Текст книги "Фантастика 1982"

Автор книги: Павел (Песах) Амнуэль

Соавторы: Петроний Аматуни,Владимир Малов,Николай Советов,Зоя Туманова,Виктор Положин,Юрий Герасименко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

– Как получилось, что мы расстались?

Она, кажется, все рассматривала сухую хвоинку.

– Это трудно вспомнить. Ведь тысячи жизней прошло! Думаю, что случилась какая-нибудь нелепость.

Она снова подняла на меня свой взгляд, и мы с минуту молчали.

“Мой милый, живой человек! Мы уедем с тобой в зеленую, пахучую, звучную страну, где всегда впереди лето, где молодые, жиденькие ростки, где смолистые тополевые чешуйки и красные гусеницы, где озера с чайной водой и голубое небо.

“В далеком краю, где в чистые воды глядятся высокие горы, исчезнет, я знаю, бесследно вся скверна, осевшая в сердце” [Одзава Роан.].

Засыпая, ты будешь думать о хорошем. Теплыми звездными ночами за порогом твоего дома легкие шарики одуванчиков будут бледно светить, как тысяча маленьких лун. Мы счастливо проживем до самого конца, и тебе никогда не будет страшно, потому что я буду рядом.

Сейчас я подойду к тебе, прикоснусь к твоим волосам. Быть может, ты простишь меня”. Это из моей ненаписанной книги.

На этом я хотел было поставить точку и уйти, но Вы, дорогой читатель, спрашиваете меня, счастлив ли я, и я, конечно, дам ответ. Только мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос односложно. Ведь если бы я сказал “счастлив”, Вы все равно потребовали бы доказательств, не так ли?

Есть в нашей жизни – при всей ее сложности, непостижимости – нечто весьма определенное. А именно: она прекрасна, несмотря ни на что. Мне кажется, что если бы я, не дай бог, потерял зрение, я был бы счастлив оттого, что слышу, как тает весной зернистый снег, как он рассыпается под ногами: “с-с-с-с-с”, и чувствую, как нечаянно-терпок вкус набухающих почек. Нам, пришедшим в этот мир из Ниоткуда, подарены вся Земля, вся Вселенная – с лесами и реками, далекими городами и звездами, великими произведениями искусства и памятью минувших веков. Но это еще не все. Нет, это еще не все! (Вы видите, что я специально замедляю темп, делаю паузу, – к черту все эти литературные “секреты!”) Это еще не все, и, может быть, не главное… Еще в этом мире… есть женщина!

(Подождите, я помолчу еще минуту…) Только не верьте, если Вам скажут, что на свете нет любви или что любовь – это всего-навсего животный инстинкт.

Да отрежут лгуну его гнусный язык, как сказано в одной мудрой и печальной книге!

На этом я прощаюсь с Вами, мой читатель! Не знаю, удовлетворил ли Вас мой ответ…

Видите ли… Я не хотел об этом говорить, чтобы не омрачать еще более свой рассказ. Но, видно, придется.

В ту ночь, ночь откровения, она еще совсем недолго была со мной. Она попросила меня ее поцеловать, а потом, как всегда, спокойно, но еще – ласково, сказала, что хотела бы побыть одна.

На рассвете в полном изнеможении я спустился вниз.

Ее дверь была распахнута. На низеньком столике я нашел листок бумаги, на котором мелким, корявым почерком было написано: “Заклинаю: не ищи меня! Я люблю другого. Прости”.

…Вот, взгляните! Я всегда ношу ее с собой. Это забытая ею заколка. Коричневый жучок.

ВАСИЛИЙ ГОЛОВАЧЕВ МЕРА ВЕЩЕЙ

С высоты в сорок тысяч километров Юпитер не был ни полосатым, ни пятнистым – невероятный по размерам кипящий котел, в котором то и дело взлетали вверх ослепительно желтые султаны аммиака, оранжевые протуберанцы гелия и серебристые волокна водорода: котел, поражающий воображение и заставляющий человека жадно вглядываться в его пучину, испытывая суеверный страх и не менее суеверный восторг.

Юпитер вторая, неродившаяся, звезда солнечной системы.

