Текст книги "Мозаика (СИ)"

Автор книги: Петр Драгунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

  – Ба, да это ты мой неудержимый друг. Впрочем, кого еще можно ожидать в такую ночь.

  – Прими мои извинения и открой ворота.

  – Сейчас, сейчас. Я весь к вашим услугам.

  Ни тени насмешки не вызвала забавная трактирная история, на лице моего сотоварища. Наоборот, в зыбком свете нескольких свечей он казался грустным и задумчивым.

  – Покажи бумагу.

   При ее рассмотрении, друг сильно побледнел.

  – Я так и знал, – сказал он, – все услышанное тобой, правда. – Написанное здесь, идет ко мне от тебя. Так видно начертано в книге судеб, и нет нам прощения.

  – Скажи мне, что видишь ты там?

   Мой друг остановил меня взмахом руки.

  – Подожди, я поведаю тебе все по порядку. Если ты помнишь, мы учились вместе, – он слегка улыбнулся и кивнул головой. – А так же, я не был глупее других, и родители мои обладали знатностью и богатством. И, тем не менее, я бросил все. Виной тому – мое любопытство.

  Оно было во мне столь велико, что воистину, превратилось в самый обыкновенный человеческий порок. Я обожал загадочное и таинственное. Любая тайна становилась мне дороже любимой женщины. Она овладевала мной, впитывала силы и желания.

  Друг наклонился поближе и посмотрел мне в лицо. Несколько свечей чуть освещали гостиную диким, мерцающим светом. За моей спиной тлели желтые головни в огромном камине. Они придавали странный блеск его влажным глазам. Казалось, что свет сам исходит из его зрачков и распространяет красную морозь по темной комнате.

  Я вскрикнул и чуть не упал со стула. Друг остановил меня властным, гипнотическим движением.

  – Спокойнее, тише. Твой страх могут услышать даже тени от занавесок...

  Однажды, разбирая старые манускрипты в нашей родовой библиотеке, – почти шепотом продолжил друг, – я наткнулся на пергамент, являющийся ключом к неизвестному шифру. От него веяло неразгаданной тайной. Эта бумажка была той чертой, за которую нельзя переступать. Она яки огонь все?пожирающий, отняла мои ушедшие годы.

  Теперь тебе понятно, что произошло сейчас. Пергамент из моей библиотеки – тот ключ, с помощью какого можно перевести твою запись на древнеарабский.

  Но интереснее то, что на нем, кроме ключа начертаны другие знаки. Они переводились так: «Я умру вместе с последним пороком человеческим, значит, я умру вместе с последним из людей. Помни, встретясь со мной однажды, тебе не избежать встречи второй. Ключом будет смерть».

  Тогда, в те полные юношеских надежд годы, я перерыл все известные мне хранилища знаний. Я бросил мир и стал книжным червем, но так и не нашел никаких следов. Наконец я подумал, может звезды подскажут мне, и изучил астрологию. Но ответ их обескураживал. Звезды предрекли, что только гроб и чужая смерть могут привести меня к разгадке столь непостижимой тайны.

  И вот мы на краю бездны, надо действовать. Мы должны найти остров.

  Старик не врал, остров существовал на самом деле. Команда шхуны не знала о цели нашего путешествия. Мы покупали и продавали товары в портах на пути до тех пор, пока и тень сомнения сгинула с палубы. Вот и сейчас трюмы шхуны под завязку заполнены бочками с вином и пенькой. Мы не оставляли им никаких подозрений.

  Прежде чем сойти на зовущий нас берег, мы втроем – я, мой друг и старый Педро перепоили команду призовым вином и заперли в кубрике. Теперь можно смело, не боясь лишних, заняться поисками.

  Остров воистину мрачен. Почти голые, острые, как в иголках скалы, земноводные растения. На нем не гнездилось птиц. Педро крестился и говорил, что это потому, как он часто уходит под воду. И тогда только рыбы его обитатели.

  Мы пробирались через лабиринты камней и трещин к сердцу черного острова, к самой его середине. Путь оказался необычайно труден. Проклятые каменные колючки продирали обувь насквозь. А прикасаясь к стенам каменных щелей, мы могли потерять не только одежду, но и содрать кус личной кожи, да еще и с мясом.

