Текст книги "Мартин Борман: «серый кардинал» III рейха"

Автор книги: Павел Павленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Поначалу Борман не соглашался конфисковывать книги под предлогом гарантированной немцам свободы совести. Однако в конце концов он признал, что НСДАП не стоит связывать себя принятием какой-то определенной позиции в этом вопросе, и распорядился изъять из обращения... только брошюру Шмидта!

Вместе с тем Мартин не сомневался в надежности своей позиции: Гитлер вновь дал понять, что рейхcляйтер НСДАП придерживается правильного курса.

Фюрер «подарил» Борману Вартеланд в качестве полигона для отработки средств борьбы против христианства. Гауляйтер Артур Грейсер, штаб-квартира которого располагалась в Познани, получил полномочия на проведение особой политики по отношению к церкви в пределах подчиненной ему территории. После падения Польши прежние условия деятельности церкви на ее землях потеряли силу, и потому такой шаг даже формально не стал противозаконным. Борману выпал шанс «поработать» над моделью будущей «Великой Германии».

Главный принцип – отделение церкви от государства. С точки зрения закона религиозные сообщества представляли собой всего лишь клубы, которым запрещалось распространять свои идеи за пределами специально отведенных помещений. Тот, кто желал вступить в подобные клубы, должен был написать заявление. Несовершеннолетним вступать в эти сообщества запрещалось. Религиозные организации (например, детские или молодежные) любого толка были строго запрещены. На нужды клуба его члены могли собирать взносы, но не имели права принимать пожертвования. Освобожденные должности для священников [307] или глав сообществ были отменены – то есть им следовало обеспечивать себя средствами к существованию за счет какой-то иной работы. Клубу разрешалось иметь только одно культовое помещение (церковь).

Итак, Борман сделал все, что мог. Теперь гестапо должно было обеспечить исполнение установленных порядков. Отныне рейхсляйтер НСДАП направил всю свою энергию и агрессивность против евреев и «недочеловеков» с Востока. Естественно, он не обделил вниманием своих конкурентов и недоброжелателей.

* * *

На Востоке Борман в полной мере реализовал то, что при оккупации стран Западной Европы ему удалось лишь отчасти: он приобрел немалую реальную власть. Поскольку Борману выпало сообщать миру волю фюрера, его приказы принимали к исполнению все: рейхскомиссары и их подчиненные; служба безопасности Гиммлера; гауляйтер Фриц Заукель, которому поручили пригнать на принудительные работы в Германию миллионы мужчин и женщин. Даже сам Гитлер все больше и больше попадал под влияние Бормана, поскольку тот оказался единственным представителем партийной верхушки, постоянно внимавшим ему. Вследствие этого привычка фюрера натравливать подчиненных друг на друга не задевала рейхсляйтера НСДАП, который всегда знал, куда дует ветер. Кроме того, обретя статус единственного толкователя воли фюрера, он неизменно выступал в роли третейского судьи во всех распрях в нацистской верхушке, что также помогало ему в осуществлении собственных планов.

Таким образом, Борман оказывал гораздо большее влияние на политику на Востоке, чем могло показаться [308] на первый взгляд, хотя не имел квалификации, необходимой для успешной работы таких масштабов. Что мог он знать о пространстве между Балтийским и Черным морями? Обширные лесные массивы, непроходимые болота, бескрайние просторы черноземов были для него лишь символами и названиями на карте. Незнание реальных условий и особенностей населявших эти земли народов вкупе с алчностью, предубеждением и высокомерием завоевателя – все это обрекало его умозрительные планы на провал.

Весь мир Бормана умещался на двух столах – его собственном и Гитлера. Сначала из этого мира еще можно было полюбоваться красотами лесов, позже он перекочевал в бетонные бункеры без окон, но с кондиционированием. Где бы ни находился штаб, бункеры Бормана и Гитлера были рядом, огороженные от внешнего мира трехметровой стеной. На внутренней территории располагалась сверхсекретная зона, обнесенная колючей проволокой с электрическим током и защищенная такими дополнительными оборонительными укреплениями, как доты, зенитные батареи, автоматические пулеметные установки. По признанию генерала Йодля, ставка в Растенбурге являла собой нечто среднее между монастырем и концентрационным лагерем, хотя «Вольфшанце» находился не на захваченной территории, а в сорока километрах от советской границы.

