Текст книги "Искатель. 2011. Выпуск № 12"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

Соавторы: Геннадий Александровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Беркович подумал, что относится к куклам как к живым людям, – у каждой был свой характер, к каждой можно было применить психологические методы анализа личности. Последняя кукла – Фредди Крюгер – оказалась очень умелым преступником, точно знавшим, куда ударить, с какой силой и даже под каким углом.

Зачем?

«О чем я?» – подумал Беркович, отодвигая пустую тарелку. Он нашел в холодильнике стаканчик кефира и выпил, прислушиваясь к звукам из гостиной. Два великих старика выяснили свои непростые отношения и мирно разговаривали перед тем, как разойтись по своим комнатам, а точнее – по своим мирам, куда не хотели впускать никого, кроме собственной памяти.

Когда фильм закончился и взревела реклама, Беркович выглянул в гостиную: Арик спал на руках у Наташи, а жена тихо плакала, даже не подумав уменьшить звук или выключить телевизор. Беркович отыскал пульт, лежавший на диване, нажал на кнопку отключения звука и благословил наступившую тишину, которой ему не хватало весь день.

Беркович относился к драме стариков не то чтобы равнодушно, он прекрасно понимал их чувства, сам порой задумывался, каким будет в старости, как-то даже составил в уме список собственных недостатков, от которых непременно нужно избавиться, чтобы не превратиться в сварливое, вредное, всех достающее существо. Одно дело, однако, понимать, и другое – сопереживать понятому. Это у Берковича не получалось, и он только сейчас понял – почему: он всегда искал логику в человеческих поступках, сопереживал тем людям, в чьих действиях логика присутствовала, и не мог сочувствовать тем, чьи поступки были вызваны спонтанностью, как сейчас говорили, или излишней эмоциональностью, как сказали бы раньше.

Он подумал, что, видимо, по этой причине Мария вызывала у него большую симпатию, чем ее муж. Мысль выглядела странной – Григорий был рационален в гораздо большей степени, чем его жена.

«Нет, – подумал Беркович, – в том-то и проблема этого человека, что, рациональный во всем, что касалось его науки, он абсолютно спонтанный в человеческих отношениях, и это надо принять в расчет. Вайншток был искренним, он хорошо и, наверно, правильно рассуждал, но что-то все равно скрыл. Не потому, что хотел, а потому, что в спонтанности своей не подумал, что это может быть важно».

Что?

– Что? – спросила Наташа, вернувшись из детской, куда она отнесла сына. – У тебя такой вид, будто ты сделал открытие.

– Не надо бы тебе смотреть этот фильм с Ариком, – сказал Беркович, игнорируя вопрос. – Сама нервничаешь, а он ничего не понимает и может подумать, что мама плачет оттого, что кто-то ее обидел.

Наташа толкнула мужа в грудь, он не устоял на ногах и опустился на диван, жена села рядом и, угадав его желание, положила голову ему на плечо.

– Арик все понимает, и ты понимал, когда был в его возрасте, а потом перестал понимать. Это нормально. Когда мне было пять лет, я гораздо лучше понимала бабу Лену, чем маму. Мы с бабушкой очень легко находили общий язык, а с мамой ссорились постоянно. Я хочу сказать, что Раневская с Пляттом гораздо полезнее для Арика, чем порция веселых телепузиков.

– Телепузики – абсолютное зло, – согласился Беркович.

– Как прошел день? – осторожно спросила Наташа. В новостях передали, что дело о смерти Альтермана пока не раскрыто, в последнее время у израильских пинкертонов столько провалов, что, похоже, будет еще один, поскольку, как сказал нашему корреспонденту источник, чье имя не подлежит разглашению, у следователей, ведущих это дело, нет ни одного подозреваемого, и ареста преступника не следует ожидать в ближайшие дни, а может, расследование и вовсе зайдет в тупик, если уже не зашло.

– Нормально, – бодро ответил Беркович, но сразу добавил: – Да что я говорю… Была, если ты помнишь, загадка запертой комнаты. А теперь есть загадка пяти запертых комнат, и не исключено, завтра добавится шестая.

