Текст книги "Записки солдата"

Автор книги: Павел Хадыка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Я часто бывал в Джульфе, где находился наш таможенный пост. Помнится, наши паровозы иногда проезжали мост через Аракс и заправлялись водой в персидской Джульфе. На нашей железной дороге от Эривани и до Джульфы все водокачки были уничтожены еще в 1920—1921 годах.

В Нахичевани населения было еще мало. До прибытия туда Красной Армии там между армянами и тюркским населением происходили национальная междоусобица, убийства, поджоги и даже бои. Много населения ушло в горы.

Постепенно налаживалась мирная жизнь. Было открыто несколько частных лавок, ларьков, работал небольшой базар.

Однажды сосед-армянин пригласил моего начальника Морозова, меня и еще двух-трех командиров на свадьбу своего сына. Было много народу, приезжали даже гости, жившие за пределами Армении. Раньше я никогда не был на праздниках у местного населения. Лишь слыхал рассказы о похищении девушек, о кровной мести, о примирении обиженного. Поэтому я с интересом смотрел, как шла невеста в дом жениха, как угощали всех встречных на улице. Мы сидели за столом в комнате для мужчин. Женщины веселились в другой половине дома, куда мужчины не входили. Стол по тем временам был богато накрыт, достаточно было разных вин и закусок. Пели армянские и русские песни, танцевали. Исполнялись танцы разных народов Кавказа. Веселились до утра. Это была чудесная свадьба. После нее у нас появились новые друзья из местного населения.

Были у нас друзья и тюркской национальности.

В нашем доме, как и в других, особенно в разрушенных, ползало много скорпионов. Мои сослуживцы ставили ножки кроватей в банки с водой. Некоторые вскакивали ночью, им казалось, что в кровать забрался скорпион. Вскоре и я начал в ужасе вскакивать. По совету местных людей мы стали спать на кошме или бурке, у кого, разумеется, они были. У скорпиона мягкое брюшко, и он не терпит щекотания шерсти.

В Нахичевани я встретил 1923 год. А весной заболел малярией. Приступы ее повторялись через день.

Малярией болели многие наши товарищи. Кто-то рассказал, что если во время приступа окунуться в холодную воду, то сразу прекратится болезнь. У нас во дворе находился небольшой бассейн, он всегда был наполнен проточной водой из арыка. В нем многие купались. И вот однажды летом, когда стояла сильная жара, в момент приступа малярии я разделся, залез в бассейн и начал окунаться в воду. Она была не очень холодной. У меня появился еще больший озноб, и с этого времени приступы малярии стали ежедневными и очень сильными. А через некоторое время началась тропическая малярия. Я совершенно слег в постель.

В профилактических целях больным прописывали хину. От приема ее многие из нас были полуглухие и желтые. Так выглядел и я.

Меня положили в медчасть батальона, затем перевели в санчасть полка в Дарачачаг. Изредка навещали друзья. От них мне стало известно, что я должен уехать на учебу в Москву. Но малярия не проходила, я совершенно обессилел. Дали отсрочку. Но и это время истекло.

Кто-то из штаба полка посоветовал подать рапорт об увольнении из армии. Я так и сделал. И вот наконец последовал приказ о моей демобилизации.

Но теперь стал вопрос, куда ехать. Я знал, что в Оренбурге моей семьи нет. Кто меня поддержит на первых порах трудоустройства? Куда податься?

Выбрал город Минск. Думалось, что отсюда легче будет разыскать семью.

Итак, окончилось мое участие в гражданской войне, служба в Красной Армии. Остались позади напряженные, кровопролитные бои. Я ехал в родную Белоруссию.

Поезд отстукивал километры, я приближался к Минску.

ОТ ВОЙНЫ И ДО ВОЙНЫ

Ну вот и Минск. Вернее, станция Минск. Поезд дальше не идет.

Где же устроиться на ночлег? Пожалуй, на вокзале. Города не знаю, знакомых здесь у меня нет. Выхожу на перрон. Ко мне подходит женщина и спрашивает:

– Может, нуждаетесь в ночлеге? Я живу рядом с вокзалом, на Петроградской улице, могу предоставить на ночь койку.

