Текст книги "Что такое античная философия?"
Автор книги: Пьер Адо
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
Чтобы достичь исцеления души и жить сообразно с основополагающим выбором, недостаточно просто познакомиться с эпикурейским философским дискурсом. Необходимо постоянно упражняться. В первую очередь – размышлять, т. е. тщательно продумывать, глубоко усваивать основные догматы:
Так вот, обдумывай это и тому подобное сам с собою днем и ночью и с подобным тебе человеком, и ты никогда, ни наяву, ни во сне, не придешь в смятение, а будешь жить, как бог среди людей.
Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения[338]338
Эпикур. Письмо к Менекею, § 135 и 124, Balaudé, p. 198, 192.
[Закрыть].
Систематизация догматов, преподавание их в форме сжатых изложений и сентенций должны сделать их более убедительными, более яркими и запоминающимися. Таково знаменитое «четвероякое лекарство», призванное обеспечить душевное здоровье и вобравшее в себя всю суть эпикурейского философского дискурса:
Чтение догматических трактатов Эпикура или других учителей школы также дает материю для размышлений и просветляет душу изначальной интуицией.
Всего важнее – практиковать строгое ограничение желаний, уметь довольствоваться тем, что легко приобрести, тем, что удовлетворяет основные жизненные потребности, и отказываться от излишеств. Формула проста, но она требует от человека круто изменить свою жизнь: быть довольным простой пищей, скромной одеждой, не стремиться к богатству, почестям, государственным должностям, жить, удалившись от дел.
Эти размышления и эта аскеза невозможны без духовного общения. Как и в платоновской школе, дружба в школе Эпикура – действенное средство, верный путь к преображению личности. Учителя и ученики, связанные тесными узами взаимной поддержки, помогают друг другу в исцелении души[340]340
A.-J. Festugière. Op. cit., р. 36 – 70; С. Diano. La philosophie du plaisir et la société des amis, p. 365 – 371.
[Закрыть]. В этой атмосфере дружбы Эпикур берет на себя роль духовника: как и его предшественникам Сократу и Платону, ему ведома целительная сила слова. Духовное водительство имеет смысл, только если оно есть связь индивидуума с индивидуумом:
Эпикур знает, что вина[342]342
См.: S. Sudhaus. Epikur als Beichtvater. – «Archiv für Religionswissenschaft», 14, 1911, S. 647 – 648; W. Schmid. Contritio und «Ultima linea rerum» in neuen epikureischen Texten. – «Rheinisches Museum», Bd 100, 1957, S. 301 – 327; I.Hadot. Seneca… p. 67.
[Закрыть] тяготит нравственное сознание и что избавиться от этого тягостного чувства можно, признав свои ошибки, даже если они порой вызывают «сокрушение». Анализ своих поступков, исповедь, братское внушение – упражнения, необходимые для исцеления души. До нас дошли фрагменты сочинения эпикурейца Филодема «О свободоречии». Он говорит здесь о доверии и открытости в отношениях между учителем и учениками и во взаимных отношениях учеников. Для учителя изъясняться свободно – значит, не малодушествуя, порицать недостатки; для ученика же это значит без колебаний признавать собственные ошибки и, более того, не бояться указывать товарищам на их неправоту. Одной из основных форм педагогической деятельности школы был, таким образом, наставительный и воспитующий диалог.
Личность Эпикура играла в школе первостепенную роль. Сам философ установил принцип: «Делай все так, будто на тебя смотрит Эпикур»[343]343
Сенека. Письма к Луцилию, XXV, 5.
[Закрыть], и ученики вторили ему: «Мы будем послушны Эпикуру, коль скоро мы избрали его образ жизни»[344]344
Philodemi Peri Parrhesias, ed. A. Olivieri. Leipzig, 1914, p. 22; M. Gigante. Philodème. «Sur la liberté de parole». – Congrès Budé (см. выше, примеч. 32), р. 196 – 217.
[Закрыть]. Наверное, поэтому эпикурейцы придавали такое значение портретам учителя: его изображения можно было встретить не только на глиняных и деревянных табличках, но даже на перстнях[345]345
Об этом рассказывается в книге Б. Фришера: В. Frischer. The Sculpted Wort.
[Закрыть]. Эпикур представлялся своим ученикам как «бог среди людей»[346]346
Эпикур. Письмо к Менекею, § 135, Balaudé, p. 198.
[Закрыть], как воплощение мудрости и образец для подражания.
