Текст книги "Гибель химеры (Тайная история Погорынья)"

Автор книги: Павел Клюкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Муку-то в пути особо не поешь.

– Правильно мыслишь, боярич! Вот потому-то сейчас по всему селу бабы хлебы пекут, мужей в дорогу собирая.

– А нас как же?

– Про нас воевода еще с утра распорядился. Но ты считай давай. Поход не меньше, чем на седьмицу, стало быть, всего семьдесят пудов хлеба надо.

– Минимум.

– Чего? – мужики удивленно воззрились на Мишку.

– Минимум. По-нашему – самое меньшее. Есть еще максимум – самое большее. Это когда нужно одним словом назвать, ромеи эти два слова придумали.

– Тьфу, язык сломаешь. Микси… Я уж буду по нашему, по привычному. О чем это мы? – Илья немного помедлил, отыскивая потерянную нить разговора. – Да, так вот. Семь десятков пудов.

– А мы, когда из Турова ехали хлеба и не брали почти. Все больше кашу с мясом варили…

– Так ведь это ежели возможность такая будет! – снисходительно усмехнулся Алексей. – Коли надобно незаметно идти, либо ворога без устали преследовать – не до костров совсем. Но для обоза, что каша, что хлеб или там сухари ведь без разницы. Так, Илюха?

– Ну, можно считать половина на половину в дальнем походе идет – мешок крупы на мешок сухарей. Давайте здесь так же прикидывать, а общий вес таким же останется. Но, не сбивайте меня, Христа ради! Мы о телегах говорили. На одну влезает пудов двадцать пять, много тридцать. Вот уже три нужно. А еще овес…

– Не еще, а перво-наперво! Это людишки могут пару-тройку дней поголодать, – Рудный воевода был предельно серьезен. – А коня попробуй не покорми разок!

– Дядя Леша, но ведь трава-то, гляди. Пусть и осенняя, но разве не хватит?

– Когда на вольном выпасе гуляют, то и хватит, пожалуй. Но ведь им на себе всадника, да груз везти целый день. И резвость для боя или погони сохранять надобно! А потому без овса либо ячменя не обойтись никак. Помню, когда на Пороги ходили считали пуд овса на три дня.

– У нас лошадей две сотни, да еще обозные… На семь дней, – Мишка быстро прикинул в уме, – полтысячи пудов. Ничего себе!

– А ты как думал! Да добавь всякое остальное – вот тебе двадцать пять телег только для Младшей Стражи надобно. А для всех – и пятидесяти мало будет. Но это пусть у Бурея голова болит, а я пошел наши телеги ладить, – Илья кивнул Мишке с Алексеем и исчез в лабиринте хозяйственных построек боярского подворья.

Не прошло и пары мгновений, как откуда-то сбоку выскочила кухонная девчонка и затараторила:

– Боярыня Анна Павловна велит передать, что все уже готово на поварне. И она ждет к трапезе старшего наставника Алексея Дмитрича и боярича Михаила Фролыча.

Как же так? Она же оставалась в Академии? Или случилось чего? Стоп! Спокойно! На меня же смотрят со всех сторон. Нельзя как маленькому мальчишке, сломя голову лететь к мамке, а тем более впереди взрослого мужика. Но ничего, сейчас все и разъяснится.

Пока они, ежась от студеной воды и отфыркиваясь, смывали дорожную пыль и усталость, мимо несколько раз шмыгали холопки – стол обрастал блюдами. В горнице к приходу мужчин уже все было расставлено, а от тарелей исходил сытный, вызывающий голодные спазмы в животах, аромат ухи. Только тут Мишка вспомнил, что маковой росинки не держал во рту с раннего утра, и все вопросы разом вылетели у него из головы. Алексей тоже не заставил себя долго упрашивать. Мать же почти ничего не ела, только изредка поднося ложку ко рту, чтобы уж совсем не остужать своих мужчин отсутствием аппетита.

Ее-мое! Ну и дурак же вы, Михайла Андреевич! Она же не ради вас сюда в Ратное примчалась с обозом. Черт, последнее время все до меня, как до жирафа доходит – ведь это, может, их последняя ночь! В прошлый-то раз Алексей чудом спасся.

