Текст книги "Гибель химеры (Тайная история Погорынья)"

Автор книги: Павел Клюкин

Павел Владимирович Клюкин
Гибель химеры
(Тайная история Погорынья)

От автора

Эта «книжка» возникла из чувства глубокого неудовлетворения. Согласитесь, что крайне раздражает, когда тебя держат за дурака, рассказывая, как главный герой «одним махом семерых побивахом» или «направо махнет – улица, налево отмахнется – переулочек».

В большинстве своем такие вещи просто не читаешь. Но как быть, если начало-то серии «Отрок» было на должном уровне, да и мир Древней Руси любишь и стремишься побольше узнать?

К решению подтолкнули крики фанатов – «не нравится – не ешь», «иди косточку огрызи», «напиши лучше» и т. д. 

И я подумал: а почему бы и нет? Пусть у персонажей трудности будут настоящими трудностями, а противники – живыми людьми, сильными и умными, со своими страстями и интересами, а не элементом декораций, да источником скилла для главного героя. Пусть крепости строятся не по мановению волшебной палочки, а по расчетам наличия рабочей силы, сроков и ресурсов, а самострелы стреляют так, как им положено по тактико-техническим характеристикам, не превращаясь в универсальное вундерваффе. В общем, пусть все будет максимально приближено к реальной жизни (хоть и с внесенными первыми пятью книгами Е.С.Красницкого допущениями – посчитаем их стартовыми вводными).

«Обо всем том, что вплоть до сегодняшнего дня выпало на долю р-ского народа в ходе войн, я рассказал, как смог, расположив изложение событий в соответствии со временем и местом происходившего. Отныне, однако, мое повествование пойдет иным путем, ибо теперь я буду описывать все, что произошло в самых разных частях Р-ской державы. Причина же заключается в том, что, пока были живы вершители этих дел, я не мог описывать их должным образом. Ибо невозможно было мне укрыться от множества соглядатаев, а если бы я был изобличен, не избежать мне было бы самой жалкой смерти. Ибо даже на самых близких родственников я не мог положиться. Более того, я был вынужден скрывать причины и многих из тех событий, которые были изображены мной в прежнем повествовании. Поэтому я считаю своим долгом рассказать в этой книге о том, о чем доселе не было сказано, и раскрыть причины уже описанного.» (Прокопий Кесарийский)

 
Составил от былинок
Рассказ немудрый сей
Худый смиренный инок,
Прозваньем Книжный Змей.
 
 
Что аз же многогрешный
Во бренных сих постах
Не дописах поспешно
Или переписах,
 
 
То, спереди и сзади
Читая во все дни,
Исправить, правды ради,
Будь ласков, подмогни.
 

Пролог

Заканчивалось жаркое лето такого богатого на события 1125 года. Смерть Мономаха практически ничего не поменяла в ходе жизни на Руси. Старший его сын Мстислав твердо сел на златой стол Киевский, сразу же показав всем, что не собирается выпускать из своих рук Великое княжение.

Да и серьезных противников у него не осталось – братья не в счет, слабохарактерный Ярослав Святославич Черниговский, имевший право на Великое Княжение, не шел ни в какое сравнение со своим волевым старшим братом Олегом. А сильные и предприимчивые Ростиславичи, отбивавшие любые попытки вторжения в свою землю и доставлявшие немало хлопот не только великим князьям киевским, но и владетелям соседней Польши, как-то очень вовремя умерли в прошлом году.

 
«И соседи присмирели, воевать уже не смели…»
 

В сущности, поход на половцев, загнанных Мономахом за Дон, затевать не стоило, но Мстислав хотел показать степнякам, что отцовский меч, не раз обагренный их кровью, снова в надежных руках.

Болеславу Польскому, по прозвищу Кривоустый, было явно не до Руси – он усмирял Поморье, весьма довольный тем, что не надо больше отвлекаться на дерзкого перемышльского князя, союз которого с язычниками – пруссами и поморянами, сулил столько неприятностей его стране.

