Текст книги "Искатель. 2011. Выпуск № 12"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

Соавторы: Геннадий Александровский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– А если будет спать? – спросил Беркович, понимая, что задает риторический вопрос.

Вайншток пожал плечами:

– Мозг работает и во сне. Бессознательная деятельность не прекращается.

– Значит, нет другого выхода, кроме…

Мужчины переглянулись, Мария заплакала. Наташа в ужасе смотрела на мужа.

– Кто это должен решать? – сказал Хан. – Нет времени перекладывать ответственность. Да никто, кроме нас, и не поймет. Осталось два часа.

– Полтора, – поправил Сандлер.

– Может, если ей объяснить… – Наташа в который раз повторяла, как мантру, слова, которые ничего не значили.

– Не поможет. Она не контролирует свое бессознательное.

– Гипноз?

– Где мы возьмем гипнотизера в пять утра? – воскликнул Вайншток. – А если и гипноз не поможет?

– Нельзя просто сидеть и ждать! – голос у Наташи сорвался, и она выбежала из гостиной. Тихо открылась и закрылась дверь в комнату, где спал сын. В семь Арика нужно будить, ему в детский сад… Мысль показалась Берковичу чужой, из другой реальности.

– Ненавижу! – воскликнул Вайншток. – Зачем я занялся этой темой? Зачем рассказывал Натану? Откуда мне было знать, как это преломлялось в мозгу Леи?

– Рина сейчас спокойно спит, – с неожиданной яростью произнесла Мария. – А мы тут… а она… Я, не задумываясь, убила бы эту дрянь! Вы, Боря, меня арестовали бы, я бы призналась, и пусть меня судят!

– Хватит! – крикнул Вайншток. – Прекрати истерику!

– Что-то надо делать!

«Только не это! – думал Беркович. – Почему так получилось? Почему, чтобы все мы спали спокойно, нужно, чтобы умерла девочка? Это неправильно! Законы природы не могут быть так устроены!»

Законам природы все равно, а квантовая перепутанность возникла в Большом взрыве, когда ни жизни на Земле, ни самой Земли, ни Солнца, ни других звезд еще не было.

Эволюция – жестокая штука.

Нет выхода.

– А если, – сказал он, – уничтожить промежуточные результаты эволюции? Уродцев?

– Невозможно, – Хан посмотрел на Берковича с сожалением. – Я уже думал об этом. Куклы – вещественные доказательства. Чтобы их уничтожить, нужно, чтобы дело об убийстве Альтермана было официально закрыто и сдано в архив. После этого я смогу подать заявку прокурору о списании вещдоков. Прокурор подпишет бумагу – обычно на это уходит неделя-другая, – и после этого…

– Сейчас чрезвычайные обстоятельства! Ты можешь взять ответственность на себя!

– И вылететь с работы, если мне не удастся убедить Шрайбера, что я действовал по необходимости?

– А если ты не будешь действовать, то, возможно, потом и с Шрайбером разговаривать будет некому!

– Может нет, может да.

– Рон!

– Борис, – тихо произнес Хан. – Я просто не успею. Сейчас пять часов утра. В управлении только дежурные и охрана. В лаборатории никого, нет срочных анализов.

– Ты должен успеть!

Хан молча встал и пошел к выходу. Никто не произнес ни слова, пока с улицы не послышался гул заведенного мотора.

– Господи, – пробормотала Мария.

– А если это не поможет? – ни к кому конкретно не обращаясь, осведомился Сандлер и спросил: – Борис, у тебя выпить не найдется?

– Сок. Яблочный или грушевый. Извини, спиртного нет, так уж получилось.

– Так уж получилось, – горько повторил Вайншток. – Четверо умных мужиков. Асы. И не можем ничего придумать.

«Мы, – подумал Беркович. – Впрочем, неважно. Какое сейчас имеет значение: кто что придумал, кто кому что нечаянно сказал…»

– Кто поедет со мной к Рине? – спросила Мария.

Вайншток обнял жену за плечи.

– Поедем вдвоем, – сказал он.

– Я с вами, – предупредил Беркович.

– Вы… ты не будешь докладывать начальству? – осведомился Вайншток. – Хоть как-то обезопасить себя. Я имею в виду… на всякий случай.

