Текст книги "Вдали от берегов"
Автор книги: Павел Вежинов
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
– Нанял лодку, – сдержанно сказал печатник. – Вечером, в восемь, отправляемся.
Двое за столиком с облегчением вздохнули. Третий, бледный блондин, посмотрел на них с недоумением. На его лице отразилось напряженное внимание и огорчение.
– Не понял, – с грустью сказал он по-русски.
Студент немного знал русский.
– Парус уже взят! – сказал он, не совсем уверенный в своем переводе.
– О-о-о! – воскликнул блондин, и его голубые глаза тоже засветились радостью и надеждой.
– Будет, Вацлав, все будет! – добавил студент, похлопав товарища по плечу, худому и слабому, как у подростка.
Хрупкое, мальчишеское сложение Вацлава не соответствовало его возрасту. И внешностью и одеждой он резко отличался от своих товарищей, которые хотя и не походили на кирпичников, но все же могли бы делать кирпичи. На нем был летний костюм, синяя трикотажная рубашка и чешские ботинки известной фирмы «Батя». На вид ему было лет тридцать; гладко зачесанные русые волосы, удлиненный, слегка заостренный нос и трудно поддающееся описанию выражение лица сразу выдавали в нем иностранца. Он был почти полной противоположностью последнему члену компании – человеку его же возраста, но коренастому, смуглому, с вьющимися волосами, грубоватыми чертами лица и жилистыми мозолистыми руками, которые, вероятно, с одинаковой сноровкой могли бы держать и топор дровосека, и ковш литейщика. Одежда на нем была поношенная и узкая, не по росту; грубые, заплатанные башмаки были обуты на босу ногу.
– А почему вы так опоздали? – спросил он недовольно.
Печатник в нескольких словах описал моторку и передал разговор с капитаном. То, что пропуск надо было самим добывать у пристава, заставило всех призадуматься.
Внимательно выслушав печатника, Милутин медленно покачал своей большой головой.
– Капитан усомнился в вас! – решительно заявил он.
Печатник вздохнул.
– Пожалуй, что так…
– Говорил я тебе, иди один! – более строгим голосом прибавил Милутин.
Печатник виновато молчал.
– Все надо выполнять совершенно точно! – продолжал Милутин. – Иначе из-за какого-нибудь пустяка дело пойдет к чертям…
Милутин безукоризненно говорил по-болгарски, но в некоторых словах у него иногда проскальзывал иностранный акцент.
Студент усмехнулся.
– У страха глаза велики! – сказал он. – Капитан – хороший человек…
– Знаю я этих собак! – мрачно заметил коренастый. – Как наденут капитанскую фуражку – лучше не подходи… Забывают про все на свете…
– Грек он или болгарин? – перебил его Милутин.
– Пожалуй, болгарин, – сказал студент.
Милутин задумался.
– Может быть, что-то заподозрил, – пробормотал он, словно рассуждая сам с собой, – и потому решил: дай-ка пошлю их к приставу, пусть сам разберется. Это вернее… Если же капитан – легавый, он и сам шепнет приставу пару слов…
– Легавый он! – мрачно изрек коренастый.
– Да ты же его и в глаза не видел! – возмутился студент.
– Э, Милутин, деньги не пахнут! – сказал печатник. – А он, видно, денежки любит!..
– Это хорошо! – согласился Милутин. – Но если пристав хоть мизинцем шевельнет, раздавлю его, как таракана…
Эти небрежно брошенные слова были полны такой спокойной уверенности, что все вздрогнули.
– Этого не будет! – сурово возразил печатник.
– А что? Сдаться ему, что ли?
– Не будет этого! – решительно повторил печатник.
– Да тише вы! – сказал студент.
Милутин положил руки на стол.
– Надо решить, кто у нас отвечает за все, – сухо произнес он.
– Ты отвечаешь! – со вздохом сказал печатник. – Ты!.. Но мы не анархисты, мы не должны запугивать народ террористическими выходками…
В зал вошел маленький босой мальчонка с худеньким личиком. В одной руке у него была связка ставрид, нанизанных сквозь рты и жабры на веревку. На согнутом пальце другой руки он держал полукилограммовую камбалу, плоскую и грязную, как тряпка. Ставриды были еще совсем мокрые, и солнечные лучи, врывавшиеся в дверь, сверкали на их спинках нежными серебристо-зелеными бликами.
