Текст книги "Мартин Борман: «серый кардинал» III рейха"

Автор книги: Павел Павленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Одним из упрямцев, выступивших в защиту Гесса, был все тот же профессор геополитики мюнхенского университета Хаусхофер, знавший Гесса еще студентом и поддерживавший с ним тесные отношения в последние годы. За дело профессора, которому исполнилось семьдесят два года, и его сына Альбрехта Мартин взялся с особой свирепостью. [288]

Обоих арестовали, причем сына продержали в тюрьме долгое время. Научные труды отца были запрещены{40}.

Борман инициировал преследования всех, кого можно было отнести к категории гипнотизеров, астрологов и им подобных, хотя не существовало свидетельств того, что они повлияли на решение Гесса. Просто бывший заместитель фюрера был ипохондриком, страдавшим от целого букета психических комплексов и абсолютно не доверявшим официальной медицине. Он верил в силы природы и в мастерство знахарей и лечился – как, кстати, и Гиммлер – у знахаря и массажиста Феликса Керстена, который считал, что в данном случае причиной расстройства психики является сексуальное бессилие. Узнав об этом, Борман написал Гиммлеру, что перелетом в Шотландию Гесс, возможно, стремился продемонстрировать свою мужественность.

Примитивный реалист, Борман и прежде приходил в недоумение, выслушивая странные откровения своего патрона, которые не укладывались в рамки национал-социалистской идеологии. Теперь же он разослал гауляйтерам инструкцию, направленную против религиозных и оккультных кругов, предписывая самым решительным образом оградить общество от неопределенности и смуты; как клерикалы пугали людей неизбежным концом мира, так и предсказатели, ясновидцы, астрологи и гадалки твердили, что некие сверхъестественные силы природы выше политических и военных законов развития войны. Гауляйтерам следовало поработать над идеологическим просвещением населения, доказывая, что лозунги политических предсказателей опровергнуты практикой национал-социализма, всегда опиравшегося [289] на научное познание законов расы, жизни и природы.

Две недели спустя Розенберг, рейхсляйтер идеологии, получил от Бормана циркуляр, предписывавший принять меры, которые поощряли бы в народе изучение национал-социалистской идеологии, настоятельную необходимость которого подтвердили события прошедшей недели. Глава министерства пропаганды получил указание провести соответствующую чистку магазинов, торговавших книгами и периодическими изданиями, ликвидировав все материалы по астрологии и прочим лженаукам, основанным на вере в сверхъестественное.

Благодаря рвению Бормана эта кампания растянулась на несколько месяцев и привела к появлению огромного числа приказов, инструкций, циркуляров, разъяснений и прочих документов, на которые было потрачено неимоверное количество бумаги, чернил и рабочего времени. Маги и иллюзионисты надолго исчезли с большинства цирковых арен и подмостков варьете. Им разрешали работать только в том случае, если они подписывали обязательство (перед партией и гестапо) объяснять в конце представления технику исполнения своих номеров – от карточных фокусов до распиливания женщины, – доказывая тем самым, что ничего сверхъестественного в этом нет{41}.

Оказавшись шефом партийной канцелярии, Борман ринулся в бой, завоевывая для себя и своего ведомства главенствующее положение. Он понимал, [290] что вряд ли у него есть истинные друзья в среде рейхсляйтеров и гауляйтеров и что новое назначение наверняка увеличило ряды его недоброжелателей. Первым своим приказом он вновь утвердил в должностях всех партийных лидеров и дал понять: для любого у него найдется не только пряник, но и кнут.

Подчеркнув, что партийная канцелярия (а значит, и ее руководитель) действует под непосредственным руководством фюрера, с его ведома и по его приказам (что делало Бормана недосягаемым для критики), рейхсляйтер НСДАП привел длинный перечень своих достижений и заслуг, заключив его выводом, что для блага партии он «работал, как лошадь, и даже более, ибо у лошади есть возможность отдохнуть в выходные дни и поспать ночью», в чем он зачастую себе отказывал.

Борман был абсолютно уверен в поддержке фюрера и даже предложил всем, кто считал, что справится со столь ответственной работой лучше его, в ближайшее время лично заявить о своих претензиях Гитлеру, обещая немедленно выслать всем желающим приглашения к фюреру на ленч. Однако все уже понимали, чем обернутся эти мероприятия после того, как Борман получит полный список визитеров, не говоря уже о том, что Гитлер и сам мог вспылить, расценив подобные заявления как открытое неповиновение.

