Текст книги "Подвиг"

Автор книги: Петр Краснов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)

XX

Бригадиръ, съ узкимъ серебрянымъ галуномъ по краю фуражки и съ расшитыми рукавами однобортнаго чернаго мундира подошелъ къ Пиксанову.

– Colonel Piksanoff? …

– Oui, monsieur le brigadier … { – Полковник Пиксанов?

– Да, господин бригадир… (прим. Борис)}

Бригадиръ покровительственно и важно, какъ умѣютъ это дѣлать французы, протянулъ Пиксанову лѣвую руку въ мокрой, рыжей перчаткѣ.

– Мы просимъ насъ извинить… Что дѣлать … Долгъ службы … Вы сами понимаете … Мы должны васъ побезпокоить немного … Вотъ ордерокъ … Намъ надо осмотрѣть ваше жилище. Есть донесенiе, что у васъ есть станцiя безпроволочнаго телеграфа.

Пиксановъ изобразилъ на своемъ безстрастномъ рыбьемъ лицѣ крайнее удивленiе.

– Ты слышишь, Люба, – обратился онъ по-французски къ стоявшей у открытой двери женѣ. – У насъ станцiя безпроволочнаго телеграфа.

Любовь Дмитрiевна пошла къ печкѣ, пожала плечами и сказала красивымъ низкимъ голосомъ:

– Пусть посмотрятъ.

Незванные гости пошгли по комнатамъ. Домъ былъ старый, мѣстами развалившiйся. Осмотрѣть его весь съ надворными постройками, конюшней, сараями, курятниками, сѣновалами и дня не хватило бы. Жандармы смотрѣли поверхностно, штатскiй, маленькiй кривоногiй человѣкъ съ подшпиленными для велосипеда шпильками штанами, въ сѣрой рабочей каскеткѣ блиномъ и въ распахнутой черной кожаной курткѣ поверхъ пиджака всюду совалъ свой носъ и все допрашивалъ Пиксанова.

– Это пiанино?.. А зачѣмъ вамъ пiанино?..

– Жена поетъ и играетъ. Зимою, знаете, скучно безъ музыки.

– Но вы могли поставить радiо.

– Мы его не имѣемъ. Хлопотно очень. Самимъ прiятнѣе, играешь и слушаешь, что хочешь, а не то, что даютъ …

Штатскiй заглянулъ подъ кровать, приподнялъ «сомье», открывалъ шкапы. Бригадиръ и сопровождавшiй его молодой жандармъ ходили безучастно. Бригадиръ подмигивалъ Пиксанову на старанiя штатскаго.

– Былъ бы телеграфъ, – сказалъ онъ, наконецъ, – были бы мачты, антенны … Проволока, моторъ …. Ничего этого нигдѣ не видно.

– Ахъ, оставьте, пожалуйста, – огрызнулся штатскiй, – теперь это такъ усовершенствовано, что ничего и не надо. Ящикъ не больше этого сундука. Вотъ и все. Что въ этомъ сундукѣ?

Пиксановъ поднялъ крышку.

– Грязное бѣлье, – сказалъ онъ.

– Хорошо-съ, – съ какимъ-то озлобленiемъ наскочилъ штатскiй на Пиксанова, – а скажите мнѣ? … Вашъ патронъ? … Кто онъ такой?

– Инженеръ Долле.

– Что же онъ Русскiй?

– Да.

– Почему у него французское имя?

– Когда у васъ была такая же революцiя, какъ у насъ теперь, и народъ казнилъ короля и истреблялъ дворянство, его предки бѣжали въ Россiю… Какъ мы теперь были принуждены бѣжать къ вамъ во Францiю … Chassêe croisêe, знаете, такое вышло … Предки моего патрона остались въ Россiи. Имъ при нашихъ императорахъ очень хорошо жилось. А теперь … Пришла революцiя въ Россiю и имъ пришлось бѣжать … Обратно во Франдiю … Отъ рабоче-крестьянской власти господъ большевиковъ.

– Это онъ тутъ арендовалъ въ лѣсу охоту?

– Да, онъ.

– Онъ охотился?

– Нѣтъ. Онъ снялъ охоту въ концѣ сезона, охотиться не успѣлъ, а теперь до конца сентября охота запрещена.

– Онъ богатый человѣкъ?..

