Текст книги "Голубые солдаты"

Автор книги: Петр Игнатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Вспыхнула ракета. Не успела она погаснуть, как по стенкам ферм скользнул луч прожектора с катера, приближавшегося к мосту со стороны излучины. Вот он прошел под правобережным пролетом, развернулся у быка и, пройдя под левобережным пролетом, направился снова к излучине. Эти несколько минут мы пролежали, прижавшись к широким доскам нижних поясов ферм, затем двинулись дальше. Теперь наибольшую опасность для нас представлял телефонный звонок. Вдруг он задребезжит у грибка, Рязанов, разумеется, ничего не сможет ответить на телефонный окрик начальника караула или разводящего, и тогда сразу раздастся сигнал тревоги. А это означало бы наш провал, то положение, из которого выйти было почти невозможно. Разве только бросаться в реку прямо с ферм или с устоя… Но пока телефон молчал. Я отчетливо слышал шаги Рязанова, видел свет фонарика, вспыхивавшего по временам в его руке.

И вот наконец промежуточный устой. Мы с Колесовым нырнули под клепаные балки левобережного пролета, начали закладывать заряды под шарнирные опоры средних балок. Бодюков делал то же самое под опорой из дощато-гвоздевых ферм. Главное – обрушить левобережный металлический пролет, восстановление которого отнимет у немцев очень много времени. С дощатыми фермами проще. Две бутылки с горючей жидкостью, заложенные рядом с толом, мгновенно воспламенят во время взрыва дерево, и огонь завершит то, чего не сделает тол.

Телефон все еще молчал. Где-то над нашими головами хлопали ракеты. Вдали, у излучины реки, тарахтел мотор катера. Мы работали с лихорадочной поспешностью, следя, однако, за тем, чтобы в этой спешке не допустить какой-нибудь ошибки. Уж если рисковать жизнью, то не зря.

Затлели бикфордовы шнуры.

Мы уже были у береговой опоры, когда внезапно в ночную тишь ворвался резкий звонок телефона под грибком. Вслед за мной Колесов и Бодюков соскользнули с нижнего пояса крайней фермы на уступ опорной стенки. Тут нас и увидел Рязанов, свесившийся через перила.

– У меня чуть сердце не оборвалось от этого проклятого звонка! – бросил он приглушенно.

– Все в порядке, Вася! – улыбнулся я. – Пусть звенит, хоть треснет! – И махнул рукой. – Спускайся с насыпи.

Телефонный звонок повторился.

Рязанов сбежал с насыпи и помог нам выбраться на берег.

– Теперь, хлопцы, бегом! – тихо скомандовал я.

Мчались мы во всю прыть, а позади, у моста, выла сирена. За насыпью на том и другом берегу зажглись прожекторы. Их лучи заскользили по мосту, по черной речной воде, по железнодорожному полотну. Под тучи скопом взлетали ракеты. Оглянувшись, я увидел, как с левого и правого берегов к каменному устою неслись гитлеровцы. Очевидно, они сообразили, что угрожает мосту.

– Не успеют! – хрипловато пробасил Колесов, и, точно в подтверждение его слов, почти тотчас же произошел взрыв. Левобережный пролет с грохотом полетел в реку, а над вздыбившимися дощатыми фермами заплясали длинные языки огня. Зарево быстро разгоравшегося пожарища все выше поднималось к небу, шевелило тьму, отбрасывало на золотистые нивы ржи и на воду багровые отблески.

Добравшись до излучины реки, мы свернули на север и через час пересекли большак, за которым начинался лес.

Здесь, в лесу, позволили себе немного отдохнуть, затем отправились, дальше, к линии фронта. Сколько мы прошли в ту ночь, трудно сказать. Знаю только, что к рассвету ноги у меня подкашивались от усталости, а в груди хрипело, как у загнанной, лошади…

Весь следующий день отдыхали в тесном, прохладном погребке какого-то сожженного дотла селения. До передовой оставалось километров двадцать. Там все еще царило затишье: ни гула канонады, ни тяжкого уханья бомб.

К вечеру начала собираться гроза.

Когда мы вышли к переднему краю, разразился ливень. Он был как нельзя кстати. Немецкие солдаты отсиживались либо в землянках, либо в окопах, под плащ-палатками, и я полагал, что нам удастся без особого труда проскочить сквозь вражеские цепи.

