Текст книги "Что такое античная философия?"
Автор книги: Пьер Адо
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Почти все философские школы призывают упражняться в аскезе (греческое слово askēsis означает именно «упражнение») и в господстве над самим собой: существует аскеза платоническая, состоящая в том, чтобы отказываться от чувственных наслаждений, придерживаться особого режима питания, доходящего порой, под влиянием неопифагореизма, до воздержания от мяса животных, – аскеза, предназначенная ослабить тело голоданием и бдениями ради вящей полноты духовной жизни; аскеза киническая (практикуемая также и частью стоиков), которая требует переносить голод и холод, терпеть обиды, отвергать всякую роскошь, всякие удобства, всякие изобретения цивилизации, чтобы выработать в себе выносливость и стать независимым; аскеза пирроническая, требующая рассматривать все вещи как безразличные, поскольку нельзя сказать, хороши они или дурны; аскеза эпикурейцев, которые ограничивают свои желания, чтобы достигнуть чистого наслаждения; аскеза стоиков, исправляющих свои суждения о предметах и признающих, что не следует придавать большое значение безразличным вещам. Все эти виды аскезы предполагают определенное раздвоение, ибо «я» отказывается смешивать себя со своими желаниями и влечениями, отграничивается от объектов собственных вожделений и осознает свою способность от них отрешиться. Таким образом, от частной и частичной точки зрения «я» восходит к всеобъемлющему видению, будь то с точки зрения природы или духа.
Духовные упражнения почти всегда соответствуют тому движению, вследствие которого наше «я» сосредоточивается на себе самом, открывая, что оно не есть то, чем оно себя считало, что оно не тождественно предметам своих привязанностей.
Мысль о смерти играет здесь решающую роль. Мы видели, что по определению Платона философствовать – значит учиться умирать, поскольку смерть есть отделение души от тела, а философ отделяет себя от тела духовно. Платонизм, таким образом, подводит к аскезе, которая состоит в том, чтобы, преодолевая «я» эгоистическое, замкнувшееся в своей индивидуальности, открывать чистое «я», отделяя его от всего, что с ним связано и к чему привязано оно само, от всего, что мешает ему осознать себя, ибо наша душа подобна морскому божеству Главку, обросшему раковинами, водорослями и камешками, о котором говорит Платон[546]546
Госуд., 611 d.
[Закрыть]. Самосознание, безусловно, есть акт аскезы и освобождения; это ясно видно и у Плотина, советующего отделять свое «я» от того, что ему чуждо:
Если ты еще не видишь своей красоты, делай, как творец изваяния, которое должно стать прекрасным: он одно удаляет, другое обтачивает, тут придает гладкость, там очищает, покуда не проступит прекрасный облик статуи. Так и ты удаляй ненужное, выпрямляй кривое, темное очищай до блеска, – неустанно трудись над своим собственным изваянием[547]547
Плотин. Энн., I, 6 (1), 9, 7 и сл.
[Закрыть].
Упражнение, о котором мы ведем речь, можно найти и у стоиков, например, у Марка Аврелия[548]548
Марк Аврелий. Размышления, XII, 3. См.: Р. Hadot. La Citadelle intérieure, p. 130 et suiv., 148—154.
[Закрыть]. Он убеждает сам себя «отделить от себя самого», т. е. от «своего мышления», то, что говорят или делают другие, то, что сам он сделал или сказал прежде; отделить от своего «я» и все грядущее, что может его тревожить, собственное свое тело и даже душу, оживотворяющую тело; события, которые происходят в силу сцепления общих причин, или судьбы; вещи, связанные с его «я» оттого, что оно само к ним привязано. Император-философ надеется, что, освободившись от прошедшего и будущего и живя в настоящем, достигнет состояния спокойствия и безмятежности.
В этом упражнении «я» ограничено одним настоящим, оно упражняется в том, чтобы переживать только переживаемое, т. е. настоящее: оно «отделяет» себя как от того, что сделано и сказано в прошлом, так и от того, что еще будет пережито. «Каждый жив только настоящим и мгновенным, – говорит Марк Аврелий. – Остальное либо прожито, либо неявственно»[549]549
Размышления, III, 10, 1.
