Текст книги "Голубые солдаты"

Автор книги: Петр Игнатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13. ТЯЖЕЛЫЙ УРОК

Был в нашей школе, в одной из групп авиадесантников, лейтенант Алексей Парфенов. Мне мало приходилось общаться с ним. Скажу только, что это был красивый парень, стройный, всегда подтянутый, обладавший большой физической силой и завидной ловкостью. Десантники, участвовавшие вместе с ним в боевых операциях, отзывались о нем как о смелом офицере. Многие, правда, подшучивали над ним за одну слабость: он был крайне влюбчив, везде пытался ухаживать за девушками. Но никто из нас не придавал серьезного значения его похождениям.

И вот что случилось с Алексеем Парфеновым из-за его на первый взгляд безобидной слабости. Подробности мне стали известны позже, из доклада полковника Теплова, с которым он выступил перед всеми боевыми группами и курсантами школы, и из рассказов товарищей Алексея по группе.

В выходные дни часть «учащихся» – из тех, кто не был занят на боевых операциях и на дежурстве, – получала увольнительные в город. Каждый проводил время по своему усмотрению. То в одиночку, то группами мы ходили в театр, в кино, посещали музей и просто бродили по городу. Никто, разумеется, не возбранял нам завязывать знакомства с местными жителями. Правда, в большинстве случаев круг наших знакомых ограничивался только девушками, которых при любых обстоятельствах мы не посвящали в род деятельности нашей школы и в наши занятия. Это уж являлось военной тайной. Мы для них были просто «курсантами». Впрочем, девушки отлично понимали, что такое бдительность, и, как правило, не проявляли назойливости в расспросах и излишнего любопытства.

Как-то вечером Парфенов вместе с товарищами попал в кино. Накануне они вернулись из глубокого тыла противника, где успешно провели крупную диверсионную операцию, и теперь отдыхали. Парфенов, как говорится, был в ударе и не давал скучать своим друзьям.

Где-то ему удалось раздобыть спиртного, и это сделало его еще более шумливым и даже навязчивым.

Перед самым началом сеанса на свободное место, оказавшееся рядом с Парфеновым, села молоденькая девушка в соломенной шляпке, в коротком цветастом платье, с черным бантом в косе.

Начался фильм, но Парфенов уже не смотрел на экран. Его внимание было всецело приковано к лицу соседки. Очевидно, в те минуты под воздействием выпитого ему казалось, что еще ни разу в жизни он не встречал более привлекательной девушки. Сидеть спокойно он уже не мог. Наклонившись к девушке, спросил тихонько:

– Простите меня за назойливость. Мне кажется, что вы не здешняя.

– Почему? – удивилась девушка.

– Чистейшая интуиция.

– Вы верите в интуицию?

– Профессиональное чутье.

– Вот как! – Девушка улыбнулась и, не отрывая взгляда от экрана, промолвила: – Чутье действительно не обмануло вас. Я из Львова.

– Одна?

– С мамой. Отец на фронте, а мы с ней эвакуировались сюда.

– Как вас зовут?

– Зачем вам мое имя?

– Для знакомства.

– Это не обязательно.

– Очень прошу. – Парфенов сжал локоть соседки. – Я жду.

Она наконец взглянула на него, сказала смущенно, чуть слышно:

– Нина.

– А я Алексей! – представился Парфенов.

Друзья зашикали на Алексея и попросили замолчать.

Девушка приложила палец к губам.

– Мы мешаем другим. Давайте смотреть фильм.

– Я буду нем как рыба, если вы разрешите проводить вас домой после кино, – сказал Парфенов. – Разрешите?

– Нет, не разрешаю! – неожиданно ответила девушка и, резко высвободив свой локоть, снова обернулась к экрану.

Парфенов опять и опять пытался заговорить с ней, но она уже не сказала ни слова.

Окончился сеанс. В зале вспыхнул свет. Зрители шумно повалили к выходу.

Девушка медленно поднялась со стула и, не удостоив своего соседа даже мимолетным взглядом, тоже направилась к двери.

– Здорово она отшила тебя! – сказал Парфенову старшина Петрищев. – Пошли, товарищ лейтенант.

– Идите без меня! – буркнул Парфенов.

