Текст книги "Мартин Борман: «серый кардинал» III рейха"

Автор книги: Павел Павленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

«Это касается и тебя. Если я умру, выезжай из дома как можно скорее», – писал он Герде. В то время, в июле 1943 года, когда сотни тысяч немцев лишились крова в результате бомбардировок, у Бормана было три дома: в Пуллахе, в Оберзальцберге и в Мекленбурге. Четвертый же дом, реквизированный у евреев в Шлюкзее, еще не был отремонтирован. Хотя два из них – в Оберзальцберге и в Мекленбурге – были официально оформлены на его имя, в действительности они принадлежали Гитлеру. Борман понимал, что если бы (в случае его смерти) фюрер оставил Герде какой-то из домов, Ева Браун могла бы доставить ей очень много неприятностей: например, прекратить обеспечение овощами из теплиц Оберзальцберга. Словом, Герде лучше было бы полагаться только на себя.

Вообще же Борман считал, что ему суждено погибнуть в результате либо несчастного случая, либо покушения. Подход к проблеме жизни и смерти он решал с позиций национал-социализма: индивидуум [414] может умереть – нация не умрет. Только повседневное вбивание этой мысли в головы немцев могло заставить их идти в бой ради планов Гитлера о мировом господстве.

Нетрудно заметить, что за недолгий период после путча высшее командование вермахта понесло серьезные потери, а партийная элита добилась права осуществлять общее руководство армией.

* * *

Покушение на жизнь Гитлера заставило Бормана поторопиться с подготовкой фундамента для «четвертого рейха». Всего двадцать дней спустя, 10 августа 1944 года, он собрал в Страсбурге глав немецких промышленных династий. Что бы он ни говорил о планах послевоенного возрождения Германии, все присутствовавшие на встрече в гостинице «Мезон Руж» понимали, что на будущем троне Борман видит себя. Однако и они нуждались в талантливом организаторе, способном объединить их капиталы так, чтобы они неизбежно оказались на высоте и после разгрома Германии. Никто уже не верил в феномен фюрера или в «чудо-оружие». Однако следовало подумать о вывозе капиталов и новейших военно-технических разработок за рубеж, подготовить базы для продолжения начатых исследований. Например, Мессершмитт был близок к выпуску нового самолета, но поражение могло помешать окончанию работ{57}. Эти люди не были ни дураками, ни фанатиками, ни истериками. Они просто проиграли одну из войн и не собирались погибать вместе с нынешним фюрером.

Во время выступления перед промышленниками 4 июля в Оберзальцберге Гитлер заявил, что с первого [415] дня своей политической карьеры всегда шел ва-банк, и добавил: «Господа, если война будет проиграна, экономику переориентировать на мирное производство будет уже ни к чему». Эта фраза отнюдь не обрадовала слушателей, поскольку предрекала им не самый приятный выбор: виселица, выстрел в затылок, смерть от голода, Сибирь или самоубийство. Если прежде Борман не исключал, что внезапное озарение позволит «гению фюрера» – как в первые годы войны – найти абсолютно нелогичное решение, которое неожиданно приведет к спасению, то теперь иллюзии окончательно рассеялись; оставалось только бороться за собственную жизнь. Энергичные действия на случай поражения в войне Борман начал еще в 1943 году. Естественно, крупнейшим германским промышленникам его реалистичность и предприимчивость были гораздо больше по душе, чем пассивность и обреченность Гитлера. К тому же планы Бормана сулили им хорошие перспективы.

Логичный шаг: сохранить капиталы и секретные технологии. Этому и было посвящено совещание. Промышленники нуждались в помощи разведывательных и полицейских ведомств не только внутри Германии, но и за рубежом. Получив необходимые каналы и гарантии, они могли приступить к массированному переводу в другие страны капиталов, чертежей и специалистов. При этом, естественно, промышленники должны были вступить в более тесный союз с нацистами, в руках которых находились соответствующие службы. А партия – это Борман.