Конечно, я согласился. Дом деревянный, довольно вместительный. Там уже несколько заезжих, таких, как я. Комнат хозяйка не сдавала помесячно, а принимала нуждающихся в ночлеге только на одну-две ночи и за это брала довольно большую сумму. Это ей более выгодно, чем сдавать жилье на более длительный срок. Поэтому на мою просьбу она ответила категорическим отказом.

Ну что же – утро вечера мудренее. На следующий день после завтрака на вокзале занялся отыскиванием себе жилья. В первые два-три дня ничего не нашел. И только на третий или четвертый день удалось снять угол с койкой по Бобруйской улице в квартире сапожника.

Дом коммунальный. Комната, где стояла моя кровать, служила хозяину мастерской, столовой и приемной. Одним словом, это была главная жилплощадь в квартире. Комната маленькая, и зачастую посетителей садили на мою кровать. Вторая комнатка служила спальней семьи хозяев. Сколько условился платить, теперь не помню, но у меня уже свой угол, и я был доволен.

Подыскав квартиру, сразу же стал на военный учет. Мне выдали справку, что я нуждаюсь в работе. На бирже труда зарегистрировался по специальности – рабочий-кожевник. Конечно, работу сразу не получил, а мои скудные запасы требовали ускорить устройство на работу. Я начал ежедневно ходить на биржу труда и по учреждениям.

Как ни странно, но после проезда Ростова у меня ни разу не было приступа малярии. Я стал поправляться. Появился хороший аппетит.

Наконец биржа труда направила меня на работу на частный кожевенный завод по Старо-Виленской улице. Я был очень доволен. Завод оказался очень маленьким, только с зольным и дубильным отделениями. Здесь работало четыре-пять человек – семья хозяина. К моему огорчению, хозяин предложил работу только один день в неделю. Он даже высказался так:

– Поскольку тебя прислала биржа труда, скандалить с властями я не намерен. Буду платить за один рабочий день в неделю, но работы для тебя на заводе нет.

Конечно, я отказался от такой работы и вновь вернулся на биржу. Меня очень упрекали, что не сумел устроиться работать, и поставили на учет как штрафника, предложив явиться через неделю.

Но я все же ходил туда каждый день. Прислушивался, спрашивал о беженцах, думая найти кого-либо из своих Воронилович или хотя бы встретить знакомых прошлых лет. Но ни родных, ни знакомых не встретил.

К моему большому огорчению, я уже знал, что моя родина по Рижскому мирному договору еще с октября 1920 года отошла к Польше, что граница между Советским Союзом и Польшей – в сорока километрах от Минска. Из разговоров со случайными людьми на бирже и в квартире узнал, что в 1920—1922 гг. много бывших беженцев возвратилось в Западную Белоруссию. Считал, что, возможно, моя семья живет в Ворониловичах, хотя в этом уверен не был.

Прошел месяц. Работы по-прежнему нет. Семьи своей не нашел. Не было и знакомых. Мои скудные сбережения подходят к концу. Надо искать выход.

Выехать в Ворониловичи – это означало поселиться в Польше. В принципе выехать мог. Но там не мое государство. Польша Пилсудского враждебно относится к Стране Советов, которую я с оружием в руках защищал. За станцией Негорелое мне делать нечего.

Решил обратиться в городскую парторганизацию. Рассказал там о своем положении. Меня направили в городской военкомат с предложением устроить на работу вне биржи труда, как командира Красной Армии. Военкомат, в свою очередь, направил меня в штаб 2-й Белорусской дивизии, которой командовал тогда А. Д. Локтионов. А из дивизии направили военруком в 6-ю городскую еврейскую среднюю школу.

Итак, я получил работу. Школа размещалась по Комсомольской улице. Директором ее был Капчиц. Это одиннадцатилетка, специальная школа для детей, родители которых лишены по Конституции права голоса, то есть не имели права избирать и быть избранными в Советы депутатов трудящихся.

Это было какое-то особое учебное заведение. Окончившие школу не имели права поступить в высшее учебное заведение.

Почему в такой школе проводилась военная подготовка, зачем учили детей военному делу, сказать трудно. Но я стал готовиться к занятиям и полностью включился в работу.