В общем, берите ноги в руки, сэр, и линяйте отсюда как можно скорее!

– Спасибо, мам, – Мишка отложил ложку и решительно полез из-за стола. – Пойду посмотрю, как Младшая Стража разместилась.

– Хорошо, сынок, – Анна оторвала сияющий взгляд от Алексея, – я распорядилась, чтобы ребятишкам снедный припас холопы отнесли. Ты проследи, чтоб недостатка ни в чем не было.

– Прослежу, конечно. Спокойной ночи, дядя Леша!

Окольчуженная конная змея неторопливо ползла среди убранных полей. Дорога, слегка изгибаясь к восходу, уходила на полночь. Разведчики шедшей впереди походной заставы под командой Стерва то ныряли в овражки, полнящиеся водой после ночного дождя, то прочесывали перелески, стоящие вдоль дороги. Но пока никаких тревожных вестей с головы колонны не приходило, и Мишка немного расслабился в седле, мысленно возвращаясь к утреннему выступлению из Ратного.

Ему все-таки удалось осуществить свою раннюю задумку – провести отроков через село. На рассвете Младшая Стража колонной по три вошла в речныеворота ипристроилась к десятку Егора, ратники которого замыкали процессию, двигающуюся к церкви. Все проулки были забиты провожающими. Только странно было видеть среди возбужденно-радостного большинства скорбные, словно заранее предчувствующие беду, женские лица. Отчего-то стало нехорошо на сердце. «А вернетсяли хотя бы половина?»– мелькнула непрошено-холодная мыслишка. К счастью, додумывать времени не осталось – Зверь рванул и вынесбоярича на площадь перед церковью. Придержав жеребца, Мишка выпрямился в седле и что есть мочи гаркнул:

– Стража, равнение направо!

И склонил голову, в ответ на благословляющий жест отца Михаила. Отроки разом повторили его движения, вызвав улыбку погостного священника отца Симона, как раз вышедшего из церкви. Окропленные святой водой и провожаемые пожеланиями «одоления на враги» пацаны еще сильнее выпрямились в седлах, изображая для девчонок, замерших по сторонам, опытных воинов. И, слава Богу, не видел никто из ребят, как крестили их вслед бабы на возрасте, смахивая непрошенные слезы с глаз.

К полудню следующего дня к рати присоединился десяток Луки, да не один, а в сопровождении дюжины лесовиков. Как пояснил сам десятник – подкрепление из двух ближних селищ подошло сразу же, как местные узнали о захвате Княжьего погоста неизвестными находниками. Вместе с ратными были и двое парней из сенькиного десятка, что ездили гонцами – Лука посчитал более безопасным для них ехать с отрядом.

День уже совсем клонился к вечеру, когда воевода Корней скомандовал привал – до цели оставалась пара часов пути, Колонна неспешно вошла в лес примерно на полверсты, с тем расчетом, чтобы место отдыха не было видно с дороги. Лишь передовой десяток выдвинулся еще ближе к погосту, чтобы вовремя обнаружить любое возможное движение по дороге.

Костров разжигать было нельзя. Ратники обихаживали коней и устраивались, кто где мог, надеясь хоть чуть-чуть подремать перед боем. Наставники обходили отроков, проверяя все ли в порядке, а на отдаленной полянке Корней собрал быстрый военный совет.

Именно тогда – за несколько часов до штурма – Стерв, поддержанный Мишкой, предложил зачистить погост силами опричников.

– Ребятишки обучены добре, не сробеют. Пикнуть ворогу не дадим – перебьем все, что движется!

Сначала им удавалось легко отводить возражения ратнинцев ссылками на успешные действия опричников в Отишии да намеками на жадность взрослых воинов, не желающих отдавать лакомую добычу. Но тут поднялся погостный десятник Кондратий:

– А как твои стрелки будут беглецов различать, кто свой, а кто чужой?

Но ни тот, ни другой не смогли ответить на этот простой вопрос.

– Кхе, слушай, Михайла, команду! – дед сориентировался раньше всех. – Стрелять только по оружным, а если кто бежать будет – не препятствовать!

– Но, как же, господин воевода? – у Стерва от изумления брови поползли вверх. – А вдруг это ляхи, али кто там напал? И мы им даем путь чист?