– А ты куда же?

– Отстаньте! – Парфенов рванулся к выходу.

Девушка уже успела выйти. На улице он не сразу отыскал ее в толпе, но наконец отыскал-таки, догнал и зашагал рядом с ней.

– Ах, это вы? – как ни в чем не бывало спросила она.

Ни Парфенов, ни его собеседница не заметили Петрищева, шагавшего за ними. Боясь, что лейтенант, еще будучи во хмелю, может учинить на улице скандал, старшина решил понаблюдать за ними. Но все обошлось мирно. Парфенов держался молодцом. И успокоенный Петрищев вернулся к кинотеатру, где его ждали друзья…

Парфенов задержался в городе допоздна. Обычно он спал как убитый, а в ту ночь ему почему-то не спалось. Ворочался на койке и несколько раз выходил во двор курить. Утром все заметили, что он не в своей тарелке. Ни шуток, ни острот. Ходил задумчивый, держался как-то особняком, ни с кем не разговаривал.

Выйдя с ним после завтрака из столовой, Петрищев спросил:

– Что случилось, Алексей?

Парфенов натянуто улыбнулся.

– Ничего.

– Нет, брат, меня не проведешь, – покачал головой Петрищев. – Тебя нынче будто подменили. Похоже, что все это из-за девчонки.

Парфенов вдруг остановился и бросил раздраженным тоном:

– Слушай, старшина, оставь меня в покое. Не нуждаюсь я в наставниках…

Петрищев строго взглянул на него.

– Может быть, и в друзьях не нуждаешься? Или они нужны тебе лишь тогда, когда грудью своей тебя прикрывают, а?

Парфенов как-то судорожно сжал его руку.

– Нет, нет, Игорь… Прости, я, кажется, погорячился. У меня действительно сейчас мозги набекрень. Ты угадал, все из-за Нины. Не такая она, как все…

– Чем же это?

– Сам не знаю… Но тянет меня к ней, как магнитом.

– Тебя к другим так же тянуло.

– Тут что-то другое.

– Никак влюбился с первого взгляда? – Петрищев рассмеялся. – Ох, Алешка, неисправим ты.

Парфенов мотнул головой, промолвил просяще:

– Не надо, Игорь. Не смейся. Клянусь тебе как лучшему боевому другу, что еще ни разу не случалось со мной подобного… За такой на край света пойдешь. Ты же видел, какая она красивая.

– Красота – это еще не все, – заметил Петрищев. – А душа, глядишь, далеко не такая красивая. И уж если ты чувствуешь, что это не случайная встреча, то и приглядись к человеку по-серьезному, головы не теряй. Первое впечатление может быть ошибочным.

Время шло. Шла своим чередом и жизнь авиадесантников. Парфенов с друзьями вылетал на боевые задания, как и прежде, но теперь, возвращаясь на Большую землю, он уже не искал встреч ни с кем, кроме Нины. Она познакомила его со своей матерью – Аглаей Тимофеевной, симпатичной, гостеприимной женщиной, бывшей артисткой драмы. В те дни, когда Парфенов дежурил по школе или попадал в гарнизонный наряд, Нина приносила ему то домашнее печенье, то чудеснейшие пирожки с мясом или вареньем, то бутерброды с колбасой и сливочным маслом. Парфенов, разумеется, делил все поровну между друзьями и довольствовался своей скромной долей.

Как-то после очередного такого дележа сержант Клепиков, мгновенно расправившись со своей порцией и облизнув губы, сказал:

– Спасибо, лейтенант, за угощение. Жаль, конечно, что маловато. Такие пирожки, бывало, мать моя до войны пекла. Одному удивляюсь, откуда мамаша твоей зазнобы эти прелести сейчас достает. Это ж сколько денег надо иметь, чтобы на рынке купить все. Здесь, в тылу, ведь все по карточкам.

– Я свой офицерский паек им отдаю, – ответил Парфенов. – А остальное они в селах на одежду и другие вещи выменивают.

– Выходит, немало прихватили они барахла с собой из Львова, – заметил Клепиков. – Другие без оглядки бежали, все порастеряли, а твои сумели.

