Текст книги "Вдали от берегов"

Автор книги: Павел Вежинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Павел Вежинов

Болгарский писатель Павел Вежинов начал печататься еще в 30-е годы. Но его творчество окончательно сложилось и окрепло в условиях народно-демократической Болгарии.

Павел Вежинов – это литературный псевдоним Николы Гугова. Он родился в Софии в 1914 году. Гимназию Вежинов окончил в Варне, а затем занимался философией и филологией в Софийском университете. Однако подлинной школой жизни для юноши явилось непосредственное участие его в революционном движении молодежи и литературной борьбе. С начала 30-х годов он активный член Рабочего Союза молодежи и сотрудник ряда революционных газет и журналов. Первый сборник рассказов П. Вежинова «Немощеная улица» вышел в 1938 году. Уже тогда прогрессивная критика в Болгарии обратила внимание на дарование молодого прозаика, способного в будничной жизни своих персонажей увидеть социальные конфликты того времени и сурово осудить быт и нравы буржуазного общества. В новом сборнике П. Вежинова «Дни и вечера» (1942) с большой силой проявилось мастерство психологической характеристики, хотя и ощущалось еще порой влияние современной буржуазной литературы Запада.

Идейно-художественная зрелость приходит к писателю после Отечественной войны болгарского народа 1944–1946 годов. В этой войне П. Вежинов принимал непосредственное участие как военный корреспондент и редактор армейской газеты «Фронтовик». Будучи в болгарской армии, сражавшейся совместно с советскими войсками в Венгрии и Австрии, П. Вежинов познакомился с советскими писателями, что благотворно сказалось на его творчестве. После войны П. Вежинов публикует ряд рассказов и повестей из жизни болгарской армии. Лучшие из них составили сборник «Вторая рота» (1949); вскоре выходит и его повесть о партизанах «В долине» (1960). Обе книги относятся к числу наиболее значительных произведений современной болгарской литературы об Отечественной войне и партизанском движении. В них писатель сосредоточил внимание на формировании нового сознания солдата и офицера народной армии, сумел раскрыть богатство духовного мира участника освободительной борьбы, силу патриотических идей. За эти книги П. Вежинов был удостоен высшей национальной награды – Димитровской премии в 1960 и 1951 годах.

Острым проблемам современной действительности писатель посвящает и свой роман «Сухая равнина» (1953), в котором он рассказывает, как труженики современной Болгарии покоряют силы природы, как в ходе огромного ирригационного строительства воспитываются новые люди, формируется социалистическое сознание.

Круг интересов и творческий диапазон П. Вежинова довольно широк. Его интересует кинематография, поэтому он нередко выступает как сценарист; его влечет спорт, и он пишет очерки, рассказы из жизни спортсменов; он любит сатиру и выступает с сатирическими рассказами. Он зарекомендовал себя взыскательным критиком, и он же с увлечением пишет приключенческие книги для юношества – «За честь родины» (1960), «Следы остаются» (1954).

Предлагаемая вниманию читателей повесть Вежинова «Вдали от берегов» (1958) удостоена Первой премии ЦК комсомола Болгарии. В ней ярко проявились особенности художественного творчества этого талантливого писателя: острая идеологическая направленность, увлекательный сюжет, умение создавать живые человеческие характеры, лиризм и романтическая окрашенность повествования.

В повести «Вдали от берегов» рассказывается о побеге группы коммунистов, людей разных национальностей, разного жизненного и политического опыта, из фашистской Болгарии в Советский Союз – страну, где претворяются мечты смелых и свободолюбивых людей.

Основной конфликт повести построен на столкновении представителей двух идеологий. С одной стороны выступают коммунисты Милутин, пожилой революционер-печатник, молодой рабочий Стефан, студент-философ Крыстан, словацкий интеллигент Вацлав. Им противостоят капитан лодки, моторист Ставрос, шурин капитана – люди другого мира, люди, находящиеся в плену собственнических интересов и мещанских предрассудков. В страстных спорах, которые происходят в лодке, плывущей по бескрайним морским просторам, коммунисты, проявляя стойкость и личное мужество, одерживают моральную и идейную победу. Узкий мещанский мирок дает трещину. Капитан и его шурин начинают понимать правду коммунистов.