– Вот следы когда в лесу читать, то тебе, Сте…, Евстратий то бишь, цены нету! А здесь прямо-таки дубовым пеньком выставился! Что если это не вороги будут, а лесовики-полонянники, на осенний торг приехавшие? Ты их семьям виру будешь платить? Да коли бы дело просто в кунах было! Мы ведь так можем со всеми окрестными селищами кровную вражду заиметь. И вместо помощи – они нам стрелу в спину воткнут. Потому запомните мой сказ – бить только по оружным! А за убежавшими ляхами… Кто там грозился охоту устроить, каковой от века не видели?

– Ну, я, – пробурчал охотник, с трудом, но признавая правоту Корнея, – И устрою, дай только срок.

– Не бойся, как погост возьмем, так и придет твое время.

Княжий погост был взят лихим налетом ранним утром. В рассветных сумерках, едва только порозовел край небосвода, Стерв подкрался почти к самому тыну и выстрелом сбил наблюдателя, клевавшего носом на сторожевой вышке. Затем, изловчившись, закинул крюк на верхушку тына и перемахнул по веревке внутрь. Следом сиганули и опричники из «разведвзвода». Всего несколько мгновений потребовалось им, чтобы откинуть засов и открыть тяжелые ворота. А туда уже рвались на всем скаку ратники в сопровождении отроков. И пошла потеха!

Разделившись на две части: одна направилась к боярской усадьбе, другая – к складам у речных ворот, нападавшие частым гребнем прошлись по узким улочкам селения. Выскакивавшие из домов пришельцы не успевали толком поднять оружие, как становились легкой добычей стрел и копий. Некоторые, что посмелее да поумнее, старались выбраться закоулками к тыну и в лес. По таким не стреляли, памятуя жесткий приказ воеводы.

И лишь у самого берега мелкой – всего по пояс взрослому ратнику – речушки Протечи, где приткнулись к пологому спуску две лодьи, вышла заминка. Десятка полтора находников укрылись за опрокинутыми телегами и встретили разогнавшихся всадников дружным «залпом» сулиц. Двое передовых – Егор с Чумой – грянулись о землю, третий – кто-то из числа погостных, не успев отвернуть, дополнил кучу малу. Все бы могло закончиться гораздо хуже, если бы не Арсений, увлекший оставшихся ратников в сторону. Михайла же, спешившись и придержав своих опричников чуть вдали, попытался организовать «огневое нападение», впрочем, без особого успеха – скрытый за импровизированной баррикадой противник был практически неуязвим. Все, чего удалось достигнуть стрелкам – не дать добить своих: Егор спустя короткое время приволок к ним замысловато ругающегося Фаддея. Чума, повредивший ногу при падении с лошади, грозил всяческими карами супротивникам.

– Лука, обойди со своими по другому берегу! – обернувшись, Мишка увидел деда, который, укрывшись за углом хоромины и изредка выглядывая, объяснял десятнику задачу. – Нам придется сейчас стеной идти, а потому надо не дать ворогам строй выставить. Тогда мы их легко сломим! Понял ли?

– Все сделаю. Токмо мне бы еще десяток ребятишек михайловых с самострелами.

– Бери раз надо! – Корней махнул рукой внуку «подойди, мол» – Подбери дюжину стрелков получше, да ступай сам с опричниками. Мы здесь навалимся – враг спину откроет, тут как раз лукам да самострелам самое раздолье.

– Слушаюсь, господин воевода. Разреши выполнять?

– Разрешаю! Ступайте оба. Помните: как в рожок подудят – начинаем приступ.

Отойдя под прикрытием стены амбара от речки, Мишка послал «адъютанта» Антона за вторым десятком, велев побыстрее привести Степановых стрелков к приметной сосне на другом берегу Протечи.

– А ничего, из малого выйдет толк, – одобрительно кивнул Лука, глядя, как ретиво Антоха крикнул «Есть!» и бросился выполнять приказание.

– Так учим же, – отозвался с улыбкой боярич, взлетая в седло.

– И неплохо получается! – легкая усмешка затерялась в рыжей бороде десятника, а его тяжелая лапища хлопнула собеседника по плечу. – Давай за мной!