– В пять утра? Думаешь, мне удастся получить санкцию… на что?

– Порочный круг, – пробормотал Вайншток. – Поехали.

* * *

Квартал начал просыпаться. Солнце еще не поднялось над крышами домов, и на улице было сумрачно: странное состояние природы, которое Беркович не мог определить, – будто погасшие на ночь краски возродились с рассветом и в природе застыло ожидание. Даже люди не передвигались, а возникали из небытия то в одном конце улицы, то в другом. Исчезали, чтобы проявиться где-то еще, – или Беркович воспринимал мир кадрами, отделенными друг от друга неопределимыми временными промежутками?

Машину поставили перед подъездом, проигнорировав красно-белый бордюр. По лестнице поднимались, стараясь не создавать шума, у двери квартиры Альтерманов остановились.

– Что скажем? – спросил Сандлер. – Мы так и не договорились.

– Кто будет говорить? – спросил Вайншток. – Мы не распределили…

– А если Рина не откроет? – спросила Мария. – Когда она крепко спит, ее из пушек не разбудишь.

– Откроет Лея, – сказал Беркович.

– Может испугаться и… – Мария отступила на шаг.

– Да звоните же кто-нибудь! – нервно воскликнул Сандлер.

Беркович нажал на кнопку, и в глубине квартиры заверещал перепуганный павлин.

– Такой вопль и мертвого… – начал Сандлер и замолчал. Кто-то стоял за дверью и смотрел в глазок, видно было, как что-то шевельнулось в стеклышке, мигнуло, исчезло.

Дверь открылась на ширину цепочки. На Берковича смотрела незнакомая женщина лет шестидесяти. На ней был халат цвета морской волны, и она переминалась с ноги на ногу, потому что вышла босиком.

– Кто? – спросила она Берковича, потому что только его могла видеть. – Что случилось? Вы соседи Рины?

– А вы… – растерянно сказал Беркович. – Вы… – он догадался. – Вы мама Рины? Раиса Наумовна? Из России?

– Да, – кивнула женщина.

– Я старший инспектор Беркович, Рина меня знает, у меня… у нас к ней срочное дело.

– В шестом часу утра?

– Служба, – не стал вдаваться в объяснения Беркович. – Мы можем войти?

– У вас есть удостоверение? – подозрительно спросила Раиса Наумовна.

Беркович показал карточку.

– На иврите, – разочарованно произнесла Раиса Наумовна. – Фото ваше, а что написано, я не понимаю.

– Позовите, пожалуйста, Рину, – еле сдерживаясь, сказал Беркович. – Она меня знает, и, я вас уверяю, если бы не чрезвычайные обстоятельства, мы не стали бы ее беспокоить в такой ранний час.

– Мы? – Раиса Наумовна попыталась, не снимая цепочки, разглядеть, кто еще стоит за дверью.

– Пожалуйста, – повторил Беркович. – Разбудите Рину, это очень важно.

– Я не могу разбудить Рину, – с торжеством в голосе заявила Раиса Наумовна. – Ее нет дома.

– То есть как… A Лея?

– И Леи нет, – отрезала Раиса Наумовна.

– Но как же…

Раиса Наумовна наконец снизошла до объяснений:

– Рина с Леей уехали вчера на три дня в циммер [14]14
  Циммеры – гостевые домики для туристов, расположенные в сельской местности (обычно в киббуцах).


[Закрыть].

Мало для нее знакомое слово Раиса Наумовна произнесла так, будто хотела сказать «Нью-Йорк» или «Париж».

– После смерти Натана им нужно прийти в себя, – пояснила Раиса Наумовна, не дожидаясь вопроса. – Риночка купила путевку на три дня, я прилетела как раз перед их отъездом, так что… акклиматизируюсь пока.

– Мы можем войти?

– Зачем? Мне уже объяснили, что даже полиция не имеет права врываться в жилые помещения без санкции суда, так что я не обязана открывать, правда ведь?

В подтверждение своих слов Раиса Наумовна захлопнула дверь. В глазке что-то мелькнуло и исчезло.

– Циммер, – с отвращением произнес Вайншток. – В Израиле тысячи циммеров.

– Звоните, Боря, – сказала Мария. – Если не Рине, то Лее. Кто-то должен услышать.

– Если, – подал голос Сандлер, – они не отключили мобильники на ночь.

