Текст книги "Гибель химеры (Тайная история Погорынья)"

Автор книги: Павел Клюкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 5. Конец августа 1125 года. Ратное

Мишкины ночные похождения при приеме отроков в Перуново братство не привели ни к чему хорошему, незалеченные толком раны воспалились, и наутро после возвращения в Ратное он свалился в горячке. Настена, срочно вызванная встревоженным Корнеем, как и в прошлый раз устроила воеводе погорынскому серьезную взбучку. С трудом приведенный в сознание Михайла только недоуменно вглядывался в окружающих и, казалось, не мог понять, где он.

Мать Юльки? А кто же мне только что говорил:

«Что же, вы, батенька, себя не бережете? Скажите спасибо, что мы сумели аппаратуру усовершенствовать и научились „путешественников“ назад возвращать. Кстати, за вами должок – посылок так и не было. Придется, голубчик, еще разок в двенадцатом веке побывать. И уж теперь-то не поскупитесь, Михаил Андреевич!»

Разве это не Максим Леонидович был? Блин, привидится же такая чепуха! Крепко же меня, приложило, что я доктора, как наяву разглядел!

Лекарка напоила больного горько-вяжущим отваром каких-то трав и категорически предписала полный покой. В результате Корнеем на внука был наложен очередной «домашний арест».

Казалось бы, несколько дней Академия могла и обойтись без председателя своего Совета. Но не тут то было. Уже через день в Ратное верхами приехали Дмитрий с Петькой, рассказавшие об очередной напасти. Услышанное крайне не понравилось Мишке, вынужденному безвылазно лежать в горнице, да к тому же сплошь замотанному в тряпки, пропитанные пахучими лечебными отварами. Оказалось, что вот-вот готовы были остановиться учебные занятия по письму и арифметике во всех десятках. В отсутствие Михайлы некому стало давать задания и проверять правильность ответов.

– Я пока велел всем десяткам написание всех буквиц повторять, но этого надолго не хватит, – сокрушенно покрутил головой Дмитрий. – А у нас в Академии даже Псалтиря нет, чтоб было что читать и откуда списывать.

– С моими чуток полегче, – я их пока в помощь Илье и Демьяну определил, – озабоченность Петра была не меньше. – Проверять запасы на зиму да списки потребного составлять. Но все равно – еще день-два и учить будет нечего.

– Да, задача, – пришел Мишкин черед призадуматься. Думал он, впрочем, недолго – Ладно, Петь, сходи-ка бересты принеси и писало.

Вот ведь засада! Как хорошо было в мое школьное время – взял задачник и решай задачи, номера которых назвал учитель. Или по правописанию тексты переписывай. Стоп, стоп! А ведь кажется хорошая идея – пока с учебниками полный швах, сделать сборники упражнений по разным предметам. Хотя бы по двум на первое время: письму и арифметике. А потом и до семи свободных искусств дойдем. Только вот не разорваться же мне на все десятки. Значит, помощники нужны, а где их взять? Это в Киеве или Константинополе хорошо – ученых, и монахов и мирян, пруд пруди. А здесь в Ратном? Я да отец Михаил, и оба немощные. Нужно, стало быть, чтобы одни ученики учили других. Как же это называется? Американская система, кажется? Ладно, с десятком учеников я справится смогу, а заодно и учебных пособий можно будет наделать. Только сколько же это бересты для обучения уйдет? Или можно чем-то заменить? Вроде раньше на восковых дощечках писали. Да, пожалуй, самое оно – многоразовая тетрадь. А на бересте сборники упражнений будем делать, чтобы в Академии оставались – сразу для следующих поколений учащихся задел. Ну, вы и голова, сэр Фокс, – сразу видно компенсируете телесную немощь повышенной мозговой активностью!

– Минь, вот, смотри, принес. Только как же ты весь в повязках писать-то будешь?

– Нет, это вы сейчас писать будете. Я сейчас несколько загадок на числа придумаю. Ну, как в Турове примерно. А завтра по десяткам нужно будет сначала дать переписать их каждому, да после и решить.

– А на чем переписывать, на бересте? Так много надо, – Петр, оправдывая свое купеческое происхождение, сразу озаботился писчими принадлежностями.