Слово «твои» было встречено и Парфеновым, и остальными его друзьями без каких-либо возражений. Ведь Парфенов не раз уже называл Нину своей невестой.

– Не удивляйся, Клепиков, – сказал Парфенов в ответ на замечание. – Отец Нины – известный врач, вместе с женой он зарабатывал большие деньги, а в том, что люди сумели вовремя эвакуироваться и сохранить свое имущество, нет ничего предосудительного…

В конце августа Парфенов обратился к командиру группы старшему лейтенанту Гусеву с просьбой дать ему двухдневный отпуск «по семейным обстоятельствам».

– Объясни, пожалуйста, что это за «семейные обстоятельства»? – поинтересовался Гусев.

– День рождения тещи будет отмечаться, – ответил Парфенов.

– То есть какой тещи? – поразился Гусев. – Разве ты уже успел жениться? Без ведома начальства?

Парфенов замялся.

– Видишь ли, официально брак мой еще не оформлен. Как-то неудобно… военное время, а тут вдруг свадьба.

– Это, конечно, не довод, – заметил Гусев. – И потом, зачем тебе два дня на один день рождения тещи?

– Помочь по хозяйству, достать кое-что нужно, – объяснил Парфенов.

Гусев задумался.

– Да, повод для отпуска, скажем прямо, весьма и весьма сомнительный. Пожалуй, тебе лучше было бы обратиться с этой просьбой к полковнику Теплову или к майору Данильцеву.

Парфенов смутился.

– Стоит ли беспокоить начальство такими пустяками? Тем более что ты можешь в любую минуту вызвать меня в часть. Я-то буду находиться в городе, так сказать, под боком.

Поколебавшись немного, Гусев уступил:

– Ладно, договорились!

Два дня не было Парфенова в школе. О том, как он провел эти дни, никто не знал. Последующую неделю группа Гусева находилась в тылу врага, а когда она вернулась, Парфенов сразу же подал рапорт на имя полковника Теплова, испрашивая разрешения на бракосочетание с гражданкой Ниной Яковлевной Шварц.

Полковник немедленно вызвал Парфенова к себе, спросил:

– Значит, экспромтом решили жениться, лейтенант?

– Нет, товарищ полковник. Я уже давно знаком с этой девушкой.

– Вот как! Почему же я узнаю о таких делах в последнюю очередь? Ведь вы не просто военнослужащий. Несете особую службу!

– Не хотелось беспокоить вас.

Полковник нервно забарабанил пальцами по столу.

– Я очень огорчен, лейтенант.

– Разве жениться воспрещается? – вспыхнул Парфенов.

– Нет, почему же! – пожал плечами Теплов. Дело тут совсем не в женитьбе. Меня огорчает то, что вы, лейтенант, забыли о своей принадлежности к особому роду войск. Кому-кому, а мне уж вы должны были сообщить заблаговременно о человеке, с которым решили связать свою судьбу в военное время, неся к тому же службу в моей части, – Взглянув на рапорт, он спросил: – Кто она, эта Шварц? Кто ее родители? Откуда они? Чем занимались до войны? И разве сама фамилия «Шварц» не вызывала у вас никаких раздумий.

– Никак нет, товарищ полковник, – ответил Парфенов.

– Это же чисто немецкая фамилия.

– Моя невеста не немка – она дочь еврея.

– Расскажите мне, как вы познакомились с ней, и вообще все, решительно все, что известно вам об этой семье.

Выслушав Парфенова, он сказал:

– Придется вам, лейтенант, на некоторое время отложить женитьбу. Почему? Я дам задание произвести проверку. Но, предупреждаю, об этом – ни слова ни вашей невесте, ни ее матери, ни даже Гусеву. Если все окажется в порядке, тогда другое дело. Сам выпью на вашей свадьбе.

Парфенов был явно удручен. Опустив голову, промолвил сдавленным голосом:

– Я никогда не думал, что дело примет такой оборот… К чему эта проверка? Ведь она оскорбительна для честных советских людей.

– Честных, то есть тех, у кого совесть чиста, она не оскорбит, – заметил полковник. – К тому же проверка будет вестись по скрытым каналам. Никто, разумеется, не будет допрашивать ни вашу невесту, ни ее мать.