Больше трехсот метров мы проползли среди редких кустарников, пока отыскали неглубокий овраг, который, вклинившись между смежными окопами немцев, расширялся в сторону нейтральной полосы. Сейчас в нем клокотала вода. Гром, шум ливня, рев потоков, сливавшиеся в сплошной могучий гул, полностью скрадывали тот плеск и шум, который вызывали мы, продвигаясь оврагом чуть ли не по грудь в воде.

На нейтральной полосе мы выбрались из оврага, и тут при вспышке молнии кто-то из вражеских дозорных заметил нас. Раздался резкий крик:

– Хальт!

И сразу уже в два голоса:

– Ди руссэн!

– Алярм!

Застрочил автомат.

Я метнул гранату в ту сторону, откуда стреляли, и вдруг почувствовал, как что-то тупо ударило меня в плечо. «Ранен!» – мелькнуло в голове. Правая рука повисла как плеть, зашумело в ушах.

Немцы открыли сильный огонь. Бодюков, Колесов и Рязанов соскользнули в балку. Превозмогая боль в плече, я последовал за ними, но так и не дополз до балки, почувствовал, что теряю сознание.

– Командир, где ты? – окликнул меня Колесов.

– Валентин Петрович! – встревоженно выкрикнул Рязанов.

Несколько мгновений я ничего не видел, не слышал, не чувствовал, потом очнулся от нестерпимой боли. Меня волок в балку по грязи Бодюков.

В это время одна из вражеских пуль ранила его в ногу.

На помощь к нам спешили наши бойцы, и вскоре мы уже были в безопасности, среди своих.

Бодюкова и меня немедленно отправили в медсанбат.

Глава 8. НЕ ВСЕГДА УДАЧНО

Наконец-то настал тот долгожданный день, когда меня выписали из госпиталя. Вернувшись в команду авиадесантников, я прежде всего явился к полковнику Теплову доложить о своем прибытии.

Полковник встретил меня по-отечески душевно, усадил на диван и, обняв за плечи, сказал:

– Выглядишь ты молодцом, вот только побледнел немного. Отдохнуть тебе, пожалуй, надо, сил снова набраться.

– А у меня, товарищ полковник, и сейчас силы хоть отбавляй, – ответил я. – Отдохнул в госпитале как нельзя лучше. Надоело бездельничать, да и по ребятам соскучился.

– Они тоже, и еще как! – сказал Теплов. – Уши майору Данильцеву прожужжали расспросами: «Как там Игнатов?», «Скоро ли вернется?», «К нам попадет или куда в другую часть?» Хорошие подобрались у тебя друзья. – Он похлопал меня по плечу. – Ну, беги к друзьям. Кстати, расспроси Колесова и Рязанова, как они недавно в тылу противника побывали.

– А Бодюков где же?

– Здесь он. Правда, чуть прихрамывает еще, но уже на дело просится. Такой же, как и ты, непоседа.

Простившись с полковником, я помчался в общежитие.

Бурно-радостной была встреча с боевыми друзьями. Обнимались, тискали друг друга. Разговорам и воспоминаниям о прошлых боевых операциях, казалось, не будет конца.

– Что же вы, братцы, не рассказываете, как без меня тут воевали? – обратился я к Колесову. – Говорят, вы славно поработали в тылу врага.

Колесов насупился.

– Издеваешься?

– Что ты, Коля! Полковник сказал, что вы летали на задание.

– А больше он ничего не говорил? – усмехнулся Рязанов.

– Ничего.

– Да, Коля и Вася наработали тут, – промолвил с ехидцей Бодюков. – Удивляюсь, почему их к наградам не представили на этот раз.

– Хватит тебе! – буркнул недовольно Колесов.

– Это почему же? – насмешливо покосился на него Бодюков. – Ты уж поделись опытом с командиром. Ему еще не приходилось бывать в таких переделках.

Рязанов поскреб затылок.

– Опыт дай боже. Вся учебная команда над нами смеется.

– Почему? – удивился я.

– Пусть Николай расскажет, – прыснул Рязанов. – У него это здорово получается.

Я обернулся к Колесову.