Мальчонка посмотрел по сторонам и, увидев незнакомых людей, подошел к столику.
– Свежая рыба! – сказал он, вопросительно глядя в глаза сидящим.
– Не нужно, – с раздражением отмахнулся коренастый.
– Дешево отдам, – умоляюще сказал мальчик. – За связку три лева, а за…
– Не надо нам, мальчик, – словно извиняясь, сказал Милутин и погладил мальчика по голове. – Вечером уезжаем, куда нам ее девать?
Мальчик вздохнул и пошел прочь. Оказывается, гораздо легче поймать рыбу, чем продать!
Студент посмотрел на худенькую шею, на хилые, костлявые плечи мальчика и вдруг крикнул:
– Эй, парнишка!
Мальчик быстро обернулся. В его взгляде мелькнула надежда. Студент вынул из кармана никелевую монету в пять левов и протянул ему.
– Возьми! – сказал он. – Возьми и купи себе чего-нибудь вкусного…
– А рыбу берешь? – с радостью спросил мальчик.
– Не надо! Это тебе на угощение!
Мальчик посмотрел на сидевших, весело подмигнул им и выбежал на улицу.
– Пора идти! – сказал Милутин. – Время не ждет…
– Да, – кивнул печатник. – Лучше всего найти пристава сейчас, пока он не вернулся в участок…
– А Вацлав? – спросил студент.
– Вацлав не пойдет с нами, – решительно сказал Милутин.
– Как же мы впишем его в пропуск?
– Не будем его вписывать! – ответил Милутин. – Как-нибудь договоримся с твоим капитаном…
– А если не договоримся? – с сомнением спросил печатник.
– Договоримся!.. У Вацлава чешский паспорт, с ним дело проще.
У Вацлава действительно был фальшивый чехословацкий паспорт, по которому он значился преподавателем археологии Пражского университета. Этот паспорт в сочетании с удивительно наивной внешностью отводил от него подозрения.
– Хорошо! – согласился печатник. – Пусть будет так!
Словак понял, что говорят о нем, и вопросительно посмотрел на товарищей.
– Вацлав, подожди нас здесь! – по-русски обратился к нему студент. – Мы скоро вернемся!..
– Здесь? – уныло спросил Вацлав.
– Можешь прогуляться по городу… Но через полчаса ты должен быть здесь.
– Скажи ему, – напомнил Милутин, – что если что-нибудь случится, пусть немедленно возвращается в Варну… Там он свяжется со Струмским, и тот позаботится о нем…
Студент перевел. Вацлав спокойно выслушал и слегка кивнул головой. Все четверо встали. Студент улыбнулся словаку.
– Мы вернемся, – сказал он. – Ничего не случится…
– Знаю! – улыбнулся в ответ и словак. – Ничего не случится…
Вацлав остался в ресторане. Вокруг было все так же тихо; буфетчик по-прежнему дремал за стойкой. Диковинная красная рыба продолжала вращаться на бечевке, и Вацлав вдруг понял, что эта рыба навсегда сохранится у него в памяти. Такие вот мелкие детали иной раз остаются на всю жизнь, а важные, решительные моменты забываются.
Вацлаву припомнилось одно из таких далеких впечатлений раннего детства. Ему было года три. Какая-то огромная лошадь упала на улице. Вокруг нее столпились люди, одни молча смотрели, засунув руки в карманы, другие пытались ее поднять.
Вацлав и сейчас помнил печальные глаза лошади, ее вытянутую в мучительном напряжении шею. Запомнились и серое небо, и потемневшие крыши, и невеселые, унылые лица людей. Тогда впервые его детской души коснулась печаль – предвестник человеческой скорби. Это далекое воспоминание не умирало в душе и не могло умереть. Оно редко навещало его, но раз или два в год всплывало в памяти. Картина поблекла, очертания стали расплывчатыми; была лошадь черная или белая, этого он уже не помнил. Воспоминание сохранилось, как потемневшая от времени гравюра, которая из сознания не исчезает, но все реже и реже привлекает к себе взгляд. И – странное дело! – сквозь темный налет и пятна времени все отчетливее проступали печальные глаза лошади, все более невеселыми становились лица людей…
Вацлав посидел в ресторане еще несколько минут и вышел на улицу.