Рейхсляйтер НСДАП уже подготовил ряд конкретных предложений, которые были одобрены партнерами по переговорам. Стратегический план Бормана предусматривал послевоенное объединение нации и воссоздание в Германии государственной системы нацистского типа. Основой для этого должен был [416] стать реванш в новой мировой войне – войне финансовой. На пути к этой цели, по мнению Бормана, предстояло решить следующие задачи:

1. Освобождение немецкого народа от оккупации.

2. Возвращение изгнанных.

3. Объединение германского общества по расовому принципу.

4. Избавление от произвола врага.

5. Федеративное объединение Европы.

6. Право на расовую автономию.

7. Единая Европа ради общего блага.

8. Всеевропейский арбитражный суд.

9. Сообщество родственных наций; цель – создание Германской империи.

10. Объединение Германии с Богемией и Моравией.

11. Защита чистоты расовой группы.

12. Экономическое объединение Европы.

Рейхсляйтер НСДАП указал основные каналы вывоза капиталов и людей. Большую часть грузов – золото, драгоценности, деньги, произведения искусства, научные материалы – предполагалось вывезти на подводных лодках (в последние годы ускоренными темпами создавались крупные субмарины нового типа) в Южную Америку (операция «Огненная земля») и Японию, остальное захоронить в Альпах, где заключенные концлагерей вырубали в скальных породах глубокие шахты. Для беглецов были подготовлены многочисленные маршруты, которые вели в глухие уголки Скандинавии и Средиземноморья и далее в порты, которые они должны были покинуть на пассажирских судах по фальшивым документам. Секретные службы обладали всем необходимым для изготовления таких документов. Кроме того, часть людей предполагалось эвакуировать на подводных лодках. Иных же решили просто перевести на работу в зарубежные филиалы германских фирм. [417]

В конце 1944 года эта скрытная деятельность осуществлялась с максимальным размахом. Наиболее ценные специалисты военных отраслей тайно покидали страну либо были переведены на работу в гражданские учреждения и институты. Финансовые средства переводились на счета фирм, заранее подготовленных и разбросанных по всему миру{58}.

На помощь пришли и союзники Германии: адмирал Исо Коима возглавил рейд японских подводных лодок, вывезших из Германии ценных специалистов и отборных эсэсовцев (команду пассажиров укомплектовал генерал-майор СС Вильгельм Монке), а также груз золота на миллиард американских долларов. Один из пунктов программы Бормана предусматривал передачу золота на хранение проверенным членам НСДАП, проживавшим в сельской местности{59}.

Часть золотого запаса планировалось спрятать в шахтах Баварии, где подготовка тайников велась в рамках возведения «неприступной альпийской твердыни».

Чтобы противостоять наступлению союзников, уже занявших значительную часть Италии, в конце июля 1944 года Гитлер приказал возвести систему оборонительных сооружений в предгорьях Альп на всем протяжении от швейцарской границы до Венеции. [418] Вскоре аналогичные задания получили главы партийных организаций западных округов. Дело в том, что Борман ознакомил фюрера с успешными работами в Восточной Пруссии, руководство которыми взял на себя Кох{60}, и Гитлер решил передать в ведение гауляйтеров общее управление строительными службами вермахта и «организации Тодта».

В конце августа Борман с гордостью оповестил своих коллег: «Отныне возведение полевых фортификационных сооружений поручается гауляйтерам, то есть не правительственным чиновникам (комиссарам по делам обороны), а партийным работникам».

На самом деле почти повсеместно гауляйтеры являлись одновременно и комиссарами по делам обороны, но для Бормана сей приказ означал, что он официально поставлен во главе программы возведения сложной системы укреплений в масштабах всего рейха. Циркуляр рейхсляйтера НСДАП предписывал в связи с огромным объемом работ ежедневно отправлять в партийную канцелярию подробные отчеты о ходе строительства (для обработки поступавшей инфрормации Борман сразу же выделил трех секретарей).