Всего через две недели после памятного сбора лидеров НСДАП, 29 мая 1941 года, Гитлер подписал приказ о присвоении Борману правительственных полномочий на уровне министра и ввел его в состав совета министров по вопросам обороны на правах члена правительства. Кроме того, фюрер объявил, что в компетенцию главы партийной канцелярии отныне входят все аспекты, которые прежде – в соответствии с законами, постановлениями и декретами – находились в ведении заместителя фюрера. Таким [291] образом, Борману были даны все прежние прерогативы Гесса, за исключением официальных должностей министра и заместителя фюрера. Итак, Гитлер сдержал слово: формально Мартин не стал преемником Гесса. Но Борман не расстраивался: без громких званий и титулов он мог и далее оставаться в тени, сосредоточив в своих руках огромную реальную власть.

Весьма примечательно, что теперь рейхсляйтер НСДАП доводил приказы фюрера до сведения Ламмерса, который возглавлял административный аппарат правительства и осуществлял связи между главой государства и министерствами. Вопреки законам, Гитлер установил новый порядок в иерархии, о чем известил каждого руководителя правительства специальным письмом с грифом «Лично в руки!». Отныне фюрер правил самодержавно, восседая на троне в заоблачных высотах; шеф партийной канцелярии оберегал его от необходимости самому разбираться в ворохе многочисленных предложений, планов и просьб. Таким образом, Борман стал советником, интерпретатором и глашатаем высшей воли – и притом единственным!

* * *

В то время его опаснейшими противниками были Геринг и Лей, принадлежавшие к высшим кругам нацистской иерархии и старавшиеся настроить против него самого Гитлера. Инстинкт подсказывал Борману не затевать борьбу одновременно с обоими. Декрет Гитлера от 29 мая сохранил его влияние в правительственном секторе, но внутри партии Лей собирал союзников, надеясь, что без поддержки Гесса Борман не устоит.

4 июля 1941 года Борман отправился к Герингу, заранее испросив у того согласие на встречу. В ходе [292] беседы рейхсмаршал подчеркнул, что осведомлен о распространенном мнении, будто партией можно пренебречь, но сам его не разделяет. Борман же обратил внимание собеседника на попытки отдельных рейхсляйтеров создать некие группировки внутри НСДАП, чтобы проводить (каждый – в своей области) согласованную политику посредством законов, указов, циркуляров и пр. Поразмыслив, Геринг назвал подобные планы нереальными. После полуторачасовой беседы они пришли к соглашению. В заключение Борман просил рейхсмаршала немедленно обращаться к нему напрямую, если возникнут какие-либо идеи, в реализации которых партия сможет оказать поддержку. Сразу после этих переговоров рейхсляйтер НСДАП приказал своим помощникам Гельмуту Фридриксу и Герхарду Клопферу работать в тесном сотрудничестве с аппаратом Геринга.

Соглашение между ними было мерой временной, направленной против общих врагов всех рангов и званий. Оба стремились надеть узду на самовольных рейхсляйтеров и гауляйтеров. Теперь у Бормана появилась уверенность в том, что правительственный сектор его службы не подвергнется сокрушительному нажиму конкурента и ему не придется вести войну на два фронта. Пришло время начинать кампанию против бунтовщиков. Начало июня Гитлер полностью посвятил последним приготовлениям к нападению на Советский Союз и, предвкушая роль верховного командующего и отгородившись от всех государственных чиновников – исключение было сделано только для Бормана, – обживал ставку «Вольфшанце» («Волчье логово») в Восточной Пруссии.

Одновременно Борман сумел приобрести еще одного важного союзника (его высоко ценил Гитлер) в лице рейхсминистра Фрица Тодта, который возглавлял министерство вооружений и «Организацию Тодта» (ОТ) – особые полувоенные формирования [293] рабочих и инженеров, занятых в основном возведением фортификационных сооружений вдоль побережья Атлантического океана. Борман жаловался ему на негативные последствия, к которым вела раскольническая деятельность Лея вкупе с рядом рейхсляйтеров внутри партии. Альянс с Тодтом не стал для Бормана неожиданной удачей. Давние разногласия между Леем, как руководителем германского трудового союза, и Тодтом, как главой ОТ, были столь глубоки, что они не смогли даже договориться, кому отвечать за организацию торговых лавок в поселках строителей. Борман отметил для своих помощников: «Отвечая на мой вопрос, доктор Тодт сказал, что осуществление планов Лея недопустимо, поскольку это может полностью разрушить партию и нанести значительный ущерб планам правительства».