– Все равно обидно, – вздохнул Парфенов. – Мне обидно. Я могу ручаться за этих людей головой. Почему вы не верите мне?

– Если бы не верил, то этого откровенного разговора не состоялось бы. Я просто-напросто умолчал бы о проверке и провел ее без вашего ведома. Понятно?

– Да, конечно.

– И надеюсь, что вы, как офицер, не нарушите нашего уговора, – напомнил полковник. – Речь идет о соблюдении строгой тайны: семья Шварц не должна знать ничего о проверке.

– Даю слово! – козырнул Парфенов.

Несколько дней группа Гусева отдыхала, потом начала готовиться к выполнению очередного задания. Парфенов почти ежедневно виделся с Ниной. Они то встречались невдалеке от школы, тогда их свидания длились не больше десяти-пятнадцати минут, то Парфенов с разрешения Гусева отправлялся на квартиру к невесте, с ночевкой.

Но вот однажды случилась беда. Одна из групп, сброшенных в тылу врага, пропала без вести. Из партизанского отряда, куда она должна была прибыть, сообщили зашифрованной радиограммой, что авиадесантники не явились к месту встречи и что партизаны, ожидавшие их там, внезапно подверглись нападению со стороны карателей.

Весть о гибели товарищей произвела на нас гнетущее впечатление. Но война есть война. Она не обходится без жертв. Пришел черед лететь моей группе в тот же партизанский отряд. Для высадки был выбран другой район, партизаны встретили нас сразу после приземления, и мы выполнили то задание, которое поручалось исчезнувшей группе, – взорвали склад горючего и авиабомб на одном из вражеских аэродромов!

Мы вернулись в школу в тот день, когда группа Гусева заканчивала подготовку к вылету. Поздно вечером ее перебросили на аэродром. Оттуда на самолете она отправилась в тыл противника. И снова несчастье. Незадолго до рассвета от радиста группы Гусева было принято тревожное, незашифрованное донесение следующего содержания: «Мы окружены, ведем бой. Пытаемся прорваться в лес» Связь вдруг прервалась, и возобновить ее уже не удалось.

А утром нам стало известно об аресте Нины Шварц и ее матери. Для нас это была поистине ошеломляющая новость. Строились самые невероятные догадки. Днем от Гусева нежданно-негаданно снова было получено донесение. Оказывается, ему, старшине Петрищеву и радисту удалось пробиться сквозь вражеское кольцо и попасть к партизанам. О судьбе Парфенова, сержанта Клепикова, и остальных бойцов группы он ничего не знал: то ли они погибли во время перестрелки, то ли были захвачены гитлеровцами.

Это случилось в среду, а на следующей неделе полковник Теплов собрал всех авиадесантников в большом зале школы и сделал тот самый доклад, о котором я уже говорил.

Предварительное следствие установило, что в провале двух авиадесантных групп и гибели наших товарищей были повинны вражеские шпионы, обосновавшиеся в городе. Накануне вылета группы Гусева наши контрразведчики запеленговали работу неизвестной рации, которая вела шифрованные передачи из городского парка. Там, в парке, в подполье пивного ларька, был захвачен вместе с передатчиком неизвестный. Арестованный долго отказывался назвать свое имя и своих сообщников, и только под утро, когда группа Гусева уже попала в засаду, удалось развязать язык предателю. Одними из первых он назвал Нину Яковлевну и Аглаю Тимофеевну Шварц. Из их допроса выяснилось, что семья Шварц была еще до войны завербована немецко-фашистской разведкой. Глава семьи – не еврей, а немец – несколько лет проработал врачом в одной из львовских больниц. Сразу же, как только началась война, он переправил семью подальше от фронта, а сам, дождавшись прихода немцев, поступил на службу в гестапо и через своих агентов установил связь с семьей.

