Текст книги "Искатель. 2011. Выпуск № 12"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

Соавторы: Геннадий Александровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Встретила Берковича Мария, и ему показалось, что посмотрела она на него с укором.

– Я приготовлю кофе, – сказала она, проведя старшего инспектора к двери в одну из комнат, где, по-видимому, был кабинет мужа. – Вам крепкий и без сахара.

Это был не вопрос, а утверждение, и Беркович смутился, вообразив, что от него, видимо, все еще пахнет спиртным, Мария уловила запах и поняла: без крепкого кофе старшему инспектору не обойтись. Что она о нем думает?

– Да, спасибо, – пробормотал Беркович и вошел в комнату, оказавшуюся не кабинетом, а спальней. Вайншток сидел на широкой супружеской кровати, смяв покрывало и разложив вокруг раскрытые журналы с английскими, как заметил Беркович, текстами и несколько исписанных и изрисованных графиками листов бумаги. Сесть можно было или на постель, или на низкий табурет.

– Минуту, старший инспектор, – пробормотал Вайншток, перебирая бумаги. – Вы сядьте, я сейчас найду одну свою работу, точнее не работу, а резюме доклада, в свое время я показывал Натану, и теперь хочу…

Голос его постепенно затихал, пока не стал слышен вовсе. Беркович опустился на табурет, почувствовав, что слишком тяжел для этого предмета мебели, рассчитанного на ребенка, а не на взрослого. Детей у Вайнштоков не было. Для чего они (Мария, скорее всего) поставили непрочный табурет в своей спальне?

– Вот, – с удовлетворением произнес Вайншток, сложил найденный листок вчетверо и небрежно сунул в карман рубашки. Сгреб журналы и остальные листы в кучу и поднялся.

– Маша, – сказал он, – все положит на место. Дома я отвечаю за увеличение энтропии, а Маша – за уменьшение. И потому нам удается поддерживать величину энтропии на вполне приемлемом для замкнутых систем уровне. Во всяком случае, тепловая смерть, я имею в виду развод, нам не грозит.

Беркович не без труда поднялся на ноги, подумав, что не имело смысла садиться. Разве что для совершения физических упражнений – скорее всего, тоже для поддержания уровня энтропии в системе. Что такое энтропия, Беркович знал и, наверно, немало удивил бы Вайнштока, если бы сейчас отбарабанил определение, которое почему-то запомнил, когда зимой смотрел по каналу «Дискавери» передачу о законах термодинамики.

– Пойдемте в кухню. – Вайншток открыл перед Берковичем дверь и пропустил его вперед. Старший инспектор сделал шаг в коридор и только тогда подумал, что Григорий не случайно принял его в спальне, а не в кабинете или гостиной. Мария не случайно оставила его на время с мужем. Перед приездом Берковича они о чем-то сговорились и теперь поступали с ним, как считали нужным, а он, зная Истину, ничего не понимал в происходившем.

Если бы еще знать, что такое Истина…

Кофе оказался замечательный – крепкий, горький, вкусный, лучше не бывает. Мысли об Истине воспарили из сознания в высшие сферы, где им и было предназначено место. Попросив, получив и осушив вторую чашку (Григорий – заметил Беркович – ограничился маленькой чашечкой, куда вбухал две ложки сахара), старший инспектор почувствовал себя наконец в нужной форме и подумал, что рецепт приготовления этого бодрящего и прочищающего мозги напитка нужно будет непременно узнать у Марии и сообщить Наташе. На всякий случай.

– Рик, – ровным голосом сообщил Вайншток, будто отвечая на незаданный вопрос, – позвонил мне сразу после того, как посадил вас в такси.

– Вы знакомы? – удивился Беркович.

– Встречались несколько раз на ежегодных конференциях Израильского физического общества. Сандлер посчитал своим долгом сообщить мне о том, что полиция почему-то заинтересовалась никому не нужными физическими теориями. К чему, мол, это?

– Вот негодник… – пробормотал Беркович.

– Он не давал вам обет молчания. Ему самому стало интересно – сопоставить, что к чему.