– Сначала на бересте. Мить, бересты надо бы побольше заготовить. Передай Демке – пусть к Сучку пошлет узнать, где ее можно заготовить, да и начинает запасаться. А еще надо вощаницы заготовить. По две на каждого отрока – одна для письма, а другая для чисел.

– Ага. Я видел, какие они бывают, – тут же подхватил мысль Петька, – сделаем. Только воску много нужно будет – попроси Корней Агеича, он тебе не откажет. А я схожу к плотникам, что стольцы делают и договорюсь, чтобы нам отпилки от дощечек, пригодные для сего дела оставляли. У них там много всякого – в основном Плаве на растопку идет.

– Так вот, завтра вот еще что сделать нужно будет – в каждом десятке отберите по два отрока, больше других к счету и письму способных. Назовем их старшими учениками. И каждый день половину отправляйте сюда – со всеми письменными принадлежностями. Я им новые задания придумывать буду по письму и по счету. А они запишут, и на следующий день каждый своему десятку и растолкует, что к чему и проверит, как у них ученье идет. А в это время вторая половина «старших учеников» будет новые задания записывать. Только пусть исписанную бересту не выкидывают, а по порядку складывают. Мы из отдельных частей маленькие книжицы для обучения будущих учеников сделаем.

– Ладно, все понятно, Минь. Все сделаем. Давай, говори, что писать, сейчас быстро запишем и поедем назад, чтобы в потемках не возвращаться. А ты завтра жди, с утра как раз и пришлем «старших учеников», до обеда они точно здесь будут.

Полночи Мишка ворочался с боку на бок и все не мог заснуть – ужасно чесались воспалившиеся раны. И хотя умом он понимал, что это один из признаков заживления, но так и хотелось сорвать все повязки и всласть начесаться или бултыхнуться в прохладную воду Пивени – смыть с тела жаркий пот и лечебную мазь. Но кроме телесной доставала еще и умственная чесотка – Михайла лихорадочно вспоминал задачи по арифметике для начальной школы из той, прошлой, жизни. Только когда за окошком начало немного светать он смог забыться коротким беспокойным сном.

Утро следующего дня выдалось просто ужасным. Во-первых, Мишка так и не сумел выспаться, разбуженный доносившимися со двора голосами. Во-вторых, от болезни и недосыпания у него страшно разболелась голова. Ну и, наконец, никак не оставлял этот проклятущий зуд. Поэтому появившихся в дверях Роську и Юльку он встретил весьма неприветливо:

– Вы чего теперь: каждый на меня глазеть будет приезжать?

– Ты чего, Миш? – Роська удивленно поднял брови. – Сам же вчера Дмитрию велел учеников привезти. Вот мы и отобрали из каждого десятка. А еще, ну чтобы больше порядка было, придумали каждый раз с ними нового урядника отправлять – старшим. Моя сегодня очередь. Ну, а…

– А я на тебе учиться приехала, – перебила его Юлька. – Мне тоже надо. Посмотреть вот, как таких раненых дураков лечить, которым на одном месте не сидится. До такой степени, что чуть до огневицы не доходит.

Чудеса, от ее голоса даже куда-то уходила головная боль и Мишка ловил себя на мысли, что слушая ее невольно расплывается в улыбке.

– Ладно. Роська, я пока ему повязки сменю, а ты за Корнеем Агеичем сходи, позови его сюда.

– Ага. Я мигом слетаю.

– А ты чего улыбаешься? – напустилась юная лекарка на Мишку. – Или, думаешь, бессмертным стал? И тебе никакие раны нипочем? А ну-ка, вспомни, как вон Роська мучился.

– Стоит мне на тебя, Юленька, посмотреть, как сразу легче становится, а если еще и за руку возьмешь…

– Балаболка, – девушка, улыбнувшись, отвесила ему легкий подзатыльник. – Помолчи, пока я повязки менять буду.

Она достала из привезенного узелка маленький горшочек, и по горнице разнесся резкий запах лекарственных трав. Оба на некоторое время примолкли.

Когда спустя некоторое время Корней в сопровождении Роськи вошел в горницу, перевязка подходила к концу.

