Текст книги "Искатель. 2011. Выпуск № 12"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

Соавторы: Геннадий Александровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Продолжайте, – сказал Беркович минуту спустя, потому что Вайншток замолчал, не закончив фразу, задумчиво вертела в руках пустую чашку и внимательно рассматривал кофейную гущу на ее донышке.

– Я довольно часто бывал у Альтерманов, – казалось, Вайншток мысленно перебирает слова, прежде чем произнести вслух; каждое слово в его речи было отделено от другого маленькой, но различимой на слух паузой. – Когда бывал, то общался с Леей и Натаном – с Риной почти не общался, нам не о чем было разговаривать. А Лея… Очень умный и развитый не по годам ребенок. Когда мы с Натаном беседовали о звездах, квантах, тяготении, расширении Вселенной, темной материи – обо всем понемногу, – Лея внимательно прислушивалась. К чему это я? Она любознательная… если вы понимаете, что я хочу сказать.

Беркович понял, что хотел сказать Вайншток, но спросил не о том.

– Вы говорили и о физических моделях?

– О моделях? – До Вайнштока будто не сразу дошел вопрос, и он удивленно посмотрел на Берковича, сохранявшего на лице невозмутимое выражение. – Наверно, и о моделях говорили тоже. Но я хотел сказать совсем не…

Он опять надолго замолчал, и минуту спустя Беркович решил спросить в лоб, чтобы вывести физика из состояния ступора, в которое тот понемногу погружался – из-за того, видимо, что хотел что-то сказать, не находил нужных слов, боялся, что неправильные слова произведут на старшего инспектора действие, которого Вайншток хотел избежать…

– Выдумаете, что эти модели… куклы… могла сделать Лея?

Вайншток вяло махнул рукой – Беркович ожидал более сильной реакции.

– Старший инспектор, – тихо произнес физик, – вы прекрасно понимаете, что это не так.

– Тогда о чем вы? – нетерпеливо спросил Беркович, бросив взгляд на часы – разговор продолжался уже полчаса, и смысл его оставался пока непонятным.

– Лея умная и впечатлительная девочка, – продолжал Вайншток. – Но склад ума у нее гуманитарный. Она и мои рассказы о физическом мире воспринимала чисто эмоционально, понимаете? Не разумом, а чувствами.

Пауза.

– Извините, – не выдержал Беркович. – Вы просили о встрече, и я подумал, вы можете сообщить что-то о смерти Натана Альтермана.

– Хорошо, – неожиданно твердым голосом сказал Вайншток. – Конкретно. Несколько месяцев назад… Если быть точным, то второго ноября прошлого года, Лея обнаружила у себя в спальне, на покрывале, горку сухого песка. Довольно большую, граммов на триста. Конечно, никто не взвешивал, но… примерно. Был скандал. Рина не поверила Лее, что это не она принесла песок. Натан смел песок в совок и выбросил в мусорное ведро, Он не был большим любителем доискиваться до причин, знаете ли. История с песком на том, надо полагать, закончилась. Или началась, как угодно.

– Вы думаете… – медленно сказал Беркович, надеясь, что Вайншток прервет его умозаключения, чтобы высказать свои. Он не ошибся, физик покачал головой и не дал старшему инспектору договорить:

– Не надо предполагать, что я думаю, – сказал он. – Вижу, вы так и не поняли логики.

Беркович промолчал. Он понял логику, но хотел, чтобы Вайншток произнес вслух слова, которые до сих пор проговаривал мысленно.

– Запертая комната, – сказал Вайншток. – Горка песка появилась в спальне Леи, когда комната была заперта. Я выпытал это у Натана совершенно определенно. Лея была в ванной, взрослые в гостиной смотрели телевизор. Дверь в спальню была закрыта. Перед тем как пойти в ванную, Лея взяла из своего шкафа полотенце и одежду, Рина ей помогала, они были в комнате вдвоем, и если бы на кровати был песок, обе не могли этого не заметить, вы согласны?

Беркович молчал.