Беркович посмотрел на часы: пять сорок три. Меньше полутора часов. Не успеть.

Позвонил он сначала, однако, не Рине, а Хану.

– Я только что вошел, – сказал эксперт. – Пока выяснял отношения с Камилем… Сейчас открываю комнату с вещдоками. Я тебе перезвоню.

У Рины телефон ответил сразу низким женским голосом: «Вы попали в голосовой ящик номера…»

На телефоне Леи играла мелодия известной израильской песни «Кан ноладти [15]15
  «Здесь я родился» (ивр.).


[Закрыть]». Долго играла. Уже должен был включиться автоответчик, но мелодия продолжала звучать, однообразно, как шарманка. «Если не ответит, – подумал Беркович, – придется звонить в компанию мобильной связи, но они могут не дать координат аппарата без санкции Хутиэли, значит, надо будет звонить шефу, а он ничего не поймет со сна, и придется…»

– Нуууу… – с капризным придыханием произнес тонкий голос.

– Лея, – ласково сказал Беркович. Он не слышал себя со стороны и очень боялся, что взял неверный тон, она сейчас отключит связь, повернется на другой бок, и тогда… что можно будет сделать тогда?

– Лея, это Борис, помнишь, я беседовал с тобой в… тот день? И потом тоже. Мы еще кукол нашли в шкафу… помнишь?

Лея долго молчала, Беркович слышал ее дыхание. О чем она думала? Что он сказал не так? Он не смотрел на стоявших рядом Гришу, Марию и Рика, не хотел видеть выражений их лиц, не хотел слышать ничего, кроме голоса Леи.

– Ааа… Помню, – Лея зевнула. – Вы хотите поговорить с мамой? Так рано… Она спит.

– Я хочу поговорить с тобой, Лея.

– Со мной? – В голосе девочки Беркович расслышал не удивление, а что-то другое, в чем не сразу разобрался. Удовольствие? Пожалуй. С ней рано утром захотел говорить такой важный человек, даже разбудил. Ах…

– Скажи, пожалуйста, где вы с мамой сейчас? Как называется место?

– Ааа… – разочарование было слышно очень ясно. Она ожидала другого вопроса? – Замарим, это, кажется, около Акко, мы проезжали вечером, было темно, там крепость у моря. Здесь очень красиво, в окошке…

Лея говорила что-то о пруде, который виден из окна, о речке, по которой можно будет покататься на каяке, если мама позволит. Беркович слушал и не слышал, он пытался вспомнить, где находится киббуц Замарим. До Акко ехать больше двух часов, даже если с сиреной и мигалкой. Не успеть. А если и успеть – то что?

Если Лея далеко от дома, то, может, ничего не произойдет? С другой стороны, что такое сотня километров по сравнению с масштабами Вселенной? Беркович поднял взгляд на Вайнштока, спросил глазами, и тот понял. Пожал плечами, покачал головой, всем видом показал: понятия не имею, никто таких расчетов не делал, никто еще не смог соединить в уравнениях физику с психологией.

В голос девочки вплелся точечками-импульсами второй звонок – кто-то пытался прорваться, наверно, Хан, нужно бы переключиться, узнать… Потом.

– Лея, – сказал Беркович, – я хочу поговорить с тобой о кукле. Ты мечтала о такой, какой ни у одной девочки нет? Ты слышала, как дядя Гриша рассказывал папе…

Лея заплакала. Этого Беркович не ожидал. Хотя… Он напомнил ей об отце. Не нужно было. А какие, черт побери, слова нужно говорить, чтобы спасти мир от ничего не понимающей девочки?

Бесполезно. Безнадежно. Пятьдесят минут до…

– Не плачь, Лея, – пробормотал он, не уверенный, что она его слышит. – Не надо плакать… пожалуйста.

Чья-то рука мягко, но уверенно, отобрала у Берковича аппарат и подала другой. Мария. В ее телефоне бился мужской голос.

– Борис! Я тебе звоню, но у тебя занято!

Рон.

– Позвонил Марии Вайншток, у меня, к счастью, записаны все номера, и я знаю, что она с вами.

Забрав у Берковича телефон, Мария сначала слушала молча, а потом начала тихо говорить, старший инспектор не слышал ни слова, особенно за громким голосом Хана, он только надеялся, что Мария ничего не испортит.