– Ну, что, лекарка Юлия, жить будет? – Воевода Погорынский намеренно обращался к ней преувеличенно серьезным тоном. – Или, может, Бурея позвать? Чтоб долго не мучился?

– Будет, будет, – Мишка так и не понял осознанно она скопировала интонацию Настены или нет – если только хотя бы седьмицу никуда выходить не будет и с отроками слишком долго трепаться.

– Да я не трепаться, я им задания по грамоте и числам даю, чтоб учеба не прекращалась.

– Ага. А кто совсем недавно про греческого мудреца весь вечер рассказывал, что вражеские корабли зеркалами сжег? Как вот там его… Архи…

– Архимед. И ничего не весь вечер. Да и до моей болезни это было.

– Так раны-то у тебя и тогда уже были, – поддержал юную лекарку Корней. Видно в памяти у него крепко засел тот предыдущий случай с болезнью старшего внука. – А для раненого силы сохранять – первейшее дело. От работы языком тоже, бывает, так устаешь, что только бы до лавки добрести.

– А Назарка потом целый день к девчонкам приставал, – хихикнула Юлька, – все зеркальце выпрашивал. А как выпросил – полдня пытался щепки поджечь, пока Кузьма на него не наорал и зеркало не отнял.

– Значит так, внучек. Дмитрий мне вчера доложил, о чем вы тут говорили. Я с утра у отца Михаила побывал и попросил помочь наставить отроков в чтении и письме. Ему, правда, тоже нездоровится, но добро он дал. Так что половина приезжающих будет у тебя числа учить, а остальные у священника. Как он сказал – сначала прочитают молитву, потом разучат накрепко, а затем и переписать попробуют. А заодно и по хозяйству святому отцу подмогнут, ну, это уж Алена там распорядится – она им бездельничать не даст. Заодно и в вере Христовой он их наставит. Так что давай, урядник Василий, дели с тобой прибывших кому куда: кто здесь будет, а кто к церкви отправится. А в следующий раз поменяются.

– Слушаюсь, господин воевода.

– Деда, а еще нам воск для вощаниц нужен и, обязательно, пергамента достать. В Академии для молитв в часовне хотя бы Псалтирь требуется. Сами книги покупать – разориться можно, а так мы у отца Михаила бережно перепишем да сошьем – вот и своя готовая будет. Все не так дорого.

– Гм. Ладно, воск Младшая стража в походе взяла – можете часть для себя оставить. Дозволяю. А вот с пергаментом надо подумать. Когда Осьма приедет, с ним поговорю, как лучше дело решить. Ну и с кожевенниками нашими побеседовать стоит, может, они что-нибудь присоветуют.

– А пока твои ученики не пришли, тебе с утра поесть хорошенько надо и вот гостью покормить, – тут дед заговорщицки посмотрел на внука и еле заметно подмигнул.

– Ой, не надо, Корней Агеич, – сразу покраснела юная лекарка, – я домой пойду, у мамы и поем.

– Надо, надо! Кроме того, за болящим и пригляд нужен, вдруг ему какой еды нельзя, кто ж, как не лекарка за этим присмотреть должна. Так что посиди с ним, а я пойду, распоряжусь принести вам сюда, – с этими словами он повернулся и вышел из горницы.

Все дела на подворье у Лисовинов Юлька уже сделала, а просто посидеть и поговорить с Мишкой в ближайшие несколько часов не представлялось возможным, тот был вовсю занят с приехавшими учениками. Поэтому после совместного завтрака юная лекарка решила сходить проведать Настену, порасспросить о новостях Ратного, да и самой рассказать матери, что нового произошло в Академии. Настроение у нее было под стать светлому летнему небу – ясным и радостным, и даже на косые взгляды и неразборчивый шепоток в спину тетки Варвары она не обратила никакого внимания.

А вот громкие мальчишеские голоса, доносившиеся из-за забора усадьбы Ефрема Кривого, заставили ее сбавить шаг и прислушаться.

– А я говорю, что струсил и сбежал этот ваш Журавель. И скоро сотня и Младшая Стража в новый поход за болото пойдут. Всех остальных там попленят и холопами сделают.