Время действия повести отделено от нас тридцатью годами. Но и сегодня эта увлекательная книга глубоко актуальна. Она внушает веру в необходимость революционной борьбы за правое дело, показывает, как идеи коммунизма все глубже проникают в сознание простых людей всех стран.

В. Злыднев

ВДАЛИ ОТ БЕРЕГОВ
(повесть)

Часть первая

1

Человек в рабочих брюках сидел на обрывистом берегу и смотрел на море. У крошечной пристани, сложенной из пористых каменных обломков крепостной стены, стояла привязанная крепким канатом моторка «Джованна». В этот час дня вода в заливе была спокойна и лодка даже не покачивалась. Лишь когда дул караел – ветер с суши – и поднимал над прибрежными дюнами чуть заметную песчаную мглу, по заливу пробегали мелкие волны. Но сейчас дул левант – свежий морской ветер, и с другого берега, обращенного к открытому морю, доносился глухой, мерный шум прибоя.

Человек в рабочих брюках никогда не имел дела ни с ветрами, ни с лодками. И все же «Джованна» казалась ему неподходящей для плавания в открытом море. Уж очень маленькой выглядела она среди длинных рыбачьих сетей.

Лодку недавно выкрасили белой масляной краской до самой ватерлинии, ровно прочерченной свежелоснящейся киноварью; нос и кромки бортов были темно-синими, а подводная часть – черной.

Сидевший на берегу не знал, что «Джованна» – дело рук редкого мастера Василия Самойловича Лопатина, русского старовера-богатыря, осевшего с незапамятных времен в здешних краях. Это он вытесал коротким топориком ее изящные формы, выровнял их рубанком и загладил шкуркой. Сам же, своими руками выкрасил всю лодку и, нарадовавшись на свое творение, окрестил ее «Наташей» – по имени младшей дочери.

Но Адамаки, собственнику моторки, это имя пришлось не по душе: он опасался неприятностей. Чтобы угодить властям, которые были представлены в этом маленьком приморском городке лишь одним полицейским приставом, Адамаки распорядился переименовать лодку в «Джованну»[1]1
  Джованна – имя супруги царствовавшего в то время в Болгарии царя Бориса III, итальянки по национальности. – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть].

Человек на берегу ничего не знал об истории лодки и не был склонен восхищаться ее красотой. Его волновало другое. И, вовсе не будучи заядлым курильщиком, он курил сигарету за сигаретой, неуклюже придавливая окурки толстыми подметками своих башмаков.

Впрочем, загрубелое лицо человека выглядело спокойным и непроницаемым; ничто в нем не выдавало волнения.

Не спуская глаз с моториста, он внимательно следил за его работой. Вот уже полчаса мотор то трещал с перебоями, кашляя и захлебываясь, то глох совсем. Именно это и было хуже всего. Но согнувшийся у мотора юноша-моторист работал с увлечением, его проворные руки сновали без устали; он не замечал ни палящего полуденного солнца, ни неудобной для работы позы. С берега виднелась только его скульптурно изогнутая, загорелая до черноты спина с ритмично играющими мускулами. Очевидно, работа была по душе мотористу, и он целиком ушел в нее, забыв обо всем.

Утром, когда перевозили отдыхающих с деревянной пристани на пляж, с лодкой случилась небольшая авария. В полукилометре от пляжа мотор неожиданно заглох, и до берега пришлось добираться на веслах. Мотористу удалось устранить повреждение, но мотор стал работать с перебоями.

После обеда лодка обычно стояла на приколе, потому что в это время редко находились желающие ехать на пляж. Наскоро поев, моторист прибежал на берег и вот уже битых два часа возился с мотором. Было около четырех, когда он наконец выпрямился. Поглядев вдаль, он без часов определил время: далеко на горизонте, перед анхиальским маяком, уже показался пароходик, совершающий рейсы вдоль побережья.

У человека на берегу, очевидно, истощилось терпение. Не успел моторист разогнуть спину, как тот сразу же поднялся. Солнце еще ослепительнее ударило ему в глаза.

