Текст книги "Путешествие восьми бессмертных (Собрание сочинений. Т. II)"

Автор книги: Павел Шкуркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

V

Совершив поклонение могилам предков, Ханьвэнь возвращался домой с сердцем, переполненным новыми ощущениями. Пролегавшая по берегу Си-ху дорога была сплошь обсажена магнолиями, абрикосовыми, апельсиновыми и еще многими другими деревьями, названий которых он не знал. Деревья сплошь были усыпаны розовыми и белыми цветами, удивительно нежными, радостными и неустойчивыми; природа с невероятной расточительностью залила цветами все – ветви, стволы, даже выступающие из земли корни; не было видно ни листьев, ни темной коры, ни земли, которую покрывал толстый слой осыпающихся при малейшем ветерке миллионов лепестков; но убыль их была незаметна: в диком стремлении вознаградить себя за зимний перерыв, деревья с нетерпеливой поспешностью на место каждого упавшего цветка торопились выронить два, три, пять, десять органов любви…

Ароматы – то неуловимые, чуть доносящиеся, то грубые, сильные, бьющие в нос и захватывающие дыхание, плотной завесой стояли в воздухе…

Пение бесчисленных птиц, которых здесь никто не беспокоил и которые тоже праздновали время любви, – наполняло воздух целым хаосом звуков, не смолкавшим ни на одно мгновение…

Ханьвэнь никогда еще в жизни не видел и не слышал ничего подобного. Он был ошеломлен, поражен и не мог дать себе отчета в своих чувствах. Вместо того, чтобы идти домой, в душную и смрадную аптеку, он, не замечая времени, почти до вечера гулял по берегу Си-ху, срывая цветы, вдыхая ароматы, слушая птиц и открывая все новые красоты во всем, что представлялось его восторженному взору.

Вдруг он заметил двух молодых девушек, одетых в изысканные одежды. Одна из них казалась госпожой, другая – служанкой. Когда они подошли ближе, Ханьвэнь подумал, что нигде в мире никогда не могло быть более прекрасных девушек. Он испытывал необычайное желание подойти к ним ближе, удостоиться их взгляда, дотронуться только до их одежды, – но обычай запрещал ему заговаривать с незнакомыми. Он мучился и волновался, но, боясь быть назойливым, не решался приблизиться к ним.

Ему было восемнадцать лет!

Вдруг пошел дождь. Оба чудных создания были без зонтиков, и дождь грозил превратить их шелковые вышитые платья в грязные обвисшие тряпки.

Ханьвэнь быстро подошел и предложил им свой зонтик.

После некоторого колебания они взяли его и, застенчиво поблагодарив, сказали, что они сейчас наймут крытую лодку и переедут на ту сторону озера. Ханьвэнь провожал их до пристани.

Дорогой он хорошо рассмотрел их обеих. Хотя меньшая ростом, казавшаяся служанкой, и была красива, но у нее было худощавое темное лицо и холодные, даже злые глаза; это еще более оттеняло необыкновенную красоту ее госпожи – высокой, стройной девушки с необыкновенно белым цветом лица и чудными, добрыми, глубокими таинственными глазами…

Когда они дошли до пристани, то крытой лодки не нашлось, и Сучжэнь (конечно, это была она) предложила Ханьвэню, не хочет ли он сопровождать их на тот берег в простой рыбачьей лодке. Ханьвэнь и сам мечтал об этом, но боялся предложить, и с восторгом согласился.

Во время переезда Ханьвэня поражали суждения девушки, обличавшие в ней глубокий ум и прекрасное знакомство с науками и литературой. Очарованному юноше весь переезд казался делом минуты, – хотя Си-ху в ширину не менее шести верст.

Когда они достигли противоположного берега, уже стемнело. Конечно, Ханьвэнь должен был проводить девушек до самого дома.

На их нетерпеливый стук в ворота, им открыл чрезвычайно представительный старик. Это был сам отец Сучжэнь, обеспокоенный долгим отсутствием девушек.

Сучжэнь рассказала отцу о любезности их спутника; старик так был благодарен Ханьвэню, что пригласил его переночевать.