  Время от времени, попадались булькающие лужи с серой, ядовитой жижей. Но более всего страшили тени. Они скитались по острову темными, колышушимеся простынями, напрочь отделялись от предметов их породивших. Их дорога, становилась дорогой в Ад.

  Вдруг невдалеке показалось свечение. Оно не было светом Солнца. Белый, почти серебряный цвет его казался ярок, но не слепил глаза. Круглая, абсолютно гладкая поверхность блюдца отражала окружающее, словно зеркало. Я никогда не видел такого. Посреди нее, лучась пламенным серебром, висел гроб.

  – Вот он! – заорал Педро, – мы нашли его!

  А я стоял, объятый чувством приближающейся беды. Педро подпрыгивал от восторга, как большой, не в меру шумный ребенок. Морской полосатый колпак на его голове, раскачивался как у паяца и хлестал Педро по плечам. Вот старый моряк подбежал ближе и еще раз обнял меня.

  И тут его руки, неожиданно, сжали мои плечи с огромной, удесятерившейся силой, затем бессильно вздрогнули и опустились. Он медленно сполз по моему телу на землю. В спине Педро торчал кинжал.

  – Что, ты наделал! – закричал я.

  – Спокойно, – ответил друг, – я не открыл тебе тайны текста на крышке сокровищницы. Там говорилось, как убить, чтобы открыть гроб.

  И я почувствовал прикосновение руки Дьявола. Страшная, козлиная рожа его, дышала смрадом в лицо и улыбалась.

  – Ну что сеньоры, а теперь откинем крышку.

   Крышка покрылась пузырями, вспыхнула и развеялась пеплом. Внутри булькала и кипела гиена огненная.

  – Я так надеялся, что именно Вы пожалуете к нам господа, надеялся. – Сказал Дьявол. – Ваши личности, всегда влекомые вдаль, поверьте, мне глубоко симпатичны. Но посмотрите на своего друга, разве этот червь может быть приятен?

  Я с ужасом смотрел на сотоварища, чье тело уродливо извивалось. Он весь, целиком превратился в червяка, не теряя за сим сходства с человеческой личиной. Что может быть ужасней?

  От страха, тело мое и голос стали чужими. Я молчал как рыба, хватая воздух ртом, и не мог сдвинуться с места.

  – А теперь о главном, друг мой. Наградой Вам за наше знакомство, станут постоянные, приятные встречи. Может, мы и потеряем друг друга ненадолго. Разойдемся в разные стороны, так сказать.

  Но нам разлука только до времени, мой дорогой первооткрыватель. Я Вашего отсутствия, мон шер, не вынесу. Умрете смертью ужасной, так и снова на свет возродитесь.

  А я тут как тут, к Вашей колыбельке приставлен. Буду песенки на ночь петь, за сонными кошмарами доглядывать. А то ведь без присмотра, обложиться можно до умопомрачения. А нам первооткрыватель придурошный, никак не годен. Это что поводырь сумасшедший. Раз, и угодишь с ним в больничку.

  Давным-давно, Некто загнал нас в ящик. Я уж не знаю, что там за эксперименты такие, что за наука и прок какой, но накрепко. И мы, представьте себе, не могли из ящичка сами выбраться.

  Ключ нам, стало быть, нужен. Именно такой, какой принес ваш сотоварищ. Виват мой друг, мы снова вместе. Да и могут ли людишки без нашей опеки? Нет, не думаю.

  – А сейчас запомните слово!

  – И он сказал его. И я не смогу забыть слово сие, до конца жизни своей. И буду желать рассказать о нем другим, ближним своим, и только сказав его, успокоюсь в отчаянии.

  Судите меня. Подобранный протрезвевшей командой, я долго не приходил в чувства. А пришедши, не наложил на себя руки. И поведал одному слово это, и историю эту. И лики Дьявола приходили к нам даже незваные.

  И второй знавший тайну сказал третьему, а я четвертому. И от ужаса такого разбился корабль наш, но мы не погибли, а в проклятии своем, шли по свету, сея семя Дьявола.