По ту сторону залива, погруженные в синие воды, пылали желто-оранжевые хребты дюн и чуть виднелась узкая белая полоска прибоя. Небольшой военный катер поворачивал в залив. Водная гладь лишь местами рябила под легким ветерком, и катер оставлял за собой длинный ровный след, словно от громадного утюга, скользящего по синему, свежевыстиранному покрывалу моря.

Человек спустился по откосу, ступил на острые, беспорядочно нагроможденные камни маленькой пристани и только тогда увидел, что моторист почти мальчик, с немного угловатыми для юношеской фигуры плечами и узкой талией, на которой висели брезентовые брюки с большими заплатами на коленях. Парень выглядел беспечным; он был красив; на бронзовом лице поблескивали зеленые, с хищным огоньком глаза.

– Здорово! – сказал человек с берега.

Парень искоса взглянул на незнакомца. Ему можно было дать лет тридцать, хотя на висках уже проступала седина. Лицо казалось добродушным – круглое, грубоватое, с усталыми подслеповатыми глазами и редкими ресницами на воспаленных веках.

Незнакомец вынул пачку сигарет «Солнце», взял себе одну и протянул пачку мотористу. Парень неторопливо выбрал сигарету помягче, но по тому, как сунул ее в рот, было видно, что он не курит.

Чиркнула спичка, и над лодкой расплылся сизый ароматный табачный дымок.

– Хотим нанять лодку, – промолвил наконец незнакомец. – Можно?

– Можно, – неуверенно ответил парень.

Ему часто приходилось возить отдыхающих по заливу и в более далекие экскурсии – до Анхиало или Эмине. Но незнакомец вовсе не походил на тех, кто тратит деньги на прогулки.

– Можно, – повторил парень. – Куда вы собираетесь?

– В Созополь…

Заметив, что моторист озадачен, незнакомец поспешил добавить:

– Мы кирпичники… Если завтра рано утром не поспеем в Созополь, упустим торги…

«Значит, приперло их!» – сообразил парень, почесывая плечо.

– Сколько вас?

– Четверо…

«Мало!» – подумал парень и сказал:

– Нет расчета!

– Но мы хорошо заплатим!

– Сходим к капитану, – предложил моторист. – Надо его спросить…

Незнакомец, казалось, не расслышал – он задумчиво смотрел в воду. Мелкое дно было сплошь завалено большими, ребристыми, потемневшими от водорослей камнями, между которыми беспокойно сновали рыбки и шмыгали крабы. Но незнакомец не видел их; он все еще размышлял о чем-то.

– А мотор как? – вдруг спросил он. – Сдается мне, что не в порядке…

– Ну, об этом не беспокойся, – возразил, рассмеявшись, моторист. – Мотор работает что надо.

– Совсем недавно он не работал…

– Ничего с ним не случилось! – с легкой обидой в голосе сказал моторист. – Засорился жиклер. Я его продул, и все в порядке…

Незнакомец посмотрел мотористу прямо в глаза. От этого взгляда, внезапного, острого и проницательного, юноша на мгновение ощутил смутную тревогу.

– Ладно, пойдем, – сказал незнакомец.

Они взобрались на берег и вышли на покато сбегающую к морю портовую улочку, мощенную булыжником, по которому грациозно переступали ослики, навьюченные багажом курортников. Человек в рабочих брюках шагал медленно, в раздумье, но глаза его зорко смотрели по сторонам.

Среди немногочисленных отъезжающих, протянувшихся по узкому желобу улицы в направлении моря, выделялся высокий молодой человек без чемодана. Он шел не спеша и, по-видимому, без всякой определенной цели. На нем были брюки из пожелтевшей от времени чесучи и клетчатая, расстегнутая на груди рубашка. Лицо чистое, гладкое; из-под закатанных рукавов виднелись бледные, худые руки.

С напускным безразличием молодой человек смотрел по сторонам, но на лице его была та же серьезная сосредоточенность, что и у человека в рабочих брюках, которого он сразу же заметил, хотя и не подал виду, что знаком.

Мгновение поколебавшись, человек в рабочих брюках спросил:

– Меня ищешь?

– Тебя…

– Пойдем с нами к капитану моторки…

Моторист поглядел на приятное лицо молодого человека с мягкими темными глазами, перевел взгляд на его руки, но ничего не сказал.

