Текст книги "Мартин Борман: «серый кардинал» III рейха"

Автор книги: Павел Павленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

* * *

В начале 1943 года в поле зрения шефа партийной канцелярии попал генерал Вальтер фон Унруэ, который предлагал учредить специальные агитационно-консультационные пункты для вербовки граждан на военную службу. Однако, памятуя о прошлом, Борман не доверял генералу. В 1935 году Унруэ пытался создать солдатскую ассоциацию, членами которой мечтал сделать всех мужчин, когда-либо служивших в армии или в военизированных подразделениях. Ассоциация виделась Унруэ средоточием резервистов для всех военизированных организаций, причем во главу угла ставились не политические мотивы, а дух военщины и беспрекословная дисциплина. Конечно, в напряженной обстановке 1943 года не грех было использовать любые усилия, направленные на укрепление военной мощи, но Борман стремился подчинить нацистской идеологии и вермахт, а потому был против откровенно аполитичной военной организации. Кстати, в том же направлении пытался работать и Розенберг, который укомплектовывал армейские библиотеки нацистской литературой и мечтал создать в армии подразделения проповедников нацистского катехизиса, для чего планировал использовать авторитет отслуживших в армии ветеранов.

В середине мая 1943 года Розенбергу случилось вновь побывать в «Вольфшанце». Сначала состоялось обсуждение текущих вопросов, в котором принимали участие Гитлер, Кох и Борман, а на следующий [364] день он беседовал с секретарем фюрера о делах партийных. Они быстро согласились на том, что следует изыскать способы эффективного внедрения нацистских идей в солдатскую среду. Когда Розенберг излагал свою программу действий, Борман не прерывал собеседника, и тот воспринял это молчание как согласие. Вернувшись к себе, министр оккупированных восточных территорий запишет: «Мы признали, что идеи национал-социализма не настолько закрепились в вермахте, как того хотелось бы. Однако провозглашение тотальной войны дает возможность добиться идеологического единства партии и вермахта».

Так совпало, что именно в этот момент ставку посетил бывший сослуживец Гитлера Ганс Юнг, который поведал о многочисленных листовках, распространявшихся вдоль протяжения линии фронта от имени комитета «Свободная Германия» – антифашистской организации германских военнопленных, которую возглавляли генералы, попавшие в плен под Сталинградом. Гитлер увидел в этом «самую большую угрозу на Восточном фронте в данный момент».

Борман вновь оказался на коне: он немедленно доложил фюреру, что подготовка соответствующих действий уже идет полным ходом. Однако Розенберг в течение нескольких недель не получал от него каких-либо сообщений. Только после повторного обращения Борман договорился с Кейтелем, и министр оккупированных территорий приступил к формированию лекционных групп, состоявших в основном из профессоров, которым предстояло проводить встречи и митинги с офицерами вермахта. Но генералы считали свастику обычным элементом униформы и не воспринимали планы идеологического воспитания всерьез. Поэтому предварительная стадия создания новой службы сильно затянулась. [365]

* * *

С непостижимым постоянством легкомысленный гауляйтер Вены попадал в странные ситуации. Безобидные на первый взгляд, в трактовке рейхсляйтера НСДАП они приобретали неблаговидный оттенок, что постепенно уменьшало расположение фюрера к Шираху. Например, в начале 1943 года он организовал в Вене экспозицию «Живопись молодежи третьего рейха». Выставленные картины Гитлер – высший судия в области искусства в третьем рейхе – охарактеризовал как «живопись вырождения». Ширах был вызван на аудиенцию в Оберзальцберг. Фюрер не предложил гостю сесть, а Борман положил на стол раскрытый журнал организации гитлеровской молодежи «Wille und Macht»{50} с фотографиями, сделанными на упомянутой выставке. Отчужденно и холодно, громко и с расстановкой произнося слова, Гитлер сразу продекламировал резюме: «Зеленая собака! Да вы мобилизуете против меня большевистскую культуру! Это, – удар пальцем в разворот журнала, – призыв к неповиновению!» В конце быстротечной «беседы» фюрер приказал закрыть выставку.