  Встреча

  Она появлялась в Высшей Школе редко, да приходить было незачем. Элементарная порядочность, по-другому и не назовешь. Схватывала жизнь на лету, да и папа имел порядочный чин.

  Лурю удивляла ее романтическая внешность на фоне всепоглощающей, жизненной силы натуры. Дочь своих родителей, Ика шла напролом по назначенной ей дорожке, переняв у них мощь и энергию честолюбивых устремлений.

  Какая стремительность и недоступность. Когда она летела вперед, вдоль пространства коридора, замирало не только Лурино сердце, замирал Мир, обрамляющий ее движение. Как она похожа на нее. Ту тоненькую, дымчатую девушку из снов пополам с надеждами. Где сон, где явь? Где она по-настоящему?

  И никогда бы не встать Луре рядом, если бы рука Ики не была первой. Тому, кто определит, где в девушке кончается невинность и начинается кокетство, нужно поставить памятник от благодарной, мужской половины человечества.

  Где ты юная леди, защитившая и унизившая своего невольного спутника, ужель она ли? Никто, даже он сам, не поверит в столь нелепую историю. Это была обыкновенная шутка, да и было ли это.

  Почему незнакомая, но симпатичная ваша будущая жена, предельно случайно наступает вам на пятку. Тогда еще не знакомому с новыми заботами, молодому человеку?

  – Ой, простите, – да и толкучка не сильная, два человека на площадке. И вы, мило улыбаясь, провожаете ее домой, нервно шевеля пальцами в прорванном сандале.

  Если же он, надоедлив в своей слепой и нелепой любви, то он тиран или больной, и, как правило, сурово наказан. А что там за милая дама дарит вас драгоценным вниманием? О браво. В лучшем случае это ваша любовь, которая в вас же впоследствии и разочаруется, вас же и бросит. Кто же тогда сильная половина человечества? Позвольте, простите, ах ничего страшного.

  – Луря. Ваш костюм. Вы в нем так прекрасно выглядите. Но на него что-то упало.

  – Где?

  – Ах, мне только показалось. Но ничего, я все равно отряхну.

  Порой казалось, стены нет, и им вдвоем естественно и легко. Луря и Ика шатались по ночным кафе, рассматривая бурление сует единым взглядом. Их руки сплетались вместе. Их глаза улыбались друг в друге, зачарованные в себе и наивные в остальных. И все-таки она оставалась, трудная, невидимая перегородка, делившая влюбленных на две части.

  Целеустремленность Ики пугала Лурю. Она напряженно шла вверх, куда-то туда, откуда можно сверзиться до нуля. И внутри Лури росло неприятие кошмарной натянутости жизни к целям. Он спрашивал, зачем? Зачем делать больно и кричать с надрывом? Зачем следовать пути, который съел странника целиком?

  Но поводом для разрыва, послужили исключительно внешние обстоятельства.

  Конфуз

  Однажды Сам решил завезти Лурю в Высшую школу и узнать заодно, как там делишки у нашего молодого человека. Наверное, ни один из начальников и не подозревал до того момента, кто к ним пристроил столь левого воспитанника.

  Появление Кота было полной неожиданностью, ничто не оказалось готовым. А ведь приготовления к встречам в показательных учреждениях, стали почти ритуалом. Любая мелочь, пылинка в желаниях сильных мира сего, учитываются строго, на века, в регламент.

  Почетных гостей водили давно разработанными, определенными маршрутами. Да что там, существовали люди, призванные специально заниматься данной категорией вопросов. Профессионалы.

  Еще с утра, избранные коллективы начинали истово готовиться. Лаборатории убирались всем обчеством. Стаканы для недозволенного в рабочее время чая, припрятывали так, что потом приходилось, покупать новые. До блеска начищалась особо эффектная установка по вырабатыванию чего-либо. За нее усаживали, до блеска наштукатуренную особу, для вырабатывания невинных, но кокетливых взглядов.

  От действия лобовых факторов, руководители разного ранга мигом уподоблялись престарелым женихам, у центрального зеркала в загсе. Отцы державы поминутно поправляли галстучки, очки и тренировали, тренировали заученно скромные, полные достоинства улыбки.

