Текст книги "Гибель химеры (Тайная история Погорынья)"

Автор книги: Павел Клюкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава 2. Вторая половина августа 1125 года. Ратное – Михайлов городок

«Бессонные ночи надолго запоминаются». Эту присказку своего школьного приятеля Мишке не раз еще пришлось вспомнить сегодня. Действительно, о сне приходилось только мечтать. Ночь, приобщившая его и опричников, к Перунову братству подходила к концу, а впереди был еще не менее насыщенный событиями день. Полностью поглощенный раздумьями о случившемся, боярич так и не вспомнил бы о предстоящих делах в Академии, если бы не Дмитрий, подошедший к нему с вопросом:

– Миш, а где мы телегу брать будем?

– Какую еще телегу? Для чего? – вопрос застал врасплох, Мишка даже обвел взглядом воеводское подворье, пытаясь понять, для чего тут могла понадобиться какая-то телега.

– Ну, как для чего? – Дмитрий укоризненно посмотрел на него. – Сегодня же отец Михаил должен у нас в Академии молебен служить. Не пешком же ему добираться. Вот я и подумал, что надо бы телегу за ним послать. И нескольких опричников дать в сопровождение.

– О, ё… – Михайла с силой хлопнул себя ладонью по лбу. – А у меня прям все из головы вылетело. Давай тогда немного по-другому сделаем. Ты с ребятами оставайся здесь, в Ратном, отдохните немного. Утром оденьтесь понаряднее, про брони и оружие не забудь, сделайте вид воинский и поезжайте за отцом Михаилом. Вроде как вы – его почетная охрана. Да так и приедете в Академию. А я сейчас поскачу туда. Хоть мама и должна была приготовить все как нужно, но она, наверное, волнуется, почему нас нет. Да и еще раз проверить все не мешает. А насчет телеги подойди к деду или, лучше, к дяде Лавру – объяснишь ему в двух словах, зачем она нужна, и он непременно поможет.

– Ага, понял. Все сделаю, как договорились.

– Ну, и молодец! – Мишка хлопнул своего заместителя по плечу. – С богом! Поехал я.

– Удачного пути!

Утро нового дня вступало в свои права. Зверь, видимо чувствуя нетерпение всадника, почти сразу рванул в галоп. Пришлось чуточку придержать его, переведя на рысь. Дорога была привычной, неприятностей не предвиделось, поэтому Мишка даже позволил себе немного, вполглаза, подремать в седле – усталость все же брала свое.

Правда продолжалось это недолго, да и нельзя было уж совсем сваливаться в сон. Как всегда кстати, повстречался старый знакомый – маленький ручеек, берущий начало из родничка невдалеке от дороги. Его вкусной свежей водой Младшая стража всегда утоляла жажду в учебных походах. Остановив жеребца, Михайла слез, наклонился к маленькому бочажку и с веселым фырканьем плесканул в лицо несколько пригоршней воды.

– Ух, хорошо! – утренняя свежесть родника, казалось, влила новые силы в усталые мышцы и напрочь прогнала сон. Берестяной ковшик, сделанный кем-то из отроков на одном из прошлых привалов, висел здесь же на сломанной орешине. С наслаждением глотнув студеной водицы, Мишка подхватил повод Зверя, тоже вознамерившегося было припасть к роднику.

– Никак нельзя тебе, вот приедем в Академию, там напьешься, – он потрепал по шее недовольно всхрапнувшего коня и, пошарив в притороченном к седлу мешочке, достал молодую морковку. – Давай, хрумай и поедем дальше.

Зверь не заставил себя долго упрашивать и в момент подмел любимое лакомство. По привычке Мишка взлетел в седло, но резкий спазм сразу напомнил о полученных ранениях. Смахнув невольные слезы, он несколько минут недвижно пережидал боль, а затем тронул коня и порысил по знакомой дороге.