При всем том им, однако, надлежало избегать напряжения сил. Наоборот, главное упражнение эпикурейца заключалось в расслаблении, в безмятежности, в искусстве доставлять себе наслаждения духа и постоянные наслаждения тела.
Это, прежде всего, наслаждение познанием:
Высочайшее наслаждение – созерцание беспредельности вселенной, величия богов.
Далее, наслаждение беседой, о чем умирающий Эпикур пишет Идоменею:
Затем, наслаждение дружбой. На этот счет у нас есть свидетельство Цицерона.
О дружбе Эпикур говорит так: «Из всего, что мудрость предоставляет нам для счастливой жизни, нет ничего выше, ничего плодотворнее, ничего приятнее дружбы». И он не ограничился одними только словами, а подтвердил их в жизни – и делами своими, и нравами […] Дом у Эпикура был один, да и тот невелик, но какая там собиралась толпа друзей, соединенных узами любви![349]349
Цицерон. О пределах… I, 20, 65.
[Закрыть]
Наслаждение совместной жизнью, в которой, заметим, дозволено участвовать рабам и женщинам. Это настоящий переворот, означающий радикальное изменение духовной атмосферы в сравнении с идеализированной гомосексуальностью платоновской школы. Женщины, уже, впрочем, допускавшиеся в порядке исключения в школу Платона, теперь принимаются в сообщество, и в их числе не только замужние женщины, как Фемиста, жена Леонтея из Лампсака, но и куртизанки, как Леонтия (Львица), которую художник Теор изобразит погруженной в размышления[350]350
Плиний Старший. Естественная история, XXXV, 144 (и 99); N.W.DeWitt. Epicums… (см. выше, примеч. 21), р. 95 – 96.
[Закрыть].
Наконец, наслаждение от неизменного благоговения перед чудом бытия. Надо, прежде всего, уметь управлять своими мыслями: думать больше о приятном; возрождать память о прошлых наслаждениях и наслаждаться в настоящем, сознавая, сколь велики и отрадны эти переживаемые в настоящем наслаждения; приводить себя в состояние умиротворенности и безмятежности; жить с чувством глубокой благодарности природе и жизни, в которых мы при желании можем найти неиссякаемый источник наслаждения и радости.
Размышление о смерти служит к тому, чтобы пробудить в душе безграничную благодарность за чудесный дар существования:
Думай про каждый ты день, что сияет тебе он последним;
Радостью снидет тот час, которого чаять не будешь.
Принимать, сознавая всю его драгоценность, каждый новый миг, словно невероятное счастье[351]351
Гораций. Послания, I, 4, 13; Филодем. О смерти, кн. IV, 38, 24, цит. по: М. Gigante. Ricerche Filodemee. Napoli, 1983, р. 181, 215 – 216.
[Закрыть].
Э. Хоффман прекрасно выразил суть эпикурейского жизненного выбора:
СтоицизмСуществование надо рассматривать как чистую случайность, и тогда мы увидим в нем величайшее чудо. Нужно с беспощадной ясностью осознать, что существование дается нам только раз, и мы будем радостно приветствовать его со всем, что есть в нем единственного и неповторимого[352]352
E. Hoffmann. Epikur. – М. Dessoir. Die Geschichte der Philosophie, Bd.I. Wiesbaden, 1925, S.223.
[Закрыть].
Школа стоиков была основана Зеноном[353]353
Фрагменты сочинений стоиков собраны X.фон Арнимом: Н. von Arnim. Stoicorum Veterum Fragmenta, I – IV. Leipzig, 1905 – 1924 (переиздание Stuttgart, Teubner, 1964). Я. Мансфельд готовит новое издание фрагментов. Общедоступный перевод избранных текстов стоиков (Сенеки, Эпиктета и Марка Аврелия), а также свидетельств Диогена Лаэртского, Цицерона и Плутарха, касающихся стоицизма, читатель найдет в кн.: Les Stoïciens, éd. E. Bréhier et P.-M. Schuhl. Paris, Gallimard, Bibliothèque de la Pléiade, 1964 (в дальнейшем: Les Stoïciens).
[Закрыть] в конце IV в. до н. э. Приблизительно в середине III в. Хрисипп, возглавивший школу, дал новый толчок ее деятельности. Очень скоро стоицизм, сохраняя удивительное единство в отношении основополагающих догматов, распался на противоположные течения, которые продолжали свое существование на протяжении веков[354]354
J. P. Lynch. Aristotle’s School, p. 143; I. Hadot. Tradition stoïcienne et ideés politiques au temps des Gracques. – «Revue des études latines», t. 48, 1971, p. 161 – 178.
