Текст книги "В подполье можно встретить только крыс…"

Автор книги: Петр Григоренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 68 страниц)

Дело было поставлено так, что о национальной свободе можно было кричать, благодарить большевиков за то, что они ее даровали, но воспользоваться ею было нельзя. За попытку реально получить национальные права обрушивались жестокие репрессии. Демагогически, на словах, борьба велась только против буржуазного национализма, а фактически подавлялось всякое национальное самосознание. Опасными оказались даже украинские коммунисты. Украинская коммунистическая партия (УКП) была истреблена физически. Ликвидирована чисто культурная национальная организация «Просвита». Затем принялись и за украинцев – членов РКП(б), которые стояли за реальные национальные права украинцев. Физически уничтожены даже такие выдающиеся фигуры большевистского руководства в Украине, как Скрыпник, Хвыленый, Затонский, Коцюбинский и многие партийные работники меньшего масштаба.

Нo на этом центральная власть не остановилась. Национально-сознательная часть украинского населения, даже будучи лояльной советской власти, представляла потенциальную опасность единству империи. После разгрома национальной революции в Украине, после гибели, бегства за рубеж наиболее активной части националистов, в стране осталась небольшая группа дореволюционной национальной интеллигенции, которая в условиях Советской власти хотела послужить пробуждению национального самосознания народа. Эти люди искренне верили словам, на которые не скупились большевики, призывая интеллигенцию к работе в народной гуще.

И интеллигенция эта работала, отдавая все силы национальному возрождению. Их самоотверженный труд был замечен народом. Авторитет их рос. И росло национальное самосознание народа. Центральная власть усмотрела в этом опасность для себя и нанесла удар. В начале 30-х годов был организован провокационный процесс «Спiлки Вызволення Украины» (СВУ). Людей самых мирных профессий и благородных характеров обвинили в подготовке террористических актов – взрывов, убийств, в провоцировании интервенции и подготовке восстаний внутри страны. Пытками, фальсификациями и обещаниями легких наказаний людей заставили «сознаться» в не совершенных ими преступлениях.

Приговоры в сравнении со «страшными» преступлениями были действительно мягкими. Но прецедент был создан. И теперь уже без гласных судов, по тем провокационным обвинениям, начали физически уничтожать всю украинскую национальную интеллигенцию, в том числе и ту, которая выросла уже при советской власти. Повторно забирали и уничтожали тех, кто получил мягкие приговоры по процессу СВУ. Таким образом, национальное движение в Советской Украине было задушено даже в потенции. О силе прокатившейся волны террора можно судить по тому, что погибло около 90 процентов всех украинских писателей, включая и коммунистов. Поэтому, когда в 1940 году была оккупирована Западная Украина, весь аппарат террора в советской Украине был брошен против Западной Украины. Были арестованы не только «буржуазные националисты», но и вся относительно заметная интеллигенция, в том числе и члены коммунистической партии Западной Украины, в первую очередь все, кто сидел в польских тюрьмах за национализм.

Последующая страшная война и тяжелая партизанская борьба, пропахавшие неоднократно всю Украину, нанесли непоправимый урон украинским национальным кадрам. В послевоенный период органы террора, под видом наказания «военных преступников», жесточайшим образом расправились с воинами «Украинской Повстанческой Армии» (УПА), которые не сумели, не успели или не захотели уйти на Запад. В результате вся Украина была так прочищена от активных националистических элементов, что можно было, не боясь никаких разоблачений, разглагольствовать о «расцвете украинской национальной культуры». Некоторая часть учащейся молодежи принимала эти разглагольствования всерьез. Другие, понимая их демагогический характер, делали вид, что принимают их всерьез, и, опираясь на них, действовали на пользу своей национальной культуре. Начал изучаться украинский фольклор, народные художественные ремесла, народное искусство, поднялась целая плеяда молодых поэтов. Процесс этот все нарастал и власти предприняли меры. В первой половине 60-х годов прокатилась волна арестов, так называемых «шестидесятников». «Срезали» всех наиболее активных участников культурного возрождения. Никакого преступления никто из них не совершал. Они просто любили свое национальное прошлое, свою национальную культуру. С массами народа они не были связаны. Народ пребывал еще в национальной летаргии. Они были одиночками, рассеянными по территории всей Украины. Этим они и были опасны властям. Они были, как искры, рассыпанные по почве, таящей в себе много горючего материала. Их надо было загасить, не считаясь ни с какими законами. Одними из таких искр и были Нина Строкатова и Вячеслав Черновил. Вот их, как и всех других, таких же, пытаются загасить. Но там, где много горючего, предотвратить возгорание не так просто. В то время, когда мы разговаривали с последними «шестидесятниками» Ниной и Вячеславом, подкатывалась уже новая волна. В борьбу включались «семидесятники» – одиночки, как и «шестидесятники».