– Все равно, – говорил он, – городские ворота уже заперты. Вам нельзя уже попасть в город, и придется искать пристанища в какой-нибудь скверной загородной гостинице. Лучше оставайтесь у меня, а утром рано вы вернетесь домой!

Ханьвэню ничего больше не оставалось, как согласиться на такое радушное приглашение.

Но спать ему в эту ночь пришлось мало. Старик-отец Сучжэнь, отставной генерал прошлого царствования, расспрашивал Ханьвэня о его детстве, занятиях, родных и т. д., и сам рассказывал юноше много нового и интересного.

Прошло едва несколько часов, как они познакомились, но казалось, что они знакомы несколько лет, – так они понравились друг другу.

Ханьвэнь заснул только после колокола второй стражи.

Едва он на другой день проснулся и вспомнил, что произошло вчера, как его позвали завтракать. Сучжэнь, вопреки обычаю, тоже присутствовала; старик-отец извинился перед гостем, говоря, что он, старый вдовец, не может теперь обходиться без помощи дочери.

За завтраком Ханьвэнь несколько раз встречал взгляды Сучжэнь и прочитал в них такую ласку, такую негу, что мысли его невольно все время вращались около нее, и он иногда отвечал невпопад…

Завтрак кончился; и, как ни хотелось Ханьвэню оттянуть время, – но, наконец, он должен был идти.

Тогда старик позвал его в свой кабинет и сказал:

– Слушайте, Ханьвэнь! Я стар, и мне нужна опора. Я вас успел хорошо узнать, и лучшего зятя не желаю. Хотите ли вы жениться на Сучжэнь?

Словно какая-то волна подхватила юношу и колыхнула его. От радости он не мог говорить…

Но вдруг он вспомнил бедственное положение своей семьи – и его сердце упало.

– Отец мой, – сказал он печально, – это было бы такое счастье, о котором я не мог и мечтать. Но это невозможно! Я – бедняк, и все мои родственники так бедны, что мы едва можем существовать. Разве возможен мой брак с дочерью такого лица, как вы?

Старик благодушно улыбнулся.

– Не деньги делают человека, – сказал он, – а человек деньги!

С этими словами он вышел и скоро вернулся с несколькими тяжелыми слитками серебра в руках.

– Возьми это, юноша, – сказал старик, – и сделай необходимые приготовления. А затем приходи скорее, и мы назначим день свадьбы.

Ханьвэнь торопливо отправился домой с тяжелым серебром в руках, но – с легким сердцем, переполненным радостью. Мысли его неотступно витали около его милой невесты, и он думал, что в мире не может быть человека счастливее его. Он чувствовал потребность поделиться с кем-нибудь своим счастьем и пошел к сестре, чтобы излить перед ней свое сердце.

VI

В эту же ночь в Цянь-танском уездном управлении, «ямыне»²⁰, было совершено загадочное преступление: воры проломали заднюю стену в денежной кладовой и украли тысячу лян серебра в слитках. Никто из сторожей ничего не слыхал, хотя подобную работу без шума сделать невозможно. Удивительнее всего то, что сделанный пролом был настолько мал, что в него невозможно было влезть даже маленькому мальчику; очевидно, нужно было действовать с улицы посредством какого-нибудь очень длинного орудия.

Но тогда каким же образом ворам удалось отпереть замки сундуков? Кроме того, 1000 лян серебра представляет из себя настолько большой вес, что одному человеку трудно унести такую тяжесть; очевидно, воров было несколько, что еще более затрудняло совершение кражи²¹.

Преступление открыл ямыньский казначей, вошедший в кладовую. Тотчас дали знать начальнику уезда, который потребовал к себе хранителя ямыньской казны.

Хранитель, по фамилии Чжу, ничего не зная о случившемся, немедленно явился к начальнику.

Пораженный вопросами начальника, он понял, что ему придется жестоко пострадать, и не столько за сам факт недостаточно бдительной охраны денег, сколько за то, что о краже он узнал чуть ли не последним из всех ямыньских чиновников.

Несчастного хранителя серебра, даже не пытавшегося умилостивить разгневанного начальника, сначала поставили на колени на свернутую спирально железную цепь, а потом связали ему ноги, продели между ними палку и подняли вверх так, что он только головой и плечами касался земли.

