355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пайпс » Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917 » Текст книги (страница 19)
Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 03:49

Текст книги "Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917"


Автор книги: Пайпс


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

Формальным предлогом для роспуска Второй думы послужило обвинение, выдвинутое против ряда депутатов от социал-демократической партии в причастности к заговору, целью которого было поднять бунт в петербургском гарнизоне. Столыпина немедленно обвинили в провокации, но в действительности заговор был раскрыт агентами полиции, застигшими в доме одного из депутатов подпольное собрание социал-демократов с представителями армейских и флотских революционно настроенных частей81. Со свидетельствами на руках Столыпин предстал перед Думой, требуя лишить депутатской неприкосновенности всех депутатов от социал-демократической партии и передать их в руки правосудия. Дума согласилась лишить неприкосновенности только тех депутатов, которым можно предъявить неопровержимые обвинения в подстрекательстве к бунту. Столыпин предпочел бы, распустив Думу, просто назначить новые выборы, но под непреодолимым давлением двора вынужден был пересмотреть саму процедуру думских выборов*. Вторая дума была распущена 2 июня 1907 года.

* Депутаты социал-демократы предстали перед судом после роспуска Думы, когда иссякло действие их депутатской неприкосновенности, и были приговорены к каторжным работам (Курлов П.Г. Гибель императорской России. Берлин, 1923. С. 94).

Новый закон о выборах, обнародованный на следующий день, явно нарушал положение конституции, запрещавшее использование статьи 87 для «введения изменений в положения о выборах в [Государственный] Совет или Думу». Это признал даже Крыжановский82. Чтобы обойти это ограничение, изменения в избирательный закон были проведены посредством издания Высочайшего манифеста, как того требовали дела насущной государственной важности. Акция оправдывалась тем, что царь волен пересматривать Основные государственные законы, ибо не давал клятвы соблюдать их83. Новый закон отдавал предпочтение обеспеченным сословиям, применяя в качестве критерия избирательного права скорее имущественную оценку, чем легальный статус. Представительство промышленных рабочих и национальных меньшинств сильно сократилось. Разочарованное поведением общинных крестьян в первых двух Думах, правительство сократило и число их мест в Думе. В результате этих перемен представительство землевладельцев (категория, включавшая крестьян-единоличников) увеличилось в полтора раза, тогда как представительство общинных крестьян и рабочих во столько же раз сократилось. Таким образом, Дума стала гораздо более консервативным, а в этническом отношении – более однородно русским органом.

Термин «государственный переворот», часто употребляемый в полемической и исторической литературе по отношению к изменениям закона о выборах, едва ли оправдан. Ведь Дума в конце концов продолжала работать, сохранив за собой законодательную и бюджетную власть, дарованную ей Основными законами: манифест 3 июня ясно подтвердил прерогативы Думы. И в последующие годы Дума доставляла правительству еще много неприятностей. Лишь прямое упразднение нижней палаты или лишение ее законодательной власти можно было бы считать государственным переворотом. А событие, произошедшее 3 июня, вернее было считать нарушением конституции. И вполне в духе российской традиции: поглощать всякий независимый политический институт государственной структурой.

* * *

Третья дума, созванная 1 ноября 1907 года, была единственной, которой удалось просуществовать весь отведенный ей пятилетний срок полномочий. Как и предполагалось, новый законодательный орган был значительно более консервативен, нежели предыдущий: из 422 депутатов 154 принадлежали «Союзу 17 октября» (октябристы), а 147 – правому крылу и националистическим группировкам. Такое представительство обеспечивало консерваторам большинство в две трети голосов. За кадетами сохранилось только 54 места, в союзе с ними выступали 28 «прогрессистов». У социалистов было 32 депутата (19 социал-демократов и 13 трудовиков). Хотя правительство могло чувствовать себя значительно уверенней при таком перевесе консервативных сил в законодательном органе, все же это не означало немедленного и автоматического большинства при голосовании правительственных предложений, и Столыпин вынужден был организовывать сложнейшие политические маневры, чтобы провести через Думу то или иное решение. Министрам часто приходилось отвечать на запросы, и бывали случаи, когда правительство вынуждено было отступать.