  Маскарад начинался. Вскручивались винтики, вспыхивали лучики, щелкали фотовспышки. На встречном движении улыбались, стреляли взглядами в сердца окружающих и приближенных.

  – Какой конфуз, даже в туалетах не прибрано, помойка не вывезена. А что мелкий паршивец Правдин дома рассказывает? Боже мой, Боже мой, – думал декан, стряхивая капельки пота с жирной, округлой лысины. – Я вам покажу! – грохотал Кот,– вы у меня живо научитесь работать! Что за бардак тут развели, я спрашиваю? Что за бардак!? Учебный процесс поставлен из рук вон плохо, в туалетах курят. А комендантша ваша, дворняга бездомная, чуть не укусила меня за ляжку. Вы запомните это, запомните!

  И вот спасительница, в деканат вбежала молоденькая секретарша, стреляя только что подведенными ресницами и позвякивая солидным, обширным подносом.

   – Садитесь – смягчился Кот. – Поговорим о ваших делах. Луря, идите на занятия.

   Прошло не так много времени, но отношение преподов менялось в корне. Лурю значительно чаще, чем других, называли на Вы. Его зачислили в ту славную когорту, оценки у которой, не могли получиться ниже высшей. Колесо фортуны вертелось в нужную сторону, куда его направлял Кот.

  С недавних пор к Луре и его другу Ревякину прилепился моложавый и энергичный Ослыч. Он зачем-то уговаривал друзей верить в чудеса науки и приготовиться к благоприятным поворотам в нелегкой студенческой судьбе. До той поры Луря еще не видел такого говорливого Ослыча.

  И вот однажды, под строгой государственной тайной, хмурый от серьезности Ослыч сообщил им об одной разработке, под его личным, чутким руководством. Аппарат был завершен на сто процентов, но временно не управляем. Эксперименты по его дальнейшей доработке оценивались, как чрезвычайно опасные, но архи перспективные.

  – Только подумайте! – восторженно восклицал изобретатель, – имена ваши будут вписаны в священную книгу науки золотыми буквами! Хотите ли вы, переписать хоть одну ее главу, хотите ли?

   – Пойдем, – предложил Луре Ревякин, – все одно, чего-нибудь делать заставят.

   Ослыч светился новогодне-розовым светом посреди массивного бетонного бункера. Рядом с ним стояла установка. И в самом деле, она удивительна. По количеству оборванных проводов, опасная в деле штука, наверняка превосходила мировые стандарты.

  – Когда я ее сваял окончательно, – делился опытом творец, – то никто не верил, что заработает, никто. А я все верил и верил, – он гордо выпячивал грудь. – И однажды, когда она еще не работала, я обиделся по-настоящему. Думаю, как это ты, бандура моя не работаешь. И взял вдарил по ней, и еще раз вдарил. А она, как превратит мой молоток в бутерброд. Вкусненький такой. И одежду мою в гирлянду из лампочек превратила, разноцветные, между прочим.

  Все приезжали, даже самые, самые. Я на нее замахнусь, а она инструмент то в мыло, то еще в чей-нибудь полезное превратит. Так и стал я супермагистром на молотке. Никто в стране так не стал. Все меня знают, все.

  Да Ослыча знали все. И не только за то, что вышел он из лаборатории без трусов и в елочной гирлянде. И даже не из-за несчастного случая, когда установка обделала слишком настойчивого практиканта нечистотами, каковые почему-то не смываются до сих пор.

  Знали его с другой, исключительно полезной стороны. Ослыч строил бункера под архи опасную установку, шикарные надо сказать бункера. С великим количеством подсобных помещений и кабинетов, кстати довольно удобных, с доброй выдумкой. А так же из материалов, которые находятся под рукой, недорого и качественно.

  И когда очередной бункер сдавался в эксплуатацию, кто-либо из более сильных, предлагал ему забабахать новый бункер. Давал лучшие материалы и большую площадь. И Ослыч строил, а кто-либо занимал уютные помещения.

  Но надо было соглашаться. Это одно из самых верных и тихих мест. Ослыч студентов к установке не подпускал, преподы не заходили в бункер сами. Спина и ниже у него крепкие, и с булавой не подберешься. А научные темы враждовали в веках, и вряд ли кто помнил первый брошенный камень преткновения.