[Закрыть]. Сведений об истории школы после II в. до н. э. у нас немного. Достоверно известно, что во II в. н. э. философия стоиков все еще процветала в Римской империи; достаточно назвать имена Сенеки, Мусония, Эпиктета и Марка Аврелия.
В связи с эпикуреизмом мы говорили о некотором опыте – опыте «плоти» – и некотором выборе – выборе в пользу наслаждения и личного интереса, претворенном в чистое наслаждение существованием. Применительно к стоицизму также нужно говорить об опыте и о выборе. Стоики делают, по сути, тот же выбор, что и Сократ, который в платоновской «Апологии» возглашает: «С человеком хорошим не бывает ничего дурного ни при жизни, ни после смерти»[355]355
Апология, 41 d, см. также 30 b и 28 е.
[Закрыть]. Ведь такой человек понимает, что нет другого зла, помимо зла морального, что и благо есть только моральное, – оно зовется долгом или добродетелью, и это высшая ценность, ради которой надо не колеблясь идти на смерть. Стоический выбор, таким образом, восходит к сократическому выбору и диаметрально противоположен выбору эпикурейскому: счастье не в наслаждении и не в личной выгоде, а в стремлении к благу, предписанном разумом и превосходящем отдельного индивидуума. Стоический выбор противоположен и платоническому, поскольку для стоиков счастье, т. е. моральное благо, доступно всякому.
Стоический опыт заключается в ясном осознании трагического положения человека, всецело подчиненного судьбе. Мы убеждаемся, что не обладаем никакой свободой, ибо от нас совершенно не зависят красота, сила, крепкое здоровье, богатство, удовольствие или страдание. Все это обусловлено внешними причинами. Неумолимая необходимость, безразличная к нашим личным интересам, расстраивает замыслы и разбивает надежды; мы беззащитны перед всевозможными случайностями, превратностями судьбы, болезнями, смертью. Все в этой жизни ускользает из наших рук. Потому люди и несчастны, что они страстно стремятся стяжать блага, которых им не дано обрести, и избежать зол, которые неминуемы. Единственное, что в нашей власти, чего у нас невозможно отнять, – это воля поступать согласно разуму. Стоики, таким образом, резко противопоставляют то, что зависит от нас самих и, следовательно, может быть хорошим либо дурным, поскольку мы принимаем решения сознательно, и то, что зависит не от нас[356]356
Эпиктет. Руководство, § 1; Беседы, I, 1, 7; I, 4, 27; I, 22, 9; II, 5, 4.
[Закрыть], а от внешних причин, от судьбы и, следовательно, является безразличным. Воля творить добро есть та неприступная внутренняя крепость, которую каждый может воздвигнуть в себе самом. Только здесь обретет он свободу, независимость, неуязвимость и – достоинство, в высшей степени ценимое стоиками, – согласие с самим собой. Столь же справедливо было бы сказать, что стоический жизненный выбор заключается в согласии с самим собой. Сенека кратко определяет эту позицию так: «Всегда и хотеть и отвергать одно и то же», добавляя: «И незачем даже вводить ограничение, говоря, что желать надо честного и правильного: ведь ничто другое не может привлекать всегда»[357]357
Сенека. Письма к Луцилию, XX, 5.
[Закрыть]. Согласие с самим собой есть свойство разума: всякому рациональному дискурсу присуща последовательность; жить согласно разуму – значит заставлять себя быть последовательным. Зенон так охарактеризовал стоический образ жизни: «Жить последовательно, т. е. согласно с единым и гармоническим жизненным правилом, ибо те, кто живет непоследовательно, несчастливы»[358]358
Stoicorum Veterum Fragmenta (в дальнейшем: SVF), I, § 179.
[Закрыть].
Философский дискурс стоиков делится на три части: физику, логику и этику. Философский дискурс в области физики обосновывает тот жизненный выбор, о котором мы вели речь, и раскрывает сопряженный с ним способ существования в мире. Как и у приверженцев Эпикура, физика у стоиков разрабатывается не ради нее самой – она имеет этическую цель:
Можно сказать, что физика стоиков необходима для этики постольку, поскольку она открывает человеку то, что не в его власти, то, что зависит от внешних причин, сцепление которых подчинено разумной необходимости.