Образ жизни Гитлера позволял Борману постоянно держать в поле зрения все его ближайшее окружение. Первое правило гласило: никаких дел до девяти часов утра. Курьерский самолет из Берлина со сведениями обо всех событиях дня предыдущего, новыми документами и газетами прилетал в десять часов. Гитлер никогда не просыпался раньше десяти – обычно он вставал намного позже. После завтрака совершал пятнадцатиминутную прогулку в небольшой сосновой рощице в компании с Борманом, изредка – в обществе [309] кого-нибудь из адъютантов. Благодаря этой привычке фюрера Мартин мог обсудить с ним некоторые дела в полуофициальной обстановке. Совещания по военным вопросам начинались обычно после двенадцати часов. Поскольку генералы не терпели присутствия Бормана, у него появлялась возможность заняться собственными делами. Затем он вновь присоединялся к Гитлеру во время ленча и сидел за столом по диагонали от него, вслед за Кейтелем. Встав из-за стола, фюрер вызывал к себе Бормана. Рейхсляйтер НСДАП предлагал вниманию диктатора отобранную почту, документы, затребованные им данные и подготовленные по его заданию приказы, декреты и т. д. Эта работа никогда не занимала более тридцати минут, что свидетельствовало об отличной предварительной подготовке документации, об умении Бормана кратко и точно изложить суть дела.

Следующие два часа обычно были отмечены в календаре личного камердинера Гитлера, гауптштурмфюрера СС (что соответствует званию армейского капитана) Линге, как «личное время». То есть до обеда фюрер отдыхал от дел, чаще всего – спал. После обеда (в восемь часов вечера) он вновь звал к себе Бормана и беседовал с ним до полуночи. Совещания и консультации с нацистскими бонзами обычно тоже проводились в этот отрезок времени. Затем следовал вечерний чай, после чего Гитлер произносил свои ночные монологи в присутствии приближенных, в числе которых, естественно, был и рейхсляйтер НСДАП. После трех часов ночи Гитлер обычно отпускал приглашенных, а Борман уточнял, какие из решений фюрера, принятых за прошедший день, следует немедленно оформить в виде декретов, приказов и инструкций. В четыре часа ночи Гитлер удалялся в спальню. Борман же вновь усаживался за рабочий стол, просматривал записи прошедшего дня и делал необходимые пометки. Он вообще никогда не спал более шести [310] часов в сутки. Только необыкновенное здоровье помогало ему много лет подряд выдерживать столь напряженный ритм без пребывания на свежем воздухе, без дневного света, а физическим упражнениям он посвящал – лишь эпизодически – не более одного часа в день. Режим добровольного заточения изредка прерывался поездками в Берлин, Мюнхен или Оберзальцберг (в связи с исполнением обязанностей шефа партийной канцелярии) и в тех случаях, когда Гитлер проводил некоторое время в Бергхофе. Нога Бормана лишь дважды ступала на восточные земли, когда фюрер выезжал в ставку, расположенную на Украине. Причем во время одной из этих поездок он поддался не характерному для него любопытству и даже решился выйти за колючую проволоку, чтобы осмотреть окрестности.

Сведения о России Борман черпал из рассказов тех, кто ее почти не видел. Любой солдат, оказавшийся в начале зимы 1941 года недалеко от Москвы, узнал эту страну в тысячу раз лучше. Сведения о русских Борман получал прежде всего из монологов фюрера: славяне – ленивые, склонные к анархии, нецивилизованные варвары, неспособные на великие достижения; они дики и сумасбродны, и потому служащим германской полиции придется постоянно держать руку на кобуре. Борман никогда не видел воочию, как поднимаются в атаку, как умирают на поле боя, как страдают раненые, какие пытки переносят пленные. Для него все эти люди оставались абстрактными фигурами. Его реальностью были фантазии Гитлера о будущем этой страны: немцы – владельцы обширных плодородных земель; немецкие города с величественными зданиями, соединенные между собой скоростными автострадами; прекрасные пригородные виллы – рай для сотен миллионов немцев; а русские где-то далеко, в глуши – разгромленные, обездоленные, покоренные, безропотно и непрерывно работающие. [311]

Коллеги по партии, не верившие в скорую победу, были в глазах Бормана пораженцами. К таковым он относил, например, Геббельса, в конце 1941 года предложившего (и представившего по этому поводу доклад на двадцати девяти страницах!) пообещать восточным народам освобождение от большевизма и призвать их к сотрудничеству в борьбе за свободное светлое будущее.