Потерявший бдительность Парфенов стал невольным соучастником шпионской группы. Он доверчиво выбалтывал то, что она старательно выуживала. Впервые это случилось в день рождения «Аглаи Тимофеевны», когда Парфенов сообщил о подготовке группы товарищей к очередному заданию, о дате вылета и о месте высадки. Группа погибла, затем Парфенов рассказал о задании, которое получила группа Гусева… И только, кажется, об одном умолчал он: не предупредил свою возлюбленную, что полковник Теплов решил провести проверку…

– Как видите, товарищи, – сказал полковник в заключение доклада, – бдительность – это отнюдь не отвлеченное понятие. Кто теряет ее, может вольно или невольно стать предателем, как это случилось с лейтенантом Парфеновым. Встреча его со смазливой шпионкой никак не случайна. Подвыпивший лейтенант сразу обратил на себя ее внимание еще у билетной кассы кинотеатра, и Шварц, конечно же, не случайно оказалась рядом с ним в зрительном зале. Я беседовал с Петрищевым в госпитале. Он пожимает плечами: «Кто же знал, что получится такое?» Верно, не знали. И как мог Гусев давать нелегальные отпуска Парфенову, скрывать от меня и майора Данильцева историю с лейтенантом? Не снимаю вины и с себя. Получив рапорт Парфенова, я на время проверки семьи его «невесты» должен был, во-первых, отстранить самого Парфенова от разработки плана боевой операции – благовидный предлог нашелся бы, и, во-вторых, повременить с вылетом группы Гусева, поручив это задание другой группе… И вот результаты – на нашей совести гибель замечательных бойцов и офицеров, наших друзей и товарищей. Запомните этот тяжелый урок. Бдительность и еще раз бдительность…

После этого вечера прошло около двух недель. Однажды у нас в школе побывал в гостях командир партизанского отряда, прибывший на совещание в штаб армии. Партизаны этого отряда подобрали в лесу раненых Гусева, Петрищева и радиста, вырвавшихся из вражеской засады. Оказывается, Парфенов не был убит во время схватки с фашистами. Он попал в плен, в руки гестаповцев, а потом был повешен на площади небольшого белорусского местечка. Подпольщики, видевшие его казнь, рассказывали, как он, окровавленный, едва держась на ногах, уже с петлей на шее крикнул в толпу:

– Смерть немецким оккупантам!

Знал ли он, догадывался ли, по чьей вине группа попала в засаду и кто привел его к гибели на виселице?

Глава 14. БРОВАРЫ

Как-то поздно вечером полковник Теплов вызвал меня к себе.

– Хочу дать вам очень ответственное задание, – сказал он и, развернув на столе карту Киевской области, спросил: – В Киеве вы бывали?

– Бывал, и не раз, – ответил я.

– А с этими местами знакомы? – Полковник указал на поселок Бровары, обведенный на карте красным кружком.

Еще бы мне не знать этих мест! Здесь, в Броварах, работал некоторое время мой отец, и сейчас перед моим мысленным взором возникли улицы хорошо знакомого поселка, дом, в котором мы жили, заводы, раскинувшиеся вдоль широкого шоссе Киев – Чернигов. Очевидно, прежде чем вести разговор со мной, начальник школы снова заглянул в мое личное дело, где в автобиографии я писал о том, что наша семья одно время жила под Киевом. Теперь, услышав от меня, что жили мы в Броварах, полковник сказал:

– Это замечательно! Выходит, я, как говорится, попал в самую точку. – Его ладонь легла на карту. – А дело вот какое: на одном из заводов, в лесу под Броварами, гитлеровцы наладили ремонт своих танков и самолетов. Командование поручило нам лишить врага возможности ремонтировать свою боевую технику на этом заводе. И поскольку вы, Игнатов, знакомы с этими местами, вам и карты в руки. Готовьте свою группу к броварской операции. Дело это, конечно, сугубо опасное и ко всему не совсем обычное для практики нашей школы. Связь с подпольщиками уже налажена, но, как и что делать, вам придется решать на месте. Успех операции будет целиком зависеть от инициативы и находчивости членов вашей группы. Со всеми деталями – я имею в виду связь с подпольщиками, пароли, документы – вас ознакомит начальник штаба, а предварительно поговорите и посоветуйтесь со своими друзьями. Возможно, возникнет необходимость внести кое-какие коррективы в план, намеченный мною и начальником штаба.

Выслушав все это, я сказал:

– Задача ясна, товарищ полковник.

Теплов не стал больше задерживать меня, и я отправился к ребятам. Весть о новом задании, как обычно, сразу вызвала бурную реакцию.