По иному развертывалась борьба в Литве. О ней сведения тоже пришли к нам. Мы знаем, что здесь борьба приняла, в основном, форму защиты католической церкви. Естественно, что такая борьба была более массовой, более организованной и упорной. У них были руководители, по которым, в первую очередь, и наносил удары КГБ.

Еще иначе вели борьбу крымские татары. Общее горе – выселение с родины – из благодатного Крыма в пустыни и полупустыни Средней Азии, Урала, Казахстана. Жестокое, бессмысленное выселение, в котором погибли 46,2 процента всех крымских татар, сплотило весь этот народ, заставило подумать каждого о своей собственной ответственности за судьбу всего народа. Среди этих людей не нашлось никого, кто уклонился бы от борьбы или от ответственности за нее. Борьба приняла форму петиционной кампании. Началось с петиций отдельных поселков. Затем кампания начала перебрасываться на соседние поселки, затем на соседние районы и т. д. Вначале сотни подписей было уже много. Потом стали исчислять на тысячи. И дошли один раз до 127 тысяч. В 1967 году общее число подписей под всеми поданными за год петициями достигло 3.000.000. Это значит, что если подписывалось все взрослое население (200.000), то каждый подписался за год не менее 15 раз.

Форма руководства движением тоже была весьма своеобразной. Каждый населенный пункт выбирал своего представителя, которому выписывалась доверенность на право представлять его избравших. Все они и подписывали эту «доверенность». Представители поселков группировались по районам и по очереди дежурили в Москве. Петиции, индивидуальные письма и телеграммы слались дежурившей группе, а она передавала их в то учреждение, которому предназначался соответствующий документ. Дежурная же группа сообщала всему народу о проделанной работе и посылала в случае необходимости обращения и воззвания. Через определенный срок группы сменялись. Если намечалась какая-то крупная акция, в Москву съезжалось несколько групп. Был даже случай, когда съехались все группы (около 800 человек), и милиции пришлось проводить крупную операцию по разгону их демонстрации и высылке из Москвы. Финансово обеспечивался каждый представитель теми, кто подписал ему доверенность. Доверенность в любое время могли отобрать и передать другому. Мог отказаться и сам уполномоченный.

Таким образом, руководства, в общепринятом значении этого слова, не было. Уполномоченные поселков – рядовые люди. Притом, часто сменяемые. Дежурная в Москве группа избирает организационного распорядителя, но власть его ограничена: назначить время сбора, назначить людей, которые разносят адресатам почту, прибывшую от крымских татар. Назначить тех, кто пишет отчет или информацию. Подписывается же отчетный документ всеми членами группы.

Поэтому, сколько не было судов, КГБ даже при его изощренности не могло никому приклеить ярлык руководителя, организатора, и вынуждено было только выражать сомнение по поводу установленного самими татарами названия своих уполномоченных. Следователи по этому поводу писали: «такой-то, будучи послан в Москву в качестве так называемого народного уполномоченного, подписал документы, содержавшие клеветнические измышления…» и т. д.

Массовость и организованность движения заставили правительство отступать, маневрировать, лгать, делать кажущиеся уступки. Трижды комиссия Политбюро ЦК КПСС принимала делегации крымских татар, выслушивала их и… оставляла, по сути, все по-старому. Последний раз делегацию крымских татар принимали в связи с указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 сентября 1967 года. Это был самый лживый, самый лицемерный указ из всех изданных по крымским татарам. Начинался указ далеко идущим заявлением о том, что крымские татары были необоснованно обвинены в измене родине и что это обвинение должно быть снято, но тут же снятие обосновывается тем, что в жизнь вошло поколение, не знавшее войны. Но самая большая подлость состояла в том, что указом крымские татары, походя были лишены права на свою нацию. О них написали: «граждане татарской национальности, ранее проживавшие в Крыму». С таким же успехом можно написать: «граждане татарской национальности, пока что проживающие в Венгрии». Верхом же подлейшего лицемерия явилось то, что указом, объявляющим политическую реабилитацию, навечно закреплено изгнание крымских татар из Крыма. И сделано подло, лживо, по-шулерски. Во второй части Указа сказано, что гражданам татарской национальности, ранее проживавшим в Крыму, разрешается проживать по всей территории Советского Союза, с учетом паспортных правил. А в паспортных правилах, как потом выяснилось, записано, что крымским татарам нельзя селиться в Крыму.