Но переправившись на другой берег они ничего утешительного не нашли. Обороняющиеся были прикрыты с тыла полувытащенной на берег лодьей. Справа же, откуда, казалось, можно было попытаться достать врага, берег порос густым, почти непроходимым тальником.

– Вот ведь б…,– коротко выругался Говорун, – Софрон, Петруха, давайте сюда. Как рожок пропоет, ударим через речку, прямо им в спину. Русло шагов десять всего и дно – песок. Перемахнем единым броском. Михайла, ты с отроками пойдешь назади и нас прикроешь.

– Лука Спиридоныч, лучше мы по воде кусты обойдем. Там место открытое – стрелять сподручно, а твой десяток…

– Много ты понимаешь…,– встопорщилась рыжая борода в недоброй усмешке, но все споры прервал протяжный голос рожка.

– Урядник Степан, – надрываясь, заорал Мишка, – самострелы к бою! Делай как я!

Речная гладь вскипела от сиганувших за своим старшиной опричников. Тело обожгло лютым холодом, но боярич, крепко стиснув зубы, все продолжал и продолжал расталкивать неподатливую воду. Наконец, стал виден кусок противоположного берега с медленно надвигающейся стеной ратнинских щитов.

– Целься! Бей! – мочи не было больше терпеть сводящий с ума холод, а потому десяток, выпустив болты, рванулся что было сил из речки вперед, туда, где закипала схватка. Последнее, что видел боярич – как обороняющиеся, потеряв двух воинов, резко разворачиваются к реке. И тут…

– Бей! – отброшенный назад, Мишка обрушился в воду, и какое-то время залитые водой глаза не могли разглядеть ничего. Только слух воспринимал свист сулиц, топот бегущих врагов, стоны и предсмертные хрипы отроков, сливающиеся в ужасающую какофонию.

– «Этого не должно быть!» – вопило подсознание, пока руки пытались спихнуть с себя неподатливое тело Захария. Удар, предназначавшийся бояричу, пришелся опричнику в грудь. Лишенный какой-либо возможности маневра, Степанов десяток стал бы сейчас легкой добычей, если бы не Лука.

Увидев, что дело принимает дурной оборот, Говорун ринулся на выручку. Ратнинцы рывком пересекли русло и на самой кромке берега сшиблись с неприятелем. Сталь ударила в сталь. Никто не просил и не давал пощады – даже сбитые наземь смертельно раненые норовили в последнем усилии достать врага. Но уже бежали к месту схватки бойцы под началом Кондратия с Алексеем. И скоро все было кончено.

– Живьем, хоть одного живьем! – но Рудный напрасно надрывал голос.

Лишь один из прорывавшихся еще дышал, но спешно вызванный Бурей на немой вопрос только развел руками:

– Он одной ногой на том свете, а стану пытать, так просто помрет.

– Все ж, Серафим, попробуй! – Корней, несмотря на успешное окончание дела, был хмур и озабочен. – Позарез нам хоть что-то о силах врага знать надобно!

Вылитое ведро воды привело пленника в чувство, но на все вопросы он ответил лишь презрительным кровавым плевком.

– Скажешь! – обозный старшина, склонившись, стал колдовать над раненым, а воевода повернулся к Стерву, осадившему коня в трех шагах от места схватки.

– Ушли, Корней Агеич! По воде ушли! Чуть-чуть мы не успели перехватить! – спешившийся десятник разведчиков едва не плакал от досады. – На Случи у них еще одна лодья была. Мы по следам, а на берегу только лошади с телегами брошенные.

– Видно эти вот отход своих и прикрывали, – Алексей кивнул на пленника, который собрав последние силы улыбнулся в лицо врагам торжествующей улыбкой, а затем откинулся назад и застыл, глядя мертвыми глазами в пронзительно синее, без единого облачка, небо.

– Все, – Бурей бережно опустил безжизненное тело на землю. И поднявшись на ноги, добавил. – Кто б он ни был, а ушел достойно.

– Аминь, – Корней, подавая пример, первый снял шлем и перекрестился, отдавая последнюю дань уважения поверженному противнику. – Покойся с миром…

Глава 2

Михайлов городок. Начало октября 1125 года.