– Ну, Коля, не тяни резину. Выкладывай, что случилось.

Колесов поморщился, смущенно шмыгнул носом и, чувствуя, видимо, что я не отстану от него, пока не узнаю правды, неловко улыбнулся, пробасил:

– Эх, яблочко, слушай уж. Ни я, ни Вася не виноваты в случившемся.

– Опять оправдываешься? – поддел его занозистый Бодюков.

Колесов отмахнулся от него, как от надоедливой мухи, и начал свой рассказ:

– Задание было ответственное. Командование фронта решило высадить танки в тылу врага для выполнения сложной боевой операции, ну а нам, то есть мне и Рязанову, Теплов приказал разведать подходящее место для десанта и сообщить об этом по радио. Радиста нам прикомандировали толкового, знающего свое дело парня и отважного к тому же.

Сам понимаешь, нам хотелось выполнить задание на «отлично». Мы с Васей накануне вылета всю ночь не спали, обдумывали, как и что будем делать, условные сигналы разработали. Словом подготовились, что надо Перед самым отъездом еще раз проконсультировались у майора Данильцева. Он одобрил все наши заметки да еще и сказал напоследок: «Уверен, что вы не подкачаете!» Уж лучше бы он не говорил этого…

Колесов неторопливо достал из пачки сигарету, помял ее пальцами и, закурив, повел речь дальше:

– Ну так вот, доставили нас на аэродром. Погода аховая. Дикий ветрище и тьма египетская. На земле еще терпимо, а в воздухе, сам знаешь, как бывает в такую непогодь. Самолет наш из стороны в сторону болтается, трещит по швам. Может быть, и обошлось все, если бы на ту беду противник не обнаружил нас. Вначале одним прожектором нащупали, а потом еще двумя прихватили. Вокруг снаряды рвутся, дырявят осколками нашу машину. Командир корабля начал маневрировать, чтобы, значит, из слепящих лучей вырваться и из-под обстрела уйти. Самолет то вниз камнем летит, то вверх взмывает. Мы за сиденья уцепились, сидим ни живы ни мертвы. Вдруг нас будто подхватил кто и на пол швырнул. Слышу взрыв, треск и звон какой-то. Потух свет. Командир с трудом выровнял машину. Прожекторы потеряли нас. Их лучи шарили теперь меж туч правее и выше. Штурман с ручным фонариком возился у разбитой приборной доски. Рация самолета тоже вышла из строя. Летим вслепую, как говорится, куда кривая вывезет.

Мы обступили штурмана, посвечиваем ему фонариком, а он то на карту, то на часы поглядывает.

– Ну, что там у тебя? – крикнул ему командир корабля. – Определил, где находимся?

– Да вроде по курсу идем! – отозвался штурман, но в голосе его нет ни твердости, ни уверенности.

«Завезут нас к чертовой бабушке! – подумал я. – Им-то что? Вышвырнут из самолета и назад повернут. А нам каково будет?»

По времени мы уже давно должны были быть на месте, но попробуй разгляди какие-нибудь ориентиры на земле в такую ненастную ночь. Оставалось только на слово штурману верить. Он то лоб рукой трет, то волосы ерошит и что-то в уме прикидывает.

Вася ему:

– Не лучше ли назад вернуться?

А он сразу в пузырь полез.

– Не указывайте мне. Ваше дело приказ выполнять. Доставим на место, тогда сами собой распоряжайтесь.

Больно упрямый. С таким каши не сваришь. Примолкли мы, только смотрим, как он колдует у своей доски.

Наш радист Федюнин предложил свои услуги: давайте, мол, нашей портативной рацией с командованием свяжемся, но в это время штурман крикнул:

– Приготовиться!

Мы сразу к двери бросились. Штурман еще минуты две выждал, потом скомандовал:

– Пошел!

И мы «пошли» один за другим вниз. Небо уже серело. Явно запоздали мы с высадкой, но особого беспокойства я не испытывал. Главное, все же добрались до места, где, судя по данным нашей разведки, немцев было совсем мало, да и те отсиживались в селах, подальше от лесов и болот.