Гитлер официально утвердил этот указ лишь 1 сентября 1944 года – он хотел сначала убедиться в действенности такой меры. Потому неудивительны рвение и чрезвычайно высокая требовательность Бормана в период этого «испытательного срока». Ознакомившись с отчетами, присланными за первую неделю, рейхсляйтер НСДАП разразился гневным посланием, предупредив, что, если гауляйтеры оставят работы на усмотрение инженеров вермахта и ОТ, фюрер заставит их самих взять в руки лопаты. Со времен первой мировой войны в окрестностях многих [419] городов сохранились фортификационные сооружения, их следовало только восстановить и модернизировать. Сотни тысяч женщин, подростков, стариков и иностранных рабочих целыми днями работали лопатами и кирками, получая в качестве питания жалкие крохи и ютясь в ужасной тесноте наспех сколоченных бараков. Но отступавшим германским войскам практически не удалось этими укреплениями воспользоваться.

* * *

Гитлер нуждался в дивизиях больше, чем в укреплениях и рвах. В конце июля Гиммлер и Геббельс приступили к формированию «народных дивизий» – ополчения, в которое, невзирая на состояние здоровье, отправляли всех мужчин, способных держать в руках оружие. Однако регулярные войска опасались ополченцев больше, чем неприятеля, поскольку в военном противостоянии они были непредсказуемым фактором. Если Борман хотел сохранить ведущие позиции в борьбе за благосклонность фюрера, ему тоже следовало заняться формированием новых дивизий. Как обычно, не имея собственных идей, он заимствовал их у других.

В августе советские войска вошли на территорию Восточной Пруссии, и генерал Вальтер Венк, глава оперативного отдела генерального штаба, предложил объявить мобилизацию всего мужского населения. Генерал Гудериан поддержал этот план, но гауляйтер Кох опередил военных и самостоятельно создал многочисленные подразделения ополченцев под своим командованием; эта армия не подчинялась вермахту и выполняла только приказы Коха. Гудериан предложил фюреру сформировать такие резервные армии во всех округах и отметил, что организовать набор и обеспечить достаточно умелое управление смогут [420] офицеры СА. Рассчитывая на содействие гауляйтеров, Борман взял осуществление этих планов на себя.

В 1937 году, рассуждая о событиях французской революции, Гитлер сказал, что вооруженная толпа остается всего лишь толпой и что всплеск революционного энтузиазма не превратит разношерстное сборище в настоящих солдат. Однако осенью 1944 года фольксштурм был последним резервом живой силы, остававшимся в его распоряжении.

26 сентября 1944 года Борман написал Герде: «Сегодня после напряженной подготовительной работы фюрер подписал приказ о создании фольксштурма. Я чувствовал себя подобно роженице – измученным, но счастливым». Он не мог самостоятельно оттеснить от этого проекта Гиммлера, командовавшего резервной армией регулярных войск, но Гитлер тоже воспротивился дальнейшему усилению позиций рейхсфюрера СС и разделил обязанности следующим образом: гауляйтеры проводят набор рекрутов и командуют войсками фольксштурма в пределах своего округа, а Гиммлер несет ответственность за обучение, вооружение и обмундирование ополченцев. Борману же поручалось определить политические и организационные принципы фольксштурма.

Однако рейхсляйтер НСДАП не собирался ограничивать свои полномочия и еще за три дня до подписания декрета приступил к активным действиям: он создал при своей канцелярии штаб из представителей всех партийных ведомств и обязал подчиненных регулярно присылать материалы о проделанной работе и накопленном опыте. В письмах жене Мартин зачастую сопровождал слово «фольксштурм» притяжательным местоимением «мой».