Крымские татары почувствовали подвох сразу, как только прочли Указ. Настораживало и упоминание о паспортном режиме и то, что изменниками их признали перед всем Советским Союзом, а снимают обвинение, публикуя Указ в местной прессе. В связи со всем этим крымские татары потребовали новой встречи с представителями Политбюро. И встреча состоялась. Политбюро послало на встречу тройку во главе с Андроповым, в составе генерального прокурора Руденко и министра внутренних дел Щелокова. Получалось: в составе комиссии только представители органов принуждения. Четвертый член комиссии – секретарь ПВС Георгадзе картину изменить не мог. Поэтому, как только все уселись, и Андропов намерился начать разговор, поднялся один из крымских татар и спросил: «Тов. Андропов! Вы здесь присутствуете как кандидат в члены Политбюро или как председатель КГБ?»

– А какая разница? – усмехнулся Андропов.

– Разница, – сказал крымский татарин. – Если Вы здесь, как председатель КГБ, мы разговаривать с Вами не будем. Поднимемся и уйдем.

– Ну, само собой понятно, я здесь по поручению Политбюро и от его имени.

Крымские татары остались. Разговор был лицемерный. Андропов и Щелоков утверждали, что упоминание о паспортных правилах не имеет никакого практического значения.

На естественный вопрос – почему же для русских и украинцев нет такого закона – ничего внятного не ответили.

В заключение представители крымских татар спросили, могут ли они собрать людей по определенным районам, чтобы рассказать о состоявшихся переговорах.

– Да, безусловно, – сказал Андропов. – Я дам указания на места выделить вам необходимые помещения и не препятствовать проведению собраний.

Это тоже была ложь. Местные власти получили указания: ни в коем случае не разрешать крымским татарам провести собрания. Поэтому в ответ на просьбы крымских татар, со ссылкой на Андропова, власти или уклонялись от ответа или оттягивали его – ничего определенного не отвечали. Тогда крымские татары в ультимативной форме сообщили властям, что если не дадут помещений, они соберутся на открытом воздухе, на площади Навои в Ташкенте, т. к. представители обязаны отчитаться перед народом. Власти помещения не дали, и крымские татары, съехавшиеся со всего Узбекистана, устроили на площади Навои большой митинг, который власти пытались разогнать. Были произведены задержания, но по требованию толпы, окружившей милицию, все были освобождены. Власти не рискнули на столкновение.

Таким образом, не только московские интеллектуалы, Украина, Литва, Ташкент открыто демонстрировали, что они не желают терпеть и дальше произвол. Но и власти, боясь идти на уступки, решили наступать. 1968 год пришел под знаком обоюдной активности – и правозащитников и властей. Разведывательные и партизанские бои отходили на второй план. Надвигалось встречное сражение. Оно началось, как я уже писал, со сражения за гласность в связи с судом над четверкой – Галансков, Гинзбург и др. Сражение было выиграно с большими моральными потерями для властей и с приобретением значительного числа союзников для нас. Мы сразу же после процесса попытались закрепить и развить наш успех. Каждый действовал соответственно своему разумению и возможностям. Мы с Костериным решили нанести удар престижу нашего партийно-государственного руководства на международной арене: написали письма в адрес готовящегося международного совещания коммунистических и рабочих партий. Почему был избран этот адресат?

Во– первых, советское руководство чрезвычайно чувствительно к международному общественному мнению. Значит простая публикация в иностранной прессе уже принесет плоды.

Во– вторых, открытое разоблачение произвола, творимого КПСС после 20 съезда, будет вынуждать «братские» партии требовать от КПСС изменения ее внутренней политики. В противном случае они компрометируют себя, саморазоблачаются, как сталинисты.