И треугольная дубовая тяжелая палка сто раз опустилась на его подошвы, причиняя сначала страшную, резкую боль, а потом вызывая только ощущение обжога, как будто бы ему обливали ноги кипятком.

Конечно, он тут же с позором был выгнан со службы. И хорошо еще, что это дело кончилось для него так благополучно!

Этот Чжу был шурин Ханьвэня, муж его старшей сестры.

Когда Ханьвэнь, радостный и возбужденный, прибежал к сестре, то его поразили плач и вопли, раздававшиеся из дома. Сестра плакала не потому, что ее муж подвергся тяжкому наказанию – это в Китае часто случается и пятна на человека не кладет, – а потому, что его выгнали со службы «по денежному делу», и вновь на службу его нигде более не примут. Призрак нищеты и голодной смерти уже стоял перед ней. При взгляде на перепуганных детей, прижавшихся в углу, она рыдала все сильнее и сильнее…

Ханьвэню стало невыразимо жаль эту женщину, которая, уйдя в свою собственную семью, так долго была чуждой для него; ведь все-таки это была его родная сестра!

И он, скрепя сердце, решил отдать ей свое серебро, хотя этим он отдалял от себя собственное счастье: где он снова достанет денег для приготовлений к свадьбе!

– Сколько всего украдено? – спросил он.

– Всего пропало двадцать слитков по пятьдесят лян, – отвечал ему Чжу.

Ханьвэнь вздохнул: у него было всего два слитка. Но он решил отдать их оба, чтобы облегчить положение шурина.

– Старший брат, – сказал Хан, – я готов помочь вам всем, чем могу, но у меня есть только два слитка – простите, что так мало! Возьмите их и отдайте в ямынь; быть может, начальник смилостивится и даст вам службу, хотя бы на первое время и ничтожную.

Обрадованный неожиданной помощью с той стороны, с которой менее всего ожидал ее, Чжу схватил серебро и стал завязывать его в платок, чтобы тотчас передать в ямынь.

Но каково же было его изумление и испуг, когда на внутренней стороне каждого слитка, имевшего форму лодочки, он увидел казенное клеймо и написанные тушью характерным почерком ямыньского казначея номер слитка и его вес!

У Чжу закружилась голова. «Значит, вор – это его собственный ближайший родственник, не побоявшийся осрамить его, Чжу, и не остановившийся перед гибелью своей сестры и ее детей!..» И еще более тяжелая мысль сжала его сердце: «Да ведь я сам в глазах людей должен быть участником этого преступления! Правда, я сейчас отнесу это серебро в ямынь: ни один вор этого не сделает, – давать лишнюю улику против себя, – но люди так жестоки и слепы в осуждении ближнего, что никто, даже ближайшие друзья, не рискнут заступиться за него… Не лучше ли оставить эти деньги у себя или отдать их Ханьвэню? Да ведь тогда-то я и сделаюсь на самом деле участником воровства! Нет, будь что будет, – а я отнесу деньги в ямынь!»

Такие мысли разрывали сердце Чжу на части в то время, как Хань рассказывал сестре о встрече с очаровательной девушкой, о знакомстве с ее почтенным отцом, о получении денег и о будущем счастье…

Сестра слушала его с изумлением. Тут только она заметила, что ее брат высок, красив и строен, и подумала, что, вероятно, какая-нибудь прелестница увлеклась им; ведь этих женщин много развелось с тех пор, как путешественники стали съезжаться посмотреть их чудный Хан-чжоу! Тогда делается понятным, откуда у брата взялось серебро. Конечно, юноша стесняется сказать правду, – а может быть, он и сам, по своей неопытности, не понимает, в чем дело…

Но ее муж, ставший более внимательным под конец рассказа Ханьвэня, думал иначе.

«Как он еще глуп, – думал Чжу, – что может сочинять такие неправдоподобные сказки! Неужели найдется хоть один человек, который может ему поверить! Конечно, опытные воры сделали его своим помощником: зная, что он мой родственник и должен от меня знать расположение денежной кладовой, ямыньские порядки и вообще все, что им нужно было знать для их дела, – они его выспросили, а может быть – даже заставили участвовать в краже. Ведь в эту ночь он не ночевал дома, в первый раз за 18 лет! И эти деньги – его доля в краже. Одно непонятно – почему он предложил их мне? Что это – жалость к сестре или крайняя глупость?..»