– Пока девочка мылась, из ванной был слышен шум воды, в коридор она не выходила, дверь в ее спальню была закрыта. Потом Лея вышла, прошла сначала на балкон, повесила сушить полотенце, а затем вошла в спальню. Через секунду Натан услышал громкий возглас: «Это что такое?» Они с Риной пошли посмотреть и увидели горку. Аккуратная, по словам Натана, горка, сухой белый песок, теплый на ощупь. В отличие от жены, он сохранил здравый рассудок и первым делом проверил окно. Закрыто изнутри комнаты на щеколду. Снаружи ни открыть, ни закрыть невозможно. Дальше вы уже слышали.

– Понятно, – мрачно проговорил Беркович. – Все в этой квартире происходит само по себе. Горка песка. Куклы или, как вы говорите, модели. И наконец, убийство. Никто не мог этого сделать, но это сделано. И вы не сторонник мистики. Не сторонник магии, в частности, магии вуду.

– Вуду? – поднял брови Вайншток. – Вы это серьезно?

– Куклы, – пояснил Беркович. – Куклы и смерть Альтермана.

– Не продолжайте, – хмуро сказал Вайншток. – Большей глупости я не слышал в своей жизни. Вуду, надо же! Вы обнаружили на моделях следы уколов, обрывки кожи, волос, угрожающие надписи?

– Экспертиза еще не закончилась, – уклончиво сказал Беркович.

– Экспертиза не закончилась! – в голосе Вайнштока звучала насмешка. Он был о старшем инспекторе лучшего мнения. Физик презрительно поморщился и смерил Берковича взглядом, в котором ясно читалась оценка умственного состояния визави.

– Вы сказали, – напомнил Беркович, – что если все версии оказываются…

– Да, сказал! Но мистику мы отбросили, верно? Что общего у этих явлений: горка песка, модели, смерть Натана?

– Запертая комната, – сказал Беркович. – По вашему мнению, эти, как вы их называете, модели тоже появились в запертой комнате? Но ведь одну Натан нашел в коридоре, который не мог быть заперт.

– Какая разница? Никто в квартиру не входил, никто не выходил.

– Согласен. Однако в проблеме запертой комнаты решение всегда одно и то же: или комната в момент события не была заперта, или событие произошло не на том месте, куда его поместили потом. И главный вопрос: кому это нужно? Кто-то должен все это сделать. Зачем? Горка песка – нелепость. Кто что и кому хотел этим сказать? Если связать горку песка, кукол и гибель Натана, получается, что песок был первым предупреждением, куклы – подтверждением угрозы, и наконец, кто-то нанес последний удар.

– Буйная у вас фантазия, старший инспектор, – с уважением произнес Вайншток. Уважение, впрочем, было перемешано с долей недоумения и иронии. – К тому же она не приближает к решению проблемы запертых комнат. Не одной, заметьте, а минимум пяти, если считать и горку песка.

– Да, – помрачнел Беркович. – И мне кажется, Григорий, у вас есть объяснение. Вы меня пытаетесь к нему подвести, даже горку песка зачем-то придумали.

– Придумал! – вскинулся Вайншток.

– Я долго с ними разговаривал, и не один раз, – задумчиво говорил Беркович. – И с Риной, и с Леей – в присутствии матери, конечно. И с вашей женой. Никто ни разу ни намеком ни о каком песке…

– Они не придали значения, – с досадой произнес Вайншток. – Или не связали горку песка с моделями. Вы действительно думаете, что про песок я сочинил? Зачем? Смысл?

Беркович пожал плечами.

– Так сами спросите! – все больше распалялся Вайншток. Взмахнув рукой, он едва не смахнул со стола блюдце с пакетиками сахара, успев подхватить на самом краю столешницы. – И у Маши спросите, она вспомнит.

– Может быть, – продолжал Беркович, будто не слыша собеседника, – никто не упомянул о горке песка, потому что они знали, чья это шутка? Вы в тот день не были за границей?

– Нет! – Вайншток уже не сдерживался, полицейский его разозлил, все полицейские – недалекие люди, запертая комната для них не загадка, которую интересно разгадывать, а причина ненужной головной боли.