Тем не менее вскоре Ширах и его супруга получили приглашение посетить Оберзальцберг в качестве гостей. Они восприняли это событие как добрый знак, но не знали, что инициатором приглашения был Борман. Расчет коварного интригана оказался прост и точен: в эти дни в Бергхофе находилась Ева Браун, у которой были весьма натянутые отношения с Генриеттой фон Ширах, дочерью личного фотографа Гитлера Хофмана. Дело в том, что в свое время Хофман прочил свою дочь в жены фюреру! Естественно, Ева Браун не могла забыть соперничества и приняла гостей подчеркнуто холодно. К тому же Генриетта, недостаточно зная Гитлера, допустила непростительный [366] промах: во время послеобеденной беседы у камина она посочувствовала еврейкам, которых у нее на глазах гнали по улицам Амстердама. Фюрера мгновенно охватил приступ ярости, и он заорал: «Что могут значить для вас эти еврейки?!»{51} Распалившись, Гитлер напустился на Шираха: «Напрасно я направил тебя в Вену. Ты сам стал венцем!»

Итог визита четы Ширахов вполне удовлетворил. Бормана. После этой встречи Геббельс записал в дневнике: «Отныне Шираху нечего ждать от фюрера. Рано или поздно он окажется на дипломатической работе».

Последней каплей стал отказ Шираха следовать антирелигиозной политике партии. Он не настаивал на отречении членов гитлерюгенда от церкви. Более того, всем призванным в армию молодым венцам он выдавал книги христианского содержания и свою собственную религиозную поэму. Адъютант Шираха сообщил Борману, что у его босса состоялось несколько дружеских встреч с примасом католической церкви Австрии кардиналом Теодором Иннитцером. С весны 1943 года выпады партийной канцелярии против гауляйтера Вены резко участились. Его обвинили даже в недостаточной подготовке к обороне города от воздушных налетов, хотя экспертная комиссия дала положительный отзыв. Распространившиеся слухи гласили, что «безалаберные управляющие Придунайских Альп не могут установить должный порядок и допускают утечку важной информации».

* * *

Сражение за Сталинград, завершившееся в феврале 1943 года полным разгромом гитлеровской группировки, оказалось началом общего поражения в войне. [367]

С того поворотного момента среди партийных лидеров стали раздаваться голоса, призывавшие к проведению более умеренного курса по отношению к восточным народам. На встрече, состоявшейся 5 марта 1943 года, Геббельс, Геринг и некоторые другие лидеры критиковали жестокую политику Бормана и признали, что прежними методами уже не удается держать восточные народы в узде. Геббельс даже задумал написать специальный трактат, чтобы аргументированно объяснить: национал-социализм не ставит задачей физическое истребление восточных народов.

Однако Борман не обращал внимания на критические уколы. Два месяца спустя Геббельс совместно с отделом СС по пропаганде выпустил памфлет «Об основных принципах использования рабочих с Востока», текст которого Борман присовокупил к циркуляру, разосланному во все партийные ведомства. В «закрытом» письме он утверждал, что «следует должным образом объяснить партии и обществу необходимость строгого, но справедливого отношения к иностранным рабочим». Вместе с тем рейхсляйтер НСДАП не хотел, чтобы полный текст памфлета получил всеобщую известность, и запретил публиковать его в печати.

Естественно, цель памфлета состояла отнюдь не в облегчении участи двенадцати миллионов иностранных рабочих, завезенных к тому времени в Германию. В нем говорилось лишь о «необходимости достаточно аккуратного к ним отношения, чтобы они не утратили работоспособность». Кроме того, следовало сохранять определенную дистанцию между собой и представителями «низших варварских рас». Всякого немца, нарушившего расовые принципы национал-социализма, ждало суровое наказание.

Борман неспроста уделил столько внимания трактату Геббельса. Ситуация изменилась: состояние здоровья Гитлера ухудшилось, диктатор был уже не столь [368] деятелен. Стоило подумать о союзниках, чтобы в будущем не оказаться в плотном кольце врагов. Геббельс казался вполне подходящей кандидатурой. В последнее время он заметно укрепил свои позиции. Гитлеру нужен был энергичный помощник-агитатор, способный взять на себя большую часть его работы на трибуне, – человек, который непрерывно и умело бил бы в барабан патриотизма. С другой стороны, Геббельс был не столь влиятелен, чтобы серьезно угрожать самому Борману. Как и прежде, рейхсляйтер НСДАП одним лишь росчерком пера мог провалить любой план, любую кампанию министра пропаганды.

