Текст книги "Улыбка Пол Пота"

Автор книги: Петер Фреберг Идлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Как мог Суонг Сикын, тринадцать лет прожив и проучившись во Франции, так слепо довериться революции? Ведь в воспитавшей его образовательной системе вопрос ценился как минимум так же высоко, как ответ.

Он отвечает очень по-французски: читает мне небольшую лекцию, педагогически разделенную на три части.

Во-первых, он и многие другие интеллектуалы – члены партии, сами в войне не участвовали. Они считали, что они в долгу перед теми, кто страдал, боролся и погиб под бомбежками. Поэтому они должны еще сильнее поднапрячься сейчас, когда революция победила. Во-вторых, он со своим французским образованием был потенциальным классовым врагом. Он должен был искупить и эту вину.

Он делает небольшую паузу, просит прощения. Он все еще очень слаб после операции. Все неподвижно в полуденном зное, природа почти бесшумна.

В-третьих, продолжает он, партия продемонстрировала тактическое превосходство, победив режим Лон Нола, поддержанный США. Как ловко она затем использовала доброе имя принца Сианука, чтобы заручиться народной поддержкой, и как потом деревня задушила продовольственное снабжение городов.

– Маоистская теория, но очень конкретная. Переворот тысяча девятьсот семьдесят пятого года был бы невозможен ни с каким другим лидером, кроме Пол Пота. Кстати, Пномпень в конце концов был взят без боя.

Какие могли быть сомнения после такой победы?

198.

Она встает, голова кружится. Сине-белая школьная форма в пыли, ладони разбиты. Прямо над ней навис внедорожник. Переднее колесо велосипеда лежит под бампером.

За тонированными стеклами угадывается лицо водителя. Он следит за девушкой взглядом. А так на его лице – застывшая маска равнодушия. Люди останавливаются и смотрят на аварию. Поток машин на перекрестке медленно течет вперед, но посреди сцены все замерло.

Девушка отходит к тротуару. Она слегка хромает. Кто-то еще останавливается. Никто ничего не говорит.

Внедорожник медленно, медленно двигается с места. Правая сторона немного приподнимается, когда колесо наползает на велосипед, подминая его под себя. Треск лопающихся фонариков, искореженная рама. Водитель смотрит прямо перед собой. Все словно в замедленной съемке, но вскоре машина исчезает в хаосе бульваров.

Девушка остается стоять на тротуаре. Один за другим зрители расходятся.

Пномпень тридцать лет спустя после захвата власти красными кхмерами. Коррупция здесь – одна из самых высоких в мире. Правовая система давно не работает, пропасть между богатыми и бедными – огромная. Те, у кого есть деньги, делают что хотят. Им нечего бояться.

Разозлившись, я думаю, что этому мерзавцу на джипе не помешало бы немного поработать на рисовом поле. Чтобы он просто представил себе, как живет большинство людей в его стране. Что обыкновенный крестьянин, чтобы накопить на такой автомобиль, должен работать 1250 лет. Что стоимость велосипеда этой девушки соответствует месячной зарплате учителя.

Между прошлым и настоящим есть сходства. Очевидное отличие состоит в том, что сегодня политическая оппозиция не может рассчитывать на доверие населения. Нет также и выдающихся интеллектуалов, которые могли бы возглавить сопротивление.

Сегодняшняя молодежь – это дети тех, кто выжил в Демократической Кампучии благодаря тому, что молчал, прятался и не высовывал нос. Те, кто не побоялись и посмели усомниться в правоте Организации, сегодня лежат в одной из бесчисленных братских могил.

Мои собеседники, с которыми я разговариваю о политике, часто критически относятся к правительству. Премьер-министр больше похож на крестного отца, чем на демократа. Но чаще всего разговор сводится к тому, что, дескать, слава богу, хотя бы нет войны. И что даже самый шаткий мир лучше любой войны. А уж они-то знают. Они пережили американские налеты, солдат-насильников Лон Нола, массовые убийства Пол Пота и жестокую вьетнамскую оккупацию.