Время поставило новый вопрос: кому будет принадлежать реальная власть Германии на заключительном этапе войны? Борман знал лучше других, что здоровье [421] фюрера заметно ухудшилось. У Гитлера участились спазмы желудка, и 28 сентября после очередного острого приступа он слег. Естественно, в кулуарах активно муссировался вопрос о заместителе и преемнике фюрера. Первым претендентом на место во главе правительства официально был Герман Геринг, который, однако, потерял популярность в народе и утратил реальное влияние. В последнее время быстро «пошел вверх» Геббельс, но он не имел широкой поддержки ни в партии, ни в вермахте. Чрезвычайные полномочия Гиммлера делали его не последней фигурой в перечне претендентов. И все-таки в хорошо информированных кругах наиболее вероятной кандидатурой считали именно Бормана.

18 октября 1944 года состоялось торжественное официальное приведение к присяге фольксштурма – войска, созданного Борманом и гауляйтерами. Опытные солдаты считали его жалким подобием настоящей армии. В фольксштурме насчитывалось более миллиона человек, но из этих стариков и юношей – под призыв попали мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет – почти никто не имел опыта участия в боевых действиях. В большинстве своем эти люди не рвались в бой, и перспектива спасти Германию ценой своих жизней вовсе не вызывала у них энтузиазма. Эта армия не являлась видом регулярных войск. Днем члены фольксштурма работали на производстве, а вечером возвращались в казармы. Военной подготовке отводились только воскресные дни. Из-за плохого вооружения, состоявшего в основном из устаревших винтовок, учиться приходилось на макетах. Недостаток амуниции гауляйтеры восполняли тем, что собирали обувь и ткани у жителей окрестностей – те отдавали, сколько могли пожертвовать, – или закупали на подешевевшем черном рынке в северных областях Италии.

Борман отказался от какого-либо взаимодействия [422] фольксштурма с вермахтом. Кроме того, отряды фольксштурма действовали только вблизи места жительства их членов{61}.

Борман призвал Гиммлера поскорее оказать действенную помощь в обучении ополченцев и предупредил, что в противном случае ему придется обратиться к генералу Гудериану, а такой шаг «был бы нежелателен, поскольку изначально фольксштурм – детище партии». Тон письма не оставляет сомнений: одержав победу над генералами, Борман уверился, что ни в чем не уступает Гиммлеру.

После покушения на жизнь Гитлера Борман считал всех офицеров и генералов реакционерами и врагами. Поэтому в сентябре 1944 года он утвердил положение, согласно которому партийные функционеры получили право контролировать действия военных, а тем, в свою очередь, следовало учитывать мнение чиновников от НСДАП.

Обнаружив трещину в монолите армии, Борман усилил давление, все более внедряясь в сферы деятельности военных. Особо его привлекла проблема «уклонистов». По оценкам партийной канцелярии, тех, кто уклонялся от призыва в армию, насчитывалось более миллиона человек. В конце февраля состоялось совещание рейхсляйтера НСДАП с помощниками Клопфером и Фридриксом, участники которого пришли к выводу, что возвращение дезертиров в строй не только удовлетворило бы потребности фронта в живой силе, но и обеспечило бы наличие человеческих ресурсов, необходимых в промышленности. [423]

Чтобы изловить уклонистов, следовало произвести серию облав. Один из помощников предложил для острастки повесить нескольких дезертиров и оставить трупы несколько дней болтаться на веревках – в назидание остальным. На том и порешили.

* * *

Один из приближенных Гитлера, фотограф Генрих Хофман, вызывал у рейхсляйтера НСДАП особую неприязнь, поскольку был ему неподвластен. Хофман не имел никакого влияния в партии. Лишь в прежние времена он обладал рядом исключительных привилегий, в том числе правом готовить фотографии для отчетов о парадах и партийных съездах. Поскольку привилегии были дарованы самим Гитлером, Борман не мог подвергнуть работы фотографа цензуре. Кроме всего прочего, Хофман имел монопольное право производить съемки фюрера в неофициальной обстановке.