Не лучше был Розенберг, выступивший с идеей присвоить особый статус украинцам и прибалтийским народам, что означало создать культурные центры, открыть университеты, обеспечить приличные жилищные условия, дать право на владение землей и даже создать собственные военизированные формирования для борьбы против коммунистов. Слабоумные генералы предлагали возобновить – после десятилетий атеизма! – религиозные службы в надежде, что проповеди против дьявола Сталина сделают верующих людей их союзниками. Борман внимательно следил за тем, чтобы подобные документы не попадали на стол Гитлера, и использовал их для натравливания конкурентов друг на друга: Гиммлер ненавидел священнослужителей; военные не желали доверять оружие сочувствовавшим представителям местного населения; а чтобы не оставить камня на камне от идеи предоставления особого статуса украинцам, достаточно было позвонить Герингу и гауляйтеру Коху, о котором Гитлер был очень высокого мнения. [312]

За первенство среди равных

Завершить расправу над рейхсляйтером Розенбергом не составило для Мартина особого труда. Он даже позволил себе насладиться долгой местью, неспешно добивая обессиленного конкурента, с иезуитской изощренностью выискивая и поражая его самые чувствительные места. Розенберг, основатель и проповедник путаной философии культуры, не приобрел последователей и оставался в одиночестве. Гитлер, прочитав лишь начало книги Розенберга «Мифы двадцатого века», отложил ее в сторону и отметил, что она не соответствует официальной позиции партии и что само ее название может ввести в заблуждение.

Внутри партии насмехались над речами рейхсляйтера по идеологии и не стеснялись дремать на его выступлениях. В отличие от своих давних соратников, которые не только заработали громкую славу, но и добились определенной реальной власти, Розенберг не добрался до кормушки. Титул рейхсляйтера остался за ним с тех давних времен, когда еще существовал отдел иностранных дел НСДАП. На международную политику третьего рейха он уже не оказывал ни малейшего влияния. Фюрер поручил ему надзор за идеологическим образованием членов партии, но эффективность работы этого ведомства была меньше количества документов, которые оно выпускало. [313]

В начале 1940 года Розенберг получил-таки от Гитлера пост «уполномоченного по защите национал-социалистской идеологии», однако вряд ли кто-либо в партии серьезно отнесся к этому известию, поскольку полномочия рейхсляйтера не производили достаточного впечатления. Всего через три недели после начала русской кампании Гитлер – по наущению Бормана – назначил своего теоретика, который не брал на себя смелость принимать практические решения и был далек от реальности, рейхсминистром оккупированных восточных (советских) земель. Причина первая: Розенберг был родом из Прибалтики. Причина вторая: это назначение могло послужить компенсацией за обещанное, но не предоставленное Розенбергу место рейхсминистра иностранных дел. С помощью этих аргументов Борману удалось склонить фюрера к принятию столь странного решения. На самом же деле Мартин преследовал свои цели.

Перед нападением на Советский Союз Гитлера долго терзали сомнения, и Борман убеждал фюрера прислушаться к зову Провидения, которое неизменно указывало ему путь в критических обстоятельствах, восхвалял его интуицию и умение свести воедино все факторы и верно оценить значение всех мельчайших деталей. Гитлер был падок на лесть, и Мартин умело этим пользовался. В высших кругах СС полагали, что предложенная Борманом политика балансирования на грани войны (в ожидании «знака») свидетельствовала не только о вторжении рейхсляйтера НСДАП в область милитаристской политики, но и – основной двигавший им мотив! – о его желании стать наместником в гигантской восточной империи. Не подлежало сомнению: тот, кто получит этот пост после окончательной победы над Советами, окажется вице-королем и наследником трона фюрера. [314]

Еще в апреле 1941 года в высших кругах ломали голову над проблемой: как на новых просторах – по мере захвата советских территорий – налаживать управление и экономику. СС и вермахт стремились заполучить в свое распоряжение широкую полосу вдоль линии фронта под предлогом поддержания там достаточно спокойной обстановки. Борман же хотел, чтобы лучший кусок пирога достался партии. Он небезосновательно полагал: вермахт и СС станут угрожающе влиятельными, если не учредить «гражданское правление, ставящее во главу угла достижение политических целей немецкого народа». Если первые два ведомства предлагали решить вопрос на совещании с фюрером, то Борман настаивал на другом: каждый составляет свой проект и передает его Гитлеру для тщательного изучения (конечно, в последнем случае Мартин обеспечивал себе явное преимущество, ибо имел возможность повлиять на фюрера, с которым его соперники не могли общаться ежедневно){43}.