Странная ассоциация мелькнула в голове. Кто-то задумал убить человека. Кто-то соображает, как это сделать. Мысль оформляется постепенно. Как это бывает в природе, да и в психологии тоже – от простой мысли к сложной. Если рассмотреть кукол под этим углом зрения… Горсть песка – материал, из которого сделан камень. Потом Марина – подобие человека, но очень недостоверная, ни рук толком, ни ног, голова без шеи. Ким… Кукла без имени… Фредди Крюгер.

Эволюция очевидна, можно даже представить, каким окажется недостающее звено, если Кашенилю удастся его найти. Как в прошлом веке – искали переходное звено от обезьяны к человеку, а нашли…

Что-то в этом есть.

– По телевизору сказали, что у тебя до сих пор нет подозреваемого. Несколько дней об этом деле не говорили ничего, почему сегодня…

Беркович вспомнил девушку-репортера, на вопросы которой он так и не ответил.

– Ах, – сказал он, – им нужен был репортаж в новости, а я…

– А ты, как обычно, отвернулся от камер и сорвал съемку.

– Да.

– Пожалел бы девушку.

Беркович не успел ответить – зазвонил мобильный. Это был простой долгий звонок, не мелодия Моцарта. Значит, по делу.

– Извини, Наташа, – пробормотал Беркович и, высвободившись из объятий жены, вышел на балкончик.

– Борис, – голос Кармона звучал странно: уверенно и спокойно, но чувствовалась и скрытая досада, Беркович легко улавливал интонации, а к голосу сержанта давно привык и понимал не только слова, но стоявший за ними смысл. – Борис, мы нашли кресло.

– Где?

Кармон привык докладывать обстоятельно, не упуская подробностей.

– Мы разделили дома и пошли по квартирам. Представлялись, просили прощения за поздний визит и спрашивали…

– Переходи к результату.

– В нескольких квартирах, номера у меня записаны, конечно, нам не открыли дверь даже после того, как мы представились. Еще в восьми квартирах не захотели говорить, мол, поздно, приходите утром.

– Послушай…

– Да, я перехожу… В квартире восемнадцать, в тридцать шестом доме, он стоит торцом к дому Альтерманов, там живут двое пенсионеров, муж и жена, фамилия Крайзман. Ализа и Меир. По словам Меира, весной он увидел у мусорного ящика приличное кожаное кресло, потертое, но пригодное, как он выразился, к эксплуатации.

Поняв, что сержант все равно договорит приготовленную речь, а если его подгонять, то доклад затянется на неопределенное время, Беркович слушал молча, пытаясь представить старика и его старуху, и их квартиру, где мебели наверняка было кот наплакал, вся или подаренная соседями и родственниками, или подобранная там, где перед праздниками обычно оставляли ненужные вещи.

– Сам втащить кресло на третий этаж Меир не мог и попросил парней, беседовавших у подъезда, ему помочь. Те быстро подняли кресло и поставили в гостиной перед телевизором. Там оно и стоит. С позволения хозяина, я его осмотрел. Хозяйка, правда, была недовольна, но Меир на нее шикнул, и она больше не мешала. В результате прощупывания выяснилось, что внутри обивки ранее находился посторонний предмет.

– Ранее?

– Прощупывалась небольшая каверна, кожа в этом месте подмята. На мой вопрос Меир ответил, что действительно, странная была история, он о ней забыл, но мы напомнили. Посидев в кресле, он почувствовал спиной нечто твердое внутри обивки. Сидеть было не очень удобно, Меир решил: кресло потому и выбросили, что кому-то стало неудобно сидеть, а ремонтировать не стали. Меир в прошлом краснодеревщик, умеет работать с инструментом. Вскрыл кожу – аккуратно, чтобы потом привести в порядок, – и обнаружил в поролоновой прокладке камень величиной сантиметров десять. Как попал камень в обивку, Меир не стал разбираться, никаких идей, по его словам, у него по этому поводу не возникло, он просто выбросил камень в мусорное ведро, заделал отверстие, и с тех пор ничто не мешает ему смотреть телевизор, спина не болит.