Он начал фотографировать фюрера и его соратников еще в пивных Мюнхена. Именно в ателье Хофмана Гитлер познакомился с Евой Браун. С приходом нацистов к власти он стал придворным фотографом и, оказавшись в числе непременных участников застольной светской болтовни, развлекал Гитлера анекдотами о партийных бонзах.

В сентябре 1944 года Борман измыслил способ избавиться от Хофмана. Во время одного из приездов последнего в «Вольфшанце» рейхсляйтер НСДАП озабоченно отметил болезненный вид фотографа и посоветовал ему обратиться к Теодору Морелю, личному врачу Гитлера. Хофман ничего не заподозрил, тем более что много лет назад он сам рекомендовал фюреру этого врача. Проверка анализов потребовала определенного времени, и две недели спустя, уже вернувшись в Мюнхен, фотограф узнал [424] из телефонного разговора с Морелем, что, хотя он мог еще не чувствовать себя заболевшим, у него обнаружены опасные тифозные бактерии типа «В». Гитлер отказался впредь с ним встречаться, а Борман приказал мюнхенскому департаменту здравоохранения немедленно обеспечить Хофману режим карантина.

Засомневавшись в данных обследования, фотограф решил проверить их в Вене и воспользовался услугами врача своего зятя Бальдура фон Шираха. Тот направил его к специалисту-бактериологу военного госпиталя. Проверка на наличие болезнетворных бактерий дала отрицательный результат! Хофман немедленно сообщил эту весть Борману, но напрасно ждал отмены запрета посещать фюрера. Более того, венский департамент здравоохранения получил указание фюрера поместить фотографа в изолированный бокс в связи с заразным характером заболевания, – от столь жесткой меры Хофмана спас только сертификат, выданный солидным медицинским учреждением.

В декабре от Гитлера прибыл следователь с поручением «допросить причастных к случаю с Хофманом и арестовать всех, кто вызывает подозрения». Анализы фотографа вновь были направлены в лабораторию – на сей раз в клинику СС. Исследование подтвердило отсутствие болезнетворных микробов. Хофман вновь направил соответствующие документы Борману, но двери ставки так и остались закрытыми для него.

Борман решил воспользоваться испытанным способом: подтасовать данные. Привлечь Мореля к участию в заговоре не представлялось возможным, но в этом не было необходимости. Врач отправлял анализы на исследование в лабораторию клиники гестапо, а уж там-то у Мюллера и рейхсляйтера НСДАП имелись «свои люди», готовые выполнить любой приказ. [425]

Борман вообще стремился к взаимовыгодному союзу с личным врачом фюрера. Гитлер благоволил Морелю, и тот использовал его расположение для достижения своих собственных целей, нисколько не претендуя на политическое влияние. Так, он убедил фюрера, что создал порошок, который уничтожает вшей, ставших настоящим бичом солдат на передовой, и предупреждает их распространение. Гитлер приказал – под страхом сурового наказания – каждому бойцу вермахта непременно иметь при себе пакет с этим порошком. На практике же солдаты вылавливали вшей, запускали их в пакеты с порошком и наблюдали за успешным размножением надоедливых тварей! Можно лишь предполагать, какие прибыли получал сей эскулап от массового производства этого «гигиенического средства».

Выполняя распоряжение фюрера, Борман добился присвоения Морелю профессорского звания, а когда тому понадобился электронный микроскоп, именно секретарю фюрера пришлось достать инструмент и оплатить его стоимость. Вместе с тем сам Борман никогда не препоручал себя заботам докторов. Однажды, когда рейхсляйтер НСДАП слегка захворал – такое иногда случалось, – Гитлер направил к нему Мореля. Больной таблетки взял, но принимать не стал.