Истинная причина решения Бормана, остановившего свой выбор именно на Розенберге, состояла в том, что он предпочитал видеть на посту министра восточных территорий «не интеллигента, а чокнутого». К тому же глава партийной канцелярии не сомневался, что будет держать новое ведомство Розенберга [315] под своим контролем. Для этого следовало дать в помощь далекому от реальности теоретику нескольких энергичных практиков. Этих людей назначил собственным приказом Гитлер, о чем и сообщил на совещании в «Вольфшанце» в присутствии Ламмерса, Розенберга, Геринга и Кейтеля. Как обычно, записи на совещаниях, затрагивавших государственные тайны, вел Мартин Борман, и ему оставалось просто присовокупить к протоколу собрания заранее заготовленный список членов НСДАП, которых он счел способными установить жесткий режим на Востоке.

С самого начала Розенберг фактически оказался не у дел, поскольку право выбирать методы и конкретные меры по тем или иным направлениям деятельности нового министерства получили его подчиненные, назначенные самим фюрером. Северный регион, объединивший Прибалтийские республики, переходил в ведение гауляйтера Шлезвиг-Гольштейна Генриха Лозе – человека, по мнению Розенберга, «обладавшего врожденной интеллигентностью, но чрезмерно упрямого в делах тривиальных». Борман же отмечал в нем бескомпромиссность и безжалостность к врагу. Розенберг с явной неохотой согласился на назначение комиссаром Украины гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха. Борман был в дружеских отношениях с Кохом и хотел поставить этого верного человека на важный пост в новом министерстве. Геринг, возглавлявший в военные годы министерство экономики, поддержал предложение рейхсляйтера НСДАП, ибо не сомневался, что Кох сможет выжать богатые территории, как лимон. По мнению же Розенберга, Кох оставался мелким буржуа и хвастуном, а список его добродетелей исчерпывался умением выслуживаться перед Борманом.

Борман с удовлетворением наблюдал за тем, [316] сколько проблем возникало у нового министра в отношениях с наместниками. Геринг, министр по осуществлению четырехлетнего плана, требовал поставок невообразимого количества продуктов и сырья. Фриц Заукель призывал удовлетворить потребности третьего рейха в рабочей силе с Востока и увеличить поток депортируемых в Германию рабов. Пока Гиммлер не принял окончательного решения, какие земли следовало полностью очистить от славян, чтобы переселить туда германских колонистов, войска СС повсюду планомерно истребляли местное население. Наконец, был еще и вермахт, который следовало обеспечить аэродромами и линиями коммуникаций.

Кох исправно докладывал Борману об ошибках начальника, а Мартин, естественно, скрывал от Розенберга имя доносчика. Адъютант Розенберга, прикомандированный к ставке Гитлера для обеспечения своевременной и четкой взаимосвязи, был отослан Борманом обратно под тем предлогом, что «адъютант в основном слоняется без дела»{44}.

Один из наиболее чувствительных ударов Борман нанес Розенбергу, когда затронул область, которую тот считал своей вотчиной. Речь идет об отношении к христианству, в качестве альтернативы которому Розенберг [317] предложил свои «Мифы». Но в конце концов Борман собственным циркуляром закрепил за собой исключительное право на определение политики в отношении христианства. Христианам такой оборот событий грозил огнем и мечом: рейхсляйтер НСДАП повел борьбу против них чрезвычайно жестко и радикально, – ни о чем подобном Розенберг даже не задумывался.

Единственное преимущество Розенберга состояло в том, что его недалекий соперник не мог противопоставить идеям иудаизма и христианства новую концепцию. Чтобы еще раз доказать свое превосходство в этом отношении, он решил написать продолжение «Мифов». По-видимому, Розенберг проговорился о своих замыслах, ибо Гейдрих вскоре оповестил о них Бормана (на письме стояли сразу три грифа: «секретно – строго конфиденциально – лично») и посоветовал показать эту книгу фюреру еще до ее поступления в продажу. Книга не вышла даже в печать: подвластного Борману института цензоров оказалось достаточно, чтобы вновь одолеть противника.