И наконец, в-третьих. Мы сами еще не оторвались от коммунизма. Верили в «настоящий» коммунизм и своими письмами хотели помочь его строительству и избавлению от «переродившихся» партийных вождей. И мы с Костериным написали аналогичные письма и отправили их адресату 13.2.68 г. В тот же день 12 чел., в том числе Петр Якир, Виктор Красин, Алексей Костерин, Сергей Писарев и я, послали Будапештскому совещанию телеграмму с просьбой выразить протест против беззаконных осуждений в СССР. Ни на письма, ни на телеграмму ответа не последовало, если не считать ответом то, что мое письмо оказалось подшитым в моем обвинительном деле. И это, несмотря на то, что я получил в марте уведомление о вручении письма. Но чудеса с моим письмом не закончились на этом.

Когда письмо мне предъявили, я спросил у следователя: «А на каком основании оно у Вас? Почему его изъяли. Ведь я писал в ЦК братской партии, а не в антисоветскую организацию».

– А у него содержание антисоветское.

– Откуда же Вы узнали содержание? Вскрыли письмо, нарушив тайну переписки?

И тогда мне был показан любопытный документ. Акт, составленный двумя работниками почты. В акте было указано, что при перемещении корреспонденции по транспортеру, упаковка моего письма была нарушена, и они, прочитав мое письмо, увидели, что оно антисоветское по содержанию и передали его в КГБ.

– А на каком основании они читали чужое письмо? – спросил я.

Следователь замялся, начал мямлить что-то невразумительное.

Я потребовал бумагу и написал заявление прокурору, чтобы он возбудил дело против двух почтовых служащих, нарушивших закон о сохранении тайны переписки. Но… заявления от сумасшедших не принимаются.

– От каких сумасшедших? – спросите Вы. – Ведь это же было во время следствия, когда никто сумасшедшим признать меня не мог.

– Верно! – отвечу я, когда это происходило (в июне 1969 г.), не было не только суда, но и экспертизы. Но… товарищу прокурору лучше известно, кто и когда становится сумасшедшим.

Однако чудеса с этим письмом не закончились и на этом. Оно было не одно. У него имелся двойник. И этого двойника я направил совещанию через ЦК Итальянской компартии. И он туда дошел, но на совещание не попал. А так как другое мое письмо, посланное непосредственно в ЦК КПИ и полученное там, оказалось тоже в моем следственном деле, то я, будучи в Италии в 1978 году потребовал от ЦК КПИ публичного объяснения этого чуда, но представитель ЦК в ответ понес околесицу, возмутившую зал. Он всячески изощрялся, пытаясь обойти суть вопроса. В конце концов был освистан и удалился с трибуны.

Так мы и наступали. Но противник тоже не сидел сложа руки. КГБ, очевидно, обеспокоила волна писем протеста, появление большого числа людей, начавших проявлять общественную активность. Этих людей начали вызывать для «советов» и «дружеских предупреждений». Вызывали и нас «ветеранов», так сказать. Машина запугивания работала с большой нагрузкой и с высоким темпом. Меня вызвали на Малую Лубянку 12 февраля 1968 года. Когда я проходил по коридорам, то видел довольно много явившихся по вызову юношей, которых то и дело вызывали в кабинеты.

Поводом для моего вызова послужило опубликование в журнале «Посев» от 5 сентября 1967 года материалов, которые, по заявлению редакции, присланы мною. Узнав о причине вызова, я сразу же заявил, что независимо от того, соответствует ли истине данное сообщение редакции или не соответствует, темы для разговоров с КГБ у меня нет, ибо публикация правдивых сведений, не являющихся государственной и военной тайной, в каком бы ни было органе печати, не представляет незаконного акта.

Сказанное выше я написал и в письме Андропову, которое отправил 19 февраля. В письме была описана вся эта беседа, с подчеркиванием беззаконности ее характера. Я писал, что такие вызовы низки в моральном отношении. Не имея законных оснований, КГБ использует страх перед этой организацией, который присущ еще многим людям. Тревогу переживает вызванный. С тревогой ждет его возвращения семья. По какому праву, – писал я, – вы врываетесь в частную жизнь советских граждан и топчетесь по их чувствам, нервам, переживаниям? И все это лишь для того, чтобы принудить «воспитуемых» отказаться от своих убеждений и принять тот строй мыслей и поведения, которые присущи вам самим.