Осенью 1944 года, когда Гитлер несколько дней не вставал с постели из-за сильной зубной боли, Борман писал жене, что врачи Карл Брандт и Ганс Карл фон Хассельбах считают лечение Мореля неправильным. Впрочем, не будучи медиком, он не брался выносить собственное решение. Борман не затевал интриг против Мореля лишь потому, что счел более удобным использовать его. Кроме интриги против Хофмана, он прибегнул к этому средству и в борьбе против Карла Брандта, который вместе с рейхсляйтером Филиппом Бухлером осуществлял [426] программу массовых убийств душевнобольных и умственно неполноценных. К тому же Бухлер поддерживал дружеские отношения с Альбертом Шпеером, врагом Бормана, а этого факта было вполне достаточно, чтобы причислить к неприятельскому клану и хирурга. Выяснилось, что Брандт претендует на пост рейхсминистра здравоохранения, а такой поворот событий совсем не устраивал и Мореля. Министр промышленности Шпеер и министр здравоохранения Брандт совместными усилиями могли положить конец фактической монополии Мореля на производство пенициллина.

В противовес конкурентам Борман выставил кандидатуру доктора Конти, своего друга со времен «кассы взаимопомощи», ставшего теперь главным врачом третьего рейха. Мартин написал Герде, что день, когда он пришел к фюреру с предложением о назначении Конти на пост рейхсминистра здравоохранения, выдался неудачным: Гитлер не только отказался принять протеже Бормана, но даже не прислушался к аргументам своего секретаря, обвинявшего Брандта в крайней амбициозности и интриганстве. Борман заявил, что не сядет с этим смутьяном за один стол, и даже попросил освободить его от занимаемого поста и отправить на Восточный фронт – он прекрасно понимал, что подобный маневр не таит в себе ни малейшего риска, ибо фюрер уже не мог обходиться без своего расторопного секретаря. Грубая попытка оказать давление разозлила Гитлера, но через несколько дней гнев прошел и к Борману вернулись все признаки благосклонности диктатора.

Рейхсляйтер НСДАП не собирался сдаваться. 15 сентября Борман вызвал в «Вольфшанце» Конти, и они встретились с Морелем. На следующий день доктор пробыл у Гитлера целый час. Через два дня заговорщики встретились вновь. У всех троих были причины ненавидеть Брандта, который высказывал подозрение [427] о покушении на жизнь фюрера посредством яда. 4 октября он открыто заявил, что Морель постоянно подмешивает в лекарства стрихнин. Однако Гитлер не прощал критики в адрес своего любимца. Вскоре Борман известил жену о триумфе: «Брандт более не является штабным врачом». Уволен был и Хассельбах. Новым врачом при ставке фюрера стал Людвиг Штумпфеггер, прежде работавший в системе СС и причастный, как и Брандт, к использованию медицины в преступных целях. Рейхсфюрер СС рассчитывал получить в его лице собственного осведомителя при ставке, но просчитался: быстро сориентировавшись, Штумпфеггер переметнулся на сторону Бормана.

* * *

Закулисная война между Борманом и Шпеером началась еще в те времена, когда последний занимался реконструкцией апартаментов фюрера в Берлине. Костер конфликта вспыхнул яростным пламенем после гибели (в феврале 1942 года) в авиакатастрофе министра вооружений Фрица Тодта, преемником которого Гитлер назначил Шпеера. К концу 1944 года Борману при поддержке гауляйтеров удалось овладеть таким влиянием в промышленности, что даже полномочия министра не всегда позволяли Шпееру своевременно реализовать свои решения в подчиненных ему отраслях. В округах власть оказалась в руках партии, которая контролировала выпуск промышленной продукции и распоряжалась рабочими, привлекая их к сооружению укреплений, ремонту разрушенных хозяйственных объектов, направляла их в вермахт или в фольксштурм. Отчаявшись должным образом наладить выпуск продукции военного назначения, Шпеер представил Гитлеру меморандум, в котором выразил протест против вмешательства [428] гауляйтеров и потребовал восстановить полномочия министра. Не взглянув на документ, фюрер переадресовал его своему секретарю: Шпееру надлежало решать этот вопрос с шефом канцелярии НСДАП Мартином Борманом и уполномоченным фюрера по организации тотальной войны Йозефом Геббельсом.