– Нет! – повторил Вайншток тише, заметив, что в их сторону посматривают посетители. Беркович, казалось, не обращал внимания на волнение физика, разглядывая висевший на стене постер: репродукцию с картины то ли Моне, то ли Ренуара – в импрессионистах старший инспектор не разбирался, как в ботанике, мог спутать ирис с орхидеей, а обычную сосну с ливанским кедром. Разницу в интонациях между двумя произнесенными «нет» Беркович почувствовал сразу. Хорошо. Сейчас Вайншток скажет то, чего говорить не собирался.

– Я не был в тот день за границей, – все еще кипя внутри, сдержанно произнес Вайншток. – Спросите у Маши. Напоминаю дату: второе ноября прошлого года. Никто, кстати, не подумал тогда, что это классическая загадка запертой комнаты. И сейчас не вспомнили, потому что… Женщины! Я ничего не имею против женской логики, старший инспектор, часто именно женская способность соединять несоединимое помогает понять природу какого-нибудь загадочного явления. Знаете, что я скажу: в любой экспериментальной физической лаборатории обязательно должен быть сотрудник-женщина. Не потому, что женщины аккуратны и терпеливы, хотя и это тоже. А потому, что интуитивно они могут в ходе эксперимента создать ситуацию, до которой невозможно додуматься логически и которая поэтому проходит мимо внимания экспериментаторов. Я могу привести немало примеров женской интуиции, ничего общего не имеющей с научной интуицией мужчин. Это интуиции разной природы, старший инспектор. Мужская научная интуиция соединяет неожиданным образом известные факты, результаты расчетов и экспериментальные данные. Женская интуиция другая – кроме тех ингредиентов, что я перечислил, она включает бытовые детали, на которые мужчина не обращает внимания, мелкие психологические элементы, даже погоду или то, как соседка вывешивала белье на балконе. Женская интуиция не ограничена поставленной задачей, и потому, когда женщина говорит: «Послушай, это ведь может быть так» – и вам это кажется нелепым, потому что не лезет ни в какие ворота и ничего не объясняет, – все равно нужно прислушаться к ее словам и попытаться понять то, чего она не поняла сама. Но часто женская интуиция уводит правду с ее пути – именно потому, что учитывает слишком много факторов. Вы меня не слушаете, старший инспектор?

Беркович пожал плечами.

– Вы решили, что я слишком много говорю не по делу? – усмехнулся Вайншток. – Уверяю вас, это не так. Знаете, что сказала Маша, когда мы обсуждали появление горки песка? Сейчас она не помнит, наверно. Она сказала: «Это знак, Гриша. Это им такой знак был». Знаки, зодиаки, мистика… Я сделал вид, что согласился, я всегда так делаю, чтобы не обижать Машу.

Вайншток неожиданно поднялся и направился к стойке, доставая из кармана бумажник. Обернулся на ходу:

– Я заплачу, старший инспектор. Я вас пригласил, так что…

Беркович подождал, пока Вайншток расплатится и вернется за сумкой, висевшей на спинке стула. Сказал, поднявшись:

– Вы меня пригласили, да. Но что-то от меня утаили.

Вайншток забросил сумку на плечо, поднял на Берковича недоуменный взгляд.

– Утаил? – искренне удивился он. – Я рассказал то, о чем вы не знали. Объяснил, что у вас загадка не одной запертой комнаты, а по меньшей мере пяти.

– Вы знаете, кто убил Натана, – спокойно произнес Беркович. – Но этого вы не сказали.

– Я знаю, кто убил Натана, – повторил Вайншток медленно, будто пробуя каждое слово на вкус. Задумался на мгновение. – Пожалуй, – сказал он наконец.

– Назовите имя, – предложил Беркович. – Скрывая от следствия информацию, вы…

Уже начав говорить, он понял, что взял неверный тон. Почти победив, последними словами свел на нет весь разговор. Беркович запнулся на полуслове, увидев окаменевшее лицо Вайнштока.

– Я не скрываю от следствия информацию, – сухо произнес Вайншток. – Видите ли, старший инспектор, загадку одной запертой комнаты бывает невозможно решить, как невозможно решить одно уравнение с несколькими неизвестными. Но в данном случае система уравнений почти полная, а решение единственное.

– И вы его знаете.