Они видели, какие силы могут быть задействованы ради того, чтобы проучить богатых.

199.

НЕТ БОЛЬШЕ НИКАКИХ ПРОДАЖ, НИКАКОЙ ТОРГОВЛИ, НИКАКИХ ЖАЛОБ, НИКАКИХ ГРАБЕЖЕЙ, РАЗОРЕНИЙ, НИКАКОЙ ИНДИВИДУАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ!

200.

[ЗАПИСЬ С БАЗЫ-87, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО СДЕЛАННАЯ ПОЛ ПОТОМ]

Революция – пламенно-красная, уверенная в своих силах, потрясающе крепкая и потрясающе прозорливая. Весь мир восхищается нами, восхваляет нас и учится у нас.

201.

Ян Мюрдаль впервые посетил Камбоджу в 1967 году. Вместе с Гун Кессле он получил частное разрешение на въезд от принца Сианука.

Маршрут напоминал тот, по которому они поедут с Обществом дружбы через одиннадцать лет. Он побывал, например, в Ангкор-Вате, Кампоте и Сиануквиле. После поездки появилась его книга «Лицо из камня» об истории Ангкорского королевства, проиллюстрированная Гун Кессле.

За одиннадцать лет, разделяющих первый и второй визит, произошло многое: свержение Сианука, американские бомбежки, изнуряющая гражданская война и победа революции. В августе 1978-го это была другая страна. Сразу после возвращения Ян Мюрдаль пишет в журнале «Folket i Bild / Kulturfront»:

… [в прошлый] раз я видел мирный, идиллический Пномпень. Колониальный французский город с широкими улицами и большими виллами. На рынке толпились женщины, и, когда я потом писал об этом городе, я думал: многие ли из них выживут к тому моменту, как текст напечатают. Ибо страна стояла на пороге войны, и вопрос заключался не в том, начнется она или нет, а в том, когда она разразится.

Теперь, после войны, я еду той же дорогой. На этот раз страна не просто бедна. За пять лет методичного уничтожения ее бедность уже не видна. […] В деревнях едва ли можно найти хотя бы один неразрушенный дом довоенных времен. Большие города брошены, почти безлюдны.

Через год, в 1979-м, он объезжал приграничные районы, которые еще контролировали красные кхмеры, в качестве корреспондента газеты «Svenska Dagbladet». Изначально он хотел проехать по тому же маршруту, что и в прошлом году, вместе с Обществом дружбы. Но вьетнамские оккупационные власти не дали ему въездную визу. В Ханое хорошо знали о его жесткой позиции относительно вторжения. После поездки он написал книгу «Кампучия осенью 1979-го».

Между поездками он участвовал в разных газетных и журнальных дискуссиях о развитии страны. От старых вырезок до сих пор бьет током. Главные враги, разумеется, США и Католическая церковь. Но по мере того как все больше людей начинает выступать с критикой Пол Пота, Ян Мюрдаль обращает свое копье против сторонников советского коммунизма и других приверженцев левых идей, усомнившихся в крестьянской революции.

Он относительно последователен, хотя времена были такие же неоднозначные и нестабильные, как и сейчас.

Главное – это национальная независимость. Перекроив общество, красные кхмеры хотели раз и навсегда освободить страну от иностранного господства. Население Камбоджи немногочисленно в соотношении с потенциальной площадью пахотных земель и другими природными ресурсами. Большое озеро Тонлесап считается самым богатым по содержанию рыбы в Азии, а при правильном орошении и удобрении земель в год можно было бы собирать по два-три урожая риса. Что, по мнению Яна Мюрдаля, создает исключительно хорошие условия для самообеспечения.

Поэтому, когда красные кхмеры попытались разорвать всякие связи с окружающим миром, это не было безрассудством. Это было скорее логичное, пусть и неожиданное, решение для страны, которая хотела пойти своим путем. Народ захватил власть и будет управлять своей страной сам. Конечно, было бы неплохо поначалу получать помощь извне. Но только помощь безоговорочную. Потому что всегда найдется какая-нибудь задняя мысль, крючок, на который нас могут подцепить. Если мы хотим быть уверены, что народная воля будет править безгранично, следует исключить какое бы то ни было международное влияние. Во всяком случае, до тех пор, пока новая система не окрепнет.