4
Пристав сидел в казино и внимательно рассматривал кружку с пивом. Краска на столиках еще не просохла, и он старался не касаться липкой кромки.
Пристав уже второй год служил в городке, но никто не видел его в помятой или несвежей форме. И сейчас его китель сиял крахмальной белизной, а синие форменные брюки были словно только что из-под утюга. Рядом на стуле лежали на газете его перчатки.
Он пил пиво медленно, с расстановкой, ибо это была его вторая и предпоследняя кружка в этот день. Прошлым летом буфетчик из местных греков не вел счета кружкам и даже не позволял приставу расплачиваться. Теперь же новый буфетчик, кряжистый, как дуб, бритоголовый софиец, смотрел на пристава свысока и получал с него все до последнего лева. Пристав следил за ним в оба, но вот уже две недели не мог придраться, чтобы вызвать буфетчика в участок.
Казино стояло на высокой естественной террасе на берегу моря. Тыльной стороной оно выходило на сплошь заросшие бурьяном и диким кустарником развалины древней византийской церкви, под красивой античной аркой которой примостился со своей жаровней кебапчия[2]2
Шашлычник (болг.).
[Закрыть]. Впереди расстилался залив, а с самого высокого места, с эстрады для музыкантов, виднелось и открытое море.
В казино стояла немая тишина; кроме пристава, там никого не было. Неторопливо, маленькими глотками цедил он пиво, делая вид, что вовсе не изнывает от скуки.
Время близилось к пяти. Каботажный пароходик уже отчалил, и последние провожающие давно разбрелись по узким улочкам городка. Над морем кружили чайки и садились на вытащенные из воды ветхие прогнившие сети. По мелководью юрко сновал нырок. Худой, костлявый мальчишка в мокрых, обвисших трусиках бросал в него камешками. Нырок исчезал под водой, потом как ни в чем не бывало всплывал неподалеку, невозмутимый и спокойный.
Залив словно замер. На его гладкой как зеркало поверхности отчетливо отражались древние крепостные стены, мачты парусников, осмоленные деревянные причалы пристани. Песчаные дюны на той стороне совсем уже потемнели. В убаюкивающей тишине угасающего летнего дня лишь ветряная мельница на перешейке лениво размахивала своими крыльями, и приставу казалось, что он слышит их дребезжащий, старческий скрип.
Он допил пиво и собрался было спросить счет, когда в зал вошли четверо мужчин. Пристав сразу догадался, что они ищут его, потому что они направились к его столику. Старший из них, рослый мужчина с усами, выглядел спокойным и уверенным; в глазах его читалось плохо скрытое насмешливое любопытство. Лица двух других были самыми заурядными, но во взгляде четвертого – коренастого, с грубыми чертами лица – пристав уловил чуть ли не затаенную ненависть. Что им надо от него? Смутное беспокойство коснулось души пристава, но тотчас исчезло.
Незнакомцы приблизились. Младший из них сказал спокойно:
– Господин начальник, сегодня мы уезжаем в Созополь. Будьте любезны выдать нам пропуск…
Пристав снова насторожился. Гладко, без запинки высказанная просьба, очевидно, была обдумана заранее.
– На чем едете? – небрежно спросил он.
– На моторке Адамаки…
– Предъявите ваши удостоверения, – сказал пристав.
Все четверо полезли в карманы. Пристав собрал удостоверения и начал, не торопясь, просматривать их. Одно удостоверение было фальшивым – он понял это с первого взгляда. Возможно, что и остальные фальшивые? Пока он медлил с проверкой, мозг его работал лихорадочно. Конечно, можно сказать, что у него нет при себе бланков, и пригласить их в участок. Там будет проще простого арестовать их. Но можно и иначе: выдать пропуска, а задержать их уже на пристани. Одно ясно: сейчас он один против четверых, а это кое к чему обязывает.