Октябристы, заправлявшие в Третьей думе, как кадеты в Первой и социалисты во Второй, были преданы существующему конституционному порядку. Свою задачу они определяли следующим образом: «Образовать в Думе конституционный центр, не стремящийся захватить правительственные полномочия, но в то же время призванный защитить права народного представительного собрания в рамках, установленных для него Основными законами»84.

Путеводной философской идеей партии была идея государства, опирающегося на закон – закон, одинаково обязательный и для правительства и для общества. Лидером партии октябристов был А.И.Гучков, европейски образованный выходец из известной московской купеческой семьи, ведущей происхождение от крепостных крестьян. По словам Керенского, которому Гучков запомнился «несколько угрюмой, одинокой и чуть-чуть загадочной фигурой», он выступал против освободительного движения85. Гучков был не слишком высокого мнения о российских народных массах и не доверял политикам. Преданный патриот, он темпераментом и взглядами походил на Столыпина, которому помогал вносить раскол в ряды депутатов правого крыла Третьей думы, переманивая на свою сторону наиболее умеренных из них; эти депутаты, образовавшие националистическую фракцию, вместе с октябристами составляли абсолютное большинство, позволявшее Столыпину проводить через Думу многие свои законодательные инициативы86. Большинство рядовых членов «Союза 17 октября» пришли из земского движения и сохранили с ним тесную связь.

Для обеспечения поддержки своим законодательным программам Столыпин ежегодно выделял из секретных фондов сумму в 650 тыс. рублей на субсидирование печати и подкуп влиятельных депутатов правого крыла87.

Третья дума работала достаточно напряженно: за пять лет ею было обсуждено 2571 предложение, внесенное правительством, 205 собственных законодательных инициатив и проведено 157 запросов министрам88. В думских комиссиях обсуждались аграрные вопросы, социальное законодательство и многие другие проблемы. 1908 и, особенно, 1909 годы были годами щедрых урожаев, заметного спада волны насилия, нового витка развития промышленности. Это была вершина карьеры Столыпина.

Однако в это же время на горизонте стали сгущаться первые тучи. Как уже отмечалось, конституция была дарована под давлением обстоятельств как единственный и последний способ избежать краха. Двор и его приверженцы правого крыла видели в ней не фундаментальную и окончательную перемену в системе управления в России, а чрезвычайную меру, предпринятую на время острых волнений в обществе. Нежелание признавать Основные законы конституцией и намеренное подчеркивание того обстоятельства, что царь не присягал Основным законам и посему волен не соблюдать их положений, не просто служили удобными отговорками, но отражали глубочайшие убеждения царедворцев. Таким образом, едва положение дел в стране слегка наладилось и необходимость в чрезвычайных мерах отпала, при дворе тотчас вновь ожили прежние сомнения: нужны ли парламентарный строй и премьер-министр, проводящий парламентарную политику, если общественный порядок восстановлен и в деревню возвратилось благоденствие? Столыпин, который говорил о себе, что он «прежде всего верноподданный слуга своего Государя и исполнитель его предначертаний и приказаний», теперь представлялся «самым опасным революционером»89. А упрекали Столыпина главным образом за то, что он не выступал в Думе исключительно в качестве агента двора, а проводил собственную политику. Столыпин верил, что, сколачивая партию «друзей короля», он преследует отнюдь не свои интересы, а интересы царя. Монархисты же видели только, что его политическая деятельность приводит к умалению самодержавной власти или, по крайней мере, к умалению тех прав, которыми сами наделяли себя царь и его окружение:

«Столыпин последним из всех мог бы согласиться с тем, что его политика ослабляет независимую императорскую власть – действительно, он считал, что источник его собственной власти проистекает из того факта, что она была вручена ему самодержавным монархом. И все же к такому результату неминуемо должна была привести его политика, коль скоро он понял, что в современных условиях защитить государство от революции можно единственно путем усиления через парламент влияния землевладельческих, профессиональных и образованных классов. И сделать это можно только за счет императорского самовластья. Этот бесспорный факт в глазах императора придавал особую силу доводам реакционеров»90.