Это была реакция на мир, где правила игры диктовали бывшие колониальные державы и США. Правила, по которым, как считал Ян Мюрдаль, играл даже Советский Союз. Игра за счет бедных стран. И если кто-то из числа самых слабых игроков встал из-за стола и заявил, что ему надоело проигрывать, это достойно восхищения.

Возможность самообеспечения – это не только благодать. По обе стороны от Камбоджи располагались страны, насчитывающие гораздо больше ртов на один квадратный метр риса. Ян Мюрдаль прикладывает историю Камбоджи к длинной оси времени. На протяжении многих веков Вьетнам больше всех любил разжиться за счет соседей. Куда подевалось, риторически спрашивает он, государство Чампа и его народ?

Современная история, на его взгляд, также демонстрирует, что ни великим державам, ни мировому сообществу нет дела до суверенитета Камбоджи. Бомбардировки сошли США с рук, частичное вторжение в 1970-м тоже. А впоследствии никто не помешал Вьетнаму, опиравшемуся на Советский Союз, свергнуть международно признанное правительство Камбоджи и оккупировать страну.

Если все это прошло безнаказанно с Камбоджей, то что может уберечь маленькое государство на краю Европы от подобных прихотей великих мира сего? Камбоджа представляет опасный прецедент для других стран, которые пытаются найти новые решения для старых проблем.

Потом Ян Мюрдаль рассуждает о преступлениях, в которых обвиняют красных кхмеров. Он начинает с обвинений в геноциде:

Конечно, геноцид в Камбодже имел место. Это было преднамеренное массовое убийство, и совершили его США. Это доказанный факт. После освобождения Кампучии многие умерли от голода и болезней. Основную ответственность за это также несут США, поскольку обречение страны на голод было сознательно выбранным оружием.

Камбоджийскую революцию следует поместить в исторический контекст, считает Ян Мюрдаль. По его мнению, революции, свергающие существующий государственный строй, сами по себе часто бывают кровавыми и жестокими. Погибают люди. Это досадные следствия. Он приводит для сравнения расправу над французскими коллаборационистами в конце Второй мировой войны. Сколько их было? Тысячи? Десятки, сотни тысяч? Чаще всего их расстреливали без всякого суда прямо на улице. Об этом не пишут в учебниках истории.

Другой пример – Великая французская революция, закончившаяся кровавым террором Робеспьера. Сегодня мы считаем, что без нее не было бы современной демократии.

Цена свободы, утверждает Ян Мюрдаль, – человеческие жизни. Но когда она становится слишком высока? На этот вопрос я не нахожу ответа в его работах.

Далее: паттерны и механизмы насилия повторяют, как он считает, средневековые крестьянские бунты в Европе.

В предисловии к книге «Кампучия и война, или Сочинение и», вышедшей после поездки шведской делегации в 1978 году, он пишет:

Мы знаем, что крестьянские и освободительные войны жестоки. И когда в войне погибает примерно каждый шестой житель, нельзя рассчитывать, что к предателям и спекулянтам, развязавшим эту войну и наживающимся на ней, отнесутся снисходительно. Я убежден, что многих из них казнили бы, если бы они не сбежали. Только я считаю, что так и должно быть. Я никогда не оплакивал датских и французских коллаборационистов. Ибо то, что случилось в Кампучии, в принципе, повторяет события во Франции после фашистской оккупации.

Ян Мюрдаль считает также, что ситуация на местном уровне поначалу вышла из-под контроля красных кхмеров. Только спустя несколько лет им удалось обуздать восставших крестьян, жаждавших мести. Еще он говорит, что Организацию раздирали внутренние противоречия. Например, тайная полиция якобы контролировалась провьетнамской фалангой.