Тем не менее Розенбергу было доверено основать «Академию» идеологии национал-социализма. Он уже фактически укомплектовал штат университетских профессоров, которым надлежало после войны вести соответствующие исследования и доказывать превосходство нацизма. Для будущих «исследований» предстояло собрать огромное количество материала о традициях и культуре остального мира. Район поисков – все занятое третьим рейхом пространство от Северного мыса до Салоников и от побережья Атлантического океана до Уральских гор, до которых, как было принято считать, скоро докатится вал германского наступления. На территории Германии поиски велись в архивах и библиотеках закрытых к тому времени монастырей; в оккупированных [318] странах – в синагогах, святилищах масонских лож, музеях и академических институтах. Все вызвавшие интерес материалы, в число которых входили и произведения искусства, подлежали конфискации.

Однако и тут Розенбергу вставляли палки в колеса. Если среди подобранных материалов попадались книги идеологических противников, то их конфисковывало гестапо. Причем Гейдрих обещал: если после войны эти книги потребуются для научного изучения в стенах академии идеологии, то гестапо выдаст их Розенбергу.

Борман не испытывал желания портить отношения с СС из-за такой мелочи. Он отписал Розенбергу, что фюрер приказал оставить все рукописи и произведения искусства из монастырей в распоряжении гауляйтеров. После победы будет достаточно времени, чтобы обстоятельно изучить архивы и прочие материалы. Для обеспечения сохранности библиотечные фонды следовало собрать в специальные централизованные хранилища.

Письмо остановило «коллекционеров» Розенберга на Западе, но потом пали Югославия и Греция. Однако Борман запретил посылать туда экспертов, ибо, согласно мнению Гитлера, «в этих регионах нет достойных произведений искусства, которые следовало бы сохранить».

* * *

Рейхсляйтер НСДАП опасался, что кто-нибудь предпримет атаку против него, используя неподконтрольный ему штат личных адъютантов, а он не сумеет вовремя принять контрмеры. Кому, как не Борману, было знать, что Гитлер не станет церемониться с человеком, опороченным в его глазах. С другой стороны, став главой партийной канцелярии, Мартин [319] значительно укрепил свои позиции, и теперь мало у кого могло возникнуть желание вступить с ним в схватку. Угрозу представляли лишь те, кто пользовался таким же доверием у Гитлера и имел личные заслуги перед фюрером. Таковых почти не осталось среди политических лидеров, но в СС... Это ведомство вообще доставляло определенное беспокойство уже тем, что стали возникать трения между его представителями и партийными функционерами. Зная обыкновение Гитлера сеять раздоры между властными структурами, нетрудно было предположить, что однажды ему могла прийти в голову мысль о крупномасштабной чистке: отлучить от власти партийных лидеров и заменить их командирами гиммлеровского СС.

Осторожный политик, Гиммлер определенно не стремился оказаться на слишком опасной вершине, но рядом с ним был Рейнхард Гейдрих. Некогда его выгнали из военно-морского флота за скандальную историю с женщиной. Однако теперь он стал шефом СД (служба безопасности) и офицером СС. Как глава тайной полиции и шеф СД – таким образом, он обладал властью как по линии партийного СС, так и по линии правительства, – обосновавшись в берлинском штабе гестапо на Принц-Альбрехтштрассе, он сконцентрировал в своих руках больше информации о немецких гражданах, чем кто-либо другой, и одновременно руководил карательным ведомством. Внешне «человек с железным сердцем» (так называл Гейдриха фюрер) являл собой образец «нордического типа»: он был высоким голубоглазым блондином.

Политические лидеры не испытывали симпатий к Гейдриху, поскольку опасались, что в архивах СД имеются материалы об их прегрешениях. Стремясь получить именно такие сведения, Борман сумел наладить сотрудничество с Гейдрихом. Он использовал [320] материалы СД об «общественной морали», чтобы выбить из седла того или иного зарвавшегося партийного функционера и – про запас – пополнить свой собственный архив. Амбициозный и внешне непроницаемый, Гейдрих, однако, постоянно наращивал свое могущество. Борман забеспокоился, когда – вскоре после перелета Гесса в Шотландию – распространились слухи, будто Гейдрих предложил свою кандидатуру на ближайший к фюреру пост. В сентябре 1941 года Борману предоставился удобный случай перевести стрелку и направить локомотив потенциального противника на запасный путь.