Занятость моя в школе была небольшой, оставалось много свободного времени. Начал знакомиться с городом, его достопримечательностями, посещать кино, изредка театр. У меня появились знакомые. Стал постепенно привыкать к своему положению, новой жизни.

Недостаточная занятость на работе толкнула меня обратиться снова в штаб 2-й дивизии с просьбой направить еще в одну школу и таким образом дать мне полную нагрузку. В штабе посоветовали обратиться в отдел школьной сети Наркомата внутренних дел, что я и сделал. В скором времени меня зачислили в одну из школ инструктором пулеметного дела. Теперь я был удовлетворен – нагрузка полная.

Для занятий выделили отдельное помещение – стрелковый кабинет. Кроме того, переселили с частной квартиры в общежитие школы. Стал получать военный паек. Как говорится – не было ни гроша, да вдруг алтын.

Мое второе место работы стало для меня главным. Занятия в школе я считал продолжением службы в рядах Красной Армии. Это была школа, где готовились кадры для охраны революционного порядка и интересов трудового народа, строившего новую, социалистическую жизнь.

Я понимал, что врагами моего Советского государства, тружеников городов и сел являлись не только внутренняя контрреволюция и иностранная интервенция, которых Красная Армия разгромила и изгнала с нашей земли, но и уголовники, бандиты, воры, спекулянты, контрабандисты, взяточники и другие опасные элементы. Это – наследие прошлого, порожденное свергнутыми эксплуататорскими классами. Как черная оспа, оно гнездилось в молодом Советском государстве. И с ним надо было вести непримиримую борьбу.

Великая Октябрьская социалистическая революция одержала победу. Но завоеванием политической власти революция не была завершена. Перед страной встали новые задачи: закрепить завоевания пролетарской революции, подавить сопротивление свергнутых эксплуататорских классов, защитить республику от иностранной интервенции и внутренней контрреволюции. Необходимо было сломить старый буржуазно-помещичий государственный аппарат – аппарат угнетения и насилия трудящихся – и заменить его новыми, подлинно демократическими народными органами государственной власти и управления. Владимир Ильич Ленин в своей работе «Государство и революция» писал, что «…все прежние революции усовершенствовали государственную машину, а ее надо разбить, сломать.

Этот вывод есть главное, основное в учении марксизма о государстве».

Слом старой государственной машины, по идее В. И. Ленина, нужно было начинать с армии, полиции, жандармерии и суда, так как именно эти органы были оплотом буржуазной реакции. Их нужно было уничтожить прежде всего, чтобы обеспечить и закрепить успехи социалистической революции. И революционные массы трудящихся под руководством большевистских организаций ликвидировали полицию и жандармерию и на их месте создали новый подлинно народный орган охраны революционного правопорядка, способный защитить их интересы. Пролетарскую милицию В. И. Ленин называл действительной классовой и революционной силой, «…способной внушить доверие  в с е м беднейшим слоям населения, составляющим огромное большинство его, помочь им организоваться,помочь имбороться за хлеб, за мир, за свободу».

Падение царского правительства в феврале 1917 года и приход к власти Временного буржуазного правительства не изменили государственного аппарата, он лишь совершенствовался. Временное буржуазное правительство учредило «народную милицию», подчинив ее городским думам и ведомствам. На службу в «народную милицию» принимались бывшие полицейские, реакционные офицеры и студенты. Естественно, эта милиция была оплотом капиталистов и помещиков в борьбе с нарастающим революционным движением трудящихся масс.

Борьба с уголовной преступностью почти не велась. За первые шесть месяцев после образования Временного правительства число уголовных преступлений в Москве возросло в четыре раза. Очевидный рост уголовной преступности был и на местах. Так, по данным бывшего уголовного розыска города Витебска, рост преступности и ослабление борьбы с ним характеризуют следующие данные:

Наследие прошлого, порожденное царизмом и Временным правительством, было мрачное.

В статье «Очередные задачи Советской власти», помещенной в газете «Правда» 18 апреля 1918 года, В. И. Ленин писал, что «все элементы разложения старого общества, неизбежно весьма многочисленные, связанные преимущественно с мелкой буржуазией…, не могут не «показать себя» при таком глубоком перевороте. А «показать себя» элементы разложения не могутиначе, как увеличением преступлений, хулиганства, подкупа, спекуляций, безобразий всякого рода. Чтобы сладить с этим, нужно время и нужна железная рука.