Были и другие причины, по которым не следовало принимать сведения о геноциде за чистую монету. В августе 1979-го Мюрдаль пишет в «Svenska Dagbladet»:

Это была кровавая крестьянская война, и жестокие перегибы, разумеется, имели место. Но цифры, которые распространяли Кхмер Серей до того, как они объединились с правительством Пол Пота под знаменем отечественной войны против вьетнамцев, и которые сейчас распространяет Ханой, – чистая выдумка. Могу напомнить, что по данным, которые пресса и Министерство иностранных дел долгое время считали достоверными, армия Пакистана во время кровавой войны в тогдашнем Восточном Пакистане, теперь Бангладеш, уничтожила 3 миллиона человек. Сейчас мы знаем, что число жертв составляло приблизительно 40 тысяч.

В 2003 году в журнале «Clarté» он возвращается к убийствам двадцатипятилетней давности:

А что убийства? То, что я ничего этого не видел, не имеет значения; это не может быть использовано ни как доказательство, ни как опровержение. Я допускаю, однако, что было много убийств и жестокости. В Индии я видел, как бедные крестьяне расчленяли ростовщика: палец за тетю! Ступня за сестру! Рука за отца! Господина, насилующего местных девушек, распинали. Люди из партии ничего не могли с этим поделать. Соблазнительная идея об индивидуальном уничтожении классового врага пользовалась популярностью.

Эвакуация Пномпеня и других городов, считает Ян Мюрдаль, была «мудрой политикой». В книге «Кампучия: войны, политика, дипломатия», вышедшей в 1983 году, он развивает эту мысль. Спешная эвакуация городского населения объяснялась рядом простых причин: риск американской бомбежки, контрреволюционные заговорщики, при поддержке ЦРУ скрывавшиеся в городах, и голодная катастрофа, которая могла наступить, если бы закончились запасы продовольствия. Рис не растет на улицах, пишет Ян Мюрдаль.

Важнее, однако, были идеологические мотивы. Пномпень ничего не производил и был просто бессмысленной опухолью.

Но дело не только в том, что в этой государственной машине, сдирающей с народа налоги, городские господа, землевладельцы и/или высокопоставленные чиновники наживаются за счет крестьян, – большая часть работающего городского населения паразитирует на крестьянах косвенно. Они кормятся тем, что обслуживают и обхаживают господ, которые разоряют крестьян. Даже городские бедняки, попрошайки и нищие зависят от милостыни, которую раздают им землевладельцы и бюрократы. Города – это паразиты.

Он продолжает:

Но эвакуация Пномпеня – это просто эмоции; эвакуация была одноразовым событием. Люди постепенно возвращались в города. Социальный характер изменился. Города должны стать продуктивными. Новая промышленность и большие новые школы – вот что будет отличать их, а не землевладельцы и государственные чиновники со своими слугами и всевозможным обслуживающим персоналом.

Ян Мюрдаль считает, что в 1978 году радикальная политика начала приносить положительные результаты. Таков был его вывод после поездки шведской делегации. Он называет это временами просветления. Центральная власть усилила контроль, тем самым подавив самоуправство и насилие на местах. Он пишет:

Это было время стремительного роста и больших надежд на будущее. Уже через пару лет Демократическая Кампучия могла добиться заметных результатов.

Вьетнамское вторжение 1979 года разрушило все надежды и начинания. Кстати, потому-то никто и не пытался остановить вьетнамцев, считает Ян Мюрдаль. Демократическая Кампучия воплощала собой угрозу установления справедливого порядка в мире. Красные кхмеры показали, что необязательно идти тем путем, который проложили сверхдержавы. Это делало их опасными. Они на шаг приблизили коллапс существующей системы. Поэтому, полагает Ян Мюрдаль, окружающий мир в основном втайне приветствовал вторжение, хотя официально и осудил его.

202.

ПЛОДЫ РАСТУТ В ДЕРЕВНЕ, НО ЕДЯТ ИХ В ГОРОДАХ!

203.

Жена Суонг Сикына приносит еще кофе. Под столом рядом с нами проходит курица с цыплятами-подростками. Осторожно, не спуская с нас глаз.