Модуль положило набок, и Пановский очнулся. Последовал мысленный приказ, летающая лаборатория поползла вверх, на более безопасную орбиту, сопровождаемая перламутровым ручьем “тихого” электрического разряда, на зигзаге которого вполне уместилась бы земная Луна.

– Спокоен старик сегодня, – сказал Изотов, отрываясь от окуляров перископа. – Радиус Ю-поля в два раза короче, чем вчера, мы даже не дошли до верхней гелиопаузы. Рискнем?

Пановский отрицательно качнул головой.

– Пора возвращаться. Мы и так проболтались без малого пять часов. Ловушки заполнены до отказа, записей хватит на неделю детального разбора.

Изотов хмыкнул, исподлобья взглянул на товарища, занимавшего в данный момент кресло пилота. Пановскому шел сорок второй год, был он высок, жилист, смугл от вакуум-загара.

Он начал работать над гигантской планетой двенадцать лет назад, когда закладывались первые Ю-станции на спутниках Юпитера, естественно, это был один из самых опытных ю-физи. ков, знавший все внешние повадки исполина, участвовавший в трех экспедициях глубинного зондирования его атмосферы.

– Жаль… – пробормотал Изотов, думая о своем.

– Чего жаль? – не понял Пановский, поправляя на голове корону мыслеуправления. Модуль продолжал ввинчиваться в гаснущее зарево разреженной водородной атмосферы Юпитера, направляясь к Амальтее, на которой располагалась Ю-станция “Корона-2”.

– Жаль, говорю, что не удалось увидеть КУ-объект. Вчера ребятам повезло больше.

Пановский поймал в визирные метки пульсирующий радиоогонек маяка станции, переключил управление на автоматику и повернулся к напарнику.

Изотов появился на Ю-станции недавно. Был он молод, настойчив, самолюбив и не успел еще растерять надежд открыть на Юпитере древнюю цивилизацию, существование которой то ставилось под сомнение, то вспыхивало ненадолго сенсацией в научных и ненаучных кругах солнечной системы.

– КУ-объект – это фикция, – убежденно сказал Пановский, продолжая исподтишка изучать лицо молодого ю-инженера. – Я летаю над Юпитером двенадцать лет и ни разу не видел ничего подобного.

– Значит, тебе просто не повезло. Ведь многие видели… Сабиров, Вульф, Генри Лисов…

– И никто из них не привез ни одной голографии.

Изотов вздохнул. Что правда, то правда: никто из ученых – зеленых новичков вроде него и опытных “зубров”, – не смог запечатлеть КУ-объект и доставить снимки на базу. На голограммах проявлялись лишь обычные облачные структуры верхней газовой оболочки Юпитера.

– Не вешай нос, – добродушно усмехнулся Пановский, видя, что напарник расстроен. – Повезет в другой раз, не со мной, видимо, я и в самом деле неудачник.

– “Сотый”, “Сотый”, – раздался в рубке знакомый голос диспетчера станции. – Срочно отвечайте, остался ли резерв в регистрирующей аппаратуре?

– Да, – коротко отозвался Пановский, бегло проглядев записи бортового координатора. – Три ленты в видеосканере и дюжина кристаллов в приемнике “Омеги”. В чем дело?

– Немедленно возвращайтесь к южной тропической зоне, координаты: сто семьдесят три южной широты и пятьдесят семь восточной долготы. Генри только что на главном оптическом обнаружил КУ-объект. Вы ближе всех в этом районе…

Диспетчер еще недоговорил, а Пановский уже успел перехватить управление у автомата и бросить модуль в разворот.

– Что я говорил! – воскликнул Изотов, скорее изумленный, чем обрадованный известием.

Пановский не ответил, лишь угрюмая складка появилась у него над переносицей. В существование КУ-объекта он не верил, как и в цивилизацию на Юпитере, тем не менее себе он мог признаться, что вера в чудо не угасла в нем по сей день.

Модуль вышел точно по координатам над большой облачной спиралью. В непосредственной близости от короны Юпитера голоса диспетчера уже не было слышно: сложная система радиационных поясов планеты полностью забивала эфир помехами. Пановский осторожно повел модуль к южному полюсу планеты, опасаясь приближаться к внутреннему кометно-метеоритному кольцу, возле которого плотность метеорного вещества достигала критических величин. И тут они действительно увидели загадочный КУ-объект.