[Закрыть]. Прошлое уже позади, будущее еще не имеет ко мне касательства[550]550
Сенека. Письма к Луцилию, LXXVIII, 14.
[Закрыть]. Здесь мы обнаруживаем стоическое противоположение того, что зависит от нас самих, и того, что не в нашей власти. Зависит от нас настоящее – поприще наших действий, решений, свободы; не зависят прошлое и будущее, против которых мы бессильны. Прошлое и будущее доставляют нам лишь воображаемые горести или наслаждения[551]551
Марк Аврелий. Размышления, VIII, 36 и XII, 1.
[Закрыть].
Мы должны правильно понимать это упражнение в сосредоточении на настоящем: не надо думать, будто стоик ничего не помнит и никогда не помышляет о будущем. Он отрешается не от мыслей о будущем и прошлом, а от страстей, которые они могут повлечь за собой, – от пустых надежд и пустых сожалений. Стоик хочет быть человеком действия, а чтобы жить, чтобы действовать, необходимо строить планы и принимать в соображение прошлое, предугадывая его последствия. Но о прошлом и будущем нужно думать именно потому, что действие бывает только настоящим, о них нужно думать именно в связи с действием, в той мере, в какой мысль о них способствует действию. Итак, выбор, решение, само действие устанавливает область настоящего. Стоики определяют настоящее двояко. Во-первых, они понимают его как границу между прошлым и будущим. С этой точки зрения настоящего времени попросту нет, поскольку время делимо до бесконечности. Но речь здесь идет об абстрактном, математическом делении, при котором настоящее сводится к бесконечно малому моменту. Во-вторых, настоящее определяется по отношению к человеческому сознанию: в этом случае оно представляет некую толщу времени, некую длительность, соответствующую живому вниманию сознания[552]552
См.: Р. Hadot. La Citadelle intérieure, p. 152.
[Закрыть]. Это переживаемое настоящее и подразумевают, когда говорят о сосредоточении на настоящем.
Самосознание есть не что иное, как сознание некоторого «я», действующего и живущего в настоящий момент. Марк Аврелий не устает повторять: надо сосредоточить свое внимание на том, что я думаю, что я делаю, что происходит со мной в данный момент, и тогда я буду видеть вещи такими, какими они представляются мне в этот момент, я буду поверять свое намерение, собираясь совершить какой-нибудь поступок, ибо стремлюсь делать только то, что служит человеческому сообществу, я буду принимать как угодное судьбе, то, что происходит со мною в этот момент и от меня не зависит[553]553
Марк Аврелий. Размышления. VII. 54.
[Закрыть].
Это упражнение самосознания сводится, таким образом, к упражнению внимания[554]554
См.: Эпиктет. Беседы, IV, 12.
[Закрыть] к самому себе (prosochē) и бдительности, которая предполагает, что в каждый момент возобновляют жизненный выбор, т. е. чистоту намерения, согласие воли индивидуума с волей всеобъятной Природы, постоянно держат в уме выражающие этот выбор жизненные принципы и правила. Надо, чтобы философ в каждый момент в полной мере сознавал, что́ он есть и что́ он делает.
Такое сосредоточение на настоящем моменте предполагает, как и платоническое самосознание, «упражнение в умирании». Ведь мысль о возможности смерти придает ценность и значительность всякому мгновению и всякому действию:
Поступать во всем, говорить и думать, как человек, готовый уже уйти из жизни.
Делай всякое дело, будто последнее в жизни, удалившись от всего случайного.
Совершенство образа жизни в том, чтобы всякий день проводить как последний […]
Пускай смерть каждодневно будет у тебя перед глазами, да не возымеешь никогда низменного помысла и непомерного желания[555]555
Марк Аврелий. Размышления, II, 11; II, 5, 2; VII, 69; Эпиктет. Руководство, § 21; см. также: Сенека. Письма, XCIII, 6; CI, 7.
[Закрыть].