– Эх, яблочко, о цэ дило! – воскликнул, прищелкнув пальцами, Колесов. – У самому сердци Украины побуваемо.

Бодюков взглянул на него удивленно.

– Ты же, Коля, белорус, а украинский знаешь.

Колесов улыбнулся.

– Беларусь и Украина – сэстры ридни. Наши Березина и Десна с Днепром сливаются.

– И я люблю Украину, – заметила Галя. – До чего же песни хорошие там!

– А у меня в Киеве родственники есть, – неожиданно сообщил Рязанов.

«Вот это как нельзя кстати!» – мелькнуло у меня в голове, и я поинтересовался, кто они, его родственники, и сколь близко его родство с ними.

– Тетка родная, – ответил Рязанов, – сестра матери. До замужества и мать моя в Киеве жила. Тетя Клава – учительница, а чем теперь занимается, не знаю.

– Так, может, она эвакуировалась? – вставил Бодюков.

Рязанов пожал плечами.

– Может быть, конечно, и так.

– А как, по-твоему, могла бы она помочь нам? – допытывался я.

– Если осталась там, то поможет, – убежденно заверил Рязанов. – В гражданскую войну петлюровцы расстрелять ее хотели за связь с большевиками, но друзья-подпольщики помогли ей бежать из тюрьмы. Мать рассказывала мне, что тетя Клава одной из первых киевлянок в комсомол вступила.

«На всякий случай будем иметь ее в виду», – решил я.

– Не сомневайся, Валентин Петрович, головой ручаюсь, – продолжал Рязанов. – Я ведь и адрес знаю. Только бы в Киеве она сейчас была…

– Учти, Вася, я буду докладывать об этом полковнику Теплову.

– Докладывайте. Уж кто-кто, а Клавдия Петровна нас не подведет.

Подготовка к операции велась несколько дней. Никто в школе, кроме Теплова, майора Данильцева, начальника особого отдела и, разумеется, моей группы, не знал о ней. На некоторое время, возможно даже длительное, нам предстояло играть роль людей, оставшихся на территории, оккупированной врагом, из-за враждебного отношения к Советской власти. Что и говорить, неприятная роль.

В темную ветреную ночь нас перебросили на самолете в глубокий тыл противника. Район высадки лежал среди лесов и болот, примерно в шестидесяти километрах северо-западнее Киева, между реками Здвиж и Ирпень. Хотя нас снабдили настоящими паспортами со штампами и печатями оккупационных властей, мы старались не попадаться на глаза ни гитлеровцам, ни полицаям, поскольку документы были оформлены на «мертвых душ». На дорогу от места высадки до Киева ушло двое суток. Днем мы отсиживались среди торфяных болот, а по ночам двигались на юго-восток, держась подальше от большаков, проселков и населенных пунктов.

На третий день, утром, смешавшись с сельским людом, который вез на городские рынки всякую снедь, мы вошли в столицу Украины со стороны Беличей, что лежат между железной дорогой Киев – Коростень и шоссе Житомир – Киев.

В кацавейке, широкой юбке, повязанная цветастым платком, и в стоптанных сапожках, Галя ничем не отличалась по внешнему виду от сельских девчат. Колесов, круглолицый, с обросшими колючей щетиной щеками и подбородком, обряженный в телогрейку, высокую баранью шапку и грубошерстные штаны, вобранные в чеботы, смахивал на «дядьку», прибывшего «у мисто дегтю купуваты». Он то и дело завязывал разговоры с селянами и, пересыпая свою речь смешными присказками, чувствовал себя среди собеседников как рыба в воде. Рязанов изображал из себя парубка, искалеченного хворобой, и искусно прихрамывал на левую ногу. Мы с Бодюковым – оба в старых ватниках, полотняных сорочках и дырявых кирзовых сапогах, с небольшими торбами за плечами – походили на сельских жителей, прибывших в город наниматься на работу.

Нам везло. Никто ни на окраине, ни в самом городе нас ни разу не задержал, хотя на улицах встречалось много и полицаев и немцев.

Так вместе с селянами мы очутились на базаре.

– Ну, Вася, иди к тетке, узнавай, в городе ли она, – сказал я Рязанову, – а мы потолкаемся тут, благо что базарный день. Когда вернешься, ищи нас в мясном ряду.

