие начало особой породе людей, которые в силу своего происхождения от призванного князя считались способными к отправлению высшей судебной и правительственной деятельности. [7]7
  Сергеевич В. И.Вече и князь. М., 1867. – С. 68–69.


[Закрыть]В более поздних своих работах он склонялся к отождествлению княжеской власти с народной, хотя и не был последователен в этом своем убеждении. Ему принадлежит также тезис, что политический строй Древней Руси характеризовался «смешанной формой правления, в котором участвуют два элемента, а именно: монархический в лице князя и народный в лице веча». [8]8
  Сергеевич В. И.Лекции и исследования по древней истории русского права. СПб., 1903. – С. 130–143.


[Закрыть]

Представителем веча и общины считали князя Н. И. Костомаров и Ф. И. Леонтович, [9]9
  Костомаров Н. И.Начало единодержавия в Древней Руси. // Вестник Европы. № 11. 1870. – С. 13, 34; Леонтович Ф. И.Задружно-общинный характер политического быта Древней Руси.// ЖМНП. 1874. август. – С. 230.


[Закрыть]а М. А. Дьяконов полагал, что отношения к князю покоились преимущественно на взаимном доверии, степенью которого определялись и подробности условий в заключаемых, при занятии стола, договорах князей с населением земли. В составе государственной власти каждого княжения князь занимал существенно иное положение. Он был представителем власти в земле и в его компетенцию входили все вопросы внешней и внутренней государственной жизни страны. Княжеская власть, согласно историку, была столь исконным и столь же повсеместным институтом как и вече. У отдельных славянских племен «княжения» упоминаются задолго до призвания Рюриковичей. Вслед за В. И. Сергеевичем, он подчеркивал, что князь был необходимым элементом государственной власти всех русских земель и ни одна из них (даже и Новгородская) не могла обойтись без него. Те редкие моменты в жизни той или иной земли, когда там не было князя, изображены современниками как бедственные и опасные для целости страны. [10]10
  Дьяконов М. А.Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб., 1912. – С. 137–140.


[Закрыть]

В представлении А. Е. Преснякова высокое положение древнерусского князя обусловлено двумя обстоятельствами. С одной стороны необходимостью защиты страны от внешних врагов и охраны внутреннего мира, в чем проявлялась роль князя, как народной власти. С другой стороны – особым его положением в системе общественных отношений, ставящих его не только во главе обычно правового уклада народных общин, но и вне их, в сфере особого княжого права. Положение князя могло определяться в его рядах с вечем, однако, кроме Новгорода, содержание таких договоров, как думал А. Е. Пресняков, не сильно стесняло свободу князей. Нет никакого намека на то, чтобы вне новгородского севера население принимало на себя задачу определять общественное положение князя. Князья сами его строили, создавая и свое особое княжое право внутри волости. Оно развивалось и окрепло, прежде всего, в области княжого быта и княжого частного хозяйства, служа цементом для здания общественного положения князя, его социальной силы, восторжествовавшей над вечевыми общинами. [11]11
  Пресняков А. Е.Княжое право в древней Руси. СПб., 1909. – С. 215–220.


[Закрыть]

В отличие от В. И. Сергеевича и М. А. Дьяконова, А. Е. Пресняков не видел в княжеской власти государствообразующего начала и на уровне земли. «Не развившись до государственного властвования в отдельных волостях, в частности и Киевской, – утверждал он, княжая власть не могла стать той силой, которая создала бы единое русское государство, преодолев раздельность княжого владения и все нараставшую обособленность русских земель». [12]12
  Там же. – С. 63.


[Закрыть]

Больше единства в вопросе о социальном характере княжеской власти наблюдается в историографии советского периода. После исследования, осуществленного Б. Д. Грековым, практически все историки были согласны в том, что княжеский институт олицетворял власть знати, а не общины. Это не самодержец, но представитель правящей знати. Последняя признавала над собою власть великого князя и в своих собственных интересах разделяла с ним власть. Функции князя в области законодательства, управления страной и суда, по мнению историка, еще больше подчеркивают значение его власти в политическом строе Древнерусского государства. [13]13
  Греков Б. Д.Киевская Русь. М., 1953. – С. 288–309.