Долговременной целью Лея была полная власть над политическим корпусом, то есть власть как над самой партией, так и над ее вспомогательными структурами. Он не мог открыто обратиться к гауляйтерам с подобными предложениями, поскольку каждый из них оставался деспотом в своем округе и смертельным врагом центральной власти. Поэтому Лей постарался привлечь рейхсляйтеров, которые наравне с ним хронически страдали от посягательств на свои властные полномочия, пообещав им твердо соблюдать границы ведомственной компетенции. Установив жесткий порядок внутри самой НСДАП, он рассчитывал предотвратить вторжение партийной канцелярии в чужие сферы деятельности. Ему удалось заручиться поддержкой многих рейхсляйтеров, среди которых выделялись влиятельные фигуры Фрика, Франка и Розенберга. Лей начал открытую войну, объявив, что не партийная канцелярия, а его организационный отдел должен принимать решения относительно назначений внутри партии. В этом состоял [294] ключевой момент стратегии Лея; он полагал, что, взяв верх на этом направлении, обеспечит себе общую победу. Дело же обернулось так, что эта битва стала его Ватерлоо.

Борман подошел к решающей схватке во всеоружии, но ему чрезвычайно важно было закрепить свои позиции третьим декретом. Первые два определили его положение, третий же должен был обеспечить ему особые полномочия. Он уже написал набросок соответствующего указа и передал его помощникам для окончательной доработки. Фридрикс настаивал на соблюдении особой осторожности, ибо ситуация не требовала немедленного обращения к фюреру с таким предложением, да и среди гауляйтеров оно могло вызвать взрыв недовольства. К тому же в порядке консультации Гитлер мог ознакомить с проектом самого Лея.

Борман решил придержать декрет до тех пор, пока не подготовит фюрера соответствующим образом, и в качестве первого шага сообщил хозяину о наметившихся тенденциях к расколу среди рейхсляйтеров. Он тщательно следил за тем, чтобы не дать повода заподозрить себя в каких-либо интригах, и во время ежедневных докладов старался всеми возможными способами внушить хозяину уверенность в том, что слуга ни в малейшей степени не наделен властью действовать самостоятельно, но верно и хорошо трудится над тем, что представляется особенно важным для господина. А партийная канцелярия ныне является структурой, никоим образом не отделенной от фюрера и подчиняющейся непосредственно ему.

Лей не получил от Бормана вразумительных ответов по сути своих запросов и, потеряв терпение, 1 июля направил ему резкое послание, потребовав передать его ведомству досье на всех руководителей, назначения которых утверждались фюрером. Он заявил, что конфликт будет окончательно исчерпан лишь [295] после передачи ему всех личных дел, хранившихся в партийной канцелярии.

Это письмо догнало Бормана в «Вольфшанце» в тот самый день, когда там с радостью подсчитывали потери Советов под Минском и рассчитывали на новые крупные победы в ближайшем будущем. Гитлер был полностью занят величайшей военной кампанией в истории; партия и ее внутренние проблемы могли подождать. Борман понимал, что хозяин не захочет отвлекаться от боевых сводок и вникать в перипетии бюрократической возни, и вскользь упомянул о тяжбе с Леем. Гитлер только отмахнулся: оставить пока все по-старому – желанный результат! А уж умением подать указание фюрера в наиболее выгодном для себя ракурсе Борман владел в совершенстве. 15 июля он написал Лею, что фюрер распорядился проинформировать его о своем приказе не изменять действовавший порядок и оставить личные дела в ведении партийной канцелярии, что выдвигать предложения о кадровых перемещениях и назначениях в партии имеет право лишь тот, кто постоянно находится рядом с фюрером и верен ему. Таким образом, в ведении центрального кадрового бюро Лея по-прежнему осталась только чудовищно огромная картотека на миллионы рядовых членов НСДАП.