Из желто-коричневой мути аммиачно-водородных облаков высунулся ослепительно белый “цветок” на тонком стебле: по форме КУ-объект напоминал земную гвоздику. Стебель “гвоздики” продолжал расти, она увеличивалась в размерах, и наконец стало ясно, что это вполне реальное явление, отнюдь не галлюцинации и не радиолокационный “призрак”.

Пановский задействовал аппаратуру видеосъемки и покосился на напарника.

– Везет же!… Честно говоря, я и сейчас не верю в его существование. Загипнотизировал ты меня своими рассуждениями, да и Ю-поле, наверное, действует, потенциал уже выше барьера безопасности…

– “Если на клетке слона прочтешь надпись “буйвол” – не верь глазам своим”, – процитировал Козьму Пруткова Изотов. – Ю-поле тут ни при чем. Кстати, почему эту штуку назвали КУ-объектом?

– Первым его увидел и описал год назад Константин Уткин, неисправимый фантазер и выдумщик, отсюда и сокращение… Он пропал без вести после второй встречи со своим “открытием”…

Изотов повернул голову, мгновение смотрел в серые непроницаемые глаза Пановского, словно пытаясь прочесть его мысли, потом расслабился и пожал плечами.

– Одна из тех случайностей, которая подстерегает любого из нас… Посмотри на анализаторы: материал КУ-объекта безобидное облако ледяных кристаллов. Правда, магнитное поле великовато для обычного облака… Давай подойдем поближе.

Пановский красноречиво постукал пальцем по лбу.

Модуль проходил уже над краем “гвоздики”, достигшей размеров земного Мадагаскара, и в этот миг что-то произошло.

Пановскому показалось, что КУ-объект взорвался! Модуль вздрогнул, оборвалось пение приборов в рубке, ослепли экраны, наступила глубокая тишина. И в этой тишине люди “услышали” Голос! Глубокий, нечеловеческий Голос-вскрик пронизал оболочку модуля, прошел сквозь все его защитные экраны и сквозь тела исследователей, и умчался в космос, в неизмеримую даль – бестелесная молния, сгусток мысли неведомого исполина. Это было последнее, о чем подумал Пановский. Хлынувшая в рубку тьма погасила сознание…

Зал связи Ю-станции “Корона-2” тонул в тусклом серо-желтом сиянии юпитерианского серпа: станция проходила над ночной стороной планеты. Гул переговоров отражался от стен зала, смешивался с гудками и свистами работающей аппаратуры и возвращался таинственным шепчущим эхом. Четыре видеома – это сокращение от слова “видеобъем” прочно вошло в обиход – отражали четыре таких же, как и этот, зала и группы людей у пультов связи и управления.

В зал вошел высокий бледный человек с узким и жестким лицом. На рукаве его куртки алел шеврон научного директора расступились люди, давая ему станции. У главного пульта пройти.

– Какие новости? – спросил он, почти не двигая губами.

– Второй КУ-объект мы прозевали, – сказал смуглый до черноты Генри Лисов. – Вернее, не знали, где ждать. Третий успели захватить почти в начале образования. А потом как отрезало, никаких следов. Видимо, существуют какие-то периоды активности КУ-объектов, когда они появляются довольно часто. Но какова длительность такого периода – неизвестно.

– Самое интересное, что третий КУ-объект ничего не излучал, как первые два, – сказал седоволосый Сабиров. – Но приборы обнаружили слабое волновое эхо в пространстве сразу после его выхода.

– Вы полагаете, что это был…

– Приемник, вернее, приемная антенна, если пользоваться земными аналогиями. А первые два были передатчиками. После выхода их в эфир станции слежения за пространством за орбитами Плутона и Цербера поймали “следы” импульсов, направленных в сторону шарового звездного скопления омега Кентавра. Час назад с Земли сообщили, что импульсы, по всей видимости, – одномоментные передачи огромных массивов информации.