Михайлов городок показался совсем не таким, каким по возвращении из похода, наоборот, в этот раз Мишка поразился его суетливой многолюдности. По случаю молебна занятий не было и отроки, уже знавшие, что им предстоит пройти перед всеми прочими (а в первую очередь перед девками!) при оружии и в начищенных бронях, позабросив все прочие дела, только и ждали команды на подготовку к построению. Женский контингент, в свою очередь, все никак не мог выбрать наряды для такого торжественного случая, то и дело перебегая из одной горницы в другую, держа в руках то платье, то бусы, то ленты – в общем, весь арсенал средств, призванных штабелями укладывать будущих воинов к их ногам. Что-то громко кричала своим помощницам Плава, выглянувшая из кухни, чтобы отдать очередные распоряжения насчет готовящегося застолья. Около часовни Михайла узрел артельщиков Сучка, украшавших здание по случаю праздника. А самому плотницкому старшине что-то поочередно втолковывали Анна и Алексей. И еще бросилось в глаза присутствие нескольких десятков совершенно незнакомых мужиков, один из которых, здоровенный, весь заросший светлым, чуть в рыжину, волосом, нетерпеливо переминался неподалеку от матери.

– И не забудь сказать своим артельщикам, чтобы сразу как закончат, переодевались и все к часовне шли, – донеслись до Михайлы слова матери, когда он подъехал к говорившим и спешился, держа коня в поводу.

– А ты куда запропал? – напустилась Анна на сына. – Все тут с ног сбились, скоро отец Михаил будет, а тебя нет, как нет. Живо давай – умываться и одежу примерять. И где два десятка твои?

– Все в порядке, мам. Я из Ратного. Ребята как раз отца Михаила привезут – вроде как охрана почетная. А я вперед поскакал, чтобы предупредить, ну и помочь, если надо.

– А, тогда ладно. Здесь, у нас, слава богу, почти все готово.

– Так готово, – вступил в разговор Алексей, – что приходится парней чуть ли не силой останавливать. Аж из портов готовы выскочить и бежать воинскую справу одевать на себя. Прямо как девки, которым новые обновы привезли.

– Так спекутся же в бронях. Вон солнце жарит уже как.

– Вот и я про то. Когда, как думаешь, отец Михаил приедет?

– Должно быть ближе к полудню, часа через три – не раньше.

– Ладно, тогда я пошел – приструню наших самых нетерпеливых. А ты с матерью иди – она для тебя уже все подобрала и разложила, «младший воевода», – слегка поддел Мишку Алексей и повернулся к подошедшему почти вплотную мужику. – А тебе чего?

– Боярыня Нинея Гредиславна нас в помощь прислала, стало быть, – прогудел тот.

– В помощь? – быстро переглянулись Алексей с Михайлой.

– В помощь, на городовое дело, – басом подтвердил мужик, кивнув косматой головой.

– Что ж, от помощи отказываться не след, – Алексей взял инициативу на себя. – Но о делах будем разговаривать завтра. А сегодня праздник у нас, значит и вы – гости на этом празднике.

– Так среди нас тех, кто требы Христу кладет, и нет почти.

– Значит, когда наш священник отец Михаил будет молебен служить, они в стороне постоят, – вмешался Мишка, чувствуя, что разговор уходит в опасную тему. – А за праздничные столы всех зовем. Только, раз гостей прибавилось, помогите вот Кондратию Епифанычу новые столы да скамьи приготовить.

– Это можно. Пошли, Епифаныч, – пробасил тот, хлопнув Сучка по плечу, от чего плотницкий старшина даже присел.

Проводив их взглядом, Анна вдруг встрепенулась:

– Надо же Плаве велеть и на новых людей сготовить. Сынок, ты иди в мою горницу, там все для тебя приготовлено, а я сейчас.

– И мне пора, – Алексей, кивнув, удалился в сторону здания Академии.

Отведя жеребца в конюшню и передав его на попечение дежурному, Мишка, однако, торопиться в материну горницу не стал. Во-первых, распирало желание похвастаться Юльке, что он уже полноправный опоясанный ратник. А, во-вторых, утренняя скачка разбудила в молодом организме прямо-таки зверский аппетит, подстегиваемый крайне завлекательными запахами, доносящимися из плавиных владений. Непродолжительная схватка сердца и желудка дала явный перевес последнему и ноги сами собой свернули в сторону трапезной. Здесь, правда, нашла коса на камень. Кухонные девчонки, не иначе как по команде своей строгой начальницы, наотрез отказались открывать дверь. И так бы и пришлось бояричу убраться не солоно хлебавши, если бы не сама Плава, выглянувшая на шум. Смилостивившись над голодающим, она вынесла ему кусок праздничного пирога, как оказалось, несколько видов пирогов стряпуха испекла еще накануне – на пробу.