Тот, чье внимание и мысли всецело прикованы к настоящему моменту, признает, что всё у него в настоящем, потому что в этот момент у него есть две абсолютные ценности: существование и нравственное намерение. Ему нечего больше желать. Ни долгая человеческая жизнь, ни даже вечность не умножат его счастья: «Кто становится мудрым хотя бы на мгновение, не уступит в блаженстве тому, кто обладает мудростью целую вечность»[556]556
Хрисипп у Плутарха: Об общих понятиях против стоиков, 1062 а. – Les Stoïciens, éd. E. Bréhier, p. 140.
[Закрыть]. Счастье есть вся полнота счастья, подобно тому как круг остается кругом, будет ли он малым или огромным[557]557
Сенека. Письма, LXXIV, 27; см. J. Kristeva. Les Samourai’s. Paris, 1990, p. 380: «Совершенный круг, велик он или мал, блажен, ибо в нем есть правильность».
[Закрыть]. В отличие от пляски или театрального представления, которые останутся незаконченными, если их прервут, нравственное действие вполне совершенно во всякий момент[558]558
Марк Аврелий. Размышления, XI, 1, 1.
[Закрыть]. И потому настоящий момент равнозначен целой жизни. В каждый миг можно сказать: моя жизнь полна, я обрел все, чего мог ожидать от жизни, и могу спокойно умереть:
Мы должны, отправляясь ко сну, говорить весело и радостно:
Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен.А если Бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью. Счастливей всех тот, кто без тревоги ждет завтрашнего дня: он уверен, что принадлежит сам себе. Кто сказал «прожита жизнь», тот каждое утро просыпается с прибылью.
Спеши-ка жить […] и каждый день считай за целую жизнь. Кто приладился жить так, для кого каждый вечер – конец жизни, тот не знает страха[559]559
Сенека. Письма, XII, 9; CI, 10.
[Закрыть].
Итак, ясно, что это упражнение заставляет смотреть на время и жизнь совсем по-иному и приводит к истинному преображению настоящего. Тем более интересно отметить, что в этом духовном усилии у эпикуреизма и стоицизма есть немало общего.
Эпикуреизм[560]560
О настоящем в стоицизме и эпикуреизме см.: Р.Hadot. Le présent seul est notre bonheur. – «Diogène», N 133, janvier—mars 1986, p. 58—81.
[Закрыть] также призывает к сосредоточению на своем «я» и обретению самосознания, сопряженному с аскезой, суть которой в том, чтобы ограничивать свои желания желаниями естественными и необходимыми, обеспечивающими плоти, или индивидууму, непрестанное наслаждение. Аристотель сказал: «Чувствовать, что живешь, есть наслаждение»[561]561
Никомахова этика, IX, 1170 b 1.
[Закрыть]. Но жить – это и значит чувствовать. Таким образом, следовало бы сказать: «Чувствовать, что чувствуешь, есть наслаждение». Согласно Эпикуру, особого рода самосознание чувствующего существа – это и есть философское наслаждение, чистое наслаждение существованием.
Но чтобы достичь этого самосознания, надо опять-таки отделить свое «я» от того, что ему чуждо, – не от страстей, причиной которых служит тело, а от страстей, пробуждаемых суетными желаниями души. И здесь тоже требуется сосредоточение на настоящем, ибо если мы нарушаем свой покой ожиданием и надеждой, то, стало быть, душа наша думает о прошлом и будущем[562]562
Д. Л., X, 137; см.: J.-F. Balaudè. Epicure, p. 135.
[Закрыть], так как она не избавилась от желаний, которые не принадлежат ни к естественным, ни к необходимым, как, например, стремление к богатству и почестям, удовлетворяемое ценой долгих и тяжких усилий, никогда не дающих уверенности в успехе:
Глупцы живут в ожидании будущих благ. А поскольку будущее неопределенно, они снедаемы тоскою и страхом. Но более всего терзаются они потом, когда понимают, что напрасно добивались денег, власти или славы. Ведь они не извлекли никакого удовольствия из того, что так страстно предвкушали и ради чего так тяжко трудились.
Жизнь глупца безрадостна и полна страха, потому что он все откладывает на будущее[563]563
Цицерон. О пределах… I, 18, 60; Сенека. Письма, XV, 9.
[Закрыть].