– То есть, – разочарованно произнес Беркович, – камня нет, и даже день, когда это произошло…

– Почему же? – голос сержанта наконец достиг той точки удовлетворения, какой Кармон, видимо, и добивался. – Меир привык записывать события в дневник – телефонный справочник-ежедневник, где на каждый день отведены две-три строки, много не напишешь, но главное. Кресло он нашел пятого апреля. В тот день Альтерманы его и выбросили, потому что утром, когда Меир выносил мусор, кресла не было, а в полдень, когда вышел в магазин, кресло уже стояло.

– Пятое апреля, – пробормотал Беркович, вспомнив дату, названную Вайнштоком. – И Меир, – сказал он в микрофон, – конечно, не смог описать форму камня.

– Не смог, – с сожалением констатировал сержант. – Память у него плохая. Но перед тем, как выбросить, он сфотографировал этот предмет. По его словам, он всегда фотографирует что-то необычное с тех пор, как приобрел цифровую мыльницу. Надписи на стенах, птиц…

– То есть фотография камня…

– Я скопировал в свой телефон, чтобы приложить к файлу протокола опроса.

– Ты еще на месте?

– Нет, по дороге в управление. Уже доехали, въезжаем на стоянку.

– Я сейчас буду, через десять минут.

– Через десять минут не успеешь, – сказала из гостиной Наташа. – Выпей хотя бы чаю, ты теперь до утра не вернешься.

– Не думаю, что задержусь до утра. Я быстро. Нужно посмотреть одну фотографию, только и всего.

– А на телефон он не может скинуть? – сердито сказала Наташа.

– Может, – Беркович поцеловал жену и принялся надевать обувь. – Но мне, возможно, придется кое с кем поговорить и нанести кое-кому визит.

– Ночью? – удивилась Наташа. – По ночам ты наносишь визиты, только если надо кого-то задержать. Такая важная фотография? Это фото преступника?

– Пожалуй, – помедлив, ответил Беркович.

Наташа подошла к мужу и прижалась к его груди.

– Боря, – прошептала она, – береги себя, пожалуйста.

– Если бы я знал, от кого, – одними губами произнес Беркович, надеясь, что Наташа не расслышит.

* * *

Назвать этот предмет куклой или моделью было затруднительно. Камень и камень. Обладая богатым воображением, можно было назвать небольшой выступ головой и четыре поменьше – руками и ногами. Пожалуй, действительно нечто среднее между Мариной и Кимом.

Поверхность гладкая, как у гальки, но не настолько, чтобы сказать, что это не игра природы, а результат работы человеческих рук. Впрочем, реально о гладкости камня судить было трудно, фотография оказалась не лучшего качества. Если бы Меир хотя бы догадался сфотографировать камень с разных сторон…

Беркович позвонил Хану, надеясь, что тот еще не лег спать. Обычно он не звонил эксперту домой, тем более поздно вечером, не потому, что не хотел тревожить. Рон с удовольствием «тревожился» в любое время дня и ночи, но дома трубку брала жена, а с ней у Берковича отношения почему-то не сложились, разговаривала она с ним раздраженно, даже когда он звонил днем – полагала, видимо, что «мой дом – моя крепость», рабочие проблемы нужно решать на работе. Она была права, Наташа тоже так считала, но на звонки всегда отвечала предельно вежливо, понимала: что бы она ни думала, как бы ни хотела оградить мужа от служебных дел во внеслужебное время, все равно не получится, и надо с этим смириться.

– Рон? – с обычным раздражением отозвалась Дорит. – Он еще не вернулся.

Продолжать она не стала, а Беркович не стал спрашивать, почему и где задержался Рон. Происшествие? Срочное вскрытие?

Он набрал номер Хана на мобильном.

– Борис! – знакомый голос звучал обрадовано. – Наконец! Жду твоего звонка с восьми, не ухожу домой, терпение лопается. Если есть что показать, тащи, я в лаборатории.