Вскоре они свернули в проулок, узкий и тенистый, как и большинство старых улиц города. Просвет между крышами домов был здесь так мал, что сквозь него еле виднелось лазурное небо. Над высокими каменными фундаментами домов, сложенными из пористого белого камня, нависали подпертые деревянными стойками жилые этажи, обшитые толстыми, серыми от давности досками с прожилками зеленоватой и рыжей плесени. Здесь было прохладно; в воздухе носился еле уловимый запах ветхости и сырости, заглушаемый более сильным запахом сушеной рыбы и острым ароматом вина и виноградных выжимков, исходившим из каменных полуподвалов.

Все трое шли, не обмениваясь ни словом, ни взглядом.

Метров через сто улица расширилась, показались дворы и другие дома, – придавленные и убогие, как и жизнь их обитателей – рыбаков, ловивших скумбрию для Адамаки, моряков, лодочников, жилистых, сгорбленных тяжестями портовых грузчиков. На дороге стали попадаться куры, гуси; в одном дворе ошалело дремал под тенью смоковницы осел. Но и здесь было безлюдно, и здесь все окна были наглухо закрыты. В этот час городок, разомлевший от духоты и зноя, спал тяжелым, беспокойным сном.

Внезапно моторист остановился.

– Здесь! – сказал он.

Двое незнакомцев поглядели на низкую каменную стенку, над которой на деревянных колышках была натянута вместо колючей проволоки обыкновенная рыбачья сеть, серая от пыли и изъеденная временем. Освещенная солнцем, она отбрасывала на камни причудливые кружевные тени.

Двор за оградой отличался богатой для этого городка растительностью. Среди пышной, видимо, взращенной кропотливым трудом зелени ярко пестрели великолепные цветы – левкои и петунии, кирпично-красные георгины и нежные фиалки. В глубине маленького дворика виднелся дом – одноэтажный, как и остальные, неказистый, неоштукатуренный, но свежепобеленный.

Приблизившись к домику, оба незнакомца, даже не переглянувшись, почувствовали, как у них невольно дрогнули сердца.

2

В комнатке было прохладно и сумрачно. Единственное окошко скрывалось за плотной холщовой занавеской. На низкой трехногий табуретке сидел мужчина лет тридцати пяти, крепкий, широкоплечий, с мускулистой шеей цвета ржавой якорной цепи. Руки и ноги его казались чуть короткими для такого плотного, словно сбитого тела, на грубоватом лице уже прорезались первые морщины. Зато серо-зеленые глаза были полны такой мягкости и нежности, что озаряли все лицо. Взгляд их был устремлен туда, где на высокой пружинной кровати лежала молодая бледная женщина со слабой, беспомощной улыбкой на губах. Ее нельзя было назвать красивой, но лицо ее было молодым, а взгляд – ясным и добрым. Она лежала одетая, закутавшись, несмотря на жару, в старенькое солдатское одеяло. Одна рука была закинута за голову, другая, худая и пожелтевшая, с налившимися венами, свисала вниз.

– Сегодня тебя тошнило? – озабоченно спросил мужчина, потирая ладонью свой короткий подбородок.

– Тошнило, – ответила женщина.

– Сколько раз?

– Три…

Мужчина чуть заметно вздохнул, и во взгляде его промелькнуло огорчение.

– И, наверное, ничего не ела?

– Ела, – сказала она. – Но меня тут же стошнило…

– Все равно надо что-нибудь съесть!

– Не хочется… Я совсем не голодна.

– А ты хоть немножко.

– Не могу! – со вздохом промолвила женщина. – Ничего не хочется…

Ему это было непонятно. Он не мог себе представить, чтобы человек отказывался от еды. Ему всегда хотелось есть, а во время еды аппетит у него разыгрывался еще больше. И тогда, стыдясь своей прожорливости, он с отвращением смотрел на свое крепкое, полное жизненных сил тело. Почему нельзя передать ей хоть частицу своей силы, пока кончится это и они оба сумеют отдохнуть?..

– Хочешь, я тебе собью немного икры? – спросил он.

Он знал, что она любит сбитую икру, приготовленную им самим.

Женщина поколебалась, но только мгновение.