– Ага, как выдернули все перья у Журавля из хвоста, так он и не вернется больше. А еще я слышал, что дядька Данила говорил. Дескать, всех холопов в новое пешее войско соберут. А все ратники в нем десятниками да полусотниками будут. Вот и мы чуть подрастем и тоже командовать будем. Вон, как Сенька. Чем мы хужее его?

Юлька сразу узнала неразлучную сладкую парочку. Старший – Сережка по прозвищу Бычок. Парнишка вымахал на полголовы выше сверстников, никому не уступал в драках и отличался редким упрямством. Юлька улыбнулась и вспомнила, как Михайла, услышав несколько раз рассуждения Бычка о «стене копий» да о рвах и завалах против конной рати, рассмеялся и проговорил:

Мужик, что бык,

Втемяшится ему какая блажь,

Дубьем ее оттудова не вышебешь.

Второй – Ингварка Котень, его неразлучный приятель. В одиночку в разговорах с другими он напоминал ласкового домашнего кота, разве только не мурлыкал и не терся о ноги собеседника. И в тоже время, в кампании Бычка по любым вопросам поддерживал своего старшего друга.

Третьего из говорящих Юлька не узнала. Это был кто-то из новеньких.

– Радуйтесь, радуйтесь. Вот посмотрим, что вы запоете, когда Журавель сюда к Ратному придет и спалит тут все. Боярин не такой человек, чтобы обиды прощать.

– Ха, придет. Да Младшая Стража их из самострелов как курей перебьет. А воевода Корней с сотней оставшихся конями в землю втопчет.

– Вот-вот, слышал я, как у болота пробовали втоптать, да еле живыми ушли. А уж как САМ пожалует, точно так просто не отделаетесь.

– И все ты врешь, Аспидка! Смотри, расскажу воеводе о твоих речах поносных – не сносить тебе головы!

– А я и воеводы ждать не буду, сам башку сейчас откручу! – ну вот уж этого юная лекарка допускать не собиралась. Толкнув калитку и войдя вовнутрь, она уперла руки в боки и уставилась на Бычка пронзительным немигающим взором.

– И не стыдно тебе, Сергий, увечных обижать? Али не видишь, что у него нога до сих пор в лубках? – и действительно, третий парнишка – лет десяти, с неловко вытянутой ногой, сидел на низенькой скамеечке. Вокруг него лежали нарезанные лозинки и заготовки корзинок – паренек помогал Ефрему в этом нехитром на первый взгляд деле.

– Да я что, я ничего, – покраснел и смутился Бычок, делая на всякий случай шаг назад от разъяренной лекарки.

– Ничего? А кто корзинку запинал, аж в другой угол двора? Или это твоя работа, Котяра? – звонкий подзатыльник был слышен, наверное, на другом конце Ратного. – Ну-ка, бегом неси ее сюда.

Пристыженный Ингварка молнией метнулся и принес корзинку, пробормотал что-то неразборчивое и вылетел со двора. Бычок попытался еще что-то сказать, но, поглядев в лицо Юльке, счел за благо молча ретироваться за приятелем.

– Спасибо тебе, – парнишка встал, опираясь на палку, прохромал вглубь двора, вынес и протянул Юльке небольшую новенькую корзинку. – Как раз, будет, куда лечебные травы складывать.

– Как же ты так просто даешь? Небось, родители тебя заругают?

– А убили всех моих. И отца, и мамку и сестренок двух. Так что ругай меня теперь, не ругай – хуже не будет. А дядька Ефрем, он хороший. Слова не скажет, что я лекарке корзинку подарил. Тем более мамка твоя, Настена, помогает всегда, когда ему худо становится. Да и мне ногу лечит.

– А как ты у Ефрема-то оказался?

– А он меня взял, когда полон делили. Меня, обезножевшего, никто брать не хотел. Я так один и оставался. А Ефрем узнал и пришел к Аристарху. У меня, говорит, и жена и дети все в одночасье в мор померли. Так раз никому паренек не нужен, отдайте мне его – на воспитание. Будем два увечных на пару поживать: два его глаза – к моему одному, а две мои ноги – к одной его. Так и выпросил. Я вот ему помогаю корзины плести разные. Он как раз за новой лозиной пошел. А тут и эти двое заявились. Когда Ефрем дома они сюда заходить опасаются. Но сейчас видно видели, как он к Пивени пошел, ну и вот… – он мотнул головой на разбросанные заготовки.