– Да … вѣроянтно …. Я не имѣю обыкновенiя считать въ чужихъ карманахъ деньги.

– Ну, оставьте, право, – обратился снова къ штатскому бригадиръ. – Сразу видно, вы введены въ заблужденiе, ничего тутъ и быть не можетъ. У нихъ даже электрическаго освѣщенiя нѣтъ. Керосиновыя лампы повсюду. Господинъ ancien combattant, [9]Note9
  Бывший воин


[Закрыть]занимается куроводствомъ. Какiе тутъ могутъ быть радiо.

– Я знаю, что дѣлаю и вы обязаны мнѣ помогать.

– Да развѣ я вамъ мѣшаю?

– Ну и дайте обо всемъ разспросить … Въ лѣсу есть постройки?..

– Да, тамъ есть два дома лѣсниковъ и въ глубинѣ лѣса развалина, должно быть стараго охотничьяго домика. Жандармы знаютъ.

Бригадиръ подтвердилъ слова Пиксанова.

– Кто живетъ въ домахъ?

– Лѣсники французы. Въ развалинѣ патронъ позволилъ поселиться одному старику монаху.

– Русскому?

– Да, Русскому.

– Это почему?

– Въ Россiи большевики уничтожили монастыри и разогнали монаховъ. Многiе уѣхали въ Югославiю, въ Грецiю, на Аѳонъ. Отецъ Ѳеодосiй прiѣхалъ съ офицерами въ Парижъ. Дѣваться ему некуда. Ночевалъ на улицѣ … Подъ мостами … Патронъ его и прiютилъ.

Штатскiй досталъ изъ-за пазухи большой кожаный бумажиикъ, вынулъ изъ него карту, всю прочерченную пересѣкающимися красными и черными линiями, долго разглядывалъ ее, разложивъ на письменномъ столикѣ Любови Дмитрiевны и, наконецъ, сказалъ:

– Я хочу осмотрѣть лѣсъ. Наши координаты сходятся въ лѣсу.

– Но, мосье Рибо … Конечно, это какъ вамъ будетъ угодно … Но лѣсъ двадцать квадратныхъ километровъ. Его и въ мѣсяцъ не осмотришь.

– Я хочу провѣрить эту развалину, гдѣ Русскiй монахъ. Это мое право и обязанность.

– Я считаю долгомъ предупредить васъ, – продолжалъ бригадиръ, – что въ лѣсу очень топко и грязно и вы тамъ на велосипедѣ далеко не вездѣ проѣдете.

– Гдѣ надо я пройду пѣшкомъ, – гордо сказалъ маленькiй человѣкъ и сталъ спускаться внизъ.

– Это ваша жена? А кто этотъ молодой человѣкъ?

– Ея племянникъ.

Бригадиръ выразительно ткнулъ пальцемъ въ коробку конфетъ и букетъ цвѣтовъ, лежавшiе на большомъ, кругломъ столѣ, и сказалъ:

– Полноте, мосье Рибо, не въ этой же коробкѣ радiо-станцiя.

Рибо зашагалъ къ велосипеду. Жандармы приложились ладонями къ прямымъ козырькамъ фуражекъ.

– Бонжуръ мосье, мадамъ … Стали отвязывать лошадей.

Туманъ низко стоялъ надъ полями. Все кругомъ было сѣро и уныло, какъ бываетъ въ хмурый день позднею осенью.

XXI

Обѣдали втроемъ. Князь Ардаганскiй былъ взволнованъ. Онъ безпокоился о Галинѣ и не могъ этого скрыть. Его раздражало, что родители Галины не придавали значенiя ея долгому отсутствiю.

– Куда же пошла Галина? – наконедъ, спросилъ, мѣняясь въ лицѣ, дрожащимъ голосомъ князь.

– Въ лѣсъ. По грибы, – просто сказала Любовь Димитрiевна.

Пиксановъ закурилъ папиросу.