Что касается прошлого, то эпикурейцы допускают, что оно может доставлять постоянное наслаждение, но лишь в той мере, в какой его «воскрешают»[564]564
См.: Balaudè, p. 135.
[Закрыть]. Так, например, Эпикур[565]565
Д. Л., X, 22; см. Balaudé, p. 128.
[Закрыть] пишет, что его физическая боль ослабевает при воспоминании о философских беседах с учениками; это, впрочем, может означать не только, что память о прошлом наслаждении доставляет ему наслаждение в настоящем, но и что философские рассуждения, которые он воспроизводит в уме, также помогают ему пересилить страдания.
Как и для стоиков, основное духовное упражнение заключается для эпикурейцев в том, чтобы сосредоточиваться на настоящем, т. е. на сознании своего «я» в настоящем, и не устремлять своих желаний в будущее. Настоящее достаточно для счастья, потому что оно позволяет человеку удовлетворить самые простые и самые необходимые свои желания, те, что дают постоянное наслаждение. Это одна из излюбленных тем поэта Горация:
Как и у стоиков, упражнение это непосредственно связано с мыслью о смерти. Именно эта мысль придает ценность каждому мгновению и каждому дню нашей жизни. И потому каждый миг должен быть прожит так, как если бы он был последним:
«Радостью снидет» потому, что перед лицом грядущей смерти каждый миг в своей неповторимости оказывается чудесным даром, нежданной благодатью:
Надо по достоинству оценить роскошь существования[569]569
О покое, который зиждется на тождественности бытия, бытия-самим-собой, сознания своего «я» и чувства собственного существования, прекрасно сказано у М.Юлена: М.Hulin. La Mystique sauvage, p. 237.
[Закрыть]. Большинство людей не задумываются об этом; они изнуряют себя вздорными желаниями, заслоняющими от них самую жизнь. Стоик Сенека говорил: «Пока мы собираемся жить, жизнь проходит»[570]570
Сенека. Письма, I, 1—3.
[Закрыть]. Очевидно, он вторит здесь сентенции Эпикура:
Мы рождаемся один раз, а дважды родиться нельзя, но мы должны уже целую вечность не быть. Ты же, не будучи властен над завтрашним днем, откладываешь радость; а жизнь гибнет в откладывании, и каждый из нас умирает, не имея досуга[571]571
Ватиканское собрание изречений, § 14, Balaudé, p. 210.
[Закрыть].
Эпикуреец, как и стоик, находит в настоящем моменте завершенность. Для него наслаждение настоящим не нуждается для полноты своей в продлении. Единый миг наслаждения столь же полон, сколь и целая вечность наслаждения[572]572
Эпикур. Главные мысли, XIX, Balaudé, p. 202; Цицерон. О пределах… I, 19, 63; II, 27, 87.
[Закрыть]. В этом Эпикур следует аристотелевской теории удовольствия[573]573
Аристотель. Никомахова этика, X, 1174 а 17 и сл. См.: H.-J. Krämer. Platonismus und hellenistische Philosophie. Berlin, 1971, S. 188 f.
[Закрыть]. По Аристотелю, подобно тому как акт зрения в каждый момент времени является полным и в своей специфичности завершенным, так и удовольствие в каждый момент особым образом совершенно. Удовольствие – не движение, которое всегда происходит во времени; оно не зависит от длительности. Это реальность в себе, не укладывающаяся в категорию времени. Об эпикурейском наслаждении и о стоической добродетели можно сказать, что «количество» их и «длительность» не определяют их сущности: круг есть круг, независимо от его величины. Поэтому ожидать от будущего умножения удовольствия – значит не понимать самой природы наслаждения. Ибо подлинное, постоянное и умиротворяющее наслаждение существует только для того, кто умеет ограничиваться доступным ему в настоящий момент, не предаваясь безрассудству непомерных желаний. Стоическая добродетель и эпикурейское наслаждение, таким образом, полны и совершенны в каждый миг. И стоик, и эпикуреец сказали бы вместе с Горацием:
«Я свое прожил», потому что я познал вневременность наслаждения, полноту и абсолютную ценность непреходящего наслаждения; «я свое прожил», ибо я постиг и вневременность бытия. Ведь, что бы со мною ни случилось, я был, я наслаждался чувством собственного существования[575]575
С. Diano. La philosophie du plaisir et la société des amis. – C. Diano. Studi e saggi di filosofia antica. Padova, 1973, p. 364.