– Итак, КУ-объекты – суть аппараты юпитериан, – медленно проговорил Зимин. – Цивилизация на Юпитере не миф!…

Вы хоть представляете себе грандиозность сего факта?!

Сабиров переглянулся с Генри Лисовым, но директор станции не ждал ответа.

– Три года мы возились с легендой о цивилизации на Юпитере, год – с легендой о КУ-объектах, не подозревая, что они существуют реально… Кстати, почему их невозможно голографировать?

Генри Лисов помялся.

– Гипотез много, но дельных ни одной… Может быть, все дело в Ю-излучеиии, сбивающем настройку приборов?

Зимин кивнул.

– Может быть. Что ж, мы на пороге величайших открытий за всю историю человеческой цивилизации! Что?

Сабиров откашлялся.

– У меня сложилась иная точка зрения. Уже сто лет человечество изучает Юпитер, из них более полувека – активно, с помощью автоматических зондов и обитаемых станций. Множество экспедиций в атмосферу и на дно, тысячи потерянных зондов, гибель исследователей… Едва ли юпитериане не замечают нас, по-моему, это невозможно, но тогда их молчание говорит об одном – об отсутствии интереса с их стороны к нам! О каком контакте может идти речь? А если они нас просто не замечают, значит, отличаются от нас по всем параметрам жизни. Да и как им не отличаться? Я до сих пор не могу представить, как на этом газо-жидкостном шаре могла возникнуть жизнь! А уж разумная жизнь!… – Сабиров развел руками.

– При чем тут твой скептицизм, Баграт? – улыбнулся Вульф. – Факты – упрямая вещь. Вот насчет контакта я с тобой согласен.

– Вопросы ко мне есть? – спросил Зимин, переждав шум. – Прежде всего у моих заместителей. В пятнадцать десять я снова отбываю на Землю.

– Есть, – сказал Сабиров. – Что с ребятами?

Зимин нахмурился, помолчал.

– Для них встреча с КУ-объектом в момент.излучения закончилась трагически. По мнению эскпертов, их модуль попал в краевую зону излученного импульса. У обоих шок, общий паралич… Их отправили в медцентр на Курилах. Еще вопросы?

Вопросов больше не было.

– Тогда попрошу всех вернуться к своим обязанностям. Помните, что на всех нас падает большая ответственность. Как бы ни был далек контакт с цивилизацией Юпитера, но начинать его придется нам.

Зимин подошел к главному обзорному видеому станции вплотную и несколько минут смотрел на слабеющее дымное свечение юпитерианского серпа, пока от него не осталась лишь тонкая бледная полоска. И тогда стало заметно тусклое багровое мерцание в толще ночной атмосферы планеты – отблеск небывалых по величине гроз, а может быть, и результат титанической работы неведомых ее обитателей.

– Вы напрасно не придаете этому значения, – сказал Старченко. – Это по-настоящему сенсационное событие!

Наумов молча разглядывал переносицу заместителя, удивляясь его недальновидности или… нежеланию вникнуть в суть дела. Сенсация… Неужели для него это только сенсация?

Что это – максимализм молодости или неопытность? Или, может быть, равнодушие? Ведь для тех двоих…

Он перевел взгляд на молочно-белые кубы реаниматоров, скрывающие в своем чреве ученых с Юпитера, пострадавших от неизвестного излучения. Вот уже месяц, как крупнейшие медики Земли: невропатологи, нейрохирурги, психологи, специалисты в области биоэнергетики и физики излучений пытаются спасти этих людей, но все, что удалось пока сделать – это предотвратить коллапс и паралич нервной системы обоих космонавтов. Тела их с помощью специальных устройств жили, а мозг не хотел просыпаться, пораженный чудовищной дозой неведомого излучения.

Гипотеза Наумова, высказанная им на консилиуме, породила сенсацию среди медицинских работников, именно о ней и рассуждал Старченко. Гипотеза состояла в том, что передача юпитериан, предназначенная для неизвестного людям абонента в шаровом звездном скоплении омега Кентавра… была воспринята Изотовым и Пановским на всех уровнях сознания и подсознания! Мозг обоих “захлебнулся” ливнем чужеродной информации, сфера сознания оказалась переполненной, а основная информация осела в глубинах неосознанной психики и привела к параличу всех двигательных центров, что не позволяло освободить память пострадавших обычными путями и почти не оставляло надежды на их излечение.