– Я разбил все куклы. Молотком, на мелкие части, – сообщил эксперт. – Теперь меня уволят, если мы не докажем, что уничтожение вещдоков было необходимо.

Уволят так уволят. Лишь бы не было войны, как говорила мама.

– Хорошо, Рон, – сказал Беркович. – Извини, я с Леей разговариваю. Перезвони на мой номер через десять минут.

– …с длинной золотой косой? – говорила Мария. – Я помню. Ее Полиной звали, верно?

О чем они говорят? Не было Полины среди моделей.

Забрать у Марии телефон? Но Лея отвечает, она, похоже, совсем проснулась. И что?

Мария отдала Берковичу телефон и забрала свой. Она одна выглядела сейчас спокойной, и Беркович поразился, какими уверенными стали ее движения. «Ах, эти мужчины» – можно было прочитать на ее лице. С оттенком презрения.

Что она сказала Лее? Что сказала ей Лея?

– Мне нужна машина, – у Марии был голос генерала, отдающего приказ о начале наступления. – И водитель. Гриша не годится, он в ауте. Можете поехать со мной?

– В киббуц? – догадался Беркович. – Мы не успеем. Осталось меньше часа.

– Ничего не случится, – отмахнулась Мария. – Но я должна купить Лее куклу.

– Какую? – Беркович подумал о тех, чьи обломки лежали сейчас в криминалистической лаборатории.

– Полину, конечно. Я знаю, где ее продавали. Правда, прошло столько лет… Вы едете или мне взять такси?

– А… – Беркович глазами указал на Вайнштока, сидевшего на ступеньках, опустив голову, и Сандлера, прислонившегося к стене и смотревшего в пространство с видом человека, которому все равно, что произойдет с ним, планетой и всем мирозданием.

– Подождут здесь, – отмахнулась Мария. – Им есть что обсудить, физики…

Она хотела что-то добавить, и Беркович догадывался, что именно.

* * *

– Вы не понимаете детской психологии, – говорила Мария, сидя рядом с Берковичем. Машина мчалась по утреннему Тель-Авиву, час пик еще не наступил, и светофоры вяло подмигивали желтым. – А я понимала Лею, но мне не приходило в голову, что она могла влиять на происходившее. Гриша знает физику, но совсем не понимает детей, а я понимаю детей, хотя своих у нас нет, к сожалению, я очень хотела, но… неважно, детей я понимаю, а в физике полный нуль, хотя Гриша и думает иначе, потому что я слушаю его с умным видом и задаю правильные вопросы – по его лицу догадываюсь, какой вопрос правильный, это, знаете, как Вольф Мессинг, он мысли читать не умел, но был очень чувствительный и по малейшим движениям догадывался, так и я – начинаю задавать вопрос, вижу, как меняется у Гриши лицо, и понимаю, каким должно быть следующее слово… Здесь налево, а потом по Алленби до Кинг Джордж.

– Полчаса, – мрачно сказал Беркович, посмотрев на часы на приборной панели.

– Ах, да успокойтесь, ничего не случится, я вас уверяю. Но если мы не найдем Полину…

– Если мы не найдем Полину, – повторил Беркович, совершая запрещенный поворот налево. Если бы на перекрестке оказался коллега из транспортной полиции… Отбились бы, но потеряли время.

– Господи, это же девочка! Второе разочарование будет гораздо сильнее первого! Она начнет заново! И эмоции более сильные, да еще после смерти отца, нет, я не представляю, то есть представляю, каково ей будет, но не знаю эту вашу физику – может, процесс пойдет быстрее, может, нет, может, будут другие куклы, не из камня, а из… ах… из золота, вы представляете золотых кукол, для Леи… здесь направо. Вот этот магазин!

Зазвонил телефон, закинутый в бардачок, и Беркович взглядом попросил Марию ответить.

– Это ваш эксперт, – сказала она, посмотрев на дисплей.

– Включите громкий звук.

Мария нажала на кнопку, и в салоне зазвучал тревожный голос Хана:

– Борис, до восьми часов шесть минут…

– Рон, я веду машину, со мной Мария, мы едем за Полиной, куклой, которую Натан не купил Лее несколько лет назад. Это, конечно, нелепо…

Мария возмущенно фыркнула, и Беркович сказал:

– Мы ничего не понимаем в детской психологии… Короче, я паркуюсь у магазина, не уходи со связи, возможно, придется кое-куда звонить, и… следи за куклами… то есть за обломками.