Вайншток посторонился, пропуская вошедшую в кафе компанию молодых людей. Беркович потерял с ним визуальный контакт, а секунду спустя понял, что продолжать разговор бессмысленно. Вайншток направился к выходу, не заметив, что оставил собеседника посреди кафе. Спина Вайнштока на мгновение вписалась в дверной проем и исчезла в сумраке наступившего вечера. Догонять его Беркович не собирался. Он понимал, что Вайншток сказал все, что хотел, большего от него не добиться. Действительно ли он знал имя убийцы? Разгадал загадку запертых комнат? Конечно, его можно вызвать в управление, провести допрос под диктофон, поставить вопросы ребром, и он назовет чье-нибудь имя. Рины? Собственной жены? Гольца? Совсем не то хотел сказать этот странный человек, утверждавший, ко всему прочему, что женская интуиция позволяет постичь истину, в то время как мужская от истины уводит. Или наоборот? Беркович внимательно слушал монолог, память у него была хорошей, но смысл речи о роли интуиции он не понял.

* * *

Домой Беркович приехал, когда Наташа читала Арику книгу о приключениях Пиноккио. Книга была на иврите, Пиноккио носил на голове нашлепку, похожую на кипу, а нос его был, как показалось Берковичу, выточен не старым Джепетто, а самой природой – нормальный ашкеназский нос, который суют не в свое дело.

– Ужин на кухне, – сказала Наташа, не прерывая чтения, а сын не вскочил, как обычно при появлении отца, не бросился ему на шею, не спросил: «Что ты мне принес сегодня?» Он был внутри сказки, которую Беркович тоже любил в детстве, но знал ее героя под другим именем. Буратино неожиданно представился старшему инспектору капиталистическим агентом, проникшим в среду советских пионеров, чтобы выведать их тайны, и в том числе – тайну запертой комнаты, золотой ключ от которой достался герою сказки после многочисленных приключений. Что было в той, из далекого детства, запертой комнате? Беркович усмехнулся странному совпадению – в комнате из «Золотого ключика» тоже находились куклы.

Какая-то мысль мелькнула, как глубоководная рыба, поднявшаяся слишком высоко, не достигшая поверхности и нырнувшая обратно, в темноту и тишину интуитивного мира.

Разогревая в микроволновке шницель с гарниром из жареного картофеля с соусом чили, Беркович подумал, что надо взять лист бумаги и записать…

Поставив тарелку на стол и достав из хлебницы пару кусков хлеба, Беркович отыскал в ящике кухонного стола блокнот, куда Наташа записывала рецепты, оторвал чистый лист, в том же ящике нашлась и авторучка. Минуту спустя на листе появился столбик чисел, на который Беркович смотрел как на стихотворение поэта Бродского: понимая, что в тексте заключен глубокий смысл, но не представляя, в чем этот смысл заключается.

2 ноября – горсть песка.

Начало февраля – Марина.

Середина мая – Ким.

4 июня – кукла без имени.

16 июня – Фредди Крюгер, смерть Натана.

Почему Вайншток поместил горку песка в один ряд с куклами? Только потому, что это произошло в запертой комнате? Что говорил физик о системе уравнений? Загадку одной запертой комнаты решить порой невозможно, а пяти сразу… Где-то Беркович читал: если не решается частная задача, попробуйте решить более общую. Обычно она легче поддается решению. А потом, решив общую задачу, вернитесь к частной.

Убийца и человек (люди), подбросивший три куклы, а прежде горку песка – одна и та же личность? Разумно предположить именно так – слишком маловероятно, чтобы это были разные люди. Но как ему удалось… Стоп. Оставим пока вопрос о том, как он (она?) это сделал. Вопрос: зачем? Мотив. Месть? Первые куклы – предупреждение? Последняя – исполнение угрозы? Слишком театрально, мелодраматично и просто глупо. В романе Агаты Кристи это уместно, в жизни, в начале двадцать первого века – смешно. То есть было бы смешно, если бы не закончилось трагически.

И почему пять запертых комнат вернее указывают на убийцу, чем одна?

– Ты поел? – спросила Наташа, войдя в кухню и поцеловав мужа в затылок. – Что у тебя на листке? Даже не прикоснулся к тарелке! Ты не голоден? Заходил куда-то после работы?