И Чжу, с величайшим трудом передвигая свои избитые ноги, пошел в ямынь.

Получив деньги и расспросив Чжу, уездный начальник послал солдат за Ханьвэнем. Юноше и в голову не приходило, что его могут заподозрить в краже; он спокойно рассказал начальнику о событиях вчерашнего дня.

Конечно, «сянь-гуан» не поверил ни одному слову Ханьвэня, но, тем не менее, взяв стражу, тотчас сам поспешил к тому месту, где, по точному указанию Ханьвэня, стоял «большой дворец» отставного генерала.

Вот – он будет сейчас здесь, за этой рощей…

Глядь, а на месте дворца – болотистый пустырь, а рядом – старый разрушенный храм, заросший травой и покрытый мхом.

Развалины были тщательно обысканы. Довольно большой четырехугольник, застроенный вокруг полуразвалившимися зданиями, был вымощен камнем. Посреди него стояло здание, сохранившееся лучше других построек.

Входная дверь отворилась от толчка, и все вошли внутрь.

Большая комната вовсе не казалась запущенной; наоборот, везде были видны ясные следы обитаемости, и казалось, что хозяева вот-вот войдут и спросят, что нужно здесь уездному начальнику и ямыньской страже?

Вдруг крик изумления вырвался из груди сянь-гуана: посреди комнаты на столе лежали нехватавшие девятьсот лян серебра; на всех восемнадцати слитках были казенные клейма.

Чиновник внимательно осмотрел все кругом, но ничего подозрительного не мог более открыть. Только легкий, чудный аромат носился в воздухе и слышался какой-то шелестящий звук, как бы от крыльев птицы.

VII

Ханьвэню был вынесен смертный приговор.

Но, так как все похищенные деньги были найдены, то было решено ограничиться теми двумястами ударами, которые он получил при первом допросе, и ссылкой его в Су-чжоу.

На облегчение приговора повлияли еще прекрасные отзывы соседей о безупречной жизни юноши и его крайняя молодость.

Кроме того, старый ямыньский чиновник, пользовавшийся уважением самого сянь-гуана, по просьбе последнего, внимательно разобрал все это странное дело.

Он заявил, что здесь непременно замешаны темные силы и, по всей вероятности, юноша только игрушка в их руках.

И старик долго и настойчиво внушал Ханьвэню, что впредь нужно быть осмотрительнее, и как опасно в другой раз попасться в руки колдуньи.

Но Ханьвэнь на собственной спине знал это лучше его самого. И, вместо любви к прелестной девушке, он почувствовал злобу к колдунье.

Железную цепь, соединявшую шею Ханьвэня с закованными в деревянную колодку ногами, в тот же день сняли, и его выпустили из тюрьмы домой. Отправка его в Су-чжоу должна была состояться только через несколько дней, и ямынь не хотел тратить денег на содержание арестанта.

VIII

Когда Сучжэнь с первого же дня убедилась, что она страстно влюблена в Ханьвэня, то она решила как можно скорее выйти за него замуж.

К сожалению, он был только аптекарский ученик, бедняк, который и сам-то не мог еще самостоятельно существовать; чем же он будет содержать семью!

Но Сучжэнь была женщиной и не могла противиться своему желанию. Она решила добиться своего каким бы то ни было путем, и притом как можно скорей.

Во время долголетнего пребывания в пещерах далекого запада, постоянно соприкасаясь с невидимым миром и развивая свою волю, она приобрела тайные знания и волшебную силу не только над видимыми предметами, но и над духами низшего порядка, удел которых – служить высшим существам.

Эти духи обладают страшной силой над внешним, материальным миром и могут творить все, что подскажет им их ограниченная фантазия и бедный ум – до тех пор, пока они не встретятся с другой, более сильной волей.

Белой Змее нетрудно было превратить заброшенный храм в прекрасный дом, а единственного остававшегося в нем дряхлого монаха – в отставного генерала, своего отца. Затем она вызвала из тьмы пять низших духов и приказала им достать 1000 лян серебра.