Карл Герман Франк, который происходил из судетских немцев и ненавидел чехов, служивший государственным секретарем при пражском рейхспротекторе Константине фон Нейрате, направил Гитлеру в «Вольфшанце» доклад: он жаловался на неоправданную мягкость своего начальника в отношении актов саботажа на пражских предприятиях военной промышленности. 22 сентября 1941 года в ставку фюрера был вызван Гиммлер, а на следующий день туда же прибыл фон Нейрат. В присутствии Геббельса и Бормана фон Нейрату было объявлено, что он не оправдал доверия и что, хотя его не увольняют, Богемия и Моравия отныне переходят в ведение специального уполномоченного. На новую должность Борман предложил назначить Гейдриха, кандидатуру которого Гиммлер поддержал, поскольку даже ему этот удачливый и хваткий молодец казался зловещей фигурой. Обоим стало без него спокойнее.

В календаре Бормана, где он регистрировал всех важных посетителей фюрера, имя Гейдриха последний раз отмечено октябрем 1941 года. Впрочем, его еще однажды вызывали в «Вольфшанце», о чем он сообщил Вальтеру Шелленбергу – своему бывшему помощнику, [321] который унаследовал его пост. Причиной вызова послужил интерес, проявленный Гитлером к состоянию экономики в протекторате. Гейдриха заставили долго ждать у входа в бункер. Наконец, появился фюрер в сопровождении Бормана, но успел лишь с неудовольствием посмотреть на визитера – Мартин сразу увлек его прочь. На следующий день Борман сухо проинформировал Гейдриха о том, что фюрер уже принял решение, и необходимость в его участии в обсуждении отпала. Рейхсляйтер НСДАП держался официально, но подчеркнуто ледяная холодность была очевидной.

* * *

В борьбе за власть внутри партии важное значение имел исход тяжбы Бормана с влиятельным гауляйтером Йозефом Вагнером. Осенью 1941 года рейхсляйтер НСДАП нанес противнику решающий удар: гестапо предоставило рейхсляйтеру НСДАП надежное средство против непокорного возмутителя спокойствия. Дело было в следующем. Дочь Вагнера Герда влюбилась в Клауса Вейля, служившего в личной гвардии фюрера (охрана СС). Когда молодые люди решили пожениться, родители Герды выступили против этого брака. Во-первых, ее избранник пользовался не лучшей репутацией. Во-вторых, он отрекся от церкви, что чрезвычайно возмутило фрау Вагнер. В письме дочери она запретила ей выходить замуж за Вейля и предупредила, что перестанет считать Герду своей дочерью, если та ослушается. Это «пропитанное ядом» письмо (так охарактеризовал его Борман) было перехвачено гестапо и, проделав путь наверх, попало на стол шефа гестапо группенфюрера СС{45} Генриха Мюллера, который вызвал Клауса [322] Вейля в Берлин и допросил его, намекая на якобы имевшиеся подозрения об измене Йозефа Вагнера, прикрывавшего «грязные замыслы» золотым партийным значком и эмблемой гауляйтера. Оказалось, добросовестный гауляйтер совершил достаточно проступков, которые заставили бы нахмуриться любого гражданина.

Список этих прегрешений, естественно, тоже лег в сейф Бормана. Тем временем Йозеф Вагнер легкомысленно игнорировал сгустившиеся над его головой тучи. Впрочем, от него все тщательно скрывали. Гитлер планировал выплеснуть свою ярость в драматической сцене расправы и навсегда покончить с непослушанием среди гауляйтеров. Рейхсляйтер НСДАП был доволен: в последние годы Вагнер не только не осуществлял антихристианские меры в своем округе, но и критиковал политику Бормана в беседах с другими гауляйтерами.

Вечером 8 ноября 1941 года вся партийная элита собралась в мюнхенском пивном зале «Левенбрау», где Гитлер выступил с речью в честь очередной годовщины путча 1923 года (в пивной «Бюргербрау» еще не закончились ремонтные работы). От традиционных проклятий в адрес союзников фюрер перешел к оппозиции внутри Германии: «Мы должны помнить о всех врагах, независимо от того, в каком лагере они находятся. Вы знаете мой метод. Я готов дать испытательный срок. Но когда приходит время, я действую с быстротой и неотвратимостью молнии, и тогда не спасет ни одно укрытие, даже религия». Эти фразы послужили предисловием к событиям следующего дня, и Борман с особым удовольствием слушал слова, истинный смысл которых был известен пока ему одному и которые предвещали его триумф в грядущей драме.