– Не понял, – опешил Беркович. – Ждешь моего звонка? Здесь? Почему?

– Индукция, дорогой Шерлок, – хмыкнул Хан. – Ты отправил группу на поиски некоего предмета. Это было в половине восьмого, когда я собирался домой. Значит, ты предполагал что-то найти. Найдя, отправил бы предмет на экспертизу, верно?

– А если бы не нашел?

– Но ты… не ты, а Кармон с Кашенилем – нашли ведь. Сообщение я увидел, когда начал вторично собираться домой. Полчаса назад. Насколько я понял, нашли не сам предмет, а его фотографию. Неси, чего ждешь?

– Я не жду, – сказал Беркович, входя в лабораторию. – Говорил с тобой по дороге. Глянь-ка на файл, я его только что сбросил на твой адрес.

Щелкнув несколько раз мышью, Хан приблизил изображение и несколько минут молча рассматривал картинку.

– Что тебе сказать? – протянул он. – Обработки чем бы то ни было не вижу. Структура камешка более рыхлая, чем у более поздних. Видишь зародыш головы? Как у Голема в голливудском фильме. А это зародыш руки. Почему он не сфотографировал камень с разных сторон? – задал Хан тот же вопрос, что приходил в голову Берковичу.

– Извини, – сказал старший инспектор, – он не знал, что это пригодится следствию.

– Спасибо, что догадался сфотографировать. Твой вывод?

– Камень появился пятого апреля. В тот день в кресле Альтермана выпал винт из подлокотника, стало неудобно сидеть, что-то давило в спину. Кресло было старым, его давно хотели заменить, и Натан не стал разбираться в причинах поломки. Иначе сам нашел бы куклу. В тот же день они купили другое кресло, а старое вынесли во двор, откуда его и взял сосед. Исправил, что мог, а в спинке обнаружил полость и в ней камень.

– Полость, говоришь? – переспросил Хан. – По форме камня?

– Старик не обратил внимания.

– Вывод? – повторил вопрос эксперт.

– Это вторая кукла в серии. Между Мариной и Кимом. Или даже третья, если первой считать горку песка. Я сомневался, включать ли песок в последовательность. Теперь у нет сомнений – это звенья одной цепи.

Он поморщился, произнеся эту фразу: получилось слишком по-книжному. Звенья одной цепи. Фу. Дурной вкус. Впрочем, по сути верно.

– Посмотрим. – Хан одну за другой вывел на экран изображения всех кукол, включая Фредди Крюгера. – Последовательность очевидна, да. А если и песок считать… Жаль, мы не знаем, каким был его химический состав. Возможно, примесей столько же, сколько в камнях, но сейчас не скажешь. Кстати, в каждом из следующих камней больше примесей. Ничего особенного, обычные примеси, но их становится больше, хотя и незначительно.

– Ты не говорил об этом, – недовольно сказал Беркович.

– Мои ребята получили результат вечером, час назад я отправил отчет на твою почту, ты, вероятно, еще не видел, – невозмутимо отозвался Хан.

– И больше всего примесей…

– У Фредди Крюгера. Этот уродец тоже имеет мало примесей, судя по структуре. Если бы Меир сильно по нему стукнул, камень распался бы на части или вовсе рассыпался бы. Остальные – нет. Вывод?

– Ты и сам его сделал, – буркнул Беркович. – Химическая эволюция.

– И эволюция формы, – кивнул Хан. – Сначала структурная организованность равна нулю. Второй этап: химически более сложная структура, а форма только начинает походить на куклу. Как зародыш в утробе матери. Третья кукла с одной ногой и одной рукой, но сомневаться не приходится, это не просто выступы в камне, это именно рука и нога. И голова, конечно. И так до Фредди Крюгера, который тоже не совершенство, особенно с ножами-конечностями…

– Помнишь, какой была рана на шее Натана?

– Борис, – с легким раздражением сказал Хан. – Мы это обсуждали сто тридцать два раза.

– Ты считал?

– Не иронизируй. Что ты заметил такого, чего не видел раньше и что прошло мимо моего внимания?