В этом состояла причина натянутых отношений с двором, слабеющей поддержки и растущей немилости. После смерти Столыпина императрица на его примере наставляла его преемника В.Н.Коковцова: «Не ищите поддержки в политических партиях»91. Вообще же, чем успешнее оказывалась политическая деятельность Столыпина, тем менее нуждались в его услугах и тем враждебнее относились к нему при дворе. Таковы парадоксы российской политики.

Столыпинские реформы и проекты реформ также затрагивали интересы власть имущих. Аграрная реформа, направленная на образование в России сословия независимых крестьян-землевладельцев, угрожала той прослойке сельского дворянства, которая считала себя незаменимым форпостом культуры в деревне. Своими планами децентрализовать администрацию Столыпин нажил себе врагов среди чиновничества; а его замыслы урезать полномочия полиции не вызывали воодушевления среди служащих. Безуспешные попытки улучшить положение евреев вызывали ярость крайне правых. Однако, теряя поддержку при дворе, он не нашел сочувствия и в обществе. Либералы не могли простить ему «столыпинских галстуков» и злоупотребления 87-й статьей в обход законодательных полномочий Думы. Для крайне правых он был человеком со стороны, взятым на службу, чтобы загасить пламя революции, и злоупотребившим своим положением для стяжания собственной власти. Те же, кто, по словам Струве, считали конституцию «замаскированным бунтом»92, презирали его за то, что он отнесся к ней слишком серьезно, вместо того чтобы посвятить себя восстановлению самодержавия. В воинственной атмосфере русской политической жизни, где одна группа блюстителей чистоты принципов сталкивается с другой, столь же бескомпромиссной, для Столыпина с его прагматическим идеализмом места не было. Осажденный со всех сторон, он стал ошибаться и совершать политические промахи.

* * *

Первый конфликт Столыпина с Третьей думой произошел при определении бюджета военно-морского флота на 1909 год93. В начале 1908 года правительство внесло предложение о постройке четырех военных кораблей типа «дредноут» для балтийского оборонительного флота. В Думе этот проект вызвал сопротивление октябристов и кадетов. Гучков считал, что Россия не может позволить себе содержать большой и дорогой флот. Милюков поддержал его: Россия, говорил он, в сравнении с Германией уже и так тратит на флот непропорционально большие суммы, хотя у нее нет ни колоний, ни обширной заморской торговли. Обе партии предпочли бы передать ассигнования, предназначенные на строительство дредноутов, армии94. В 1908-м и, еще раз, в 1909 году Дума отвергла требования ассигнований на морской флот. Хотя для того, чтобы запустить в ход морскую программу, было достаточно одобрения бюджета в Государственном совете, отказ Думы заставил Столыпина искать поддержку у более правых, чем октябристы, партий – этот крен вправо был одновременно и поворотом к более националистической политике.

Роковой кризис в Думе, предопределенный этим «поправением», обнаружился косвенно при обсуждении вопроса о введении земского самоуправления в западных губерниях Российской империи. Проект встретил сильную оппозицию в верхней палате, где земства не пользовались популярностью. Увидев в этом повод проверить свой авторитет руководителя, Столыпин решил добиться принятия проекта любой ценой.

При учреждении земств в 1864 году девять губерний Западного края, отошедших к России при разделе Польши, не были охвачены. Система земских выборов сильно перекосилась в сторону землевладельческого дворянства, а в западных губерниях большую долю в этой категории составляли поляки-католики, и правительство опасалось, что они воспользуются земствами в своих националистических интересах. (Еще жива была память о Польском восстании 1863 года.) Наиболее просвещенные представители бюрократии понимали, однако, что культурный уровень русского населения в приграничных областях крайне низок и поэтому в местном управлении необходимо предоставить голос нерусскому населению95. О распространении Земского положения на западные губернии Столыпин говорил уже в августе 1906 года, но законодательный акт впервые сформулировал в 1909-м. Хотя этот акт в вопросах предоставления национальным меньшинствам возможности участвовать в самоуправлении носил либеральные черты, все же в первую очередь он должен был отвечать требованиям правого крыла, во все большую зависимость от которого впадал Столыпин: по свидетельству Крыжановского, такие требования постоянно предъявляли ему депутаты из помещиков западных губерний96.