[Закрыть]. Эпикурейское размышление о смерти должно открыть человеку абсолютную ценность существования и ничтожество смерти, внушить ему любовь к жизни, подавить в нем страх смерти: «Одна и та же забота – о том, чтобы прекрасно жить, и о том, чтобы прекрасно умереть»[576]576
Эпикур. Письмо к Менекею, § 126, Balaudé, p. 193.
[Закрыть]. Прекрасно умереть – это значит понять, что смерть, как небытие, для нас ничто; это значит наслаждаться в каждое мгновение своей причастностью к бытию и знать, что смерть не может воспрепятствовать полноте наслаждения существованием. Как верно заметил К. Диано, идея, что смерть не имеет к нам отношения, обнаруживает глубокую онтологическую интуицию: бытие не есть небытие, перехода от бытия к ничто нет. Витгенштейн, думая об Эпикуре, напишет:
Мы видим, что Спиноза[578]578
Спиноза. Этика, IV, теорема 67.
[Закрыть] был в определенном смысле неправ, противопоставляя размышление о смерти размышлению о жизни. В действительности они неразделимы и по существу своему тождественны; и то и другое составляет необходимое условие самосознания. С этой точки зрения столь же неверно было бы радикально противопоставлять упражнение в смерти у Платона, с одной стороны, и у стоиков и эпикурейцев – с другой. Ведь и там и здесь дело идет в конечном счете о пробуждаемом мыслью о смерти самосознании, поскольку «я», мыслящее свою смерть, так или иначе мыслит себя во вневременности духа или во вневременности бытия. Итак, можно сказать, что в известном смысле одно из главнейших философских упражнений – это упражнение в смерти.
В контексте излагаемой нами жизненной философии осознание своего «я» есть, по сути, нравственный акт, благодаря которому меняется способ существования, образ жизни и взгляд на вещи. Обладать самосознанием – значит отдавать себе отчет в своем нравственном состоянии. В христианской духовной традиции это именуется судом совести. Такая практика была весьма распространена в философских школах античности[579]579
См.: Н. Jaeger. L’examen de conscience dans les religions non chrétiennes et avant le christianisme. – «Numen», t. 6, 1959, p. 175—233; Dictionnaire de spiritualité, IV, 2, 1961, col. 1792—1794; I. Hadot. Seneca… p. 66—71.
[Закрыть], и коренится она в том простом факте, что по общему мнению философов всех школ начало философии – осознание состояния отчужденности, рассеяния, несчастья, в каком пребывает человек, покуда он не обратится к философии. Эпикурейскому принципу: «Знать свои изъян – первый шаг к здоровью»[580]580
Сенека. Письма, XXVIII, 9 (цитата из Эпикура).
[Закрыть] соответствует принцип стоический: «Философия начинается […] с осознания своего бессилия»[581]581
Эпиктет. Беседы, II, 11, 1.
[Закрыть]. Но речь идет не только о том, чтобы думать о своих изъянах, – важно также отмечать достигнутые успехи.
Относительно стоиков нам известно, что основатель школы, Зенон, рекомендовал философу анализировать свои сны, чтобы судить о собственном духовном прогрессе; это позволяет предположить, что стоики прибегали к исследованию совести:
Он считал, что каждый может по своим сновидениям почувствовать, есть ли у него успехи. Мы достигли успехов, если во сне не наслаждаемся ничем постыдным, не потворствуем ничему дурному или неприличному и сами не совершаем подобного; если представляющее и чувствующее начало души, умиротворенное разумом, высвечивается, словно в прозрачной глубине безбурного моря[582]582
Плутарх. Как мы можем заметить, что продвинулись в добродетели, 82 f.
[Закрыть].
Еще Платон[583]583
Госуд., 571 d.