– Ладно, садись, тебе с раненой ногой стоять долго нельзя. – Юлька подошла и насильно усадила его на скамеечку, затем стала быстро собирать и складывать рядом раскиданные прутья. – Жаль, я Котяру просто так отпустила. Надо было его заставить все собрать. Да еще и прутом пройтись, чтоб неповадно было.

– Спасибо тебе, Юля. И тете Настене благодарность передай, скажи, нога уже меньше болит. А если корзинки или короба вам понадобятся, ты только скажи.

– Ладно. И тебе спасибо на добром слове. Выздоравливай, – последние слова лекарка произнесла, уже выходя со двора и закрывая калитку.

Мать Юлька увидела, еще не войдя на родной двор. Настена стояла у калитки и что-то старательно втолковывала Февронье, а та казалось и не слушала лекарку вовсе. Вся занятая своими, сразу видно очень приятными, мыслями. Но увидев Юльку, обе женщины немедленно свернули разговор.

– Иди, и помни, что я тебе сказала!

– Спасибо тебе, Настенушка! Век буду благодарна, – Феврония низко поклонилась и заспешила прочь.

– Мам, чего это вы? Или тайны какие от меня? – дочка недоуменно взглянула на мать.

– Ничего, ничего, Гунюшка! Женские болести у нее были. Вот и с детишками никак не залаживалось. А сейчас вроде помогло мое средство. Только пока никому говорить не надо, чтоб не сглазить. Тьфу-тьфу-тьфу! – Настена плюнула три раза через плечо и для верности троекратно постучала по дереву. – Пойдем, поснидаешь со мной. Как раз щи уже доспели.

– Не, мама! Я уже у Лисовинов поела. Корней Агеич чуть не насильно заставил с Мишкой позавтракать. Сказал – завтрак. А натащили всего, как на десяток ратных. Насилу съела. До сих пор отдышаться не могу. Ты кушай, а я просто рядышком посижу.

– А чего там с Михайлой? На поправку дело идет? – входя в дом и вытаскивая из печи горшок со щами, спросила Настена. Как бы между делом она налила себе миску, отрезала ломоть хлеба и приготовилась слушать дочку, зная, что рассказ о ее избраннике предстоит не из коротких.

– Ну, как ты и учила, мам, я ему перевязки сделала и велела лежать не вставая. Но его разве удержишь? Вот ведь знал, что надо поберечься – и все равно мотался все эти дни.

– Так ведь первый поход. Как же не отпраздновать?

– Ну, вот и допраздновался. А теперь хоть и лежит – Корней Агеич пригрозил его привязать к лавке, если вставать попытается, но все равно не угомонится. Теперь придумал ребят из Младшей Стражи письму да счету учить лежучи. Он им говорит, что писать надо, а они за ним все задачки на бересту записывают, а потом свои десятки учить должны. Хорошо хоть отец Михаил согласился часть ребят сам письму учить.

– Ничего. Языком болтать не мешки таскать. Я тоже завтра зайду, проведаю его, да напомню Корнею, чтоб не давал Мишане увлекаться.

– Мам, а я вот чего подумала. А может нам тоже наши знания записать. Чтобы не пропало ничего? И Матвейка тот же мог бы учиться. И мои девчонки-помощницы.

– Ох, и глупенькая же ты еще у меня.

– И ничего не глупенькая, небось, шестое поколение лекарок уже.

– Ну, а раз шестое поколение лекарок уже, то должна знать, что на одно явное знание существуют два сокровенных. Которые в нечистые руки отдавать никак нельзя. Вдруг кто-то захочет их во зло людям обратить? Вот и бережемся мы, проверяем, тот ли будущий хозяин у тайного знания?

– Как Иппократос, ромейский отец лекарей?

– Я про такого и не слыхала! А ты про него откуда знаешь?

– Мне Мишка как-то давно рассказывал, что жил такой больше тыщи лет назад. Никому в помощи не отказывал. Множество учеников у него было, потому и прозвали его отцом лекарей. И еще он клятву лекарскую придумал: «В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного. Чтобы при лечении я не услышал касательно жизни людской, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной». Ну и много другого всего. Я запомнила плохо. Но все только о пользе страждущих.