В своем проекте Столыпин стремился обеспечить преимущество русским землевладельцам-крестьянам и помещикам. Поскольку в Вильно, Ковно и Гродно не было практически ни русских помещиков, ни русских крестьянских землевладельцев, эти губернии не вошли в проект, который таким образом распространялся лишь на шесть губерний Западного края (Витебскую, Волынскую, Киевскую, Минскую, Могилевскую и Подольскую). И в этих шести губерниях преобладание русских должно было обеспечиваться сложной выборной процедурой с использованием избирательных курий. Лица еврейского происхождения полностью лишались избирательного права97.

К обсуждению проекта об учреждении земств в западных губерниях Дума приступила 7 мая 1910 года. В обращении к Думе Столыпин заверил, что основная цель законопроекта состоит в том, чтобы Западный край оставался «навсегда, навеки» русским, для чего требовалось защитить русское меньшинство от польско-католического большинства. Законопроект при поддержке националистов и других правых депутатов после жарких дебатов и с некоторыми поправками был принят 29 мая при тайном голосовании.

В январе 1911 года законопроект с поправками был представлен в Государственный совет. При явном националистическом духе законопроекта вопрос о его прохождении казался предрешенным. Столыпин был настолько в этом уверен, что даже не удосужился принять участие в обсуждении законопроекта в Государственном совете, тем более, что комиссия при Совете уже ранее вынесла свое одобрение98.

Однако за спиной Столыпина уже сплелась интрига. Несколько членов Государственного совета, предводительствуемые В.Ф.Треповым, сколотили с помощью Дурново оппозицию Столыпину. Противники законопроекта указывали на то, что, предоставляя полякам отдельную избирательную курию, Столыпин узаконивает национальный сепаратизм, тем самым подрывая традиционный «имперский» дух российского законодательства. Один из наиболее красноречивых противников законопроекта граф Витте заявлял, что «под флагом патриотизма стремятся создать в Западном крае вместо власти царской местную олигархию»99. Но истинной целью интриги было свержение Столыпина.

Трепов и Дурново просили личной аудиенции у царя. Изложив свои аргументы, они получили высочайшее позволение для депутатов правого крыла в Государственном совете не следовать рекомендациям правительства и голосовать, как им подсказывает совесть100. Предоставляя им такую свободу действий, царь не стал ни советоваться со своим премьер-министром, ни даже ставить его в известность об этом происшествии. Поэтому у Столыпина не было и тени подозрений, когда 4 марта он появился на заседании Государственного совета, где должно было проходить окончательное голосование по законопроекту. Многие из депутатов, которые проголосовали бы «за», будь на то высочайшая воля, теперь могли себе позволить голосовать «против». В результате ключевое положение законопроекта, заключавшее наиболее спорную идею об учреждении двух курий – одной для русских, другой для поляков и представителей иных национальностей, – провалилось при соотношении голосов 92 к 68. Потрясенный Столыпин покинул зал заседаний.

Не оставалось никаких иллюзий: это было выражение недоверия, хотя и высказанное Государственным советом, но явно идущее от двора. Потеряв самообладание, Столыпин решился добиться от царя полной правды. На следующий день он подал в отставку. Государь отставки не принял и просил Столыпина хорошо все обдумать. Царь предложил внести вопрос еще раз на рассмотрение Думы и Государственного совета, подразумевая, что на сей раз он выступит за поддержание законопроекта. Столыпин отказался. Когда же государь спросил, чего Столыпин от него ожидает, он ответил, что желал бы приостановить работу обеих палат на достаточно долгое время, чтобы провести законопроект по статье 87*. Кроме того, Столыпин потребовал высылки из Петербурга Трепова и Дурново.

* Когда Коковцов сказал ему, что мудрее было бы принять предложение царя, Столыпин ответил, что у него нет времени бороться с интригами, которые плетутся против него, и что все равно политически он уже побежден (Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Париж, 1933. Т. 1. С. 458; Аврех А.Я. Столыпин и Третья дума. М., 1968. С. 338).