Фраза об исключительном праве ближайшего соратника фюрера фактически означала достижение поставленной цели: сфера интересов Бормана была надежно защищена от посягательств противника. Кто осмелится подвергнуть сомнению целесообразность приказа самого Гитлера? Теперь нужда в третьем декрете отпала{42}. [296]

* * *

23 июня 1941 года, выезжая специальным поездом из Берлина в «Вольфшанце» с фюрером и его свитой, Мартин Борман считал, что начинается эпоха великого переселения немцев на восточные равнины, которое было названо в «Майн кампф» главной задачей третьего рейха. Никто не знал тогда, какую территорию накроет вал завоеваний, где пройдут дальние рубежи «Великой Германии». Недалеко от Москвы? Вдоль гор Урала? Или волна наступления преодолеет эту горную гряду и обрушится на Сибирь? Лишь победа в войне сомнений не вызывала. В планах недостатка не было. Гитлер, Геринг, Розенберг и Гиммлер дали волю фантазии, решая судьбы народов и земель. Борман пока оставался в стороне. Он не обладал ни буйным воображением, ни широкими познаниями и не тратил времени на раздел шкуры неубитого медведя. Рейхсляйтер НСДАП спокойно ждал, когда настанет пора сесть за рабочий стол и заняться реальными назначениями. Вот тогда-то он вновь раскинет тенета бюрократического аппарата, умножит ряды своих верных бойцов на том невидимом фронте, где сражения сопровождаются не лязгом гусениц, а скрипом перьев, не артиллерийской канонадой, а трелями телефонных звонков, не автоматными и пулеметными очередями, а треском телетайпов.

Задолго до нападения на Советский Союз у Бормана уже имелись обширные и подробные записи о том, какие планы наметил Гитлер в отношении народов Востока. Модель подобных действий отрабатывалась на поляках, обсуждению статуса которых была посвящена беседа, состоявшаяся в рейхсканцелярии [297] в октябре 1940 года (приглашенные: Франк, Ширах и Кох). Гитлер объявил поляков «лентяями от природы», которых следовало заставить трудиться и приучить к роли слуг. Об их национальной культуре и цивилизованности впредь не могло быть и речи: предписывалось поддерживать образование и жизнеобеспечение на самом низком уровне. С особым удовольствием Борман записал, что будущее «недочеловеков-большевиков» должно оказаться еще худшим.

Вопрос состоял в том, какому из предложенных подчиненными планов Гитлер отдаст предпочтение. Идея вермахта опиралась на систему кайзеровских времен, когда на оккупированной территории победители устанавливали жесткую диктатуру, опиравшуюся на силу армии, а экономику регулировали представители крупной промышленности. Концепция Гиммлера была построена на принципе подчинения низших рас, предназначенных для рабского труда на благо высшей расы, а земли следовало просто поделить между «сверхчеловеками». Кроме того, был еще план Розенберга, эмигранта из Прибалтики, ненавидевшего русских большевиков и предлагавшего истребить их руками украинских националистов.

Когда германские войска уже приготовились к нападению, Борман принял свое решение относительно планов конкурентов: как можно дольше поддерживать пламя вражды между ними, – точно в стиле Гитлера, использовавшего этот метод с момента образования НСДАП. Он оказал моральную поддержку Розенбергу, пообещав отстоять точку зрения партии в борьбе как против военных, вознамерившихся взять в свои руки управление огромными территориями, так и против полиции и СС, желавших избавиться от надзора гражданских лиц и бесконтрольно осуществлять кампанию всеобщего террора. [298]

Перед вступлением в должность рейхсминистр Востока потребовал от Гиммлера полного подчинения в решении главных вопросов. Однако рейхсфюрер СС сослался на распоряжение Гитлера, разрешившего ему действовать совершенно независимо в пределах своих полномочий, и призвал в свидетели именно Бормана. «Конфиденциально» Гиммлер сообщил «дорогому Мартину», что совместная работа с Розенбергом – самое трудное задание, которое когда-либо ставила перед ним партия.