– Ну, как, годится? Скоро еще такие же будем в печь ставить.

– Угу, – только и смог промычать Михайла с набитым ртом и, поспешно проглотив кусок, добавил. – Вкуснотища. Прям к жизни вернулся.

– Вот и славно, – расцвела от похвалы Плава. – Значит, и гости в обиде не будут. На кваском запей.

– Благодарствую, – он залпом осушил протянутую кружку и, передав ее назад, вышел.

В горнице матери все стояло вверх дном. Анька младшая и Машка, поминутно перебегая от открытого сундука к лавкам, на которых были разложены их «доспехи», и обратно, вовсю старались подобрать себе такие наряды, чтобы сразить всех особ мужеска пола наповал. На Мишку они не обратили абсолютно никакого внимания, за что он был сестрам только благодарен. Его проверенный праздничный наряд василькового цвета лежал на отдельной лавке, прикрытый куском полотна – единственная вещь в горнице, не потревоженная ураганом девичьих страстей. Видно, сказалось строгое внушение матери. Мишка сграбастал все свои вещи и, бочком-бочком, стараясь не становиться на пути двойной лавины по имени Анна-Мария – сметут ведь и не заметят – выбрался за дверь. Спускаясь во двор и обдумывая, где бы ему спокойно, чтобы никто не тревожил, переодеться, он неожиданно столкнулся с Никитой.

– Ты откуда здесь? Неужто, отец Михаил уже приехал?

– Нет. Меня воевода Корней Агеевич послал предупредить, что они все через час будут. И чтоб встречали. Ну и еще троих музыкантов прислать нужно.

– Что, разве воевода с отцом Михаилом едет?

– Ну да. И еще староста Аристарх, и несколько десятников, и Лавр Корнеич. Все верхами и при оружии.

– Ох, твою ж… Ладно, беги скорей, бери кого нужно, а я пойду к старшему наставнику Алексею. С ним вместе будем ребят для встречи строить. А ты скажи музыкантам, чтобы протрубили, как подъезжать будете.

Алексей, узнав, что времени осталось намного меньше, чем они предполагали, ничуть не растерялся. Привычными движениями он натянул поддоспешник и кольчугу, накинул и застегнул на правом плече корзно.

– Ну, а ты чего ждешь, одевайся скорей, – с этими словами старший наставник взял в руки шлем, покачал головой и поставил его обратно. Вместо шлема достал и одел волчью прилбицу и вышел.

– Дударик, труби сбор, – раздался с улицы его зычный голос, заглушенный звонким пением трубы.

Мишка торопливо стал переодеваться, стараясь не задеть больную руку и чертыхаясь от задержек.

Через каких-нибудь полчаса Младшая Стража выстроилась перед въездом в Академию. И вовремя – вдали уже показались спускающиеся к берегу реки всадники. Пока еще оставалось немного времени, урядники спешили внести последние улучшения в облик своих подчиненных – никому в торжественный момент не хотелось ударить в грязь лицом. Вот паром перевез первую группу всадников, спустя несколько минут – вторую. Вся кавалькада, которую возглавляли Корней с Аристархом, сжалась и подобралась, пропустив во второй ряд пароконную запряжку, на которой восседал отец Михаил. А затем неспешно набирая ход, двинулась в сторону блестящего, окольчуженного строя отроков. Заинтересованные зрители, среди которых выделялся яркими пятнами разноцветных платьев «девичий взвод», уже давно заняли места неподалеку.

Урядники, скомандовав десяткам «Смирно!», заняли свои места на шаг впереди.

Всадники были уже совсем рядом, когда раздались громкие звуки горна:

 
Путь далек у нас с тобою,
Веселей, боец, гляди!
Вьется знамя с Лисом золотое,
Наш боярич впереди!
Мы все с ним, в путь, в путь!
 