Сильное преувеличение, однако, сказать, что многим из обитателей Восточно-Европейской равнины в это время было дело до княжеских либо межгосударственных счетов. Как раз нет, последний месяц лета не зря славянские народы зовут кто жнивень, кто серпень. Для сельчан, а ими были тогда каждые девять из десяти человек, это самая горячая пора в году, когда все помыслы направлены на то, чтобы убрать драгоценный, тяжким трудом достающийся оратаю-труженику хлеб. Недаром в главные праздники конца лета – спожинки да Ладин день – как раз и благодарят светлых богов за урожай, прося послать не меньший в будущем.

Жаркое лето заканчивалось. Осень с новыми трудами пахарей еще только готовилась вступить в свои права, но по всем признакам на некой полосе земли, зажатой между реками Горынью и Случью, ей предстояло стать не менее жаркой, чем лету. Не зря, то тут, то там иногда шепотом, а иногда в полный голос раздавалось: «Ужо вам! Ждите журавлей с юга!»

Часть 1

Интерлюдия 1. Август 1125 года. Звенигород. Княжеский терем Владимирка Володаревича.

– И что, все до одного поганые? – с любопытством спросил молодой князь, вглядываясь в лицо собеседника. Сильное лицо уверенного в себе человека, которое не портила даже обожженная щека, частично покрытая непонятными черными точками, коих не могла скрыть темная, с чуть заметной проседью, борода.

– А какая разница, княже? – тот ничуть не смутился от такого вопроса. – Или Петр Властень, что крест целовал твоему батюшке, а потом продал его Болеславу, лучше, чем любой из пруссов-язычников? Слыхал я, что отец твой ни разу на их верность клятвам не жаловался. Как и на своего половецкого друга – доблестного Боняка. А может, еще недобрую судьбу твоего дяди припомнишь? Кому ж не ведомо, что ослепили его по приказу великого князя Святополка и наущению Давида Волынского. Так что, по мне, добрый кметь-язычник лучше злого хрестьянина. Ты спрашивай верную службу и награждай по заслугам, а указывать, во что верить и кому требы класть, ни к чему.

– Что ж, и в этом, и в том, что касаемо дяди Василия, ты прав, – помрачнел от нахлынувших воспоминаний Владимирко. Резко поднялся с резного кресла и несколько раз прошелся взад-вперед по просторной палате, предназначенной для советов и пиров.

В обычные дни здесь всегда собирались ближники молодого князя, а сегодня было тихо и пусто. Ради сохранения тайны разговора он отослал нескольких кметей, пришедших заступить на охрану дверей в княжеские покои, чтобы стерегли терем снаружи. Даже верный отцовский боярин Иван Халдеевич, приведший гостя и знавший о чем будет разговор, и тот вышел, плотно притворив дверь. Приезжий внимательно наблюдал за хозяином и терпеливо ждал.

«Как все же непохож он на моих, да и на отцовских бояр, – подумал, еще раз искоса взглянув на гостя, Владимирко. – Хотя властность и привычка повелевать заметны сразу. А ведь волнуется, хоть и скрывает это. Как и я.»

– Поясни, – продолжил князь после продолжительного молчания, присев рядом с гостем на длинную, во всю стену лавку, – ты сам-то, Александр, во что веруешь? Ведь крещеный же! Чем ты клясться будешь?

– Я так полагаю, Христос с Перуном и Одином на Небесах сами меж собой, без нас, людишек, разберутся. А поклянусь я, ежели договоримся, Одином и Тором, в коих мои дружинники верят, да Христом-богом, что людские грехи на свои рамена принял. Правда, жертва сия многим впрок не пошла.

– Так что предлагаешь ты, и что хочешь взамен?

– Предлагаю кованую рать в пару сотен, сотни две-три лучников, да пешцев с тысячу для того, чтобы смог ты взять в свои руки отчину – Перемышль. Да и о двоюродниках, сыновьях Василька, подумай, не зря они держат руку Ростислава… – тут боярин приостановился, поглядел, какое впечатление на молодого князя произвели его слова, и решительно продолжил, словно бросаясь в ледяную прорубь. – А хочу я земли для поселения для себя и своих людей, да наместничество в Бохите и Теребовле. И дозволение моим людям требы класть тем богам, в коих они веруют.

– Не слишком ли жирный кусок ухватить хочешь, боярин? – впервые за время беседы князь усмехнулся, хотя со стороны было видно, что эта усмешка весьма и весьма натужна.