Суонг Сикын объясняет, что все решения касательно шведов и их поездки принимал Центральный комитет. Даже пожелания шведов передавались выше, и решение принималось на самом верху. Но подробности ему неизвестны, хотя он занимал очень высокую позицию (четыре шариковые ручки в нагрудном кармане).

Ему было позволено знать только то, что требовалось по работе. Поэтому он также не может подробно объяснить, что можно было видеть шведской делегации и почему.

Он говорит, что понятия не имел, что творится в деревне, хотя сопровождал многих дипломатов в их поездках по стране. Он и представить себе не мог, что все так плохо.

Я перебиваю его. Но, мсье, о чем-то вы, должно быть, догадывались? Ведь вы занимали уникальное положение. В вашем министерстве тоже были масштабные чистки.

Да, отвечает он и продолжает с полузакрытыми глазами:

– Я думаю, что впервые заподозрил что-то в марте семьдесят седьмого, когда поехал в Сиемриеп вместе с шведским послом в Таиланде.

Жан-Кристофом Эбергом?

– Да, я ездил тогда с ним. Со мной был Никан, брат министра обороны Сон Сена и начальник протокольной службы Министерства иностранных дел. Посол хотел посмотреть закат над Ангкором. Это было понятное желание. Это правда величественное зрелище. С ним была его жена, и мы задержались надолго.

Пауза.

– На обратном пути, на трассе 6, одна машина сломалась. К нам подошла девочка лет двенадцати и спросила, нельзя ли ей поехать с нами в Пномпень. Она обращалась к Никану. Он спросил зачем. Она ответила: «У нас здесь так мало еды. Половник бобо, рисовой похлебки, два раза в день». Она заплакала – по ней было видно, что она недоедает. А мы были в провинции Баттамбанг, самой плодородной провинции Камбоджи.

Он тянется за кофе и пьет, задумчиво поднося чашку ко рту.

– Это вызвало мои первые подозрения. А потом – люди продолжали исчезать. Не только интеллектуалы, большей частью обычные функционеры, отвечавшие за работу министерства. Но, – добавляет он, – я всегда думал, что народ поддерживает режим.

204.

В апреле 2005 года, за неделю до тридцатилетия со дня падения Пномпеня, историк Херман Линдквист публикует статью в газете «Aftonbladet». Тогда, 17 апреля 1975-го, он был там, среди иностранных журналистов, искавших укрытия во французском посольстве. В его словах звучит уверенность свидетеля, шведского свидетеля.

Он пишет: «Все образованные люди были уничтожены, все люди в очках забиты насмерть».

Это неожиданное утверждение, потому что это неправда, и Херман Линдквист отлично это знает.

Но таков рассказ о красных кхмерах. Охотники за очковыми кобрами, вышедшие прямиком из джунглей. Непостижимые в своей иррациональности и жестокости.

Несмотря на французское образование своих лидеров, красные кхмеры были антиинтеллектуальным движением. Щеголять грамотностью скорее не стоило. Очки означали, что ты запятнан империалистическим знанием. Но это не было общим смертным приговором. Например, министр обороны Сон Сен носил очки в темной оправе.

Похожие слухи ходили в 1950-е во время освободительной войны против французских колонистов. Говорили, что Кхмер Иссарак, камбоджийские партизаны, убивают всех, кто носит очки и у кого на руках нет мозолей от физической работы. Нежная кожа на ладонях и очки ассоциировались с городскими аристократами, то есть теми, кто сотрудничал с французами.

Но и это не было правилом. Это могло случиться. Могло и не случиться.

Заявления о том, что красные кхмеры казнили всех стариков, что музыку запретили, а у камбоджийских женщин прекратились менструации – неправда. Однако наряду с ними звучали с виду такие же неправдоподобные утверждения вроде того, что пятая часть населения Камбоджи вымерла.

Это позволило сторонникам красных кхмеров на Западе подвергнуть сомнению массовые убийства. Если три из четырех утверждений недостоверны и это доказано, то и четвертое вряд ли может считаться истинным.

Теперь же происходит обратное: когда геноцид во всей своей жестокости стал доказанным фактом, остальные утверждения также признаются истинными.