Не было ни одной великой революции в истории, когда бы народ инстинктивно не чувствовал этого и не проявлял спасительной твердости, расстреливая воров на месте преступления».

Поворот от гражданской войны к миру происходил в сложной политической и экономической обстановке. Страна была разорена четырехлетней империалистической войной и трехлетней борьбой против интервентов. «Россия, – писал В. И. Ленин, – из войны вышла в таком положении, что ее состояние больше всего похоже на состояние человека, которого избили до полусмерти…»

Да, нужно было время, нужна была железная рука. Стране был нужен совершенно новый государственный аппарат. По предложению В. И. Ленина был образован Наркомат внутренних дел. 10 ноября 1917 года НКВД принял постановление «О рабочей милиции», которая, по идее Ленина, не должна была иметь «сходства с полицией. Милиция должна быть крепко связана с трудящимися, опираться в своих действиях на честных людей, которые заинтересованы в поддержании порядка в советском обществе».

В советскую милицию шли новые люди – лучшие представители рабочих, крестьян, работники умственного труда, горевшие желанием отдать свои силы на благо трудового народа. Они несли традиции первых отрядов рабочей милиции, зародившейся в огне революции 1905—1907 гг., традиции стачек иваново-вознесенских ткачей, традиции отрядов Совета рабочих депутатов города Николаева, отрядов рабочей милиции периода декабрьского вооруженного восстания в Москве. Подводя итоги первой русской революции, В. И. Ленин назвал рабочую милицию «единственным надежным оплотом революции».

С образованием Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем во главе с Ф. Э. Дзержинским милиция как в центре, так и на местах действовала в тесном контакте с органами ЧК.

Служить в школе пролетарского органа – в рабоче-крестьянской милиции, организатором и руководителем которой по указанию партии в бурные дни 1917 года в Белоруссии был Михаил Васильевич Фрунзе, я считал за честь, за продолжение выполнения присяги, принятой в рядах Красной Армии в годы гражданской войны.

Правда, школа была очень маленькая, она занимала только нижний этаж небольшого двухэтажного дома по Долгобродской улице. Ныне там билетная касса трамвайно-троллейбусного парка. В нижнем этаже этого дома размещалась вся школа с ее общежитием, классами, учебной частью, библиотекой, столовой. Там же была квартира начальника школы.

Было тесно и неудобно. В общежитии стояли железные солдатские койки с набитыми соломой матрацами и подушками. Вместо сеток матрацы лежали на досках. Между койками стояли тумбочки. Как койки, так и тумбочки были старые, некрашеные и очень скрипели. Но главное неудобство общежития заключалось в том, что здесь размещались другие службы. Оно служило залом для разного рода собраний, а по вечерам, в субботу и воскресенье, – зрительным залом для кино, концертов и постановок художественной самодеятельности, а иногда и для платных постановок и танцев.

Койки и тумбочки в таких случаях выносились в класс, а со двора вносились скамейки. По окончании концерта или танцев койки снова вносились, а скамейки выносились во двор. Нам зачастую приходилось ложиться спать, не успев убрать грязь с пола.

Это перевоплощение общежития в театральный зал, и наоборот повторялось дважды каждую неделю.

Классный зал для занятий был очень длинный и узкий, с одним окном. К нему мы садились лицом. Вход в класс был из общежития. Зал неудобный, к тому же в 1926 году здесь соорудили кирпичную будку для стационарной киноустановки.

Здание школы им. Фрунзе в г. Минске в 1922—1941 гг. (Восстановлено после Великой Отечественной войны).

Столовая была тоже очень маленькой. Нашему небольшому коллективу приходилось есть в две смены.

Школьный транспорт состоял из одной лошади и повозки. За ними присматривал кладовщик С. М. Бич.

Рядом, во дворе, размещался питомник служебно-розыскных собак уголовного розыска республики. Это было дополнительным неудобством.

Кстати, питомник служебно-розыскных собак существовал здесь и в прежние времена. После освобождения Минска от польских оккупантов в 1920 году в ведение вновь созданного уголовного розыска перешел и этот питомник. В нем находилось десять годных к работе собак.