Когда пристав поднял голову от документов, он все еще не знал, как поступить.
– Какие дела у вас в Созополе? – спросил он, стараясь не выдать голосом своих сомнений.
– Мы кирпичники, господин начальник, – сказал молодой. – Будем делать кирпичи…
– Поезжайте лучше завтра на пароходе, – вяло посоветовал пристав.
– Завтра будет поздно, – возразил молодой. – Нам сказали, что нанимать рабочих будут с восьми утра.
– Ничего, ничего, поезжайте завтра! – с напускным добродушием повторил пристав. – И дешевле обойдется…
Он заметил, что незнакомцы быстро переглянулись. Наступила тягостная тишина, как перед бурей.
– Господин начальник, – заявил самый старший, – мы должны выехать сегодня вечером…
В его голосе прозвучали властные нотки. Таким тоном не говорят простые люди.
И вдруг пристав ясно и отчетливо ощутил, что над ним нависла смертельная опасность. Взгляды незнакомцев были полны холодной решимости, а у парня с грубым лицом глаза стали еще более злыми и ненавидящими. Нельзя было терять ни секунды.
– Если вам приспичило, отправляйтесь! – как можно равнодушнее сказал пристав. – Я хотел… как вам лучше…
И, заметив, как сразу прояснились лица незнакомцев, почувствовал, что у него самого отлегло от сердца. Снова зазеленела под лучами солнца свежая краска на столике, снова в ушах зазвучал пронзительный крик чаек. У самого берега возле сетей все еще плавал нырок. Мальчишка ушел.
Пристав сунул руку в карман, вынул книжку пропусков и спросил:
– У кого есть карандаш?
У студента оказался остро очиненный химический карандаш. Пристав тщательно выписал пропуск и, подавая его усатому пожилому мужчине, пробурчал:
– Ладно, отправляйтесь…
– Благодарим, господин начальник, – сдержанно ответил усатый.
Незнакомцы вышли. Оказавшись на улице, они остановились в нерешительности: куда идти?
Милутин первым нарушил молчание:
– Лучше всего на пристань. Сказать по правде, пристав мне не понравился…
– Только и не хватало, чтобы он тебе понравился! – с кривой усмешкой буркнул коренастый.
– Вы заметили, как ему не хотелось нас отпускать? – размышлял вслух Милутин. – Обыкновенным отдыхающим он и слова бы не сказал…
– Не верил он нам! – подтвердил студент.
– Ну, а если он заподозрил? – спросил печатник. – И вздумает нас арестовать?
– Что ж нам, по-твоему, делать? Поднять лапки? – иронически усмехнулся Милутин. – Лишь бы не запугивать народ террористическими выходками?
Наступила пауза.
– По-моему, – сказал Милутин, – нам не надо ходить по городу… Так скорее сцапают… Пристань на открытом месте. Если начнут окружать, сразу заметим…
Он помолчал немного и продолжал:
– С пристани и удрать легче. Сядем в лодку, запустим мотор – и след простыл… Пока сообразят, что делать, успеем высадиться где-нибудь.
– Это умно! – согласился печатник.
– Ты, Крыстан, – обратился Милутин к студенту, – сейчас отправишь телеграмму… Если попытаются арестовать – стреляй в воздух!.. Это будет сигналом для нас… Стреляй и беги к морю. Мы будем ждать тебя…
– Пристав ни о чем не догадался, – сказал студент. – Напрасно вы выдумываете страхи…
– Я ничего не выдумываю! – хмуро возразил Милутин. – Но надо быть готовым ко всему. Ступай!
Студент пошел к центру городка, остальные свернули к берегу. Печатник вышел на деревянный мол, вдающийся метров на пятьдесят в море. На молу никого не было, кроме солдата-пограничника, который, прислонившись к наваленным ящикам, безучастно смотрел на залив. Это был деревенский парень, неряшливый и разболтанный. На губах и ушах его сидели какие-то мокнущие болячки, которые, видимо, сильно зудели. Время от времени солдат осторожно почесывал их, и тогда его невыразительное обветренное лицо кривилось в болезненной гримасе.