Черно-белая картинка в конце концов затмевает все.

Как тогда можно чему-то научиться у истории?

205.

Мы никогда не узнаем, сколько людей погибло за те три с половиной года, что Пол Пот был у власти. Массовых захоронений – огромное, несчетное множество. Сейчас их поглощают джунгли. Сколько там погребено людей – навсегда останется неизвестным.

По разным оценкам, число жертв колеблется от 750 тысяч до 3 миллионов человек.

Число казненных – от нескольких сот тысяч до миллиона.

Причина такого разброса – в отсутствии надежной статистики. Оценки основаны на догадках, основанных на предположениях.

Последняя более или менее точная перепись населения была в 1962 году. Тогда в стране насчитывалось 5,7 миллиона жителей. Далее о приросте населения можно рассуждать только умозрительно. 2,2 процента в год?

В 1969-м США начали бомбить Камбоджу. Сколько камбоджийцев было тогда? Сколько погибло во время налетов в последующие годы? Кто-то говорит – 50 тысяч, кто-то – 500.

Гражданская война.

Сколько людей погибло?

Как вычислить прирост населения во время гражданской войны? Сколько обычно рождается детей? Какова детская смертность?

Приход к власти красных кхмеров. Сколько детей родилось в те годы? Какова была средняя продолжительность жизни? Опять же, детская смертность? А казни на местах, совершавшиеся втайне и, вероятно, без всякого контроля со стороны государства?

Вьетнамское вторжение. Сколько человек погибло тогда? И сколько – во время голодной катастрофы, последовавшей за вторжением?

Сколько человек бежали от этих ужасов и оказались в других странах, не будучи никак не зарегистрированы в Камбодже?

750 тысяч или 3 миллиона погибших? Имеет ли значение, какие подсчеты точнее?

Я не хочу сказать, что разница в 2250 000 человек несущественна. Но можно ли считать преступление менее тяжким, если погибло «всего» 750 тысяч человек?

206.

[ИЗ ГАЗЕТЫ «EXPRESSEN» ОТ 31 ИЮЛЯ 1978 ГОДА – ЗА ДВЕНАДЦАТЬ ДНЕЙ ДО ТОГО,

КАК ШВЕДСКАЯ ДЕЛЕГАЦИЯ ПРИЗЕМЛИЛАСЬ В ПНОМПЕНЕ]

Иенг Сари, министр иностранных дел Демократической Кампучии:

Зачем нам уничтожать собственное население? Человек, который способен на такое, – преступник. В будущем мы хотим приглашать журналистов, чтобы они сами увидели, что здесь происходит. Мы только что пережили войну.

207.

[БЕЛАЯ РЯБЬ]

Перед ним расстилается равнина. Солнце опускается за горизонт, он сидит на террасе, у перил. На ветках деревьев развешаны пустые кокосовые орехи. В них растут белые орхидеи.

Он только что получил кислородную ингаляцию, и дышать стало легче. Он смотрит, как солнце садится над страной, которую он завоевал двадцать лет назад.

Пол Поту почти семьдесят. Волосы побелели. У него рак и слабое сердце. Старческие колени укрыты пледом. За горизонтом, в Пномпене, заседает первое избранное народом правительство.

На столе рядом с ним стоит бокал коньяка, привезенного из Таиланда.

Все больше его партизан дезертирует. От него бежал даже секретарь. Остались только самые верные соратники. Иенг Сари. Кхиеу Самфан. Та Мок. Сон Сен. Они финансируют военное сопротивление, продавая тропический лес и драгоценные камни из труднодоступных районов, которые они все еще контролируют.

Почему он не сдается? Может, думает, что это как в начале 1960-х, когда они были на самом дне, и казалось, что все потеряно? Но чего он хочет добиться на этот раз? У него нет больше идеологии, за которую он мог бы сражаться. Что он будет делать, если, вопреки всему, сможет снова захватить власть? На что она ему? Не продолжает ли он борьбу просто по привычке? Потому, что не знает, как быть иначе?