– Выпил чашку кофе со свидетелем, – пробормотал Беркович. – В кафе, да.

– Кофе со свидетелем – это круто, – рассмеялась Наташа. – Свидетель вместо сахара?

– Скорее вместо горчицы, – вздохнул Беркович. – Да и не свидетель он на самом деле. В день убийства был за границей. По делу ничего не сказал. Но что-то знает.

Наташа пододвинула к мужу тарелку, вложила в руку вилку.

– И хлеб возьми, – сказала она.

– Арик… – начал Беркович.

– Спит. Он быстро засыпает после сказки, особенно если слышит ее в сто пятидесятый раз. Ты о каком убийстве говоришь? Посоли, если соли мало.

– В самый раз, спасибо. Об убийстве Альтермана, конечно.

– Разве не жена его убила? – удивилась Наташа. – В новостях передавали, что у полиции основная версия: убила жена.

У нее был любовник.

– Да? – Беркович нарезал шницель на кусочки и отправлял их в рот по одному, аккуратно цепляя вилкой. – Может, и имя назвали?

– Нет, – с сожалением сказала Наташа. – Сказали, что в интересах следствия имена не разглашаются.

– Чепуха, – рассердился Беркович. – Надеюсь, не Клугер давал комментарий?

– Нет, от полиции никто не выступал.

– Естественно! Если имена не называют в прессе, должен быть запрет суда. Суд по делу Альтермана не собирался, потому что нет пока ни подозреваемых, ни мотива… ничего. Почти ничего, – поправил себя Беркович. – А о том, что есть, журналисты знать не могли. Что плохо в нашей прессе: когда информация отсутствует, ее высасывают из пальца.

– Этот листок тебе нужен? – Наташа взяла в руки список и пробежала его глазами, прежде чем Беркович успел сказать… Впрочем, он ничего не собирался говорить и бумагу не собирался прятать. Если сам он ничего не понял, то и Наташа не поймет.

– Второе ноября, горка песка, – прочитала Наташа. – Почему три даты точные, а две приблизительные? Кукол было несколько?

– Приблизительные, – пояснил Беркович, – потому что Лея не помнит точно, когда куклы появились в квартире.

Наташа положила список на стол, села напротив мужа и приготовилась слушать. Отправив в рот последний кусочек и не притронувшись к гарниру, Беркович коротко перечислил события, происходившие в семье Альтерманов.

– Жуть какая, – пробормотала Наташа, не прервав мужа ни разу на протяжении довольно длинного рассказа. – Похоже на истории о черной руке, помнишь, в детстве были такие страшилки? «Из стены появилась черная рука…» Я бы перепугалась…

– Не думаю, что это было страшно, – покачал головой Беркович. – Ну, кукла… Лея думала, что кукол приносил отец. Натан, видимо, считал, что это дочка так играет. Рина вообще ничего не знала.

– А песок? – спросила Наташа. – Почему в списке песок?

– Потому что тоже появился неизвестно как и неизвестно откуда.

– Как в тесте Айзенка. Даны пять предметов, какой из них лишний? И всегда оказывается, что лишний совсем не тот, о котором думаешь в первую очередь. Боря, у тебя не написано… Песок был сухой?

– Какая разница… – начал Беркович и осекся. – Сухой, да. Об этом Вайншток упомянул дважды. Ты хочешь сказать…

– Второе ноября. День рождения твоей мамы.

– Первый дождь после весны! – воскликнул Беркович. – С грозой!

– И лил до вечера. Помнишь, какая мокрая была дорога, когда мы ехали в Петах-Тикву?

– А песок сухой! – возбуждение от обнаруженного противоречия улеглось. – Не обязательно тот, кто принес песок к Альтерманам, собрал его тогда же на пляже или на стройке.

– Да, – согласилась Наташа. – Но… Я хочу сказать: не умножай сущностей сверх необходимого.

– Сейчас выясню, – сказал Беркович и, достав мобильник, набрал номер дежурного по управлению. – Добрый вечер, Гиль. Позвони, пожалуйста, в Гидрометслужбу и уточни, какая погода была в Тель-Авиве второго ноября прошлого года. Перезвони мне, хорошо?