Печатник занял самую выгодную позицию. С мола он видел и всю улицу, идущую вдоль пристани к центру города, и казино, и берег залива. В случае чего ему предстояло обезвредить часового и задержать нападающих, пока Милутин не заведет мотор.
Милутин и его спутник спустились к морю и, усевшись на остатки крепостной стены, стали терпеливо ждать.
Увидев незнакомого человека, солдат оживился. Он порылся в кармане брюк, вытащил измятую, полурассыпавшуюся сигарету, скрутил один ее конец, а другой оторвал, оставив от сигареты меньше половины.
– Спички есть? – спросил он.
Печатник достал спички и пачку сигарет.
– Закури мою, – сказал он.
Солдат с радостью потянулся к коробке. Большая блестящая муха закружилась над его головой. Он лениво отогнал ее.
Когда они закурили, печатник спросил:
– Разрешают вам курить на посту?
– Кому какое дело! – сказал солдат, махнув рукой.
– Почему? Разве у вас нет офицера?
– Только его нам не хватало! – со злостью ответил солдат. – Совсем бы тогда житья не было…
– А служба ваша нелегкая, – с сочувствием заметил печатник.
– Ясно, нелегкая, но хорошо, что хоть конец ей виден…
– Что у тебя с ухом?
– Откуда мне знать! – хмуро ответил солдат. – От легкой жизни, наверно… От чего ж еще?..
Печатник увидел, как пристав вышел из казино и направился вверх по улице. Его безукоризненная, ровная и пружинистая походка была выработана, очевидно, долгой и упорной тренировкой. Во всяком случае, она не говорила о том, что человек спешит, имея перед собою какую-то определенную цель.
– Хорошо бы тебе, – сказал печатник, – смазать ухо какой-нибудь мазью. В аптеке бывает такая мазь… и щипать не будет…
– Мазь-то есть, да денег нет! Сам знаешь, сколько мы получаем – тридцать один день в месяц!..
– Она недорого стоит… несколько левов… Не то разойдется по всему лицу…
– Ну и пусть разойдется! – с ожесточением сказал солдат. – Проваляюсь день-другой в лазарете…
– А толку-то от этого что?
Губы солдата скривились в саркастической усмешке.
– Ты служил в армии?
– Нет, – ответил печатник.
– Оно и видно! А чем плохо в лазарете! Жри да спи…
Печатник чуть заметно улыбнулся.
– Что богачу беда, бедняку – счастье, – заметил он.
– Пожалуй, верно, – согласился солдат.
– Слушай, когда мы будем отплывать, тебе отдать пропуск?
Печатник с умыслом задал этот вопрос неожиданно.
– Куда вы едете? – спросил солдат.
– В Созополь собрались… На моторке Адамаки…
– Ну и плывите… Кому какое дело! – сказал, махнув рукой, солдат.
Печатник вынул из кармана брюк массивные серебряные часы и открыл ногтем потемневшую крышку. Студент ушел с четверть часа назад; через десять – пятнадцать минут он должен вернуться. «Да, с солдатом неплохо получается, – подумал он. – Надо поддерживать с ним разговор, чтобы окончательно завоевать его доверие».
В это время студент входил в здание почты. Он только что встретился с Вацлавом и объяснил ему, как провести время до вечера. Теперь оставалось главное – отправить телеграмму. Текст он знал наизусть, но на всякий случай повторил его про себя еще раз.
Перед окошечком телеграфа стояли три женщины, типичные курортницы – располневшие, загорелые, в платьях с глубокими вырезами и пятнами пота под мышками.
Он взял бланк и сел за испачканный чернилами столик. Телеграмма получилась очень краткой:
Тодору ГинчевукниготорговцуСозопольНашли квартиру выезжайте немедленно
Серафим
Он еще раз прочел телеграмму и, уверившись, что ничего не упущено, подошел к окошку. Две женщины ушли. Перед ним оказалась полная дама в розовом шелковом платье. Ее оголенная шея была усеяна мелкими капельками пота. Почувствовав, что сзади кто-то подошел, она обернулась и взглянула на студента. У нее было плоское лицо с небольшими резко очерченными скулами, пухлые губы, покрытые толстым слоем оранжевой помады. Узкую талию портили нависающие складки жира. Когда женщина склонилась к окошку, показалось, что она еще более раздалась вширь.