[Закрыть]

М. Н. Тихомиров, уделивший особое внимание княжеской власти в городе и утверждавший, что именно «княж двор» был центральным местом политической и административной жизни города, тем не менее большую роль отводил ремесленникам и купцам, представлявшим сплоченную группу горожан, осознававших свое значение и ограничивавших роль князя. Как ему казалось, горожане в своей борьбе за городские вольности стремились сажать к себе на стол только угодных им князей, часто вмешивались в междукняжеские отношения и не считались с княжеским старейшинством. [14]14
  Тихомиров М. Н.Древнерусские города. М., 1956. – С. 214–215.


[Закрыть]

В целом, в историографии советского периода княжеская власть рассматривалась с позиции сословно-классовой ее сущности и считалась институтом феодальной государственности. Соответственно и русский князь представлялся как феодальный государь.

Особое мнение о социальной роли и общественном положении князя в советское время высказал И. Я. Фроянов. Нельзя сказать, чтобы оно было совершенно оригинальным, чем-то, чего не знала отечественная историография XIX в., но определенно не созвучным выводам большинства современных ему историков. В его представлении древнерусский князь не феодальный правитель страны или княжества, обладавший широкой законодательной и исполнительной властью, а такой себе патриарх, слуга народа, заботившийся исключительно об его интересах. Считать князей X–XI вв. раннефеодальными монархами, как ему представляется, невозможно прежде всего потому, что Русь в это время, как, впрочем, и в XII–XIII вв. к феодализму еще не пришла. Поэтому русские князья кажутся ему сродни вождям героической эпохи доклассового общества. Они предводительствуют в дружине, лично участвуют в сражениях, входят в договорные отношения с народным собранием и превращаются «в известном смысле в общинную власть, призванную блюсти интересы местного общества». [15]15
  Фроянов И. Я.Киевская Русь. Л., 1980. – С. 29–31.


[Закрыть]

И. Я. Фроянов упрекает тех исследователей, которые полагали, что князь олицетворял власть древнерусской знати и стоял на страже ее интересов. Свое несогласие с этим положением советской историографии он облек в такую форму, пользуясь которой можно доказать, что забота об интересах народа являлась одной из важнейших функций и монархов нового времени. «Князья Руси XI–XII вв., – утверждает И. Я. Фроянов, – властвовали во имя интересов знати. Но вместе с тем они правили и во благо народа». [16]16
  Там же. – С. 44.


[Закрыть]

Ну, разумеется. Но разве это особенность только древнерусского княжеского правления? И разве можно на этом основании видеть в князьях представителей общинной власти?

Обстоятельный анализ социальной природы княжеской власти на Руси, а также различных ее форм – старейшинства, отчины, дуумвирата, коллективного сюзеренитета, родового или семейного владения и др. – содержится в специальной монографии А. П. Толочко. После книги А. Е. Преснякова «Княжое право в древней Руси» это наиболее обстоятельное исследование этой темы. Автор представил достаточно реалистичную картину эволюции княжеской власти. Она не была линейной и одномерной. В продолжении всей древнерусской истории различные ее формы находились в определенном диалектическом взаимодействии, хотя на разных этапах их место в жизни страны определялось конкретными условиями ее социально-экономического развития и правовыми традициями княжего рода, как общего суверена всего государственного пространства. [17]17
  Толочко А. П.Князь в Древней Руси: власть, собственность, идеология. К., 1992.


[Закрыть]

Значительное место княжеской власти в жизни Древнерусского государства уделено в содержательной монографии М. Б. Свердлова «Домонгольская Русь». К сожалению, тематическая ее всеохватность не позволила автору исследовать эту проблему с одинаковой полнотой, многие ее аспекты поданы в очерково-историографическом виде, что неизбежно привело к зависимости авторской позиции от выводов предшественников. И, тем не менее, общая схема эволюции государственного строя Руси, как целостной социально-политической системы, представляется вполне корректной. [18]18
  Свердлов М. Б.Домонгольская Русь. СПб. 2003.