– Нет, не хочу… Ты лучше приляг, отдохни…

– Из сельди! – настаивал он. – На чистом прованском масле…

– Ну, хорошо, – уступила наконец она и закрыла глаза.

Мужчина с радостью поднялся с места и, обойдя дом, спустился в погреб. С деревянных балок свисали связки умело провяленной скумбрии. Он раздвинул их, чтобы пройти. Возле высокого каменного фундамента стояли в ряд несколько бочонков, стянутых ржавыми железными обручами. В них лежали приготовленные его руками малосольная илария, сардины, копченая пеламида и консервированная рыбья печень. В нескольких больших запаянных банках из-под халвы хранились маринованные бычки и крупная кефаль, которую глушили гранатами в заливе по ту сторону Эмине.

Икра лежала в большой стеклянной банке, и он зачерпнул ее деревянной ложкой. Возвращаясь, прихватил с собою несколько скумбрий.

Сбивать икру, а тем более для жены, было истинным удовольствием. Она была на шестом месяце и не поднималась с постели. Уже три раза ей не удавалось выносить ребенка, и теперь супруги решили любой ценой сохранить четвертого.

Растирая в деревянной ступке икру, он все время прислушивался – не позовет ли его жена.

В дверь постучали, но он не сразу оторвался от дела.

– Стучат, Марин! – слабым голосом воскликнула женщина.

– Слышу, – ответил он и шагнул к двери. После полумрака кухоньки солнце на миг ослепило.

– Дядя Марин, клиентов к тебе привел, – услышал он голос моториста.

Капитан моторки стал понемногу различать гостей. Не поздоровавшись с ними, он закрыл за собой дверь и жестом показал на маленькую скамейку у стены, под скудной тенью лозы. Когда все уселись, мужчина в рабочих брюках коротко повторил то, о чем говорил мотористу. Голос его звучал негромко, но ровно и спокойно.

– Сколько вас? – хмуро спросил капитан. Клиенты по виду были небогатые, и сделка не обещала особой выгоды.

– Четверо…

– Нет расчета! – сухо сказал капитан.

– Важно, сколько мы заплатим, – заметил юноша в клетчатой рубашке.

– Сколько вы можете заплатить! – нетерпеливо возразил капитан. – Поймите, мне нет расчета!.. Мотор на бензине работает. Морской водой его не заправишь…

– Слушай, лодка твоя – ты и запрашивай цену, – сказал мужчина в рабочих брюках. – Если нам не подойдет, не поедем… Но ты назови свою цену!

Он говорил по-прежнему спокойно, уверенно и сдержанно.

Капитан внимательно посмотрел на него: с таким, пожалуй, стоит потолковать.

– Если бы вас было хоть пятеро, – сказал капитан, – и каждый дал по полтораста левов, мы бы договорились…

Пришельцы переглянулись. Было ясно, что капитан заломил едва ли не двойную цену.

– Очень дорого! – сказал, нахмурившись, человек в рабочих брюках.

– И мне не дешево обходится, – ответил капитан.

Человек в рабочих брюках опустил голову. Где-то далеко в гавани басом проревел пассажирский пароходик: гудок прозвучал так громко и отчетливо, будто с соседней улицы.

– Капитан, – с укором сказал мужчина в рабочих брюках, – ты хочешь разом заработать семьсот пятьдесят левов?

– Ни столько, ни полстолько! – возразил капитан. – Адамаки заберет львиную долю, дай нас двое…

– Какой Адамаки? – спросил юноша в клетчатой рубашке.

Капитан с удивлением посмотрел на него: не знает Адамаки!

– Лодка его, – пояснил капитан. – За это он берет долю… А наша работа сезонная… Задует северняк – и хоть заваливайся, как медведь, в берлогу до самого лета… Мы летом зарабатываем на зиму…

– Уступишь немного? – спросил мужчина в рабочих брюках.

Капитан задумался. Он был не прочь, поторговавшись, сбавить цену, но, во всяком случае, не ниже, чем до пятисот левов. Если не дадут – пусть идут ко всем чертям.

– Ладно! – сказал он. – Шестьсот пятьдесят…

Теперь задумался мужчина в рабочих брюках.