От такого непривычного зрелища – опричники, едущие под марш из «Максима Перепелицы» у Мишки глаза полезли на лоб. Захотелось ущипнуть себя и проснуться. И только потом до него дошло, что эту мелодию он в числе многих других напел ребятам в Турове. А все остальное было делом рук Артемия, который ехал чуть в стороне, и движениями руки руководил действиями горнистов.

Зрителям же, отнюдь не избалованным зрелищами, происходившее пришлось весьма по вкусу. Особенно девчонкам, явно принимавшим на свой счет слова припева, который опричники исполняли с особым задором, не забывая, разумеется, поглядывать, какое впечатление на прекрасный пол производят их слова.

 
А для тебя, родная,
Любовь моя большая!
Прощай, труба зовет!
Уходим – в поход!
 

Впечатление от слов, само собой, было самое благоприятное. Раскрасневшиеся щеки и блестящие глаза говорили об этом лучше всяких слов. Да и взмахи платочками, появившимися откуда ни возьмись – тоже указывали на нетерпеливое ожидание встречи.

 
Пусть враги запомнят это —
Не грозим, а говорим:
Нужно коль – пройдем за ним полсвета!
А коль надо – повторим!
И снова – в путь, в путь, в путь!
 
 
Каждый воин – ратник бравый
Смотрит соколом в строю,
Породни-роднились мы со славой,
Честь мы добыли в бою!
И снова в путь, в путь, в путь!
 

Оглянувшись на замерший строй, Мишка с удивлением заметил, как при этих словах, расправляются плечи у наставников. Казалось, они сбрасывают с плеч груз прожитых лет и тяжелых ранений. Чтобы снова ощутить себя молодыми соколами, ищущими себе чести, а князю славы.

 
Крест святой – он нам защита,
И в труде и на войне.
Этим сотня наша знаменита,
А с нами в будущем – вдвойне!!!
И снова в путь, в путь, в путь!
 

Отец Михаил, оглянувшись на Роську, громче и самозабвеннее всех поющего эти слова, улыбнулся и осенил крестом свою почетную охрану, а затем и всех встречающих.

Это подтолкнуло Мишкину мысль, повернувшись к строю, он во всю мочь выкрикнул:

– СЛАВА ПРАВОСЛАВНОМУ ВОИНСТВУ!

И чуть не оглох, когда в ответ раздался рев из сотни глоток:

– СЛАВА! СЛАВА! СЛАВА!!!

– Возлюблю тебя, Господи, крепость моя!

Никогда еще в Академии не было такого количества народа. Разумеется, маленькая часовня не могла вместить даже десятой части всех присутствующих. Поэтому отец Михаил решил устроить благодарственный молебен перед входом в нее. Сделанный заранее переносной аналой плотники Сучка установили на нужное место. Сделано это было, пока священник переодевался внутри часовни. Мишка отрядил ему в помощь брата Семена и Дударика, и теперь оба принаряженные, донельзя сосредоточенные от осознания важности своей миссии, стояли по обе стороны от аналоя, время от времени исполняя команды, отдаваемые приглушенным шепотом.

Роська же вместе с двумя отроками из «музыкальной команды» старался за весь церковный хор, которого в Академии пока еще не было. Они самозабвенно выводили вслед за отцом Михаилом слова псалмов, изредка сбиваясь от излишнего усердия.

– С Тобою я поражаю войско, с Богом моим восхожу на стену. Бог! – Непорочен путь Его, чисто слово Господа; щит Он для всех, уповающих на Него. Ибо кто Бог, кроме Господа, и кто защита, кроме Бога нашего?

Эти слова прозвучали особенно громко и весомо. Неудивительно, что им вторили сейчас многие из тех, кто стоял перед часовней. Ведь, казалось, именно к ним, совершившим недавно удачный поход и со славой возвратившимся, были обращены строки псалма.

– Я преследую врагов моих и настигаю их, и не возвращаюсь, доколе не истреблю их; поражаю их, и они не могут встать, падают под ноги мои, ибо Ты препоясал меня силою для войны и низложил под ноги мои восставших на меня. Ты обратил ко мне тыл врагов моих, и я истребляю ненавидящих меня: они вопиют, но нет спасающего; ко Господу, – но Он не внемлет им. Я рассеваю их, как прах пред лицем ветра, как уличную грязь попираю их.

За то буду славить Тебя, Господи.

Искренность молитвы сотен людей самым животворным образом отзывалась на отце Михаиле. Он ведь не забывал, что среди собравшихся немало вчерашних язычников. Но тем паче расцветал он, видя, как старательно отроки повторяют слова молитвы, завершая ее единым всеобщим выдохом:

– Аминь!

События второй половины дня почти не отложились в Мишкиной памяти. С одной стороны из-за накопившейся усталости, а с другой – «в борьбе с зеленым змеем побеждает змей».

Сразу же после молебна все двинулись к установленным на открытом воздухе столам. От незнания Михайла не придал значения порядку размещения за столами, и как оказалось совершенно напрасно, ибо и здесь существовала своя строгая система, о чем ему негромко поведал чуть позднее староста Аристарх. К счастью, руководивший всеми действиями Алексей прекрасно был осведомлен обо всех тонкостях устройства пиршества. Главный пирник отлично знал, кто где должен быть.

Разумеется, вся верхушка Погорынского воеводства, включая боярича, вкупе с отцом Михаилом расположилась за «передним» столом. За этот же стол по указанию Корнея усадили и двух плотницких старшин: Сучка и вновь прибывшего главу нинеиных работников, назвавшегося смешным прозвищем Жагра. Впрочем, это прозвище вполне подходило к его облику – его борода, подсвеченная солнцем, и впрямь напоминала «жагру» – фитиль, горящий желтовато-рыжим пламенем.

– Умен Корней, – обращаясь к Мишке, вполголоса проговорил сидящий рядом Аристарх. – Нинеины люди сразу на братчину к нам приглашены. Так что теперь они как бы своими становятся. Пусть не по крови. А вроде как совместно преломившие с нами хлеб.

Справа и слева от «переднего» стола располагались два «средних». За одним разместились наставники Академии, а за другим – недавно принятые в Перуново братство опричники. Ну, а все остальные заседали чуть в отдалении за «окольными» столами. Разумеется, «девичий» стол располагался чуть-чуть в стороне от мужских.

Едва успел отец Михаил благословить трапезу, как вставший воевода Погорынский провозгласил здравицу за участников успешного похода. Затем взял наполненную кальвадосом братину, крупно отхлебнул и пустил ее по кругу. За остальными столами сделали то же самое, только за средними пили сидр, а за окольными – налегали на пиво. Столы были заставлены печеной и жареной дичью – это расстарался Стерв с помощниками, целую неделю не вылезавший из леса. Конечно же, не обошлось без плавиных пирогов. Постепенно собравшиеся въедались, чувствовали себя все свободнее, кое-где слышались возбужденные голоса о чем-то увлеченно спорящих мужиков.

Спустя какое-то время встал Аристарх, провозгласивший славу Академии, ее наставникам и воспитанникам, с честью проявивших себя в бою. И снова повторилась картина обхода полуведерной серебряной братины с вином вокруг стола.

Помня напутствие Алексея, что первые три здравицы нельзя пропускать ни в коем случае, Михайла как все крупно отпивал из непривычного сосуда. Поэтому в голове у него уже слегка гудело, когда дед кивнул ему через стол, велев провозглашать «третий тост». От неожиданности Мишка даже слегка замешкался. На его заминку, правда, никто не обратил внимания, наблюдая за тем, как Бурей наливает вино из бочонка.

Утвердившись на напряженных ногах и держа двумя руками тяжелую посудину, Мишка неожиданно для себя проговорил:

– А третью чару я хочу поднять за нашу святую матерь – православную церковь и ее верного представителя у нас в Ратном – отца Михаила, по чьим молитвам и был нам дарован Христом-Богом успех в нашем воинском начинании. Спасибо тебе за все, отче.

Собравшиеся, слегка примолкшие в начале этой неожиданной речи, в конце разразились одобрительным гулом. За передним столом все встали и каждый, получая в свою очередь братину, считал своим долгом отнестись с приветствием к отцу Михаилу. Тот, покрасневший от неожиданности, стукался своим кубком, в котором плескалось специально привезенное монастырское вино, и благодарил пирующих.

Чуть позже затуманенное сознание Мишки с удивлением сосредоточилось на словах звучавшей в отдалении песни:

 
А я ржи напашу да в скирду сложу,
Во скирду складу, домой выволочу,
Домой выволочу, да дома вымолочу,
Драни надеру, да и пива наварю,
Пива наварю, да и мужиков напою…
 

Это было последнее, что он запомнил из всего пира. Пришел в себя он только едучи в телеге на полпути из Академии в Ратное. Как выяснилось дед забрал его с собой, чтобы дома наедине обсудить непростые взаимоотношения с Нинеей и пришлыми работниками. Конечно, об этом можно было поговорить и в Академии, но, видно, дед решил не дожидаться, когда Мишка придет в себя, а протрезвить его в пути. И действительно, свежий ветер в лицо и быстрый бег коня сделали свое дело – в Ратное боярич въезжал свеженький, как огурчик.

Правда, поговорить вечером с дедом ему не пришлось. Пробормотав:

– Утро вечера мудренее. Спать, всем спать. – Корней отправился в свою опочивальню.

А Михайла, не меньше уставший от двухдневных похождений, тоже едва добрел до постели и мгновенно провалился в глубокий крепкий сон.

Глава 3. Начало августа 1125 года. Крепость-на-Горке

Вечер красил водную гладь красноватыми бликами. Закатное солнце потихоньку скрывалось за ближним лесом. «Хорошая осень будет, сухая, – подумал Снорри, – и тёплая…» Тени деревьев, удлиняясь, тянулись через поле к Старой слободе. Было то самое время, когда день уже почти кончился, а сумерки ещё не пришли. Ранний вечер. «Время, когда лошадь можно принять за сказочного уникорна, а придурка Эрика – за тролля, – скальд потёр подбородок. – Впрочем, троллей у нас теперь не водится». Придя к такому выводу, он потянулся и устроился на травке поудобнее.

Холмик, на котором сидел Снорри Хельгерсен, протянулся длинным покатым валом от крепости почти до самой реки, и с него открывался отличный вид и на поля, и на реку. При том ещё и в обе стороны. Идеальное седалищное место для философских размышлений, да и поэтических упражнений тоже. Благо постоянный ветерок разгонял комарье. Снорри ценил удобства. Всегда. К возрасту это отношение не имело.

За левым плечом Снорри послышались шаги.

– Кого ещё нелёгкая несёт, – еле слышно пробурчал Снорри себе под нос, – места в округе мало что ли…

Шаги приближались. Объект скальдовой досады шёл со стороны крепости и явно по его, Снорри, душу. Когда до сидящего оставалось пара шагов, неизвестный остановился.

– Эй, старый, чего расселся? Заняться нечем?!

Снорри опёрся руками о поясницу, разогнулся и с кряхтением встал. Не спеша обернулся через левое плечо, окинул подошедшего непродолжительным рассеянным взглядом и отвернулся. Смотреть действительно было не на что. Один из новых дружинников, набранных недавно из уцелевших стражников. «Полтора десятка этих недоносков теперь щеголяют в доспехах и строят из себя воинов, – мрачно подумал Снорри. – Дожили. Того и гляди, дряхлым старикам придётся кольчугу надевать».

– Эй!! Оглох что ли?! – «недоносок» явно добивался внимания Хельгерсена.

Снорри не спеша нагнулся и поднял с травы пояс с мечом. Так же неторопливо развернулся лицом к крикуну и опоясался. Нагловатая физиономия дружинника изобразила сложную работу мысли. Снорри сделал шаг к наглецу и коротко ткнул пальцами левой руки в кадык горлопана. Парень брызнул слюной и, схватившись за горло, отшатнулся. Его меч невестимо как оказался в руках у противника и теперь был направлен в самое сердце своего хозяина.

– Кому-то я, может быть, и старик. Но тебе, придурок, Мастер Хельгерсен. Ясно? – скрипуче процедил нурманн, правой рукой поигрывая мечом потерпевшего. Орудовал он им без каких-либо усилий, и было видно, что ни секунды не поколеблется пустить оружие в ход.

Парень закивал и булькнул нечто утвердительное.

– Чего надо? – Снорри положил меч на плечо и склонил голову на бок.

Вся фигура бывшего стражника изобразила растерянность и недоумение.

– Припёрся тогда зачем? – последовал новый вопрос.

– Я, это…нечаянно…мастер Хельгерсен! Обознался я… – новичок быстро приходил в себя, как видно испытывая большое облегчение от того, что все обошлось одним тычком, – прости, мастер Хельгерсен, я смотрю…, а приказ был, ну подгонять, значит, ну что б работали! Извини, мастер Хельгерсен, не признал!..

– Ясно… – протяжно выцедил Снорри, – проваливай…

Он небрежно уронил меч наземь и перевёл взгляд на крепость.

«Суетятся, бегают. Раньше надо было суетиться!» – впрочем, тут Снорри лукавил. Спроси его кто ещё с месяц назад о возможности подобного разгрома боярской дружины, и старый скальд посоветовал бы вопрошавшему проблеваться и не пить пива пару дней. Однако развитая Хорем суматошная деятельность вызывала у Снорри раздражение. Как впрочем, и сам Хорь. Хитрожопый, памятливый и… не трусоватый, нет. В бою он не трусил, а вот была в нем какая-то ущербность. Скальду опять вспомнились слова, сказанные два с лишним года назад сотником Ратобором: «Коли такая гнусь наверх полезла – добра не жди.»

– Уже не жду… – ответил Снорри своим мыслям.

И пошёл к крепости, следом за бдительным дружинником.

В крепости царила Суматоха. Именно так, с Большой Буквы. А как ещё назвать состояние действа, когда одновременно спешно ремонтируют всё, о чём только вспомнили и при этом складируют припасы везде, где только возможно? Причём, периодически извлекая убранное и перекладывая в «более подходящее место». Вот и сейчас Хорь лично руководил процессом перегрузки каких-то коробов и мешков.

«Что, страшно? – со скрытым злорадством подумал Снорри, глядя на действия Хоря – Правильно, страшно, вернется боярин – может и прибить, под горячую-то руку. Суетись-суетись, так оно легче, поди…», и собирался уже пройти к дружинному дому, но тут Хорь заметил старого скальда и возжелал общения.

– Слышь, Снорри, почто без дела топчешься? – боярский ближник утомился, вспотел и был растрёпан. На левой руке повисла плеть, правая тыльной стороной ладони утирает пот со лба. Каштановый волос всклокочен, глаза воспалены. Ходячее воплощение усердия и деятельности.

– Сходи на Площадку, пособи Ратобору! – сотник поймал рукоять плети и хлопнул ей себя по ляжке. – Сходи, сходи. Там от тебя хоть какой прок будет! – Хорь на миг ехидно осклабился, но тут же опять принял на рожу деятельно-озабоченное выражение. – Неча попусту разгуливать, не то время. Иди – иди, не прохлаждайся тут!

Снорри изобразил лицом некое мимическое движение, смысл коего можно было истолковать и как согласие, вышел из крепости и направился к Площадке, где сотник Ратобор занимался обучением недавно набранных дружинников мечному бою.

К приходу скальда Ратобор, привалившись плечом к соломенному чучелу, наблюдал за процессом выполнения группового упражнения. Пара десятков учеников, прикрывшись высокими нурманскими щитами, плечом к плечу перетаптывалась по утоптанному пятачку. Судя по всему, данное действие имело своей целью отработку слаженности строя. На взгляд Снорри, подобные занятия пристало проводить с ополченцами из числа землепашцев, а не с дружинниками. Но начальство, очевидно, имело свои взгляды на то, что должно и как… Что по этому поводу думал Ратобор – понять было сложно, так как его тонкокостное, четко очерченное лицо выражало задумчивую отстраненность, трактовать которую можно было по всякому.

– О-о-о! Кого я вижу! Сладкоголосый сын Хельгера хлебнул меда Браги и решил почтить воинское занятие своим присутствием! – Ратобор соизволил заметить подходящего Снорри. – Порадуешь нас новой висой, а может быть и сагой?

– Я бы поведал о подвигах славных конунга Олафа из Бьёрнфьиорда… – начал было распев Снорри, но оборвал сам себя. – Но послан я сюда с другим заданием. Сотник Хорь обеспокоен, сможешь ли ты, Сотник – слово «сотник» Снорри подчеркнул голосом, – Ратобор справиться с возложенным на тебя поручением?

– Это с каким? – Ратобор «отлип» от чучела и внимательно посмотрел на Снорри.

– С обучением этих воинов, – Снорри приостановился, выделив особым тоном последнее слово, презрительно сплюнул и продолжил, – воинскому делу. Прости, сотник, моё косноязычие, это от избытка чувств… Здрав будь, Ратобор!

– Здрав будь, Снорри. Можешь передать пославшему тебя, – «пославшему тебя» Ратобор произнёс тем-же тоном, что и Снорри «сотник», – сотнику Хорю, что я со своим делом справляюсь. Ступай.

– А вот о возвращении, значица, Хорь мне ничего не сказал… – Снорри задумчиво почесал затылок, – Говорит, иди, проследи за Ратобором, а то, он, поди, забыл, с какой стороны меч берут. И что им делают.

– Ну-ну… – Ратобор с интересом смотрел на Снорри, – И как же меч брать и что с ним делать?

– Это ножны, – Снорри положил левую руку на ножны, – В них – меч. Его берут вот так. – Снорри медленно вытащил меч из ножен. – Рукой.

Снорри пошевелил сжимающей меч правой рукой:

– А потом применяют. Применяют все по разному. Некоторые, например, в заду ковыряются!

Ратобор хмыкнул:

– Это где ж ты такое чудо узрел? Поди, в странствиях дальних?

– Да нет. Тут рядом. – Снорри кивнул в сторону крепости, – Я за Хорем третий день наблюдаю. Всякого насмотрелся.

Ратобор захохотал.

– Вот скажи, сотник, чем ты тут занимаешься? – Снорри кивнул в сторону тренирующихся новиков.

Тот посерьёзнел и задумчиво проследил за взглядом скальда.

– Вот скажи, зачем ЗДЕСЬ СОТНИК? – продолжил Снорри, – Здесь десятник-то не нужен! Любого из стариков приставить и делов. И на кой ляд их вообще хирдом гонять? Коли им на конях биться? А?

– А сам что думаешь? – спросил негромко Ратобор.

– Что я думаю? Я думаю… – Снорри обернулся к ученикам и позвал. – Эй, ты! Да, ты, длинный! Подойди! Живей, шевелись! – скальд глянул на сотника. – Доставай меч!

Подозванный долговязый дружинник вопрошающе посмотрел на Ратобора. Тот утвердительно кивнул.

«Длинный» вытащил меч и встал в выжидающую позицию, прикрывшись щитом. Снорри скользящим шагом проскочил расстояние, отделяющее его от противника, и нанёс быстрый укол в щель между верхней кромкой щита и шлемом. Дружинник щитом отбил меч нападавшего вверх и попытался проткнуть его прямым ударом, но противник уже проскочил за левое плечо обороняющегося, подхватил меч второй рукой и, продолжая движение, провернулся вокруг себя, нанеся размашистый секущий удар плашмя.

– Всё. Иди, голову подбирай. – Снорри вложил меч в ножны и подошёл к ухмыляющемуся Ратобору, – Вот что я думаю.

– Хватит на сегодня! Свободны! – Сотник покосился на тяжело дышащего нурманна, – пойдём-ка, скальд, хмельного попьём.

На склоне протянувшегося от крепости до речки холма горел костерок. Неяркий свет пламени выхватывал из темноты силуэты двух мужчин. Вкусно пахло жареным мясом и сидром.

Ратобор сидел, обхватив руками колени, и немигающим взглядом смотрел в костёр. «Да, сотник, притомился ты. Видать, не столько телом, сколь разумом – размышлял разлёгшийся напротив Снорри. – Ну, да это неудивительно». Сам скальд вольготно разместился на трёх попонах почти вплотную к огню и, облокотившись об уложенное наземь седло, неспешно поглощал жареное мясо, периодически добавляя к нему чеснок и обваленные в меду орехи. Небольшая кружка с сидром располагалась в пределах «средней досягаемости», чтоб и взять удобно и не расплескать ненароком. Бочонок с основным запасом напитка Снорри предусмотрительно разместил поближе к Ратобору, ненавязчиво возложив на того обязанность виночерпия.