– Слушайте, князь … Неужели не догадались? Галина пошла къ отцу Ѳеодосiю … Надо же предупредить, чтобы старика не застали врасплохъ. Тамъ все-таки и прибрать кое-что надо. Поняли?.. Главное-то я давно припряталъ. Газеты кое-что проболтали про радiо. Сидите съ нами спокойно. Дождемся Галочки и послушаемъ, что она намъ разскажетъ про визитъ шпика. Имъ вѣдь интересно, чтобы не было станцiй, передающихъ биржевые секреты … Все служба золотому тельцу. Ну, а мы … Жандармы то, можетъ быть, давно знали, что мы тутъ дѣлаемъ, да и станцiя тоже, да не трогали. Пока не явился этотъ. Рожа-то какая поганая! … По всему обличiю или коммунистъ, или купленный большевицкимъ полпредствомъ … Хочетъ непремѣнно доискаться. Ну, да увидимъ. Богъ не безъ милости.

Безконечно тянулся день. Въ другое время, при другихъ обстоятельствахъ, какимъ бы счастiемъ былъ для князя этотъ день! Какъ досыта наговорился бы онъ съ милой дѣвочкой, разспросилъ бы ее обо всемъ! Теперь всѣ молчали. Князя усадили у плиты сущиться. Любовь Димитрiевна пошла чистить курятникъ. Князь сорвался было съ кресла.

– Позвольте я вамъ помогу.

Любовь Димитрiевна улыбнулась снисходительно ласковой улыбкой.

– Ну, куда вамъ … Въ вашемъ-то костюмѣ. Ботинки въ разъ загубите. Вы знаете, что … Пока что, снимайте-ка костюмъ, да разгладьте его, я вамъ утюжокъ на фуръ поставлю. Ну, – уже въ дверяхъ сказала она, – пока!..

Въ пятомъ часу, въ полутемной комнатѣ – очень хмурый и тоскливый былъ день, – пили чай. Галины все не было.

– Ты не поѣдешь ей навстрѣчу? – спросила Любовь Димитрiевна.

– He къ чему. Она навѣрно пойдетъ напрямикъ лѣсомъ и мы только разминемся. Притомъ же неизвѣстно, что тамъ эти господа нашли. Моя поѣздка наведетъ ихъ на новыя подозрѣнiя. Она навѣрно ожидаетъ ихъ отъѣзда, чтобы допросить отца Ѳеодосiя и разсказать намъ все обстоятельно. Ты же ее знаешь.

Время шло. Колоколъ на деревенской колокольнѣ отбивалъ часы и получасы. Въ деревнѣ была тишина. Съ желѣзнымъ скрежетомъ, показавшимся князю ужаснымъ, двѣ пары бѣлыхъ громадныхъ воловъ протащили вальки по дорогѣ. Гдѣ-то далеко прогудѣлъ поѣздъ. Туманъ становился гуще. Надвигался тихiй, сырой и теплый вечеръ. Набухшiя дождемъ вѣтви липъ низко опустились къ дому. Пѣтухи собрались подъ ними тѣсной стаей и стояли нахохлившись. Начиналъ опять моросить мелкiй дождь. Сердце князя разрывалось отъ тоски и безпокойства за Галину.

И какъ всегда, когда слишкомъ напряженно ожидаютъ, совсѣмъ не въ ту минуту, когда ждали, уже въ полутьмѣ, вдругъ скрипнула и открылась калитка, и Галина съ веселымъ смѣхомъ пробѣжала черезъ дворъ.

Ея туфельки были облѣплены грязью. Въ грязи были и стройныя, голыя ноги. Подолъ платья намокъ о траву, папоротникъ и кусты. Лукошко на рукѣ было полно бѣлыхъ грибовъ. Лицо сiяло радостью и счастьемъ исполненнаго долга. Голубые глаза сверкали и играли огненными искорками, смѣхъ открывалъ милыя ямки на розовыхъ щекахъ.

– Мама!.. Папочка!.. Князь!.. – пробѣгая по двору, крикнула она. – Все такъ отлично … Ну такъ отлично… Очень даже хорошо все вышло. Лучше, право и не надо …

– Ты башмаки-то переодѣнь раньше … Простудишься, – сказала Любовь Димитрiевна.

– Ну, мамулечка, – удивительно мило протянула Галина. – Переодѣнусь послѣ, раньше все разскажу.

– Да вѣдь ты ничего еще и не ѣла.

– Ничего и не ѣла, – точно сама на себя удивилась Галина.

– Ну такъ ѣшь раньше.

– Нѣтъ … Послѣ, папа … Это всегда успѣю. Раньше все по порядку.