На следующий день рейхсляйтеры и гауляйтеры собрались в «Фюрербрау» на Кениглишеплац. Гитлер [323] появился в сопровождении Бормана. И тут произошло то, что гауляйтер Валь назвал «четко спланированной атакой на Вагнера». Борман вслух зачитал злополучное письмо, написанное фрау Вагнер своей дочери. Затем на сцену вышел Гитлер и коротко заявил, что не потерпит в партии подобной религиозной одержимости. Он попросил Вагнера немедленно покинуть зал и само здание. Оскорбленный чиновник твердо заявил, что готов аргументированно опровергнуть все обвинения, чем привел фюрера в еще большую ярость. Фюрер повторил свой приказ, но более требовательно и жестко, и добавил, что уже вычеркнул Вагнера из списка лидеров партии. Кроме Бормана и Гиммлера, всех охватила оторопь и шок... никто не посмел вступиться за несчастного коллегу. Борман же с превеликим удовольствием записал в дневнике: «Фюрер изгнал Вагнера; заместитель гауляйтера Пауль Гислер стал гауляйтером Южной Вестфалии».

Торжества еще не закончились, а верховный судья партии Вальтер Бух уже получил указание возбудить дело против Йозефа Вагнера. Обвинение гласило, что подсудимый остался приверженцем католической церкви даже после того, как епископы выступили против нацистской партии. Хуже того, Вагнер отправил своих детей учиться не в центр гитлеровской молодежи, а в школу при монастыре в Бреслау. Письмо его жены лишний раз доказало, что он не сумел утвердить национал-социалистское мировоззрение даже в собственной семье. Было известно также, что фрау Вагнер опустилась на колени перед папой римским во время приема в Ватикане.

Однако в свою защиту Вагнер приводил цитаты из доктрины «позитивного христианства», которая входила в изначальную программу партии и с тех пор не была отменена и не подвергалась ревизии. Он ничего не знал ни о письме, ни о поступке жены в Ватикане. [324]

Ни судья-председатель, ни шесть членов суда (все – гауляйтеры) не сочли импульсивное решение Гитлера справедливым и в феврале 1942 года отменили его. В письме Борману Гиммлер возмущенно заявил, что был поражен таким вердиктом. Так или иначе, фюрер не утвердил решение суда своей подписью. Бух считал, что причина тому – происки «крысы» (так он называл своего зятя).

Попутно шеф партийной канцелярии получил возможность расправиться с еще одним личным врагом. В ходе процесса Вагнер проговорился о критических замечаниях высших руководителей партии, высказанных в Бергхофе во время совещания, посвященного перелету Гесса. Кружок недовольных собрал вокруг себя бывший начальник штаба СА Франц Пфаффер фон Саломон, которому вплоть до августа 1930 года подчинялся и Борман, возглавлявший в ту пору «кассу взаимопомощи». После увольнения с должности начальника СА Пфаффер получил пост руководителя партийного отдела «за порядок в культуре» – не более, чем почетное звание для человека, который слишком много знал и потому не мог быть просто выброшен на обочину. Впоследствии в этой роли он оказался в подчинении заместителя фюрера и, следовательно, его начальника штаба. Став объектом постоянного давления со стороны Бормана, в октябре 1934 года Пфаффер фон Саломон ушел в отставку. Однако он продолжал поддерживать связи с представителями «старой гвардии», в том числе с Гессом. После перелета Гесса в Англию Борман включил бывшего шефа СА в список тех, кого следовало арестовать.

После выхода на свободу Пфаффер в письмах старым товарищам по оружию критиковал политику Гитлера и протестовал против творившегося беззакония. [325] Некоторые из этих писем попали на стол Бормана. 10 декабря 1941 года рейхсляйтер НСДАП записал в дневнике: «От имени фюрера я известил бывшего начальника штаба СА Франца Пфаффера (ранее уже подвергавшегося аресту в связи с делом Р. Гесса) об исключении из рядов НСДАП и предупредил, что продолжение подобной переписки приведет к повторному аресту»{46}.