– Где сейчас куклы? – спросила Наташа, когда муж положил мобильник на стол.

– У Рона на экспертизе, – рассеянно отозвался Беркович, думая о своем. – Почему ты спрашиваешь?

– Я подумала… – протянула Наташа, – Альтермана убили куклой? И если остальные… Я хочу сказать, если они остались дома, это может быть опасно для Леи и Рины.

– Почему? – удивился Беркович. – Убить этими куклами точно невозможно, разве что шишку на затылке поставить. Уродец, которым убили Альтермана, тяжелее вдвое. Наташа, что за странная мысль пришла тебе в голову?

– Я подумала: вдруг убить хотели на Натана, а Рину? Или девочку?

– Я об этом думал, – покачал головой Беркович. – Чтобы убить человека, есть множество не таких экстравагантных способов.

– А мотив? – продолжала Наташа. – Ты не нашел мотива. Значит, могли хотеть…

Мобильник заерзал по столу и заиграл мелодию из «Волшебной флейты».

Сержант Левин сонным голосом сообщил, что в Гидромете дежурный не сразу сообразил, чего от него хотят, а когда сообразил, не нашел на месте нужного специалиста, пришлось звонить ему домой, а он уже лег спать…

– Так что с погодой? – прервал Беркович обстоятельный доклад. – Так и не выяснил?

– Почему же… – обиженно отозвался Левин. – Погода второго ноября была… вот… дождь с семи до половины десятого, потом низкая облачность без осадков до четырнадцати двадцати, потом дождь с грозой до восемнадцати с четвертью, потом переменная облачность без осадков.

– Спасибо, Гиль, – Беркович обернулся к Наташе. – А песок был сухой. Ну и что? – сам себя спросил Беркович. – Сухой. И какая разница?

– Думаешь – никакой? – спросила Наташа. – Может, это действительно было предупреждение, как сказала Мария? Знак? И тогда имело значение – сухой песок или мокрый. Зря, что ли, Вайншток прочитал тебе лекцию о женской интуиции?

– Наташа, – сказал Беркович. – Пожалуйста… У меня болит голова. Я устал. Пять запертых комнат, чушь какая! Четыре урода, которые так же похожи на кукол, как я на китайского императора! Никакого мотива! Кто-то должен был придумать! Зачем? Если кому-то мешал Альтерман, к чему такие сложности?

– К тому, – рассудительно сказала Наташа, – что у тебя нет ни мотива, ни подозреваемого. А если бы его убили на улице или в подъезде, ты нашел бы сто свидетелей, раскопал бы кучу информации и вычислил бы убийцу. Атак…

– Пошли спать, – вздохнул Беркович. – Утром займусь связями и знакомствами Натана. Кармон все эти дни опрашивал его знакомых. И Рон обещал закончить исследование кукол.

* * *

С утра парило. День обещал быть не просто жарким, а жарким по-тельавивски – на улицу лучше не высовывать носа, сразу станешь мокрым, как утка.

– В среду у нас утренник, – сказала Берковичу воспитательница Ширли, вручив бумагу с объявлением, что утренник начнется в пять вечера, родителям присутствовать обязательно. Будут вручать аттестаты, потом дети покажут представление, и закончится мероприятие фуршетом, причем все блюда приготовят сами дети. С родителями, конечно. «Передайте, пожалуйста, вашей супруге, что у нее в прошлый раз замечательно получились маффины с малиной, пусть она… обязательно с Ариком, чтобы он тоже принимал участие… это для детей такая гордость…»

Беркович с трудом выдерживал словесный напор. Размышлял он не о маффинах, даже не знал, что это такое, а о том, что в детском саду начинаются летние каникулы, и нужно думать, куда пристроить сына на июль и август. Придется, видимо, опять возить Арика к Ирине Давидовне, сын ее любит, но уже в прошлом году цену она выставила заоблачную, и можно представить, как в этом…

Мобильник Наташи был закрыт – по утрам она выключала телефон, на фирме было горячее время, прием товара. А потом позвонить Беркович не успел – забыл обо всем на свете, кроме странного дела, в котором не было ни мотива, ни подозреваемых, ни возможности для живого человека совершить преступление.