– В самый раз, княже, в самый раз. Тем более, что ни то, ни другое тебе не принадлежит пока. От тебя всего и требуется жалованную грамоту своей печатью скрепить.

– Так зачем же тебе это наместничество?

– С твоим дозволением меня сразу признают господином и в Бохите, и в Говде. А значит и оттуда можно будет для тебя воинов черпать. Ну, а чтобы Теребовль получить – и тебе, и мне весьма постараться придется. Зато связаны будем вместе до конца – когда и успех и неудача одна на двоих.

– Что ж, разумно. Я велю немедля грамоту изготовить. Эх, где ж ты был, боярин, два месяца назад со своими людьми? Может, братья меня и не отбили бы с соромом от Перемышля!

– Еще ничего не потеряно, княже! Придет время, и ты сам в этом убедишься.

Глава 1. Первая половина августа 1125 года. Возвращение победителей

«Да, взять добычу – это только одна треть дела» – уже на обратной переправе через болото Мишке пришлось убедиться в справедливости этих утверждений Егора. – «Остальные две трети – довезти в целости и сохранности».

Да еще и так убедиться, что захотелось возопить – «Какие две трети?! Привезти и не растерять захваченную добычу – это девять десятых дела!»

Трудности начались при въезде в болото: мало того, что захваченные коровы не хотели идти в него, так и одна из телег, по оплошке грузчиков скатившаяся в воду, застряла намертво невдалеке от берега. И как ни старался обозный старшина с несколькими подручными ее вытащить – она только увязала все глубже. А вся добыча, взятая в походе, была столь велика, что не могла уместиться на плоты, которые уже были связаны. Пришлось остановиться табором на берегу.

Собранные десятники и Бурей с Ильей не знали, что и придумать: в торока не вошла бы и пятая часть добычи, да и непонятно было, как тащить через болото тяжелораненых. Решение предложил Алексей. Наставник младшей Стражи все еще сильно страдал от раны, но превозмог боль и пришел на совет:

– Надо сделать конные носилки. Крепкое полотнище привязать меж двух коней и на него, как в люльку, класть раненого. Так степняки всегда делают, когда раненого, либо больного надо быстрее к лекарю отвезти. На тех же коней из добычи что полегче навьючить – и с ними легкораненых да обозников пустить. А уж как через болото перейдут, пусть нам на подмогу из Ратного да из Младшей стражи всех, кого возможно, гонят – через болото несколько ходок так и так делать придется. А здесь пока стан обустроить, да сторожу от греха пустить. Как бы за эти несколько дней враг не зашевелился.

Все это Илья рассказал Мишке, лежащему под деревом на копне сена недалеко от края болота, уже ближе к вечеру.

– А Корней Агеич с Буреем поглядели на тебя, – добавил он, отвечая на невысказанный вопрос боярича, – и решили, что ты вполне способен и своими ногами идти. Вот только отлежишься немного, да винный дух из тебя выветрится.

– Ну и как перевозка идет, а, Илья?

– Да вроде бы неплохо. Первые-то на ту сторону еще до полудня отправились. Правда, с плотами неудача вышла – только один из четырех до того берега дотолкали. А три застряли посреди болота, и ни с места. Под водой же стволов, да коряг потопленных полно, вот на них и застряли. Стерв хоть дорогу вешками и отмечал, но узкую, так, чтоб человек с конем пройти мог. Про плоты он и не думал вовсе. Что с плота в этой черноте разглядишь? – кивнул он на темную поверхность воды. – А уж как наехал на корягу и застрял, так и не столкнешь плот более. Вот и пришлось от плотов отказаться, хоть твой дед и ругался с Буреем почем зря.

– А недавно наши ребятишки из Воинской школы, то бишь Академии Архангела Михаила, подоспели: часть из них полон погнали – баб с ребятишками. А другая часть – ратникам коровье стадо вести помогает. Им бы успеть до темноты болото перейти, назад они только завтра днем придут.

– А много еще всего осталось?