Она не безъ гордости поставила корзинку съ грибами на столъ, сама сѣла подлѣ печки, гдѣ кипѣлъ и свистѣлъ чайникъ, вдругъ вообразившiй себя заправскимъ самоваромъ, протянула ножки къ огню и начала.

– Ну-съ … Вышла я, и бѣгомъ, бѣгомъ, въ лѣсъ и къ отцу Ѳеодосiю. Заперто … Ну, да знаю я его уловки. Стучу … Слышу, говоритъ: – «Господи, спаси Россiю» … Я ему сейчасъ: «Коммунизмъ умретъ – Россiя не умретъ» … Ну и открылась мнѣ его келiйка. Мы скоренько за уборку. Моторъ … Еле стащили … Ну и тяжелый!.. Въ лабораторiю, гдѣ нѣмецкая обезьяна была. Работали, хоть въ кинематографъ насъ снимай … Полъ заложили. Ковриками покрыли, травки набросали. Мачта была уже снята … Мы ее на цѣлую версту отнесли въ лѣсъ и спрятали въ папоротникахъ. Ни за что не найти! И только кончили, глядимъ – ѣдутъ. И тотъ типъ съ ними … На велосипедѣ … Я въ лѣсъ и по грибы. Да какъ долго же они были! Я цѣлое лукошко набрать успѣла. Наконецъ, слава Богу, уѣхали. Я сейчасъ, мамочка, къ отцу Ѳеодосiю. Разспросить же его надо. И какъ же онъ хорошо все устроилъ … Такой хитрый. Дверь, значитъ, оставилъ открытой: входи, молъ, ничего запретнаго нѣтъ. Ну, тѣ и входятъ … Видятъ иконы … Лампадки затеплены … Свѣчи зажжены у налоя, книга раскрытая, лежитъ. Отецъ Ѳеодосiй ихъ монастырскимъ поклономъ встрѣчаетъ, какъ самыхъ дорогихъ гостей. Жандармы шапки сняли, тотъ типъ такъ въ шапкѣ и расхаживаетъ. Отецъ Ѳеодосiй, – онъ, мамочка, такъ все это забавно разсказывалъ, – на своемъ французскомъ языкѣ и говоритъ ему: – «снимите вашу каскеточку, тутъ домъ молитвы» … Снялъ … Ну что же, папа, разсказывать, ты самъ знаешь, если не знать всего устройства, можно годъ искать, ни до чего не доискаться. Однако, полѣзли наверхъ, ходили, нюхали, смотрѣли сверху на лѣсъ. По деревьямъ глазами шарили … Тотъ типъ все свою карту свѣрялъ, потомъ поѣхали къ лѣсникамъ. А я скорѣе домой, къ вамъ, съ докладомъ. Вѣдь далеко, мамулечка, да и дорога какая!.. Ужасъ …

Князь Ардаганскiй съ такимъ откровеннымъ восхищенiемъ и обожанiемъ смотрѣлъ на Галину, что та смутилась.

Князя оставили ужинать. Да и поѣзда раньше не было. Уже ночью, всею семьею вышли его проводить. Все время разговоръ былъ о Галинѣ, объ удачно отбытомъ обыскѣ и всѣ жители фермы казались героями, хотя, вотъ онъ – подлинный герой – шелъ вмѣстѣ съ ними! Но Ардаганскiй ни слова не говорилъ о томъ, чта всего два дня тому назадъ онъ на громадной вышинѣ мчался на аэропланѣ надъ Атлантическимъ океаномъ, что страшный, совсѣмъ на земной, не похожiй холодъ забирался въ ихъ особо приспособленную каюту, что днемъ лучи солнца слѣпили глаза, а ночью по-иному, чѣмъ привыкъ видѣть ихъ князь, свѣтили звѣзды и безшумно несся аэропланъ надъ землею, чтобы спуститься въ дикомъ, не посѣщаемомъ людьми мѣстѣ. По своей скромности князь объ этомъ не разсказывалъ, да ему и запрещено было говорить, какъ онъ попалъ во Францiю.

Дождь пересталъ. Прояснило, луна молодякъ проткнулась сквозь тучи. Разстались за деревней и князь, подобравъ на этотъ разъ концы своихъ штановъ, бодро зашагалъ на маленькую глухую станцiю.

