Текст книги "Фантастика 1991"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

Соавторы: Борис Зотов,Генрих Окуневич,Юрий Лебедев,Иван Фролов,Валерий Лисин,Людмила Васильева,Григорий Темкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

– Послушайте, вундеркинд! – остановился он.-Не пора ли подзаправиться? – И, не дожидаясь ответа, уселся на рюкзак.

Девочка повернулась, из-под паницы извлекла кожаный мешочек.

– На! – протянула она горсть сухих бурых ягод. И посмотрела на Романа с укоризной. Судя по ее виду, она тоже изрядно устала. На лице пот оставил грязные разводы, глаза порозовели.

– Сядь! -велел Роман.-Отдохни.

– Нет,-покачала головой девочка.-Дедушка…

Еще часа через два ходьбы ландшафт начал меняться: тундровая равнина захолмилась, вздыбилась, выгнулась скалистым хребтом, черными склонами перегородив путь.

– Туда? -уныло кивнул в сторону скал Роман. Перспектива попрактиковаться в альпинизме его нисколько не привлекала.

– Туда,-подтвердила девочка. И в ответ на вздох доктора обнадежила: – Уже скоро.

Поминая недобрым словом свою злосчастную судьбу, и сапоги, и медицинский диплом, доктор обреченно полез по камням.

Подъем действительно длился недолго, но, когда они выбрались на относительно ровное каменное плато, Роману показалось, что сил не хватит даже на шаг. Он лег, устроив горящие ступни на булыжник, и закрыл глаза. Не хотелось ни идти, ни говорить, ни думать, а только лежать вот так, наслаждаясь покоем, и свежим воздухом, и тонким, холодящим горло запахом тундры… И еще – жевать кисловатые ягоды, которые девочка насыпала ему в ладонь. Ягоды, несомненно, имели тонизирующий эффект.

– Что это? – спросил Роман, не открывая глаз.

– Морошка. Вкусно?

– Угу. Кстати, тебя как зовут? Пора и познакомиться.

– Пуйме. А тебя – Роман.

– Верно. Но откуда…-хотел удивиться Роман тому, что девочка знает его имя, потом вспомнил, что онамогла слышать, как к нему обращается Володя. Потом он было решил спросить, откуда ей стало известно, что на берегу появился доктор и что из них двоих доктор именно он, а не Володя, но не успел, Пуйме позвала его: – Пойдем, Роман, дедушка один…

Они снова взбирались на гребни, спускались в распадки, перепрыгивали через ручьи. На ягеле, словно на страницах гигантской бледно-зеленой книги, кабаллистическими узорами отпечатались следы лап и копыт, в зарослях стланика хлопали крыльями большие серые птицы, а в ручьях плескали крапчатые форельи хвосты, однако Роман не имел уже ни сил, ни желания присматриваться к чудесам, которые нежданно-негаданно рассыпала перед ним якобы скупая тундра. Только однажды они задержались на несколько минут. Пуйме остановилась у бегущего сверху ручья, доктор подождал, пока девочка напьется, потом сам припал к ледяной, обжигающей рот струе. Для этого пришлось наклонить голову боком, и взгляд сам собой скользнул вверх, к тому месту, откуда по камню сбегала вода. От увиденного Роман поперхнулся, закашлялся. На камне, накрывая струю клыкастой верхней челюстью, лежал большой звериный череп.

– Оригинальный фонтанарий… Медведь?

– Ингней. Росомаха. Это место называется Сиртя-яха[Река сиртя (ненец.).]. Отсюда совсем близко.

Название показалось доктору знакомым, задуматься – и он бы вспомнил, что вчера Апицын говорил о сиртя, но задумываться было некогда, они опять шли по распадку: девочка – бесшумно, словно порхая над каменистыми осыпями, Роман – тяжело, грузно, глядя себе под ноги и время от времени нарочно, с непонятным мстительным удовольствием, спихивал камни вниз по склону.

За шумом собственной поступи Роман не расслышал плеска, и только когда Пуйме сказала “Пришли!”, а лицо приятно защекотала холодная водяная пыль, он поднял голову.

Они стояли перед самым настоящим водопадом, который низвергался в речку с тридцатиметровой высоты. Падая со скалы, водопад разбивался о ступени каменных карнизов, отчего поток, подобно огням святого Эльма, окутывала ослепительно-голубая аура мельчайших брызг. Гора, с которой падала река, стеной тянулась и влево, и вправо, и проходов в ней заметно не было.