– Много. И большая часть, как на грех – тяжести. Те же бочки с вином возьми. На телеге можно увезти, а как на коня навьючить? Фаддей Чума с Буреем уже предложили все вино из бочек выпить прямо здесь. Корней наорал на них – не дай Бог, ратники перепьются, сам знаешь, как это бывает, – тут Мишка вспомнил свое кальвадосное «обезболивание» и невольно покраснел. – Ведь если на пьяных местные навалятся – перебьют ведь, как курей. А еще велел лодье нашей завтра с утра вверх по Случи плыть – самый тяжелый груз она возьмет. Но все равно и ей несколько ездок сделать придется. Со снопами так и вообще никто не знает что делать – свалили на берегу, а раз плотов нет – так и лежат. А, ведь опасность, что враги опомнятся, с каждым днем все больше. Как бы часть более ценной добычи бросить не пришлось. Ну ладно, что-то заболтался я, скажи, тебя как, раны сильно беспокоят? Я уж тебе лечебную траву подкладывал, может еще чего надо? Пить-есть не хочешь?

– Знаешь, Илья, – Мишка прислушался к своим внутренним ощущениям, – вроде почти и не болит ничего, а вот в желудке сосет – быка бы съел, да и в горле пересохло.

– Пересохло, это после винца завсегда так, – понимающе усмехнулся Илья. – Но ничего, кроме квасу, тебе давать не велено. На, держи баклажку. А за ужином я сейчас схожу.

Спустя некоторое время он возвернулся в сопровождении молодой девчонки, державшей в руках обернутый тряпкой горшок, из которого ужасно аппетитно пахло рыбой. У Мишки от этого сытного запаха враз потекли слюнки, и даже заурчало в животе.

– Ешь, ешь ушицу-то. Для раненых самая полезная еда, – он передал Михайле ложку и отрезал от принесенного каравая несколько широких ломтей, накрыв каждый шматком копченого сала.

Девушка аккуратно поставила перед ним горшок и вскинула глаза на боярича, как бы спрашивая – что еще от нее потребуют?

Встретившись со столь откровенно голодным взором, Мишка поперхнулся и закашлялся – есть, когда смотрят тебе в рот, было просто невозможно. Приподнявшись, он забрал у Ильи остаток каравая с куском сала и сунул девчонке в руки.

– Благодарствую, – едва слышно прошептала та, опустив вниз заалевшее лицо.

– Как звать-то тебя? – Илья с интересом и каким-то особенным значением покосился на Мишку.

– Тоня. Антонина.

– Да? Так ты крещеная?

– Я совсем маленькая была, когда мы сюда попали, а здесь Христу класть требы не велят, только Сварогу. И родители у меня умерли, так что не знаю, крестили меня или нет.

– Ладно, иди, – бросив взгляд на Михайлу, отпустил ее Илья. – Кликнем еще, если что.

Но тот, уже не глядя по сторонам, с огромной скоростью работал ложкой, уплетая за обе щеки содержимое горшка, и не забывая откусывать большие куски хлеба с салом. Наконец, он с блаженной улыбкой отодвинул пустой горшок и довольно откинулся на сено:

– Ух, хорошо. А откуда же здесь рыба?

– Как откуда? Деревенька вон неподалеку рыбацкая, как на речке и без рыбы? Вспомни, сами же бочки с разной рыбой грузили.

– Так вон оно что, а у меня совсем из головы… – от теплой сытости глаза неумолимо смыкались, и Мишка сам не заметил, как провалился в глубокий сон.

– Вот и хорошо, вот и славно, сон лечит, – Илья принес попону и укрыл спящего, затем знаком подозвал одного из опричников и наказал ему бдительно охранять покой своего боярича.

Раннее солнце так и норовило запустить свои лучи Мишке в глаза. Всласть потянувшись, он попытался отвернуться от разыгравшегося светила и еще поспать, но сон возвращаться не захотел. Пришлось подниматься, тут-то снова дали о себе знать полученные раны. Скорчившись от боли, он отправился искать Мотьку с его травами, но так и не нашел, зато наткнулся на деда, неторопливо обходящего стан.

– А, боярич Михаил, победитель двух бочек и трех ульев, – иронически протянул тот, – не рано ли на ноги поднялся? Или все раны зажили уже?

– Не, болят еще, деда! Ты Мотьку нигде не видел?

– Что, взаправду, болят? – Сразу посерьезнел Корней. – А Мотька еще вчера с ранеными через болото отправился. Сейчас Илюху покличу, он уже приноровился тебе повязки делать.

