Текст книги "Путешествие восьми бессмертных (Собрание сочинений. Т. II)"

Автор книги: Павел Шкуркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

XI

Приближался праздник великого Яо-вана, бога медицины. В этот день все врачи и аптекари делают ему торжественное жертвоприношение, устраивают около храмов своего бога ярмарки, даровые театральные представления для народа и т. п.

Ханьвэнь, так много обязанный Яо-вану, хотел достойно возблагодарить своего покровителя. Он принес в храме тройную жертву и пожертвовал значительную сумму денег на храм.

В этот же храм на праздник пришел с горы Мао-шань даосский монах, известный волшебник и заклинатель. Имени его никто не знал.

Увидев Ханьвэня, монах внимательно посмотрел ему в лицо и, отведя в сторону, сказал:

– Послушайте, доктор! По вашему лицу я вижу, что вы находитесь под влиянием злых сил!

Пораженный Хань просил доброго монаха хорошенько исследовать его лицо – не откроет ли он чего-нибудь более определенного.

Осмотрев еще раз его голову и ощупав ее, монах сказал:

– Да, я вижу ясно, что власть колдуньи тяготеет над вами. Берегитесь, злые чары опутали вас невидимой сетью и влекут вас к гибели. Спасайте себя, примите меры, пока еще не поздно!

– Что же я могу сделать, отец мой, – отвечал перепуганный Ханьвэнь, – когда я, ничтожный, не только не обладаю нужными знаниями, чтобы отогнать от себя дьявольскую силу, но даже не знаю, откуда и как она мне грозит!

– О, сын мой, – отвечал монах, – на то я, великий мао-шанец, и призван богами, чтобы оказывать услуги человечеству. Если хотите – я могу вам помочь. Но, конечно, отказываясь от всего земного для блага других людей, мне некогда заботиться о себе, и я беден…

– О, не беспокойтесь, отец мой; я человек состоятельный и щедро заплачу вам за вашу помощь.

Старый волшебник взял три узенькие полоски бумаги и написал на них три одному ему ведомых заклинания.

– Возьми эти страшные слова, – сказал монах, подавая бумажки Ханьвэню, – одну бумажку носи всегда у себя на теле, другую положи на притолоке над входной дверью, а третью ты сожги над чашкой с водой и, улучив минуту, выплесни эту воду в лицо той, кого ты подозреваешь в колдовстве. Если она оборотень – то моментально примет свой настоящий вид.

Ханьвэнь щедро заплатил старому даосу и пошел домой, мучимый самыми противоположными мыслями.

Но едва он вошел в дом, как Белая, благодаря своему дару провидения, при одном взгляде на лицо мужа узнала все, что было с ним в храме Яо-вана. Она увидела, что дело настолько серьезно, что она одна, своими собственными силами, не справится с ним.

Не теряя времени, она послала Зеленую в храм Черного Тигра⁴⁴ просить помощи у этого божества, сильнейшего между всеми животными-духами.

И, едва только Зеленая склонилась перед священным изображением Владыки Восточных Гор, как Белая тотчас почувствовала наитие таинственных сил, и ее могущество, ослабленное продолжительной жизнью между людьми, снова вернулось к ней, и еще в большей степени, чем раньше.

Тем временем Ханьвэнь, прячась от жены, точно выполнил все предписания монаха: одно заклинание лежало над дверью, другое висело на шее, а третье сожжено над чашкой с водой. И как только Сучжэнь повернула к мужу лицо, он выплеснул воду из чашки прямо ей в лицо…

Сучжэнь вскрикнула, и в тот же миг глухо зарокотал голос Черного Тигра:

– Разрушься, заклятье, разрушься!

Взволнованный Ханьвэнь думал, что это гром.

Возмущенная Сучжэнь сказала:

– А, муженек, дорогой, что это ты делаешь? Так вот как! Ты думаешь, что я ничего не понимаю? Старый бездельник из Мао-шаня дал тебе заклинание против ведьм и оборотней; ловко же он тебя провел! Он обманул тебя, как маленького мальчика!

Таким образом знаменитый мао-шаньский колдун был посрамлен, и сила его заклинаний – уничтожена.

Но Белая не хотела простить монаху этот выпад против нее. Кроме того, ей было жаль денег, которые Хань заплатил монаху.

Доказав мужу самохвальство и лживость волшебника, Сучжэнь на другой день утром убедила его идти вместе с ней и Зеленой в храм Яо-вана.

– А, лживый колдун! – воскликнула Сучжэнь, увидев монаха на дворе. – Отдай сейчас же деньги, которые ты выманил у моего мужа!