Письмо подробно излагало весь ход беседы, особенно выделяя беззаконные требования и неразумные поступки собеседников из КГБ. Письма такого характера пользовались в то время чрезвычайно большим спросом в «самиздате». И нужно сказать, что спрос этот довольно основательно удовлетворялся. Если бы КГБ не был так забюрократизирован, то он бы не стал вызывать для бесед тех, кто может убедительно рассказать о беседе, ибо эти рассказы имели огромное воспитательное значение. Новые люди, которые еще сохраняли от прошлого страх перед КГБ, начинали чувствовать, что «не так страшен черт» и понимать, что выполнения законов можно требовать и от него, что на вызовы не по повестке или по повестке, не указывающей в качестве кого вызывается, можно и не ходить. Многие из таких рассказов писались остроумными людьми с выявлением смешного. А значение смеха всем понятно. Осмеянный КГБ – это уже не тот орган, перед которым «дрожь в коленках» появляется. Рассказы о беседах в КГБ были в то время многочисленны и сыграли огромную роль в преодолении страха и воспитании уважения к силе гласности и закона. На этом участке встречного сражения мы явно побеждали. И я, пуская свое письмо в самиздат, надеялся, что оно поможет новичкам. Именно в расчете на них я писал:

«Возглавляемый Вами орган государственной власти занят преимущественно войной с народом. Поэтому, несмотря на все усилия кинопропаганды и славословия со страниц официальной прессы, любовью народной этот орган не пользуется. Думаю, не только у меня возникают отнюдь не художественные ассоциации при виде монументального здания на Лубянке. Глядя на него, я не вижу ни его архитектурных особенностей, ни пустых тротуаров вокруг него. Мне представляются только тяжелые бронированные ворота с тыльной стороны здания, путанные проезды внутри двора, внутренняя тюрьма с моей одиночной камерой (№ 76) в ней и прогулочными металлическими клетками на крыше здания. А ведь немало и таких, кому видятся еще и подвалы этого здания с орудиями бесчеловечных пыток.

И никакое кино, никакая хвалебная литература не помогут до тех пор, пока эта организация будет продолжать войну с народом, до тех пор, пока не будут до конца разоблачены античеловеческие дела, творившиеся за этими стенами, до тех пор, пока камеры пыток и применявшиеся в них орудия не станут экспонатами музея, как казематы Петропавловки. До тех пор, пока это не сделано, нельзя верить ни одному слову тех, кто является наследниками, а может быть, и соучастниками ягод, ежовых, берий, абакумовых, меркуловых.

Возникает вопрос – зачем я Вам все это написал?

Я не признаю за КГБ права действовать противно Конституции: вмешиваться в частную жизнь граждан, мешать им выполнять свой общественный долг, как они сами его понимают, а не как предписывает власть, вызывать людей для проведения так называемой «профилактики», а вернее для того, чтобы напугать и деморализовать тех, у кого начинает просыпаться общественное сознание и кто еще недостаточно усвоил свои гражданские и человеческие права».

Меж тем «сражение» разгоралось и в физическом смысле. Крымские татары, ориентируясь на Указ ПВС от 5 сентября 1967 года, начали одиночными семьями и группами переселяться в Крым. Некоторых прописали, большинство выдворили. Выдворенные частично стали жить без прописки, а большинство селились на ближайших подступах к Крыму, в Украинских областях и в Краснодарском крае. Все они осаждали правительственные и партийные органы. Поселившиеся на Херсонщине, в Запорожской области и Краснодарском крае создали свои группы уполномоченных и двинули их и Москву.

Каждый день они приходили в приемные ЦК и Президиума Верховного Совета и, ссылаясь на нарушение Указа ПВС от 5 сентября 1967 г., добивались приема и решения вопроса о прописке. Их обманывали, говоря, что «на места даны указания», изгоняли с помощью милиции, но они все настойчивее добивались своего и писали, писали. Грамотность у них была невысокая и им, конечно, хотелось до того, как отправить письмо адресату, показать его кому-нибудь пограмотнее. Старым их другом был Алексей Евграфович Костерин. Он, как только вернулся в 1956 году после 17-летнего заключения в лагерях и ссылке, так сразу включился в борьбу депортированных малых народов за их возвращение на родину.