– И вы сказали?

– Я сказал, что сначала поговорю с вами.

– Говорите, – кивнул Беркович.

– Должна была быть еще одна кукла. Между… как Лея их назвала… между Мариной и Кимом.

– Шестая запертая комната?

Вайншток внимательно посмотрел на Берковича.

– Да, – сказал он.

– Где же недостающая кукла? – спросил Беркович.

– Да бог знает, – с досадой произнес Вайншток. – Будь у меня ваши возможности…

Беркович молча ждал продолжения. Не дождавшись вопроса, который, по мнению Вайнштока, должен был задать старший инспектор, физик сказал:

– Пятого апреля. Если я правильно интерпретировал график. Знай я заранее, то спросил бы… Пришлось самому вспоминать – что у них происходило в те дни. И вот о чем вспомнил. В начале апреля у Леи сломалось кресло, стоявшее перед компьютером в ее комнате. Перестало поворачиваться. Если бы кресло было новым, Натан, может, занялся бы починкой, но креслу было почти столько лет, сколько Лее, кожа порвалась в нескольких местах, Рина давно говорила, что надо купить дочке новое кресло, но денег не было, а Лея к креслу привыкла, залезала с ногами… В общем, они выбросили кресло и в тот же день купили новое. Оно сейчас и стоит.

– Вы полагаете… – догадался Беркович.

– Сейчас не проверишь, – пожал плечами Вайншток. – Модель могла возникнуть внутри кресла, это статистический процесс, подчиняется принципу неопределенности, так что… Извините, я непонятно выражаюсь?

– Непонятно, – буркнул Беркович. – Вы знаете, откуда брались куклы? Кто все это делал?

– Вас интересует – кто?

– Тот, кто устраивал эти представления, убил человека, – напомнил Беркович.

Вайншток поднял на Берковича усталый, ничего не выражавший взгляд, долго смотрел, шевелил губами. Наконец повторил:

– Убил человека… Наверно, можно и так считать.

– Кто? – повторил Беркович. – Вы это знаете. Или считаете, что вам это известно.

– Если бы я нашел вторую модель… Послушайте, у полиции большие возможности. В тот день Рина с Натаном снесли старое кресло вниз и оставили у мусорного ящика. На следующее утро, Натан это говорил, кресла около ящика не было. Кто-то из жильцов дома его забрал. Полиция могла бы осмотреть квартиры. Уверен – нашли бы.

– Могу представить, – усмехнулся Беркович, – как я прошу судебное решение осмотреть… сколько в доме квартир? Двадцать четыре? Да, осмотреть двадцать четыре квартиры с целью обнаружения старого кожаного кресла, внутри которого каким-то образом оказалась каменная кукла.

– Я понимаю… Можно иначе. Не осматривать. Просто спрашивать: кто взял старое кресло? Правда, могут и не сказать. Или не отдать – ведь кресло придется сломать, модель внутри.

– Вы не ответили на вопрос: кто это сделал? Вы знаете. Или считаете, что знаете.

– Не тот вопрос… – пробормотал Вайншток. – Кто – не тот вопрос. Вопрос: как?

– Как? – спросил Беркович.

– Но сначала надо спросить: почему?

– Послушайте, – Беркович понимал, что должен говорить спокойно, не раздражаться, не показывать нетерпения, иначе Вайншток замкнется, он и так обдумывает каждое слово, чтобы, не дай Бог, не сказать лишнего.

– Послушайте, – повторил Беркович, – если я спрошу «почему?», вы, наконец, ответите или придумаете еще один вопрос, например, где?

– Знаете, – печально проговорил Вайншток, – чего я больше всего не люблю в детективных романах? В том числе классических. Даже у Кристи или Карра. Финальную сцену: сыщик и подозреваемые.

Беркович тоже не любил, когда перед финалом действие останавливалось, Пуаро или доктор Фелл становились в позу и начинали долго и подробно излагать ход своих мыслей.