– Все мы видели, – с досадой сказал Беркович. – Альтерман лежал на диване и, видимо, спал или дремал, так? Убийца с силой ударил его по шее ногой Фредди Крюгера, нанеся довольно глубокую, но не смертельную, рану, и сломав шейный позвонок, что и привело к смерти. Куклу он уронил, и она скатилась на пол, где ее и нашли.

– Да-да, – нетерпеливо сказал Хан. – И дальше что?

– Удар был нанесен сверху вниз.

– Верно. По шее не полоснули, а ударили, разорвав, а не прорезав кожу.

– А теперь скажи: какой был бы эффект, если бы кукла находилась не в руке убийцы, а упала на Альтермана, скажем, с высоты двух или двух с половиной метров?

– Кто-то влез под потолок… – с иронией начал Хан и осекся, увидев выражение нетерпения на лице Берковича.

– Я просто спрашиваю: если кукла упала на Альтермана…

Хан пожал плечами.

– Если с относительно большой высоты, то результат был бы тот же.

– Двух метров хватит?

– Сейчас… – Хан взял лежавший на столе микрокалькулятор и нажал на несколько кнопок. Увидев результат вычисления, кивнул. – Да, при падении камня массой около полутора килограммов с высоты двух метров…

– Теперь понимаешь? Вспомни еще, что на Крюгере не было отпечатков. И что комната была заперта. И что в тот момент Натан находился в состоянии, промежуточном между сном и бодрствованием, когда мозг работает в своеобразном режиме. В таком состоянии человек может услышать голоса, почувствовать прикосновение руки призрака…

– И что?

– Натан хотел сделать дочери на бат-мицву удивительный подарок. Куклу, какой не было ни у кого и никогда.

– Ты можешь без загадок, Борис? – сердито сказал Хан.

– Извини, – Беркович поднялся и хлопнул друга по плечу. – Сначала я должен поговорить с Вайнштоком, поставить над «i» последние точки. А потом, как Эркюль Пуаро, я соберу всех участников…

– В том числе убийцу?

– В том числе убийцу, – повторил Беркович.

– Вообще-то, – сказал Хан, – первый час ночи. Не очень удобное время для звонка. Вайншток, скорее всего, уже спит.

– Вряд ли, – Беркович пошел к двери и сказал, стоя на пороге. – Во-первых, он сова и часто работает по ночам. Во-вторых, он ждет, нашли ли мы кресло. В-третьих, я не собираюсь ему звонить – я к нему поеду.

* * *

Он припарковал машину на стоянке в соседнем дворе – ближе не нашлось места, – и медленно поднялся по лестнице, обдумывая каждое слово предстоявшего разговора. Прежде чем позвонить в дверь, Беркович прислушался – в гостиной кто-то довольно громко разговаривал. Слов не разобрать, голос был мужским – похоже, говорил Вайншток. Женского голоса – Марии – слышно не было. Или она отвечала тихо, или Вайншток говорил по телефону. Несколько слов Беркович, как ему показалось, все же расслышал: «функционал», а потом «конечно, это…» и «я сам понимаю!». Что понимал Вайншток, Беркович не узнал, потому что голос смолк и в квартире стало тихо.

Только сейчас Беркович понял, что разговор велся по-английски. «Странно, – подумал он, – почему, когда внимательно прислушиваешься, меньше всего обращаешь внимание на язык, на котором говорят, – или понимаешь, или нет, и только потом…» О странностях психологии восприятия Беркович размышлять не стал и надавил на кнопку звонка.

Вайншток был в спортивном костюме, выглядел уставшим, но не было похоже, что Беркович застал его перед отходом ко сну. Не выказав удивления, физик пропустил Берковича в гостиную.

На диван, куда указал Вайншток, Беркович садиться не стал. Почему-то ему хотелось сидеть на твердом, выпрямив спину. Боялся расслабиться? Он сел на стул, повернув его так, чтобы видеть ходившего по гостиной хозяина, и сообщил:

– Кресло нашли.

Вайншток застыл посреди комнаты:

– Ну?