– Сенсация… – повторил Наумов. – Это прежде всего горе и боль их родных и близких, вот что это такое…

Он был молод – главный врач Симуширского медцентра нервный заболеваний. Небольшого роста, хрупкий, нервный, он не был красивым: лицо слегка портила угрюмая складка губ и неожиданно нежный “девичий” подбородок. Но когда он улыбался, а случалось это нечасто, – становилось понятно, за что его любят пациенты и персонал медцентра.

– И все же по сути дела у нас в руках клад с тайнами Юпитера! – упрямо заявил Старченко. -Представь, какие знания мы получим, расшифровав “записанную” в их головах информацию!

– Не знаю. – Наумов отвернулся и подошел к пульту медицинского комплекса. Автоматы продолжали следить за состоянием людей, и красно-зеленая гамма на панели пульта указывала на то, что пострадавшие находятся на грани жизни и смерти.

На панели замерцал синий огонек, и на трехметровые кубы реаниматоров опустились плоские многосегментные зеркала следящих систем. Одновременно ожил видеом над пультом, и взорам врачей предстали тела космонавтов, поддерживаемые невидимыми силовыми сетками. К рукам и ногам лежащих придвинулись белые шланги с присосами, на панели загорелась надпись: “Питание”.

Головы космонавтов скрывались в сложных ажурных конструкциях энцефаловизоров, но Наумову показалось, будто он видит страдальческие гримасы на белых как мел лицах, и ему стало зябко и неуютно.

Тихий звон видеовызова заставил Старченко замолчать и подойти к дальней стене зала, за перегородку технических систем. Через минуту он вернулся.

– Снова эта женщина Изотова. Просит пропустить в зал. Я сказал, сейчас время процедур и ты занят.

– Впусти. – Наумов нахмурил тонкие черные брови. – Это не просто женщина, это его жена.

– Жена! – хмыкнул Старченко. – Они же давно не… – Врач наткнулся на холодный взгляд главного и поспешил скрыться за перегородкой. Белобрысый, высокий, широкоплечий, шумный, он являл собой полную противоположность Наумову, и тот иногда удивлялся в глубине души, как это они проработали вместе уже два года. В этот день Старченко был Наумову особенно неприятен. Может быть, из-за того, что в его рассуждениях было рациональное зерно, и Наумову не хотелось в этом признаваться, а может, потому, что его уже месяц не покидало состояние неудовлетворенности.

Наумов вырастил из стены пару кресел и сел, продолжая наблюдать, как сменяются аппараты над телами людей.

Отчего же пришло острое чувство сострадания? Разве мало прошло перед ним пациентов? Разве мало он видел смертей? В тех случаях его не однажды охватывало отчаяние и гнев – медицина слишком часто оказывалась бессильной, и люди умирали, несмотря на все ухищрения ее многосотлетнего опыта. Люди научились побеждать болезни, прежде считавшиеся неизлечимыми, выращивать новые органы тела взамен утративших жизнеспособность, но мозг – мозг оказался слишком хрупким и сложным, и даже самые тонкие и точные методы его лечения подчас не давали желаемого результата. Мозг во многом продолжал оставаться тайной, открытие новых его возможностей происходило медленно, и люди продолжали умирать, если он оказывался поврежденным, продолжали умирать, если ошибалась природа, продолжали умирать на операционных столах под “ножами” хирургов в результате их неосторожности или незнания…

Из-за перегородки в зал шагнула молодая женщина, высокая, гибкая, с лицом строгим, настороженным, на котором выделялись твердые, властные губы. Взгляд ее синих глаз сказал Наумову, что он имеет дело с натурой сильной и целеустремленной.

“Такая не станет ни плакать, ни жаловаться…” – подумал он с мрачным удовлетворением.

– Здравствуйте, Валентин.

Голос у вошедшей был глубокого баритонального оттенка, который называют грудным, такой же красивый и уверенный, как и весь ее облик.