Царь медлил с ответом четыре дня, а затем удовлетворил требования Столыпина. С 12 марта в работе обеих палат был объявлен перерыв до 15 марта. Узнав об этом, Государственный совет спешно вынес на голосование весь проект целиком, и он был отвергнут подавляющим большинством голосов – 134 против 23101. 14 марта закон о земствах в Западном крае был проведен согласно 87-й статье. Дурново и Трепову предписывалось покинуть столицу до конца года*.

* Трепов был арестован большевиками и расстрелян вместе с другими заложниками в Кронштадте 22 июля 1918 года (Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Т. 1.С. 462). Дурново скончался в 1915 году.

Отчаянные действия Столыпина имели весьма пагубные последствия, заставив отвернуться от него все политические партии102. Когда он предстал перед Думой, чтобы объяснить свои поступки, там не было ни одного сторонника. Пресса его осуждала; то же и высшее общество. Гучков в знак протеста отказался возглавлять союз октябристов, и союзу Столыпина с октябристами, казавшемуся столь плодотворным в начале работы Третьей думы, пришел конец. И, кроме того, немаловажную роль сыграла обида, которую затаил на Столыпина царь, никогда никому не прощавший своего унижения, а именно как царское унижение было воспринято это событие в обществе, где прекрасно понимали, что решение прервать работу Думы и выслать Трепова и Дурново принято царем не по своей воле103. В официальных кругах стали поговаривать, что царь желает избавиться от Столыпина и что дни Столыпина на посту председателя Совета министров сочтены104. Одинокий и всеми отвергнутый, он, по словам Коковцова, в эти дни «был неузнаваем»105 – на смену обычной уверенности и великодушию пришли раздражительность и задумчивость.

Вдовствующая императрица-мать Мария Федоровна, всегда убеждавшая сына искать согласия с обществом и покровительствовавшая либеральным сановникам, поделилась с Коковцовым удручающими мыслями, в которые поверг ее ход событий: «Бедный мой сын, как мало у него удачи в людях. Нашелся человек, которого никто не знал здесь, но который оказался и умным и энергичным и сумел ввести порядок после того ужаса, который мы пережили всего 6 лет тому назад, и вот – этого человека толкают в пропасть и кто же? Те, которые говорят, что они любят Государя и Россию, а на самом деле губят и Его и родину... Это просто ужасно»106.

* * *

В конце августа 1911 года, отправляясь в Киев на торжества по случаю открытия памятника Александру II, Столыпин был уже в явной опале. Предвестия насильственной смерти давно посещали его, и в завещании, составленном в 1906 году, он просил похоронить его на месте убийства107. Перед отъездом он поделился с Крыжановским мрачными предчувствиями и вручил ему шкатулку с секретными бумагами, которые просил уничтожить, если с ним случится несчастье*. При этом, однако, Столыпин вовсе не побеспокоился о мерах обеспечения собственной безопасности: он не воспользовался ни личной охраной, ни бронежилетом.

* Архив Крыжановского. Колумбийский ун-т. Кор. 2. Папка 5. Крыжановский выполнил просьбу Столыпина, сохранив только его письма к царю. Опасения Столыпина, что в Киеве его убьют, возможно, восходили к дезинформации, которую, как описано ниже, его будущий убийца представил охранке.

В Киеве, где пренебрежение царской фамилии и свиты уже не оставляло сомнений, он испытал всю унизительность падения.

Вечером 1 сентября в Киевском городском театре должны были давать представление оперы Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане». Николай с дочерьми заняли генерал-губернаторскую ложу, расположенную на уровне оркестра. Столыпин сидел невдалеке в первом ряду. Во втором перерыве, около 10 часов вечера, он беседовал, стоя у барьера оркестровой ямы, с графом Потоцким и графом Фредериксом. В этот момент к нему приблизился молодой человек во фраке, обнажил прикрытый программкой браунинг и дважды выстрелил. Одна пуля попала Столыпину в руку, другая в грудь, при этом первая рикошетом ранила оркестранта, другая, ударившись о медаль, изменила направление и застряла в области печени. По словам свидетеля, Столыпин поначалу не понял, что произошло: «Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны, под грудной клеткой, уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: «Все кончено». Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчетливо, голосом, слышным всем, кто находился недалеко от него, произнес: «Счастлив умереть за Царя». Увидя Государя, вышедшего в ложу и ставшего впереди, он поднял руки и стал делать знаки, чтобы Государь отошел. Но Государь не двигался и продолжал на том же месте стоять, и Петр Аркадьевич, на виду у всех, благословил его широким крестом»108.