[Закрыть]

В данной главе не предполагается исследования всего обширного спектра властных полномочий князя и его места в эволюции государственного строя Руси. Здесь нас больше интересует институт князя в системе управленческой власти. В том числе его социальная природа. Была ли она общинной и вечевой, как это представлялось многим историкам XIX в., или же сословно-классовой, как полагали историки XX в.

Как известно, княжеская власть на Руси в том виде, в каком ее зафиксировали летописцы, считается внешним по отношению к восточнославянскому обществу элементом, и уже поэтому, как будто, не может рассматриваться через общинную призму. Но приглашение варяжских князей вовсе не свидетельствует о том, что до этого восточные славяне вообще не знали такой формы правления. Известия о славянских вождях или князьях догосударственного периода имеются в отечественных и зарубежных письменных источниках и поэтому отрицать происхождение княжеской власти в среде восточных славян также не приходится.

Но одно дело генезис явления, а другое его развитая форма. Что касается княжеского института, такая определенно имела место уже с конца IX в. И неважно, была ли Русь в это время сословно-классовым организмом или общинно-племенным. Важно, что образовалось обширное восточнославянское объединение с центром в Киеве и оно нуждалось в определенной системе власти и управления. И такая сравнительно быстро сформировалась. Сначала в ее симбиозной княжеско-племенной форме, а затем, после реформ Ольги, Святослава и Владимира, и в княжеско-родовой.

И, конечно же, киевские князья в это раннее время меньше всего зависели от общины. В летописи на этот счет нет и малейшего намека. Ни в одном летописном сообщении о военных походах князей, будь-то на Византию, Болгарию или же на своих восточнославянских соплеменников, ничего не говорится о том, что князья выполняли поручение общины. Князья могли интересоваться ее мнением через совет с городскими старейшинами, как это было при обсуждении вопроса о принятии новой религии, но решение принимали сами. Иногда, как в случае с походами Святослава, община (точнее, те же старейшины), могла быть недовольна действиями князя, но оказать влияние на его решения была не в состоянии. Выслушав упрек киевлян, – « ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабивъ», [19]19
  Повесть временных лет. Ч. 1. М.-Л., 1950. – С. 48.


[Закрыть]– Святослав вновь пошел на Дунай, собрав для этого многотысячную армию воев.

Согласно С. В. Юшкову, правительственные функции первых Рюриковичей не отличались особой сложностью. Правда, принявшись их перечислять, исследователь по существу, сам же и возразил себе. Среди них он назвал организацию военных ополчений, установление и взимание дани с подчиненных племен, реализацию товаров на внешних рынках. При этом, отметил и тенденции к усложнению этих функций, которые достаточно отчетливо обозначились, будто бы, со второй половины X в. Одну из них он видел в стремлении Ольги установить связи с Византией и принять христианство. [20]20
  Юшков С. В.Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.-Л., 1939. – С. 29–31.


[Закрыть]

Но в этом стремлении Ольги нового было не так много. Разве не этой же тенденцией характеризовалась деятельность ее предшественников? Уже Олег предпринял поход на Византию не с целью элементарного грабежа, а чтобы «построить мир и положити ряд межи Русью и Грекы», [21]21
  ПВЛ. Ч. 1. – С. 25.


[Закрыть]другими словами, заключить с мировой империей договор о торгово-экономических отношениях. Аналогичную задачу решал и Игорь, стремившийся « створити любовь съ самѣми цари, со всѣмъ болярьствомъ и со всѣми людьми гречьскими на вся лѣта». [22]22
  ПВЛ. Ч. 1. – С. 35.


[Закрыть]Еще более амбициозные цели, связанные с территориальным расширением своего государства, были у Святослава. Они не отличались реализмом, но определенно характеризуют его как государственного деятеля.

В X в. русские князья являлись не только военными руководителями, но и гражданскими управленцами, обладавшими судебной и законодательной властью. По мнению Л. В. Черепнина, уже в начале этого века существовал какой-то правовой кодекс, служивший руководством для суда. Он называл его «Уставом и поконом русским» и видел в нем ранний прототип «Русской Правды». [23]23
  Черепнин Л. В.Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда. В кн.: Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. – С. 141, 143.