– Здравствуйте, Лидия, – ответил он, вставая навстречу. – Я не ошибся? Садитесь, прошу вас.

Изотова посмотрела на видеом, губы ее дрогнули.

– Он?

– Да, – кивнул Наумов, – слева.

Лидия едва заметно усмехнулась, Наумов понял: кому, как не ей. знать, с какой стороны лежит ее муж.

Они сели. Лидия еще с минуту смотрела на видеом, потом повернулась к главному врачу медцентра.

–Я знаю – вы один из лучших нейрохирургов Земли…

Наумов сделал протестующий жест, но Лидия этого не заметила.

– Не надо меня успокаивать, прошу ответить прямо: есть надежда? Есть ли надежда, что Сережа будет жить?

Наумов с трудом выдержал прямой синий взгляд, сделал паузу.

– Разрешите, прежде чем ответить, задать, в свою очередь, несколько вопросов? Первый: как давно вы не… живете с Сергеем?

Она нахмурилась, прикусила губу.

– Это необходимо для лечения? – Ирония еле заметна, но она есть.

– Да, – как можно тверже ответил он.

– Я не живу с Сергеем почти три года.

– И…

– Я люблю его.

Она произнесла последние слова так просто и естественно, что Наумов не мог не поверить ей. Но… любовь – и три года вдали друг от друга?

– В чем же причина вашей ссоры?

– Он спортсмен… – Заметив удивление в глазах Наумова, она заторопилась. – Он спортсмен во всем: в работе, в увлечении… в жизни. Он ни в чем не хотел быть вторым, и в семье тоже.

– Понятно. И вы не встречались с ним… потом?

– Встречались. Потом он ушел к Юпитеру… Послушайте, ну это же неважно, понимаете?! – В глазах ее плеснулись боль и гнев. – Мы были нужны друг другу, независимо от… Я люблю его, разве этого мало? И хочу знать, он будет жить?! Именно таким, каким я его знала?

Наумов невольно посмотрел на видеом, но тот уже погас: программа процедур закончилась.

– Знаете, Лидия, положение осложнилось. Изотов и Пановский попали не под простой лучевой удар, а под удар информационный. Ну, вы, наверное, уже слышали новость об открытии цивилизации на Юпитере. Так вот, юпитериане послали в космос мощный импульс, содержащий некую закодированную информацию, и, оказавшись на пути луча, Изотов… оба “поймали” импульс на себя, и информация “записалась” у них в мозгу почти на всех уровнях памяти. Мозг теперь заблокирован чужеродной информацией и разблокировать его мы… пока не в состоянии.

– Но ведь вылечивается же синдром Пальтса – болезнь мозга от переизбытка знаний?

– Это абсолютно другой случай, так сказать, “космический” синдром, шок от переизбытка сверхинформации, причем закодированной. неизвестным образом. И тут есть одна сложность… – Наумов помолчал, обдумывая, как бы смягчить объяснение, но так и не придумал. – Сложность в том, что мы еще сами не разобрались, какие центры и уровни памяти “забиты” ненужным знанием. Может случиться, что в результате операции сотрутся те виды памяти, которые заведуют механизмами памяти наследственной, то есть сотрется “я” Сергея Изотова. Это страшнее смерти.

– Не знаю, – покачала головой Лидия. – Что может быть страшней его смерти?

“Ты права, – подумал Наумов, – но что я могу сказать тебе в ответ? Кто-то заметил: “Если не знаешь, что сказать, говори правду”. Иногда жестокость – единственное выражение доброты”.

– Извините, что я так… сразу. Ведь все может закончиться хорошо.

– Спасибо. – Лидия встала, не поднимая глаз. – Я верю вам, верю, что вы сделаете все, чтобы спасти его…

Она попрощалась и вышла.

“Его!… Эгоизм в самом чистом виде! О том, другом, товарище ее мужа, она даже и не вспомнила, все заслонил любимый… Самый слепой из эгоизмов – эгоизм любви! Черт возьми, мне-то от этого не легче! Лгать другим мы разучились, и продолжаем лгать себе, испытывая при этом величайшее наслаждение! Как врач, специалист, я не верю в их излечение, но как человек, я надеюсь. А многое ли сделаешь, имея надежду и не имея уверенности?”