– Я всегда пропускал лекции, – сказал Вайншток. – В институте пропускал, потому что заранее читал учебник и решал задачи, мне было скучно слушать уже понятное, и меня пару раз чуть не исключили за пропуски.

– Я готов послушать лекцию. – Беркович уселся удобнее, положил ногу на ногу, показывая, что намерен просидеть долго, может, даже до утра, если хозяева его не прогонят. А если прогонят – он уйдет, у него нет полномочий проводить в этой квартире больше времени, чем того требуют приличия.

Вайншток потянулся к сушилке, снял две чистые чашки, а грязные – со стола – поставил в раковину. Ему пришлось встать, чтобы принести закипевший чайник. Не спрашивая, налил Берковичу кофе – крепкий, ароматный, – пододвинул сахарницу, блюдце с дольками лимона, подумал, спросил:

– Что-нибудь перекусить? Маша нам быстро что-нибудь…

– Потом, – отказался Беркович. – Сначала лекция. Сеанс магии с последующим разоблачением.

– Разоблачением?

– Убийцы, – пояснил Беркович.

– Вообще-то, – вяло проговорил Вайншток, – в хорошем детективе сыщик делает выводы сам, а не…

Он замолчал и долго смотрел Берковичу в глаза. Не мигал. Думал. Что-то для себя решал? Беркович ждал. Вайншток опустил наконец взгляд и сказал:

– Это я убил Натана.

– Вас, – напомнил Беркович, – в тот день не было в стране.

– Конечно, – горько проговорил Вайншток, – создал себе алиби.

Беркович молчал.

– Черт возьми! – вскричал Вайншток и ударил кулаком по столу с такой силой, что подпрыгнуло блюдце. Стоявшая на нем чашечка опрокинулась, кофе разлился, темная лужица была похожа на ущербную злобную луну с одним глазом и кривым ртом. – Я не мог знать, что так получится! Я понятия не имел, какой окажется следующая модель! Мне и в голову не могло прийти, что… Да, я подозревал, что в тот день… Но не мог знать точно – меня смущало плато между первым и вторым явлениями. Думаете, я мечтал создать себе алиби? Какого черта! Дата конференции была объявлена в октябре, я послал тезисы доклада, мне отвели время! В тот день у меня был разговор с Лисовским – это физик из российского ИТЭФа – о принципах квантовой запутанности. Вселенная – самая сложная из известных нам квантовых систем, и возможности запутывания в ней почти бесконечно велики, особенно если учесть… простите, старший инспектор… Вечером позвонила Маша и сказала… Кажется, со мной случился обморок. Слава богу, никто не видел – я был у себя в номере, переодевался перед вечерним заседанием. Сразу сказал себе: это из-за меня. Я – убийца.

Все-таки он играл. В партере сидел только один зритель, правда, очень внимательный, и для него Вайншток разыгрывал если не представление, то сцену из детективного романа, где убийца посыпает голову пеплом и смотрит в глаза сыщику преданным взглядом.

– Гриша, – мягко произнес Беркович, положив ладонь на холодную руку Вайнштока, напрягшуюся под его пальцами, – я хочу, наконец, послушать лекцию. Вы утверждаете, что Натан погиб по вашей вине. Я хочу понять, насколько эта вина велика. Как квалифицировать смерть Альтермана. Несчастный случай? Попытка покушения? Если второе, нужен мотив. Если первое – нужно объяснение. Я не физик, а из того, что мне рассказал Рик, далеко не все понял. Давайте с самого начала, хорошо? И, если позволите, я включу диктофон.

Он положил телефон на середину стола.

– Хотите, я начну, если вам трудно? Примерно так. В этой истории есть два взаимовлияющих фактора: квантовая физика и человеческая психология. И неизвестно, что важнее.