[Закрыть]А. А. Зимин полагал, что «уставы» и «поконы» имели место уже при Игоре, а Ольга подвела юридическую основу под княжеское хозяйство и ввела закон, охранявший дружинников. [24]24
  Зимин А. А.Феодальная государственность и Русская Правда. // Исторические записки. Т. 76. 1965. – С. 324.


[Закрыть]

Исследователям, отводившим князьям ранней поры только роль военных предводителей, такие выводы представлялись весьма сомнительными. Но, в таком случае, им следовало бы хоть как-то отреагировать на те аргументы, на которых они покоятся. К примеру, показать некорректность замечания составителя «Повести временных лет» о том, что восточные славяне « имяху обычаи свои и закон отець своих», равно как и ссылок в договорах Руси с греками на «Закон русский». Кроме того, следовало бы подвергнуть сомнению летописные свидетельства об установлении княгиней Ольгой «уставов» и «уроков» по «всей земли», а также составления «Земляного устава» Владимира, о чем также говорится в летописи. « Бѣ бо Володимеръ любя дружину, и с ними думая о строи земленѣм, и о ратехъ и о уставѣ земленѣм». [25]25
  ПВЛ. Ч. 1. – С. 86.


[Закрыть]

Очевидно, эти первые княжеские уставы основывались на обычном праве, но они определенно приобретали и новые социальные черты, особенно ясно обозначенные в договорах Руси с греками. [26]26
  Зимин А. А.Правда русская. М., 1999. – С. 70.


[Закрыть]И, конечно, существовали не только в устной форме, как это кажется многим исследователям, но и в письменной. В пользу этого может свидетельствовать, в частности, летописное известие о десятине, выделенной Владимиром Святославичем Русской православной церкви. Это было не изустное обещание князя, но грамота или устав, который положили в ризницу Десятинной церкви. « И положи написавъ клятву въ церкви сей». [27]27
  ПВЛ. Ч. 1. – С. 85.


[Закрыть]Непонятно, как, зная это, можно утверждать, что до 1015–1016 гг. «Закон русский» существовал в виде устного права. О наличии каких-то записей общинного права, сделанных киевскими князьями, говорил и А. А. Зимин, основываясь на сложности текста Ярославого кодекса. [28]28
  Зимин А. А.Правда русская. – С. 70.


[Закрыть]

Кроме законодательной и судебной деятельности, киевские князья X в. занимались административно-территориальным обустройством страны (Ольга, Святослав, Владимир), внешнеэкономическими связями (Олег и Игорь), реформой в сфере веры (Владимир), укреплением государственных границ (Владимир). По существу, занимались тем же, чем и их правящие коллеги соседних стран, с которыми они поддерживали постоянные отношения, дипломатические и брачные. Не случайно известие о думах Владимира «о строе земленом» подытожено летописцем сообщением о его международных успехах. « И бѣ живья съ князи околными миромь, съ Болеславомъ Лядьскымь, и съ Стефаномъ Угорьскымь, и съ Андрихомь Чешьскымь. И бѣ миръ межи ими и люки». [29]29
  ПВЛ. Ч. 1. – С. 86.


[Закрыть]Если прибавить к этому союзные отношения Руси с Византией, закрепленные браком Владимира и принцессы Анны, то окажется, что киевские князья в X в. совсем не выглядели как военные вожди эпохи разложения родоплеменных отношений. Определенно это были уже государи.

Их власть была ограничена советом городских старейшин («старцев», по летописной терминологии), но не происходила от них, а поэтому считать князей ставленниками вечевой общины, которая в это раннее время, как будто, и вовсе не обнаруживала себя, можно только по недоразумению. Удивительно, но природу власти первых русских князей лучше, чем некоторые современные историки, определил еще Н. М. Карамзин. Он писал, что первые русские государи, хотя и делились правами с дружиной, и оставляли за народом некоторые вольности, обладали верховной судебной и законодательной властью. [30]30
  Карамзин Н. М.История Государства Российского. Т. 1. СПб., 1892. – С. 158–160.


[Закрыть]

Еще более сомнительным является определение князей XI–XII вв., как военных вождей и предводителей старых времен. На том основании, что им приходилось принимать непосредственное участие в битвах в качестве передовых воинов, увлекавших своим мужеством дружину и воев. [31]31
  Фроянов И. Я.Киевская Русь. – С. 35, 38.