  Их накопилось так много, что искать чего-нибудь в растущей куче глупо и понапрасну. Спорили из-за средств, штатных единиц, приборов, регалий, студентов и т.д. При сведении счетов, более прочего доставалось предпоследним в списке, болезненно и по мордам.

  Но где же движитель плывущего айсберга? Что-то ведь делалось и зачем?

  В горы

  Абсолютно нечего делать. Пожалуй, в этом главная беда южных городов. Столько работы, столько работы, и абсолютно нечего делать. Сиеста. Впрочем, бесцельное шатание по узким восточным улочкам занятие не из легких. Особенно когда зной полуденный, город незнакомый – можно даже устать. Дуваны, узкие пролазы, пыль течет как вода.

  Невидимый снизу, что-то поет муэдзин. Заунывно и долго, не для меня, наверное. Старый Город словно вода, только сильно растянутая во времени. Вот стена, ей полтысячи лет, и вчера ее подмазывали глиной, пополам с ишачьим дерьмом.

  Я сам уже жил здесь, только состарился и умер. Всему свое время... Рубашка напрочь прилипла к спине, надо зайти куда-нибудь отдохнуть.

  Чайхана это тень от неприхотливого карагача, неторопливый говор арыка, неспешная беседа двух аксакалов за соседним столиком. Душа востока, или как там у них называется? Почти цивильно, зимородок для желающих подают. Какая встреча средь пустыни. Славное винишко, на ощупь прохлада. Теперь присесть куда-то и с кем-то. Странный тип, рука в печатке. Протез? Непохоже.

  – Можно к вам присоединиться?

  – Садитесь.

  – Отдыхаете?

  – Да, если назвать ожидание самолета отдыхом.

  – Здесь рядом аэропорт?

  – Да, недалеко.

  Курчавая борода, длинные темные волосы, взгляд с хитрецой. Внешность незаурядная. Загорелый до безобразия, хотя одет довольно прилично – в неплохой джинсовый костюм. Зато ему так же по душе Зимородок. Выпили по бокалу, прохладное, кислое. Самое время заговорить. Для начала предложил сигарету. Он взял рукой в перчатке, но сморщился и уронил.

  – Мешает, знаете ли.

  – Да, – понимающе кивнул я. – Несчастный случай?

  – Нет, обморозил пальцы. Противно смотреть. Черные, как уголечки. Неприятное воспоминание, хотя повторись тот случай, сделал бы точно так же. Но так и быть, расскажу. Самолет еще далек, а вам как видно, нечего делать.

  Я смущенно улыбнулся пойманный врасплох. Люблю слушать незнакомых людей, люблю рассказывать им о себе. Хоть иногда, редко.

  – Конечно я не Алладин из тысячи и одной ночи, – приступил собеседник, – но и в моей истории есть один штрих для интереса, который непонятен по-настоящему. На самом деле, ежедневно мы видим тысячи таких фактиков. Просто этот, так сказать, оказался в центре внимания.

  Я как ни странно альпинист, – сказал он и поднял бокал. Потом добавил: – наверное ненадолго, все уходит. Ну речь не об этом.

  Давным-давно, лет так эдак назад, я до предела увлекался спортом. Мое занятие тогда еще имело радужную оболочку романтики не только для окружающих, но и для меня. Нас было трое друзей Сергей, Виктор и я. Старшему исполнилось девятнадцать.

  В первый раз мы видели, что кто-то рядом собирался в Гималаи. Нам такой подарок тогда не грозил, но ощущение удивительное. Сказочная страна манила и нас. Смешно вспомнить наш целеустремленный фанатизм. Впрочем я завидую себе в те ушедшие годы.

  Мой друг Серега придумал бегать ночами. Знаете, я вырос в том городе, где вот так запросто, можно выбежать в ночь и горы из уютной квартиры в центре. Духота, зной, воздух густой, как чай в стакане. А через два часа, ножками, ножками, и ты в абсолютно другом мире.