Геббельс не оставлял попыток повлиять на восточную политику Германии. Не зная о секретных решениях совещания, состоявшегося 16 июля 1941 года, он долгое время поддерживал идею предоставления Украине автономии. В конце апреля 1942 года министр пропаганды записал в дневнике, что уже никто более не считает Гитлера освободителем и спасителем Европы. «Выстрел в голову не всегда оказывается лучшим аргументом, но именно так мы действовали в отношении украинцев и русских». Если Геббельсу удалось вернуть расположение Гитлера, то лишь потому, что Борман решил не мешать этому.

Открещиваясь от идей своего старого противника Розенберга, Геббельс предложил собственный план «завоевания всеобщей симпатии среди населения восточных территорий». Но этот ход оказался бессмысленным, потому что фюрер не собирался идти на компромисс с побежденными. Их следовало рассеять, депортировать, изгнать или – если иное не срабатывало – уничтожить. В мае 1942 года во время одного из ночных чаепитий в «Вольфшанце» обсуждался вопрос о предоставлении германского гражданства некоторым из покоренных народов. По сообщению гауляйтера Данцига Альберта Форстера, профессор Гюнтер, авторитет в вопросах теории рас, во время десятидневной [369] поездки по Восточной Пруссии пришел к выводу, что большинство поляков достойны германского гражданства, а для улучшения расы в заранее определенных районах можно было бы разместить специальные подразделения СС.

Но Борману не нравились подобные «послабления»: он полагал, что славянская кровь полек отрицательно сказалась бы на чистоте арийских генов. Как и Гитлер, он твердо выступал против «смешения крови» с каким бы то ни было побежденным народом. Компромисс предполагает, что следует предложить что-нибудь другой стороне, а фюрер хотел отнять все: и землю, и свободу. Вот почему Гитлер отклонил план Розенберга об особом статусе Украины.

Когда министр оккупированных территорий выступил с проектом предоставления ограниченной автономии Прибалтике, Борман сразу понял, что и этот план обречен на провал. Он выступил с критикой проекта Розенберга и получил похвалу и поддержку фюрера, заявившего, что не допустит создания «Соединенных Штатов Прибалтики» и что отныне и навсегда эти земли стали неотъемлемой частью третьего рейха.

Впрочем, это не помешало Гиммлеру втайне рекрутировать в войска СС эстонцев и латышей: если надо воевать и погибать, тут уж не до расовых различий. Он сформировал несколько батальонов, в составе которых насчитывалось около пятидесяти тысяч украинцев, казахов, татар и представителей других национальностей. Рейхсфюрер СС ссылался на недостаточную численность своих войск, которым приходилось не только вести борьбу против партизан, но и затыкать дыры на фронте. Да и вермахт к тому времени уже рекрутировал в восточных странах сотни тысяч человек добровольцев («hilfswillige»), которые служили на фронте водителями, автомеханиками и поварами. [370]

«Дорогой Мартин, – писал Гиммлер в марте 1943 года, – пожалуйста, проинформируй фюрера о том, что вермахт выносит планы с целью создания русской освободительной армии. Кажется, до недавнего времени это противоречило намерениям Гитлера. Пожалуйста, сообщи мне о решении фюрера».

Подозрения Гиммлера были небезосновательны. Кейтель и Йодль намеревались поставить во главе русских военных формирований бывшего советского генерала Андрея Власова, попавшего в плен в 1942 году. Геббельсу понравились планы военных – ведь такой поворот событий раскрывал перед ведомством пропаганды новые перспективы. Однако Гитлер, поддержанный Борманом, остался непреклонен: «Мы никогда не будем способствовать созданию русской армии. Чем больше русских рабочих будет завезено в Германию, тем больше немцев смогут участвовать в войне». В середине мая Борман распространил специальный указ фюрера, запрещавший принимать самостоятельные решения такого рода. Рейхсляйтер НСДАП считал, что восточные народы следует покорять и подавлять, а не стремиться к налаживанию с ними дружественных или союзнических отношений. Он подкреплял свою точку зрения следующим утверждением: лишь освободив себя от каких бы то ни было обязательств перед «недочеловеками», немцы смогут получать с восточных территорий достаточное количество продуктов. Поэтому следовало беспощадно расправляться со всеми проявлениями сопротивления и недовольства. [371]