208.

Я получаю мейл от Хедды Экервальд. Она пишет, что не хочет давать интервью. Тон письма вполне доброжелательный, но она говорит, что у нее был неприятный опыт: иногда собеседник скорее пытался доказать свои тезисы, нежели точно передать ее слова.

Она пишет, что поддерживала борьбу красных кхмеров против бомбежек США и революцию. Она видела, как гибнет страна под рукой всесильной военной державы, и поэтому поддержала освободительную народную войну.

Она пишет, что всегда стояла на стороне слабых, the underdog.

Приехав в Кампучию, она не заметила ни сломленных, ни запуганных людей, ни голода, ни разрухи. Она видела школы и фабрики, больницы и недавно отстроенные дома для отдельных семей. Видела и «принудительные коллективные столовые».

За десять лет вьетнамской оккупации она осознала масштаб преступлений красных кхмеров. Она бы не назвала это «этническим геноцидом», это был скорее «сталинский террор со всеми присущими ему чертами: полицейскими агентами, исчезновениями людей, пытками и тайными казнями».

Сейчас она считает, что ни один режим после Второй мировой войны не совершал таких преступлений против собственного народа, как режим красных кхмеров. Этот режим уничтожил даже родственников ее камбоджийских друзей.

Она пишет о раздвоенности. Ей трудно было сопоставить собственные впечатления от поездки 1978 года с тем, что рассказывали другие о творившемся в стране насилии. Трудно представить себе, что и то, и другое могло существовать одновременно.

И, в заключение добавляет она, «печально было осознавать, что люди, пережившие американскую военную агрессию, сами превратились в агрессоров по отношению к своим согражданам».

209.

Мей Мак настаивает, чтобы наша встреча прошла тайно. Он не может публично встречаться с европейцем. Пойдут слухи, разговоры.

Он был секретарем и телохранителем Пол Пота. Сейчас он председатель Пайлинского избирательного округа. Мандат он получил от правящей партии, той самой, против которой почти двадцать лет сражался с оружием в руках.

Все дело в лояльности. Никто ни при каких условиях не должен усомниться в его преданности. А люди любят поговорить.

Поэтому мы встречаемся в ресторане, в глубине пустого зала. На нем серый синтетический костюм без воротничка, любимая форма ведомственных чиновников. Человек его положения должен иметь немалые средства к существованию, однако Мей Мак соглашается встретиться со мной при условии, что я куплю ему телефонную карту, пополнить счет на мобильном. И строго объясняет, что в Камбодже при встрече полагается обмениваться подарками. Вы меня понимаете? – уточняет он.

Потом настаивает, чтобы я угостил его завтраком.

Мей Мак – человек, у которого как бы отсутствует выражение лица. За большими очками не проскальзывает ни одной эмоции. Веки полузакрыты. Только интонация выдает его расположение духа.

В Демократической Кампучии его назначили руководителем полетов. Он ничего не знал о воздушных сообщениях и выучился сам по какой-то старой инструкции. Правда, между 1975 и 1979 годами в пномпеньском аэропорту приземлялось не так уж много самолетов. Единственный регулярный рейс был в Пекин, каждую вторую неделю.

Я спрашиваю о гидах, сопровождавших шведов. Был ли он с ними знаком? Ок Сакхун? Сок Рим? Суонг Сикын?

Да, Сикына он знает. Мей Мак рассказывает о вьетнамском вторжении 1979 года. Он бежал на север и по дороге столкнулся с отрядом красных кхмеров, которые арестовали Суонг Сикына, в последнюю минуту покидавшего Пномпень.

– Я много раз видел Суонг Сикына в аэропорту, когда он встречал иностранные делегации. Сейчас его руки были связаны за спиной: эти идиоты хотели расстрелять его, приняв за вьетнамского агента. Я приказал немедленно его отпустить. Так что да, я его знаю, я спас ему жизнь.

Он оборачивается, смотрит на вошедших посетителей. Они разговаривают и смеются, не обращая на нас внимания.