– Великий мудрец, стало быть, этот лекарь был. Вот ты бы у Михайлы попросила записать клятву эту. Перенимать хорошее, доченька, ни у кого не зазорно.

– Конечно, мам. Я сама запишу или Матвейку попрошу, он уже писать здорово навострился, даже лучше меня. Да вот прям сейчас и пойду, если Мишаня не занят, он мне не откажет, – Юлька подошла к двери, да испуганно ойкнула. – Ой, мам, засиделись мы как. Того и гляди, ребята без меня в Академию уедут. Мне одной тогда пешком добираться придется.

– Ну, беги быстрее, Гуня. И не беспокойся за Мишаню. Пригляжу я за ним. Все хорошо будет.

– Спасибо, мама! Ну, все. Бегу!

На следующий день, после обеда, когда Мишка, проводив учеников, собирался было вздремнуть, в дверь неожиданно постучали.

– Входи, кто там еще?

– Здрав будь, Михайло Фролыч. Можно по делу к тебе?

– Заходи, конечно, Арсений. Я уже опух от лежания, да Настена велела мне не вставать. А дед наказал холопам не выпускать из дому ни под каким видом. Скукотища, хоть волком вой. Да входи же, какое ко мне дело у тебя?

– Ну, не совсем у меня. А дело свадьбой зовется, – с этими словами Арсений втащил в горницу упирающегося Герасима и начал рассказ.

Оказалось, что на ближайшее воскресение Корнеем была назначена свадьба Герасима и Софьи. На возможно более быстром венчании, почти сразу после окончания поста, настоял отец Михаил, стремившийся закрепить влияние Христа в двух юных душах, и аллегорически показать пастве торжество спасения христиан из плена язычников. Не меньшее значение предавал этой свадьбе и воевода Погорынский. Подготовив для бывшего проводника по Журляндии свадебный подарок – дарственную на новую избу рядом с Академией, Корней этим широким жестом ясно давал понять всем, что награда за верную службу Погорынью и его воеводе не заставит себя долго ждать.

– Вот и сам посуди, Михайла – свадьбу-то затеяли, а как все по обычаю сделать? Ни сватов не засылали, ни хозяйство жениха не смотрели, ни о дне свадьбы с родными не сговаривались.

– А как все делать, если родные за болотом остались? – робко подал голос Герасим.

– Ну, положим, сватами мы всей дружиной ездили, – Мишка откинулся на подушки и устроился поудобнее. – А в остальном надо придумать что-нибудь.

– Вот наш десяток и решил, что раз вместе мы в поход ходили, помочь вскладчину и свадьбу справить. Корней Агеевич согласился посаженным отцом на свадьбе быть и от себя бочонок вина выставляет.

– Это того, что мы на винодельне захватили?

– Ага, – улыбнулся Арсений, – Фаддею Чуме с Буреем оно очень по вкусу пришлось. Говорят для свадьбы – самое то.

Так вот. Меня дружкой жениху выбрали. А дальше загвоздка вышла. Софья-то его у нас в Ратном никого не знает. Сейчас она пока у Алены живет, и подружек у нее нет. Но нужно же девичник какой-никакой устроить, да и с нарядом невесте помочь. Ты бы попросил Анну Павловну, она тебе не откажет. А расход мы вскладчину возместим, если что.

– Даже и не думайте про возмещение. Я ведь тоже в том походе был. Давай я письмо маме напишу, а вы берите Софью и везите ее в Академию. Там как раз и платье приготовят и девчонки девичник устроят на славу. А утром в воскресенье поедете туда свадебным поездом за невестой.

– Здорово придумал. Как будто мы невесту с Академии берем. Тогда на второй день гулять туда и поедем. Вот почти все как по обычаю положено и будет. Давай, Гераська, беги за Софьей. Сейчас Михайла письмо напишет, и поедем.

В воскресный день небольшая церковь в Ратном была забита до отказа, так что яблоку было негде упасть. Многие из тех, кому не хватило места, стояли на дворе, прислушиваясь к звукам, доносящимся изнутри, и терпеливо дожидаясь конца церемонии. Мишка, памятуя о своих ранах тоже остался на улице, хотя ему и хотелось посмотреть на молодых в церкви. Но… как вспомнится запах лекарственных повязок, и угроза Настены закутать его в них еще на полмесяца и сразу любопытство пропадало.