Разбудило Арину какое-то неясное предчувствие. Смутная тревога подняла с лавки и заставила напряженно вслушиваться в ночную тишину, изредка прерываемую отдельными звуками. Она тихонечко приоткрыла дверь наружу, пытаясь определить хоть что-нибудь в серо-белесой мути густого предутреннего тумана, наползающего с Пивени. Где-то вдалеке еле слышно плесканула вода и снова все стихло.

Прошло уже больше седьмицы, как Младшая Стража почти в полном составе ушла к Княжьему Погосту. Все обитатели городка с этой поры жили в напряженном ожидании, которое не смог рассеять даже подомчавший позавчера вершник, хотя известия, им привезенные были самыми благоприятными: враг разбит, освобожден Княжий Погост, с воеводой и его ближниками ничего дурного не приключилось. Вот только предчувствие близкой беды все это время не покидало молодую женщину, как и беспокойство за Андрея, с которым ей так и не довелось проститься, как следует – настолько быстрым и неожиданным для всех был отъезд Младшей Стражи. А она в то утро как назло ушла на рассвете с десятком девчонок в лес за калиной, и успела возвернуться только к самому концу проводов – когда все уже сидели на конях. Всего и удалось, что протянуть любимому снятый с шеи образок, да коснуться напоследок его руки.

Негромкие щелчки самострелов и сдавленные хрипы ночных дозорных, растворившиеся в туманной мгле, яснее ясного дали понять – БЕДА!!!

Арина рванулась назад и заметалась по горнице, хватаясь то за одно, то за другое и натыкаясь в темноте на все углы. Лишь величайшим усилием воли ей удалось взять себя в руки, чтобы осознать эту страшную вещь – на Академию напали и помощи ждать совсем неоткуда. А значит надо в первую очередь спасать самое дорогое, что есть у любой женщины – детей. Некоторое время ушло на поиск детской одежи. Разбуженные сестры недоуменно терли заспанные глазенки и пытались задавать вопросы, пришлось пришикнуть на них. Быстрым шепотом велела им выбираться через заднюю дверь к берегу реки и осторожно, не показываясь на глаза никому из взрослых, пробираться в Ратное. Услышав, что они должны передать старосте Аристарху да боярыне Анне весть о нападении, старшая совсем не по-детски серьезно кивнула, дескать, все сделаю, как должно и потянула сестренку за собой. Арина же, расцеловав девчонок и перекрестив их напоследок, собрав всю силу воли, чтобы ничем не выдать себя, решительно толкнула переднюю дверь. Поляница шла в свой решительный, возможно самый главный в жизни, бой.

Но для стороннего наблюдателя на крыльцо, зевая и потягиваясь в попытках прогнать остатки сладкого сна, вышла молодая красивая женка. Не обращая никакого внимания на соскользнувший с плеч пуховый плат, она томно потянулась, выгнувшись всем телом, как большая кошка. Тонкая полотняная рубаха почти не скрывала высокую полную грудь и соблазнительные пышные бедра. И не видя растворившихся в серых предрассветных сумерках врагов, Арина всей кожей ощущала их липкие похотливые взгляды. Зябко передернув плечами, она неторопливо, старательно изображая утреннюю сонливость и неведение, прошла через весь двор к колодцу. Но едва успела бадейка коснуться воды, как здоровый мужик, возникший, казалось, из ниоткуда, зажал молодой бабе рот и поволок прочь. Вернее, попытался зажать и поволочь, потому что несостоявшаяся жертва, извернувшись немыслимым образом, изо всех сил врезала нападавшему коленом в пах. А затем, испустив истошный визг, ударом в лицо повергла наземь согнувшегося в три погибели насильника.

Вот только торжествовать Арине не пришлось. Почти сразу же в еле начавшее светлеть небо ударил резкий протяжный свист, через тын горохом посыпались бесформенные пятнистые фигуры, а в распахнувшиеся ворота ворвалась озверелая толпа окольчуженых ратников. Ворвавшиеся воины сразу же рассыпались по широкому двору, одним своим видом пресекая мысли о всякой попытке сопротивления. Простыня, муж Плавы-поварихи, схватившийся было за топор, получил удар в голову и теперь валялся посреди двора, залитый кровью. Кухонную девчонку, выскочившую на шум и попытавшуюся было улизнуть, безжалостно прибили из самострела. К молодой женщине устремилось сразу трое воинов, без труда догнавших и скрутивших безоружную. Арина безропотно дала связать себе руки – противиться бессердечным убийцам было сущим безумием. Оставалось только ждать и надеяться. Надеяться на себя, на удачу сестер и счастливый случай.