Студента обдало тяжелым запахом пота, и он инстинктивно отшатнулся. Ему было противно, и в то же время он не мог отвести от женщины взгляда. Что за непонятное влечение? Студент не мог себе этого объяснить.
Наконец женщина отошла, воздух словно сразу стал чище, и дышалось свободней.
– Давайте вашу телеграмму! – раздался голос из окошка.
Студент наклонился, чтобы лучше разглядеть того, кому вверялась их судьба.
Телеграфист выглядел его ровесником. Темно-русые волосы были неровно подстрижены, лицо казалось добрым и честным. На нем была дешевая рубашка в синюю полоску, небрежно закатанные рукава открывали худые, но мускулистые руки.
Телеграфист взял бланк и стал считать слова, подчеркивая их чернилами.
– Отправитель? – спросил он.
Застигнутый врасплох этим вопросом, студент чуть было не растерялся.
– Серафим Петров, – поспешно ответил он.
– Дом?
– Желю Богданова…
– Вы у самого дяди Желю квартируете? – с удивлением спросил телеграфист.
Желю Богданов был видный богач, а его дом считался одним из лучших в городке. Телеграфист хорошо знал, что Богданов никогда не сдает квартиры.
– Нет, не у него! – сказал студент и добавил: – Срочная!..
«Срочная», – написал телеграфист на бланке.
– Сегодня вечером отправите? – спросил студент.
– Конечно…
– Очень прошу вас, – сказал студент. – Жена ждет телеграмму и будет беспокоиться…
Телеграфист оторвал квитанцию и протянул ее Крыстану. В окошке показалось все его лицо – улыбающееся и доброжелательное.
– Не беспокойтесь! Я сам отправлю ее!
Студент вышел на улицу. На душе его стало спокойнее, но какая-то смутная тоска не оставляла его. Откуда же эта грусть! Может быть из-за предстоящего отъезда? Он вообще не любил расставаться – ни с людьми, ни с вещами. Кажется, даже бросая в урну использованный трамвайный билет, он испытывал легкое сожаление: а вдруг и этому крохотному клочку бумаги грустно расставаться с теплой человеческой рукой, которая так бережно держала его между пальцами? Может быть, ей горько и обидно валяться во тьме вместе с мусором?
Медленно прогуливаясь, он вышел на маленькую площадь перед пивной. На улицах стало оживленнее. Мальчишки со связками рыбы в руках сновали среди прохожих, предлагая свои товар. В отдалении мелькнула та самая дама в розовом платье, но он с неприязнью отвел от нее глаза. В этот миг какой-то полицейский на велосипеде проехал мимо него по направлению к шоссе, ведущему из города. Полицейский ехал очень быстро, очевидно, с каким-то важным поручением, но в другую сторону, не к пристани, где студента ждали товарищи.
Все так же не спеша студент зашагал дальше. Ни одна мелочь не оставалась им не замеченной. Он словно прощался со всем, что видел. Чудесный городок с ясным, безоблачным небом, ветряными мельницами, пустынными дюнами, поседевшими древними крепостными стенами – крохотная диковинная ракушка, затерянная в сыпучих золотистых песках побережья, – когда он снова увидит его? Быть может, никогда…
Он медленно шел вдоль старинных стен из пористого камня, мимо растянутых для просушки рыбачьих сетей, побуревших и пропахших соленым, теплым морем, мимо двориков с зеленеющими смоковницами и гранатовыми деревьями, мимо развалин античных церквей с их широкими арками и рухнувшими сводами… Со всем этим он теперь прощался.
Крутая улица, ведущая к пристани, подгоняла его, заставляя ускорить шаги. Вот и мол и знакомая фигура печатника, который все еще разговаривал с пограничником.
Крыстан довольно улыбнулся. Все в порядке, опасности пока нет. «Когда человека преследуют, – думал студент, – он становится болезненно мнительным. На каждом шагу он видит опасность, в каждом человеке – врага. Конечно, и пристав, как и все другие до него, ничего не заметил. Иначе пришлось бы распрощаться не только со свободой, но, пожалуй, и с жизнью».