– Нас вызывает Ленинград, – сказал Старченко. – Экспертный отдел Академии медицины.

Наумов кивнул задумавшись. Красные огни индикаторов на пульте казались шипами, царапающими незащищенное тело.

В четырнадцать часов дня кабинет быстро заполнился светилами медицины Земли и представителями Академии наук, причем “живых” людей было от силы пять-шесть человек, большинство присутствовало через видеомы, хотя по внешнему виду невозможно было отличить видеопризрак от реального человека.

– Мозг человека способен вместить все знания, накопленные опытом нашей цивилизации, – продолжал молодой врач. – А у Пановского и Изотова заблокированы чуть ли не все уровни памяти, сознание и подсознание. Так что запас чужой информации, “забившей” даже инстинкты, огромен.

Среди общего оживления Зимин остался бесстрастен и холоден, он изучал Старченко.

– Существует ли возможность “считывания” этой информации?

Старченко замялся и оглянулся на главного.

“Этого следовало ожидать, – подумал Наумов. – Было бы странно, если бы кто-нибудь не задал этого вопроса. Что ему ответить? Что я уже думал над этим? И не пришел ни к какому выводу?…”

– Теоретически существует, – ответил Старченко. – Но на практике последние пятьдесят лет никто с этим не сталкивался, потому что случай этот особого рода. Понимаете… – Он помолчал. – Существует метод так называемой психоинтеллектуальной генерации, основанной на перекачке криптогнозы, то есть информации, осевшей в глубинах неосознанной психики, из сферы подсознания в сферу сознания. Но, во-первых, этот метод применялся всего один раз и нет доказательств, что он себя оправдал, а во-вторых, может оказаться, что мы сотрем психоматрицу субъекта, а для моих пациентов это равносильно смерти.

– Я понимаю. – Зимин тоже молчал некоторое время. – Но поймите и вы: открыта цивилизация на Юпитере! Чужой разум! Это событие просто колоссального значения для всей науки Земли, для всего человечества! И есть возможность узнать об этой цивилизации очень и очень многое – если верить вашим же словам! Представляете, что может в результате приобрести человек?! Мы с вами?

– Ну хорошо, предположим, мы “перепишем” всю информацию, – вмешался академик Чернышев. – Но-сможем ли прочитать все, расшифровать? Код записи может оказаться таким сложным, что расшифровать ее нам не удастся, что тогда? Тем более предназначалась передача не нам, люди попали под луч случайно…

Наумов благодарно посмотрел на старика: академик высказывал его мысль.

Зимин усмехнулся, но глаза его остались холодными и настороженными. Наумов ощущал его взгляд физически.

– Кроме всего прочего, – сказал Наумов, – существует врачебная этика (“Давай, давай, борись с самим собой, доказывай, что слова твои – сама истина, что человеколюбие и только человеколюбие руководит тобой, в то время как Зимин… что Зимин? Он ведь тоже, наверное, не для себя старается?…”) и принципы человеческой морали. Кто возьмет на себя ответственность за убийство людей даже во имя блага для всего человечества?! И кто в конце концов разрешит нам это сделать? Родственники пострадавших? Их любимые и любящие?… Да и не в них дело, поймите, мы не должны ставить на весы жизнь людей и даже самый бесценный материальный выигрыш – знание.

Наумов видел, что убеждает он прежде всего самого себя, и понимая это, не мог не чувствовать, что фальшивит, и эта фальшь, казалось ему, видна и остальным.

– Я не спорю, – негромко сказал Зимин. – Но в истории известны примеры, когда люди рисковали жизнью во имя гораздо менее значимых целей.

– Да, но они шли на это сами, – так же тихо сказал Чернышев, – ив этом их преимущество. За них никто не решал, не распоряжался их жизнью. По-моему, прав Наумов, мы не должны решать вопросы жизни и смерти, не спросив у тех, кто рискует жизнью. Но мы отвлеклись от основной проблемы – как лечить этих людей. Давайте оставим в стороне правовые вопросы дела и вернемся к медицине.