Столыпина спешно увезли в госпиталь. Казалось, он уже шел на поправку, когда начала распространяться инфекция. Скончался он вечером 5 сентября*. На следующий день толпы охваченных паникой евреев бросились на Киевский железнодорожный вокзал. Однако, благодаря решительным действиям властей, погромов не было.

* Вскрытие показало: сердце и печень его находились в таком плачевном состоянии, что он должен был очень скоро умереть естественной смертью (TokmakofFG.P.A. Stolypin and the Third Duma. Washington, D. C, 1981. P. 207-208).

Убийцей, схваченным и избитым при попытке бежать с места преступления, оказался двадцатичетырехлетний юрист Дмитрий Григорьевич Богров, отпрыск богатой еврейской семьи из Киева109. И дома и в частых поездках за границу он свободно входил то в анархистские, то в эсеровские круги. Прилично обеспеченный заботливыми родителями, он пристрастился к игре и нередко проигрывался до нитки, и вполне вероятно, что именно материальные затруднения толкнули его на сотрудничество с полицией. Согласно его признаниям, с середины 1907 до конца 1910 года он служил осведомителем киевской охранки и по его доносам проводились аресты анархистских и эсеровских террористов.

Между тем в революционной среде недоверие к Богрову крепло. Сначала его обвиняли в присвоении партийной кассы, а в конце концов пришли к убеждению, что он служит в полиции. 16 августа 1911 года Богрова посетил некой революционер, заявивший, что его осведомительская деятельность уже не вызывает сомнения и единственный способ для него избежать казни – совершить террористический акт, причем лучшая цель – начальник киевского охранного отделения Н.Н.Кулябко. Был установлен и срок: 5 сентября. Богров явился к Кулябко, но тот принял его так тепло и радушно, что у Богрова просто не поднялась на него рука. Тогда он решил избрать своей жертвой царя, прибытия которого в Киев ждали через несколько дней, но отказался от этого плана – из опасения спровоцировать еврейские погромы. В конце концов он остановил выбор на Столыпине, которого считал «главным виновником наступившей в России реакции»*.

* Струмилло Б.//КЛ. 1924. № 1 (10). С. 230. В беллетристическом изложении этих событий Александр Солженицын приписывает поступок Богрова желанию защитить интересы евреев от будто бы угрожавшего им столыпинского идеала «Великой России». Солженицын так «реконструирует» ход мыслей Богрова: «Столыпин ничего не сделал прямо против евреев и даже провел некоторые помягчения, но все это – не от сердца.

Врага евреев надо уметь рассмотреть глубже, чем на поверхности. Он слишком назойливо, открыто, вызывающе выставляет русские национальные интересы, русское представительство в Думе, русское государство. Он строит не всеобще-свободную страну, но – национальную монархию. Так еврейское будущее в России зависит не от дружественной воли, столыпинское развитие не обещает расцвета евреям» (Солженицын А. Красное колесо: Узел I. Август четырнадцатого. Ч. 2. Париж, 1983. С. 126). Однако в пользу такой интерпретации нет никаких свидетельств. Напротив, Богров, происходящий из совершенно ассимилировавшейся семьи (его дедушка принял православие, а отец был членом киевского дворянского клуба), мог считаться евреем только в биологическом («расовом») смысле. В жизни звали его русским именем Дмитрий, хотя Солженицын и предпочел еврейское имя Мордко. В показаниях, данных полиции, Богров заявил, что стрелял в Столыпина, потому что его реакционная политика нанесла большой ущерб России. В прощальном письме родителям, написанном в день убийства, он объяснил, что не способен вести нормальную, спокойную жизнь, которой они от него ждали (Серебренников А. Убийство Столыпина: Свидетельства и документы. Н.-Й., 1986. С. 161 – 162). Наиболее вероятный источник утверждений, что Богров действовал как еврей и во имя еврейских интересов, – ложное сообщение в правой газете «Новое время» за 13 сентября 1911 года о том, будто перед казнью Богров сказал раввину, что «боролся за благо и счастье еврейского народа» (Серебреников А. Цит. соч. С. 22). В действительности Богров отказался встречаться с раввином перед казнью (Речь. 1911. 13 сент.; Серебреников А. Цит. соч. С. 23—24).