Она имеет этическую цель и потому, что разумность человеческой деятельности основана на разумности Природы. В масштабе физики воля к согласию с самим собой, определяющая стоический выбор, являет себя в материальной действительности как основной внутренний закон всякого живого существа и всякого множества живых существ[360]360
Цицерон. О пределах… III, 4, 16 – 22, 75; см. содержательный комментарий В.Гольдшмидта к этому тексту: V. Goldschmidt. Le Système stoïcien et l’idée de temps. Paris, 1977, p. 125 – 131; I.Hadot. Seneca… p. 73 – 75.
[Закрыть]. С первого момента своего существования все живое инстинктивно пребывает в согласии с самим собой: оно стремится к самосохранению, дорожит своим существованием и всем, что способно его поддержать. Но и мир как целое есть единое живое существо, также согласное с самим собою, следующее внутренней логике своего развития; это организованное единство, система, где все взаимосвязано, взаимопроницаемо, взаимозависимо.
Стоический жизненный выбор с необходимостью предполагает рациональность универсума: «Может ли это быть, что в тебе есть некий порядок, а в мировом целом одна беспорядочность?»[361]361
Марк Аврелий. Размышления, IV, 27.
[Закрыть] Человеческий разум, стремящийся к логическому и диалектическому согласию с самим собой и устанавливающий принципы нравственности, должен основываться на Разуме Целого, частицей которого он является. Жить согласно разуму означает, таким образом, жить согласно всеобщему Закону, имманентно управляющему развитием мира. Рациональный универсум в то же время целиком материален, так как Разум стоиков тождествен материальному Огню Гераклита – опять-таки вследствие стоического жизненного выбора, как полагают Ж. Родье и В. Гольдшмидт[362]362
G. Rodier. Etudes de philosophie grecque. Paris, 1926, p. 254 – 255; V. Goldschmidt. Le Système stoïcien… p. 59, n. 7.
[Закрыть], объясняющие такой материализм желанием сделать счастье доступным для всех, и именно в этом, а не в каком-нибудь вышнем мире.
Таким образом, стоики и эпикурейцы, пытаясь подкрепить рациональными доводами свои глубоко различные предпочтения, выдвигают диаметрально противоположные физические доктрины. Для эпикурейцев тела, образованные сочетанием атомов, не составляют подлинного единства; универсум – это лишь сосуществование элементов, между которыми нет взаимной обусловленности: всякое сущее есть некий индивидуум, в определенном смысле обособленный от других индивидуумов; в этом универсуме все внеположно всему и все происходит по воле случая: в беспредельной пустоте образуются бесчисленные миры. Для стоиков же, напротив, все присутствует во всем, тела – это органические целостности, Мир – органическое целое, и все свершается в силу разумной необходимости; в бесконечном времени есть только один бесконечно возрождающийся космос. Два противоположных учения о природе – и аналогичный ход мысли, так как обе школы ищут основание возможности экзистенциального выбора в самой природе. Эпикурейцы считали, что спонтанное уклонение неделимых частиц от своих путей делает возможной человеческую свободу и обуздание желаний. Стоики усматривают основание человеческого разума в природе, мыслимой как всеобщий Разум. Но возможность человеческой свободы они объясняют гораздо сложнее, чем эпикурейцы.
Действительно, чтобы объяснить возможность свободы, недостаточно просто указать на разум вселенной как на источник человеческого разума. Ведь космический разум соответствует строгой необходимости, тем более что стоики представляют его по образцу гераклитовской созидательной силы – как Огонь[363]363
SVF, II, §413 – 421.
[Закрыть], дыхание, жизненное тепло; это начало, проницая материю, порождает все сущее подобно семени, в котором содержатся и из которого развиваются семена всего. Согласный с самим собой, следующий внутренней логике своего развития, космос, как разум, с необходимостью стремится быть таким, каков он есть, и потому неизменно воспроизводит себя в вечном круговороте, так что огонь, преобразуясь в другие элементы, возвращается в конце концов к самому себе. Если космос вечно повторяет себя, всегда оставаясь самотождественным, объясняется это тем, что он разумен, «логичен»: это единственный – одновременно возможный и необходимый – космос, который мог быть порожден Разумом. Разум не может породить лучший или худший мир. И все в этом космосе взаимосвязано, одно с необходимостью вытекает из другого, в соответствии с принципом причинности:
Ничтожнейшее событие предполагает всю цепь причин, весь ряд предшествующих событий и в конечном счете весь универсум. Независимо от воли и желаний человека все происходящее, таким образом, совершается по необходимости. Вселенский разум не может действовать иначе, чем действует, именно потому, что он совершенно рационален.