– А вдруг облава случится? – спросил он.

– Тогда будем ждать тебя у Днепра, на Владимирской горке…

Через полтора часа Рязанов вернулся вместе с невысокой полной женщиной в легком сером пальто и темной косынке, из-под которой выбивались тронутые сединой волосы. Подходить к ней сразу всем было рискованно. Поэтому, пока я разговаривал с ней, Бодюков, Колесов и Галя продолжали слоняться от ларька к ларьку в толпе покупателей, а Рязанов, отойдя в сторону, следил за тем, не обратит ли кто подозрительного внимания на меня и на мою собеседницу.

Клавдия Петровна держалась свободно, и в ее больших черных глазах не было ни тревоги, ни страха.

– Я сделаю все, что в моих силах, – сказала она мягким голосом, с той улыбкой, которой встречают добрых друзей. – Васю я пристрою у себя, а остальных – у знакомых и родственников. Квартира у меня просторная, можно было бы приютить всех, но вы, конечно, понимаете, этого делать нельзя. Соседи, дворник… К тому же в доме поселилось несколько немецких офицеров. Слишком много посторонних глаз. Задерживаться здесь, на базаре, тоже нельзя. Я поочередно разведу всех. Вася сам пойдет ко мне. Вы с девушкой отправляйтесь к памятнику Богдану Хмельницкому и ждите меня там. Другие два пусть следуют за мной на некотором расстоянии. Определю их, потом вернусь за вами к памятнику.

– Договорились! – кивнул я.

– Ну вот пока и все, – снова улыбнулась она. – Связь с вами и остальными установит Вася. Я сообщу ему адреса. Пора уходить.

Подождав, пока я переговорил с Колесовым и Бодюковым, Клавдия Петровна направилась с рынка в сторону Днепра. Николай и Борис последовали за ней на расстоянии около полуквартала. Вася заковылял в противоположную сторону, а мы с Галей пошли по Крещатику…

К вечеру все мы были размещены по квартирам у гостеприимных и вполне надежных людей. Они не были подпольщиками и не имели связей с народными мстителями. Никто из них, кроме Клавдии Петровны, не знал правды о том, откуда и зачем мы прибыли в Киев, но, поскольку нашим «квартирмейстером» была их близкая родственница, отрекомендовавшая нас в качестве Васиных друзей, бежавших вместе с ним из плена и вынужденных скрываться, мы нашли у них временное убежище. В тот вечер Рязанов побывал у каждого из нас, и таким образом связь между членами группы была установлена. Чтобы не злоупотреблять гостеприимством людей, приютивших нас, и не накликать на их головы беды, я на следующее же утро отправился на явочную квартиру, адрес которой сообщил мне накануне вылета с Большой земли начальник особого отдела нашей школы. Явка находилась невдалеке от пристани в недавно открывшейся частной гостинице с кафешантаном. Как и положено в подобных заведениях, в небольшом вестибюле, у входной двери, стоял швейцар в ливрее – огромный, пышноусый, с окладистой седой бородой.

Едва я переступил порог, эта туша двинулась на меня и рявкнула густым басом:

– Куда прешься, мазница?

Кроме нас двоих, в вестибюле никого не было.

– Дядя Терентий? – спросил я.

Швейцар остановился, сурово сдвинул брови к переносице.

– Проваливай отсюда поскорее, не знаю я таких племянников.

– Ну что вы, дядя! – промолвил я с обидой. – Я же Гриша, сын вашей сестры Горпыны. Не узнаете? Из Борисполя.

Глаза старика сощурились, подобрели. Быстро оглянувшись по сторонам, он улыбнулся.

– Погоди, дай разгляжу. Неужто и впрямь Гришка?

– Он самый, ей же богу! – подтвердил я. – Приехал работы искать…

Швейцар снова оглянулся, затем, кивнув на лестницу, сказал:

– Второй этаж, номер двадцать шестой. Стучать три раза. – И поторопил: – Давай, давай быстрее.

Двадцать шестой номера находился в самом конце длинного полутемного коридора. На мой стук из-за двери откликнулся мужской голос:

– Да, да, войдите!