Духи, проникнув в ямыньский двор, навели волшебный сон на Чжу, который в эту ночь как раз был на страже; проломав стену кладовой со стороны глухого переулка, они похитили серебро и принесли его Белой Змее.

Сучжэнь никак не могла предвидеть того, что произошло. Когда она увидела, сколько горя и позора она причинила Ханьвэню, она испытала жесточайшие укоры совести. Она рада была бы сама перенести двести ударов, лишь бы избавить от них любимого человека, – но было уже поздно.

К счастью, о смертном приговоре и об отмене его она узнала очень быстро, иначе своими необдуманными действиями могла бы еще более повредить Ханьвэню.

Все это время Зеленая являлась незаменимой помощницей и другом Белой. Она внимательно следила за всеми перипетиями дела и доносила обо всем своей госпоже; она же уговорила Белую не предпринимать пока ничего, а дать всему этому делу немного утихнуть и забыться.

Белая, скрепя сердце, послушалась ее, и обе змеи переселились в «прекрасный Су».

IX

У Ханьвэня сжималось сердце при мысли, что он должен покинуть дом и своего верного друга, доктора Вана. Но старый доктор немного успокоил его, рассказав, что в Су-чжоу живет его старинный друг – тоже доктор, попечению которого он и хотел вверить юношу.

Поэтому, тотчас после прибытия в Су-чжоу, Хань разыскал старого доктора и передал ему рекомендательное письмо Вана.

Доктор Вэй очень любезно принял юношу; оказалось, что он когда-то был очень дружен с отцом Ханьвэня, что их тотчас же сблизило. Скоро они искренне полюбили друг друга, и молодой человек, с жаром принявшись за привычное дело, быстро довел его до такого же процветания, как и в Ханчжоу, у доктора Вана.

Однажды вечером, когда народ уже расходился по домам и улицы пустели, Хань и Вэй стояли перед дверями своей аптеки, наслаждаясь вечерней прохладой.

Вдруг они увидели двух прекрасно одетых дам, направляющихся к ним. Когда те подошли ближе, то Хань узнал в них Сучжэнь и Зеленую.

Юноша снова почувствовал всю горечь пережитого, вспомнил советы старого цянь-танского чиновника, и ему страстно захотелось чем-нибудь обидеть, оскорбить подходившую к ним девушку.

– Зачем ты, ведьма, пришла сюда? Ты последовала за мной в Су-чжоу, чтобы снова преследовать меня и мучить? Ну, на этот раз ты ошибешься: один раз ты меня провела, но во второй это уже удастся!

Вэй не узнавал Ханьвэня, всегда такого вежливого и воспитанного.

Красота девушки произвела сильное впечатление на старика, и Сучжэнь сразу почувствовала в нем надежного союзника.

Девушка была поражена в самое сердце. Она так стремилась к нему, милому, возлюбленному, – и вот как он ее встречает!..

Она ничего не сказала, только подняла на юношу с мольбой и укором прекрасные, глубокие как ночь глаза, и крупные жемчужины покатились из них…

Сердце у Ханьвэня дрогнуло и забилось, и он скорей опустил глаза, чтобы не изменить себе.

Тогда Вэй, молчавший до сих пор и с негодованием смотревший на эту сцену, воскликнул:

– Ханьвэнь, ты ли это? Куда делись правила приличия, которым тебя учил мой друг, доктор Ван? Что бы сказал твой покойный отец, если бы услышал такие грубые слова из уст своего сына?!

Ханьвэню стало так стыдно, что он не сдержал своего порыва и, потупив глаза, молчал. Молчала и Сучжэнь, лишь изредка всхлипывая.

Чтобы прервать эту тяжелую сцену, поглазеть на которую уже стал собираться народ, Вэй попросил девушек зайти в аптеку.

Скоро Сучжэнь совершенно обворожила старика своим умом, а о Ханьвэне и говорить нечего: былая любовь вспыхнула в нем с новой силой.

С этого дня обе девушки стали ежедневными гостьями в аптеке и даже помогали старику: Зеленая – в хозяйстве, а Сучжэнь – в составлении лекарств. И удивительное дело: под их тонкими пальчиками дело шло во много раз лучше, чем у мужчин!

Тогда старый Вэй решил во что бы то ни стало женить Ханьвэня на Сучжэнь.