А почти все население Ратного собралось посмотреть на эту нечаянную свадьбу беглецов из журавлевских владений. К праздничному торжеству была причастна половина Ратного и поэтому гуляниям предстояло быть не на один день.

Да гульба, собственно, уже и началась с того момента, когда Бурей, Фаддей Чума и Сучок, взявшись за руки, перегородили дорогу свадебному поезду. И ни за что не соглашались пропускать молодых к церкви без выкупа. От всего, что ни предлагал Арсений, «святая троица» дружно отказывалась. Положение спас Аристарх, подошедший от церкви разузнать, в чем причина задержки. Он распорядился выкатить из подвала заветный бочонок и вынести пару ковшей. Донельзя довольные «вымогатели» тут же пристроились на лавочке, потеряв к свадьбе всякий интерес. Правда, при этом они не отказывали никому, наливая всем, кто подходил к ним выпить за счастье молодых.

А свадебный поезд тем временем проследовал к церкви, где сам воевода Корней с иконой благословил молодых, которых девки осыпали хмелем. Меж тем Арсений щедро оделял ребятишек, сбежавшихся полюбоваться на свадьбу, специально испеченными Плавой фигурными медовыми пряниками.

Все это Михайла вспоминал стоя невдалеке от входа в церковь, из которой тем временем донеслись последние слова священника, в которых тот выразил глубокую благодарность архистратигу Небесных Сил архангелу Михаилу за помощь в избавлении молодых супругов из пут языческих.

На воеводском подворье где были расставлены свадебные столы, отец Михаил благословил трапезу и отпив немного вина из поднесенного кубка (для него специально припасли освященное монастырское вино) попросил молодых не зазрить, что из-за нездоровья не может побыть подольше на их празднике. Затем он попросил Мишку проводить его до дома. Уже отходя от ворот, они услышали мелодию, что играли музыканты Артемия и звонкие девичьи голоса:

 
Разлила-ась, разлеле-еялась,
По лугам вода вешняя,
По болотам осенняя,
Унесло, улелеяло
Со двора три кораблика:
Уж как первый корабль плывет —
С сундуками кованными,
А второй-то корабль плывет —
С одеялы собольими,
А уж как третий корабль плывет
Со душой красной девицей…
 

– Давно хотел просить тебя, сыне мой, рассказать о вашем походе на земли языческие, – начал отец Михаил, присаживаясь на постель и в изнеможении откидываясь на подушки. На лбу у него выступила испарина, а по лицу пошел лихорадочный румянец – сразу стало видно, как нелегко болящему священнику далась сегодняшняя служба. – И о встреченных вами жителях, что в тайне и с опасностью для жизни блюдут там веру в Господа.

– Да я мало что об этом рассказать могу, это больше у Герасима надо спрашивать и жены его, они же там жили.

– Ничего, рассказывай что знаешь. Я потом с ними еще поговорю, какие-нибудь подробности выведаю, но они, в основном, о своих селениях рассказать смогут. А ты ведь почти по всей земле прошел отроками командуя. Да и от деда своего не мог в походе не поднабраться опыта и сведений полезных.

Слушая рассказ Мишки, священник полуприкрыл глаза и, казалось, даже задремал. Но нет, отдельные вопросы и замечания, которые он бросал своим тихим голосом, ясно дали понять бояричу, что слушают его со всем вниманием и сосредоточенностью.

– Жалко не довелось вам поговорить с отцом Моисеем. Вот уж кто подвиг творит, с опасностью для жизни неся свет истинной веры в души заблудшие, – заметил он, услышав о тайных собраниях тамошних христиан. – Обещай мне, Миша, что коль будет у вас такая возможность оказать ему потребную помощь.

– Клянусь, отче.

– Да, порадовал, ты меня своим рассказом, порадовал. А еще радуюсь я, видя, как приобщаются твои отроки через письменное ученье к свету веры Христовой. Вот только скажи ты мне, когда ты с отроками по вечерам беседы познавательные ведешь, откуда ты свои берешь рассказы?