– Известно, – тихо произнес Вайншток и убрал руку из-под ладони Берковича. – Оба важнее. Помните… Или нет, наверно, не помните – был у философов-марксистов важнейший вопрос – что первично: материя или дух. Физика или психология. На самом деле нет вопроса – дух и материя равноправны. И будь иначе, Натан был бы сейчас жив…

* * *

– Он очень любил Лею. Позволял дочке быть собой, если вы понимаете, что я хочу сказать. Рина время от времени пыталась насадить в семье дисциплину, ей было трудно с дочерью, которая уже лет в пять сама решала, что ей надеть в детский сад и ходить ли босиком по холодному полу. Она – в отличие от большинства детей – не терпела повторений. Девочки собирали коллекцию Барби, и у Леи была Барби – одна-единственная. Кукол было много, все разные. Зимой она сама сложила их в коробку и выставила на балкон. Вы видели, я знаю, Маша рассказывала. Хочу сказать, что у Леи с Натаном были особые отношения. Он потакал ее капризам, но держал в строгости.

Извините, старший инспектор, что перескакиваю с пятого на десятое. Хочу, чтобы рассказ был последовательным, как ряд натуральных чисел, но нервы… не получается. Вы потом склеите запись, переставите эпизоды, выстроите логическую последовательность.

Когда Натан потерял работу, Рине пришлось вкалывать сразу на двух: кассиршей в супермаркете, и еще социальная служба подкидывала подработку – помогать старикам, ну, знаете, в магазин пойти за продуктами, приготовить что-ни-будь, квартиру прибрать… Натан пытался устроиться, но… Вроде бы не такой уж большой возраст – сорок девять ему в этом году, но в хайтеке и молодым трудно устроиться, а под пятьдесят… Впал в депрессию, Рина паниковала, Лея стала неуправляемой, грубила, переходный возраст… Надо было что-то предпринимать, невозможно жить на антидепрессантах, а Натан глотал их пачками, и ему становилось только хуже. Перестал по утрам вставать с постели: зачем, мол, если все равно делать нечего? Его даже охранником не брали из-за сильной близорукости, не могли доверить оружие. Не взяли даже дворником, он пытался устроиться… Точнее, взяли, но после первого рабочего дня выгнали – он не смог… Привык к одному стилю жизни, а тут… Дело не в том, что ему было стыдно махать метлой, хотя и это тоже, наверно. Он подметал, а думал о другом. И половина мусора оставалась на дороге. В общем, дворника из него тоже не получилось.

Иногда, правда, Натану удавалось подработать по-черному: репетиторством. Но педагог из него был никудышный: не хватало терпения объяснять по три, пять, десять раз – начинал нервничать, кричать… Этот источник заработка тоже иссяк, в конце концов.

Я подхожу к сути, старший инспектор. Пожалуйста, не торопите, я сам собьюсь. Я тогда работал в Технионе над проблемой квантового запутывания, очень современная тема, ею немногие занимались, во всем мире человек пятьдесят, и всех я знал, со всеми переписывался. На эффекте запутывания волновых функций построена идея квантовых компьютеров, а это уже не только физическая, но техническая задача – квантовые компьютеры отличаются от нынешних, как человек от обезьяны. Даже сильнее, совершенно другое качество. Ну, скажем, как человек отличается от таракана…

Когда мы встречались с Альтерманами… Женщины, понятно, беседовали о своем, а мы с Натаном, в основном, о физике. Собственные интересы у него отошли на второй план – он жил тем, что было важно жене и дочке. С Леей у него были особые отношения, у отцов с дочерьми часто бывает… Извините, я повторяюсь. Вот незадача! Ум у меня рациональный, человек я не очень чувствующий. Но дело, видите ли, в том, что физика тут неотделима от психологии, и вы ничего не поймете, если я вам расскажу сначала историю физического эксперимента, а потом историю отношения отца и дочери. Или наоборот. Все переплетено. Именно так: запутано, как квантовые функции, вы правильно поняли, старший инспектор.