Несколько часов спустя министра вооружений вызвали в бункер Бормана. Секретарь фюрера был подчеркнуто бесцеремонен: вышел навстречу без кителя, в нарукавниках и подтяжках, плотно охватывавших его тяжелый живот. Геббельс же, как обычно, одет был строго и аккуратно. Наряд каждого полностью соответствовал избранной им роли: один настроился самым решительным образом отринуть всякие нападки на партию и предотвратить любую попытку повлиять непосредственно на фюрера; другой приберег арсенал угроз и циничные аргументы. В конце концов Шпеер ничего не добился. Более того, его ближайшие сподвижники тоже переметнулись в лагерь Бормана.

В конце 1944 года Шпеер предпринимал отчаянные усилия, чтобы снабдить оборонные предприятия достаточным количеством угля, несмотря на серьезные повреждения, нанесенные сети железных дорог бомбардировками авиации союзников. 29 декабря он обратился к Борману с требованием призвать партийных боссов к порядку: вместо того чтобы самим предпринять действенные меры по обеспечению поставок топлива, гауляйтеры просто реквизировали проходившие по территории их округов составы с углем. Борман остался нем как рыба. 20 сентября Шпеер направил Борману еще одно письмо с этим требованием и отметил, что из-за разбоя гауляйтеров на железных дорогах пришлось остановить работу нескольких крупных предприятий. Но и тогда реакции не последовало. [429]

* * *

Следуя принципу «разделяй и властвуй», Гитлер бывал непоследователен и нерешителен в вопросах назначений, особенно в тех случаях, когда дело касалось бывших фаворитов. Так, даже в конце 1944 года фюрер по-прежнему колебался и не принял решение относительно нового хозяина Вены. Поэтому Борман направил туда сразу двоих: своего помощника Фридрикса и Кальтенбруннера, ставшего преемником Гейдриха.

Оба посланника – порознь – получили указания составить отрицательные отзывы о деятельности Шираха. Однако даже таким образом не удалось добиться от фюрера решительных действий. С одной стороны, Гитлер опасался негативной общественной реакции, поскольку лидер молодежной организации пользовался популярностью не только в третьем рейхе, но и в странах-союзницах. С другой стороны, заместитель Шираха в гитлерюгенде Артур Аксман тоже был фигурой влиятельной и энергично поддержал своего босса. Эта парочка представляла определенную опасность даже для рейхсляйтера НСДАП. От своего осведомителя Мюллер получил тревожные сведения (и известил об этом Бормана): Ширах и Аксман располагают неопровержимыми доказательствами того, что в шести случаях рейхсляйтер НСДАП неверно информировал Гитлера; основываясь на ложных сведениях, фюрер принимал решения, которые привели к негативным последствиям; оба намерены добиваться аудиенции фюрера. Борман понимал, что подобная акция со стороны противников не повергнет его в прах, но непременно повредит его личным доверительным отношениям с Гитлером. Готовность врагов к решительным действиям заставила его ускорить собственную атаку, чтобы заблаговременно нанести Шираху решающий удар. [430]

* * *

Еще в 1943 году Розенберг вступил в противоборство с Геббельсом, потребовав, чтобы пропаганда на восточных территориях перешла в его ведение. Гитлер, как обычно, принял двусмысленное решение, и соперники принялись заваливать канцелярию депешами с новыми аргументами. Естественно, фюрер поручил Борману разобраться в конфликте. Тому схватка между конкурентами была на руку, и он тянул с решением и поддерживал накал борьбы аж до декабря 1943 года. В конце концов Борман избрал в союзники Геббельса и представил Гитлеру дело в таком свете, что тяжбу выиграл рейхсминистр пропаганды.