Приземлились мы на какой-то поляне. Кругом лес. Трава по колено. Все вроде чин по чину. Зарыли мы парашюты в землю, подкрепились малость, а когда совсем посветлело, начали карту рассматривать. Надо искать схожие ориентиры: перекресток проселочных дорог, безымянную речушку с мостом и ветряк на пригорке. Вскоре нашлась речушка, но никакого моста на ней поблизости не было. Наконец и перекресток проселков нашелся, а пригорок с ветряком словно сквозь землю провалился.

– Что-то не то! – сказал я.

А Вася и говорит:

– Давай к какому-нибудь селу путь держать. Узнать надо название окрестных сел, тогда уж можно будет сориентироваться по карте.

– Это как же, расспросами заниматься? – спросил Федюнин.

– Зачем расспросами, – ответил Вася. – Может, где на дорожные указатели наткнемся.

Ну и пошли мы по проселку вдоль лесной опушки.

Вдали слева показалась какая-то деревенька. Как назло, на дороге ни одного указателя. Обычно немцы этих знаков и указателей где надо и не надо натыкают, а тут ни одного. Оторвались мы от леса, вошли в кусты, что на берегу речушки курчавились. И вдруг видим – ковыляет по проселку дед с палкой в руке, седобородый, в полотняной сорочке. Лето, а на ногах у него валенки, на голове высокая овчинная шапка. В нашу сторону идет, вот-вот с нами поравняется.

Я обрадовался такой оказии: наш же ведь, советский дед, не немец. Высовываюсь из кустов и кричу:

– Дедусь, подойди-ка на минутку!

Старик остановился, оторопело глянул в нашу сторону, затем как даст стрекача, только пыль из-под валенок летит.

Вася за ним вдогонку, настиг, схватил за руку, к кустам потянул. И мы с радистом тут как тут подоспели.

– Что же это ты, дедусь, от своих драпаешь? – сказал я деду с укоризной.

Запыхавшийся старик испуганно смотрел на нас, и я подумал, что это не иначе как бывший кулак, раз от нашего брата, советских бойцов, улепетывать вздумал.

– Не бойся, папаша, – сказал я как можно ласковее. – Кто ты и куда идешь?

– Я-то? – переспросил старик и промолвил трясущимися губами: – Известно кто: колхозник. В гостях у дочки был, а теперь домой топаю.

– Больно вы напуганы, дедушка, – сказал Вася. – Видно, нет житья вам в неволе.

Старик промолчал.

«Холуй немецкий, – снова подумал я. – Кому неволя, а ему гитлеровцы, видно, по душе пришлись».

– А что это за село впереди? – спросил Федюнин. – Называется как?

– То Кочетовка, – ответил дед.

– И еще есть села поблизости?

– Знамо, есть.

– Какие?

– Леворучь от Кочетовки – Носовка, праворучь – хутор Буденновский, а за Кочетовкой, у самой железки, – Березовка.

– Гарнизоны большие в селах? поинтересовался я.

– Хватает, – ответил старик и, осмелев немного, в свою очередь, спросил: – А вы кто же будете?

– Как – кто? – воскликнул я. – Разве не видишь? Красноармейцы. От части своей отстали, из окружения выходим.

– И документики у вас есть?

Никаких документов у нас не было, и я соврал:

– Были, да мы их сожгли, чтоб врагу в руки не попали.

– Понятно, – кивнул старик и, тоскливо взглянув в сторону деревни, спросил сдавленным голосом: – Вы что ж, кончать меня будете?

– Откуда ты взял?

– Да так… Время такое.

– Запомни, папаша, – сказал Федюнин. – Мы своих не трогаем. Можешь идти на все четыре стороны, но, если вздумаешь выдать нас или сболтнешь кому, что встречался с нами, тогда уж сам пеняй на себя. И под землей не спрячешься.

– Вам что, перекреститься или как?

– Не надо! – махнул я рукой. – Верим, что не выдашь.

– Так мне идти можно?

– Нет, погоди! – сказал я. – Прежде мы уйдем, а ты потом, минут через десять.

– Воля ваша, – кивнул старик. – Могу и погодить…

Мы вернулись в лес, наблюдаем из-за деревьев, что дед будет делать. А он посидел немного, потом медленно поднялся, долго глядел из-под ладони в сторону леса.