– Илю-у-ха!!!

– Здесь я, Корней Агеич! – буквально через пару мгновений рядом с ними нарисовался Илья с котелком, полным запаренной травы. – Сейчас, поменяем повязки, и полегчает.

– Ну что, как там переправа идет, деда? – спросил Мишка, пока Илья перетягивал его тряпицами со свежезапареной травой.

– Кхе, переправа-то? – Корней оторвался от малоприятного зрелища, что являли собой раны внука и вздохнул. – Да идет, хоть и хотелось бы побыстрее. Сейчас лодья прибудет, я уж выслал десяток к Случи, чтобы ее встретить. Сразу полегче станет. Мы на нее бочки с вином, что ты в походе взял, погрузим. А иначе и не увезти никак. Жаль лодья одна всего. Придется еще раз ей сюда плыть, и снова за твоей добычей – ульи да воск тоже во вьюках не увезешь! А снопы бросить придется, хоть и жалко. Но не увезти их никак. Про неудачу с плотами Илья тебе уже рассказал, небось?

– Рассказал, деда. А далеко здесь до рыбацкой деревни?

– Что, снова рыбки захотелось? Вон же она – полверсты всего!

– И от рыбки тоже не откажусь, но нам бы челны рыбацкие найти, да побольше.

– Так ты хочешь на них добычу везти? Не выйдет ничего – на каждый гребца нужно, а груза всего ничего и положишь. Да и застрять они, так же как плоты, могут запросто.

– А вот и не угадал – можно груженый челнок через болото полоняников заставить руками толкать, все равно их через болото вести. А еще челны узкие, они по вешкам, что Стерв ставил пойдут и на топляки и не наткнуться.

– Ну, ты и хитер на выдумки, внучек, а ведь и правда, пущай поработают.

– А еще сподручнее каждый челнок конем тащить, как зимой сани, – подал голос Илья, до этого молча прислушивавшийся к их разговору.

– …!!! – удивлению деда и внука не было предела. – Илюха, да ты ведь и впрямь у него в Академии настоящим мудрецом заделался, раз такие мысли рождаешь.

– Да вот придумалось случайно как-то! – но по лицу Ильи было видно, что он чрезвычайно доволен похвалой Корнея.

Только к середине третьего дня удалось отправить последний караван вьючных коней с добычей. Однако утром того же дня произошло одно чрезвычайно встревожившее всех событие: небольшая группа – человек шесть всадников подкралась, прикрываясь небольшой рощицей, почти вплотную к лагерю. Дозорные вовремя подняли тревогу и на перехват по приказу Корнея поднялись два десятка одоспешенных ратников. Конные лучники противника выпустили в сторону лагерного скопления по стреле и стали на рысях уходить в сторону видневшейся вдалеке дороги через лес. Стрелы не причинили практически никакого ущерба – был задет стрелой на излете один из обозников, да пришлось прирезать битую двумя стрелами и бьющуюся в агонии кобылу. А меж тем с погоней едва не случилась беда: когда выжимая из своих скакунов все силы, преследователи втянулись в узкий лесной коридор, то поперек дороги, преграждая путь, обрушилась вековая ель. Двое передовых ратников были сброшены ее зелеными лапами на землю, и только то, что попали они под удар веток, а не толстого ствола, спасло их от увечья, а может и смерти. Остальным пришлось резко осаживать коней, чтобы не попасть в этот рукотворный завал. И тут же из-за деревьев на них густо обрушились стрелы. На сей раз потери оказались более чем серьезны – трое ратников были ранены (хорошо хоть одели брони, иначе бы без убитых не обошлось!), да четырех раненых коней пришлось бросить. По резкой команде Луки, возглавлявшего погоню, ратнинцы огрызнулись ответными стрелами и вроде даже попали в одну из бесформенных пятнисто-зеленых фигур, изредка выглядывавших из-за деревьев, чтобы совершить выстрел, но спасла их от искусно устроенной засады все же быстрота. Почти мгновенно развернувшись и подхватив спешенных товарищей, конники выскочили назад на открытое пространство, прикрываясь щитами и стремясь побыстрей уйти из-под обстрела. Вслед им полетели стрелы, но только одна из них нашла себе добычу, пробив ногу одного из всадников. Отъехав на безопасные триста шагов от кромки леса, Лука взмахом руки приостановил своих и отослал раненых назад в лагерь. Его не оставляла надежда, что дерзкий противник попробует повторить нападение и тогда удастся захватить пленника, допрос которого позволит прояснить силы и планы врага. Но хотя на опушке и промелькнули несколько зеленых фигур, на открытое место так никто и не показался.