* * *

Злые слезы бессилия наворачивались на глаза. Хотелось выть и кататься по полу – как же так? Она, поляница, так и не сумела нанести решающий удар в сердце врага, поразить черным заговоренным ножом Морены боярина Журавля. Ведь удалось сохранить и заветное оружие на прочном кожаном гайтане от чужого взгляда, и незаметно разрезать веревку, стягивающую руки. И даже приблизиться к вражескому предводителю на расстояние шага, отправляя кулак с намертво зажатым клинком прямо в горло ненавистному!

Но Журавель, не только сумел каким-то чудом избежать удара, но и легко, словно играючи, перехватил и вывернул женскую руку. А затем повалил лицом наземь, прижав так, что нельзя было ни пошевелиться, ни вздохнуть. И вот теперь она лежит совсем голая, распластанная на широкой дубовой скамье, не могущая шевельнуть ни рукой, ни ногой из-за широких кожаных ремней, стягивающих тело. Обречена на боль и позор. А может и на мучительную смерть.

Но ведь у нее почти получилось! Так почему же удача отвернулась в самый последний миг, именно тогда, когда была больше всего нужна?!

За стеной раздались тяжелые уверенные шаги и дверь широко распахнулась:

– Иди, Мирон! Да передай Каар'ну с Ратобором, что в полдень выступаем. А Хорь пусть вместе с нашими освобожденными и захваченный полон отправляет. Трех десятков стражников для этого хватит за глаза.

– Не умедлю, боярин!

Вошедший был высок и грузен, он едва помещался в большом дубовом кресле, которое играючи, одним махом, перенес из дальнего угла горницы к изголовью. С интересом оглядел лежащую, скрипнул плетеной рукоятью плети и негромко произнес:

– Что же это за диво дивное нам досталось? Молодая да пригожая, тебе бы мужа любить, детей рожать да лелеять. А не с навьим заговоренным ножом на ратных бросаться. Где и взяла такую редкость?

Арина сердито отмотнула головой, смахивая слезы и проклиная себя за слабость. Нельзя показывать их врагу.

– Молчишь? – Журавель концом плети повернул голову молодой женщины и заглянул ей в глаза. – Ладно, молчи. Девок твоих расспросим с пристрастием, из двух десятков хоть кто-нибудь о тебе расскажет.

– С бабами да с девками малолетними вам всем воевать сподручно, – Ненависть так и клокотала в Арине, она бросала слова в лицо врагу, совершенно не задумываясь о последствиях. – Но вот погоди, вернутся наши, они до тебя и за Болотом доберутся.

– Хвались, хвались на рать едучи… И на Лиса свой капкан найдется. А вот тебя такую ладную да красивую жаль. Пропадешь в холопках. Впрочем, – тут он снова заглянул Арине в глаза, – вполне возможен и другой исход…

– Это какой же? – она попыталась задать свой вопрос как можно равнодушнее, но все равно голос в конце предательски дрогнул. Справившись с собой, пленница снова подняла взор. – Я не предам своих и не расскажу тебе ничего, даже в обмен на жизнь и свободу.

– Не расскажешь? В самом деле? Ой, уморила! – гулко рассмеялся боярин и даже смахнул невольно выступившие слезы. – Да я и так знаю про Корзня с его сотней да про Нинею намного больше, чем можно представить. Нет, ты нужна мне совсем для другого…

– Для чего дру… – враз пересохшее горло отказалось повиноваться: конец плетеной рукояти медленно скользнул от щеки дальше, пройдя вдоль шеи, задержался на высокой полной груди, обойдя вокруг враз затвердевшего соска, и устремился к низу живота. Арина с силой зажмурилась и до крови закусила губу в тщетной попытке обуздать предательскую плоть.

– Я хочу, чтобы ты родила мне дитя, – Журавель оторвал плеть от тела пленницы и снова заставил ее взглянуть себе в глаза. – А через год ты будешь свободна и вольна идти куда хочешь. Если же родится сын, то отпущу вместе с тобой и всех девок, взятых в полон сегодня.