Алексей Евграфович родился и вырос на многонациональном Северном Кавказе, с детства видел жестокое национальное угнетение малых народов, разжигаемую угнетателями национальную рознь и вражду, отвратительный великодержавный шовинизм. Жестоко страдая от того, что его нация наступает в роли угнетателя «инородцев», он, как русский патриот, решил посвятить всю свою жизнь борьбе за национальное равноправие, за дружбу народов.

«Малые и забытые» (название самиздатской статьи Костерина) знали его и любили. Всегда, когда бы я ни пришел к нему, у него почти всегда кто-то был, если не с Северного Кавказа, то из крымских татар или немцев Поволжья. Не опустела его квартира и после того, как в конце февраля он слег в больницу после жестокого инфаркта. Люди приходили, чтобы что-то принести для больного, минутку посидеть печально, сказать несколько слов сочувствия его жене. Приходил и я. И тоже сидел с тоской. Квартира, не наполненная его заразительным юношеским смехом, была пустой и неуютной. Пришел я и 17-го марта 1967 г. в день его 72-летия.

Только вошел я в квартиру, Вера Ивановна – жена Алексея – сказала: «А я только хотела Вам звонить. Алексею разрешили принять двух посетителей, и он просил, чтобы Вы пришли со мной».

Однако, когда мы вошли в палату, там уже было двое – крымские татары. Как они туда попали, это их секрет. Во всяком случае нам с Верой Ивановной они не помешали. Пропуска нас ожидали.

– Вот они и пойдут за меня, – сказал Алексей, показывая на нас, как только мы вошли в палату. Петро, – обратился он ко мне, ты смог бы пойти к ним? – показал он на татар. – Им обязательно хочется банкет в честь моего дня рождения устроить. Я думаю, что ты смог бы им сказать, что им делать дальше.

– Я же не готовился, – усомнился я.

– Ну, что тебе готовиться? Сколько раз мы с тобой об этом говорили. Скажешь экспромтом.

– Ну, ладно! Семь бед – один ответ. Койку мне в психушке все равно берегут.

И вот мы в банкетном зале ресторана гостиницы «Алтай». Около 250 человек крымских татар со всех районов их расселения. Из Средней Азии, Урала, Казахстана, Краснодарского края, Крыма, Херсонской и Запорожской областей, – представляющих весь крымско-татарский народ, собрались в этом зале. Предварительно спросили: «Записать Вас можно?» Я ответил согласием. Меня в то время знали лишь отдельные крымские татары. Среди присутствующих, кажется, не было ни одного из них. Поэтому ведущий очень долго меня нахваливал, напирая на мое бывшее генеральство и на то, что я ближайший друг Костерина. Наконец он закончил и заговорил я. Дал краткую характеристику Алексею и его борьбе за право малых народов и особенно за право крымских татар вернуться на свою родину – в Крым. Затем я сказал: «Теперь позвольте мне коротко высказать наши с Костериным взгляды на актуальные проблемы вашего движения.

Скоро исполнится четверть века с тех пор, как ваш народ был выброшен из собственных жилищ, изгнан из земли своих предков и загнан в резервации, в такие условия, в которых гибель всей крымско-татарской нации казалась неизбежной. Но выносливый и трудолюбивый народ преодолел

все и выжил назло своим недругам. Потеряв 46 процентов своего состава, он начал постепенно набирать силы и вступать в борьбу за свои национальные и человеческие права.

Эта борьба привела к некоторым успехам: снят режим ссыльнопоселенцев и произведена политическая реабилитация народа. Правда, последнее сделано с оговорками, значительно обесценивающими этот факт, и, главное, кулуарно – широкие массы советского народа, которые в свое время были широко информированы о том, что крымские татары продали Крым, так и не узнали, что эта продажа – вымысел чистейшей воды. Но хуже всего то, что указом о политической реабилитации одновременно, так сказать, походя, узаконена ликвидация крымско-татарской нации. Теперь нет, оказывается, крымских татар, а есть татары, ранее проживавшие в Крыму.

Один этот факт может служить убедительнейшим доказательством того, что ваша борьба не только не достигла цели, но и в известном смысле привела к движению назад. Репрессиям вы подвергались как крымские татары, а после «политической реабилитации» оказалось, что такой нации и на свете нет.

Нация исчезла. А вот дискриминация осталась. Преступлений, за которые вас изгнали из Крыма, вы не совершали, и возвратиться в Крым вам нельзя.