Секретарь фюрера

В начале 1943 года произошел окончательный перелом в негласном соперничестве Бормана и Ламмерса: последний стал передавать документацию для фюрера через партийную канцелярию – отступил! Несмотря на постоянную тесную совместную работу с Гитлером, Ламмерс так и не стал в полной мере его доверенным лицом. Часто бывая на ночных чаепитиях, присутствуя при обсуждении важнейших проблем, формально (и долгое время практически) обладая правом первого советника в отношении назначений на правительственные должности, начальник рейхсканцелярии так и остался на приличной дистанции от фюрера. Вначале многие чиновники посмеивались над потугами Бормана, с безоглядной решимостью разъяренного быка пробивавшего себе дорогу через бюрократические частоколы. Но вскоре стало ясно: безапелляционность и необыкновенный дар бюрократа – умение несколькими фразами, полностью соответствовавшими сути распоряжений фюрера, подстроить под себя отдельные узлы большой бюрократической машины – приведут в конце концов к тому, что вся эта машина будет послушна его воле.

В феврале 1943 года, накануне отъезда в ставку под Винницей, Мартин торжествующе писал Герде: «Завтра утром ОН{52} вылетит в новый штаб [372] в сопровождении ближайших друзей... Обрати внимание: Ламмерс, Гиммлер, Риббентроп и прочие остаются в своих штаб-квартирах».

Одним из наиболее эффективных средств в борьбе рейхсляйтера НСДАП против конкурентов всех рангов и мастей оставалось методичное накопление компрометирующих материалов. Сам факт наличия в его руках огромных архивов такого рода заставлял трепетать любого соперника. Вот замечательный образчик методов, с помощью которых Борман пополнял досье на крупнейших деятелей третьего рейха. В конце апреля 1942-го из Оберзальцберга он отправил телеграмму гауляйтеру и губернатору Зальцбурга Адольфу Шилю. Рейхсляйтер НСДАП указывал, что, согласно поступившему сообщению, после сессии рейхстага гауляйтер отвез нескольких ее участников, в том числе Ламмерса, в Мюнхен на своей машине; компетентным органам стало известно, что беседа попутчиков затрагивала интересы партии... Естественно, перепуганный Шиль сразу написал подробный отчет о содержании разговора. Как гауляйтер округа, на территории которого находился Бергхоф, Шиль подчинялся непосредственно Борману. В рапорте он упоминал, что, кроме самого Шиля и Ламмерса, в беседе принимали участие шеф президентской канцелярии Отто Мейсснер и другие высокопоставленные чиновники. Попутчики обсуждали речь фюрера, посвященную вступлению в силу законов об увольнении большого числа юристов и о пересмотре судебных приговоров. Сам гауляйтер, занятый разговором с одним из присутствовавших, слышал лишь отрывки из беседы Ламмерса и Мейсснера. По мнению Шиля, Ламмерс был отнюдь не в восторге от нового закона. Конечно, эта информация оказалась не столь конкретной, чтобы можно было использовать ее в качестве доказательства вины. Будучи по образованию врачом, Шиль тем не менее имел определенный [373] навык в делах такого рода, поскольку давно сотрудничал с гестапо.

В апреле 1943 года Ламмерсу стало ясно, что ему остается лишь играть вторую скрипку как при Гитлере, так и в «комитете трех». Отпечатанный на листе специальной бумаги, в левом верхнем углу которого красовалось золотое тиснение «ФЮРЕР», приказ Гитлера гласил:

«Присвоить моему личному помощнику рейхсляйтеру М. Борману звание «Личный секретарь фюрера».

Адольф Гитлер Ставка фюрера 12 апреля 1943 г.».

Событие произошло как раз между двумя визитами иностранных гостей: до этого Борман проводил итальянского дуче, а прилетевшего через два дня румынского маршала Иона Антонеску он встречал уже в новой ипостаси.

Словарь Брокгауза толкует слово «секретарь» как производное от французского слова «секрет» и означающее «писарь, тайный писарь, звание государственного чиновника среднего ранга». Однако Гитлер, конечно, удостоил Бормана отнюдь не рядовым званием. Это назначение соответствовало посту королевского секретаря, в руках которого находились тайные дела и интриги монарха и рычаги управления всего государства, а также все сведения об амурных похождениях короля и его приближенных. Чиновник такого ранга обладал фактически неограниченной властью, всегда и везде действовал от имени властелина.

Буквально несколько дней спустя Борман отправил из Оберзальцберга личное письмо Гиммлеру, достаточно красноречиво показавшее новое положение вещей. Послание не содержало конкретных разъяснений, но всякий внимательный читатель нашел бы в [374] нем множество свидетельств недавно обретенного могущества. Например, письмо было отпечатано на бумаге без изображения свастики, но со штампом «Секретарь фюрера». Обычное прежде обращение «дорогой Генрих» сменилось на «дорогой товарищ Гиммлер», а фамильярное «ты» уступило место официальному «вы».