Но как же в таком случае возможен моральный выбор? Возможность нравственности обеспечена свободой выбора, означающей, что человек волен отказаться принять судьбу, восстать против всеобщего порядка и действовать или мыслить вопреки всеобщему Разуму и природе, т. е. может отделить себя от универсума, стать чужаком, добровольным изгнанником из великого мирового града[365]365
Марк Аврелий, VIII, 34.
[Закрыть]. Впрочем, отказ этот ничего в мировом порядке не изменит. Сенека приводит изречение стоика Клеанфа:
Ведь Разум включает в замысел мироздания и обращает к его исполнению всякое сопротивление, противодействие и препятствие[367]367
Марк Аврелий, VIII, 35.
[Закрыть].
Но здесь опять-таки встает вопрос, как возможна свобода выбора. Ответ в том, что разум, присущий человеку, – это не субстанциальный созидательный разум, имманентный вещам, каковым является всеобщий Разум, а разум дискурсивный, который в своих суждениях, в своих размышлениях о действительности способен придавать тот или иной смысл событиям, навязываемым ему судьбой, равно как и собственным своим действиям. В этом смысловом универсуме заключены и человеческие страсти, и нравственность. По словам Эпиктета,
Стоическая теория познания имеет две стороны. Она утверждает, что благодаря присущей нам способности ощущения чувственные объекты оставляют в нашей душе свои отпечатки и что невозможно сомневаться в тех представлениях, которые обладают признаками неоспоримой очевидности; это то, что стоики называют постигающими или объективными представлениями. Такие представления совершенно не зависят от нашей воли. Но содержание их мы излагаем и описываем в своей внутренней речи и это изложение одобряем либо не одобряем. Тут-то и появляется возможность заблуждения, а значит, и свободы[369]369
SVF, II, § 91 = Секст Эмпирик. Против логиков, II, 397; перевод см. в кн.: Р. Hadot. La Citadelle intérieure. Paris, 1992, p. 124.
[Закрыть]. Разъясняя этот субъективный и произвольный аспект представления, Хрисипп воспользовался сравнением с волчком[370]370
Цицерон. О судьбе, XIX, 43; см.: Р. Hadot. La Citadelle intérieure, p. 124.
[Закрыть]. Сцепление причин и следствий, или судьба, может привести волчок в движение, но вращаться он будет сообразно форме волчка. Точно так же сцепление причин может вызвать в нас какое-либо ощущение, позволяя нам вынести некоторое суждение о нем и одобрить либо не одобрить это суждение, но одобрение наше, хотя оно и получило толчок извне, т. е. было предопределено судьбой, будет иметь, однако же, свою собственную форму, независимую и свободную.
Чтобы лучше понять идею стоиков, рассмотрим пример, приведенный Эпиктетом. Если, находясь в открытом море, я слышу раскаты грома и завывание бури, я не могу отрицать, что воспринимаю эти устрашающие звуки: это постигающее, объективное представление. Мое слуховое ощущение обусловлено всем сцеплением причин или, иными словами, судьбой. Если я просто говорю себе, что по воле судьбы меня застигла буря, т. е. если моя внутренняя речь строго соответствует объективному представлению, тогда я не грешу против истины. Однако восприятие этих звуков, вероятнее всего, повергнет меня в ужас – произведет во мне страсть. Поддавшись эмоции, я скажу себе: «Я попал в беду, мне грозит смерть, а смерть есть зло». Если я, будучи стоиком, одобрю эту внутреннюю речь, вызванную страхом, я впаду в заблуждение, так как, согласно моему основополагающему экзистенциальному выбору, не бывает иного зла, помимо зла морального[371]371
Авл Геллий. Аттические ночи, XIX, 1, 15 – 20; перевод см. в Р. Hadot. La Citadelle intérieure, p. 120.
[Закрыть]. В общем, заблуждение, а равно и свобода коренятся в моих оценочных суждениях относительно фактов. Правильная нравственная позиция – признавать благом или злом только то, что является таковым в моральном смысле, и считать ни хорошим, ни дурным и, стало быть, безразличным то, что не является ни моральным благом, ни моральным злом.