[Закрыть]Действительно, приходилось, но разве это может быть аргументом для определения характера княжеской власти. Так ведь можно отождествить с «вождями старых времен» даже европейских и российских монархов нового времени. Им тоже приходилось принимать участие в боевых кампаниях и личным примером увлекать своих солдат (Карл XII, Петр I, Фридрих II, Наполеон и многие другие).

Если смотреть на русских князей XI–XII вв. не только через призму их занятий военным делом, то окажется, что на них лежало и много других обязанностей, в том числе в законодательной и судебной сферах, во внутреннем наряде, в образовании, церковном строительстве и др. И далеко не все князья этого времени отдавали предпочтение военному делу.

К примеру, Ярослав Мудрый, после утверждения на великом киевском столе, вообще не участвовал в военных кампаниях. Но зато вошел в историю как законодатель и просветитель. Ему принадлежит первый юридический кодекс, известный в литературе как Правда Ярослава или Правда русская. Она была ответом на требования новгородцев защитить их от произвола варяжской дружины. Кроме статей об убийстве и оскорблении, в ней содержится также законоположения о нарушении прав собственности. Поэтому, несмотря на новгородскую приуроченность, имела общерусское значение, поскольку отвечала изменившимся социальным отношениям на Руси, связанным, в том числе, с формированием княжеского и боярского хозяйства.

А. А. Зимин считал возможным назвать Правду Ярослава правовым оформлением процесса создания Древнерусского государства, в результате чего княжеская юрисдикция распространялась не только на дружину, но и на все восточнославянское общество. [32]32
  Зимин А. А.Правда русская. – С. 96.


[Закрыть]

К законодательной деятельности Ярослава Мудрого относится также Покон Вирный. Как считали Л. В. Черепнин, А. А. Зимин и другие исследователи, новый кодекс был приурочен ко времени посажения на новгородский стол Владимира Ярославича, о чем и сказано в летописной статье 1036 г. Новгородской четвертой летописи. « В лѣто 6544 Ярослав посади сына своего Володимера Новегороде и епископа постави Жидяту и людемъ написавъ грамоту, рекъ: По сеи грамоте даите дань». [33]33
  ПСРЛ. Т. 4. Новгородская четвертая летопись. М., 2000. – С. 114.


[Закрыть]Грамота Ярослава как бы дополняла его же Правду от 1015–1016 гг. и четко регламентировала дани с Новгородской земли, поступавшие в княжескую казну, и отчисления от них в пользу вирников. Определенно у Ярослава при составлении этой грамоты были помощники, однако указаний на это нет, что позволило А. А. Зимину утверждать единоличное авторство Ярослава Мудрого. [34]34
  Зимин А. А.Правда русская. – С. 131.


[Закрыть]

Следующий этап сложения древнерусского законодательства представлен Правдой Ярославичей. Содержательно она уже Правды Ярослава, но отражает значительно более высокий уровень сословной и имущественной стратификации древнерусского общества. Практически целиком подчинена обеспечению интересов княжеского хозяйства, защите жизни княжеских слуг, сохранности княжеского имущества, говорит о княжем дворе как центре судопроизводства. Отмечаемые многими исследователями эти особенности Правды Ярославичей представляются существенными в плане определения того, кто был заинтересован в появлении такого юридического кодекса.

Конечно, князья, которые и названы в заголовке этого кодекса. Это Изяслав, Всеволоди Святослав. Однако среди тех, кто «совокупился» для уставлення для Русской земли Правды, присутствовали также Коснячко Перенег, Микифор Киянин и Чудин Микула, в которых И. Я. Фроянов видит представителей городских общин – киевской и вышгородской. На этом основании делает вывод об их причастности (через своих представителей) к составлению Правды Ярославичей. [35]35
  Фроянов И. Я.Киевская Русь. – С. 41.


[Закрыть]Не показав, какими конкретными статьями кодекса можно подтвердить законотворческое участие названных народных представителей, он высказал еще более смелое предположение и о возможном участии народного собрания в фиксации этих правовых норм. [36]36
  Там же.