16 июля 1941 года Гитлер решил разделить пирог на всех. В то время он был воодушевлен результатами первых сражений: советские войска не могли прийти в себя, постоянно попадали в окружение и несли огромные потери. Шестерка главных действующих лиц (кроме Гитлера и Бормана присутствовали Розенберг, Геринг, Ламмерс и Кейтель) не сомневалась в победе. По обыкновению, протокол, который впоследствии лег в основу «совершенно секретного документа государственного значения», вел Борман. Остальные участники позже получили копии – ошибок в документе быть не могло, так как окончательный вариант подписал сам Гитлер. Геринг и Розенберг вознегодовали при виде столь «неквалифицированно составленного» документа, но ничего изменить уже не могли. Борман придал указу именно такой вид, который оставлял свободу маневра ему самому и ставил его над членами правительства. Кроме того, он внес в его содержание собственные предложения, не согласовывая их с прочими участниками совещания, которое длилось до пяти часов утра. Естественно, большую часть времени Гитлер произносил монологи, а в паузах слушатели могли задать вопросы, выяснить отношение фюрера к своим идеям.

Нетрудно понять, почему отсутствовал Гиммлер: суд не приглашает палача для вынесения приговора. Дело последнего – исполнять решение. Гейдрих, [299] специальный уполномоченный Гиммлера, находился в это время в ставке СС, укрытой в лесу всего в нескольких километрах от «Вольфшанце». Нетрудно представить ярость, охватившую Гейдриха при известии, что его оставили не у дел. Никто из собравшихся не высказал сожалений по поводу отсутствия Гиммлера, а Розенберг был даже откровенно рад этому. Ни Борман, ни Геринг не причисляли рейхсфюрера СС к деятелям второго эшелона власти. В меморандуме Бормана были четко определены полномочия Гиммлера: в отношении местного населения предпринять шаги, необходимые для восстановления мира, обеспечения исправности линий коммуникаций и поставок продовольствия, применяя все меры вплоть до расстрелов, выселения и т. д.; уничтожить всякого, кто вздумает противиться германскому владычеству. Для выполнения этой миссии бригады СС надлежало укомплектовать соответствующей техникой, начиная от бронемашин и кончая «юнкерсами» для бомбардировок населенных пунктов, жители которых могли оказать упорное сопротивление. Подавлять, заставлять, управлять – вот приоритетная задача.

После перелета Гесса Борман объединился с Герингом в борьбе против остальных рейхсляйтеров. Эти двое задолго до совещания договорились между собой о предстоящих назначениях на ключевые посты. Комиссаром богатой Украины они хотели видеть гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха, тогда как Розенберг справедливо опасался, что своевольным Кохом, опиравшимся на поддержку могущественных покровителей, трудно будет управлять. Розенберг добивался назначения на пост комиссара Остланда Генриха Лозе, гауляйтера Шлезвиг-Гольштейна, но Борман жестко отринул эту кандидатуру. Крыму предстояло стать вотчиной гауляйтера Австрии Альфреда Фроенфельда, а гауляйтеру Бранденбурга Вильгельму [300] Кубе было уготовано место либо в Москве, либо в Белоруссии. Вновь назначенные – все без исключения – могли похвастаться дружескими отношениями с Борманом. Рейхсляйтер НСДАП и рейхсмаршал договорились в будущем сделать уступку Розенбергу и утвердить его ставленника на пост комиссара Кавказа (как известно, до этого не дошло – советские войска и история распорядились иначе).

Когда конференция уже подходила к концу, участники вспомнили о рейхсфюрере СС. Борман записал в протоколе: «На совещании были определены также полномочия рейхсфюрера СС. Фюрер, рейхсмаршал и остальные согласились, что полномочия Гиммлера должны остаться такими же, как и в рейхе». Эта формулировка позволяла создать у Розенберга впечатление, будто в пределах попадавшей под его власть территории полиция будет подчинена ему. С другой стороны, вписав фразу фюрера «решительно расстреливать, выселять и тому подобное», Борман обеспечил своему союзнику Гиммлеру достаточную свободу действий. Геринг же отнесся к этому спокойно, поскольку должность председателя совета министров по вопросам обороны позволяла ему – если бы понадобилось – поставить Гиммлера на место. В то время министр оккупированных территорий еще не имел зданий для нового министерства и на совещании обратился к Гитлеру с просьбой разместить штаб-квартиру ведомства в Берлине. Соответствующие здания были выделены, и сие означало для Розенберга личную победу: незадолго до этого его личный враг Риббентроп отказался предоставить необходимые помещения. Борман тоже был доволен таким поворотом событий, поскольку штаб Розенберга оказался настолько удаленным от самих оккупированных территорий, что гауляйтеры могли, не опасаясь жесткого контроля, действовать и принимать решения по собственному усмотрению. Точнее – [301] в соответствии с пожеланиями Бормана, который не только географически находился к ним гораздо ближе, но и имел на них большее влияние как партийный руководитель.