– Куда “пришли”? – непонимающе спросил доктор.

– Домой! – Впервые за весь день в тусклом, бесстрастном голосе девочки зазвучала радость. Пуйме впрыгнула на выступ скалы, проворно – словно и не было позади десятков километров пути – вскарабкалась на уровень середины водопада и… исчезла.

Роман уже ничему не удивлялся. Сосредоточив остатки сил на том, чтобы не соскользнуть с сырых камней, он полез вслед за Пуйме и под одним из карнизов, там, где водопад отделялся от скалы, прикрывая ее сверкающей струящейся шторой, обнаружил лаз. Где-то в глубине шелестели шаги девочки, и, вздохнув, Роман грузно опустился на четвереньки – при его росте другого способа двигаться по тоннелю не было. Ползти пришлось недолго, через несколько метров коридор почтя под прямым углом сделал поворот, расширился, позволив, хотя бы согнувшись, идти стоя, и вывел Романа в просторную и явно обжитую пещеру: после многих часов в тундре, на свежайшем воздухе, его обоняние буквально оглушили запахи золы, сухих трав, пищи. И болезни.

Больной лежал в левом дальнем углу пещеры, куда едва проникал свет, слабо брезживший из-за то ли прикрытой двери, то ли занавешенного окна напротив лаза. Здесь же, прислонившись к неровной стене грота, неприметно стояла Пуйме: “Это дедушка…” Роман подошел к больному, взял его за запястье. Рука была холодная, маленькая, да и сам старичок словно сошел из сказки про гномов: седенький, морщинистый, он лежал в странной кровати, выдолбленной в полутораметровом камне и засыпанной древесной трухой. Пульс едва прощупывался. Узкие, почти лишенные ресниц глаза были закрыты, желтое скуластое лицо неподвижно. Роман достал стетоскоп, послушал сердце, проверил конечности на реакцию. Заочный диагноз, увы, подтвердился: левая.сторона полностью парализована, у деда явный инсульт. И весьма обширный. В городе, в блоке интенсивной терапии, еще были бы какие-то шансы, хоть и слабые, но тут, в тундре…

Роман извлек из походной аптечки разовый шприц, ампулу эуфиллина – единственное сосудорасширяющее, которое он захватил с собой. Потерявшая чувствительность плоть никак не отозвалась на укол.

Роман достал блокнот.

– Как зовут твоего дедушку?

– Сэрхасава. Сэрхасава Сиртя.

– Возраст?

– Старый, очень старый. Зачем пишешь?

– Положено. В Шойне оформят… гм… справку.

– Он умрет?

Роман замялся, раздумывая, как сказать ребенку о неизбежном, но Пуйме глядела на него требовательно и спокойно, а в голосе ее не было слез. Доктор кивнул.

– Может, сегодня, может, через три дня. Точно не знаю, зависит от организма.

– Я знаю. Дедушка говорит, завтра.

Роман невольно посмотрел на больного. Тот лежал в прежней позе, неподвижно и совершенно беззвучно.

– Дедушка сам доктор, все знает,-заверила девочка.-Дедушка не хотел, чтобы я за тобой ходила, а я пошла. Напрасно.

– Извини, Пуйме,-покачал головой Роман, думая, что люди всегда одинаковы в этом: где бы они ни жили, чем ни занимались, никто не хочет мириться со смертью, и виноват всегда врач. – Извини. Но твоему дедушке уже не помочь. Послезавтра мы с другом вернемся в Шойну, и за вами пришлют вертолет. У тебя родители в Шойне?

– У меня никого нет,-ровным голосом произнесла девочка: Доктор замолчал, покашливая в бороду и слегка поеживаясь то ли от неловкости, то ли от того, что в разгоряченное ходьбой тело начала змейкой заползать прохлада. В пещере было свежо. Словно прочитав его мысли, Пуйме отошла от стены и из темноты подтащила к очагу охапку хвороста.-Много ходили, сейчас кушать будем.

Отдыхай пока.

Роман с удовольствием опустился на одну из оленьих шкур, разбросанных по полу пещеры, другую свернул и пристроил как подушку. Голод он испытывал волчий и порадовался, что, судя по проворности Пуйме, ужина ждать придется недолго. Девочка в считанные минуты успела пристроить над выложенным камнями очагом котелок, откуда-то из кладовой принесла тушку вяленого подкопченного гуся и теперь, с одной спички разведя огонь, рубила гусятину длинным трехгранным ножом.

Лениво наблюдая за ее ловкими, умелыми движениями, доктор наконец спросил:

– Кстати, Пуйме, откуда ты вообще узнала, что мы высадились у этого… как его… Харьюзового ручья?

– Услышала.

– От Апицына?

– Зачем? Так услышала. Сама. Дедушка тоже слышал.

– Вот как…-Роман откинулся на оленьи шкуры и блаженно прикрыл глаза. Необычность ситуации начинала его интриговать. Пещера за водопадом посреди тундры, каменное ложе, старик отшельник, похожий на сказочного гнома,– знахарь-шаман, по всей видимости, его маленькая внучка, которая утверждает, что слышит то, чего нет… Или это у нее такая игра, детская фантазия?

– Пуйме,– решил подыграть Роман,– а ты случайно не слышишь, как там мой товарищ?

– Хорошо,-сообщила Пуйме, не отрываясь от разделки гуся.-Он поймал много рыбы и лег спать.

– Я бы тоже подремал, Пуйме… Ты меня позови, если что…

Роман только начал погружаться в тягучую, обволакивающую дремоту, в которой так уютно пахло костром, и потрескивали дрова, и напевал что-то водопад за толщей каменных стен, как Пуйме тронула его за плечо:

– Дедушка хочет с тобой говорить.

Роман не без труда заставил себя встать, подошел к старику. Сэрхасава Сиртя лежал точно так же, как и час назад, с закрытыми глазами, и казался без сознания. Полагать, что в его состоянии старик может или хочет что-либо сказать, было по меньшей мере наивно.

– Возьми его за руку,– велела девочка.

Роман коснулся безжизненной левой руки, намереваясь проверить пульс, но Пуйме остановила его:

– Не за эту, за другую.

Правое запястье у старика было чуть теплее -что, в общем, ничего не меняло.

– Крепче возьми!

Роман чуть крепче сжал пальцы, уже сердясь на себя за потакание глупым детским фантазиям. Пора сказать ей, что здесь не место и не время для игр, подумал Роман, открыл было рот и…

Словно разрядом тока обожгло его пальцы, обхватившие тощее старческое запястье, и рука, которая, казалось, не принадлежала более этому миру, дрогнула, согнулась слегка в локте, шевельнула кистью.

Не понимая, что происходит, Роман перевел взгляд на лицо умирающего и едва не отпрянул, встретив ответный взгляд: Сэрхасава Сиртя смотрел на него широко открытым правым глазом. Глаз был водянистоголубой, будто размытый старостью, мудрый и проницательный.

– Вы меня слышите? – громко спросил Роман. И, хотя губы старика почти не шелохнулись, услышал отчетливое и даже ироничное: – Я слышу тебя очень хорошо, можешь не кричать. Болезнь забрала мое тело, но не разум.

– Ваша внучка сказала, что вы доктор?

– Это так. Я уже лечил людей, когда твои родители были младенцами. И видел много смертей. И потому знаю: мне не помочь. Не огорчайся. Ты хороший врач. Ты многим здесь удивлен, но ни о чем не спрашиваешь. Больной для тебя важней собственного любопытства.

– Вам не следует столько разговаривать, надо беречь силы.

– Зачем беречь? Нум [В ненецкой мифологии – верховное бестелесное существо, творец Земли и всего на ней существующего.] ждет, завтра к нему пойду. А сегодня жизнь надо вспоминать. Долго жил, хорошо…

Сколько же ему лет, подумал Роман. Восемьдесят? Сто? И тут же услышал в ответ:

– Старый совсем. Пуйме еще не было, а у меня в уголках глаз уже лебеди сели… Лет сто живу, думаю.

Телепатия, чподумал Роман, стараясь сохранить спокойствие, самая обыкновенная телепатия. Самый обыкновенный шаман, который владеет самой обыкновенной телепатией. Ему захотелось ущипнуть себя и проснуться, и все же он знал, что происходящее с ним сейчас -не сон, и, несмотря на обстоятельства, надо действовать рационально. Проще.

– Ты шаман? – решившись, напрямую спросил он.

– Так ненцы меня называют,– хихикнул дед.

– А ты не ненец разве?

– Сиртя я. Сиртя давно здесь жили, еще до ненцев. Помаленьку умерли все, мало осталось.

– Так что же ты в глушь забрался, в пещеру? От людей спрятаться?

– Зачем прятаться. У каждого свое место в жизни, своя работа. У меня здесь дел мно-ого! Людей лечить надо, когда приходят? Надо. Нуму молиться надо? Надо. Священное Ухо охранять надо? Тадебце [Духи (ненец.).] кормить надо? Надо…

Молитвы, духи и священные уши мало интересовали Романа, но вот то, что шаман-сиртя – опытный лекарь, вдруг кольнуло его горьким предчувствием неизбежной и невосполнимой утраты. Ему представилось, что вместе с этим шаманом, может быть, последним представителем своего племени, человеком несомненно редкого опыта, силы ума,– вместе с ним скоро исчезнут бесследно уникальные знания, хотя бы даже гомеопатические. Господи, сколько же секретов народной медицины утеряно из-за такой вот глупой культовости, мистической самоизоляции. Эх, дед, дед…

– Кто же твои дела вместо тебя станет делать?

– Пуйме и станет.

– Этот ребенок малый? – удивился Роман. И сразу напомнил себе, что девочку надо обязательно забрать в поселок, устроить в школуинтернат. Он обернулся… и обомлел. Под котлом трещал сухим хворостом огонь, тепло костра ощущалось даже в углу, где лежал старик. А возле очага было просто жарко. Потому Пуйме уже скинула паницу и стояла, помешивая в котелке варево, обнаженная по пояс. Тело, которое увидел доктор в отблесках пламени, не было детским: перед ним стояла, нимало его не смущаясь, взрослая, полностью сформировавшаяся девушка. Роман понял теперь, в чем заключался диссонанс между поведением Пуйме и ее обликом; ей было не двенадцать лет, как он ошибочно предположил, а никак не меньше двадцати. Лишь рост у нее был детский, метр десять, от силы метр двадцать. Впрочем, и дед не выше. Может, генотип такой у сиртя?

– Сиртя – человек маленький,-пoдтвердил его мысли Сэрхасава. – Зато шаман большой.

– И Пуйме?

– И Пуйме. Большой шаман. Выдутана. Хорошо камлает. Всех табедце знает… Идерв знает, Яв-Мал знает, Я-Небя[Дух воды; дух верховий рек; мать земля – покровительница женщин (ненец.).]…-Мысленный голос старика ослаб, перешел в невнятный шепот.

– Дедушка устал,-сказала Пуйме.-Иди поешь. Пусть он пока отдохнет.

Деревянной поварешкой на длинной изогнутой ручке Пуйме выловила из котла гусиное мясо, одну миску – солдатскую, алюминиевую – наполнила почти до краев, поставила перед Романом. В другую, эмалированную, поменьше, положила лишь несколько кусочков. Заправила бульон двумя пригоршнями муки, передвинула котелок к краю огня, на его место повесила большой медный чайник с узким и изогнутым, как журавлиная шея, носиком. И только после этого села на шкуры напротив Романа, протянув ему тяжелую серебряную ложку с двуглавым орлом и вензелями на черенке.

После целых суток на одних сушеных ягодах соблюсти северный этикет – за едой держать язык за зубами – Роману не стоило ни малейшего труда. Гусятину он проглотил с волчьим аппетитом, на жирной пахучей похлебке сбавил темп и перевел дух только за черным и горьким, как хина, чаем.

– Ты собираешься здесь остаться? – спросил он.

– Да,– кивнула Пуйме.– Буду жить в сиртя-мя, как жил дедушка.

– Но ты же молодая, красивая. Неужели ты веришь, такое отшельничество кому-то нужно?

– Долг сиртя -лечить людей, молиться и охранять Священное Ухо.

– Это я уже слышал,– поморщился доктор,– Ну, хорошо. Допустим, все это очень важно. Но где твои ученики? У Сэрхасавы была ты. А у тебя? Кому ты передашь свои обязанности? Ведь сиртя больше нет.

– Кровь народа сиртя смешалась с кровью ненцев. У ненцев иногда родятся совсем маленькие белолицые дети. Их показывают выдутана. Из них шаман отбирает настоящих сиртя и много лет учит. Так было и со мной…

– Пуйме, сейчас другое время! Шаманов больше нет. Ненцы лечатся у врачей в больницах. Часто к тебе сюда приходят?

– Редко,-грустно согласилась Пуйме.

– Ну вот. И даже если у кого и родится ребенок-сиртя, сегодняшние ненцы не отдадут его тебе.

– Может, и не отдадут,-вздохнула Пуйме.-Может, я сама рожу. – Девушка сказала это просто, как нечто само собой разумеющееся, и Роман, уже привыкший к ее наготе, снова увидел стройную шею, мягкие женственные плечи, высокую упругую грудь… Несмотря на рост, Пуйме отнюдь не походила на карлика, все в ней было пропорционально и ладно. В том, что она родит много детей, можно было не сомневаться. – А если среди моих детей не родится ни один сиртя… Что ж, значит, таково желание Нума.

Пуйме отставила кружку с чаем, наклонила голову, прислушиваясь.

– Дедушка отдохнул,– сказала она,– сейчас начнет вспоминать. Иди, будешь дальше слушать. Зовет.

Роман вернулся к постели больного, взял его за руку. И снова ощутил горячее “электрическое” покалывание в пальцах. И снова губы парализованного старика почти незаметно шевельнулись, и Роман вновь то ли увидел, то ли услышал полуслова-полуобразы, которые разворачивались перед его мысленным взором, словно плохо озвученный фильм из ярких, отчетливых эпизодов…

…– Пи-йть…– послышалось, как слабый стон, Роману. Он отпустил запястье старика и оглядел пещеру: где-то Пуйме набирала воду? В пещере было темно, угли в гаснущем очаге мерцали багровыми звериными глазами, почти не давая света, и предметы в этом полумраке скорее угадывались, чем были видны. “Пуйме, где вода?” – позвал Роман, но никто не ответил. Решив в темноте воду не искать, он плеснул в кружку чуть теплого чая и ложкой влил старику в неподвижные, словно резиновые, губы. Подумал, не взять ли его снова за руку -как в интересном кино, хотелось узнать, “что дальше”,– но не решился. Неизвестно, желает ли дед продолжить сеанс.

Роман сделал больному еще инъекцию эуфиллина, затем подошел к шкуре, занавешивающей второй вход, откинул полу. В лицо, в ноздри ударила прохладная тундровая свежесть, вымывая из легких затхлый дух пещеры. Доктор шагнул за порог и оказался на просторном карнизе скалрстого склона, залитого тусклым перламутровым светом северной ночи.

В отличие от уступа с водопадом, по которому накануне они с Пуйме карабкались в пещеру, этот откос противоположной стороны горы был отлог и, насколько позволяло судить освещение, представлял собой внутренний склон цирка, в центре которого поблескивало серебристой рябью круглое, как блюдце, горное озеро. Или скорее озерцо: отражение луны, желтым ольховым листом плавающее посредине, закрывало едва ли не треть поверхности.

В озере что-то плеснуло. Рыба, подумал Роман. Но звук повторился, и ещё, и еще; интервалы между всплесками были ровными. Роман напряг зрение и различил на воде крохотную лодчонку, которая двигалась к середине озера. Подплыв к отражению луны, лодка остановилась, сделала вокруг него семь кругов и повернула обратно к берегу. А вскоре внизу послышались легкие шаги, и на карниз перед входом в пещеру поднялась Пуйме.

– Сэрхасава просил пить,– сказал Роман.– Я не нашел воду и дал ему чай. Не знал, что здесь рядом озеро, можно было принести свежей воды.

– Мы не пьем из озера На[В ненецкой мифологии дух болезни и смерти сын Нума.]. Вода мертвая. Рыбы нет. Одни уткигуси садятся.

– А что же ты там сейчас делала?

– С Ухом говорила.

– И что же ты сказала Уху?

– Сказала, дедушка умирает. Завтра одна останусь. Спросила, не желает ли чего Ухо.

– Ну и как? -Роман спрашивал с нарочитой насмешливостью, он пытался проникнуться иронией к тому, что творилось вокругшаманы-отшельники в конце двадцатого века, культ Священного Уха, хэхэ, лилипуты сиртя: бред какой-то, сон, наваждение,-и все же не мог справиться с растущей внутренней напряженностью. Он чувствовал, как подсознание мобилизует все его психологические резервы, изготавливается к тому, чтобы принять как реальность любую ситуацию, самую непредсказуемую, дикую, фантастическую.-Что ответило тебе Ухо?

– Ничего не ответило.

– Неразговорчивое, однако, у вас Ухо. Оно всегда так молчаливо?

Пуйме пожала плечами:

– Со мной не говорило, с дедушкой Сэрхасавой не говорило. С его дедушкой говорило один раз. Ухо не любит говорить, слушать любит.

– А откуда оно взялось в озере, это Ухо? Духи принесли?

– Зачем духи – сиртя принесли. Да-авно! Принесли, положили в озеро. И охраняют с тех пор.

– От кого охраняют? Не от гусей же?