И когда вдругъ изъ ночной тьмы показался пустой поѣздъ съ ярко освѣщенными вагонами, и князь сѣлъ въ него и помчался черезъ ночь, онъ все думалъ о томъ, что онъ сейчасъ видѣлъ и слышалъ.

«Да, она героиня» – думалъ онъ. – «Настоящая героиня … Тургеневская дѣвушка … Какъ она все сдѣлала-то. И лѣса не боялась …»

Надъ Парижемъ желтое свѣтилось зарево. Тамъ, гдѣ была колонiальная выставка, ярко отражались въ небѣ огни, и лучи прожекторовъ свѣтили въ пространство. Князь сидѣлъ, какъ очарованный, смотрѣлъ въ окно и все думалъ: «она героиня … героиня моего романа».

XXII

Какъ и всегда, въ десятомъ часу утра почтальонъ на велосипедѣ бодро подкатилъ къ калиткѣ Пиксановской фермы и передалъ выбѣжавшей на его звонокъ Галинѣ газету.

Пиксановъ сидѣлъ дома. Дожди мѣшали работать въ огородѣ. Онъ развернулъ газету и сталъ ее читать. Всякая дребедень была теперь въ газетахъ. О главномъ, о Русскомъ, о томъ большомъ и больномъ, что заполняло думы всѣхъ читателей и волновало ихъ, или нельзя было писать, или не хотѣли писать и наполняли газетные листы разсказами о Джекѣ Куганѣ, о женахъ – сколько ихъ! – Шарло Чаплина, о его котелкѣ и башмакахъ … Писали о сумасбродствахъ богатыхъ людей, о миллiонахъ, завѣщанныхъ любимой кошкѣ или попугаю. И заголовки газетъ были такiе, что можно было подумать, что выходили газеты въ сумасшедшемъ домѣ. «Женщина, оказавшаяся мужчиной» … «Полковникъ, оказавшiйся женщиной» … «Подо льдомъ къ сѣверному полюсу» …

Разсѣянно скользя по этимъ пустымъ извѣстiямъ, Пиксановъ увидалъ заголовокъ жирнымъ шрифтомъ: «Таинственный аэропланъ». Онъ сталъ читать.

…"Во французскихъ Альпахъ, въ районѣ Шамоникса, туристы обнаружили на высотѣ 3.500 метровъ аэропланъ. Ни въ самомъ аппаратѣ, ни вокругъ него туристы не нашли летчиковъ, несмотря на усердные поиски. На снѣгу около аэроплана видны были большiя пятна, которыя въ началѣ показались туристамъ кровью.

«При ближайшемъ разслѣдованiи, однако, оказалось, что пятна, на снѣгу были сдѣланы какою-то жидкостью и имѣли форму правильныхъ круговъ: повидимому, въ этомъ мѣстѣ кто-то указалъ авiатору куда спуститься.

«Какъ попалъ аэропланъ въ эти мѣста и куда дѣвался летчикъ, – представляется весьма загадочнымъ.

«Жандармерiя производитъ разслѣдованiе» …

Пиксановъ опустилъ газету. «А вѣдь это ихъ аэропланъ», – подумалъ онъ. «Успѣетъ ли милый князь и тѣ, кто прилетѣли съ нимъ, благополучно проскочить на этотъ аэропланъ и улетѣть, куда ему надо. И тамъ уже, какъ и у меня, жандармерiя впуталась въ ихъ тайное дѣло и мѣшаетъ планомѣрной работѣ».

«Да, ужасно … Зачѣмъ, почему, отчего, какая логика въ томъ, что капиталистическiя страны Европы такъ усиленно помогаютъ коммунистамъ разрушать ихъ же благосостоянiе и такъ же старательно мѣшаютъ тѣмъ, кто борется за право и законъ? … И всюду шныряютъ теперь эти скучающiе, снобирующiе туристы, и, кажется, нѣтъ теперь такой точки на земномъ шарѣ, куда не проникъ бы какой-нибудь джентльменъ въ дорогомъ «пулловерѣ«, въ гетрахъ и вязаной шапкѣ и не остановился съ идiотской улыбкой разсматривать то, что такъ тщательно и съ такимъ рискомъ для жизни хотѣли отъ него скрыть. И какъ страшно, что и тамъ … Тоже … Какой-нибудь умирающiй отъ скуки, задавленный своими миллiонами американецъ, не наткнется въ своихъ плаванiяхъ на моторной яхтѣ на тотъостровъ и не завопитъ о немъ въ газетахъ всего мiра … Ужасно … Эти мнѣ снобы, бездѣльники, сами навязывающiе на собственную шею петлю коммунистической веревки!»..