– Там действительно была кук… модель. Номер второй, если не считать горку песка.

Беркович достал телефон, куда перекачал фотографию. Вайншток долго рассматривал изображение, вернул аппарат Берковичу и сказал:

– Жаль, нельзя потрогать. Или можно? Где она сейчас?

– Человек, который взял себе кресло, выбросил модель в тот же день.

– И сфотографировал? – удивился Вайншток. – Зачем?

– Хобби у него, – пояснил Беркович. – На наше счастье. Вы именно это ожидали увидеть?

– Примерно.

Вайншток приволок еще один стул, стоявший с противоположной стороны стола, сел напротив Берковича, достаточно близко, чтобы можно было говорить, не повышая голоса, и достаточно далеко, чтобы не касаться гостя коленями.

– Вы меня арестуете? – спросил физик.

– Нет, – покачал головой Беркович. – Во-первых, могу только задержать на двадцать четыре часа, после чего должен буду предъявить обвинение. И судья будет решать, оставить вас под стражей или выпустить до завершения расследования. Во-вторых, за что вас задерживать?

– Вы прекрасно знаете, – буркнул Вайншток. – За убийство.

– Это признание? – холодно спросил Беркович. – Я включу диктофон.

– Я уже включил, – сказал Вайншток. – С телефоном управляться умею.

Беркович посмотрел на дисплей. Диктофон в телефоне действительно был включен и вел запись.

– Этого я и боялся, – вздохнул Беркович. – Что вы возьмете все на себя, будете мучить свою совесть, окончательно запутаете следствие… Почему, скажите, такие люди, как вы, склонны принимать на себя все грехи мира и искать в себе ответы на вопросы, которые к ним не имеют отношения?

– Не понимаю, о чем вы. Я признаю, что в результате моих непродуманных действий модель убила Натана.

– Вы могли это предотвратить?

– Не знаю. Если бы я был с ним, а не протирал штаны на конференции…

– Вы могли рассчитать место появления модели?

– В пределах гостиной, но не знал, в каком именно месте, потому что не знал точно, где появлялись прежние модели.

– Вам рассказывал Натан.

– Он показывал, где находил модели. Проекцию. А на какой высоте над полом модель возникала, он не мог сказать. Я знал место появления с точностью до двух метров, а время – с точностью до двух часов. Неопределенность экстраполяции…

– То, что удалось найти вторую модель, вам помогло?

– Конечно. Я мог бы рассчитать следующую точку с точностью до минуты, пожалуй.

– И седьмая модель должна возникнуть… – начал Беркович.

– Я не знаю! – воскликнул Вайншток. – Если был бы жив Натан, то время – завтра в восемь часов утра. Но Натана нет, и что и когда будет происходить… Может, нужно эвакуировать весь дом? Или город?

– При чем здесь…

– Старший инспектор, говорю вам: я убийца! Думаете, я шучу? Послушайте, я ничего не мог сделать для Натана, ничего! Своей судьбой он распоряжался сам. Я думал, что это был стихийный процесс, а оказалось, что Натан управлял им сознательно! Он хотел подарить Лее идеальную куклу! Он на этом свихнулся! Он плевал на мои предупреждения! Мы поссорились, и он попросил меня не приходить! Попросил? Нет, вытолкал меня за дверь и сказал, чтобы я больше не переступал порога их квартиры. Он не понимал, что делал. Это эволюционный процесс. В любой эволюции происходят качественные скачки, мутации, следующее звено может оказаться совсем не таким, каким его себе представляешь, экстраполируя из предыдущих. Как возникли птицы? При непрерывной, без скачков, эволюции наземных тварей крыло вряд ли могло появиться, понимаете? Я говорил это Натану! Говорил, что он не знаток ни физики, ни биологии, все понимает поверхностно, о последствиях не думает! А он твердил свое. Повторял то, что я ему рассказывал о квантовой эволюции, но понимал по-своему, у него был искаженный взгляд на вещи! Лея для него была всем, понимаете? Свет в окошке, единственная и неповторимая девочка, он ее боготворил, но держал в строгости, и это противоречие съедало его изнутри. Не думаю, что Рина его понимала. Для Рины Лея – обычная девчонка, хорошая, любимая, но ничего особенного, понимаете, что я хочу сказать? Рина – нормальная женщина, немного приземленная, немного замученная неинтересной работой и бытом, а Натан, вынужденный сидеть дома со своими мыслями и своим уже искаженным отношением к окружающему миру, воспринимал в моих объяснениях внешнее, а остальное… сомнения, неуверенность, понятие об ответственности… для него это был пустой звук.