[Закрыть], как мы видели, установил, что сновидения обличают состояние души. Впоследствии тема эта вновь появится в христианстве[584]584
Евагрий Понтийский. Практический трактат монаха, § 54—56; см.: F.Refoulé. Rêves et vie spirituelle d’après Evagre le Pontique. – «Supplément de la Vie Spiriluelle», t. 59, 1961, p. 470—516.
[Закрыть].
Несмотря на отсутствие прямых свидетельств, мы можем с полным основанием предположить, что исследование совести практиковалось в эпикурейской школе, так как оно, по существу, неотделимо от исповеди и братского порицания, которые были в обычае у эпикурейцев.
Следы подобной практики мы находим и в Послании Аристея (II в. до н. э.)[585]585
Послание Аристея, § 298; см.: I.Hadot. Seneca… p. 68—69. Речь идет о сочинении неизвестного еврейского автора II в. дон.э., испытавшего влияние греческой философии.
[Закрыть], где утверждается, что благой государь должен позаботиться, чтобы каждый день записывали все его дела и поступки, дабы он мог исправить то, что содеял неправедного.
В начале христианской эры неоплатонизм наполняет нравственным смыслом упражнения памяти, которые практиковались древними пифагорейцами; это явствует из «Золотых стихов»:
Сну не дай низойти на свои усталые очи,
Каждое за день свершенное дело пока не рассмотришь:
«В чем преступил я? Что сделал? Какой мною долг не исполнен?»
С этого ты начав, разбирай по порядку. И следом
Кайся в дурных деяньях своих, или радуйся – добрым[586]586
Порфирий. Жизнь Пифагора, § 40; Эпиктет. Беседы, III, 10, 3 (trad. Souilhé)
[Закрыть].
Этот отрывок из «Золотых стихов» нередко будут цитировать или упоминать, обосновывая практику исследования совести, и стоики, в частности Эпиктет, и независимый философ Гален, и в особенности неоплатоники – Порфирий и Ямвлих, описывающие жизнь пифагорейских общин как идеальный образец философской жизни. Не приверженный ни к какой философской школе врач Гален[587]587
Гален. О распознании и врачевании страстей, свойственных душе всякого человека. – Galien. L’Ame et ses passions, éd. et trad. V. Barras, T. Birchler, A.-F. Morand. Paris, 1995, p. 23.
[Закрыть], думающий не только о телесном здоровье, но и об исцелении души, связывал исследование совести с духовным руководительством. Он советовал каждому просить указывать ему на совершенные им ошибки и дурные поступки какого-нибудь пожилого, умудренного опытом человека и потом отчитываться перед самим собой по утрам и вечерам.
Сенека расказывает, что он сам практикует это упражнение, по примеру философа неопифагорейского направления Секстия, жившего во времена Августа:
Надо повседневно заставлять душу давать отчет. Так поступал Секстий. По вечерам, уединившись для ночного отдыха, он вопрошал свою душу: «От какого недуга исцелилась ты сегодня? Какой одолела в себе порок? В чем стала лучше?» Что может быть прекраснее привычки мысленно перебирать прошедший день? Какой сон следует за этим самоанализом, как он спокоен, глубок и легок, когда человек похвалил или предостерег себя, сделавшись наблюдателем и тайным судьею своих нравов! Я пользуюсь такой возможностью и каждодневно защищаю себя в суде перед самим собою. Когда потушат свет и жена моя, знающая мои обыкновения, умолкнет, я прослеживаю весь свой день, взвешиваю все сказанное и сделанное мною; я ничего от себя не таю, ничего не упускаю[588]588
Сенека. О гневе. III, 36, 1—3; P. Rabbow. Seelenführung… (см. выше, Предисловие, прим. 7, S. 180—181.
[Закрыть].
В другом месте Сенека приводит такое сравнение с судебным процессом: «Сначала выступи против самого себя обвинителем, затем – судьей и только под конец – защитником»[589]589
Сенека. Письма, XXVIII, 9.
[Закрыть]. Здесь появляется то понятие «внутреннего суда» совести, которое мы найдем, в частности, у Гиерокла, комментирующего пифагорейские «Золотые стихи»[590]590
Hiéroclès. In Aureum […] Carmen Commentarius, XIX (40—44), ed. F.W. Köhler. Stuttgart, 1974, p. 80, 20; Commentaire sur les Vers d’or, trad. M. Meunier, p. 222.