* * *

К лету 1941 года Борман поставил конфискацию церковного имущества на широкую ногу: в западных областях Германии реквизиции подверглись тридцать пять монастырей; в епархии Бреслау зарегистрировано более шестидесяти актов конфискации; в Австрии – более двухсот. Протесты и обращения в суд не помогали. Лишь в нескольких случаях у истцов оставалась надежда со временем добиться своего, но затягивание слушаний в суде грозило сделать процессы бесконечными. И все-таки в июле 1941 года случилось то, чего Гитлер хотел избежать во что бы то ни стало: разразился громкий скандал. Все началось с мюнстерского епископа графа Клеменса Августа фон Галена, в епархии которого гестапо реквизировало восемь монастырей. В своих проповедях он заявил, что национал-социалисты осуществляют гонения против христиан и церкви, а также убивают людей, страдавших душевными расстройствами, в ходе реализации проекта «Эйтаназия». Зарубежная пресса запестрела соответствующими сообщениями, а внутри страны его проповеди расходились по рукам в нелегальных рукописях. 15 августа 1941 года Борман записал в дневнике: «Остается ждать шагов фюрера против епископа – вполне подошел бы смертный приговор. Но в условиях военного времени такая мера может оказаться нежелательной».

Действительно, Галена лишь посадили под домашний арест и запретили покидать свою резиденцию. Тем не менее глава партийной канцелярии разослал гауляйтерам извещения о том, что фюрер распорядился [302] временно прекратить конфискации имущества церкви и монастырей. В особых случаях, когда реквизиция представлялась необходимой, следовало обращаться к фюреру – естественно, через партийную канцелярию.

Как обычно, Гитлер предпочитал оставаться в стороне. Когда его бывший вице-канцлер Франц фон Папен нанес визит в ставку фюрера и завел разговор о Галене, Гитлер ответил, что распорядился покончить с этой «чепухой», приказав Борману распространить соответствующий циркуляр. Однако Ламмерс проговорился фон Папену, что Борман сопроводил приказ фюрера пояснением, предписывавшим гауляйтерам не воспринимать запрет всерьез. В таких случаях шеф партийной канцелярии становился ширмой для своего хозяина и отлично понимал, что тем самым доказывает свою незаменимость.

Гитлер из осторожности не стал вмешиваться в конфликт между Борманом и гауляйтером Аугсбурга Карлом Валем. Когда эмиссар Бормана передал гауляйтеру требование начать активные действия против монастырей, тот возразил, что у начальника партийной канцелярии, по-видимому, не все в порядке с головой, если в военное время он рискует сеять раздоры внутри страны. Посланец заметил, что программа отчуждения монастырских земель – любимое детище Бормана, но Валь остался тверд в своем решении. Рейхсляйтер НСДАП направил к строптивому гауляйтеру другого эмиссара и пригрозил большими неприятностями, но тот вновь не поддался и счел за благо строго придерживаться указов фюрера. Гитлер же решил даже разбирательство с Галеном отложить до окончания войны. Он последовал совету Геббельса, предупредившего, что в случае ареста епископа возможны серьезные беспорядки – в военное-то время! – не только в Мюнстере, но и во всей Вестфалии. [303]

Мюнстерский округ, среди населения которого преобладали католики, никогда не был плодородной почвой для национал-социалистской идеологии. Гауляйтер Альфред Майер чувствовал бы себя гораздо комфортнее на этой должности, если бы объектом для своих нападок Борман выбрал не христиан, а кого-нибудь другого. Когда псевдопротестантский епископ Людвиг Мюллер попытался создать «церковь рейха», чем вызвал ярость среди протестантов, Майер предложил пойти на компромисс. Именно в это время Борман, присвоивший себе роль партийного «папы», решил: пришла пора объявить, во что призывает верить национал-социализм. Подробный ответ Майер, как и другие гауляйтеры, получил в июне 1941 года в виде циркуляра «Отношения между национал-социализмом и христианством».