– Ну что, Лука, перехитрили они тебя? – Корней с Федором, оба облаченные в полный доспех, с нескрываемой тревогой встречали возвращавшихся ратников.

– Это правда, – не стал скрывать своей неудачи Говорун, – больно уж доднесь все легко удавалось, вот и понадеялись на авось. А тут воины, пожалуй, не хуже наших. Хорошо хоть только ранениями обошлось, ну и коней жалко, конечно.

– А если не хуже, то что ж они боя с тобой не приняли? – с одной стороны боярин Федор, задавший вопрос был сильно встревожен, а с другой у него проглядывала мрачная удовлетворенность тем, что не только у него случились неудачи в этом походе.

– Ты, Федя, в корень зри, – уразумевший пантомиму друга Корней поспешил на помощь своему подчиненному, – старшой-то у них совсем не дурак. Его задачей было засаду устроить, да, наверное, пленника для расспросов о нас добыть. А одоспешеные воины у него в нужном количестве видно не подошли еще. Вот они и не стали высовываться, чтобы грудь на грудь с Лукой схватиться, а то б плохо совсем было. Повезло тебе, Лука, но и ты, молодец, что никого из раненых им не оставил. Теперь бери еще один десяток и в поле, охраняйте нас внимательнее. А мы с тобой, Федя, пойдем людишек своих торопить, а то чую, если умедлим, ой солоно нам всем здесь придется! Да Бурею надо сказать, чтобы когда погрузит лодью – велел корабельщикам назад не возвращаться. А и самому с обозниками беречься на обратном пути от реки сюда – раз опомнились неприятели, то как бы новую засаду не учинили.

Осторожность помогла – десятки Луки и Егора, сторожившие неприятеля в поле, одним своим видом держали противника в отдалении от места переправы. Уходить через болото они стали только через час после того, как лагерь опустел и последний вьючный конь был отправлен в путь. А может быть, действительно, у врага здесь не было достаточных сил, но в остальном переход через болото завершился без значительных происшествий.

Уже совсем вечерело, когда Мишка, с трудом проделавший в седле путь через болото – серьезно сказывались раны, во главе двух десятков опричников приближался к паромной переправе, предвкушая торжественную встречу.

Ритуал встречи возвращающихся из похода, был в Ратном давним и устоявшимся. Всадники неторопливым шагом ехали навстречу родным и близким, возглавляемым священником. Спешивались, обнажали головы и по очереди подходили под благословление настоятеля. Крестились на колокольню ратнинской церкви. Затем все вместе стояли благодарственный молебен, старательно вторя молитвам священника о благополучном возвращении из похода. Так же старательно все вторили молитвам о даровании выздоровления раненым (тут уж жарче и старательнее всех молились их жены и дети).

Ничто не должно омрачать первую радость встречи. Поэтому обозные телеги, везущие тела погибших, заранее сворачивали в сторону, чтобы причитания женщин и детей не омрачали этой радости. Днем скорби и поминания всегда был день следующий. Он был посвящен отпеванию и похоронам погибших в походе. Сотник, староста и десятники ходили по их дворам, просили прощения у матерей и жен, что не уберегли отданных под их начало ратников. С поклоном вручали причитающуюся долю добычи и определяли какая помощь потребна семье, оставшейся без мужских рук, до возрастия детей.

Но всегда в первую голову радость встречи и благодарность Всевышнему.

Нечто подобное Мишка ожидал увидеть и сейчас, может быть и переиначенное в более подходящую для Младшей Стражи сторону. Каково же было его разочарование, когда вместо торжественной встречи у ворот Академии он еще у въезда на паром увидел небольшую группу: мать, Юльку, накинувшую на плечи голубой платок, наставника Филимона, нескольких опричников и Дударика, при виде колонны всадников, протрубивших сигнал встречи.