Это был большой магазин сети «Хэппенинг», на витрине в разных позах стояли, сидели и лежали Барби и Кены в окружении множества красочных открыток, постеров, маек с надписями «Я люблю Тель-Авив», «Первый поцелуй» и огромных, в полметра длиной, карандашей и фломастеров.

Три минуты девятого. Магазин только что открылся («А если бы он открывался в девять?» – подумал Беркович), и молоденькие продавщицы, еще не совсем проснувшиеся, вяло переговаривались друг с другом.

– Сюда, – сказала Мария, направляясь к отделу кукол.

Прошло шесть лет. Наверняка появились другие куклы, нет смысла искать.

Почему-то только сейчас, стоя в кукольном отделе огромного магазина, где на него пялились толстощекие красавицы с рыжими, малиновыми и зелеными волосами, и тонкие, как жерди, Барби, смотревшие с вызовом и надеждой, Беркович понял, а точнее, не понял, но ощутил, и даже еще точнее – не ощутил, а нутром почуял то, чему все это время не верил, не принимал, не допускал в сознание: судьба… чья? близких людей? города? планеты? галактики? Вселенной?., ведь перепутанность охватывает все частицы во всех мирах и между ними… и судьба этого начинающегося дня, и этой пышногрудой девушки за прилавком, и Наташи, и Арика, и его самого… да Бог с ним… судьба целого мира висела на волоске и могла прерваться только потому, что шесть лет назад отец не купил дочке куклу, о которой она мечтала.

И если такой куклы на полке не окажется… Откуда ей тут взяться через шесть лет?

– Помогите, пожалуйста, – позвала Мария одну из продавщиц, и та пошла к кукольному отделу, слишком медленно, как показалось Берковичу, переставляя толстые ноги в красных колготках. – У вас тут кукла была, Полина, русская, у вас не так много кукол с русскими именами, правда, это было давно.

– Полина. – Девушка наморщила лоб, возвела глаза к потолку, будто ответ на вопрос был там написан большими ивритскими буквами. – Идемте.

Девушка шла впереди, Мария следом, Беркович замыкал шествие – почему-то к отделу мягкой игрушки, где стояли, сидели и лежали пушистые коты, милые собачки с сердечками на шее, огромные бурые медведи с глазами-вишнями. Они не туда идут, девушка ничего не поняла…

– Такая?

Кукла сидела на коленях у огромной рыжей обезьяны. Обезьяна обнимала куклу и грустно на нее смотрела, будто Полина была ее детенышем.

Мария осторожно взяла куклу в руки. Полина оказалась тряпичной, на вид неказистой – может, потому ее никто не хотел покупать. Число на ценнике, прикрепленном к подолу длинного платья, было, на взгляд Берковича, совсем небольшим.

– Распродажа, – объяснила продавщица. – Кукла и шимпанзе за девяносто девять шекелей.

– Полина, – тихо произнесла Мария. – Давай спросим у Леи, ты ли это.

Беркович достал телефон.

– В видеорежиме, пожалуйста, – попросила Мария.

– Если получится, – пробормотал Беркович.

Если в киббуце не работает опция видеосвязи, мир может погибнуть. Мысль эта становилась все более отчетливой по мере того, как внутренние биологические часы отсчитывали секунды.

«Видеозвонок. Ожидание ответа абонента. Ответ на видеозвонок».

Картинка сменилась, на экранчике возникли глаза – упрямый взгляд одиннадцатилетней девочки.

– Я спать хочу, – сказала Лея капризно. Голос прозвучал так громко, что продавщицы у кассы повернулись в их сторону.

– Посмотри, Лея, – Беркович направил камеру телефона на безвольно замершую в объятьях обезьяны Полину. – Это та кукла, которую…

– Да! Да!

Лея заплакала.

– Лея, – растерянно проговорил Беркович. Мария отобрала у него телефон и сказала:

– Папа купил тебе Полину. У тебя замечательный папа, Лея, девочка…

– Да… да…

– Когда вы с мамой вернетесь домой, Полина будет ждать тебя в твоей комнате.