В сентябре я делал доклад на конференции… На другой, конечно. О первых мгновениях жизни Вселенной. Доклад был, в общем, традиционный – в рамках общепринятой инфляционной модели я пытался определить характеристики волновой функции Вселенной в момент Большого взрыва. Неимоверно сложная проблема, я сумел сформулировать только общие соображения, но и они были раскритикованы. Однако я не о том – помню, как стоял у доски, а студент из Китая… Эти китайские студенты умеют спорить, для них нет авторитетов, и упираются они до конца, даже если не правы… Да, так он разбирал мои, как он утверждал, ошибки и произнес фразу, которая меня зацепила. «Физические теории, – сказал он, – эволюционируют точно так же, как живые существа. Сильная теория выживает, слабая погибает, лучшие признаки хорошей, правильной теории закрепляются и передаются по наследству следующей теории, и внутри всего этого находятся гены физических теорий – аксиоматические предположения и уже закрепленные ранее видовые признаки». А я в тот момент думал о квантовом запутывании в первые мгновения после Большого взрыва. Так все и соединилось у меня в мыслях. Я думал об этом, когда возвращался домой. И когда на следующий день мы с Машей приехали к Альтерманам. Женщины ушли готовить салаты, а мы с Натаном – и Лея с нами – сидели в гостиной, и я рассказывал о конференции.

В те дни Лее исполнилось одиннадцать, и у нее начался сложный период в жизни. Не очень представляю, что происходит с девочками в этом возрасте. Честно говоря, не очень представляю, что происходит с мальчиками тоже. Со мной, к примеру, ничего не происходило, я, во всяком случае, не помню – жил себе и жил, книги читал, в футбол играл. А Лея бунтовала. Матери грубила, по дому не помогала, хотя раньше охотно мыла с Риной посуду, в магазин бегала. Кукол собрала в коробку и выбросила. Да, куклы сыграли в этой истории главную роль. Точнее, одна кукла, которой у Леи никогда не было. Не купили. Любимый папа не купил, когда ей было лет пять. Странная психология у детей и странная память. А может, странным является наше взрослое понимание детского восприятия мира? Когда все исчезает из реального пространства-времени, остается только один предмет во Вселенной, и ничего больше не нужно. А тебе говорят: нет, милая, эту куклу мы не купим, а купим ту. Почему? Почему не эту? Другая – из другой вселенной, в моем мире ее не существует. Не понимаю, что значит – та кукла на пятьдесят шекелей дешевле, а денег у нас сейчас нет? В моей Вселенной живет эта кукла, а другая не живет, что тут непонятного, и при чем тут пятьдесят шекелей, которые можно взять в любом банкомате, и даже не пятьдесят, а сто и двести. Лея видела, как папа брал и даже разрешал ей нажимать на кнопки.

Что-то в таком роде, наверно. Куклу Лее в тот день купили – не ту, что она хотела, а другую. Первая была слишком дорогой, нельзя ребенка поощрять, она начнет выбирать все более дорогие вещи, потом никаких денег не напасешься.

Это Натан так сказал. Не Лее, а мне. В тот день, когда мы сидели в гостиной, я рассказывал о квантовой эволюции, а Лея вдруг вспомнила о кукле, которую не купил любимый папа. Натан забыл давнюю историю, а Лея, оказывается, помнила. И сказала Натану – при мне, что его больше всего обидело. Мол, вы, взрослые, живете с детьми в параллельных мирах. На первый взгляд все одно и то же, а на самом деле почти ничего общего, потому что важно не то, что происходит снаружи, а то, что скрыто внутри. Разве дело было в кукле? Нет, в твоем и мамином отношении – в том, что вы не доверили дочери такую важную вещь, как выбор.

Говорила Лея не так, как я сейчас пересказываю. По-детски. Но смысл мы поняли. Однозначно.

Натан хотел ответить, но Лея ушла к себе, и мы остались вдвоем. Я пытался перевести разговор на другую тему, вернуться к рассказу о конференции, а Натан уже не мог, он был не то чтобы шокирован неожиданным демаршем Леи, что-то и у него сидело в подсознании, связанное с куклой, которую он не купил дочери шесть лет назад.