– Вы думаете, что Фредди Крюгер мог специально…

– Фредди Крюгер? – непонимающе переспросил Вайншток.

– У кук… у моделей были собственные имена, – сказал Беркович. – Последнюю мы назвали Фредди Крюгером. По ассоциации с…

– Понимаю, – пробормотал Вайншток.

– Это и был предсказанный вами качественный скачок в эволюции моделей? – поинтересовался Беркович. – Остро отточенные руки-ноги? Мутация?

– Я убийца, – глядя на свои ладони, сказал Вайншток. – Улик против меня не существует. Ничего у вас нет, кроме моего признания, а оно не доказательство, верно? Мало ли что я могу наговорить в состоянии аффекта?

– Вы не могли рассчитать, что у следующей модели будут такие острые грани. Вы не могли точно рассчитать время и тем более место появления. И уж тем более вы не могли знать, что Натан будет лежать на диване, а модель возникнет над ним и убьет его.

– Не мог, – согласился Вайншток, не отрывая взгляд от собственных ладоней, будто по ним читал книгу своей будущей жизни. – Знаете, старший инспектор, я восхищаюсь вашей логикой. Или интуицией? Как, не зная физики, вы поняли… Но психологию и ее связь с фундаментальными законами природы вы все-таки недооцениваете. Конечно, я не мог рассчитать все с точностью до метра, не мог задать квантовой эволюции то или иное направление. Я – не мог. Я был в этом процессе сторонним наблюдателем. А Натан – наблюдателем активным. Понимаете? Вижу, до вас это еще не дошло.

– Объясните, – спокойно сказал Беркович. – Кое-что я и сам начал понимать. Давайте так. Я расскажу свою версию, а вы меня поправьте, если стану ошибаться.

* * *

«Все смешалось в доме Облонских… Нет, это я так. Вроде эпиграфа. Вот странно: фраза, относящаяся к семье, к людям и их отношениям, прекрасно описывает физику мироздания и дает ключ к разгадке трагедии. Два смысла, и нужно учесть оба, чтобы понять, почему погиб Натан Альтерман. Все смешалось в их доме, когда Натан остался без работы и пролеживал дни на диване, размышляя о том, как безрадостно проходит его жизнь. И все смешалось во Вселенной в первый миг после Большого взрыва, когда рождались элементарные частицы материи.

Натан искал новый смысл своей жизни, и тут появились вы с Марией. Разговоры, которые Натан вел с вами, были не просто разговорами о жизни и квантовой физике. Вы на нем испытывали, понятны ли ваши построения – поймут ли вас, если вы будете выступать в достаточно неподготовленной аудитории. Прежде чем рассказывать о квантовом запутывании студентам, вы приходили к Натану и читали лекцию ему. Он задавал вопросы, и вы корректировали свои выступления.

Через полгода… Не знаю, может, прошло больше времени? Как бы то ни было, Натан начал разбираться в том, о чем почти никто в мире не имеет представления. Ни малейшего, хотя вы уверены в том, что знать это должен каждый, потому что от мыслей, желаний, поступков каждого из нас зависит не только наша жизнь, но в какой-то мере – небольшой, конечно, что такое человек по сравнению с мириадами галактик? – судьба Вселенной.

Я представляю ваши сомнения. В математике я не разбираюсь, но уверен: у вас есть математические доказательства, что на принципах квантового запутывания построен мир. С другой стороны, вы понимаете, что, отстаивая ваши взгляды, можете растерять с трудом завоеванную научную репутацию. В науке, как в искусстве, да как где угодно: завоевать место под солнцем очень трудно, а потерять репутацию можно в два счета, опубликовав единственную статью, о которой будут говорить: „Он занимается не наукой, а фричеством“. Где проходит граница между революционной научной гипотезой и квазинаучным предположением?