[Закрыть], и, в Новое время, у Канта[591]591
Кант. Метафизика нравов, II. Метафизические начала учения о добродетели, I, 1, § 13. – Kant. Métaphysique des moeurs, trad. A. Renaut. Paris, 1994, t. II, p. 295.
[Закрыть], заметившего по этому поводу, что, превращаясь в судью над самим собой, наше «я» раздваивается на умопостигаемое «я», полагающее себе закон, став на точку зрения всеобщности, и «я» чувственное, индивидуальное. У Сенеки мы тоже обнаруживаем раздвоение, заключенное в аскезе и в акте самосознания. «Я» отождествляет себя с объективным и бесстрастным Разумом.
Можно предположить, что самоанализ иногда практиковался в письменной форме. На эту мысль наводит совет Эпиктета[592]592
Эпиктет. Беседы, II, 18, 12.
[Закрыть] тщательно наблюдать за частотой своих прегрешений – отмечать, к примеру, гневаешься ли каждый день, или через день, через два, через три дня[593]593
I. Hadot. Seneca… p. 70; Р.Rabbow. Seelenführung… S. 182.
[Закрыть].
Но исследование совести обычно не исчерпывается подобными частностями. Это не столько подведение итога состоянию души – положительного либо отрицательного, – сколько способ восстановить самосознание, оживить внимание к самому себе, усилить влияние разума. Такой вывод мы делаем, читая, например, как Марк Аврелий[594]594
Марк Аврелий. Размышления, II, 1.
[Закрыть] призывает себя готовиться к трудностям, с которыми он столкнется при общении с другими людьми, и напоминает себе главные жизненные принципы взаимоотношений с окружающими. Так же и Гален[595]595
Гален. О распознании… (р. 19).
[Закрыть] рекомендует, поднявшись с постели, прежде чем браться за дневные дела, задавать себе вопрос, что лучше: жить в рабстве у страстей или, наоборот, всегда и всюду прибегать к рассуждению. Эпиктет тоже советует беседовать с собою по утрам, напоминая себе не только об успехах, каких надлежит добиться, но и о принципах, которые должны управлять нашими поступками:
[…] Сразу же как встанешь на заре, размышляй: «Чего мне недостает для неподверженности страстям? Чего – для невозмутимости? Кто такой я? Бренное тело ли, имущество ли, добрая слава ли? Ничто из этого. Но – что? Я живое существо, обладающее разумом». Каковы же требования к нему? Вновь и вновь обдумывай все содеянное тобой: «В чем преступил я относящееся к благоденствию? Что сделал недружественного или необщественного, или недоброжелательного? Какой мною долг не исполнен во всем этом?»[596]596
Эпиктет. Беседы, IV, 6, 34.
[Закрыть]
Нам открываются и более широкие горизонты, когда Эпиктет, призывая философа уметь жить наедине с собой, приводит ему в пример Зевса, который, оставшись в одиночестве после очередного воспламенения мира перед началом нового космического цикла, «пребывает с самим собой, находит спокойствие в самом себе, размышляет о своем управлении, каково оно, занят мыслями, подобающими ему».
Так и мы должны мочь беседовать с самим собой, не нуждаться еще и в других, не испытывать затруднений с тем, как проводить жизнь, задумываться над божественным управлением, над своим отношением ко всему остальному, рассматривать, как мы прежде относились ко всему случающемуся, как теперь, что все еще оказывает удручающее действие, как могло бы быть исправлено и это, как устранено […][597]597
Эпиктет. Беседы, III, 13, 6.
[Закрыть]
Исследование совести предстает здесь как часть более общего упражнения – упражнения в размышлении. Побуждение сосредоточиться на себе, обратить свое внимание на самого себя оказывается тесно связанным с противоположным побуждением – к расширению, экспансии, преодолению собственных границ, вследствие чего «я» рассматривает себя в перспективе Целого, в свете своего отношения к миру и судьбе, которая проявляется во всем происходящем.