Волшебник мог смириться с чем угодно, но отдать деньги – это было выше его сил. Он решил показать свою силу, запугать Сучжэнь, и тогда, конечно, он заставит ее принять свой настоящий вид; Ханьвэнь убедится в правоте его, монаха, и деньги останутся у него.

Он схватил стоявший тут же сосуд с водой, взял в рот воды и брызнул ею вверх.

На безоблачном небе тотчас показались черные грозовые облака; налетел вихрь, засверкала молния; раздались такие страшные удары грома, что, казалось, все рушится вокруг, – и целое море воды каскадами полилось на землю…

Ханьвэнь был оглушен, ошеломлен и с ужасом смотрел на Сучжэнь, которая бесстрашно и с вызовом смотрела на волшебника.

– Ха, ха, ха, – засмеялась Сучжэнь презрительно, – ты… ты хочешь борьбы со мной?

И она, махнув веером на запад, воскликнула:

– Сгинь колдовство, разрушься заклинание!

И ливень тотчас прекратился; раскаты грома замерли вдали, облака исчезли и напоенная земля радостно засверкала под лучами солнца.

Мао-шанец этого не ожидал. В первый раз он встречает могущественное существо, которое смеет состязаться с ним в чарах!

Вне себя от бешенства, он бросился в свою комнату и схватил обоюдоострый священный меч, который погубил уже много оборотней.

Но что это? Он не может обнажить блестящего, смертоносного клинка…

Незримо для монаха, Черный Тигр держал меч и не давал вынуть его из ножен.

Но колдун не смутился: у него были другие могущественные средства против всякой нечисти. Он схватил свою волшебную кисть, чтобы написать ею нерушимое заклятие против ведьм и чертей.

Но совершается нечто небывалое: кисть сделалась такой тяжелой, что он не может поднять ее.

Невольный страх и неуверенность в своих силах стали закрадываться в сердце непобедимого доселе мао-шаньца…

В отчаянии он бросился к священным лин-пай-цзам²⁵ – последнему и самому страшному оружию, один вид которых наводит трепет на всех духов. Стоит только монаху высоко поднять пай-цзы, обратив их против духа, – и все противное ему сгинет, всякое волшебство рассеется и враждебные духи – бегут…

Но волшебные таблички так плотно пристали к столу, что он, могучий мужчина, не мог стронуть с места эти две маленькие деревянные дощечки…

Ужас окончательно овладел сердцем монаха. Все средства исчерпаны им, – и он побежден. Уничтоженный и обессиленный, он упал в свое кресло, бормоча проклятия, угрозы и заклинания против ведьм…

Белая с торжеством, но зорко наблюдала за ним, чтобы отбить всякое нападение монаха. Но убедившись, что волшебник совсем обессилен, она приказала ему:

– Давай сейчас те деньги, которые ты выманил у моего мужа.

Монах с отчаянием в душе повиновался; он достал серебро и положил к ногам Белой.

Тогда она прошептала заклинание – и вдруг появились пять ужасных демонов. Они схватили волшебника, подняли его на воздух и так стали его бить, что вопли и стоны несчастного слышны были далеко от кумирни, заставляя прохожих в страхе бежать от этого места.

Наконец, монах стал умолять Белую пощадить его жизнь; тогда, по мановению ее веера, демоны исчезли.

– Ну, мао-шанец, – сказала Белая полуживому монаху, – убирайся вон отсюда; если наступающая ночь застанет тебя здесь – то пеняй на себя: с тобой случится нечто похуже, чем было сейчас!

Монах не мог больше сопротивляться. Не сказав ни слова, он ушел из Су-чжоу.

XII

Было утро, ясное и теплое. Это был день Дуань-ян-дзе, праздник Дракона, Возрождение Мужского Начала, день смерти великого Цзюэ-юаня²⁶.

Это великий, страшный день для всех духов тьмы, оборотней, ведьм, змей, скорпионов и других ядовитых гадов и насекомых. Ни один оборотень в этот день ни за что не решится появиться в людном месте, потому что всякий человек непременно имеет при себе священные растения или волшебный порошок сюань-хуан. А в присутствии этих божественных предметов всякое колдовство разрушается, духи теряют свою волшебную силу и все принимают свой настоящий вид.

Зеленая была осторожна. Сказав домашним, что она нездорова, она легла в постель в темной комнате и просила не тревожить ее до двенадцати часов – это был час, когда кончается праздник. Но самонадеянная Белая сказала ей, что сама она не боится вредных для нее влияний, – и занялась домашними работами.