Хан вошел, когда старший инспектор дочитывал отчет Кармона. Тот провел большую работу, как это принято писать в официальных бумагах. Не он один, конечно, – с помощником следователя Артуром Кашенилем. В биографии Альтермана не осталось, пожалуй, белых пятен, и Беркович с некоторым недоумением узнал, что вскоре после репатриации Натан участвовал вместе с ультралевыми в акциях протеста против оккупации Израилем палестинских земель. Был задержан полицией, но отпущен, когда дал показания против тех, с кем выходил на демонстрацию. Факт говорил о многом. Например, о том, что Натан, видимо, легко поддавался влиянию – кто-то же надоумил его принять участие в демонстрациях, к которым Альтерман вряд ли чувствовал врожденную предрасположенность. Будучи задержан, поддался влиянию полицейского следователя и рассказал все, что знал об организаторах левого марша. Настучал, в общем. А потом, видимо, испугался, тоже характерная реакция, и больше в левых «тусовках» не участвовал.

Несколько листов Беркович пробежал по диагонали, предполагая вернуться к ним позже, – это были протоколы официальных допросов Рины, Леи (в присутствии Рины), Марии Вайншток, Сергея Гольца, Веред Кошман, Эстер Мизрахи и еще семи соседей семьи Альтерман. Кармон и Кашениль задавали стандартные вопросы, ответы тоже разнообразием не отличались, все это Беркович уже знал и сам.

Хан вошел без стука и, не дожидаясь приглашения, сел на пластиковый стул, придвинув его к столу и повернув экран компьютера так, чтобы оба могли видеть.

Эксперт продиктовал код, Беркович ввел число и вызвал файл с «результатами обследования артефактов №№ 30-1, 30-2 и 30-3 по делу об убийстве Натана Альтермана № 6430а». Написано было много, были здесь и фотографии уродцев в разных ракурсах и разных лучах, в том числе рентгеновских.

– Итак, отпечатки пальцев, – сказал Хан, когда Беркович прокрутил текст до конца. – Их очень мало, и все принадлежат семейству Альтерман: Натану, Леи и Рине. Никто, кроме них, не мог принести эти предметы в квартиру. Если бы существовал некий Икс, он оставил бы молекулярный след – частицу пота, кожи, чего угодно. Если бы отпечатки были стерты, мы обнаружили бы следы этого действия. Если бы Икс был в перчатках, мы обнаружили бы частицы латекса или любого другого материала. И, конечно, обнаружили бы следы магического ритуала, если бы таковой был совершен с помощью этих предметов.

– Когда ты начинаешь говорить официальным языком, – мрачно заметил Беркович, – это означает, что сказать тебе на самом деле нечего.

– Абсолютно нечего, – согласился Хан. – Настолько нечего, что это само по себе становится очень подозрительным, если ты меня понимаешь.

– Не понимаю, – буркнул старший инспектор.

– Любая вещь, – терпеливо произнес эксперт, – грязная по определению. Как ни отмывай, как ни очищай – если, конечно, это делается непрофессионально и в домашних условиях, – следы все равно остаются. Хотя бы несколько «чужих» молекул.

– Да-да, – нетерпеливо сказал Беркович. – Это понятно.

– Если понятно, – пожал плечами Хан, – то чего ты не понимаешь? Одно из двух: или никто, кроме Альтерманов, к куклам не прикасался, или некто приволок в квартиру Альтерманов специальную аппаратуру, с помощью которой уничтожил все свои следы, включая молекулярные метки, прежде чем оставить кукол там, где они были найдены.

– То же самое, – добавил эксперт, – относится к Фредди Крюгеру. С той разницей, что на этой кукле вообще нет никаких следов, кроме крови Натана.

– А твои? – оживился Беркович. – Ты брал куклу, прятал в пакет, потом доставал, чтобы провести экспертизу… Я тоже брал в руки куклы, а потом тот, кто за ними приходил, чтобы отвезти в лабораторию.

– Борис, – осуждающе сказал Хан, – ты меня сегодня поражаешь. Конечно, эти следы исключены из рассмотрения.