– Что-то от тебя запомнил, о многом дед рассказывал, в Турове у дядьки Никифора кое-что прочитал.

– А от Нинеи ничего не перенимал? Что краснеешь? Ты же похаживаешь к ней или неправда сие?

– Она ведь владелица тех земель, где Академия архистратига Михаила стоит, как же я могу не приходить к ней, если она зовет. Но ничего против веры Христовой я от нее не слышал, отче.

– Силен и лукав Враг Господа нашего, часто всякими окольными путями он действует.

– И потом, отче, я же отрокам о древних временах, когда Господь наш Иисус Христос еще не рожден был, рассказываю, когда все люди еще язычниками были, как же тогда быть?

– Сей вопрос, Михаиле, давно многих отцов Церкви нашей занимал. И соборно признано было, что те знания, которые к пользе Господа нашего, хоть бы и язычниками добыты были, надо всячески постигать и развивать. НО. Берегись при этом соблазнов дьявольских, коими смущать может сей Враг души людские, искажая дарованные Богом знания и сея сомнения в неокрепшие души.

– А как разобраться-то мне, отче?

– Ты ведь знаешь, что я постигал науки в Царьграде? – говоря это, отец Михаил встал и подошел к полке с книгами. – Тоже в Академии при храме святой Софии. Там все книги отмечены благодатью божией и благословеньем патриарха.

– Вот, держи, – с этими словами он выбрал одну за другой три книги и передал их Михайле. – В свое время я суетное земное богатство променял на нетленные сокровища знания и служения Господу. И ни разу не пожалел об этом. Надеюсь, и тебе сии книги помогут в богоугодном деле приобщения отроков к знаниям.

– Топограф христиански мастера Космы, прозвищем Индикоплов, – прочитал Мишка.

– Когда отрокам в вечерних беседах о дальних странах сказывать будешь, вот из этой книги знания и черпай. Козьма спервоначала купцом был, вроде твоего дядьки Никифора, много разных дальних стран объездил, а затем, когда святым иноком стал, написал сей труд с описанием всех диковин стран этих.

Второй книгой был тяжелый увесистый том в коричневом переплете.

«Στοιχεῖα» [3]3
  «Στοιχεῖα »– «Начала»
  «????????????????????????» – "Точка есть то, часть чего ничто (Точка есть то, что не имеет частей)»
  «?????????????????????????????????'????????????????????» – – «Прямая линия есть та, которая равно лежит на всех своих точках»


[Закрыть]

«????????????????????????»

«?????????????????????????????????'????????????????????»

– Греческий? – в смятении произнес Михайла, – А что же я пойму-то?

– Значит, настало время для тебя греческую молвь учить. И не перечь мне. Святое писание и труды величайших отцов церкви святой на сем наречии написаны. Книги величайших мудрецов древности також. Нельзя тебе в невежестве сем коснеть. Приходи, как сможешь ко мне, я тебя в меру сил своих наставлять буду. И эти две книги об исчислении помогу понять.

– Отче, но ведь я как отлежусь, вынужден буду из Ратного уехать, как заниматься тогда?

– А что у тебя в Академии отрок есть, греческою молвью владеющий, знаешь ли?

– Нет, откуда?

– Ну вот, видишь, и тебе тоже о своих отроках надо еще многое узнать. Сей отрок, имени только вот не вспомню никак, уже с отцом ездил в торговые поездки. Отец у него с Корсунем торгует, вот и разговаривает по-гречески, а сын от него научился, хоть и не совсем еще. Даже немного читать, как он мне сам сказывал, может. Вот его тогда будешь присылать ко мне, а от него и сам понемногу учиться будешь.

– Отче, – в дверях показалась могучая фигура Алены, – ты совсем себя загнал, смотри какой бледный весь. Целый день на ногах, а хоть бы маковую росинку… И ты, Михайла, хорош – сам небось к свадебному столу сейчас пойдешь, а святому отцу что сил подкреплять не нужно? Смотри, у меня! Был бы ты здоров, давно бы уже сама взашей прогнала! Но с больным рукоприкладствовать грех. Придется тогда Корнею и Настене пожаловаться!