– Поищем еще двоих попутчиков, – промолвил он. – Иначе дорого выходит…

– Мне все равно, сколько народу везти, – сказал капитан. – Шестьсот пятьдесят за лодку – и сажайте в нее хоть десять человек… Мне все равно… Я вожу за деньги, меня деньги интересуют…

– Хорошо! – решительно сказал мужчина в рабочих брюках и протянул капитану свою загрубелую руку. – Мы люди рабочие, торговаться не любим… Сумел нас прижать – значит сорвешь больше…

Теперь, когда торг закончился, лица у всех прояснились. Капитан уселся поудобнее и, прислонившись к стене, с любопытством взглянул на юношу в клетчатой рубашке.

– Этот парень тоже кирпичник? – спросил он, с усмешкой глядя на белые тонкие руки юноши.

– Его мы взяли для фасона, – ответил в тон капитану мужчина в рабочих брюках. – Зубы заговаривать девушкам…

– Я студент, – спокойно заметил юноша. – Если не поработаю летом, то зимой придется глодать подметки…

По грубому лицу капитана пробежала добрая, дружелюбная улыбка. «Если так, – подумал он, – то это неплохо… Человек должен сам пробивать себе дорогу».

Капитан своими силами выбился в люди и гордился этим.

– Кем будешь? – спросил он. – Адвокатом?

– Нет, моя наука немного особенная! – сказал, тепло улыбнувшись, студент. – Я изучаю философию…

– О! Философия! – без тени насмешки воскликнул капитан. – Знаю, знаю… Как-то читал книгу одного философа…

– Серьезно? – спросил, искренне обрадовавшись, студент. – Что за книга?

– Геккеля…

– А не Гегеля? – спросил мужчина в рабочих брюках.

– Может быть, не помню… Там рассказывалось, как произошла жизнь на земле…

– Ах да, Геккель! – снова улыбнулся молодой человек и, взглянув на своего товарища, добавил вполголоса: – Эрнст Геккель, натурфилософ…

Мужчина в рабочих брюках ничего не ответил, будто не расслышал. Капитан поднял голову и посмотрел на него.

– Ты, мне кажется, тоже не из простых! – сказал он.

– Простых среди нас нет! – добродушно согласился мужчина в рабочих брюках. – По профессии я печатник… Но для нас сейчас нет работы в Софии, вот и приходится выкручиваться…

Капитан призадумался. На мгновение наступила неприятная тишина: казалось, люди настороженно изучают друг друга.

Тень перед скамейкой удлинилась и слилась с пятнистой тенью от смоковницы. Под ногами сидевших тянулась узкая грядка, засаженная помидорами. Она была огорожена растянутой на колышках старой рыбачьей сетью, чтобы куры не клевали сочные, налившиеся плоды.

– Давай задаток и пойдем, – сказал студент.

Печатник кивнул и сунул руку в задний карман. Но он не сразу вынул деньги, а долго рылся в кармане, стараясь не обращать на себя внимания. Наконец он достал тоненькую пачку гладких, плотно сложенных вместе банкнот, словно их только что отделили от большой пачки.

– Пока мы даем тебе двести левов, – сказал молодой человек. – Остальное на месте…

– Ладно, – кивнул капитан. – Выходим немедленно?

– Нет, вечером, – ответил печатник. – Часов в восемь…

– Поздно, – заметил капитан.

– Почему поздно? – поспешно возразил печатник. – Как раз прохладней будет…

– Поздно, – повторил капитан. – Завтра рано утром нам со Ставросом выходить на работу… До Созополя и обратно путь немалый. Рассвет застанет нас в море…

– Ничего подобного! – возразил, покачав головой, мужчина в рабочих брюках. – Самое позднее в три будете здесь…

– И это, по-вашему, удобно?

– Раньше мы не можем! – решительно отрезал печатник. – Один из наших вернется из Каблешково только к вечеру.

Капитан задумался.

– Ладно, – с неохотой пробормотал он. – Пусть будет по-вашему…

– В восемь! – повторил печатник.

Он встал. За ним поднялся и его товарищ. Но капитан смутно догадывался, что сказано еще не все. И он не обманулся. Мужчина в рабочих брюках спросил небрежно:

– Ты сам возьмешь пропуск?

Капитан еле заметно усмехнулся, одними глазами.