– Понятно, – пробормотал Беркович. – Иными словами – полная гарантия…

– Полную гарантию не даст никто, – назидательно произнес эксперт. – Доверительная вероятность обычная, на уровне чуть больше трех сигма, девяносто девять и восемь десятых процентов. Достаточно для предъявления артефактов в суде.

– В суде над кем? – осведомился Беркович.

– Это твоя проблема.

– Разве? Ты утверждаешь, что никто не мог использовать Фредди Крюгера как орудие преступления. Кукла сама оказалась в запертой комнате, убила Альтермана…

– Как в дурном голливудском боевике, – подтвердил Хан. – И не думай, что это мне нравится. Если следов нет, очевидно, преступник сумел их уничтожить. Следовательно, он прекрасно представляет себе возможности современной криминологии и, более того, владеет способом уничтожения даже молекулярных меток.

– Три уродца тоже каменные? Мне показалось, что это засохшая глина.

– Камень. Две куклы – песчаник разной плотности, одна – известняк.

– И Фредди Крюгер? – удивился Беркович.

– Нет, Фредди – гранитный, очень твердый.

– Что тверже – известняк или песчаник?

– Известняк.

– Понятно, – пробормотал Беркович, прокрутив на экране текст экспертного отчета и записав несколько чисел в блокнот. – Вижу… Марина – из песчаника, плотность две целых одна десятая, Ким – известняк, плотность две целых шесть десятых. Фредди Крюгер тяжелее других больше чем вдвое.

– Марина? Ким? – переспросил Рон. – Кто это?

– Неважно, – отмахнулся Беркович. – Потом объясню. Я пока сам не понимаю, в чем тут суть. Не хватает мне женской интуиции. Каменные куклы. Обработанный камень. Кто-то его резал, шлифовал…

– Я об этом думал, – кивнул Хан. – Поручил Рами – он у меня специалист по экспертизе каменных артефактов.

– Рами Коэн? И что? – с интересом спросил старший инспектор.

– Предварительное мнение Рами сказал сразу: обработка довольно грубая, некоторые места похожи на недавний слом – у одной из кукол, той, что без левой ноги, эту ногу, похоже, отломали, причем не очень давно. А другая, что без рук, видимо, так была и сделана. И еще… Рами не может определить возраст кукол. Обычно это довольно легко – по степени обработки, по характеру слома, по виду шлифовки… Местами камень выглядит отшлифованным давно, и Рами не берется указать время, а местами – совсем недавно, может, месяц или два назад. Сломы тоже – есть свежие, есть очень давние. Странно, правда?

Беркович молчал, обдумывая пришедшую в голову мысль. Глупая мысль – не умнее, по крайней мере, чем идея о магии вуду, но все же…

– Я просмотрел кое-какую литературу, – продолжал эксперт. – Похоже, наш случай – единственный в современной криминалистике.

– Это обнадеживает, – пробормотал Беркович.

Хан внимательно посмотрел на приятеля.

– Что-то должно быть, – сказал он после паузы. – Преступник нас переигрывает. Я не знаю, как он это делает. Ты исключаешь Лею и Рину? Их следы есть на всех куклах.

– Кроме Фредди Крюгера.

– Да, – согласился Хан. – На орудии убийства следов нет вообще.

– Лея неплохо знает природоведение, – задумчиво произнес Беркович. – У нее по этому предмету высокие оценки. Но ты знаешь, на каком уровне изучают природу в пятом классе? Рина – типичный гуманитарий. Невозможно предположить, что одна из них… или они вдвоем… придумали и сумели…

– Значит, – заключил Хан, – был кто-то еще. Мощный ум, прекрасный умелец. Ты допрашивал всех, кто общался с Альтерманами, всех, кто бывал у них дома. Кто из этих людей подходит?

– Никто, – буркнул Беркович.

– Муж Марии Вайншток – физик?

– Ну и что? Теоретик. О таких говорят – руки-крюки. По словам Марии, муж даже тройник починить не мог – отвертка из руки выпадала. Я разговаривал с ним. Что-то он знает, о чем-то умалчивает. Наверняка какая-нибудь чепуха, которой он придает повышенное значение. В конце концов, выясню, конечно, что он не хотел сказать при первой встрече. Вайншток на роль подозреваемого не тянет – его в день убийства и в стране не было.