Но она чувствовала, что ее сила все уменьшается. Она напрягала всю свою волю, чтобы удержать свое могущество – но напрасно… Белая так измучилась в этой борьбе, что у нее сделалась жестокая головная боль и она тоже легла в постель.

Ханьвэнь, встревоженный внезапной болезнью жены, подумал, что ее укусило какое-нибудь ядовитое насекомое или змея и бросился в свою лавку за лекарством. Через минуту он вернулся к жене с чашкой, полной серного вина.

Но Сучжэнь отказалась пить: она отлично знала действие такого вина в этот день для всех существ, имеющих, подобно ей, двойной образ.

Ханьвэнь, как обыкновенно большинство мужей в подобных случаях, – настаивал.

Как ни упрашивала Сучжэнь, как ни умоляла его оставить ее в покое, но Ханьвэнь, желая показать свою заботливость, продолжал настаивать.

Сучжэнь в это время была только слабая женщина; она не могла проявить ни обычного ума, ни твердой воли.

С отчаянием в душе, она, в конце концов, принуждена была проглотить немного страшного вина…

А Ханьвэнь, удовлетворенный сознанием, что он выполнил все обязанности хозяина дома и мужа, вышел на улицу.

Китайцы – большие любители всяких празднеств и зрелищ. Громадные толпы народа покрывали все улицы, набережные и мосты. Люди то двигались друг другу навстречу, как муравьи в муравейнике, с трудом протискиваясь вперед; то людская волна принимала одно направление и вливалась в какую-нибудь улицу, увлекая всех попадающихся ей на пути и заставляя их идти по своему течению, даже если они этого и не хотели.

Такой людской поток захватил и Ханьвэня. Долго он двигался вместе с ним, пока не был выброшен в какой-то сравнительно пустынный переулок. Но ему понравилась эта стихийность, эта утрата собственной воли в толпе, и он снова пошел бродить по улицам, площадям и каналам, любуясь процессиями, оживленными лицами и праздничными одеждами.

Только к полудню проголодавшийся Ханьвэнь вернулся домой.

Не найдя жены в одной комнате, он пошел в другую, зашел в спальню – Сучжэнь нигде не было. Хань был поражен: неужели она, утром совсем больная, так быстро поправилась, что вышла из дому?

Ханьвэнь громко звал жену – никто не откликался. Он поднялся в ее комнату, находившуюся на верхнем этаже, и подошел к постели, закрытой занавесками.

«Не заснула ли она слишком крепко от вина?» – подумал Ханьвэнь и раздвинул занавески.

О ужас!

На постели лежала длинная белая змея с большой головой и страшными немигающими глазами, сверкающими огнем и издающими фосфорическое сияние; изо рта высовывались страшные клыки, с которых капала кровь и слюна…

Леденящий душу страх сковал все члены Ханьвэня. Вперив в чудовище неподвижный взгляд, он не мог двинуться с места. Но когда змея подняла голову и медленно двинулась к нему, то, испустив крик ужаса, Ханьвэнь бросился было из комнаты, но в дверях упал замертво и покатился стремглав с лестницы вниз.

Услыхав страшный крик, Зеленая поднялась с постели и бросилась смотреть, что случилось. Увидев внизу распростертого Ханьвэня, она одним прыжком вскочила в комнату Сучжэнь. При виде Белой Змеи в ее настоящем виде, она сразу поняла, в чем дело, и сердце ее переполнилось жалостью к окаменевшей от горя Белой. Зеленая обняла ее и, сама заливаясь слезами, стала ее ласкать и успокаивать.

Наконец, Белая разразилась успокоительными слезами.

Вдруг Белая Змея исчезла, а на ее месте очутилась прекрасная Сучжэнь. Опасный праздник кончился, и к ней вернулось ее могущество. С криком: «Будь проклято это вино!» – она бросилась к Ханьвэню.

Как описать ее горе и отчаяние, когда она увидела, что сердце его не бьется и что она, она сама была причиной смерти горячо любимого мужа! Обезумев от горя, она с ужасными воплями билась у трупа, царапая себе лицо и вырывая волосы.

Но Зеленая сохранила присутствие духа. Удерживая Сучжэнь, она старалась ободрить ее.

– Слушай, госпожа, – говорила Зеленая, – разве время теперь предаваться горести? Торопись скорее исправить дело!

– Как исправить?! – воскликнула Сучжэнь. – Разве я могу вернуть жизнь дорогому мужу?!

Зеленая увидела, что горе отняло у Сучжэнь ее ясный ум и обычную находчивость.