  Нет шизофреники, ей богу, шизофреники. Звезды в призрачной дымке, внизу огни ночного города. Трапеции и треугольники громадин гор рассекают слабо мерцающее пространство, растворяясь в невидимом. Выше их, только ночь.

  – Тю! – что есть мочи орет Сергей, и эхо срывается вниз со скал, вторя его крику.

  В общем добегались. Видите ли, мы не только бегали по ночам, но и как остальные, днем тренировались. Короче, в ауте оказался сам Серега. Я не знаю, сколько он бегал один, но врачи обнаружили у него перенапругу сердца второй степени. Ему тогда шеф сказал: – Все, до 68 кг. вес наберешь, иначе ни ногой на соревнования. А доктора говорили, близко к горам не подходить. И головами качали, словно старинные часики, как там они умеют.

  У нас в марте скальные сборы начались. Серегу я увидел только через месяцок. Происходило действие на реке Или. Местность полупустынная, река – голубой пояс с радиусом за горизонтом. Скалы там довольно высоки, до шестидесяти пяти метров. Стены как зеркала. Эх, а весной там... Ну да ладно.

  Серега как приехал, я его не узнал. У него ожирение началось что ли. Ходить почти не может. Как он добрался, до сих пор для меня загадка. Там ведь только на перекладных, и то не до места.

  Минут сорок до лагеря брести, не с его здоровьем. Отлежался путешественник для моциона, и принялись мы с ним по бережку раз в сутки прохаживаться. День, другой, я с ним гуляю. Минут по двадцать, потом отлеживается, на кухне сидит.

  Я конечно тоже молодец. Спорим, – подзуживаю его как-то, – не добежишь. Там вершинка – бугор со скальными выходами, метров двести – триста высотой. Когда реку не видишь, ориентироваться хорошо. Макуха как стол сверху ровная, в глаза бросается. Ну, Серега и говорит – до конца сборов я там бегом буду, веришь? Ну, поспорили.

  Короче он пешком первые дни ходил, потом смотрю, начал переваливаться. Бежит, раскачивается как винипух. Однажды, прихожу вечером со скал, он лежит в палатке, пошевелится не может, но счастливый, светится. Показывает камешек. – Незнакомец достал из нагрудного кармана джинсовки сразу два. Выбрал один из них.

  – Вот этот.

  Камешек очутился у меня в руках. Обыкновенная галька, похожая на янтарь. Только будто изнутри светилась она теплым, рыжим светом.

  – Ну, Серега и говорит,– продолжил рассказчик. – На столе, пупыре этом, он увидел гнездо орла. В нем рядом с яйцами, лежало три камешка. Два говорит, я вам оставил, сами сбегайте. Каждому по талисману, на счастье.

   Я бегал туда. Плевое дело. Но камешков не нашел, и гнездо разрушено. Прошло лет порядком. Мы тогда до регалий и званий созрели. Серега носил Илийский камешек с собой всюду, не отпускал. Да не помог он ему. Плита ушла, а они обрабатывали ее в дойке с напарником.

  Нашли его, страшно смотреть. О делах таких обычно не говорят. Ну вот, камешек и перешел ко мне, по наследству. А в этом сезоне мы ходили гору. Красивая гора, жестокая, быть может, самая трудная в моей жизни. А может и последняя. Как я уже сказал, всему приходит конец.

  Ну так вот, там, на верху снег, скал нет, даже тура с запиской нет. А я нашел, не записку, желтенького, второго. Понимаешь, у него самая трудная та, и он нашел. И я нашел, понимаешь. Значит она у меня самая, самая. Она пальцы мои заберет. Точно, – с нажимом сказал он, и стукнул по столу рукой в перчатке. – Обидно знаешь, все уходит...

  – Ну да ладно, – вдруг заторопился мой собеседник. Самолет скоро. Прощевай, я пойду.

  – Послушай, – все-таки решился я. А как же Виктор, он то нашел свой камешек?

  – Нет, – улыбнулся странник. Тот еще ищет. Вот собирается в Гималаи. Ну, пока.

  Я сидел и смотрел на его удаляющуюся спину. Вот бы мне такой камешек, цельный, выбранный бесповоротно. С друзьями, которые не предадут даже ценой жизни.