– А коли не соглашусь, сам насиловать будешь, али отдашь меня на потеху своим ратным?

– И потом нурманнам продам, что к дальним землям плавают – они до самых завалящих баб охочи, – боярин явно не этого ждал от связанной красавицы, но пока еще не оставлял попыток заполучить ее согласие добровольно. – Но ты ведь на такую дурость не способна?

– Вот мой ответ! – Арина яростно плюнула в лицо отшатнувшегося Журавля. Густая слюна медленно сползла по испещренной темными точками щеке. – Детей я буду рожать только своему любимому Андрею, а не тебе, грязный боров! И клянусь еще, что у каждого, кто свой поганый уд на мою честь поднимет, у того засохнет мужская снасть в тот же миг!

– Ах, ты ж, паскудина!…– плеть с силой загуляла по беззащитному телу, оставляя кроваво-багровые полосы. Молчание закусившей губы жертвы только распаляло злобу боярина. Впрочем, вспышка длилась недолго и он остановился, переводя дух. – Что, довольно с тебя?

– Я же говорила, что… только с бабами да…,– Арина с трудом сдержала рвущийся с губ стон, – детишками воевать можешь… Но моей любви тебе не видать… Проще будет забить насмерть…

Окровавленная плеть остановилась на замахе:

– Что ж, ты сама выбрала свою судьбу!

Нинеина весь. Тот же день. То же время.

Вершник на гнедом коне во весь опор влетел в распахнутые ворота боярской усадьбы. Горячий жеребец, осаженный сильной рукой, вскинулся было на дыбы, но огретый плетью замер у самого крыльца.

– Куда?! Не велено! – к соскочившему наземь всаднику устремился матерый мужик, увязывавший воз с пожитками. За ним, поигрывая подхваченным топором, следовал второй, в глазах которого застыла равнодушная пустота.

Но незваный пришелец, даже не счел нужным отвечать на крик. Мелькнул вороновым крылом черный плащ, безжалостное лезвие меча на мгновенье показалось на свет – и два безжизненных тела изломанными куклами застыли на земле. А приехавший невозмутимо поднялся по ступенькам крыльца.

Удар! Дверь в хоромину лишь жалобно скрипнула, повисая на одной петле. Гулкий звук тяжелых шагов вошедшего эхом отразился от стен. Из дальней двери выглянула детская мордашка и с испуганным писком скрылась в горнице. В той самой, куда лежал путь незваного гостя.

– Как ты смел?! – боярыня, одетая с вызывающей роскошью, замерла у стола. Глаза Нинеи метали молнии, пальцы вцепились в фигурку медведя, черпая силы в прикосновении к бронзовой шерсти зверя Велеса. – Смерти ищешь?!

Но спокойные глаза незнакомца лишь презрительно прищурились в ответ:

– Я, сотник Каар'н, голос Совета Бохита. Тебе велено, Гредислава, приехать и дать ответ перед ликом Светлых Богов.

Срок – до зимнего солнцеворота. Иначе… – на мгновенье перед ее глазами мелькнула злорадная усмешка бронзового Змея, обвившего кольцом правую руку воина.

Потрясенная волхва нечеловеческим усилием воли заставила себя удержаться на ногах. И лишь когда шаги пришельца стихли за стеной, позволила себе в тяжком изнеможении рухнуть на скамью. Она так и сидела, уставившись в одну точку, пока ее не привел в чувство детский голосок.

– Бабуля, бабуля, – маленькая Снежана в испуге теребила руку Нинеи. – Что с тобой?

– Это Каар'н, тайный меч Совета, – если бы Мишка слышал сейчас голос боярыни, то поразился бы – столько безнадежной тоски и старческой усталости было в нем. – Красава в его власти…

И снова застыла, не в силах отвести взгляда от светло-русой девичьей косы, пришпиленной к дубовой столешне черным ножом Морены.

Ратное. Тот же день. Вечер.

Дым. Дым. Дым. С вершины сторожевой башни отчетливо было видна пепельно-серая, подсвеченная сполохами, пелена на полудне.