Ни пропагандистская программа Геббельса, ни кампания Розенберга по примирению не нашли понимания у населения восточных территорий. Кроме того, – существенный момент, который отметили и местные жители, – активная деятельность такого рода началась лишь после того, как победы сменились отступлением, в результате чего германские войска оставили огромные пространства. Только летом 1944 года Гитлер и Борман согласились на создание добровольных союзнических воинских формирований из представителей восточных народов. Гиммлеру было позволено то, чего прежде не позволили ни Розенбергу, ни вермахту: сотрудничать с генералом Власовым. Причем министр оккупированных территорий даже не был извещен об этом.

В августе 1944 года, когда советские войска подходили к Варшаве, а союзники на французском и итальянском театрах приближались к рубежам Германии, Розенберг решил, что настал удобный момент напомнить о своем плане. Однако теперь он был королем без королевства. От всего прежнего блеска и могущества остался только персонал его представительства в Берлине, старавшийся оправдать [431] свое существование оказанием помощи добровольцам с восточных территорий, спасавшимся бегством от наступавших советских войск. Розенберг полагал, что теперь ему разрешат сотрудничать с Власовым, и обратился к Борману с просьбой организовать встречу с фюрером для обсуждения этого вопроса. Однако Борман ответил, что у Гитлера нет свободного времени, поскольку он полностью занят военными проблемами, и даже не соблаговолил сообщить Розенбергу о полномочиях, данных в этом отношении Гиммлеру.

7 сентября 1944 года министр оккупированных территорий направил Борману письменное обращение, настаивая на том, что «даже в нынешней трудной обстановке не следует забывать об этом резерве: мы можем привлечь под ружье несколько миллионов восточных рабочих, которых привезли в Германию и которые теперь оказались в одной лодке с нами». Он полагал, что при умелой работе под знаменами «освободительной армии» можно собрать четыре-пять миллионов союзников. Розенберг заявил, что подготовил план действий, который хотел бы обсудить лично с фюрером. Тем самым он давал понять, что считает Бормана ответственным за провал восточной политики. Кроме того, Розенберг подчеркнул: «Если вы и сейчас откажете в содействии своевременному и правильному решению этой проблемы, то вся ответственность ляжет на вас».

Поскольку все обращения, посланные непосредственно Борману, регистрировались лишь его канцелярией и оставались без ответа, на сей раз Розенберг действовал иначе: он направил письмо Борману в «Вольфшанце» через канцелярию Ламмерса. Ламмерс должен был зарегистрировать и ответ – значит, Борману следовало ответить, поставив Ламмерса в известность о сути своего ответа! Однако Борман оказался далеко не так прост. В ответе от 18 сентября он, [432] во-первых, назначил совместную встречу Гитлера, Розенберга и... Гиммлера! Во-вторых, на случай непредвиденного переноса встречи Розенбергу следовало переслать Борману перечень своих предложений, дабы ни при каких обстоятельствах «не допустить промедления в важном и срочном деле».

Будучи неоднократно обманутым, министр оккупированных территорий решил выждать, не отсылая Борману своих набросков. И действительно, уже 22 сентября пришло уведомление о том, что Гитлер не сможет принять его в ближайшем будущем. А 26 сентября партийная канцелярия распространила сообщение «О статусе генерала Власова», в котором сообщалось о передаче вопроса о взаимодействии с переметнувшимся генералом на рассмотрение Гиммлера – единственного из представителей нацистской верхушки, никогда по уровню властных полномочий не уступавшего министру оккупированных территорий в том, что касалось восточных земель. Но в отличие от Розенберга Гиммлер никогда прежде не был сторонником компромиссов со славянами. Почувствовав, что остался вовсе не у дел, Розенберг официально известил Бормана о своем отказе участвовать в обсуждении вопросов, касавшихся восточных народов, и о снятии с себя ответственности за выработку восточной политики партии. Более того, он потребовал, чтобы Борман разослал в партийные ведомства меморандум с заявлением о том, что рейхсминистр оккупированных восточных территорий всегда имеет правильное понимание проблем и стремится к осуществлению верных шагов, но ему мешают гнусные интриги.