– Правильно, – поддержал академика один из специалистов в области излучений. – Мы собрались, чтобы обсудить методы их лечения, проблема чисто медицинская, и не надо привлекать в нее морально-этический кодекс.

Зимин хотел что-то сказать, но передумал.

Разговор перешел в русло медицины. Наумов больше не вмешивался в обсуждение предлагаемых методов лечения, хотя здесь присутствовали многие авторитеты в области изучения человеческого мозга. Он только командовал техникой кабинета, показывал палаты, записи, документы, а в голове стучала мысль: “Не все еще закончено в этом споре, не все аргументы исчерпаны. Зимин не остановится перед хрупкой, по его мнению, преградой этики. И к сожалению, он не одинок в своем мнении, – для только что выступавшего этот случай, вероятно, лишь повод для диссертации… Но самое страшное – я не чувствую себя противником Зимина. К тому же в любом случае способ лечения космонавтов небезопасен, и это плохо! Это главное, на что сделает упор сам Зимин и его сторонники, выйдя в высокие инстанции. А где найти контраргументы, я не знаю…” В то, что Зимин обратится в арбитраж более высокого ранга, в Академию медицины, а может быть, и в ВКС – Высший Координационный Совет Земли, Наумов не сомневался.

– Предстоит тяжелое объяснение в методсовете академии, – сказал Чернышев, когда совещание закончилось и кабинет опустел. – Но я с вами, Валентин, можете располагать моим голосом.

– Вы не со мной, – пробормотал Наумов. – Вы с ними. – Он мотнул головой в сторону включенного видеома, показывающего реанимационную.

–. А я понимаю Зимина, – сказал Старченко, выключая аппаратуру. – Юпитер изучается более ста лет, и сколько там погибло исследователей – уж наверняка не единицы. Сравните – за полтора века с грехом пополам определили наличие на Юпитере цивилизации, и появилась возможность за несколько минут раскрыть ее суть!

– Я его тоже понимаю, – с горечью сказал Наумов и вспомнил лицо Лидии Изотовой. – Скачок вперед, к новым вершинам знания, к великим открытиям… Если бы при этом не надо было перешагивать через такую “малость”, как жизнь двоих…

В холле Управления аварийно-спасательной службы Наумов несколько минут разбирался в указателях, нашел нужный лифт и вскоре уже стоял перед дверью в отдел безопасности космических исследований. Дверь раскрылась лепестками диафрагмы, и он вошел.

В кабинете начальника отдела находилось двое: сам Молчанов, невысокий, худощавый, спокойный, с серыми внимательными глазами, и академик Зимин.

– Ну что там, Валя? – спросил наконец Молчанов. – Что будем делать?

– А что надо делать? – удивился Наумов. – Если ты в курсе проблемы, то повторяться я не буду.

– В общих чертах ознакомлен, – Молчанов бросил взгляд на дверь, за которой скрылся Зимин. – Что и говорить, открытие цивилизации на Юпитере, на этом газовом шаре!… У меня и без того проблем хватало, а теперь вовсе вздохнуть некогда.

Наумов иронически усмехнулся.

Молчанов посмотрел ка него оценивающе.

– Что, жалоба не по адресу? Ты прав, у кого из нас нет забот… А что, Валя, Изотов и Пановский действительно восприняли информацию юпитериан? – внезапно спросил он.

– В том-то и проблема! Чтобы вылечить космонавтов, надо “стереть” чужую для них информацию, иного выхода попросту нет. Не существует!

– Понимаю. Ну а если, “стирая” эту информацию, одновременно записывать ее в память машины?

– “Стирать” и “стирать и записывать” – суть два разных метода, причем последний наверняка убьет людей.

– Убьет?

– Ну, не в физическом смысле, но мы просто рискуем стереть человеческое “я”, личность, что для пострадавших равносильно смертному приговору.

“Повторяю в третий раз! – тоскливо подумал Наумов. – Последний ли? Каждому надо доказывать, убеждать… и себе в том числе. Когда же настанет время мысленного сопереживания, сострадания, сочувствия? Когда не надо будет убеждать собеседника, ибо он и без слов почувствует твою растерянность и тоску…”