Пиксановъ закурилъ дешевую папиросу и продолжалъ въ тяжкомъ раздумьи листать газету. Co двора доносилось кудахтанье куръ и звонкiй голосъ Галины.

– Мамулечка, сегодня молодыя курочки уже четвертое яйцо несутъ и все сто шестой номеръ …

«Да здѣсь жизнь», – со вздохомъ подумалъ Пиксановъ, – «тамъ противодѣйствiе жизни …. Ибо безъ Бога … ибо противъ Бога» …

Онъ углубился въ газету.

«Англiйская свадьба въ Русской церкви» … Тоже снобъ какой-нибудь, ради моды сунулся въ Русскую церковь … Или наша какая-нибудь бѣдная дѣвушка продалась за англiйскiе фунты … «Вчера въ 9 1/2 часовъ вечера въ Русской церкви состоялось по православному обряду бракосочетанiе капитана англiйской службы Джемса Холливеля съ миссъ Анастасiей Гербертъ. Бракосочетакiе совершалъ …» На свадьбѣ, однако, не было никого Русскаго. Свадьба была чисто англiйская … Но почему православная? «Тоже снобизмъ какой-нибудь, въ родѣ путешествiя къ сѣверному полюсу на подводной лодкѣ»…

«Чествованiе» … Ну, конечно! … Мы безъ чествованiй и праздниковъ обойтись никакъ не можемъ, хотя уже чего чествовать и что праздновать, когда я, гвардейскiй полковникъ, принужденъ здѣсь куръ разводить» …

Пиксановъ выплюнулъ недокуренную папиросу, швырнулъ газету на полъ и вышелъ изъ полутемной комнаты на дворъ. Яркiй солнечный свѣтъ его ослѣпилъ. Голубое небо было бездонно. На крышѣ ворковали, радуясь долгожданному солнцу голуби, воробьи, чирикали у навознаго ларя. Изъ курятника слышались звуки скребковъ. Любовь Димитрiевна съ Галиной чистили птичникъ.

Пиксановъ посмотрѣлъ на небо. «Можетъ бытъ, князь и летитъ, и все обошлось благополучно. Славный юноша … И, видимо, сраженъ моей баловницей. Ну что жъ, вотъ придемъ въ Россiю, тогда и мы будемъ чествовать и праздновать, уже на законномъ основанiи и по праву, каждый въ мѣрѣ совершеннаго … А кто ничего? Ну ничего и не получитъ… Ничего и есть ничего. И ноль всегда ноль, какъ его ни чествуй и ни величай» …

XXIII

Получивъ отъ князя Ардаганскаго голубенькiй пакетикъ съ посланiемъ Мишеля Строгова, Леночка не ощутила никакой радости. Тревога охватила ея сердце. Что въ этомъ посланiи? Какая тайна? … Сорбонна за эти мѣсяцы кое-чему научила Леночку. Она показала ей, что миллiоны легко дѣлаютъ въ кинематографахъ, да въ романахъ, въ жизни совсѣмъ не такъ это просто. Если это кинематографическая тайна, какъ ее использовать? … Страшно подумать, если это тайна политическая. Михако былъ замкнутъ и молчаливъ … На его лицѣ было такое выраженiе, какое Леночка видала въ кинематографахъ на лицахъ героевъ или преступниковъ. Послѣ разговоровъ съ Жаномъ Леночка поняла, что Парижъ съ его «ажанами» вовсе не безопасное мѣсто и здѣсь, если тайна касается совѣтской республики, можно такъ же влипнуть, какъ и въ какомъ-нибудь Троцкѣ.

Первымъ движенiемъ Леночки было вскрыть и сейчасъ же прочитать, что пишетъ ей Мишель Строговъ. Но она чувствовала себя подъ наблюденiемъ. Тетка стояла у калитки, Софи все глядѣла въ окно. Леночка зашла за уголъ дома и тамъ спрятала конвертъ у себя на груди.