«Гриша, – сказал он, – дело было, конечно, не в деньгах, пятьдесят шекелей для нас с Риной не были тогда критической суммой. Сейчас вспоминаю… я посмотрел на куклу… красивая, сильно отличалась от Барби, пухленькая, лицо доброе… У многих кукол злые лица, не знаю, почему их такими делают. Или мне только кажется, что злые, а дети смотрят по-своему? На ярлыке у куклы было написано имя: Полина. Доброе лицо, но злые глаза. Она смотрела на меня и говорила: „Не покупай, из-за меня у твоей дочери будут неприятности, ты этого хочешь?“ В тот момент сошлись, видимо, две психологические модели поведения, два упрямства. Полина требовала, чтобы я ее не покупал, а Лея… Я купил другую куклу, и Лея даже не захотела взять ее в руки. Кто тогда победил? Система воспитания? Я? Или кукла с ее взглядом? Шесть лет прошло, а вот надо же… Оказывается, Лея помнит».

И мы перевели разговор на физику, Натан попросил объяснить, что такое запутывание волновых функций.

* * *

– И что же такое – запутывание волновых функций? – спросил Беркович, потому что Вайншток замолчал и прислушался: из коридора доносились странные звуки: что-то громко шуршало и каждые пять-шесть секунд постукивало, будто одной деревяшкой колотили о другую.

– Маша за уборку принялась, – объяснил Вайншток. – Так она выражает свое недовольство. Мной, страной, миром, Вселенной…

– Вселенной? – поднял брови Беркович.

– Женщины, – усмехнулся Вайншток, – обычно недовольны именно Вселенной. Хорошо бы уметь летать. Хорошо бы читать мысли у этих двух, что сидят в кухне. Хорошо бы научить швабру мыть пол, а курица чтобы сама себя запекала. Что этому мешает? Только законы мироздания.

– Так что же такое запутывание волновых функций? – вернул Беркович разговор с прежнее русло.

– Вам это действительно интересно? – удивился Вайншток. – Я думал, вас больше интересуют мотив и способ.

– Не тяните время, Григорий, – устало произнес Беркович, давая понять, что откроет рот не раньше, чем узнает всю правду о волновых функциях, не имевших к делу о запертых комнатах ни малейшего отношения.

– Ну… – протянул Вайншток, проведя ладонью по лбу. – Запутывание, да… Послушайте, старший инспектор, я не знаю, в каком объеме… В полицейских академиях не учат квантовую физику и физику вообще?

– Вам интересно, каков базовый уровень моих знаний? – спросил Беркович, усмехнувшись. – В школе у меня по физике была тройка, но школу я окончил в России в начале девяностых. Что такое тамошняя тройка в нашем израильском пересчете? Скажем, семьдесят баллов. Мало? Но я много читал. Было время – когда еще не определился с будущим и работал то на стройке, то охранником в супермаркете, – я читал взахлеб все, что попадалось под руку, в том числе научно-популярные книжки. И по физике, квантовой, в частности – Хокинг, Пенроуз, японец со странной фамилией Каку. О перепутывании, как вы говорите, волновых функций в тех книгах ничего не было, но о самих функциях – довольно много. Я знаю, что любая элементарная частица описывается какой-то функцией, а состояние частицы – уравнением. Уравнение Шредингера, да? Если две частицы взаимодействуют, то у них общая функция, верно?

– Память у вас неплохая, – пробормотал Вайншток, прислушиваясь. Шум в коридоре стих, но стало слышно шебуршание, будто кто-то водил тряпкой по кухонной двери. Может, Мария стояла с той стороны, делала вид, что занимается уборкой, а сама пыталась услышать, о чем говорят мужчины? Беркович сложил руки на груди, и Вайншток продолжил:

– Несколько элементарных частиц в результате взаимодействия могут образовать квантовую систему. У такой системы своя волновая функция, и ее можно рассматривать как уникальный квантовый объект. Волновые функции частиц, которые эту систему составляют, перепутываются друг с другом – они же входят в единое уравнение, понимаете? В системе состояние каждой частицы зависит от состояния всех остальных. Самый простой пример – два электрона. В результате взаимодействия они составили единую систему, так? И у этой системы спин… вы знаете, что такое спин?

– Что-то связанное с вращением? Частица вращается, как волчок, и направление оси определенное…

Вайншток поморщился, будто проглотил кислую дольку лимона.