Он объясняет, что Пол Пота в 1997 году сместили предательским путем. Незадолго до этого он казнил бывшего министра обороны Сон Сена и всю его семью.

В официальной историографии говорится, что Пол Пот велел бросить тело Сон Сена под колеса грузовиков. Главнокомандующий Та Мок не вынес этого и приказал своим солдатам арестовать Пол Пота.

Все это ложь, считает Мей Мак. Пол Пот послал несколько солдат пригласить Сон Сена на встречу. Это все. Прозвучал выстрел, все схватились за оружие. В воцарившемся хаосе Сон Сен, к сожалению, был убит. Пол Пот был подавлен горем, говорит Мей Мак. Подавлен. Та Мок – предатель.

История снова в движении. Кто знает сегодня об истинных причинах случившегося, о том, как на самом деле развивались события? Ни Сон Сена, ни Пол Пота нет в живых. Есть только косвенные сведения и свидетели, которые тщетно пытаются слепить виденные ими фрагменты в одно целое.

Я напоминаю Мей Маку о цели нашей встречи. Он кивает и достает мобильный телефон. Близоруко листает страницы в маленькой записной книжке и набирает номер.

После нескольких преувеличенно радостных и заискивающих приветственных фраз Мей Мак протягивает телефон мне.

– Кхиеу Самфан, – говорит он.

210.

Примерно через год после поездки в Демократическую Кампучию Анника Андервик сменила Гуннара Бергстрёма на посту председателя Общества дружбы. В 1979 году она произносит вступительную речь на большой международной конференции в Стокгольме, призванной осудить вьетнамскую оккупацию и поддержать красных кхмеров. В конференции участвуют представители тридцати четырех стран. Также присутствует Иенг Тхирит – министр соцзащиты Демократической Кампучии, жена Иенг Сари и свояченица Пол Пота.

У микрофона Анника Андервик:

Все мы, собравшиеся здесь, глубоко обеспокоены ситуацией в Кампучии. Прошло больше десяти месяцев с тех пор, как вьетнамские оккупанты захватили Кампучию. Эта агрессия привела к катастрофе в стране, где от голода, болезней и вьетнамских военных действий погибло около миллиона человек. Сегодня кампучийской нации и народу грозит уничтожение. Но против захватчиков упорно сражается кампучийское движение сопротивления, а на международной арене звучат суровые обвинения в адрес вьетнамского агрессора.

Потом Анника Андервик зачитывает послание президента красных кхмеров, Кхиеу Самфана.

211.

Фотография трибуны, сделанная в тот день. Пятеро мужчин среднего возраста в костюмах – из США, Японии, Южной Африки и Индии. Слева Ян Мюрдаль листает свои бумаги. Слева от него сидит Анника Андервик. С самого края. На ней белая блузка, в руках она держит ручку.

Кто-то из участников, видимо, что-то говорит, потому что трое из членов президиума, включая Аннику Андервик, сосредоточенно смотрят куда-то в центр зала. Правда, ее взгляд скорее задумчивый. Потерянный.

Знает ли она уже тогда, что ее мужа нет в живых, или все еще надеется, что он среди тех, кто «упорно сражается против захватчиков»?

Перед ней сидят Иенг Тхирит и Ок Сакхун, который теперь представляет красных кхмеров в Женеве. Они остановились у нее в Хёгдалене и скоро будут позировать для снимка возле ее дома. Именно эта фотография попадется мне в одной коробке двадцать пять лет спустя.

Аннику Андервик выбирают председателем только что основанного международного секретариата. Секретариат призван поддерживать красных кхмеров в их борьбе против вьетнамских оккупантов. Рубеж 1970-х и 1980-х. Анника Андервик и Ян Мюрдаль на снимках с конференции в Токио.

212.

Когда-то у меня была фотография Кхиеу Самфана, где он, широко улыбаясь, пожимал руку Мао Цзэдуну. Снимок сделан в 1975 году. Как мне казалось, Мао Цзэдун на снимке выглядел гораздо крупнее Самфана. Мао равнодушно нависал над ним, а тот улыбался и жал руку великому вождю.