Первым начальником уголовного розыска стал некто Рутинский. Узнав о существовании питомника, он, долго не думая, приказал выгнать собак на улицу, а питомник закрыть. Чем руководствовался этот «мудрый» криминалист, давая такое распоряжение, сказать трудно. Возможно, он считал, что собаки, которые содержались для служебных целей в полиции при царской власти, да еще при оккупации Минска немцами и поляками, в советском розыскном аппарате нетерпимы, или он думал, что собака не может найти по следу преступника, что это лишь детская игра, пустая затея, неизвестно. Знаем только, что его приказ был выполнен немедленно. Питомник был закрыт, и собаки, предоставленные самим себе, отправились искать лучших хозяев.

Но в 1923 году вновь создали питомник служебно-розыскных собак и разместили по соседству со школой. Стоял постоянный вой и лай собак. Их обучали дрессировщики С. С. Ехов, И. А. Гиндельгеш и другие. Слышались громкие команды:

– Держать, Трезор!

– Барьер, Герась!

– Взять, Герта!

– Апорт, Тарзан!

Все это очень мешало занятиям в классах, отдыху и вызывало отвращение ко двору, который к тому же еще был слишком мал.

И все же при таких условиях мы учились и учили людей.

В разоренной войнами стране трудно было найти подходящие помещения.

Долгобродская улица (ныне Варвашени), по которой размещалась наша школа, не намного моложе Минска. Длина ее около двух километров. Северным концом упиралась в Конную площадь. Здесь и стояло здание нашей школы.

От школы она, как и теперь, шла на юг, пересекала главную магистраль – Советскую улицу (ныне Ленинский проспект). Затем переваливала возвышенность с польским кладбищем – Золотую горку и от Белоцерковной улицы шла мимо военного кладбища. Дальше на ее пути встречался летом небольшой, а весной бурный, с глубоким оврагом ручей Слепянка с долгим бродом.

Долгий брод – это длинная лужа вдоль улицы. Через лужу весной и особенно осенью можно было переехать только верхом на лошади или на пустой телеге.

Учебная база школы была тоже бедна. Вся библиотека и учебные наглядные пособия размещались на трех полках в небольшом кабинете начальника учебной части. Этот же кабинет являлся и комнатой для преподавателей.

В школе был один взвод, или учебная группа, которую возглавлял А. О. Липский, ныне пенсионер, живет в Минске. Учащиеся именовались курсантами. Большинство их было участниками гражданской войны, даже империалистической, бывшие работники милиции 1917—1920 гг. Все они выходцы из рабочих, батраков, бедняков, кровно связанные с трудовым народом и заинтересованные в строгом поддержании революционного правопорядка. По своему общему образованию курсанты были примерно на одном уровне.

Если классные занятия в присутствии преподавателя проходили тихо, спокойно, разъяснения выслушивались с большим вниманием, то в вечернее время всегда было очень шумно, много спорили, доказывая что-либо друг другу. В часы самоподготовки в классе почти все читали вслух.

Общеобразовательные предметы давались тяжелее. Зато изучение винтовки, пулемета и гранат шло легко. Эта грамота была хорошо усвоена еще в окопах или в борьбе с многочисленными бандами.

Практика курсантов по борьбе с преступниками проходила в Минске и являлась разнообразной. Здесь было чему учиться. В то время шла борьба с контрабандистами, фальшивомонетчиками, вооруженными и невооруженными грабителями, взломщиками, карманщиками, мошенниками, спекулянтами и другими паразитическими элементами.

Вчерашние солдаты, рабочие, батраки, бедняки совершенствовали свои знания, чтобы стать в ряды тех, кто охраняет мирный труд советских людей.

Страна нуждалась в своих, преданных ей кадрах. С этой целью и создавались школы, которые вместе с другими органами управления явились началом большого пути становления и упрочения Советской власти.

К сожалению, в школе пришлось работать недолго. Через год меня перевели в Главное управление НКВД на должность заведующего оружием. Главное управление в то время размещалось в доме на углу улиц Советской и Свердлова, а позже – в таком же доме, только на углу Ленинской и Юрьевской улиц. Работа с оружием для меня была интересной, но вместе с тем и неудобной, так как я подчинялся и начальнику снабжения Главного управления и начальнику снабжения городского управления.