– Не решается идти, – сказал Федюнин. – Чудной какой-то. Надо ж было, спрашивает: «Кончать будете?» Видно, фашисты страху ему нагнали.

– Мы-то не фашисты, – заметил я. – Чего же нас он испугался? Значит, совесть не чиста.

– Не думаю, – сказал Вася. – Пуганая ворона куста боится. Может быть, и старик как та ворона…

Постояв минут пять на месте, дед заковылял к деревне. Оглядывается, как вор, будто ждет, что за ним сейчас гнаться будут. Дошел до поворота дороги, еще раз посмотрел на лес и сразу нырь в кусты. Видим только, как его шапка над листвой мелькает. По-спринтерски ноги уносил.

Взялись мы снова за карту. Действительно, вблизи указанного на ней места высадки проходила железная дорога, но ни Березовки, ни Носовки, ни Кочетовки не значилось.

– Все перепутал старик от страха, – сказал Вася.

– Такой не перепутает, – проворчал я. – Наврал, леший, чтобы нас с толку сбить.

– Сматываться нужно, – предложил Федюнин. – Как бы этот дед и впрямь фашистскую свору сюда не привел.

Посоветовались. Решили обойти село, что старик Кочетовкой назвал, не с востока, а с запада, кустами и перелесками, подальше от леса, чтобы обмануть фашистов и деда. Если он и приведет их в лес, то и они, и их проводник в дураках останутся.

Так мы и сделали. Опять в кусты перебрались, потом через нивы метров триста ползли, пока в неглубокую балку попали, и по этой балке двинулись к перелескам. Вскоре Кочетовка к юго-востоку от нас осталась. Вдали, севернее, прямо к востоку другое село. Значит, дед правильно указал их расположение.

«Надо сильнее следы запутать», – подумал я и предложил пробраться между селами снова на восток, к лесам. Вася и Федюнин согласились с такой мыслью. Ну и начали мы обходить Кочетовку теперь с севера. Добрались наконец до невысокого пригорка, к развилке дорог. Смотрим – столб стоит с дорожными указателями. Нет, старик не обманул: правильно назвал села. До Кочетовки – два километра, до Березовки – три, до Носовки – километр.

Я опять за карту… Сущее наваждение: нет на ней таких сел. Всползли мы на поросший бурьяном пригорок, чтобы окинуть взглядом всю округу, и… замерли. Нивы, кустарники, перелески ну просто кишат людом. Кто с вилами, кто с косами, кто с топорами.

– Куда это они? – спросил Вася.

Я сразу понял, в чем дело.

– Не видишь, что ли? – отвечаю. – Нас в кольцо берут. Выдал-таки дед, выследил и на след наш навел.

Растерявшись, мы не обратили внимания на то, что ни одного немецкого солдата среди крестьян не было. Верно говорится: у страха глаза велики. От пригорка до леса, что между Кочетовкой и Носовкой вклинился с полкилометра, не больше. Вижу, вроде в этом направлении людей раз-два – и обчелся. Кричу: «За мной!» – и первым во всю прыть к лесу бросаюсь. Вася не отстает от меня, а вот Федюнин не поспевает: мешок с рацией что-нибудь да весит. Я подбежал к нему, говорю: «Давай рацию мне!» Замешкались мы немного, а когда обернулись к лесу, глядим, прямо перед нами, будто из земли выросши, человек тридцать стоит: мужчины, бабы и тот самый дед, но уже без палки, а с косой в руках.

– Кидай оружию, фашистская сволочь! – кричит высоко, чуть голос не срывая. – Только стрельнете, гады, враз в шматки разнесем всех.

«Вот это номер! – опешил я. – Ведь это нас фашистской сволочью обзывают!»

– Ты что, старый, из ума выжил? – гаркнул я во всю силу своего баса, злостью вскипев. – Или тебе повылазило?

А уже окружены мы со всех сторон. Детвора и та примчалась, и все люто на нас смотрят.

– Товарищи дорогие, красноармейцы мы! – кричу пуще прежнего, обращаясь ко всем. – Где же вы фашистов видите! Сволочь эта уже давно огонь бы по вас открыла.

– Да что с ними рассусоливать? – заорала дородная женщина, а у самой лицо так и пышет жаром. – Хрицы это под красноармейцев ряженые. Бей их, супостатов, раз оружия не кладут.