Чтобы отвлечь внимание от себя и своих планов, Богров сообщил полиции о будто бы готовящемся двумя никогда не существовавшими террористами заговоре против Столыпина и министра народного просвещения Л.А.Кассо. 26 августа он сообщил полковнику Кулябко, что двое злоумышленников собираются приехать в Киев во время торжеств и использовать как явку его квартиру. Кулябко, «мягкий» и «доверчивый»110, не имел оснований не поверить Богрову, так как в прошлом тот уже не раз проявил себя как вполне надежный агент. Он установил наблюдение за квартирой Богрова, дав тому возможность свободно передвигаться по городу. 29 августа Богров подбирался к Столыпину во время прогулки по парку, а днем 1 сентября приблизился к нему, когда тот фотографировался на ипподроме, но пока ему не удавалось подойти к жертве настолько близко, чтобы было удобно произвести выстрел.

Охранка, основываясь на угрожающей информации, предоставленной Богровым, рекомендовала премьер-министру не появляться на публике без охраны, но Столыпин пренебрег этим предостережением. Он вел себя как человек обреченный, покорившийся своей участи, уже не видящий, ради чего ему жить, и как будто даже искал мученического конца.

Между тем время работало против Богрова: спектакль, который давался в городском театре вечером 1 сентября, мог оказаться последним шансом. Однако из-за усиленных мер безопасности и повышенного интереса публики билеты достать было очень трудно. Тогда Богров обратился за помощью прямо в полицию, заявив, что опасается-де за свою жизнь, если по его доносу будут арестованы указанные им террористы, а он не сможет представить убедительного алиби. А лучшее алиби – билет в театр. Билет ему вручили лишь за час до начала спектакля.

9 сентября, после недели допросов, Богров был предан киевскому военному суду, который вынес ему смертный приговор. Он был повешен в ночь с 10 на 11 сентября в присутствии свидетелей, которые хотели убедиться, что казнен будет именно Богров, а не подставное лицо из «смертников», ибо о тесных связях Богрова с полицией было уже широко известно.

Как только выяснилось, что проникнуть в театр Богрову помогла сама полиция, распространились слухи, будто он действовал с ведома правительства. И эти подозрения не стихли по сей день. Главным подозреваемым был и остается генерал П.Г.Курлов, начальник жандармского корпуса, ответственный за безопасность во время визита государя императора и имевший трения по службе с председателем Совета министров111. Это предположение покоится, однако, на весьма шатких доказательствах. Неспособность полиции предотвратить убийство премьер-министра проистекала скорее из вошедшей в обычай практики использования двойных агентов: стоит напомнить, что даже величайшему двойному агенту Евно Азефу тоже приходилось предавать хозяев, дабы заслужить доверие террористов, вплоть до того, что он организовал убийство своего начальника Плеве. Относительно же того, что полиция выдала Богрову труднодоставаемый билет в театр, то этот факт прекрасно вписывается в сценарий действий, который Богров сумел внушить полиции. Курлов в своих воспоминаниях писал, что пятью годами ранее в сходной ситуации киевская охранка впустила в городской театр двойного агента, чтобы предотвратить покушение на генерал-губернатора112. При пристальном рассмотрении теории о правительственном заговоре против Столыпина оказываются несостоятельными. Поскольку все были вполне уверены, что премьер-министра ждет скорая отставка, его врагам не было нужды прибегать к насилию, чтобы избавиться от него, тем более если учесть, что главные подозреваемые в этом преступлении, то есть жандармские чины, сильно бы рисковали: Богров, стремясь оправдаться, мог выдать своих сообщников. Но сам факт, что царских сановников можно было заподозрить в организации убийства председателя Совета министров, говорит о ядоточивой атмосфере, царившей в Российской империи перед самой ее кончиной.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю