Текст книги "Фантастика 1982"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

Соавторы: Петроний Аматуни,Владимир Малов,Николай Советов,Зоя Туманова,Виктор Положин,Юрий Герасименко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

А затем он ничком упал на песок, и песок обжег лицо.

Но это тепло вдруг показалось приятным и убаюкивающим.

Боль ушла куда-то, хорошо было лежать на этом песке, не думая ни о чем и наслаждаясь тем, что вдруг пришла полная расслабленность. Он закрыл глаза и на мгновение провалился в сладкую пустоту. Вынырнув из нее, он снова ощутил приятное тепло песка.

Он услышал, что над ним что-то громко хлопает. Раздавались и какие-то другие неприятные звуки. Что это? Ах да, это ведь птицы, о которых он на мгновение забыл. Как все это было? Он бежал к роще, чтобы от них спастись, но роща исчезла, и спастись было нельзя. Значит, надо встать, чтобы защищаться.

Он с трудом перевернулся на спину, потом с усилием встал ва колени, и вдруг снова пришла боль. Но тогда же пришла злость, которой раньше почему-то так долго не было. Он поднялся на ноги и стал ждать нового нападения, чувствуя, что вместе со злостью вдруг появилась непонятная и неизвестно на чем основанная уверенность, что он победит.

От первой из спикировавших на него птиц он снова сумел увернуться. Но на него падала вторая, и Маккиш ждал. Она целилась ему в голову, и он поднял руки, чтобы схватить ее на лету за жилистую шею и отвернуть намертво маленькую головку с непомерно огромным клювом.

Руки ощутили тепло птичьей шеи; он сжал ее, чувствуя, как лихорадочно бьется голубая артерия, и это биение вдруг прекратилось, а сама птица, обмякнув, свалилась к его ногам.

Еще два или три раза в агонии щелкнул клюв, монстр встрепенул крыльями и затих.

Сразу четыре птицы упали на него, и все четыре не промахнулись. Но, не обращая внимания на то, что зубы-гвозди снова рвут его тело, Маккиш вцепился в голую птичью шею, стараясь нащупать эту голубую пульсирующую жилку. Вот жилка, вот она перестала биться; и еще одна птица, затрепетав, свалилась на песок. Он схватил шею другой. И снова, сразу обмякнув, она мешком плюхнулась к его ногам. Теперь уже хладнокровно Маккиш принялся за третьего врага, а четвертая птица, поняв, что происходит что-то неладное, разжала гвозди клюва и улетела с недовольным воем.

Маккиш медленно опустился на жаркий песок. Теперь ему было даже смешно. Скольких мучении и крови стоила ему эта битва, а победить было так просто. У чудовищных птиц есть уязвимое место – артерия на голой шее,– – достаточно надавить на нее, и монстр погибнет. Он засмеялся: ил шее была ахиллесова пята…

И тут же все исчезло.

5

Маккиш сидел за столом, и перед ним лежал чистый лист бумаги. Машинально Маккиш провел ладонью по комбинезону.

Ткань была цела. Сражения с птицами не было. Все это ему привиделось. Причина очевидна: как и на Данилевского, на него напали галлюцинации. Причем – это он осознал сразу же – точно такие же, те же самые галлюцинации.

Он встал и посмотрел по сторонам. Вот шкаф, вот кровать, вот дверь в кухонный отсек. Все, как должно быть. Да, галлюцинации кончились: и сейчас не время размышлять о причинах – это можно будет сделать позже, -. сейчас надо сопоставить галлюцинации, испытанные им и Данилевским. Сопоставление не даст ответа о причине, но, может быть, укажет, где надо искать ответ.

Усевшись за стол с приборами под прозрачным куполом, он уже снова собрался приняться за дневник предшественника, но прозвучал сигнал связи, и на экране появилось крупное лицо командира.

– Данилевский прибыл, прошел обследование, – сообщил Степанов после обычного приветствия. – Врач утверждает: состояние здоровья нормальное. О переутомлении речи нет. Психика в полном порядке. Правда, отмечен эмоциональный спад, вызванный тем, что он, разведчик, был вынужден просить замену. Ну и галлюцинациями.

– Значит, к здоровью галлюцинации отношения не имеют? – поинтересовался Маккиш.

Возникла пауза. Командир вопросительно смотрел с экрана.

Потом он спросил: – Были галлюцинации? Какие?

– Те же, что у Данилевского. Бой с птицами.

– Пока у тебя никаких предположений?

– Никаких.

– Чем ты сейчас занимаешься?

– Сейчас я буду сравнивать свои видения с тем, что видел Данилевский, – хмуро ответил Маккиш, и экран после этого погас.

Маккиш включил дневник предшественника.

Вот сведения о работе автоматов-тектоников… нет, о первой галлюцинации дальше… вот выводы Данилевского о циклич ности атмосферных процессов… стоп!

Под куполом зазвучал тенор Данилевского. Данилевский явно подбирал слова с трудом. Понятно: не так уж просто здоровому и нормальному человеку описывать посетившие его вроде бы ни с того, ни с сего галлюцинации и причем знать, что с этим описанием потом познакомятся другие люди.

“Еще должен занести в дневник сообщение о странном случае, – неуверенно говорил Данилевский. – Как к нему отнестись, пока не знаю. Вероятнее всего, то, что я испытал, вызвано переутомлением. Впрочем, охотнее я искал бы любое другое объяснение, потому что чувствую себя превосходно…” “Данилевскому было хуже, – подумал Маккиш, – он вполне мог растеряться и все приписать нервам. А я заранее знал, что галлюцинации могут быть или даже, пожалуй, знал, что они будут…”

Голос с магнитной ленты окреп и обрел уверенность. Разведчик, как полагается разведчику, взял себя в руки и вновь стал хладнокровным исследователем. Маккиш слушал.

Все было точно так же, как у него. Точно так же Данилевский вдруг оказался в песчаной пустыне, без скафандра, и на него напали те же птицы. Точно так же он побежал к роще, отбиваясь на ходу от птиц, и роща тоже исчезла.

Стоп! Дальше было не совсем так. Маккиш прокрутил ленту назад, чтобы прослушать последние фразы еще раз. И тогда тенор Данилевского, уже совершенно спокойный и будничный, сказал: “Роща исчезла. На меня свалились сразу несколько птиц, и я упал на песок. Птицы терзали тело, я чувствовал боль, но встать не мог, сил уже не было. Мной овладело безразличие ко всему, что происходит. Похоже, что птиц стало еще больше.

Я чувствовал, что они рвут меня на куски, у меня мелькнула мысль, что все кончено. И тут же я увидел, что снова сижу за столом под куполом форпоста и, следовательно, ничего этого не было…”

– Так! – сказал Маккиш вслух. – Здесь есть небольшая разница. Но что это дает?

Он задумался.

Ничего это пока не давало. Если предположить, что видения вызваны каким-то веществом или излучением, могли ли у двух разных людей быть одинаковые видения? Излучение или вещество рождает образы,, действуя на мозг; вряд ли оно вызовет одни и те же образы. Впрочем, возможно и другое: излучение будит только самые верхние слои памяти, последнюю память. Птицы Лигейи и у него, и у Данилевского должны были оказаться самым последним впечатлением, и вот тогда сходство видений объяснимо. А различные концовки привидевшихся картин можно объяснить разницей темпераментов, характеров…

Он снова обратился к магнитному дневнику предшественника: Любопытно, была ли какая-то периодичность в галлюцинациях, посещавших Данилевского? После первого видения Данилевский, взяв себя в руки, занимался будничными делами.

Выпустил “черепах”, которые должны были достичь берега океана и вести исследования в его водах. Отдыхал. Обедал. Отправил на работу “черепах”-геологов.

Стоп! Вот запись о второй галлюцинации. Маккиш быстро подсчитал: она случилась через восемь часов двадцать четыре минуты. Сама галлюцинация была точно такой же, и конец видения был столь же печален: разведчик почувствовал, что сопротивляться больше не может, и тогда все прекратилось.

Так, теперь можно перейти к третьей галлюцинации…

Спустя несколько минут Маккиш сделал любопытное открытие. Промежуток между началом второй и началом третьей галлюцинациями составлял те же восемь часов и двадцать четыре минуты. Четвертая повторилась через такой же срок, пятая и шестая тоже… и так далее.

Он вдруг представил, каково это было Данилевскому, тоже, без сомнения, заметившему эту периодичность, раз за разом ждать, когда птицы словно наяву начнут рвать тело, и иллюзия окажется полной, даже боль окажется вполне достоверной.

Данилевский пережил ровно двадцать совершенно одинаковых галлюцинаций. Неудивительно, что на “Астролябии” у него нашли психологический спад, а другой, менее подготовленный человек, запросто получил бы нервное расстройство или хуже того.

Да, все это было любопытно, но по-прежнему ровным счетом ничего не объясняло. Хотя уже позволяло наметить некоторую программу дальнейших действий. Сначала надо было переждать еще одну галлюцинацию, а в том, что она будет, сомневаться, пожалуй, не приходилось. Сравнить первую галлюцинацию со второй. Потом можно будет перебазировать форпост. Если причина явления какое-то вещество, чье месторождение находится поблизости, видения будут слабее или исчезнут совсем. Потом можно будет начать поиски этого удивительного вещества со всепроникающим излучением, хотя автоматы-геологи не нашли ничего необычного.

Вещества, кстати, дающего излучение (если только, разумеется, причина в этом) через строго определенные промежутки времени. Восемь часов двадцать четыре минуты – это… это… И тут вдруг Маккиш понял, что это такое: это ровно две трети суток Лигейи, составляющие двенадцать земных часов и тридцать шесть земных минут с секундами. Почему же именно такой промежуток? Но нет, пока ему не построить разумной гипотезы, надо ждать и собирать новые данные.

И вдруг еще одна мысль молнией вспыхнула в голове Маккиша.

Он надел скафандр и вышел из форпоста наружу. Все было по-прежнему – рощица с голубыми деревьями, желтый песок и птицы, перекликающиеся высоко в небе…

Маккиш отошел от форпоста в сторону. Он смотрел в небо…

Так и есть, птицы заметили его и приготовились к атаке. Но он не стал включать защитное поле, он поднял вверх руки и ждал.

Это были, наверное, другие птицы, не те, что уже знали, как может больно ударить одежда человека, и поэтому нападали смело. Но первую же из птиц Маккиш на лету схватил за жилистую шею и нажал на пульсирующую голубую жилку.

И все было точно так же, как в видении: обмякнув, птица упала к его ногам, а другие поспешили покинуть место сражения.

Маккиш медленно побрел к форпосту, и мысль его словно билась о невидимую преграду. Об ахиллесовой пяте этих чудовищных птиц он не мог знать заранее. В первый раз, во время настоящего нападения, отраженного защитным полем, он даже не разглядел, что на шее этого монстра есть голубая артерия.

И если так, значит, во время галлюцинации узнал то, чего никак не мог знать, а ведь видения, даже самые причудливые, всегда основаны на реальном опыте человека.

Красное солнце на глазах поднималось все выше. Когда на несколько мгновений оно застыло в зените, Маккиш увидел, как посреди равнины с голубой травой вдруг прямо на глазах пробились из земли и-потянулись к солнцу побеги молодых деревьев. За каких-то десять минут побеги окутались дымкой голубых листьев, и там, где не было ничего, возникла молодая рощица, точно такая же, что возле форпоста. Да, на этой планете было на что посмотреть.

Маккиш постарался представить, как здесь бывает, когда наступает период ураганных ветров. Деревья, конечно, вырываются с корнем, ураган несет их над материком, как спички.

Все сметается с поверхности планеты, и только мрачные горные хребты, кое-где поднимающиеся над материком, стоят незыблемо. Наверное, где-то там, в каких-нибудь горных пещерах, и находят убежище хищные птицы Лигейи. А сухопутные зверьки, должно быть, зарываются глубоко в землю, потому что на поверхности спастись невозможно. К тому же, судя по некоторым геологическим находкам, иной раз ветры набирают такую силу, что гонят на материк из океана гигантские волны, заливающие громадные площади. Ничто на поверхности планеты не может противиться стихии, форпост, например, был бы пушинкой сметен.

Но потом стихают суперураганы, палящее солнце высушивает на материке громадные озера океанской воды. Сначала материк, покр-ытый желтым песком, пустынен, только горы высятся над ним. Но песок покрывается голубой травой, а потом вот так, на глазах, из-под земли пробиваются побеги, полные несокрушимой жизненной силы, и то там, то тут одна за другой возникают рощи голубых деревьев.

Он подумал, что платину добывать здесь будет трудно.

Впрочем, можно, наверное, создать подземные поселения и в них пережидать периоды ураганов и наводнений. А возможно, решение будет иным: построить поселения-спутники на орбитах вокруг Лигейи и трижды в год любоваться стихийными бедствиями сверху, из космоса.

Маккиш ждал: восемь часов тянулись медленно. Красное солнце наконец зашло, и наступила непродолжительная ночь.

Маккиш дал себе короткий отдых до рассвета. Потом он заполнил первые метры своего дневника и просмотрел информацию, собранную одной из “черепах”-геофизиков. Другие “черепахи” должны были вернуться позже…

Он ждал, и наконец часы показали, что после первой галлюцинации прошло ровно восемь часов двадцать четыре минуты. Маккиш приготовился: вот сейчас снова растворятся стены форпоста, он окажется в пустыне, снова налетят птицы, но, в отличие от Данилевского, он снова выйдет в сражении победителем.

Время прошло. Он по-прежнему сидел за большим столом под прозрачным куполом, и все было по-прежнему.

Маккиш вздохнул и позволил себе расслабиться. Значит, повторной галлюцинации не будет? Он направился в жилой отсек, но не дошел до него, потому что бросил взгляд за пределы форпоста.

В голубом небе двигалось какое-то решетчатое сооружение, отдаленно напоминающее первые земные аэропланы. С решетчатым сооружением происходило что-то неладное: оно двигалось рывками, словно бы кто-то порывисто дергал его за невидимую нить, и то взмывало вверх, то проваливалось вниз. Наконец оно неуклюже ткнулось в островок песка, рядом с которым были три дерева, росших так, что издали они напоминали римскую цифру IV, и на глазах развалилось на части.

Из обломков появился человек без скафандра. Шатаясь, он сделал несколько шагов в сторону от места катастрофы и упал.

Обломки за его спиной как-то неправдоподобно неторопливо, словно бы показывали замедленную киносъемку, вспыхнули зеленым огнем. Летательный аппарат, потерпевший катастрофу, разгорался все сильнее, а пилот продолжал неподвижно лежать на песке.

Он пробежал шлюз и оказался за стенами форпоста. Сразу же его снова обжег палящий зной – он выбежал без скафандра. Воздух, ворвавшийся в легкие, был сухим и горячим, и уже через несколько мгновений перед глазами Маккиша поплыли красные крути.

Почему-то было очень тихо. Потом послышались гулкие и частые удары. Некоторое время Маккиш пытался определить их природу и наконец понял: в висках стучала кровь. Он сбавил скорость, стараясь дышать глубже и ровнее. Пройдет несколько минут, он втянется в ритм, и тогда темп можно будет взвинтить.

Маккиш побежал быстрее. Круги перед глазами уже исчезли, и тише становились удары в висках. Яснее были теперь и мысли. Он бежал все увереннее, приближаясь к тому мигу, когда тренированный бегун находит второе дыхание. Еще десяток метров, еще…

И теперь его голова была занята только одной, главной мыслью, которая почему-то пришла только сейчас.

Как, каким образом на Лигейе появился этот летательный аппарат? И этот человек? И кто он? Ничего этого действительно не могло быть – ни пилота, ни летательного аппарата, – если бы на Лигейе была разумная жизнь, не могло быть так, что за все это время на материке не нашлось ни малейших ее признаков. Но в первое мгновение Маккиш не думал об этом, потому что сразу же бросился человеку на помощь. Могло ли все это быть или не могло, в конце концов это вопрос для последующих размышлений, а помощь была нужна немедленно.

Он добежал, остановился и, переводя дыхание, дал себе несколько мгновений отдыха. Рядом с огромным зеленым костром, в который превратились теперь обломки летательного аппарата, жара была совсем нестерпимой. Обжигающий воздух казался плотной стеной, которая не позволяла сделать ни шагу дальше. Но до пилота оставалось еще несколько метров, и, зажмурившись, Маккиш шагнул в стену.

Он закашлялся, дыхание перехватило, за этой стеной невозможно было дышать. Нагнувшись, он осторожно взял пилота под мышки и, чуть приподняв, стал тащить его по песку.

Человек, одетый в голубой костюм довольно странного покроя, был на удивление мал ростом; если б он встал на ноги, то далеко не достал бы Маккишу и до плеча. Кожа лица была медно-красной, губы толстыми, нос слегка приплюснутым, волосы казались соломенными.

Он взял его на руки.

Купол форпоста сверкал в лучах красного солнца, как драгоценный камень, зрелище было очень красиво, это Маккиш отметил машинально, но до форпоста было не меньше километра. С ношей на плече, в палящий зной, по вязкому песку это займет минут пять-шесть, если не больше…

Он преодолел это километровое пекло за пять минут. Он чувствовал, как с движением секундной стрелки все реже бьется сердце пилота., Зато, казалось, вот-вот вырвется из груди его собственное сердце. Не было времени отдышаться, и, уложив человека на кровать, Маккиш бросился к аптечке. Стимулирующую инъекцию – первое средство – надо было сделать немедленно. Потом раненого надо обследовать с помощью микродиагностика, который определит дальнейшее лечение.

Шприц готов, осталось обнажить руку, чтобы сделать укол.

Маккиш вдруг заметил, что у пилота не пять пальцев, а шесть.

Но об этом не было времени размышлять, и Маккиш сделал укол; потом, подумав, сделал еще один. Вот теперь можно положить на грудь пострадавшего микродиагностик, и прибор начнет работу, которая всегда казалась Маккишу чуть ли не сверхъестественной. Ну как в самом деле это может быть, чтобы маленькая коробочка, помещенная рядом с человеком, тут же выдавала самую полную информацию о состоянии его здоровья, а если человек болел, еще и указывала, какие нужны препараты.

У человека, неизвестно каким образом и откуда попавшего на Лигейю, вдруг дрогнули губы. Несколько мгновений спустя лицо начало розоветь, к нему возвращались краски жизни. Маккиш бросил взгляд на индикаторы микродиагностика и ничего не понял: появившиеся там показатели были совершенно невероятными, они не имели ничего общего с привычными параметрами; но так и должно было быть, потому что человек, лежащий сейчас на кровати в форпосте, не был человеком.

Лишь только теперь Маккиш – он удивился этому – допустил до своего сознания мысль, казавшуюся столь простой и очевидной. Лигейя обитаема, только по какой-то совершенно необъяснимой причине до сих пор это не обнаружено. И вот на его глазах пилот-лигейянин потерпел аварию у форпоста, и он, Маккиш, сумел спасти его от гибели.

“Нет, нет, нет! Не так мы себе представляли самую первую встречу”, – как-то отстраненно, словно бы это касалось не его, а кого-то другого, подумал Маккиш, и в этот момент у пилота дрогнули веки.

Маккиш застыл на месте, всматриваясь в лицо инопланетянина. Лицо снова было медно-красным, живым. Грудь пилота стала ритмично опускаться и подниматься, теперь он дышал полно и глубоко. Веки продолжали трепетать, и наконец пилот открыл глаза.

Из-за иссиня-черного цвета они казались бездонными. Но еще некоторое время глаза все еще были неживыми, ничего они не выражали. Мысль возвращалась в них постепенно, какимито скачками, и Маккиш следил за этим, затаив дыхание и боясь пошевелиться.

А в следующий момент пилота-инопланетянина не стало, как, впрочем, не стало и микродиагностика, и шприца, да и самого жилого отсека.

Маккиш все еще стоял под прозрачным куполом, неподалеку от лабораторного столг. Здесь все было по-прежнему: приборы, экран видеосвязи, письменный стол. Он растерянно огляделся по сторонам.

За стенами форпоста все было по-прежнему: деревья, трава, песок, птицы, три дерева в виде римской цифры IV. Обломков летательного аппарата, костра, конечно, нигде не было.

Он потер ладонями лицо. Обломков, как и самого летательного аппарата, и не могло быть, потому что точно через восемь часов двадцать четыре минуты его снова посетила галлюцинация. Правда, совсем не такая, как в первый раз. У Данилевского таких не было.

Ну, так что все это значит?

За спиной Маккиша раздался голос Степанова. Он обернулся: лицо командира на экране было встревоженным.

– Ну, наконец-то, – сказал Степанов. – Что происходит?

– А что было? – спросил Маккиш.

– Ты несколько минут стоял совершенно неподвижно. Смотрел в одну точку. Ничего не слышал. – Степанов помедлил. – Галлюцинация? То же самое?

– Есть существенная разница…

Очень быстро, так, словно решение было принято им уже давно, Степанов сказал:

– Я буду у тебя через девять часов. Вылетаю прямо сейчас. Но… может быть, ты хочешь вернуться?

Маккиш покачал головой и коротко ответил: – Нет! Я тебя жду.

Здесь и в самом деле нужен был опыт еще одного человека, подумал Маккиш, и, наверное, даже не одного; здесь происходило что-то такое, чего не переживал еще ни один из разведчиков. Хорошо, что здесь будет именно Степанов, потому что как ни говори…

Экран погас. Маккиш снова остался наедине с непонятным.

Теперь ненадолго. Впрочем, если все будет по-прежнему, еще одну галлюцинацию он переживет в прежнем одиночестве.

Третью.

Сначала Маккиш занес рассказ о том, что происходило, в магнитный дневник. Потом надел скафандр и вышел из форпоста наружу.

Ветер, заметно усилившийся, гнул ветки с голубыми листьями и поднимал маленькие барханы на островках песка. Красное солнце поднималось в зенит, и причудливо колыхавшиеся тени деревьев заметно укорачивались. Проходя мимо одного из деревьев – оно было остроконечным, – Маккиш подумал о том, что тень его похожа на стрелку компаса: показывает как раз на то место, где растут в виде римской цифры IV три дерева и где, как привиделось ему во время галлюцинации, упал летательный аппарат. Он шел и думал о том, что галлюцинация оказалась поразительно реальной – местность перед ним была точно такой же, в самых мельчайших деталях, как и увиденная им во время… во время чего? Он знал, что там, куда показывает указательная тень-стрелка, он, конечно, не найдет ничего, и все-таки продолжал идти вперед; и снова его мысль словно билась о невидимую преграду.

Он дошел наконец до места, где росли три приметных дерева, и остановился. Это было поразительно: совпадение галлюцинации и реальности оказалось абсолютным. Это было невероятно, невозможно, и все-таки было именно так. Вот клочок голубой травы, запомнившийся потому, что он был идеальной треугольной формы, словно так и задумал какой-то неведомый садовник; вот сломанная порывом ветра упавшая с одного из деревьев ветка, вертикально воткнувшаяся в песок… И разница была только в одном – в видении, которое посетило Маккиша некоторое время назад: вот здесь, рядом с равносторонним треугольником травы, лицом к нему лежал человек, которого он хотел спасти; и у подножия трех одиноких деревьев дымились обломки его летательного аппарата.

Он медленно побрел назад, к форпосту.

Так что же все это могло значить?

И прежде всего почему вторая галлюцинация так отличалась от первой, в то время как галлюцинации Данилевского были все одинаковы? Данилевский все время сражался с птицами и терпел поражения.

А он, Маккиш, победил.

Он резко остановился.

Он победил, и поэтому вторая галлюцинация была у него другой. Данилевский терпел поражения, и поэтому был обречен снова и снова сражаться. А если бы Данилевский тоже хоть раз победил?… Но он проигрывал раз за разом, и галлюцинации у него повторялись. Повторялись, как будто кто-то ждал, когда же он все-таки найдет оружие против птиц, а решение было таким простым, требовалось только– немного воли, стойкости, мужества.

Маккиш помотал головой. Нет, это все-таки было невозможно. Но… ничем другим это тоже невозможно объяснить… Значит, какой бы невероятной она ни казалась, надо достроить эту гипотезу до конца. Итак…

Он опустился на песок и, чувствуя, как сильно бьется сердце, стал развивать эту невозможную, невероятную, фантастическую и вместе с тем все объясняющую мысль.

Галлюцинации – искусственного происхождения. Они вызываются, например, каким-нибудь излучением. Испытуемому дается задача – сначала бой с птицами. И, хотя испытуемый остается во время вызванной галлюцинации в неподвижности, в мозгу его происходит работа, которая кем-то и как-то фиксируется и оценивается. Мозг принимает решение, определяющее поведение человека в заданной ситуации. Разные люди ведут себя по-разному. Мозг Данилевского никак не мог решить предложенную задачу, и поэтому задание все время повторяли.

А он, Маккиш, победил, и тогда ему дали другое задание.

Но кто и зачем?

Зачем? Да просто для того чтобы узнать цену существу, появившемуся вдруг на Лигейе. Для того, чтобы определить, чего от него можно ждать, достоин ли он внимания…

Данилевский испытания не выдержал, а сам он решил задачу с первой попытки. Возможно, ему просто повезло, возможно, у него лучше реакция, больше выносливости, чем у Данилевского, и это определило те решения, которые принимал его мозг во время вызванной галлюцинации. Вероятно, первое испытание – бой с птицами – было испытанием на смелость и находчивость. Тогда второе – на доброту, сострадание, готовность помочь…

Он снова покачал головой. Если галлюцинации действительно были испытаниями, не слишком ли жестокими они оказались? Данилевскому они измотали нервы… хотя, возможно, он сам виноват, раз так быстро сдавался. И почему, собственно, испытания.были жестокими? Ведь на самом деле ни Данилевскому, ни ему самому не грозило никакой опасности. Все было воображаемым, все было похоже на тренировочный полет, когда для курсанта имитируются различные экстремальные ситуации, а на самом деле он работает на тренажере.

И все-таки… И все-таки, если какая-то цивилизация встречает представителей другой цивилизации, нужны ли вообще какие-то испытания? Ведь такие встречи, должно быть, невероятно редки, у землян, во всяком случае, не было еще ни одной такой встречи…

Он усмехнулся и, как маленький мальчик в песочнице, стал струей сыпать на ладони песок. А как, собственно, вели бы себя мы сами, если б на Землю вдруг прилетел разведывательный корабль из неизвестно каких далей вселенной? Бросились бы к ним с радостью, как об этом чаще всего писали, представляя себе такой момент, писатели-фантасты, или же все-таки прежде всего проявили бы разумную предосторожность? Последнее, наверное, было бы вернее…

Ну а что же теперь? Второе испытание, надо полагать, он тоже выдержал. Придя на помощь неизвестному, он, по-видимому, показал ИМ, что он, пришелец, способен на доброту и понимание.

Он встал. И тогда сразу же маленькое окошко в сплошной стеклянной преграде на пути его мысли вдруг снова захлопнулось. Потому что то, о чем он думал, было невозможно. Лигейя была пуста, автоматы не могли не заметить хоть каких-нибудь признаков разумной жизни. Две другие планеты системы тоже были необитаемы, и, значит, некому было проверять земных разведчиков галлюцинациями.

Маккиш медленно возвращался в форпост, и под ногами мягко шуршал раскаленный песок. На мгновение красное солнце закрыла тень: в небе, громко перекликаясь, спешили куда-то несколько четырехкрылых птиц.

Когда очередной восьмичасовой отрезок времени стал подходить к концу, Маккиш понял, что начинает нервничать. До этого он работал: встретил вернувшихся “черепах” и выпустил на работу других. Занимался микробиологическими исследованиями.

Внес собранную автоматами информацию в магнитный дневник. Но за полчаса до того, как, судя по всему, должен был начаться третий сеанс наваждений, Маккиш поймал себя на том, что третий раз диктует в дневник одну и ту же фразу.

Тогда он резко нажал клавишу и остановил ленту.

Степанов был теперь совсем близко. Пройдет час, может быть, чуть больше, и его космокатер опустится рядом с форпостом. Правда, это будет уже после нового сеанса галлюцинаций, которые или все прояснят, или запутают все еще больше.

Лицо Степанова появилось на экране, как только Маккиш подумал о нем, – командир словно был наделен даром телепатии. Лицо Степанова казалось хмурым и озабоченным, но, приглядевшись, Маккиш заметил в нем и какие-то неуловимо новые черты, каких на корабле никто никогда не видел. И он вдруг понял: да ведь Степанов попросту рад, что летит на работу в форпост и что его ждет загадка, с какой, пожалуй, еще никто из разведчиков не сталкивался.

– Идеи есть? – спросил Степанов.

– Есть, – отозвался Маккиш. – Планета населена, и галлюцинации – это проверка нас на то, кто мы такие и стоит ли вступать с нами в контакт. Ставя перед нами разные задачи, они каким-то образом понимают, как бы мы поступили в данной ситуации. Есть, правда, одна загвоздка. – Маккиш заставил себя улыбнуться. – Население планеты, должно быть, совершенно невидимо. И невидимо все, что ими возведено, сооружено, построено. Невидимы корабли, летательные аппараты, заводы, энергоустановки… Это цивилизация невидимок.

В глазах Степанова появились огоньки.

– Если ты можешь выдвигать такие гипотезы, – сказал он, – дела с тобой обстоят не так уж плохо.

– Да я не шучу, – сказал Маккиш и вдруг почувствовал неожиданную обиду. – Не шучу, – повторил он упрямо.

Степанов улыбнулся широко и открыто. – Ладно, еще немного, и мы с тобой во всем разберемся. Я уже почти долетел.

Экран погас. Степанов остался один, в своем космокатере, подлетающем к Лигейе. А он, Маккиш, один остался в форпосте.

И вдруг каким-то необъяснимым чутьем он понял, что действительно не шутил сейчас, что сказал Степанову истину, хоть и кажется она невероятной и невозможной.

Маккиш встал. Ему вдруг стало легко и просто. За несколько последних часов он трижды отвергал пришедшую к нему после второй галлюцинации безумную мысль и трижды снова к ней возвращался, потому что… Потому что не мог найти ничего другого. Но для того чтобы принять гипотезу, не хватало доказательств и не было необходимых объяснений. И вот теперь, когда он попытался ответить на вопрос командира не очень веселой шуткой, все вокруг словно встало на свои места.

Это было озарение, и, возможно, оно было составной и необходимой частью испытания, которое ему пришлось держать и которое он, похоже, выдержал. Он представил, как сейчас ктото внимательно следит за ходом его мысли, возможно, его рассуждения, как прежде его галлюцинации, проецируются на каком-то экране; к он стал додумывать все до конца.

Трижды в год на Лигейю обрушиваются ураганы, сметающие все на своем пути. Здесь не осталось бы ничего, любое из сооружений человеческих рук было бы опрокинуто, сдуто, сметено. Но проходит пора урагана, и вновь появляются деревья и трава, снова воздух рассекают птицы, нашедшие где-то убежище, из каких-то потайных нор выползают животные и греются в теплых солнечных лучах. Так неужели человек не нашел бы в таких условиях самого простого, но гениально простого решения? Да ведь сам он, размышляя о том, каково будет здесь работать землянам, решил задачу, причем даже двумя способами.