– Неужели ты забыла, – сказала Зеленая, – что в горах Кунь-лунь, недалеко от хорошо тебе знакомой обители Древней Матери, находится также дворец «Древнего Старца», в садах которого растет чудесное «Дерево Жизни»?²⁷

Сучжэнь обрадовалась; надежда возвратить жизнь мужу вернула ей обычную энергию. Она быстро приготовилась к путешествию во дворец Шоу-сина, от которого она надеялась получить хотя бы малейшую веточку «Дерева Жизни», – от которой зависит все ее счастье.

Выйдя на крышу дома и вызвав своим веером свежий восточный ветер, она вспрыгнула на быстро несущееся облако и с сердцем, полным тревоги и надежды, помчалась к жилищу Шоу-сина.

XIII

Скоро Белая была у пещеры, через которую только и можно было проникнуть в сад Шоу-сина. Но, к ее несчастью, у самого входа в пещеру стоял на страже вечно бодрствующий Сянь-хао-тун-цзы²⁸ с поднятым мечом, готовый нанести смертельный удар каждому существу, вздумавшему проникнуть в сад.

Сучжэнь не растерялась. Она схватила одну жемчужину из висевшего у нее на шее ожерелья и со страшной силой бросила ее в стража. Жемчужина попала ему в лицо; из носа брызнула кровь.

Хао-тун схватился за лицо и растерялся от неожиданности; Белая воспользовалась этим моментом и хотела проникнуть в сад.

Но Хао-тун-цзы уже ясно видел Белую. Он громко закричал, вызывая Старца:

– Великий Отец! Поганый оборотень хочет пробраться в сад! Вероятно, думает что-нибудь украсть!

Старый Отец, привлеченный страшным криком Хао-туна, появился у входа в пещеру; но он рассмотрел только, как какая-то колдунья огибала покрытую снегом вершину горы.

Старец, обыкновенно такой спокойный и доброжелательный, на этот раз страшно рассердился, увидев окровавленное лицо своего верного стража; схватив свою сеть, избежать которой никто не может, он бросился в погоню.

Могучий бог скоро догнал усталую Змею и накрыл ее огромной сетью. Как рыба в неводе забилась Белая, охваченная предсмертной тоской, когда гневный бог хотел ударить ее о скалы.

И слова – не то ропота, не то молитвы пронеслись в мозгу несчастной:

«Ом мани падме хум! О, Милосердная, где же ты?!»

И в тот же миг около нее появилась Гуань-инь-пу-сы²⁹? которая возвращалась от Си-ван-му; и, как небесная музыка, раздался ее божественный голос:

– Не обижай Белую Змею!

Шоу-син, в сущности, был добрый и доброжелательный бог… Гнев его уже остыл; вдобавок, заступничество самой богини милосердия показывало, что перед ним – не один из простых ничтожных оборотней, которыми переполнены горы и леса, а существо высшего порядка, судьбой которого интересуется сама Гуань-инь-пу-сы.

– Что тебе нужно было у меня, Змея? – спросил Древний Старец.

Белая, видя устремленный на нее сострадательный взгляд великой Гуань-инь, со слезами на глазах откровенно рассказала все, что с ней случилось.

– Ах, несчастная, – воскликнула Гуань-инь, растроганная ее рассказом, – иди скорей за эту гору! На той стороне ты найдешь «Дерево Жизни». Ты сразу его узнаешь по его особенному виду; сломи ветку – но только одну, и возвращайся скорее домой. Она вернет жизнь твоему мужу!

Старец раскрыл сеть. Белая бросилась к указанному Милосердной месту и без труда нашла «Дерево Жизни». Задыхаясь от радости, она сорвала одну ветку; потом, прыгая и перескакивая с одного неба на другое, в восторге, что она может вернуть жизнь Ханьвэню, – помчалась в обратный путь.

Но несчастья преследовали Белую. Не успела она сделать и тысячи ли, как вдруг высоко над собой, на темном небе, она заметила черную точку. То на страшной высоте парил Феникс. Он уже увидел Белую и быстрее стрелы помчался за ней.

Уже слышался свист воздуха, рассекаемого могучими крыльями, – и Белая совсем близко увидела страшную птицу. Она пришла в ужас; голова ее закружилась, она потеряла равновесие – и упала стремглав на землю.

Великий Феникс камнем бросился за ней и открыл уже свой громадный клюв, чтобы проглотить ее…

Но в этот миг их покрыла огромная тень и раздался властный голос:

– Не трогай Белой Змеи; если ты причинишь ей хоть малейший вред, то возбудишь праведный гнев великого Будды. Ей суждено сделаться матерью величайшего ученого, земного воплощения бога литературы!