Надо было идти домой завтракать. Леночка надѣла на лицо привычную маску сдержанности. Въ совѣтской республикѣ безъ такой маски можно было пропасть. Она умѣла ее носить, и съ нею на лицѣ пошла къ дому небрежной вихляющей походкой, какою ходятъ парижскiя манекенши и которую Леночка изучила въ кинематографѣ.

– Что вы тамъ съ княземъ шептались? – съ ласковою ворчливостью сказала Неонила Львовна. – He пара онъ тебѣ. Гляди какъ вырядился! Все новенькое. Видать – въ хорошемъ магазинѣ куплено, и все у него тайна да тайна, какiе подумаешь, секретники выискались. Конспираторы!

– Спрашивала о Мишелечкѣ, – съ наивнымъ видомъ сказала Леночка.

– Можетъ быть, онъ тебѣ что про Шуру подробнѣе сказалъ, – съ волненiемъ въ голосѣ сказала Ольга Сергѣевна.

– Ничего особеннаго … Живъ … Здоровъ … Снимается … Михако, правда, сталъ очень уже въ секреты играть.

– Да, – протянула Неонила Львовна, – былъ милый человѣкъ, а теперь просто фификусъ какой-то.

Послѣ завтрака Леночка позвала Топси.

– Я, тетя, пойду немного погулять съ собакой.

На рыночной площади были скамейки. Леночка рѣшила тамъ прочесть посланiе Мишеля. Когда она была уже на площади ее догнала Софи.

– Что это за прекрасный человѣкъ былъ у васъ? – спросила Софи.

«Софи не помѣшаетъ, – подумала Леночка. – «Письмо написано по Русски. Она ничего не разберетъ».

– Это былъ молодой князь Ардаганскiй.

Хотя совѣтская школа второй ступени и тщательно вытравила изъ головы Леночки понятiе о почетности княжескаго званiя, она не безъ гордости назвала Ардаганскаго княземъ.

– Это твой «ами»?

Леночка неопредѣленно подернула плечомъ, понимай, молъ, какъ знаешь, отъ такого «ами» не хотѣлось отказываться.

– Давай, сядемъ. Мнѣ надо прочитать одно письмецо. Ты позволишь?

– Ахъ, сдѣлай милость.

Они сѣли на желтую исщербленную скамейку. По другую сторону ея сидѣлъ какой-то старикъ. Въ немъ ничего не было подозрительнаго. Леночка вынула съ груди конвертъ и осторожно ноготкомъ вскрыла его. Софи нарочно стала смотрѣть въ сторону.

Крупнымъ корявымъ почеркомъ Мишеля – онъ совсѣмъ отвыкъ писать – было начертано:

«Леночка, дорогая, умоляю васъ, выручайте всѣхъ насъ изъ бѣды. Мы попали въ грязную исторiю. Торопитесь … Можетъ быть, вы извлечете изъ моего сообщенiя и пользу. He знаю. Это самая обыкновенная бѣлогвардейская авантюра. Стопроцентная контръ-революцiя. Никакого общества «Атлантида» нѣтъ. Есть солдатчина, удушливые газы, аэропланы и пулеметы, направленные противъ большевиковъ цѣлаго свѣта. Вы понимаете, какое это безумiе. Опять война. Насъ надо разоблачить. He знаю, гдѣ, въ Лигѣ Нацiй или прямо у большевиковъ, гдѣ больше дадутъ. Спасайте скорѣе, но и не продешевите … Наша военная база находится на вулканическомъ острввѣ, лежащемъ на 2°10′11» южной широты и 22°32′18» западной долготы отъ Гринвича. Это очень важныя свѣдѣнiя. Боюсь, что вы не сумѣете ихъ использовать. Храните ихъ тщательно» …

Записка была безъ подписи. Мишель зналъ, что дѣлалъ. Леночка опустила руки съ запиской на колѣни и смотрѣла вдаль. Она была такъ поражена, что ничего не видѣла. Она не видѣла, что Софи внимательно разглядывала записку.

«Тайна была политическая. Самъ Мишель Строговъ признавалъ ея значенiе и опасность. Что дѣлать? … Что дѣлать? …»

Леночка машинально спрятала записку на груди и тяжело вздохнула.

– Что-нибудь непрiятное? – участливо спросила Софи.

– Ахъ … Нѣтъ …

Леночка поднялась.

– Пойдемъ домой.