– Примерно. В общем, если у системы двух электронов спин равен нулю, а у одного из электронов спин равен половинке, то у другого электрона спин должен быть…

Вайншток сделал паузу.

– Минус половинке, – сказал Беркович. – Чтобы вместе был нуль. Да?

– Конечно. И если умелый экспериментатор сумеет закрутить один из электронов так, чтобы спин его стал равен минус половинке, то немедленно изменится спин другого электрона, ведь общий спин должен быть равен нулю! Это понятно?

– Понятно, – буркнул Беркович.

– Вот! – произнес Вайншток с удовлетворением. – Это и есть квантовое запутывание. Если меняется состояние одной из частиц, немедленно меняются состояния всех остальных. По тому, как изменится поведение первого электрона, я могу судить о поведении второго, не проводя над ним никаких измерений. Понятно?

– Понятно, – Беркович прислушался. В гостиной зазвонил телефон, и стали слышны быстрые шаги – Мария отошла наконец от двери.

– Когда две частицы находятся близко друг от друга, то все понятно, – назидательно сказал Вайншток. – А если второй электрон отодвинуть от первого на расстояние метра? Километра? Отправить в другую галактику?

– Ну… Если два электрона составляли систему, то они системой и останутся, куда бы вы второй электрон не отодвинули. Я правильно рассуждаю?

– Правильно. Если вы измените спин одного электрона, то немедленно изменится на противоположный спин второго, который в это время может быть в туманности Андромеды! Представляете?

– Это называется эффект Эйнштейна-Подольского-Розена, – заявил Беркович, приведя Вайнштока в состояние изумления. – Или сокращенно ЭПР-парадокс.

– Откуда вы…

– Ну, Григорий… – Беркович не стал разыгрывать из себя всезнайку, но о разговоре с Сандлером умолчал. – Об этом рассказывал и по телевизору. В программе новостей! В самом конце, правда. Наука всегда в конце, перед спортом, поэтому я обычно досматриваю новости до конца, а жена только до уголовной хроники. Показывали каких-то китайцев, которые связали вместе фотоны на расстоянии, кажется, сотни метров.

– Шестнадцати километров, – поправил Вайншток, – и не какие-то китайцы, а группа из Китайского научно-технического университета и университета Цинхуа. Эксперимент потом повторили в нескольких лабораториях, полностью подтвердив результат.

– Какое отношение запутывание волновых функций имеет к смерти Альтермана? Меня это интересует, а не квантовая физика!

– Я о том и говорю… Чтобы продолжить, нужно вернуться к моменту, когда произошел Большой взрыв и Вселенная представляла собой материальную горошину размером… я не могу назвать число… много меньше атома, много меньше любой элементарной частицы, много меньше вообще всего, что можно вообразить.

– Неужели смерть Альтермана была предопределена в момент Большого взрыва? – усмехнулся Беркович. – Не слишком ли…

– Послушайте! – воскликнул Вайншток. – Не иронизируйте, пожалуйста! Я хочу представить дело так, чтобы вы сами увидели связь.

– Давайте отделим мухи от котлет, – примирительно сказал Беркович. – Отношения Леи с Натаном – это одно. Рождение Вселенной в Большом взрыве…

– Не получится, – покачал головой Вайншток. – Квантовое запутывание касается и мух в котлетах. Отделить невозможно.

– Простите, – Беркович остановил запись на диктофоне и спрятал телефон в карман. – Запомните, на чем мы остановились, и продолжим разговор завтра, хорошо? Это не к спеху – Вселенная возникла четырнадцать миллиардов лет назад, один день ничего в ее судьбе не изменит.

– Как скажете, – Вайншток не сдвинулся с места. Он даже не поднялся, чтобы проводить старшего инспектора к двери. Только протянул над столом руку, которую Беркович не заметил.