– Кидай оружие! – полетело со всех сторон. – Разведчики это гитлеровские! Парашютисты к нам в тыл скинутые.

Что было делать? Свои люди по ошибке нас за гитлеровцев приняли. Шутки с разъяренной толпой плохи. И мы сложили оружие, подняли по требованию крестьян руки.

– А теперь к коменданту, на станцию их сволокем! – распорядился дед, верховодивший всеми.

– Какому коменданту? – спросил я.

– Известно, к какому, – ответил дед. – Я сразу распознал вас, шельмы. Документики тю-тю. Из окружения, мол, выбираются. Вот вам и окружение, наше, советское, из него не вырветесь, голубчики.

– Говорится ж вам, что и мы советские! – вырвалось с горечью и досадой у Васи.

Кто-то подтолкнул его в спину.

– Иди, иди! Комендант разберется.

И повели нас по проселку к Березовке, на железнодорожную станцию. Как мы ни пытались завязать разговоры, никто не отвечал нам. Конвой был солидный, пестрый, многоголосый.

Досада меня так и распирает, а Вася вдруг ну хохотать вовсю. Толпа притихла.

– Рехнулся уже один! – услышал я.

А Вася знай смеется и говорит сквозь смех:

– Ну и ну! Вот так вражеский тыл. Потеха!

Подошли к станции. Мы уже не удивились, когда увидели в комендатуре советских бойцов и советского офицера. Я понял все: штурман ошибся и высадил нас не в тылу врага, а в тылу наших войск. Но особенно обидно стало, когда и комендант отнесся с недоверием к нашим словам.

– Выясним, проверим! – сказал он сухо и посадил нас под стражу.

Впрочем, осуждать его не приходится: ведь документов-то, подтверждающих наши слова, не было.

К вечеру все выяснилось. Комендант связался по телефону со штабом армии, и оттуда за нами прибыл на автомашине майор Данильцев.

– Так вот где вы, оказывается! – широко улыбнулся он, увидев нас на перроне. – А мы уж думали, что с вами беда какая-то стряслась. Самолет ведь до сих пор не вернулся. Как только связь с ним прервалась, полковник отправил вторую разведывательную группу. Она уже на месте.

– А нас тут за фашистов приняли и едва не побили, – сказал я, готовый от стыда сквозь землю провалиться. Хотелось мне в адрес штурмана соленое словцо отпустить, но сдержался. Может, человек в плен к гитлеровцам с командиром самолета угодил, а может, уже мертвые оба.

– Ничего, не унывайте, хлопцы! – промолвил ободряюще майор. – Всякое бывает. Главное, что живыми и невредимыми нашлись…

– Эх, яблочко, оно, конечно, так, но все же неприятно. До сих пор нас в школе братва разыгрывает, – сказал в заключение Колесов и, вышвырнув за окно погасшую сигарету, вздохнул: – Одним словом; опозорились.

Выслушав его рассказ, я достал из кармана коробку «Казбека», полученную в госпитале, положил ее на стол:

– Перекурим это дело, братцы, генеральскими.

– И проштрафившимся можно? – занозисто спросил Бодюков, кивнув в сторону Колесова и Рязанова.

– Чем же они проштрафились? – заметил я, стараясь развеять мрачное настроение Николая. – Во всем штурман виноват.

– Вот, вот! – оживился Колесов. – А Борька не хочет признавать этого, все подкусывает. Да я штурману тому скулу бы набок своротил. Мало того что нас опозорил, так еще сам курам на смех самолет в болото посадил, километров за пятьдесят от линии фронта.

– У немцев? – спросил я.

Колесов махнул рукой.

– Где там у немцев, в нашем тылу. К награде его хотят представить, видите ли, самолет он спас.

– И правильно, – неожиданно заступился за штурмана Рязанов. – Ведь человек без приборов, без связи с землей, среди ночи, а нашел дорогу к своим. Дважды раненный к тому же. Мы-то что, Коля, не пострадали, а он все еще в госпитале лежит. И самолет весь в пробоинах, как решето.

Колесов промолчал, но выражение его лица более чем красноречиво говорило о том, что он вряд ли когда-нибудь простит штурману невольно допущенную ошибку.