Софи послушно встала и пошла съ подругой къ дому. Обѣ молчали. Холодные токи бѣжали по жиламъ Леночки. «Донести? … Сказать кому-то объ этомъ заговорѣ, объ этой «авантюрѣ«? Доносъ ее не страшилъ и не смущалъ. Она не думала, какiя могутъ быть послѣдствiя доноса для ея дяди и Мишеля. Она усвоила со школьной скамьи, что доносить не стыдно, не преступно, не гадко. Каждый обязанъ доносить. Ее смущало другое … Куда донести? А какъ съ этой запиской она сама попадется? Тутъ дѣло шло уже не о миллiонахъ, которые кто и за что ей дастъ? … He большевики же? Она знала, какъ и чѣмъ платили большевики доносчикамъ. Она знала и ихъ грубость и ихъ жестокость, и она боялась ихъ. Она теперь знала, что они были повсюду. И Жанъ былъ большевикъ. Надо ихъ остерегаться. Могутъ быть пытки, можетъ быть смерть.

Леночка не помнила, какъ она дошла до дома и простилась съ Софи.

– У меня голова болитъ, – жалобно сказала она подругѣ.

Она воспользовалась тѣмъ, что Неонила Львовна ушла куда-то и прошла къ Ольгѣ Сергѣевнѣ. Она не считала возможнымъ скрывать опасность, грозившую всѣмъ.

– Тетя, – сказала она, – князь мнѣ передалъ письмо отъ Мишеля.

Она подала записку Ольгѣ Сергѣевнѣ.

Та прочла и перечла ее нѣсколько разъ. Она подняла глаза къ образу. Такъ вотъ оно чудо, которое она намолила у образа Богоматери? Все обманъ! Всѣ ея прежнiя чувства, все прошлое, притушенное разлукой недоброжелательство къ мужу вспыхнуло съ прежней силой. Онъ снова сталъ для нея «полковникомъ», Донъ-Кихотомъ. Она перечитывала и старалась вникнуть въ смыслъ гого, что писалъ Шура.

«Онъ, старый офицеръ генеральнаго штаба, не увидалъ того, что увидалъ и понялъ Шура, кого всѣ они считали недоучкой и дуракомъ. Шура правъ. Конечно, – авантюра! … Ихъ триста человѣкъ, и они хотятъ бороться со всѣмъ мiромъ. Съ какого-то таинственнаго острова на экваторѣ? Безумiе».

Ольга Сергѣевна давно въ сердцѣ своемъ постановила, что большевики непобѣдимы. Отъ того и было такъ темно и мрачно на ея сердцѣ, что она-то знала, что никогда, никогда не вернется она въ Россiю. Да и зачѣмъ? Тринадцатилѣтнее владычество большевиковъ не могло пройти незамѣтнымъ. Какую она найдетъ теперь тамъ Россiю?

Весь праздникъ души, что торжественнымъ гим-номъ пѣлъ въ ея сердцѣ, когда она узнала, что ея близкiе живы и здоровы, пропалъ и затихъ, какъ только она поняла, на какое дѣло они пошли.

Россiи они все равно не спасутъ, только сами погибнутъ.

– Порви, – сказала она Леночкѣ, не зная, что сказать, – порви эту записку … Нѣтъ, постой … He рви … Она можетъ понадобиться. Можетъ быть, и правда все это надо разстроить … Просить вмѣшаться французовъ и остановить эту авантюру … Но храни ее бережно … Храни … Никому не показывай. Ты понимаешь … Ты тамъ сама жила … Ты знаешь, чѣмъ и какъ ты рискуешь, если кто не надо узнаетъ про нее. Хоть и Парижъ … У меня Кутеповъ передъ глазами … И никто за него не заступился …

Онѣ обѣ были, какъ заговорщицы. Отъ мамочки молчаливо рѣшили все скрыть. Но та видѣла огорченное лицо дочери и тревогу Леночки, видѣла, что отъ нея что-то скрываютъ, обижалась и ворчала вслухъ:

– Это, дѣти мои, какъ «винтики» … Какъ «винтики» … Куда повернутъ, куда полетятъ, такъ тому и быть … Такъ тому и быть… – какъ ворона каркала она.

Тревога, волненiе и безпокойство и самый ужасный страхъ вошли въ бѣдныя каморки виллы «Les Coccinelles» …