[Закрыть]Ввиду отсутствия свидетельств на этот счет в письменных источниках, спорить с данными утверждениями нет смысла. Можно только заметить, что они не находят подтверждения в самом кодексе, который меньше всего отражает интересы простого народа. Несомненно, названные мужи были высокопоставленными чиновниками, тысяцкими и воеводами Изяслава, Всеволода и Святослава. [37]37
  Со времен первых исследователей Правды Ярославичей ни у кого из них не возникало сомнения, что последним из перечисленных «мужей» был Чудин Микула. М. Н. Тихомиров, а вслед за ним и И. Я. Фроянов, увидели здесь двух лиц: Чуцина и Микулу. Однако, такое прочтение совершенно неверное. Определенно «Чудин» является прозвищем Микулы. А. А. Зимин справедливо утверждал, что в заголовке указаны три «мужа» князей с прозвищами: Микифор Киянин, Коснячко Перенег и Микула Чудин. (Зимин А. А. Правда русская. – С. 194.).


[Закрыть]

Новый судебный устав, вошедший в литературу как «устав Владимира», был составлен Мономахом в 1113 г. и явился своеобразным ответом на народные волнения в Киеве. Утвержден на совещании в загородной княжеской резиденции в с. Берестово, где кроме самого Владимира принимали участие киевский, белгородский и переяславский тысяцкие, «муж» черниговского князя Олега Святославича, другие бояре. Есть основание согласиться с выводами тех исследователей, которые полагают, что совещание в Берестове проходило в тот момент, когда в Киеве еще продолжались волнения. Владимир должен был появиться в мятежном городе с реальным ответом на требования народа. [38]38
  Черепнин Л. В.Общественно-политические отношения в древней Руси и «Русская Правда» // Древнерусское государство и его международное значение. – М., 1965. – С. 237.


[Закрыть]

«Устав» Владимира несколько ограничивал ростовщичество, облегчал положение закупов, что несомненно следует рассматривать как уступки городской и сельской бедноте. Но это было и в интересах экономического развития всей страны, поскольку создавало более целесообразные условия для хозяйствования крестьян и городского торгово-ремесленного населения.

Право законодательной инициативы, выражаясь современным языком, оставалось за княжеской властью вплоть до монголо-татарского нашествия. Согласно Л. В. Черепнину, два устава следует связывать с деятельностью великих киевских князей Всеволода Ольговича и Изяслава Мстиславича. [39]39
  Черепнин Л. В.Общественно-политические отношения. – С. 258–265.


[Закрыть]Исследователи выделяют комплекс статей в «Пространной Правде», которые предположительно были результатом законотворчества Всеволода Большое Гнездо. О том, что он вершил суд «истинен и нелицемерен», свидетельствует Лаврентьевская летопись. [40]40
  ПСРЛ. Т. 1. – Стб. 437. « И ту такоже исполни всѣм исполненьем, имѣя присно страх Божий в сердце своем, подавая требующим милостыню, судя суд истиненъ и нелицемѣренъ, не обинуюся лица силных своихъ бояръ, обидящих менших и работящих сироты и насилье творящим».


[Закрыть]В 1209 г. он дал новгородцам «уставы старых князей», что определенно свидетельствует о его причастности к законодательной деятельности. Косвенным подтверждением этому могут быть слова Всеволода, адресованные мятежному племяннику Мстиславу Ростиславичу: « Помысливше высокоумѣем своимь, не вѣдуще яко Богъ даеть власть емуже хощеть, поставляеть бо цесаря и князя Вышний, аще кая земля управится пред Богомь, поставляеть ей князя праведьна, любяща суд и правду, аще бо князи правдиви бывають, то много отдается согрешенья земли той». [41]41
  Там же. – Стб. 381.


[Закрыть]

Кроме создания общерусских светских сводов законов, князья составляли церковные уставы или грамоты (Владимир Святославич, Всеволод Мстиславич, Ростислав Мстиславич, Святослав Ольгович), в которых определялись объемы юрисдикции митрополии, епископии, а также размеры княжеских, в том числе и земельных, пожалований церкви.