– На подушке…

– Хорошо.

– Папа, – тихо сказала Лея. – Я люблю тебя. Ты самый лучший…

– Вы их берете? – спросила продавщица.

* * *

– А если бы это оказалась не Полина? Слава Богу, что все обошлось, но это невероятное везение – чтобы за столько лет куклу не продали!

Беркович с женой сидели за кухонным столом. Суматошный день закончился, старший инспектор после полудня долго разговаривал с комиссаром Хутиэли, и все, что было произнесено, они решили начальству не докладывать. Куклы – вещественное доказательство (доказательство чего?) по делу о подозрительной смерти Натана Альтермана – рассыпались в песок сами по себе, и об этом руководитель криминалистической лаборатории Рон Хан уже написал свое заключение.

Беркович вернулся домой без сил и два часа лежал на диване, повернувшись к стене. Ужин остыл, Наташа изрисовала с сыном в тетради несколько страниц единичками и двойками, после чего Арик поиграл на компьютере и отправился в кровать, уверенный, что отец поймал сегодня самого главного преступника, о котором третий день говорили в программах новостей – безумного мотоциклиста, ограбившего отделение банка в Бат-Яме и разбросавшего деньги (триста тысяч шекелей!) на пляже с пустой уже в вечернее время спасательной вышки.

Когда Наташа собиралась спрятать ужин в холодильник, Беркович вошел в кухню бодрый, потребовал есть и, пока Наташа заново разогревала жаркое, рассказал о том, что произошло рано утром и о чем пришлось договариваться с Хутиэли.

Наташа поставила перед мужем чашку с крепким чаем, в котором плавал ломтик лимона, и задала вопрос.

– Полина? – удивился Беркович. – Я думал, ты меня внимательно слушала. Конечно, кукла была не Полиной. Похожа, светлые волосы, тоже тряпичная. Кстати, на бирке написано, что ее зовут Клэр. Китайская поделка. Мы отвезли ее к Альтер-манам, и на этот раз Раиса Наумовна нас впустила – Рина позвонила матери и сказала, что мы не грабители. Клэр лежит на подушке в спальне Леи и дожидается возвращения девочки из киббуца.

– Не понимаю. Лея обозналась? Спросонья?

– Нет, – терпеливо объяснил Беркович. – Лея прекрасно видела, что кукла не та.

– Тогда почему…

– Наташа, да она давно забыла историю с куклой! С тех пор у нее было столько всяких Барби, Кенов и прочих…

– Не понимаю. Из-за той куклы началась история с каменными уродами. Из-за нее началась эта, как ты говоришь, квантовая эволюция. Из-за старой обиды возник Фредди Крюгер, который… из-за которого…

– Нет, Наташа.

– Нет? Но ты сам только что…

Звонок в дверь не дал ей закончить фразу.

– Это Григорий и Мария. – Беркович поднялся и пошел открывать. – Я просил их приехать в девять, они опаздывают уже на десять минут.

Вайншток тоже выглядел уставшим, Мария, напротив, была бодрой и отдохнувшей. После разговора с Раисой Наумовной о том, как хорошо и странно в Израиле, Мария отправилась по магазинам, чтобы успокоить нервы, и шопинг, во время которого ее гардероб увеличился на две блузки, одно короткое платье и шесть шампуней разных видов, завершился под вечер, когда нужно было возвращаться домой, чтобы приготовить любимому мужу его любимое блюдо – блинчики с творогом.

Беркович усадил гостей за круглым столом в гостиной, напротив телевизора, где по экрану без звука бегали, стреляли, падали, умирали и воскресали персонажи какого-то сериала. Наташа принесла поднос с чашками, банку растворимого «классика», сахарницу, блюдечко с дольками лимона и тарелку с ватрушками, одну из которых Вайншток немедленно отправил в рот.

– Покрепче у вас что-нибудь найдется? – спросил Вайншток.

– Виски не держу, – усмехнулся Беркович, – есть бутылка «Кармеля». Если хотите…

– Не надо, – отмахнулся Вайншток. – Это я так.

– Боря утверждает, – сказала Наташа, обращаясь к Марии, – что кукла, которую вы купили…

– Не Полина, конечно, – кивнула Мария. – Я вспомнила, что видела похожую.