Противоположность между сферой «морального» и сферой «безразличного» можно определить иначе. Моральным, т. е. хорошим либо дурным, будет то, что зависит от нас самих, а безразличным – то, что от нас не зависит. В сущности, единственное, что от нас зависит, – это наше нравственное намерение, то значение, какое мы придаем различным событиям. Не зависящее от нас соответствует непреложному сцеплению причин и следствий, или судьбе, как в явлениях природы, так и в действиях других людей. В этом смысле безразличны жизнь и смерть, здоровье и болезнь, удовольствие и страдание, красота и уродство, сила и немощность, богатство и бедность, родовитость и низкое происхождение, успех в политических делах, – ибо все это от нас не зависит. Все это должно быть для нас в принципе безразлично, т. е. мы должны, не полагая тут никаких различий, принимать то, что происходит в силу судьбы:
Это совершенно новый взгляд на вещи. От «человеческого» видения действительности, при котором наши оценочные суждения зависят от общественных условностей или от овладевших нами страстей, стоики переходят к «естественному», «физическому» видению вещей, когда любое событие рассматривается с точки зрения природы и всеобщего Разума[373]373
См.: P. Hadot. La Citadelle intérieure, p. 122 – 123, 180 et suiv.
[Закрыть]. Стоическое безразличие в корне отлично от безразличия пирронистского. Для пирроника все безразлично, потому что мы ни о чем не можем знать, благо это или зло. Единственное, что не безразлично, – само безразличие. Для стоика тоже не безразлично только одно, но это – нравственное намерение, которое является благим без какого-либо давления извне и побуждает человека изменять самого себя и свое отношение к миру. Безразличие же состоит в том, чтобы, не делая различий, равно желать и даже любить все, что уготовано судьбою.
Но если стоику все, помимо нравственного намерения, безразлично, как же ему ориентироваться в жизни? Будет ли он вступать в брак, заниматься политической деятельностью или каким-нибудь ремеслом, служить отечеству? Здесь на первый план выступает важнейшая составная часть этической доктрины стоиков: теория «обязанностей» (не обязанности, не долга вообще), или надлежащих поступков[374]374
Такой перевод я заимствую у А.Г.Кидда: I.G.Kidd. Posidonius on Emotions. – Problems in Stoicism, ed. A.A.Long. London, 1971, p. 201. О надлежащих поступках см.: I.Hadot. Seneca… p. 72 – 78; V. Goldschmidt. Le Système stoïcien… p. 145 – 168; P.Hadot. La Citadelle intérieure, p. 204 – 206.
[Закрыть]. Благодаря этой теории добрая воля находит себе применение; она руководится практическим кодексом поведения, придавая относительную ценность безразличным вещам, в принципе ценностью не обладающим.
Обосновывая теорию «обязанностей», стоики возвращаются к своей первичной интуиции – интуиции инстинктивного, изначального согласия всего живого с самим собой, выражающего глубинную волю природы. Живые существа изначально стремятся к самосохранению и отвращаются от того, что представляет для них опасность. По мере развития разума природный инстинкт становится у человека сознательным и разумным выбором; избирать нужно то, что отвечает естественным склонностям: например, любовь к жизни, любовь к детям, любовь к согражданам, основанную на инстинкте общественности. Вступать в брак, участвовать в государственных делах, служить отечеству – все эти действия, таким образом, являются надлежащими, соответственными человеческой природе, и обладают некоторой ценностью. «Надлежащее действие» характеризуется тем, что оно отчасти зависит от нас самих, поскольку оно предполагает нравственное намерение, отчасти же от нас не зависит, так как успех его зависит не только от нашей воли, но и от поведения других людей, от обстоятельств, от внешних событий – словом, от судьбы. Стоическая теория обязанностей, или надлежащих поступков, дает философу твердый ориентир в повседневной жизни, предлагая ему вероятный выбор, который может быть одобрен разумом, хотя человек никогда не знает с достоверностью, что он творит благо. Ибо важен не результат – в нем никогда нельзя быть уверенным, – не эффективность действия, а само стремление поступать хорошо[375]375
См.: Р. Hadot. La Citadelle intérieure, p. 220 – 224.
[Закрыть]. Стоик всегда действует «с оговоркой»; он говорит себе: «Я хочу сделать то-то, если это будет угодно судьбе». Если судьба ему воспротивится, он попробует добиться своего иначе или же примет судьбу, «желая того, что происходит».
Стоик всегда действует «с оговоркой», но он действует, он принимает участие в общественной и политической жизни. В этом еще одно важнейшее отличие его от эпикурейцев, которые принципиально уклоняются от всего, что способно причинить беспокойство. Действует он не в собственных интересах – материальных или пусть даже духовных, – а совершенно бескорыстно, поставив себя на службу человеческому сообществу:
