Текст книги "Вдали от берегов"

Автор книги: Павел Вежинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Так-то ты тратишь деньги? – спросил он с укором. – Нашел себе мужское занятие!

Застигнутый врасплох и слегка смущенный, шурин сунул монетку в карман.

– Как сестра? – спросил он, вероятно, для того, чтобы замять разговор.

– Ступай и посмотри!

– Схожу! – поспешно согласился молодой человек.

Капитан снова нахмурился. Он и у жены замечал эту неприятную черту – отвечать быстро, не думая. «Таков уж, наверное, весь их род, – решил он. – Но мужчине это не к лицу. Трудно уважать мужчину, который говорит, не подумав. Это уже не мужчина: на такого нельзя положиться».

– А ты куда? – прервал его мысли молодой человек.

– Повезу пассажиров в Созополь…

Шурин заинтересовался, стал расспрашивать, когда отплывают, когда вернутся, а потом вдруг сказал, что хотел бы поехать вместе с ними.

– Я в Созополе ни разу не был. Хорошо бы посмотреть, – сказал он, ускоряя шаг, чтобы не отстать от капитана.

– Что ж, поедем! – согласился капитан. – Тебя ведь на море никакой силой не затащишь.

Капитан был прав. Даже мальчишкой Дафин редко ходил к морю, а плавал всего несколько раз. Он был застенчивым, прилежным учеником и лет пять назад с отличием окончил гимназию. Затем долго слонялся по городу без работы и только прошлой осенью получил должность почтового чиновника.

Когда они пришли на пристань, был восьмой час. Солнце зашло, на горизонте пылал кроваво-красный и оранжевый, перистый, как фазаний хвост, закат, а в вышине небо желтело, переходя в бледно-зеленый, водянистый цвет. Горы, за которыми скрылось солнце, казались черными, зубчатыми, а море за перешейком сверкало расплавленной медью.

В гавань медленно входила, направляясь к причалу, длинная, с облупившимися бортами барка, груженная дровами. Ветерок крепчал, и мелкие волны с плеском набегали на позеленевшие прибрежные камни.

Сын старшины рыбаков Манолаки забрасывал сеть, стоя по колено в воде, и его русые волосы казались медно-красными.

Капитан сразу понял, что ждут его. Ставрос уже был в лодке и большой грязной тряпкой протирал мотор. На берегу сидели пассажиры. Их было четверо. Двоих капитан еще не знал. Увидев капитана, все приветливо кивнули ему и поднялись.

– Поехали? – спросил печатник.

– За мной дело не станет. Пропуск взяли?

– А как же! – ответил печатник, широко улыбнувшись.

Моторист, услышав разговор, выпрямился. Нос у него был в масле, глаза горели нетерпением.

– Ты ел? – спросил капитан.

– Закусил немного…

– Сходи в казино, возьми кебапчет[3]3
  Кебапчета – национальное болгарское кушанье из рубленого мяса со специями, поджаренного на решетке над углями.


[Закрыть], – сказал капитан. – И хлеба…

Парень сошел на берег и взял деньги.

– Сколько?

– Ну, десяток… А воды налил?

– Бутыль полна, – ответил Ставрос.

Воду они держали в бутыли из-под вина. Для небольших рейсов этого было достаточно.

Ставрос, легкий и проворный, как дикая коза, уже карабкался по откосу, Дафин крикнул ему вслед:

– Пятнадцать бери, слышишь? Пятнадцать!..

– Бери пятнадцать! – крикнул и капитан, махнув рукой, и тут заметил, что пассажиры быстро переглянулись. Смутное, почти забытое беспокойство снова овладело им. В чем дело? Может, им не нравится, что Дафин едет с ними? Или хотят взять с него часть денег за проезд?

– Это мой шурин, – хмуро пробормотал капитан. – Со мной едет… как член экипажа…

– Дело твое! – заметил печатник, пожав плечами.

Дафин пристально, словно припоминая что-то, посмотрел на студента.

– Мы с вами где-то виделись? – спросил он, по-мальчишески сморщив нос.

– Не помню, – коротко ответил студент, хотя сразу же узнал Дафина.

– Разве не вы отправляли недавно телеграмму?

– Ах, да! – деланно спохватился студент. – Да, да, вы на почте работаете! Ну как, телеграмма ушла?

– Еще бы! – солидно отозвался Дафин. – Я сразу же передал ее!..

– Садитесь! – сказал капитан. – Ставрос сейчас подойдет…

Но перед посадкой капитан не забыл спросить пропуск. Он внимательно прочел его и, немного помедлив, отдал.

– На четверых, – промолвил он, ни к кому не обращаясь.

– Нас пятеро, – пояснил Милутин. – Поедет еще один, чех, какой-то профессор…

– Но он не вписан…

– Для них пропуска не требуются, – вмешался печатник. – Он иностранец. Паспорт есть у человека…

– Где он?

– Вон, у причала.

Вацлав со спокойным, невозмутимым видом медленно прогуливался вдоль причала. Наметанный глаз капитана сразу же, без труда признал в нем иностранца. Капитан успокоился и снова почувствовал себя увереннее: чем больше других людей, не из этой компании, тем, пожалуй, лучше.

– Садитесь! – повторил он.

Пассажиры поспешили к лодке. Студент замахал руками и крикнул:

– Пан профессор! Эй, пан профессор, отправляемся…

– Знает болгарский? – уже дружелюбно спросил капитан.

– Ни в зуб! – рассмеялся студент.

В это время Ставрос выходил из буфета, под мышкой он нес бутылку и завернутые в газету кебапчета. Пока их завертывали, он успел одним духом выпить сто граммов сливовой ракии и теперь чувствовал, как приятная теплота разливается в груди.

У входа в пивной зал перед Ставросом внезапно выросла стройная, подтянутая фигура пристава.

– Отправляетесь? – небрежно спросил он.

– Отправляемся, господин начальник! – громче, чем следовало, ответил Ставрос.

Пристав кивнул и вернулся в зал.

Столики вокруг дансинга были заняты, но он даже не посмотрел туда. Рядом с оркестром стоял отдельный столик, откуда хорошо просматривалась гавань. Пристав заботливо обмахнул стул и сел.

Лодка еще стояла, привязанная у причала, но мотор уже чуть слышно рокотал. Пристав дважды пересчитал людей. Их оказалось семеро.

Почему семеро? Их должно быть пятеро, не считая Ставроса, который отвязывал канат. Наконец Ставрос бросил канат на корму и стал отталкивать лодку. Когда она отошла от причала, Ставрос ловким прыжком вскочил в лодку. Мотор заработал на полных оборотах, и лодка быстро набрала скорость.

Почему же их стало семеро? Капитан не из тех, кто возьмет на борт незаконных пассажиров. Или его подмазали деньгами?

«Все равно! – решил он. – Раз уж я отказался их преследовать, какая разница, пятеро их или десятеро. Абсолютно все равно!»

В этот миг он испытывал легкое сожаление, что не прижал к стене наглецов, и вместе с тем чувствовал облегчение оттого, что избежал крупной неприятности. Пусть едут ко всем чертям! Пусть делают что хотят, лишь бы в цепи их темных дел затерялось то звено, к которому он невольно стал причастен.

6

Описав в заливе плавную дугу, лодка оказалась в открытом море. Чтобы выйти к Созополю, следовало взять курс прямо на юг, но капитан отклонился немного к западу, в глубь широкого Бургасского залива. Впереди, чуть справа, светился, как розовый бутон, маяк Анхиало, и потому нетрудно было придерживаться курса. Миновав маяк, капитан собирался взять еще правее, чтобы пересечь залив в его самой спокойной части, защищенной берегами. «В конце концов лодка есть лодка, – думал капитан, – и полагаться на нее не стоит. Того и гляди, мотор забарахлит или вдруг буря поднимется. Лучше держаться поближе к берегу».

Капитан сидел в небрежной позе на корме, придерживая тремя пальцами руль. Мотор работал ровно, и лодка ходко шла по тихому морю. При такой скорости они к половине одиннадцатого сумеют высадиться на деревянной созопольской пристани.

Почти у самых ног капитана примостился Ставрос и по привычке копался в моторе. На нем была матросская фуфайка из тонкой шерсти добротной ручной вязки. Из-за спины Ставроса выглядывал шурин капитана. Четверо пассажиров сидели на скамейках, расположенных здесь в отличие от простых рыбачьих лодок вдоль бортов. Профессор устроился на носовой части и отсутствующим взглядом смотрел на оставшийся позади город, который теперь казался небольшим островком, выраставшим из зеленых вод. Тонкая чернеющая лента земли соединяла островок с громадой суши. Четко виднелись ветряные мельницы, две башни, стоящие у выхода в открытое море, руины древней крепостной стены. Небо над городом стало совсем зеленым, и лишь над горами, на западе, пролегла узкая красная полоска. Чем дальше отступал городок, тем темнее и резче становились его очертания, тем красочнее делалось море. Но вот оно вдруг померкло, дали начали расплываться – наступал вечер.

– Перекусим! – нарушил молчание капитан. – Покончим с этим делом, пока не стемнело…

Ставрос и Дафин ближе пододвинулись к нему. Капитан развернул сверток, и над лодкой поплыл запах поджаренного на углях мяса и лука.

– Еще теплые, – сказал капитан. – До чего хорошо пахнет!..

Последние слова он произнес со вздохом, ибо ему редко приходилось лакомиться кебапчетами – только летом, раз или два в месяц, во время прогулок с женой. В такие дни он угощал ее кебапчетами, сочным, поджаристым шашлыком и жаренными на угольях бараньими потрохами – нежной печенкой, почками, свернувшимися, как устричные раковины, кусочками селезенки. Обыкновенно он заказывал не вино, а пиво, но не ради экономии, а для шика. Если жена ела с аппетитом, он радовался и не переставая подкладывал ей. Если нет, ему и самому кусок не шел в горло, и он жалел о выброшенных на ветер деньгах. Сам он никогда не стал бы тратиться на то, чтобы вкусно поесть.

Капитан мерно двигал сильными челюстями, на его шее, лице и на висках ритмично ходили мускулы. Ставрос тоже ел с аппетитом, хотя и не с таким явным. Он, словно хищный зверек, касался кебапчет, принюхивался и жевал беззвучно, но энергично, непрестанно оглядываясь по сторонам. И лишь Дафин ел рассеянно, словно не замечая, что делает.

Вдруг капитану что-то пришло в голову, и он склонился к уху шурина.

– О какой это телеграмме вы говорили? – тихо спросил он.

– О какой… о самой обыкновенной… – нехотя ответил тот. – В Созополь… Пишет жене, что нашел квартиру…

– В Созополе нашел квартиру?

– Нет, у нас…

– А зачем ему у нас квартира, если сам он едет в Созополь?

– Откуда мне знать? – с раздражением ответил Дафин. – Наверное, едет за женой…

Последние слова вырвались у него довольно громко. Капитан заметил, что младший из пассажиров приподнял голову и испытующе поглядел на Дафина. «Нет, не следовало заводить разговор с таким тупицей!»

Беспокойство снова стало овладевать капитаном. Челюсти его по-прежнему мерно и неторопливо двигались, но сам он погрузился в раздумье.

Зачем студенту везти к ним в город жену, если сам он собирается работать в Созополе кирпичником? Почему они живут отдельно друг от друга, если и там курорт и здесь курорт? Нет, дело это нечистое! Они хитрят, обманывают! Затевают что-то недоброе! Может быть, собираются ограбить кого-нибудь? Только этого ему и не хватало – попасться вместе с ними как соучастник. Ну уж нет. Этот номер у них не пройдет! Но неужели и профессор заодно с ними? Вряд ли… Вероятно, этот чудак иностранец знает о них не больше, чем он сам.

Как поражен был бы капитан, если б узнал, что за человек этот словак и что у него на уме!

Все в той же позе Вацлав сидел на носу лодки и смотрел на море. «Какое оно прекрасное и какое вместе с тем жуткое, – думал он. – Оно прекраснее гор, полей, речных берегов и сухих степей, прекраснее всего на свете, ибо оно живет. Как спокойно и равномерно его дыхание. Оно словно гигантское живое существо. И почему, – думал он, – никто до сих пор не заметил, что море дышит? Почему никто не говорил ему об этом?»

Вот лодка скользит по громадной синей толще моря. Он слышит под собой биение его пульса, ощущает, как неведомая сила то поднимает лодку, то бережно опускает, то снова поднимает, то опять опускает… И все это без малейших усилий. Оно не чувствует тяжести лодки, так же как человек не почувствовал бы во сне мухи на своей вздымающейся груди. Горизонт то вдруг раскроется со всех сторон, оттененный потемневшим зеленоватым небом, то исчезнет: это лодка медленно проваливается, сдавленная необъятной массой беспокойно пульсирующей воды.

Красиво, слов нет, но все-таки жутковато. Что, если этот спящий гигант вдруг проснется и встанет во весь рост? Куда зашвырнет он их крохотную деревянную скорлупку?

Когда они поравнялись с Анхиало, над морем уже опустились сумерки и маяк бросал время от времени на водную гладь желтые дорожки света. Город был совсем близко; виднелись его пока еще бледные огни, доносился шум – гудки паровоза на станции, отчетливый перестук буферов, сигналы автомобилей.

«Как мирно и спокойно живут там, на берегу, – думал Вацлав. – Как уютно поблескивают огоньки в домах. И люди за теми окнами не знают тревоги – простые люди, которые только что поужинали и собираются спать. Они спокойны, по-настоящему спокойны за себя. Их не давит ни страх, ни кошмар неизвестности. И в эту ночь они заснут спокойно, ровно дыша, беспечные, свободные. А утром проснутся в своем доме, под родным кровом, и для них начнется новый день, скучный, знойный и пыльный, но зато мирный, без опасных неожиданностей».

А они? Что им готовит завтрашний день?

Лодка обогнула маяк и отклонилась еще немного к западу. Уже совсем стемнело. Теперь Вацлав не видел моря, но слышал его, чувствовал его дыхание. Вода билась о нос лодки, а винт выталкивал ее из водоворота клубящейся пены. Еще на пристани Вацлав вдохнул запах моря. Ни с чем не сравнимый, он сразу овладел всем его существом, этот запах соленой воды, гниющих водорослей, йода, свежей рыбы, мокрого песка, жаркого солнца. Сильный, всепроникающий, он кружил голову, как крепкий напиток. Каждой клеточкой тела Вацлав жадно впитывал запах воды, в которой некогда зародилась жизнь на планете, воды, от которой судьба насильно оторвала Вацлава.

Когда они вышли в открытое море, воздух стал чище и мягче: так, наверное, пахло первобытное море на заре жизни. Теперь Вацлав мог бы безошибочно, с закрытыми глазами угадать приближение берега. Теперь…

Кто-то в лодке тихо засвистал. Вацлав вздрогнул. Нет, это не то: рано еще. На всякий случай он нащупал в кармане электрический фонарик, коснулся пальцами гладкой металлической кнопки, такой приятно прохладной по сравнению с теплой подкладкой кармана. Нет, еще рано: не видно далеких огней города, и неразличимый во тьме берег еще близок.

Вацлав напряженно всматривался во мрак, но ничего не видел, кроме мутно-желтого отражения неба с неподвижным куполом зарева. Самих огней нельзя было разглядеть: что-то закрывало их. Кто знает, может быть, они вот-вот появятся над морем? Что ж, он готов. И товарищи готовы. Но зачем спешить, все будет так, как задумано, и никто не сможет помешать им.

Минут через десять Вацлав услышал голос Милутина:

– Там, в глубине, Бургас светится?

– Бургас, – спокойно подтвердил капитан.

Вацлав почувствовал, как мурашки пробежали по его спине. Наступила тишина. Только вода ударялась о деревянные борта, а за кормой кипела пенистая борозда, таявшая во мраке.

Снова тихий свист – знакомая мелодия, которую Вацлав повторял про себя сотни раз.

Не спеша он сунул руку в карман и вынул фонарик. Палец легко нажал на прохладную кнопку. В глубине лодки вспыхнул белый круг, сразу же переместившийся к корме. В кругу возникли знакомые фигуры капитана за рулем, Ставроса, сидевшего у мотора, и прислонившегося к борту шурина капитана.

Милутин встал с места, и Вацлав увидел, как в руке его холодно блеснул пистолет.

– Руки вверх!

Голос был громкий, но не крикливый.

Люди в белом круглом пятне, видимо, растерялись. Они таращили глаза, но никто не поднял рук. Никогда в жизни никто из них не был под дулом пистолета.

– Руки вверх! – еще тверже, с ноткой нетерпения в голосе повторил Милутин.

На этот раз все трое подняли руки. Ставрос казался просто изумленным, Дафин испуганным, и только лицо капитана оставалось мрачным и непроницаемым.

– Ваша жизнь в безопасности, – сказал Милутин. – Вы понимаете, что вам говорят?.. Если подчинитесь, ничего с вами не случится.

– Это пиратство! – глухо промолвил капитан. – Вы ответите за это.

Вацлав улыбнулся – слова ему понравились. Именно так и должен был сказать настоящий капитан! Вацлав считал капитана слишком неотесанным, неспособным на такой ответ, но, видно, ошибся.

– Слушай, что я тебе скажу, приятель! – продолжал Милутин. – Прежде всего, ты должен запомнить, что я шесть лет плавал боцманом на корабле… Не на вашем море, а на Адриатике… Если я продырявлю тебе голову пулей, ничего не изменится. Я сам доведу лодку куда надо. Ясно?

Капитан молчал.

– Ясно? – повторил Милутин.

– Чего ты с ним церемонишься? – грубо вмешался коренастый. – Слушай, скотина, с тобой разговаривают! Воды в рот набрал?

– Чего вам надо? – мрачно, с ненавистью отозвался капитан.

– Об этом я и хочу сказать тебе, – ответил Милутин. – Сейчас же поверни лодку прямо на Созополь, и как можно дальше от берега… При любой попытке звать на помощь или отклониться от курса – первым получишь ты… – Милутин взмахнул пистолетом и снова прицелился в капитана.

– Теперь ясно?

– Ясно, – глухо пробормотал капитан и взялся за руль.

– Руки вверх! – громовым голосом потребовал Милутин. – Сначала обыщем вас, а потом за дело!

Печатник и коренастый вышли вперед. После тщательного обыска у всей команды был найден лишь перочинный нож.

– А теперь – за руль! – скомандовал Милутин. – Курс на Созополь!

Капитан повернул лодку.

– Слушай, Стефан, – снова раздался голос Милутина. – Перенеси все твердые предметы на нос.

– Сейчас, – кивнув, ответил коренастый.

– Капитан, у вас нет спрятанного оружия?

– Нет, – мрачно буркнул капитан.

– А не врешь?

– Не вру…

– Обыщем лодку, – предупредил Милутин. – Плохо тебе будет, если найдем…

– Довольно пугать, я не ребенок, – сказал капитан.

– Я не пугаю, а предупреждаю…

– Я не ребенок, – повторил капитан.

В резком свете фонарика Вацлав ясно видел мелкие капельки пота, выступившие на лбу капитана.

Стефан с печатником тщательно обыскали всю лодку, но ничего не нашли.

– Отдерите доски дна! – распорядился Милутин.

Задача оказалась не из легких, потому что под рукой не было никаких инструментов. Наконец с помощью якоря удалось оторвать среднюю доску, обнажив киль. Там тоже ничего не было, кроме пятилевовой монеты, оброненной кем-нибудь из пассажиров, и большой, обтянутой материей дамской пуговицы.

Криво усмехаясь, коренастый швырнул пуговицу в море, а монету бросил Ставросу.

– Забей доску! – приказал Милутин.

Когда и это было сделано, он медленно опустился на скамейку и провел рукою по лицу.

– Принимай дежурство, Стефан! – сказал он спокойно, но властно.

– Слушаю! – откликнулся коренастый.

– Вацлав, можешь погасить фонарь!

Свет погас. В лодке сразу стало темно, но мрак уже не казался таким непроглядным, как полчаса назад.

Стефан перебрался на нос и уселся в ногах у Вацлава. Словаку хорошо был виден его пистолет, направленный на капитана.

– Должен вам еще сказать, – снова заговорил Милутин, – чтобы никто не смел двигаться с кормы… Запрещается переходить на середину лодки. Запомните это хорошенько! Кто осмелится – тому пуля… Ясно?

– Ясно! – отозвался Дафин.

Наступило молчание. Лодка стояла боком к волнам, и море шумно плескалось о борта.

– Можно попить воды? – спросил капитан.

– Можно! – коротко ответил Милутин.

Печатник передал пленникам бутыль. Некоторое время в темноте слышалось тихое бульканье воды в узком горлышке бутыли. Только сейчас Милутин почувствовал, что и у него горло пересохло и, наверное, поэтому в голосе появилась хрипота. Не выпить ли и ему пару глотков? Нет, к чертям такое дело! Вода их, пусть они и держат ее у себя.

– Убери бутыль! – сказал он. – Еще осталась вода?

– Есть…

– Прибереги ее для своих.

Милутин немного помолчал, потом продолжал:

– Хочу договориться с вами, как с людьми… По-человечески… А то, что сейчас было… лучше позабыть…

Он умолк, стараясь подобрать самые нужные слова. Да, сейчас надо говорить очень просто и только правду. Нет ничего лучше, чем высказаться начистоту. После этого все понемногу наладится и пойдет по-хорошему.

– Мы не пираты и не разбойники, – продолжал далматинец. – Вы сами поймете, что мы не плохие люди… Хотя капитану, наверно, не понять – он, пожалуй, дальше своей кокарды ничего не видит.

– Каждому свое, – мрачно заметил капитан.

– Не совсем так! – нахмурился Милутин. – Но ближе к делу… Мы едем в Советский Союз и приедем туда… На этой лодке приедем, имейте в виду… Одни сидят здесь по своей воле, другие – поневоле, – делать нечего! Раз вместе поехали, вместе и приедем…

– Как так?! – обомлел капитан.

– Вот так: все по морю, да по морю, – глядь, и там! – с усмешкой ответил Милутин.

– С ума сошли вы, что ли?! – воскликнул вне себя капитан. – Куда же без бензина?.. Без продуктов?..

– Вот это я и хочу вам пояснить. Мы не пойдем в Созополь. На острове Святого Ивана нас ждут шестеро наших товарищей… Как видите, в лодке будет тесновато… Но что делать? Они подъедут из Созополя на обыкновенной весельной лодке и привезут с собой все нужное для дороги – бензин, продукты, воду и так далее… Примем их на борт и тронемся… Какой курс возьмем и где высадимся – об этом потом. А пока вам ясно?

Мертвая тишина была ему ответом.

– Ясно? – повторил Милутин.

– Грех берешь на себя, друг! – пробормотал капитан глухим, надтреснутым голосом.

– Почему грех? – спокойно и тихо спросил Милутин.

– Ведь мы семейные люди… Куда вы нас потащите по чужим странам? Меня жена ждет… она беременная. Хотите меня угробить, жену угробить, а сами о человечности толкуете… Да разве это по-человечески?

– Что значит угробить? – сухо спросил Милутин.

– А как же! Оттуда разве вернешься? Ведь не Турция и не Румыния. Заживо в гроб вгоняете!

– Ах ты, дрянь! – с глубоким презрением выкрикнул Стефан. – Люмпен поганый, будь ты проклят!

Его и самого покоробило от своих слов. Никогда еще в жизни он никого не проклинал.

– Ты подожди… – хрипло пробормотал капитан.

– Чего мне ждать? – яростно зашипел Стефан, размахивая пистолетом. – Чего мне ждать, свинья ты эдакая! Ты чего оскорбляешь? А? Чего оскорбляешь? Люмпен отпетый!

Он задыхался от клокотавшей в горле ненависти. Озадаченный капитан тщетно старался разглядеть говорившего.

– Кто оскорбляет? – промямлил он. – Никого я не оскорблял! Смотри ты, что за человек!..

– Оскорбляешь! – еще громче прокричал Стефан. – Мы его, видите ли, угробим… Ты руки нам должен целовать за то, что увидишь ту землю! Шапку снимай, когда говоришь о ней!

– Стефан! – резко осадил его Милутин.

У коренастого разом иссяк гнев. Чего в конце концов можно требовать от ничтожного люмпена? Пора привыкнуть к тому, что люмпены – такое же неизбежное зло, как мухи.

– Давайте разберемся, – прервал его мысли Милутин. – Никто из вас там не останется. Силой никто удерживать не будет. Ясное дело – вас тут же вернут по домам…

– Не говори так, приятель, – взмолился капитан. – А если не отпустят? Одному-то бы мне все равно, где жить, но ведь я человек семейный, вы мой очаг разоряете!

– Разоряем! – с отвращением – пробурчал Стефан.

– Не станем торговаться, – сказал со вздохом Милутин. – Другого выхода у нас нет. Конечно, в дороге мы обошлись бы и без вас… Но как вас оставить? Ничего не придумаешь! Были бы вы люди как люди – тогда другое дело. Но только высади вас, сразу побежите в участок, и тут же нам вдогонку пустятся полицейские моторки, военные катера… Нет, так не пойдет… Ясно, вы будете с нами до конца… А как приедем туда…

– Довольно уговаривать! – перебил его Стефан.

– Вот именно! – согласился Милутин. – Поймите, что мы не хотим вам зла… Сделаем так, как будет лучше для вас… Но если попытаетесь бежать или поднимете шум, чтоб выдать нас, – пощады не будет… Живыми мы не дадимся, но и вас не оставим!.. Хорошенько запомните это!

Милутин умолк. Сказано было все. И даже больше, чем нужно. Пленники сразу притихли, лишь с носа лодки доносился взволнованный шепот. Милутин вгляделся в темноту: так и есть, снова схватились Стефан со студентом. Они говорили тихо, и слов почти не было слышно.

– Ты рехнулся! – горячо говорил студент. – Почему ты ругаешь человека! Как не понимаешь, что он по-своему прав?

– Что значит «по-своему прав»? – мрачно спросил Стефан. – Когда это люмпен был прав?

– Во-первых, он не люмпен! Он такой же простой человек, как и все… Все, что мы делаем, мы делаем не для себя, а ради таких вот людей, как он…

– Для таких, как он, я ничего не делаю, – сердито сказал Стефан.

– А для кого же?

– Для рабочих… для настоящих людей…

– И он человек! – нетерпеливо возразил студент. – И у него есть своя правда, которой ты просто не понимаешь.

– Правда только одна! – отрезал Стефан. – И она обязательна для всех…

Наступила непродолжительная тишина, нарушаемая лишь шумом моря. Милутин незаметно придвинулся поближе, чтобы лучше слышать.

– А все оттого, что ты не читаешь, – с досадой сказал студент. – Почитай хотя бы Ленина! Ты поклоняешься ему, а совсем не знаешь. Как святому угоднику поклоняешься…

– Другие поклоняются, и я буду! – возразил Стефан. – У меня ума маловато самому до всего доходить.

– Это и видно! – ехидно подтвердил студент.

– А твоего ума мне и даром не надо… Зато я наверняка знаю то, чего ты не знаешь… Мы все должны делать одно и то же. Если будем делать одно и то же, значит придем к одной и той же цели.

– Мы с тобой не делаем одно и то же, – сухо сказал студент.

Милутин превратился в слух.

– Как так? – спросил Стефан.

– Да так! – запальчиво ответил студент. – Я не могу ругать людей, как ты… Не могу орать на них за то, что они не похожи на меня. Если мы не научимся по-человечески говорить с людьми, никто не пойдет за нами. И мы никуда не придем, ни к какой цели…

– Ничего, и без люмпенов придем! – возразил Стефан.

Милутин усмехнулся в темноте и швырнул за борт окурок. Он угас мгновенно, едва коснулся воды.

Не впервые спорили и ссорились Стефан со студентом, и Милутин всегда слушал их с большим интересом. «Кто из них прав? Пожалуй, оба, – думал он. – О нашей цели правильно сказано, и о людях тоже. Но могут ли обе истины соединиться в одну? Истины, наверное, могут, но люди?..»

Стефан и студент никогда не находили общих решений. Их споры ничем не кончались. «Но как же тогда они придут к одной и той же цели?»

Усмешка сошла с лица Милутина, он вздохнул и закурил новую сигарету.

Море вокруг стало совсем темным, только вдали, на берегу, мерцали огни. Было тихо, все умолкли. Прямо перед носом лодки мигал созопольский маяк – капитан вел лодку точно по курсу.

Студент тоже закурил, хотя курил очень редко. Он был зол, даже взбешен. Почему Стефан так самоуверен, почему не признает ничего, кроме своих убеждений? Почему считает свою правду самой верной, абсолютной и окончательной? Он не только сам не сомневается в правоте своих убеждений, но никому не позволяет усомниться! Он считает свои взгляды столь совершенными, что и мысли не допускает о их развитии. Зачем совершенствовать то, что и так является верхом совершенства? Как же примитивен его мир, как просты его мысли! И, пожалуй, Стефан не одинок. Быть может, таков и Милутин, сильный и умный человек? Или, может быть, именно таким и должен быть тот, кто сквозь все преграды идет к своей цели? Нет, далматинец все-таки пришелся по душе студенту; ему он был готов простить и ошибки и слабости.

Сейчас Милутин сидел к ним вполоборота, не спуская глаз с кормы. Он думал о пленниках. Он знал, что все трое еще находятся в оцепенении от страха и неожиданности. Но скоро они придут в себя и, как пойманные звери, набросятся на решетки своей клетки. Этого момента нужно ждать, и тогда придется действовать круто и решительно. Почувствовав отпор, они станут придумывать новые, более тонкие и хитроумные способы вырваться из клетки. И к этому надо быть готовым, чтобы вовремя разгадать их уловки.

«Кто же из них самый опасный? – размышлял Милутин. – Скорее всего, капитан».

Он хорошо понимал этого капитана, хотя и приехал с далеких берегов Далмации. Моряк моряку всегда близок по душе. Капитан – человек сдержанный, видавший виды, и это опасно. Он сильный, очень сильный человек, и это тем более опасно. Но все же, несмотря на свою силу, он не отважится на поединок с оружием. На это способен либо вовсе безрассудный, либо же свободный духом, гордый человек. Нет, капитан не из таких! Его сила подобна тяжести скалы, которую не пошатнешь и не сдвинешь. Но зато скала и подняться не может, – она раб собственной тяжести.

Это уже неплохо, хотя бы для начала. Конечно, люди, подобные капитану, часто оказываются хитрыми и изобретательными. Но еще чаще в них говорит совесть и добродушие. Смущает привязанность капитана к жене. Разлука с нею – для него самое тяжелое испытание. И только тоска по жене может вывести его из себя, заставить очертя голову броситься на решетки. Да, надо быть начеку, из всех троих капитан – самый опасный.

Размышления далматинца оборвались вдруг. Что-то случилось. Он не сразу понял, что именно, но в лодке стало странно тихо, и только сильнее шумело море.

– Не двигаться! – резко и громко скомандовал далматинец.

Теперь он понял: заглох мотор.

– Кто это сделал? – спросил далматинец. – Завести мотор!

– Что-то испортилось, – раздался во мраке голос Ставроса. – Я даже и не трогал его.

– Вацлав, фонарь!

Белый сноп лучей осветил людей на корме. Капитан сидел мрачный и насупленный, Ставрос будто прирос к месту, телеграфист побледнел.

«Если кто и виноват, так только этот грек, – решил Милутин. – Вот кто оказался самым опасным. Если он серьезно повредил мотор, – все кончено! Да, все кончено!..»

– Ты испортил мотор? – холодным металлическим голосом спросил Милутин.

– Честное слово, не я… Сами видите, что я и не трогал его.

– Ты испортил! – сказал далматинец.

– Чтоб мне лопнуть, если я тронул его… Он у меня и утром барахлил, честное слово! Спроси хоть своего приятеля, который сторговался с нами… После обеда я весь день возился…

– Что было испорчено?

– Жиклер засорился…

– Так вот, слушай, – сказал далматинец. – Даю десять минут. Если мотор не заработает, разнесу тебе башку пулей… Все ясно?

Да, Ставрос все понял. Не по словам, а по тону Милутина он понял, что тот не шутит. Видно, придется браться за дело. Если, не медля, подключить свечи, мотор, конечно, заведется, но тогда все поймут, что авария была подстроена.

Ставрос начал быстро снимать кожух и только тут сообразил, что в десять минут ему никак не управиться.

– Десяти минут мало! – пропыхтел он. – Понадобится полчаса, не меньше.

– Десять минут! – бесстрастно повторил далматинец. – На одиннадцатой я выброшу тебя рыбам!

Ставрос почувствовал, как его обдало холодным потом. Какой черт дернул его забраться в мотор и накликать такую беду на свою голову?! Руки его двигались лихорадочно, но точно и умело. И все же дело подвигалось не так быстро, как он рассчитывал.

– Сколько прошло? – глухо спросил он.

– Шесть…

– Не могу за десять минут, – прохрипел Ставрос. – Хоть убей, не могу…

– Убью! – спокойно сказал далматинец. – Кстати, мне вовсе не хочется везти тебя туда…