Что касается целей, ради достижения которых якобы вводилась новая должность, то Борман нашел следующее объяснение: несмотря на общеизвестность его полномочий, с формальной точки зрения подпись «рейхсляйтер Борман» означала, что действие подписанного таким образом документа распространяется на сферы партийные, а не государственные. Поэтому учреждение новой должности – это якобы не более чем попытка предотвратить неправильное понимание назначения того или иного документа.

Уже через месяц Ламмерс разослал в правительственные ведомства инструкцию о новом порядке: фюрер сообщает о принятых им решениях своему личному секретарю Мартину Борману; указания, предназначенные для правительства, Борман направляет в рейхсканцелярию Ламмерсу; последний доводит эти решения до соответствующих министерств. Таким образом, Борман твердо занял позицию между Ламмерсом и Гитлером, окончательно оттеснив шефа рейхсканцелярии на роль второго помощника.

* * *

Элита третьего рейха встретила назначение Бормана на пост секретаря фюрера со скрежетом зубовным: несколько лет они – как по отдельности, так и общими усилиями – старались дать укорот наглому выскочке, остановить, отпихнуть обратно в задние ряды. Однако они недооценивали редкостный сплав [375] его настойчивости с хитростью и услужливостью, рвением и амбициозностью, не придавали значения твердому взгляду его черных глаз, которые очаровали Герду при первой же встрече и в которых Гитлер каждый день читал выражение безграничной преданности. Их негласный заговор против Бормана рухнул, и теперь-то они осознали, сколь рискованно поступили, заняв позицию по другую сторону баррикад в те годы, когда был шанс заручиться его дружбой.

Собственно говоря, заговор возник 12 мая 1941 года – в тот самый день, когда после перелета Гесса в Англию была учреждена партийная канцелярия. Практически никто в окружении фюрера не хотел, чтобы полномочия Гесса достались Борману. Но рейхсляйтер НСДАП проявил себя прозорливым и умелым бюрократом и – ради упрочения своих позиций в противостоянии с Леем – заключил союз с Герингом, занимавшим вторую ступеньку вслед за Гитлером и официально провозглашенным его преемником. Борман не боялся Гиммлера, поскольку некогда они решили действовать заодно, – оба пытались пробиться сквозь плотный строй тех, кто уже занял выгодные позиции. Шпеер еще не добился достаточно высокого ранга, а остальные противники по отдельности были не так уж влиятельны.

Единственное исключение – Геббельс. Однако министр пропаганды, как мы помним, впал в немилость из-за любовного романа с киноактрисой Лидой Бааровой. Вернуть утраченные позиции было делом нелегким. Рейхсминистру предстояла долгая работа на пределе революционной самоотверженности. Лишь 20 марта 1942 года Геббельс удостоился беседы с Гитлером в «Вольфшанце» (впрочем, молчаливый и настороженный, на встрече присутствовал и Мартин Борман). После неудачи под Москвой и раздоров с генералами фюрер благосклонно отнесся к человеку, своевременно предложившему план мобилизации [376] всех сил государства. «Одно за другим фюрер принял без замечаний все мри предложения», – записал Геббельс в дневнике. Впрочем, все закончилось отчаянной пропагандистской кампанией – и только. Гитлер поручил «комитету трех» обсудить предложения Геббельса и предпринять соответствующие действенные меры. Итог: еще одна пачка документов и никаких реальных шагов.

Разъяренный Геббельс обвинил Бормана, Ламмерса и Кейтеля в том, что они «взяли на себя роль келейного правительства и воздвигли преграду между фюрером и министрами». Главным виновником он считал Геринга, который, будучи председателем Совета обороны, не воспрепятствовал узурпации власти «комитетом», да и сам наделал великое множество ошибок. «Комитет трех» Геринг насмешливо называл «тремя восточными мудрецами», считал их просто исполнительными секретарями и ошибочно полагал, что они не обладали реальными властными полномочиями. На самом же деле Гитлер, как всегда, не позаботился установить эти самые полномочия, и «комитет» заполучил столько власти, сколько удалось взять при общем попустительстве.