Неловко сойдя со Зверя, все же сильно давали о себе знать последствия ранения, он поклонился матери и принял из ее рук ковшик. Пахнуло стоялым медом. Мигом осушив небольшую емкость, Михайла еще раз скованно поклонился матери, которая, забрав у него ковш, уже что-то говорила следующему спешившемуся отроку, и повернулся к Юльке. Сразу бросились в глаза ее руки, судорожно комкающие край платка – не забыла его подарок, и яркие пятна румянца на щеках девушки, и ее напряженный взгляд.

Так, глядя глаза в глаза, и шагнули навстречу раз и другой. И только для двух любящих сердец и был слышен этот немой разговор:

– Вспоминал?

– Ждала?

И каждый одновременно делает шаг:

– Только тебя!

– Простил ли?

– Больше не сердишься?

И вот уже тесно смыкаются объятия:

– Люблю… Только тебя!

 
Гляжусь в тебя, как в зеркало,
До головокружения…
 

Кажется, как мало могут сказать глаза за эти два шага, и как много на самом деле.

– Что, обижаешься на меня, сынок? – уже на пароме, с улыбкой глядя на Мишку и прижавшуюся к его плечу Юльку, спросила Анна.

– За что, мама?

– Что не устроила тебе въезд, такой же, как в Ратном всегда делали?

– Ну, – покраснел и замялся Мишка, – есть немного.

– Не горюй, я договорилась с отцом Михаилом, в ближайшее воскресенье он приедет, тогда и торжественный проезд всех отроков в бронях устроим и большой благодарственный молебен Архистратигу Михаилу о возвращении из похода. А сейчас тебе величаться не перед кем – нет никого в Академии.

– Да куда ж все делись?

– Эх ты, боярич! – она ласково потрепала сына по вихрастой макушке. – Совсем со своей войной про обыденную жизнь забыл. Сейчас же каждый день – год кормит. Все же в поле – хлеб жнут, нам никак нельзя ни колоска потерять. Смотри, сколько с прошлого года людей-то прибавилось. Я уж и Сучка с его людьми в поле отправила, все равно для них пока ни лесу высохшего, ни рабочих лошадей нет, и девок всех наших, даже Машку с Анькой. В страду, али забыл, что жнивень идет, никогда лишних рук в поле не бывает.

– Ну, Анька в новом своем платье, – вспомнил пристрастие старшей сестры не вылезать из понравившейся обновы Мишка, – много в поле наработает!

– Ох, и язва ты, Мишаня, – снова улыбнулась мать. – Я все новые платья девок в сундук свой закрыла. А ее дело не серпом работать, да снопы вязать, хотя и это уменье не лишнее, а смотреть, чтоб у страдников работа спорилась, да все в достатке было, да ленивым потачки не давать. А когда и самой за серп взяться – показать неумехам, как надо.

– Машке да Аньке ведь уже скоро и замуж пора будет, надо привыкать быть хозяйками в дому.

– Вот и я про то, сынок. А какие же из них хозяйки, если с домочадцами, да холопами управиться не смогут, да главных хозяйских дел не знают?

– А может жизнь сама научит?

– Учить-то она учит, да все больше по лбу! Пока шишек не набьют, не научатся. Так пусть лучше в родном дому набивают.

Плеск волны от причалившего к берегу парома почти заглушил ее последние слова. Ночь вступала в свои права, лишь только западный край неба еще светился розовым.

Процессия неспешно шагающих отроков растянулась по дороге в Академию.

– Смотри, Юленька, звезда упала, – Мишка показал рукой на искорку, сверкнувшую в вышине. – Загадывай скорей желание, только никому его не говори, иначе не сбудется.

– Ты уже загадал? – Девушка заглянула ему в глаза, словно надеясь там узнать ответ на свой невысказанный вопрос.

– А ты? – В глазах Мишки, крепко сжавшего ее враз вспотевшие ладошки, светился тот же вопрос.

– Да, – одновременно прошептали их губы, смыкаясь в первом поцелуе.

И только лишь мудрая ночь, укрывающая своим черным бархатным плащом усталую землю, знала, что загаданное желание было одинаковым у каждого из них:

«На всю жизнь вместе».