– Нет, – спокойно ответил он. – Вы сами его получите…

– Почему мы?

– Таков порядок… Пристав со всеми, кто выходит в море, говорит лично…

Это было не совсем так. Обычно перед выходом в открытое море капитан сам брал пропуска на пассажиров.

Мужчина махнул рукой и пробормотал:

– Пустяки! Выпишем пропуск… Где это можно сделать?

– В участке, – с облегчением ответил капитан. – Но в это время пристав вряд ли там… Поищите его лучше в казино…

– Ясно! – коротко кивнув, ответил печатник.

Гости ушли. Перед тем как захлопнуть за собой калитку, старший из них обернулся и дружески кивнул капитану и Ставросу. Капитан сидел на скамейке, глубоко задумавшись и уставившись на краснеющие за сетью помидоры. Ставрос, который до сих пор не промолвил ни слова, не вытерпел и сказал озабоченно:

– Что-то не нравятся мне эти люди, дядя Марин.

Капитан не сводил глаз с грядки.

– Ты займись мотором! – сухо сказал он. – Я и сам не слепой!..

– Нехорошие они люди, я тебе говорю! – повторил парень.

– Хорош тот, кто хорошо платит… А эти хорошо заплатили…

– Может, и не заплатят…

– Будь спокоен, заплатят! – сказал, насупившись, капитан. – Поможешь полить помидоры?

Но Ставросу было не до помидоров.

– А что, если их ищет полиция? – вдруг сообразил он. – Что тогда будем делать?

– Кто ищет, тот найдет! – с ноткой довольства в голосе ответил капитан. – Как думаешь, зачем я их отправил к приставу?

Ставрос прислонился к стене. Он немного успокоился, но сомнение, видимо, все еще точило его.

– Это не помешает, – вяло согласился он.

– Ты за мотором посматривай! – с усмешкой повторил капитан. – Как он у тебя? Не пришлось бы тащить их на веслах до самого Созополя…

– Будь спокоен! – с обидой сказал Ставрос. – Мотор работает как часы.

Капитан наконец отвел взгляд от помидоров.

– Если выйдем в восемь, – размышлял он вслух, – в одиннадцать будем в Созополе… Значит, в два наверняка вернемся… если только не захватит ветер…

Ставрос с удивлением посмотрел на своего капитана.

– Неужели хоть немножко не побудем в Созополе? – с разочарованием спросил он. – Казино там работает до двух…

– Только казино тебе и не хватает! – сердито заметил капитан. – Знаю я, где у тебя зудит…

Капитан слышал про Змаро, но никогда не видел ее.

«И хорошо, что не видел», – подумал Ставрос. Змаро была такая пухленькая, ленивая, губы у нее сочные, а взгляд всегда томный и насмешливый.

Она была старше и гораздо крупнее Ставроса. Он увивался вокруг нее, словно попавший в сети тонкий серебристый вьюн.

– Надо хоть немного побыть там! – решительно заявил он, и его темные, как маслины, глаза сверкнули. – От этого никто не умрет…

– Подумал бы лучше о невесте! – недовольно сказал капитан.

– Невеста невестой, а Змаро – это совсем другое! У моториста даже во рту пересохло.

– Дядя Марин, только на часок! – умоляюще сказал он.

– На часок? – Капитан задумался. Он тоже был бы не прочь посидеть часок в казино, встретиться со своими друзьями из рыболовного училища, послушать музыку, выпить два-три стакана белого созопольского вина. Мысль неплохая. Но ему не хотелось потакать Ставросу – парень не должен забывать, кому обязан.

– Ладно! – сказал он. – Помни мою доброту…

Юноша проворно вскочил на ноги. В темных глазах зажглись огоньки, тонкие изящные ноздри расширились, как у зверька, почуявшего добычу.

– Мотор будет петь, я тебе говорю! – воскликнул он. – Запросто нагоню полчаса.

– Не люблю хвастунов! – сказал капитан и продолжал уже другим тоном: – Если случайно увидишь Адамаки, ничего не говори… Неважно, куда мы пойдем и сколько запросили…

– Ясно, шеф! – с готовностью воскликнул моторист. – Ты ведь знаешь, с кем имеешь дело!