Когда я вошел в номер, навстречу мне с дивана поднялся высокий мужчина в полосатых черных брюках, черной жилетке, с галстуком-бабочкой на крахмальном воротнике. Волосы, зачесанные кверху, узкие усики и бородка клином придавали его приятному лицу какую-то старомодность. Окинув меня взглядом с головы до ног, он спросил высокомерным тоном:

– Что вам угодно?

– Мне нужно видеть господина Калошина, – ответил я.

– Вы хотите сказать, коммивояжера фирмы Жигарева?

– Вот именно! Я из Борисполя.

– Что же вы задержались?

– Родственницу встретил.

– И как она вас приняла?

– Замечательно.

Калошин протянул мне руку.

– Ну, здравствуйте. С благополучным прибытием. Товарищ Игнатов, не так ли?

– Валентин Петрович, – представился я.

– А я Сергей Михайлович, – назвал себя Калошин и, снова оглядев меня, неодобрительно покачал головой. – Наряд у вас, с конспиративной точки зрения, не выдерживает никакой критики. Разве можно являться в таком деревенском виде сюда, в гостиницу? Не только шпик, но любой самый тупоумный полицейский заинтересуется, зачем это такому вахлаку понадобилось завернуть в кафешантан, где по вечерам развлекаются немецкие офицеры.

– Что поделать? – пожал я плечами. – Одежда соответствует документу.

Калошин взглянул на мой паспорт.

– Вы ошибаетесь. Вам нужно было одеваться под рабочего, а не крестьянина. Ведь в сельской местности паспорта не выдаются. Вам просто повезло, что вы не нарвались на опытного полицая при проверке бумаг.

Я сообщил, что, к счастью, все обошлось без каких-либо проверок…

У Калошина я пробыл немногим больше часа. Он ознакомил меня с порядком, установленным военной администрацией интересовавшего нас завода при приеме на работу советских граждан. Каждый проверялся самым тщательным образом и в большинстве случаев с запросом по месту довоенного жительства, если эта местность находилась на оккупированной немцами территории.

– Фотографии для паспортов принесли? – спросил он.

Я передал ему снимки, заготовленные за два дня до вылета с Большой земли. Эти снимки были сделаны в особом отделе школы. И я, и мои друзья фотографировались специально для этого случая в гражданской одежде.

Калошин просмотрел их и удовлетворенно кивнул головой.

– Подойдут.

– Когда будут готовы документы? – поинтересовался я.

Калошин пожал плечами.

– Ничего определенного не могу сказать. Зайдите ко мне послезавтра примерно в это же время. А пока старайтесь не показываться на улицах во избежание неприятностей. На всякий случай сообщите мне ваши адреса. Если придется изменить явку или возникнут какие-либо осложнения, мы заранее предупредим вас об этом.

Из объемистого портфеля, лежавшего на стуле, он извлек папки с заполненными и пустыми бланками торговой фирмы купца Жигарева, затем, порывшись на дне портфеля, протянул мне тоненький узкий пакет.

– Здесь биографии людей, на имя которых будут оформлены для вас паспорта и пропуска. В частности, вы, Валентин Петрович, станете на время Константином Ефремовичем Харитоненко. Был такой дальний родственник известного на Украине сахарозаводчика. Сейчас он отбывает наказание где-то в Якутии. Остальные эвакуировались до прихода немцев и работают на Урале. Девушка служит санитаркой в одном из медсанбатов на северо-западном фронте. Надеюсь, вам понятно, насколько важно досконально изучить биографии тех лиц, за которых вы будете себя выдавать в Броварах. И уж, конечно, инженеру Харитоненко никак не подходит ваш нынешний наряд.

– И остальные одеты не лучше, – заметил я.

– Одежда найдется для всех, – сказал Калошин. – Адреса броварских явок и пароли я сообщу вам при следующей встрече. А сейчас мы распростимся. Я вызову швейцара, чтобы он вывел вас черным ходом. Пользуйтесь этим путем и послезавтра. – Он улыбнулся. – Через парадный ход кафешантана я выпущу вас только тогда, когда у вас на руках будет паспорт Константина Ефремовича Харитоненко и когда вы примете надлежащий вид…