– Но как же?..

– Почему, если девочка поняла, что кукла не та, не случилось катастрофы и квантовая эволюция не привела к гибели мира? – подхватил Беркович. – Видишь ли, Наташа, я… и не только я… все время… ну, или почти все… шел по ложному следу. И признанию не поверил, подумал, что в состоянии аффекта человек сам на себя наговаривает.

Вайншток со стуком опустил на стол чашку, и несколько капель кофе расплескалось по льняной скатерти. Мария положила ладонь на руку мужа.

– Понимаешь, – продолжал Беркович, – мы… я, по крайней мере… все время находились под впечатлением. Куклы. Почему куклы? Почему такие? Почему Фредди Крюгер? Думал: кому выгодно? Я даже грешил на ритуалы вуду! Потом мне рассказали историю с Полиной, и вроде бы появился просвет. Рассуждая с Гришей о квантовой эволюции, Натан понял, что способен запустить этот процесс или, по крайней мере, попробовать. Он хотел создать для дочери идеальную куклу. Квантовая эволюция должна была породить самую совершенную куклу в мире. Не сразу. Может, на двадцатой или сотой… как это называют в математике… итерации, да? Я подумал, что Натан так и поступил и стал жертвой собственного эксперимента. Не ожидал. Случайность. Не смог предвидеть.

Но потом возникла другая версия – Лея. Конечно, она не желала отцу смерти, она обожала Натана, но детская психика… Мысль о мщении укрепилась у Леи в подсознании, и когда девочка в разговоре отца с Гришей услышала о квантовой эволюции… конечно, она ничего не поняла, но в подсознании укрепилась и эта мысль. Натан спорил с Гришей, говорил, что, скорее всего, наблюдение не связано с сознанием, это подсознательный процесс, и можно не понимать, в чем дело, но законы природы все равно действуют, квантовый мир меняется… Так говорил Натан?

Беркович требовательно взглянул на Вайнштока, не поднимавшего взгляда от кофейного пятнышка на скатерти.

– Да, Гриша?

Вайншток кивнул.

– Вот, – удовлетворенно сказал Беркович. – Лея могла бессознательно включить процесс квантовой эволюции. Когда Гриша назвал убийцей себя, я не принял это всерьез. Как ученый, он считал себя ответственным за эксперимент. В нем говорила совесть ученого. Он признался и в то же время боялся, что я приму признание. Хотел правды и не хотел ее. Говорил: «Это я» – и одновременно направлял мое внимание на Лею, рассуждал о том, как мало мы понимаем детскую психологию…

– Это не Гриша говорил, – тихо произнесла Мария. – Это я.

– Да, простите. Неважно. То есть важно, конечно, но ведь вы направили мое внимание на Лею, чтобы отвести подозрения от мужа. Я все время упускал вас из виду, Мария, вы для меня долгое время оставались просто женой известного физика, подругой Рины, вы беспокоились за них, и мне не приходило в голову, что вы тоже знали о квантовой эволюции и участии в ней сознания. Вы знали об этом гораздо больше Натана, потому что муж каждый день рассказывал вам о своих работах. Он старался, чтобы вы поняли, потому что, если поймете вы, значит, он и студентам сумеет объяснить, как проходит процесс. И вы поняли, возможно, даже раньше, чем сам Гриша. Потому и стали рассказывать о непостижимости детской психологии. Вы правильно рассчитали, что, если убийцей окажется девочка, тем более убийцей, не понимавшей, что творит, а она действительно не понимала, потому что ничего и не делала, то ребенка не только не привлекут к ответственности, но даже говорить с ней не станут на эту опасную для ее психики тему.

– Вы и не говорили, – Мария посмотрела Берковичу в глаза. Это был честный взгляд. Разве она когда-нибудь его обманула?

– Не говорил, – кивнул Беркович. – И оставался в неведении почти до последнего момента. Только когда вы около двери в квартиру Альтерманов, за полчаса до предполагаемой гибели мира, сказали, предложили искать Полину… Посмотрев на вас и Гришу, я догадался. Вы оба были спокойны. То есть оба волновались, конечно, но без паники, охватившей меня и Рика. Тот места себе не находил, готов был скрыться где угодно и понимал, что нигде не скроется. А вы двое… Гриша прислонился к перилам и думал о чем-то, глядя перед собой. А вы старательно хотели меня от Гриши увести, придумали магазин, в котором Натан с Леей, скорее всего, никогда не были…

– Я вспомнила, что видела там похожую куклу на прошлой неделе.