  Волшебник

  Коридоры, учебные классы, лаборатории отшумели. Было как-то неловко нарушать эту ненадолго наступившую тишину. Одиноко сновали швабры и их обладатели. Уже сейчас, они пытались придать зданию свежий, утренний вид. Но блестели только люминесцентные лампы, да мокрый пол. Окна укрывала темная непроглядность.

  Как-то особенно гулко падали редкие звуки, как-то особенно сквозило из открытых аудиторий пустотой. Сумрак уютно расположился в них на ночь. Сумрак опускался на лес, окружающий здание плотным, хвойным кольцом.

  Из окон чердака, где отстраивалось новое укрытие Ослыча, лес представлялся застывшим, серым океаном. Луря четыре раза ткнул пальцем в гашетку цифрового замка, и Сим-Сим отворил свинцовую, узкую дверь в бункер.

  В одном из его подсобных помещений удобно расположился человек в пенсне. Темнота и поздние часы нисколько не смущали его занятость. Сумрак рассекал электрический свет, а тишину он использовал как союзницу.

  Человечек оборудовал рабочий стол, на зависть знакомой нам бочке Диогена. Но так как с тех пор, книг стало больше, спать доводилось в другом месте. Пришлось также обвешать стены полочками, поставить пару тумбочек под микрофиши. Неплохой лабиринт и удобный наверное.

  Свет от настольной лампы звездочками поблескивает в стеклах недорогой оправы.

  – Так как же, вы поссорились с Ослычем?

  – Я не ругался. Просто не захотел в очередной раз месить бетон. А тут еще гравитационные опыты подоспели.

  – У Ослыча?! Какие это опыты?

  – Машину гравия подвезли. Поднять надобно на чердак, носилочками.

   Человек улыбнулся, опять послав очками яркие лучики света в Лурины глаза.

  – Как у вас с волшебной математикой?

  – Не очень.

  – А с обычной?

  – Немного лучше.

  – Вы знакомы с языками расчетчиков?

  – Нет, – честно признался Луря.

  – Ну что ж, ничего страшного. Я попробую объяснить вам, с чем сие едят.

  – Вы видели расчетный аппарат? Многие одушевляют этот ларь, как видно вследствие его вящей громоздкости. Но такое отношение в корне неверно. Главное достоинство машины, как раз и состоит в том, что она не думает и не имеет души.

  – А что она делает? – спросил Луря.

  – Рассчитывает решение вопроса, используя стандартные алгоритмы. Причем совершенно без волшебства.

  – Как же без этого? – недоумевал наш герой. И тут ему довелось услышать легенду о черных ящичках.

  – Хорошо, что такое волшебство? Как и всякий объект, его можно описать. Пусть у нас есть черный ящичек, с одним входом и одним выходом. Подойдем к его входу и произнесем пару простых заклинаний. Через некоторое время на выходе, мы получим, скажем, курицу.

  – Какой такой ящик? – не понял Луря.

  – Ну, пусть это будет ограниченный объем пространства, воздуха.

  – Но там же ничего нет, только дырка от бублика.

  – Вот эту дырку и назовем черным ящичком. Дальше проще, – продолжил рассказчик. – Предположим, мне удалось выделить ящичек из остального пространства. Мы откроем его и рассмотрим внутренности.

  В нем еще несколько ящичков, распределенных в строгом, определенном порядке. Из одного вылезет сердце, из другого почки, печень, скелет и так далее. Засим, части соединяются, и на общий выход подается пернатое.

  Теперь мы действительно знаем, из чего состоит курица, какой из маленьких ящичков за что ответственен, и в каком порядке проявляется тело. Так вот и открываются научные законы.

  – Но мы же не поняли, что в маленьких ящичках?

  – Ну, данный вопрос настоящую науку вообще не интересует. Зачем изучать матрешку до бесконечности? Выведем кривую распределения, и продолжим ее черту до реально необходимых значений. Главное у курицы вкусная печенка, есть мочевой пузырь, а клюв не съедобен.

  Так началось знакомство с человеком, который для Лури всегда состоял из смеси восхищения и частичного неприятия.