Но пристав заметил все. Он понял даже то, чего сами они еще не осознали – их непреклонную, страшную решимость. Он понял, что перед ним люди, которые сожгли за собой все мосты. А такие не знают страха; их уже ничто не остановит.
Он сидел перед старым телефонным аппаратом с облупленным и вытертым гербом и никак не мог принять решения. Времени было еще достаточно, чтобы запросить подкрепление из Анхиало, где начальник полиции располагал большими силами. В крайнем случае придется предупредить пограничную охрану. Даже в открытом море их можно будет догнать на военном катере и легко обезвредить.
Перебирая в голове все возможные способы задержать подозрительную компанию, пристав все еще раздумывал, на каком остановиться.
И действительно, здесь было о чем подумать. Если устроить засаду в своем районе, то придется самому руководить операцией и становиться под пули. А становиться под пули людей, которые готовы на все, – это, согласитесь, глупо. Во имя чего он должен рисковать? Есть, конечно, на свете глупцы, для которых главное – долг перед отечеством. Но он-то знал, что те, кто имеет все, не нуждаются ни в чувстве долга, ни в отечестве. Чтобы обладать властью и богатством, не нужны ни сердце, ни совесть, ни гуманность. Эти простые истины пристав усвоил давно. Зачем же тогда жертвовать собой? Правда, сильные мира сего ценят тех, у кого за душой ничего нет, кроме жестокости и бессердечия. Они покупают таких людей и пользуются ими, как орудием в своей борьбе за власть. Что ж, на их месте он поступал бы так же. Но его они покупают, как и все остальное – рубашки, галстуки, телятину, виноград, – только по самой низкой цене… Нет, на такие рискованные дела могут идти лишь самые отпетые люди. Ясно, что этот вариант отпадает.
Ну, а если без всякого риска для жизни он выловит эту жалкую шайку ослепленных фанатиков, продвинет ли это его по службе? Наверняка! Со временем его переведут в другой, более крупный город и немного прибавят жалованья. Через несколько лет, когда он схватит за шиворот еще одну такую шайку, его назначат в еще более крупный город и снова увеличат жалованье. Правда, вместе с этим у него станет в десять раз больше хлопот и неприятностей. Тогда уж не удастся отделываться затрещинами – придется и кости ломать. Хочешь не хочешь, но на такой работе человек постепенно звереет, становится скотом. Многие будут сторониться его, а кое-кто хвалить, но даже и эти постараются держать его подальше, – так хозяин не подпускает к себе верную, но злую собаку.
Да, все отстранятся от него, и он останется один среди скотов.
«Ну, а если я их не арестую? – думал он. – Не промахнусь ли я, не останусь ли без куска хлеба?»
Вдруг их задержат на созопольской пристани. Обнаружат его подпись на пропуске. Как тогда оправдать недосмотр? Ведь только слепой не увидит, что они похожи на кого угодно, но не на кирпичников!
Вот в чем загвоздка! Но, с другой стороны, можно ли быть спокойным, если бояться всего на свете? Нет, вряд ли!.. Боятся только слабые люди. Сильный человек не даст себя в обиду. Без риска в этой жизни ничего не добьешься.
Однако стоит ли рисковать жизнью?
Пристав вздохнул и поднялся со стула. В маленьком кабинете пахло пылью, хотя полы мыли трижды в неделю. Он медленно подошел к окну и рассеянно поглядел на улицу. Смотреть в окно было его единственным развлечением на работе.
Но сейчас предзакатное солнце светило прямо в глаза и мешало. Солнечные лучи сверкали, ударяясь о посуду в киоске с соками и минеральными водами. Он едва смог разглядеть продавщицу, тощую и болезненную на вид женщину с поредевшими, непричесанными волосами.
По улице проходила изящно одетая девушка, стройная, но с невыразительным и даже злым лицом. Это была Нелли, дочь видного торговца мануфактурой Стоила Медарева. Три дня назад пристава познакомили с нею, и с тех пор он старался почаще попадаться ей на глаза, но она почти не обращала на него внимания. Вот это-то и было хуже всего!