Геббельс, обладавший достаточно острым чутьем, понимал тактику Гитлера и стал действовать вполне логично. Если рейхсляйтеры договорятся и не позволят фюреру сеять раздоры между собой, они смогут объединить усилия и потребовать от Гитлера возвращения правительству и партии достаточной свободы действий. В итоге секретари «комитета» вновь станут лишь формальными управленцами, а министры и гауляйтеры смогут работать с полной эффективностью. Прежде всего Геббельс привлек Шпеера: во-первых, энергичной пропагандистской кампанией он помог Шпееру заполучить пост министра вооружений; во-вторых, все знали, что Шпеер и Борман сильно недолюбливают друг друга. Министр экономики Вальтер [377] Функ и глава германского трудового фронта Роберт Лей с готовностью поддержали план. Геббельс пригласил всех к себе, и, приятно побеседовав у камина, они договорились «вышвырнуть этого примитивного гэпэушника» – министр пропаганды сравнил шефа партийной канцелярии с советской политической полицией.

План был таков: развернуть шумную кампанию с требованием начать тотальную войну и возложить на «трех восточных мудрецов» вину за то, что этот шаг не был сделан гораздо раньше. Заговорщики не сомневались в поддержке Геринга и многих других влиятельных деятелей. Уже в начале октября Геббельсу и Шпееру выдалась возможность приступить к первой фазе плана – обсудить с фюрером идею всеобщей мобилизации. На этом этапе они еще не могли начать атаку непосредственно против Бормана. К тому же и день выдался не самый благоприятный: Гитлер уже встречался с впавшими – благодаря усилиям Бормана – в немилость гауляйтером Вены Ширахом, генерал-губернатором Польши Гансом Франком и партийным арбитром Вальтером Бухом. Впрочем, Гитлер обещал в ближайшее время отдать распоряжение о начале тотальной войны.

Это распоряжение он отдал 27 декабря 1942 года... Борману! В своем блокноте секретарь фюрера отметил: «После нескольких консультаций с Гитлером М. Б. отправился в Берлин и 28 декабря провел беседы с Ламмерсом и Геббельсом о всеобщей мобилизации, которая призвана усилить военный потенциал страны».

Ход событий существенно отличался от планов заговорщиков: они невольно укрепили позиции Бормана, поскольку теперь перед каждым новым шагом им приходилось испрашивать его одобрение. А 28 декабря секретарь фюрера предписал Геббельсу подготовить заявление о начале всеобщей мобилизации, которая [378] в понимании Бормана означала привлечение к обеспечению военной мощи страны всех трудоспособных мужчин и женщин. Наброски выступления были представлены на рассмотрение в январе 1943 года.

В ночь на 30 декабря Борман выехал обратно в «Вольфшанце». После встречи Нового года он с гордостью записал: «С вечера 31 декабря и до четырех часов утра М. Б. и Гитлер беседовали наедине». И хотя не приходится сомневаться, что почти все это время диктатор произносил монологи, а Борман внимал и поддакивал, сие событие красноречиво говорило о том, насколько они сблизились.

План мобилизационных мероприятий, заранее обдуманный и отпечатанный, уже лежал в ящике письменного стола Геббельса. Совместное обсуждение, в котором участвовали Геббельс, Шпеер, Функ и члены «комитета трех», состоялось в Берлине, в резиденции министра пропаганды. Собравшиеся быстро согласились, что следует закрыть ряд мелких и средних предприятий, не имевших стратегического значения. С заводов оборонной промышленности можно было мобилизовать на фронт всех, чье здоровье удовлетворяло медицинским требованиям, а освободившиеся вакансии заполнить теми, кто остался без работы после закрытия мелких и средних предприятий (там работали в основном женщины и пенсионеры).

Не обошлось и без мелких конфликтов в верхах. Так, в числе закрываемых оказались также и рестораны, что пропаганда объясняла трудностями периода и необходимостью строжайшей экономии даже в еде. Геринг попытался добиться исключения для своего любимого ресторана «Хорхер», знаменитого изысканной кухней, но потерпел фиаско: ресторан закрыли, когда возбужденная речами Геббельса толпа едва не разгромила его витрины. Ева Браун была возмущена [379] планами полной остановки производства косметики и средств для перманента, однако фюрер одернул ее, сказав, что любая немка предпочтет косметике возвратившегося с победой солдата.