Это я к тому, что Натану вы рассказывали больше, чем писали в научных статьях. Вы рассказали Натану о парадоксе Эйнштейна, Подольского и Розена. Что произойдет, если два связанных общей волновой функцией электрона разнести на большое расстояние друг от друга. Перепутанность сохранится, и если изменится направление вращения одной частицы, это мгновенно будет воспринято другой – ее направление вращения тоже изменится, чтобы общее состояние системы осталось неизменным. Закон сохранения, верно? Самый фундаментальный закон физики – закон сохранения!

А если система состояла не из двух электронов, а из десяти, и все их состояния были изначально перепутаны? А если – и на самом деле было так! – в первые мгновения после Большого взрыва перепутаны оказались состояния всех без исключения частиц во Вселенной? За доли секунды Вселенная раздулась из-за инфляции, и частицы унеслись друг от друга, ну и что? Связь между ними сохранилась, перепутанность волновых функций осталась. Электрон, который крутится на орбите вокруг протона где-нибудь в вашей рубашке, связан с другим электроном, который за время жизни Вселенной оказался в галактике на расстоянии трех миллиардов световых лет.

Вы мне сейчас возразите. Электрон в вашей рубашке не тот, что был в начале эволюции Вселенной. Частицы взаимодействуют, одни уничтожаются, возникают другие. Это другой электрон, но перепутанность передается из поколения в поколение частиц, как передается наследственная информация в генетической молекуле.

Что-то есть в этом общее, да? Я не понимал. Куда мне с моими полицейскими мозгами? Сандлер кое-что объяснил, и сравнение с генетикой возникло само, оно и у вас наверняка возникло почти сразу – в отличие от меня, вы не могли этого не заметить.

Смотрите, что получается. Каждая следующая кукла более совершенна, чем предыдущая. Знаете, Гриша, я себя почувствовал в какой-то мере Уотсоном и Криком… сразу обоими… в тот момент, когда они поняли, как устроена молекула ДНК. Сейчас я понимаю ученых, готовых заниматься наукой, даже если не платят зарплату, просто потому, что это безумно интересно! В криминалистике происходит нечто подобное, просто задачи у нас другие, и ощущения отрешения не совсем совпадают…

Но я не о том. Эволюция. Я представил себе Вселенную… то есть не мог, конечно, представить ее такой, какая она на самом деле, я не астрофизик, понятия не имею о многих вещах, о которых знает студент первого курса. Я представил Вселенную, как невероятно огромный ящик, наполненный клубком тончайших нитей, связывающих друг с другом все частицы в любой точке пространства. Если что-то происходит с одной частицей, то, из-за перепутывания квантовых состояний, тут же меняется что-то в состоянии другой частицы, расположенной, возможно, в противоположном конце этого немыслимо огромного ящика.

Не смотрите на меня так, я понимаю, что мои рассуждения примитивны, и вы рассказали бы об этом процессе гораздо лучше и правильнее. Вы будете использовать термины, которых я не знаю, но суть явления останется той же.

Пока я прав, верно? Вы не перебиваете, значит, я, по крайней мере, не говорю чепухи.

Так о чем я? Из-за квантового перепутывания частица или атом в созвездии Лиры связан с атомом в созвездии Скорпиона… Не смотрите на меня таким взглядом, я знаю, что созвездия – просто проекции группы звезд на небесную сферу, это не физические объекты. Видите, я еще кое-что помню из курса физики. Неважно. Хорошо, буду точнее – атом в галактике М 35 связан из-за перепутывания волновых функций с атомом в галактике М 129. Я называю случайные номера, на самом деле это, может, и не галактики, мне без разницы. Просто эти атомы, разделенные миллиардами световых лет, как бы родные братья-близнецы, они вместе родились, и пока жива Вселенная, их судьбы связаны.