И, махнув рукой, Ставрос весело направился к калитке, сразу позабыв обо всех страхах и сомнениях.

А капитану было не по себе. Он остался на скамейке, пытаясь собраться с мыслями. «В конце концов, – думал он, – им не миновать пристава. И если за ними что-нибудь есть, то приставу и отвечать. Он не простак, умеет отличить акулу от кефали».

Посидев еще немного, капитан вернулся в кухоньку и шагнул к столику, от которого разносился острый запах икры.

– Марин! – окликнула его жена.

Он приоткрыл дверь в спальню.

– Кто это был? – спросила она слабым голосом.

– Клиенты, – коротко ответил капитан. – Повезу их в Созополь…

– В Созополь? – тихо переспросила жена. – А когда вернешься?

– Сегодня же ночью…

Он подошел было к столику, но жена снова окликнула его:

– Марин!

Озабоченное лицо капитана показалось в дверях.

Слушай, Марин, говорят, что в Созополе есть какой-то очень хороший доктор по женским болезням… Расскажи ему про меня, может, даст какое-нибудь новое лекарство…

Глаза капитана блеснули. Как он сам не догадался! Конечно, он во что бы то ни стало найдет доктора! Среди ночи поднимет с постели, но добьется своего.

Вопрос о поездке в Созополь был решен окончательно.

3

Печатник и студент возвращались обратно той же самой улочкой. Но теперь они уже встретили вышедшую за ворота подслеповатую старушку, за приподнятой занавеской они разглядели сидящую у окна девушку с длинными ресницами, с клубком розовой пряжи в руках.

– Так и не понял, грек капитан или болгарин? – проговорил в раздумье печатник.

– Болгарин, – неуверенно сказал студент. – Лицо у него болгарское… А моторист, конечно, грек…

– Пожалуй, капитан что-то почуял! – озабоченно заметил печатник.

– Не думаю, – все так же неуверенно возразил студент. – По-моему, он хороший человек…

Печатник вынул из кармана пачку сигарет и закурил. Теперь на его лице застыло то же напряженное выражение, как тогда, когда он наблюдал с обрыва за ломкой.

– Глупо получилось с этим Геккелем, – сказал он. – Знаю я, кто такой Геккель, и незачем тебе было тыкать им мне в нос.

Молодой человек виновато молчал.

– Судя по всему, капитан хороший человек, – повторил он.

– Хороший-то хороший, но и ободрал нас хорошо…

– Денег хватит! – недовольно возразил молодой человек. – Я бы и вдвое больше дал.

– Ты бы и втрое дал, но он сразу побежал бы с этими деньгами к приставу.

Они вышли на небольшую городскую площадь. Посреди нее в тени раскидистого платана большой фонтан на все четыре стороны выбрасывал струи воды. Город утопал в зелени, но самое тенистое место было перед верандой ресторана.

Стояла пора цветения тополей, и в воздухе легким летним снегом носились белые пушинки, застилавшие все вокруг – и фонтан, и танцевальную площадку, и зеленые свежевыкрашенные столы ресторана.

Печатник и студент прошли в зал. Трое мужчин за одним из угловых столиков, видимо, поджидали их, потому что сразу тревожно и вопросительно взглянули на вошедших. Старшему, уже поседевшему, было лет под пятьдесят, кряжистый и огромный, он почти заслонял собою остальных двоих.

– Долго вы пропадали! – громко воскликнул он. – Мы уже начали беспокоиться.

– Тише, Милутин! – поморщился печатник.

– Не бойся! – ответил здоровяк. – Никого нет…

Печатник внимательно огляделся. В просторном зале ресторана был занят только их столик. В глубине, за оцинкованной стойкой, сидел буфетчик, и его круглая лысая голова чуть виднелась за строем чисто вымытых и еще мокрых рюмок и стаканов. Он, очевидно, спал, потому что несколько мух спокойно разгуливали по его лысине. Над стойкой на крепкой бечевке висело полуметровое красноватое чучело рыбы с широко растопыренными плавниками. Рыбаки зовут эту рыбу «морской ласточкой». Двери были раскрыты, и от сквозняка рыба медленно вращалась на бечевке, а около нее неистово кружился рой мух.