– Я так и подумал… потом. И все встало на свои места. Конечно, Гриша сделал свое признание в здравом уме и твердой памяти. Идея о том, что кто-то, наслушавшись рассуждений о квантовой эволюции, мог запустить процесс… Никто не мог, кроме человека, понимавшего все тонкости! Ну, положим, не все, я понял ваш взгляд, Гриша, конечно, далеко не все, но главные. Это понимали только вы один на белом свете, как Эйнштейн летом тысяча девятьсот пятого года был единственным человеком, понимавшим – тоже наверняка не полностью – созданную им теорию относительности. Если бы в силах Эйнштейна было тогда поставить эксперимент, доказывающий постоянство скорости света, думаете, он стал бы колебаться?

И вы не колебались. О последствиях не думали. Просто хотели убедиться. «Процесс пошел», – как говорил Горбачев, помните? А почему кукла… Натан рассказал вам о случае в магазине и о том, что хотел бы подарить Лее на бат-мицву именно ту куклу, но в магазинах ее, конечно, давно не было. Тогда появилась горка песка на кровати Леи, но вы еще не поняли, что процесс таки да, пошел, и теперь его вам не остановить, можно только пытаться направить. Почему куклы получались каменными? Я не знаю. Возможно, вы сможете объяснить?

– Кремний, – пробормотал Вайншток. – Очень распространенный элемент.

– Наверно, – Беркович наклонил голову, – вам лучше знать. Куклы возникали в запертых комнатах, невозможно было понять, кто и как мог их туда положить, но пока был жив Натан, это казалось вам не особенно важным. Важным для понимания физических процессов, но не для предстоявшего уголовного расследования, о котором вы старались не думать.

– Что? – не удержался Вайншток от вопроса.

– Ну… – смутился Беркович. – Вы надеялись… Когда появился Ким, вы уже понимали, что можете эволюцией управлять. Не полностью, но кое-что у вас получалось. Чтобы следующая кукла, скажем, была с одной рукой и одной ногой, а очередная – с двумя. Получалось сделать, чтобы куклы возникали в нужном месте квартиры. Вы это рассчитывали на компьютере?

– Слишком сложные процессы, чтобы считать на компьютере, – сказал Вайншток.

– Значит, интуитивно?

– Вы ничего не докажете, – заявил Вайншток. – И мотива У меня нет.

– Не докажу, – со вздохом согласился Беркович. – Даже лучшие современные физики не докажут, что вы направляли квантовую эволюцию в нужную вам сторону. Вы правы: на процессе любой адвокат убедит судей в вашей непричастности к смерти Натана. Начиная с алиби, которое вы себе обеспечили. Запланирована конференция была в октябре, горка песка появилась две недели спустя. Я не утверждаю, что вы уже тогда знали, когда вам понадобится алиби. Не могли знать, для этого вам нужно было проследить во времени за появлением кукол. Вы только могли предполагать, что эволюция будет со временем ускоряться, но по какому закону – не знали. Это вас чрезвычайно занимало – новый закон физики, закон скорости квантовой эволюции. Но после Кима вы знали, что это ряд чисел Фиббоначчи. История с куклой в спинке кресла подтвердила ваше предположение. И с конференцией совпало удачно.

– Зачем мне это… – пробормотал Вайншток.

– Затем, – вздохнул Беркович, – что вы научились планировать явление следующей куклы. Ее структуру – раз. Место появления – два. Время вы менять не могли, но, зная утренние привычки Натана, повели эволюцию таким образом, чтобы Фредди Крюгер сделал свое дело.

– Чушь какая, – с отвращением произнес Вайншток. – Невозможно так точно все направить. И зачем?

– Я не стал бы на вашем месте задавать этот вопрос, – тихо сказал Беркович и повернулся к Марии. – Не только я знаю ответ, верно?

Мария молча смотрела на мужа. Вайншток не поднимал головы, Наташа хотела что-то спросить, но Беркович взглядом приказал ей молчать, и она, не выдержав напряжения, начала собирать со стола пустые чашки и блюдца.