На каком основании ваш народ ставят в столь неравноправное положение?! Статья 123 Конституции СССР гласит: «Какое бы то ни было прямое или косвенное ограничение прав… граждан в зависимости от их расовой или национальной принадлежности… – карается законом».

Таким образом, закон на вашей стороне. (Бурные, продолжительные аплодисменты). Но, несмотря на это, права наши попираются. Почему?!

Нам думается, что главная причина этого заключается в том, что вы недооцениваете своего врага. Вы думаете, что вам приходится общаться только с честными людьми. А это не так. То, что сделано с вашим народом, делал не один Сталин. И его соучастники не только живы, но и занимают ответственные посты. А вы обращаетесь к руководству партии и правительства со смиренными письменными просьбами. А так как просят лишь о том, на что безусловного права не имеется, то ваш вопрос преподносится тем, кто его решает, как вопрос сомнительный, спорный. Ваше дело обволакивается не имеющими к нему отношения суждениями. Чтобы покончить с этим ненормальным положением, вам надо твердо усвоить – то, что положено по праву, не просят, а требуют! (Бурные аплодисменты, возгласы: «Правильно!», «Верно!», «Ура!»).

Начинайте требовать. И требуйте не части, не кусочка, а всего, что у вас было незаконно отнято – восстановления Крымской Автономной Советской Социалистической Республики! (Бурные аплодисменты, возгласы: «Да здравствует Крымская АССР!», «Ура!»).

Свои требования не ограничивайте писанием петиций. Подкрепляйте их всеми теми средствами, которые вам предоставляет Конституция – использованием свободы слова и печати, митингов, собраний, уличных шествий и демонстраций.

Для вас издается газета в Москве. Но делающие эту газету люди, не поддерживают ваше движение. Отберите у них газету. Изберите свою редакцию. А если вам помешают сделать это – бойкотируйте эту газету и создавайте другую – свою! Движение не может нормально развиваться без собственной печати.

В своей борьбе не замыкайтесь в узко национальную скорлупу. Устанавливайте контакты со всеми прогрессивными людьми других наций Советского Союза, прежде всего, с нациями, среди которых вы живете, с русскими и украинцами, и с нациями, которые подвергались и подвергаются таким же унижениям, как и ваш народ.

Не считайте свое дело только внутригосударственным. Обращайтесь за помощью к мировой прогрессивной общественности и к международным организациям. То, что с вами сделали в 1944 году, имеет вполне определенное название. Это чистейшей воды геноцид – «один из тягчайших видов преступления против человечества…» (БСЭ, т.10, стр. 441).

Конвенция, принятая Генеральной Ассамблеей ООН 9 декабря 1948 г., отнесла к геноциду «…действия, совершенные с намерением уничтожить полностью или частично какую-нибудь национальную, этническую, расовую или религиозную группу…» различными методами и, в частности, путем умышленного создания «для них таких условий жизни, которые имели бы целью ее полное или частичное физическое уничтожение…» (там же). Такие действия, т. е. геноцид «…с точки зрения международного права является преступлением, которое осуждается цивилизованным миром и за совершение которого главные виновники и соучастники подлежат наказанию» (там же). Как видите, международное право тоже на вашей стороне. (Бурные аплодисменты). И если бы вам не удалось решить вопрос внутри страны, вы вправе обратиться в Организацию Объединенных Наций и в Международный трибунал.

Перестаньте просить! Верните то, что принадлежит вам по праву, но незаконно у вас отнято! (Бурные аплодисменты, в едином порыве все вскакивают со своих мест и скандируют: «Крым АССР! Крым АССР!..») И запомните: в этой справедливой и благородной борьбе нельзя позволить противнику безнаказанно выхватывать бойцов, идущих в первых шеренгах вашего движения.

В Средней Азии уже состоялся ряд процессов, на которых незаконно, по ложным мотивам, осуждены борцы за национальное равноправие крымских татар. Сейчас в Ташкенте готовится процесс такого же характера над Энвером Маметовым, Юрием и Сабри Османовыми и другими. Не допустите судебной расправы над ними. Потребуйте, чтобы в соответствии с законом суд был открытым. Добейтесь открытого суда, массой придите на него и не допускайте, чтобы зал заполнили специально подобранной публикой. В зале должны сидеть представители крымско-татарского народа.»