В предисловии вновь утверждалось, что идеи национал-социализма и христианства несовместимы. По мнению Бормана, церковь пренебрегала личностью и добивалась власти именно за счет того, что подавляла в человеке гордость, самоуважение и самостоятельность. А национал-социализм опирался на научные принципы и потому превосходил христианство, на самом деле являвшееся лишь разновидностью иудаизма. Теологию Борман объявил лженаукой. Бога же он готов был признать: «Тот, кого мы называем Всевышним, или Богом, есть сумма законов природы, управляющих развитием неисчислимых планет Вселенной и определяющих судьбу всего живого – от микроба до человека – и неживого мира».

Впервые в истории Германии церковь была официально отделена от государства. «Только правительство и партия вправе руководить народом. Влияние церковников – наравне с астрологами и прочими мошенниками – надлежит искоренить».

Не вдаваясь в детали, Геббельс – уж он-то кое-что смыслил в пропаганде – в беседе с Борманом мягко [304] заметил, что неблагоразумно в военное время проводить столь яростные выпады против церкви. Присутствовавший при этом Розенберг назвал такие внутрипартийные циркуляры неприемлемыми и торжествовал, видя выражение растерянности на лице Бормана, которому нечего было сказать в ответ. Оказалось, что Гитлер тоже высказал рейхсляйтеру НСДАП неудовольствие по поводу излишней спешки в этом вопросе и приказал изъять разосланные гауляйтерам копии. Тут-то и выяснилось, что автором текста был якобы не Борман, а его помощник, который и понес соответствующее наказание: сменив коричневую форму на защитно-серую, он отправился на фронт. Однако терминология в стиле лозунгов, очень примитивная аргументация и ущербность идей явно указывают на авторство рейхсляйтера НСДАП. По-видимому, клерку поручили отредактировать текст, ибо Борман не отличался грамотностью. Исполнителя в конце концов и выставили виноватым.

И все же это событие не отбило у Бормана желания заниматься идеологической работой. Так, он ввел в школах изучение дополнительного курса «Афоризмы национал-социализма» – то есть отрывки из этого учебника следовало зачитывать на утренних политических занятиях и «классных часах». Вместе с тем Борман разослал гауляйтерам инструкцию, в которой призывал их воспрепятствовать склонности многих членов НСДАП к придумыванию партийных ритуалов наподобие церковных церемоний, ибо видел в этом замену осознанной приверженности научным принципам на бездумное следование догмам в стиле культового религиозного поклонения.

Более того, Борман решил, что сообщать горестную весть о гибели солдата должен не священник, а представитель партии. «Но почему священнику не остаться вестником несчастья?» – недоумевал Геббельс, самый последовательный оппонент рейхсляйтера [305] НСДАП в вопросах религии (возможно, причиной тому была детская мечта стать священником). Однако министр пропаганды расходился с Борманом не в целях, а в методах: религию следовало искоренить, но форсировать события именно в тот момент было ни к чему. Он полагал, что после войны сломить церковь будет легче.

Геббельс уступил, когда Борман, поддержанный Гиммлером, накануне рождественских праздников 1941 года потребовал изъять из радиопередач традиционное исполнение гимна Христу. В качестве компромисса согласились заменить этот гимн на песенку «Елочка». Борман рекомендовал передавать легкую музыку и популярные мелодии. Геббельс согласился выполнить требования рейхсляйтера НСДАП лишь потому, что предвидел мощный поток писем от возмущенных слушателей, о чем смог сразу после праздников сообщить Гитлеру (в следующий раз Борман предпочел не рисковать и в 1942 году согласился на привычную «Тихую ночь»).

Начавшаяся таким образом грызня между шефом партийной канцелярии и министром пропаганды растянулась еще на два месяца, ибо в то же время появились две книги неоязыческого толка, причем одна из них принадлежала перу Шмидта, шефа отдела образования при ведомстве Лея. Кроме ряда других рискованных утверждений автор высказывал мысль о том, что именно национал-социалистам уготована загробная жизнь в раю, обещанная христианской верой.

Геббельс объявил: окажись автор шпионом противника, ему достаточно было бы только написать эти книги, ибо «для немецкой нации ничего более вредного придумать просто невозможно». Он поручил своему помощнику Вальтеру Тисслеру спросить у Бормана: во-первых, следует ли немцам верить в загробную жизнь и, во-вторых, следует ли национал-социализму пропагандировать какую-то конкретную [306] точку зрения по этому вопросу или позволить каждому немцу решать эту проблему по-своему? Ответ гласил, что национал-социализм занимается только земной жизнью, а вопрос о мире ином – личное дело каждого.