– Ну, что там, Анюта?! – обернулся на скрип лестницы Аристарх, с тревогой разглядывавший скопище неприятелей в двух перестрелах от стены, и на плечи которого непомерным грузом легла вся забота о защите села.

– Отходит… – Анна-старшая и поднявшаяся следом Беляна не сдерживали слез. – Настена бает, что помочь нечем…

– Как же так? – лицо, казалось, ко всему привычного старосты, исказилось судорогой боли. – За что его-то, Иисусе Христе?!

Вздел руку в крестном знамении, следом и бабы осенили себя крестом. Помолчали…

– Алена уж и не знаю по ком больше убивается – по своему шебутному, али по отцу Михаилу, – вздохнув возобновила разговор Аристархова жена. – И вот ведь, по правде сказать, если б не они все трое, может, вражьи вои уж сегодня б наше Ратное на щит взяли!

– Ты, это, – остановил расходившуюся супружницу староста, – меньше словам Варвары верь. Она такого наговорит…

– И ничего не Варвары, – обиделась Беляна и тронула за плечо Анну, что тревогой разглядывала зловещие столбы дыма, сквозь которые еле пробивались последние лучи закатного солнца. – Скажи, Анют, ведь Алена сама нам сказывала, как дело сотворилось?

– Ну, да, – кивком подтвердила та, – когда Настена Сучка пользовала. Яко в рубашке мужик родился. Как-то так топор успел поднять, что мечом по голове плашмя получил. Попало б острием – ох! – одним убитым больше бы стало.

– Так вот, – продолжила, переводя взор на Аристарха, старостиха, – как к вечеру коров гнали в село, уж стадо наполовину в воротах было, налетели откуда ни возьмись два десятка этих вот, вражьих выкормышей, – вытянув руку, ткнула пальцем за тын, – Мальчишек, что буренок наших гнали, стоптали насмерть, ироды!

А отче Михаил, будто чуял беду, рядом случился. И, вздевши крест наперсный, пошел на них! Прямо как на Врага рода людского! Те аж вспятили от неожиданности. Тут и Сучок, что неподалеку тын правил, подоспел, и Алена. Неприятели-то опомнились, священника срубили, а она не растерялась. Шуганула все стадо обратно! Коровы и поперли из ворот, да так, что и вражьих комонных наружу вынесли. Тут уж и другие наши спохватились, да ворота заперли.

– Что ж делать-то, Аристаш? – Беляна, боязливо покосившись на лагерь неприятеля, заглянула в лицо мужу. – Ить, силы вражьей, что черна ворона?

– Что-что! – староста скривился, как от зубной боли. – Держаться сколь можно, да к Корнею на Княжий Погост весточку слать немедля!

– Как держаться-то? И кого куда разоставить? – хором, не сговариваясь, засыпали его вопросами бабы.

– Ступайте, подберите баб посмелей да посмышленей, чтобы не сбежали с испугу, а сигнал подать смогли, если ворог оживится. Пусть дозорных сменят на сторожевых вышках. А сами – на наш двор, будем Совет держать. Мужиков я обошел, велел быть, как освободятся.

А еще, Беляна, пошли кого из мальцов к Алене. Хватит ей убиваться, слезами горю не поможешь, а за тыном еще народ остался, не все в село вернулись с работ разных. Она знает, как «беду» в колокол звонить. Вот на эти дни – как раз по ней дело.

Озадаченные подруги подались исполнять поручения. Беляна – отрывать Алену от постели раненого Кондратия, да созывать баб по дворам, Анна – на подворье Лисовинов, где в тревожном ожидании собралась вся родня и челядь. Туда же подтянулись и другие ратнинские вдовы и жены, памятуя о воинском обучении Анны.

Село как вымерло. Первая волна беспорядочной женочьей паники сошла, и лишь изредка слышался судорожный прерывистый плач, да и тот быстро стихал, сменяясь гробовой тишиной. Все что можно – заперто и задвинуто. Холопские семьи затихли по своим закуткам, будто их и нет. Даже совсем малая ребятня, переняв тревожное состояние взрослых, молча, таращила глаза, вцепившись в подолы матерей, что с пронизывающими взглядами на суровых лицах ждали указаний. Такой страшной беды трудно было и представить. Ясно одно – дома нужно защищать без мужей. Но как вести себя, и что предпринять не знал никто.