В коридоре никого не было. В гостиной тоже… то есть Беркович сначала не заметил и, только услышав тихий вздох, увидел Марию, сидевшую на низком табурете в углу между диваном и большим фикусом в горшке около окна. У ног Марии притулился пылесос, провод змеей тащился по полу к выключателю. Женщина сложила ладони между колен, глаза ее, похоже, были закрыты, или Берковичу так только показалось? Она услышала шаги и подняла голову. Глаза у Марии были заплаканными.

– Извините, – сказал Беркович, – я ухожу.

– Совсем? – быстро произнесла она.

Совсем? Нет, конечно.

– Да, – сказал Беркович. – Надеюсь, мне больше не придется тревожить ни вас, ни вашего мужа.

Мария, как и Григорий, не сделала попытки подняться.

– Всего вам хорошего, – искренне пожелал Беркович и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Показалось ему, или в гостиной что-то со звоном упало на пол и разбилось?

* * *

– Задача такая, – сказал Беркович Кашенилю, – пятого апреля… да, почти три месяца назад… Альтерманы выбросили на мусорку старое компьютерное кресло. Кожаное кресло с гнутыми пластиковыми ручками, они есть в любом каталоге по цене шекелей двести. Кожа протерлась… в общем, выбросили. И кто-то это кресло взял себе. Во всяком случае, через несколько часов кресла около мусорки не было…

– Несколько часов… – повторил Кашениль. Он знал, что со старшим инспектором можно поспорить, а свое мнение высказать – непременно и не наказуемо. – Месяц назад я купил новую стиральную машину, а старую – на мусорку. Так ее там не было уже через четверть часа, представляете?

– Представляю, – сухо сказал Беркович, и Кашениль, поняв, что перегнул палку, быстро продолжил: – Кресло нужно найти? Если его так быстро забрали, то почти сто процентов кто-то из соседей. Насколько помню, там три четырехэтажных дома вокруг. Пройти по квартирам? А если кресло найдется, попросить одолжить его на время? Суток хватит?

Чем был хорош Кашениль – задание понимал с полуслова. Не всегда – далеко не всегда! – представлял смысл того, что предстояло сделать, но последовательность действий интуитивно просчитывал и редко ошибался.

– Хватит, надеюсь, – улыбнулся Беркович. – Возьмите с собой Гиршона и Хавари, я их предупрежу.

– Начать немедленно?

Кашениль намекал на то, что наступил вечер, за ночь кресло, если оно вообще у кого-то в квартире, никуда не денется, а для того чтобы беспокоить добропорядочных тельавивцев, нужны серьезные основания. Более серьезные, чем желание следователя, пусть даже в должности старшего инспектора.

– Немедленно, – сказал Беркович. Можно было и утром, но Берковичу оставалось вложить в мозаику только одно звено, и тогда он сам расскажет уверенному в себе Вайнштоку, как все было на самом деле. Психология и физика. Психологию Беркович понял. Физику он не поймет никогда, но есть вещи, связанные с физикой косвенно, главные вещи, на самом деле, и не нужно знать секреты запутанных квантовых систем, чтобы до главных вещей докопаться.

Домой Беркович вернулся в девятом часу, застав жену и сына в гостиной, где они смотрели по одному из российских каналов недетский фильм «Дальше – тишина». Арик сидел на коленях у Наташи и не отрывал взгляд от экрана. Наташа улыбнулась, сын скорчил рожицу, не видно было, чтобы они очень скучали по папочке. Беркович так и сказал, но не был услышан за громкими голосами двух великих актеров, давно ушедших из жизни.

Он прошел на кухню, сделал себе салат из помидоров и огурцов, разогрел в микроволновке оставленную Наташей на столе тарелку с котлетками и спагетти под пряным соусом (как он любил), переоделся в спальне – ему почему-то захотелось пройтись по холодным плиткам пола босиком, и он не стал надевать тапочки. Ужинал, размышляя о том, что станет делать, если затея с поисками кресла не увенчается успехом. Могло быть, что кресло Кашениль обнаружит, но предмета, который Вайншток ожидал в нем найти, не окажется. Могло быть, что соседи, взявшие кресло, нащупали в нем посторонний предмет, достали и выбросили. Могло быть и…