– Сама не знаю,-простодушно ответила Пуйме.-И дедушка не знает. Надо охранять, и все.– Она замолчала, прислушиваясь.– Опять дедушка вспоминать хочет.-И добавила, угадав неохоту Романа возвращаться в душную пещеру: – Можно и здесь теперь. Подожди! – Она вынесла из пещеры оленью шкуру, постелила на камни, села. Жестом пригласила Романа сесть рядом.– Дай руку! – Девушка легонько сжала его ладонь у основания большого пальца, в точке, которую по курсу иглотерапии Роман запомнил как “хэ-гу”.– Вместе будем слушать…

…На этот раз Роман был Взглядом, Единым Оком, тысячами глаз одновременно: мужских и женских, старых, слезящихся от возраста, и молодых, только присматривающихся к жизни; глаза открывались, жадно вглядывались в мир, улыбались, жмурились в ужасе, ласкали, жгли, лопались, ненавидели, обливались кровью, выслеживали, обожали, уговаривали, призывали… И все это был он…

Вот его город, древний Нери, объятый пламенем: рушатся дворцы, пеплом опадают листья с садов на площадях, во все стороны бегут потерявшие разум, обезумевшие люди. Дрожит земля, небо окутано густым смрадным дымом, и нет больше солнца -его проглотил злой Н'а, вырвавшийся из своих подземных чертогов…

Вот кипящие волны, как ненасытные акулы они набрасываются на берега, отгрызают от суши кусок за куском, кусок за куском, они все ближе, ближе, и нет спасения от их безжалостных, облепленных белой пеной пастей…

А вот опять взгляд из поднебесья, jio нет уже четырех континентов, слагающих земной Круг, нет страны скрелингов Игма, нет лесной страны Орт, нет владений баргов. Нет больше рек, великих, могучих, некогда разделявших континенты, и даже священной черной горы Сумер уже нет -боги покинули ее, уступив силам зла, и она ушла под воду вместе с другими землями. Повсюду теперь клокочет, ревет, бушует неистовый Океан -ему не терпится завершить свой пир, уничтожить последнее, что осталось от когда-то великого материка: несколько клочков чудом уцелевшей суши и жалкие цепочки скалистых островов на месте высокогорных хребтов, где укрылись спасшиеся…

– Тебе пора уходить,– тронула его за плечо Пуйме.– Утро.

Роман открыл глаза, и первое, о чем он подумал, было: а не приснилось ли ему все? Солнце желтой лампочкой висело над горизонтом, косыми прохладными лучами поглаживая склоны гор, со всех сторон окруживших темное, идеально круглое озеро. Спать больше не хотелось. Значит, решил Роман, я выспался. А раз так, это в самом деле был только сон.

Он легко вскочил на ноги, с удовольствием потянулся, разминая затекшие мышцы.

– Ну, как там дедушка?

– Дедушка спит.

– Пойду посмотрю его.

– Не надо.

– Может, укол…

– Не надо,-твердо повторила Пуйме.-Тебе пора уходить. Далеко идти.

Роман в нерешительности пожал плечами. С одной стороны, помочь деду его инъекции уже не могли. Сэрхасава был, как говорится, за пределами медицинской помощи. Да и к Володе Карпову, в самом деле, пора возвращаться. С другой – уходить, не сделав хоть что-то, хотя бы символически…

– Хорошо, как знаешь. Я оставлю тебе несколько ампул, ты уколы умеешь делать?

– Нет.

– Ну тогда надпилишь горлышко, вот пилка, отобьешь и добавишь в чуть теплый чай. Дашь, кoгда дедушка проснется, и еще одну вечером. Две ампулы в день. А завтра я пришлю помощь.

– Нет! – неожиданно жестко приказала девушка.-Сэрхасава Сиртя завтра все равно умрет. А мне помогать не надо.– Видя, что доктор еще колеблется, она добавила: – И дороги сюда никто не знает.

И тут до доктора дошло с опозданием, что и ему ни за что не найти дороги.

– Послушай! – ошеломленно произнес он.– А как же я? Ты меня проводишь? Пойдешь со мной еще раз?

Пуйме покачала головой:

– Я не пойду. Но провожу. Ты не заблудишься.

Она вынесла из пещеры горячий чайник, налила в кружку бурозеленой резко пахнущей жидкости.

– Выпей.

Ни о чем уже не споря, Роман сперва пригубил огвар, убедился, что вкус горек, но не лишен приятности, допил кружку. И отправился в обратный путь.