  Только где-то надсадно звенели комары. Солнце истомило разнотравье. И зеленая масса поникла вниз к прохладной коричневой Земле. Никак им без друг друга.

  Я сорвал соломинку и жевал ее, чувствуя солоновато несъедобный вкус соединения Солнца и Земли.

  Внизу, в колодце здания жужжала большая перемена. Давно уже не выпадало столь интересной причины для ее насыщения звуком. Девицы, конечно, не появлялись, но что толку, разговоров хватит недели на две.

  – Нет, вы представляете! – восторженно хихикал прыщавый верзила в косоворотке. – Они еще в защиту подали. Обляпались, но стекло и не пахнет. Какие фотогеничные женщины!

  Надо сказать, что выгоняли из Вышки довольно часто, под разными соусами, иногда и напрочь. Поболее зелени и бойкости лихой, менее за прилежную тупость. Случаи, как правило, курьезные. Рассказывали, например такое.

  Однажды группа старшаков крепко подгуляла. Где-то на путях неисповедимых к ним причепился строевик в летах, звании и состоянии столь же изумительном. Через некоторое время, один из весельчаков раздел вяло мычавшего офицера и напялив погоны, отправился разыскивать подчиненных для себэ, в личную эксплуатацию.

  И добился своего таки. В момент оперативного ареста, ученый муж командовал подразделением из полутородесятка младших чинов. Кагорта доблестных подчиненцев прилежно выполняла строевые распоряжения, браво маршируя по темному пятаку асфальтового двора. Так вот, его выгнали, можно сказать за гусарство. Но назвать дам гусынями или гусарынями? Позвольте, слишком.

   Началось с того, что один из странных странников преподов, тех, что вечно суют нос не в тот угол, решил посмотреть, что там – выше бункера Ослыча. В самом конце глухой лестницы в небо, он обнаружил удивительное видение.

  Еще на минуту ниже, его достало ощущение о дырявости крыши. Вверху как видно шел дождь, и его слегка обмочило. Но при более детальном рассмотрении источник влаги оказался практически невероятным. На верхней площадке, мило покуривая, расположившись между ступеней пролета, мочились две юные гусарыни.

  Удовольствие от новых, запретных переживаний оказалось столь сильным, что дамы и свидетеля заметили не сразу. Как он визжал, вырвавшись из лап первичного онемения, как он топотал ногами. Радостное известие в считанные секунды облетело учебное здание. Настоящий триумф абсурда, и какой. И после сих событий, они хотят остаться в Вышке?

  – Смешно... – думал Луря. – Впрочем, посмеются и забудут. Есть вещи и посерьезнее.

  Субъекты

  Не только меня, но, похоже, мир наш, пугает любая однозначность. Просто красивая мысль в корне не верна, ибо она проста. А если вещь проста, то это значит, что исчерпан еще один уровень ее осмысления. Черное и белое не чередуется в нашей жизни, а мелькают с непостижимой быстротой, по феерическим законам вероятности.

  К счастью, чересполосица не делает бытие однобоким и безнадежно серым. И я не перестаю удивляться мельканию красок радуги. Иногда мне кажется, что в столь глупом занятии и состоит смысл нашей жизни. Но кто поймет, где единство становится противоположностью? И только умоляю Вас, не думайте о течении Времени, о том, что с ним связано...

  Сколь разнообразен мир мелко и масло питающихся. Каких только видов не обнаружишь. Там далеко внизу за удобной кафедрой, постоянно таится нечто интересное. Сегодняшний индивидуум с интеллигентной, профессорской бородкой, начал свои объяснения отличий стула от стола.

  Препод на личном примере показывал, что писать на стуле неудобно, сидеть на столе неприлично (особенно в короткой юбке). Подпрыгивал вокруг и на упомянутые предметы с многочисленными ужимками. Он мотивировал легкие наезды на интеллект публики, непередаваемым личным опытом борьбы с природной тупостью слушателей и их начальных преподавателей.

  Отнюдь, он не проявил себя самым оригинальным. Луре больше запомнился тот, который представился прямолинейно – Профессор Гад. « У каждого студента есть свой профессор гад, я буду вашим» – неплохое высказывание.