Оказавшись в Берлине, Борман не упустил случая продемонстрировать свое право предъявлять требования к Геббельсу: он вызвал в рейхсканцелярию его помощника Тисслера и потребовал усилить пропагандистскую работу не только внутри страны, но и за рубежом. Следовало убедить остальной мир в том, что Германия спасает всю западную культуру от нашествия большевизма. В самой же Германии каждый немец должен был знать, сколь ужасная судьба его ждет в случае поражения.

13 января 1943 года Борман доложил Гитлеру о принятых решениях. Фюрер сразу подписал резолюцию, которая объявляла приказы о всеобщей мобилизации обязательными для всех немцев в возрасте от шестнадцати до шестидесяти пяти лет и немок в возрасте от семнадцати до сорока пяти лет. Однако Геббельс и его единомышленники остались неудовлетворенными – прежде всего тем, что их усилия вязли в трясине мелочей, а проблема резкого увеличения производства оружия так и оставалась нерешенной.

Гиммлер тоже был удручен, но по другим причинам. Он появился в ставке 16 января, и беседа с ним доставила Борману немало неприятных минут. Рейхсфюрер СС жаловался, что ему едва хватает времени на формирование новых дивизий, которые приходится сразу отправлять на фронт. При этом Гиммлер извергал такие потоки критики, что любого другого Борман немедленно оставил бы без погон и выгнал прочь. К тому же он сочувствовал шефу СС, зная о его чрезмерной загруженности и полагая, что у того просто случился нервный срыв.

Геббельс считал, что огромное значение в этот [380] момент имело бы обращение Гитлера к народу. Повод был достаточно веский: в битве под Сталинградом советские войска полностью уничтожили 6-ю армию, и следовало обратиться к немцам с призывом собрать воедино все силы, отдать все на нужды войны. Однако фюрер ответил отказом – после поражений он никогда не оправдывался. Более того, Гитлер считал, что генералы и солдаты опозорили немецкое оружие и предали его, отступив от берегов Волги. Они должны были погибнуть в бою или покончить с собой, но не сдаваться. Произносить речь пришлось Геббельсу. Выступление состоялось на огромной арене дворца «Спортпалас». Министр пропаганды не зря слыл талантливым оратором: траурный многотысячный съезд вошел в историю как небывалый пример массовой истерии. Речь произвела эффект сродни сеансу массового гипноза – с той разницей, что масштаб был поистине невероятным. «Хотите ли вы тотальной войны?» – спрашивал он чистым, слегка вибрирующим голосом, и после короткой паузы воздух сотрясала чудовищная ударная волна ответного вопля, рвавшегося из десятков тысяч глоток.

Борман слушал выступление Геббельса по радио в «Вольфшанце» и не мог не почувствовать, что косвенным образом оратор очень тонко сформировал негативное отношение к нему самому. Всего четыре дня назад он написал Герде, что чрезвычайно занят вопросами всеобщей мобилизации и что успешный старт кампании – это прежде всего его заслуга. Уже на следующий день после выступления Геббельса Герда написала Мартину, что его мать посоветовала продемонстрировать приверженность Борманов планам тотальной войны и отпустить на фронт двух-трех слуг. Однако Борман грубо ответил, что матери не следует соваться не в свои дела.

Геббельс решил приступить к активным действиям. [381] Он пригласил к себе Шпеера, Функа, Лея и других представителей нацистской верхушки. Тут были: доверенный друг Геринга со времен первой мировой войны фельдмаршал Эрхард Мильх, министр юстиции Тирак, несколько государственных секретарей. Общее мнение состояло в том, что следовало положить конец неразберихе, четко разграничить обязанности министерств и возобновить эффективную деятельность кабинета министров. Шпеер и Мильх предложили Геббельсу и Герингу совместно возглавить эту работу, стать своеобразным объединительным центром. С этой целью 2 марта 1943 года Геббельс нанес визит Герингу в резиденции рейхсмаршала в Оберзальцберге. Они могли спокойно обсудить дела: Гитлер и Борман находились в ставке «Вервольф» на Украине.

В течение часа Шпеер и Геббельс излагали суть своего плана. Геринг с абсолютной убежденностью подтвердил, что такие шаги действительно необходимы, и обещал оказать всемерную поддержку. Однако на Геббельса встреча произвела удручающее впечатление, и он скептически заметил: «По-моему, Геринг слишком долго оставался вне политики и уже не в состоянии заниматься практической управленческой работой. И вообще он выглядит слишком уставшим и апатичным. Поэтому прежде всего необходимо встряхнуть его, разбудить от спячки».