Согласие юноши на этот брак он получил гораздо скорее, чем думал, судя по их первой встрече…

Скоро была сыграна свадьба. Старый доктор подарил молодой порядочную сумму денег…

Но себялюбивые расчеты старика Вэя не оправдались: с первых же дней Сучжэнь заявила, что она хочет непременно жить отдельно, своим домом. Вэй был настолько хороший человек, что не только не препятствовал этому желанию, но даже помог Ханьвэню открыть собственную аптеку на другом конце города.

X

Проходили дни, месяцы, – но дела Ханьвэня шли из рук вон плохо. В Китае личное знакомство и связи купца с покупателями играют несравненно большую роль для успеха торговли, чем у европейцев. У Ханьвэня здесь, в Су-чжоу, не было ни родни, ни знакомых, и почти никто не покупал в новой аптеке: никто не доверял знаниям неизвестного юноши.

Наконец, не только все деньги были проедены, но и большая часть платья была уже отнесена в ломбард.

Ханьвэнь пришел в отчаяние.

– Если еще три-четыре дня наши лекарства не пойдут в ход – брошу эту несчастную аптеку и буду искать другое дело, – сказал он жене.

Сучжэнь подошла к нему и, обняв его за шею, сказала:

– Дорогой мой! Исполни мою просьбу – и все будет хорошо.

– Говори, жена, – сказал немного удивленный Хань.

– Почему ты не займешься еще и медицинской практикой, вместо того, чтобы только продавать эти снадобья? – спросила она.

– Но ведь я так мало знаю медицину, хотя и учился у старого Вана, что в роли доктора еще меньше смогу рассчитывать на успех, чем теперь. Аптечное дело я все-таки понимаю, – возражал Хань.

– Не бойся: я многое понимаю в медицине, чему меня выучила Великая Матерь. В трудных случаях я всегда буду помогать тебе. Увидишь, что мы вдвоем добьемся своего.

На следующий день новая вывеска в виде длинной висячей доски появилась перед аптекой. На ней старинным ученым шрифтом было написано:

ДОКТОР ХАНЬВЭНЬ.

Полная гарантия в излечении всех болезней.

Советы бесплатно.

Но народ все-таки обходил их…

Тогда Сучжэнь решилась на злое дело. Однажды она без ведома мужа послала куда-то Зеленую, которая вернулась уже поздно и принесла с собой какой-то сверток. Это был страшный яд, неизвестный людям, но действие которого прекрасно знают змеи.

С наступлением ночи Белая послала Зеленую отравить этим ядом все колодцы в городе²².

Зеленая сделала все, как ей приказала Белая.

На следующее утро множество людей заболело одинаковой болезнью: голова горела, как в огне, режущие боли в желудке и опухоли в разных местах тела мешали ходить.

Народ бросился к докторам, но никто не мог помочь.

Вот когда пригодились знания Белой и те травы, из которых Белая Змея сделала себе ложе на облаке, когда отправлялась из жилища Цзин-му, и лекарственную силу которых Великая Мать открыла ей еще раньше. Эти травы обладали силой исцелять чуму²³.

Целые ночи напролет Ханьвэнь и его жена работали, приготовляя пилюли с целительной травой…

Кто случайно обращался в аптеку Ханьвэня за лекарством, тому он продавал свои пилюли. Больной, приняв их, выздоравливал почти моментально.

Слух об этом тотчас облетел весь город. Все бросились к Ханьвэню, который стал продавать свои пилюли на вес золота. Кто не хотел покупать – тот умирал.

Скоро вся улица около Ханьвэня, весь квартал, вся западная часть города были переполнены жаждущими получить хотя бы одну пилюлю молодого врача.

Хорошо, что Ханьвэнь с женой наготовили пилюль несколько ящиков!

Постепенно чума стала ослабевать, и наконец совсем прекратилась.

Ханьвэнь и Сучжэнь за это время не знали ни отдыха, ни сна; но зато народ буквально осыпал их серебром и золотом. Действительность превзошла самые радужные ожидания молодой четы.

Не нужно прибавлять, что Ханьвэнь сделался знаменитостью, почтенным и уважаемым гражданином Су-чжоу²⁴.