Да, хуже не могло быть! Он знал, как обманчивы успехи при подъеме по узкой и скользкой служебной лестнице, такой шаткой и ненадежной в нынешние времена партийных распрей в верхах. Лучше быть господином, чем слугой. Но как приблизиться к господам? Пока не породнишься с ними, ничего не добьешься. Не помогут тебе ни ум, ни талант. Много умных, но бедных людей копошатся в земле, поневоле пресмыкаясь перед грубиянами и дураками. Но стоит пробраться в богатую семью, как счастье само пойдет в руки. Важно только найти трамплин для прыжка. В общем, все проблемы сейчас сводятся к одному: завлечь дочь Стоила Медарева.
Он увидел, как она вошла в газетную экспедицию и снова появилась с номером «Сверчка» в руках. На ходу листая журнал и пробегая глазами его страницы, она еле заметно улыбалась. Но вот она вышла из тени на солнце, и лица уже нельзя было разглядеть. На мгновение она приостановилась, потом свернула к ресторану и села за один из крайних столиков.
Рыбаки, сидевшие по соседству, сразу уставились на ее стройные ноги, выглядывающие из-под короткой спортивной юбки.
Сейчас самый удобный момент спуститься вниз, пройти небрежной походкой мимо столиков, подсесть к ней. Да, момент подходящий…
Но надо же прежде решить, как поступить с теми?!
5
Капитан ушел из дому, не поужинав. Он взялся наколоть жене дров на растопку, но увлекся и не заметил, как разрубил на щепки и обе последние коряги.
Работа у него всегда спорилась, и он все делал с увлечением. «Человек, который работает, – думал он, – никогда не пропадет. Какая бы беда с ним не стряслась, он всегда выберется».
Капитан считал, что болгарин и труд – это, можно сказать, одно и то же. Лентяй, если даже он и считает себя болгарином, не чистый болгарин, у него непременно есть примесь чужой крови – македонской, греческой или турецкой. Болгарин не спесив, как серб, не хитер, как грек, не валяется без дела, как турок, – болгарин трудолюбив! И куда его ни кинь, болгарина, хоть известкой его поливай, все равно он сам устоит, да еще и детей вырастит.
Такова была нехитрая философия капитана.
Нарубив дров, он аккуратно уложил их в сарае. Дрова были неважные, сырые и полугнилые, – ведь их приходилось вылавливать с лодки в устье Камчии. Но для домашних нужд они годились. Не в пример многим местным рыбакам капитан никогда не оставлял жену без дров. У него постоянно были и хлеб, и рыба, и вино. Его дом был полной чашей, и он любил свое гнездо, считая его самым благодатным местом на этой земле.
Уложив дрова, он стал носить воду, пока не заполнил всю пустую посуду в доме, затем тщательно подмел маленький дворик и только тут спохватился, что пора идти.
Жена по-прежнему лежала в постели, уставившись унылым взглядом в потолок, по которому лениво бродили большие мухи.
Сердце у него болезненно сжалось. Захотелось приласкать ее, утешить добрым словом, но он сдержался. Он редко позволял себе такие слабости – только по ночам, когда в комнате было совсем темно и она не видела его лица. Днем он выражал свою любовь работой, с радостью делая за жену все, что только мог.
– Ну, я пошел, – ласково сказал он, заглядывая ей в глаза. – Люди ждут меня…
– Ты не забыл о докторе?
Он даже не ответил. Как можно напоминать о том, чего нельзя забыть?
– Тетя Цана вечером придет помочь тебе, – сказал он. – А ты лежи, не вставай… Ну, до свиданья…
На главной улице было уже много гуляющих. Капитан хотел было купить хлеба, но в пекарнях оказалось столько народу, что он решил не тратить времени. На углу он столкнулся со своим шурином, который вертел рукоятку уличного игорного автомата. В ожидании выигрыша лицо молодого человека приобрело такое мальчишеское выражение, что капитан недовольно поморщился. Машина выбросила круглый столбик лимонных леденцов. Молодой человек небрежным жестом отломил себе штучки две вместе с бумагой, а остальное отдал подвернувшемуся мальчишке, который в одно мгновение, как жадный птенец, проглотил угощение. Он хотел было еще раз повернуть рукоятку, но капитан остановил его.