Так говорил страж верховного Будды, Белый Орел, «Птица с золотыми крыльями»³⁰.

Но разбитая Змея не могла шевелиться. Тогда Белый Орел прошептал заклинание – и силы вернулись к ней. Сам Орел помог Белой взойти на облако.

– Спеши, – сказал он, – чтобы не было поздно!

И Белая помчалась далее к благословенному Хан-чжоу, где вся ее радость, все ее счастье лежали в виде неподвижного трупа.

Вот и ее дом; изнуренная волнениями и обессиленная потерей крови, Белая едва имела силы, чтобы открыть дверь. Зеленая, ни на минуту не спускавшая глаз с окна, радостно встретила ее. Она взяла у Сучжэнь животворящую ветвь, положила в новый чайник и поставила на очаг; а сама, тревожимая одной мыслью, вернулась к Сучжэнь.

– Слушай, госпожа, – сказала Зеленая, – как же ты думаешь устроить свою дальнейшую жизнь? Разве будет тебя любить муж после того, как видел тебя змеей; разве он будет тебе доверять?

Сучжэнь заплакала:

– О да, как я раньше об этом не подумала!

Но не напрасно же Сучжэнь была мудрым духом; через минуту она успокоилась и сказала:

– Ага, я догадалась! Принеси мне сюда из моей комнаты белый платок.

Зеленая не знала, что хочет делать Сучжэнь, но она верила в могущество Белой. Она принесла платок и передала его госпоже.

Белая взяла платок, прошептала несколько магических слов, дунула на платок и бросила его на пол.

И вдруг огромная белая змея с шипением поползла по комнате, ища выхода.

– Убей ее, – приказала Сучжэнь Зеленой, – и брось в саду.

Служанка поняла план своей госпожи. Она исполнила приказание и тотчас вернулась к очагу.

Между тем, в чайнике уже кипела красная, как кровь, вода.

– Готово! – с торжеством воскликнула Зеленая и понесла чайник к Сучжэнь, которая уже хлопотала около трупа мужа.

Женщины осторожно разжали зубы Ханьвэню и сквозь его бледные губы влили немного красного настоя дерева жизни. Тело тотчас стало теплеть; еще несколько капель – сердце забилось, на щеках заиграл румянец, веки дрогнули и глаза открылись.

Ханьвэнь как бы проснулся от глубокого сна и, потягиваясь, расправлял онемевшие члены.

Увидев вокруг себя необычайную обстановку и хлопотавших женщин, – он вдруг сразу все вспомнил.

– Ведьма, черт! – закричал он, смотря со страхом на жену. – Ты, змея, опять приносишь мне горе и страдания! Я теперь видел, кто ты!

Сучжэнь зарыдала, простирая к нему руки. Она была так прекрасна и так трогательно просила выслушать ее, что в сердце Ханьвэня закралось сомнение: что может быть общего между ней, его прекрасной Сучжэнь, и той страшной змеей?

А Сучжэнь, следя за его мыслями, говорила:

– Вы были на гулянье, Зеленая спала, а я вышла на минуту на задний двор. Вдруг я слышу страшный крик – ваш крик. Я бросилась в дом и вижу вас лежащим внизу, у лестницы; а наверху, в моей комнате, слышу крик Зеленой, которая прибежала туда еще раньше меня. Я вбежала наверх и увидела ужасную белую змею, которая во время моего отсутствия заползла, вероятно, из сада. Мы с Зеленой едва ее убили и выбросили в сад, а затем в смертельном страхе бросились к вам, думая, что ядовитая змея вас укусила. Но, осмотрев вас и не найдя нигде раны, мы убедились, что, к счастью, она вас только испугала. И вот теперь, когда нам удалось привести вас в чувство, вы говорите ужасные слова! Неужели ваш ум так потрясен, что вы не можете отделаться от страшного впечатления!

Ханьвэню стало стыдно, что женщины оказались храбрее его и смотрят на него, как на боязливого ребенка. Но все-таки он вышел в сад, чтобы посмотреть, правду ли сказала Сучжэнь.

Увидев труп громадной белой змеи, – Ханьвэнь окончательно поверил жене; все сомнения его оставили. К тому же, она была так нежна, так прекрасна…

Ханьвэню стало стыдно своих жестоких слов, и он мысленно дал себе клятву быть в другой раз осмотрительнее.

И семейная жизнь молодой четы потекла длинным, спокойным и глубоким руслом.