Одновременно продолжал работу военруком в 6-й еврейской школе.

Для повышения своего общеобразовательного уровня в 1924 году поступил в вечернюю совпартшколу при Октябрьском райкоме КП(б)Б. Меня зачислили в группу, где учились главным образом работники НКВД. Школу окончил в 1927 году.

В 1924 году нашу страну постигло большое горе – умер Владимир Ильич Ленин. День 22 января мне запомнился на всю жизнь. Я работал в оружейном складе, когда ко мне зашел мой начальник Евгений Михайлович Балабушевич и, не здороваясь, немного постояв, тяжело выговорил:

– Вчера умер Ленин.

Эти слова потрясли меня. Я крикнул:

– Неправда!

И не удержался, заплакал. Это были мои первые слезы, когда стал взрослым человеком. Балабушевич больше ничего не сказал, у него тоже были слезы на глазах.

Ко мне заходили и уходили товарищи. Но никто не разговаривал. Постоят молча и уйдут. Работа валилась из рук. Народ скорбил о преждевременном уходе от нас Владимира Ильича.

До этого несколько месяцев в газетах печатались бюллетени о болезни Ленина, все их читали, но никто о таком роковом исходе не думал. Ведь Ленин еще молодой, ему нет и 54 лет. Каждый думал, что он победит недуг, выздоровеет. Ленин не может умереть. И вдруг такое ошеломляющее известие. Дни тянулись медленно. У всех была одна и та же мысль, что же будет дальше, устоит ли Советская власть без Ленина.

В учреждениях проходили митинги, посвященные памяти Владимира Ильича. Выступавшие говорили мало, чувствовалось, что все убиты горем.

27 января, в день похорон В. И. Ленина, я шел в колонне работников НКВД на площадь Свободы, на митинг. Стоял 20-градусный мороз. Довольно большая площадь Свободы не могла вместить всех желающих присутствовать на митинге. Колонны людей с траурными знаменами стояли по улицам Ленина, Энгельса, Интернациональной, Революционной. Наша колонна остановилась между зданиями ЦИК и Совнархоза БССР.

В тот скорбный день во всех городах, селах и даже на железнодорожных путях нашей страны на пять минут были приостановлены все работы. А когда гроб с телом Владимира Ильича вносили в Мавзолей, раздались траурные гудки фабрик, заводов, паровозов, морских и речных кораблей. В эти минуты все сняли шапки и стояли с обнаженными головами, отдавая последний долг своему вождю Владимиру Ильичу Ленину.

В 1926 году меня вновь перевели в школу, размещавшуюся по-прежнему по улице Долгобродской. К этому времени ее значительно расширили. Отдали одноэтажный деревянный дом по Советской улице.

В 1927 году контингент учащихся еще больше увеличился. Снова улучшили размещение. Постепенно укомплектовали хороший преподавательский состав. Вели занятия Иван Григорьевич Шахотько – по белорусскому языку, Гермоген Митрофанович Терравский – по русскому языку, Михаил Григорьевич Гулякевич (ныне член Верховного Суда БССР) – по уголовному праву, Михаил Маркович Малкин – по уголовному процессу, Федор Леонтьевич Долгополов – по политэкономии. Позже в школе читали лекции по отдельным предметам такие высококвалифицированные преподаватели, как Исаак Натанович Фридман, – консультант по уголовному законодательству Совета Народных Комиссаров БССР, профессора Василий Федорович Чарваков – по судебно-медицинской экспертизе, Михаил Осипович Греденгер – по гражданскому законодательству, Гольблят – по психиатрии. Привлекались к чтению лекций и проведению занятий преподаватели Объединенной белорусской военной школы: Абрам Миронович Меркин – по истории партии, Лукьян Антонович Соколовский – по топографии, Александров – по теории стрелкового дела. Часто читал лекции Алексей Андреевич Скапин из Управления пограничных войск.

Регулярно посещали школу, читали лекции и вели практические занятия ответственные работники республиканских управлений и отделов НКВД, такие, как заместитель начальника уголовного розыска республики Исаак Семенович Чертов, начальник оперативного отдела Михаил Миронович Чертов (ныне пенсионер, живет в Ленинграде), начальник научно-технического отдела Михаил Михайлович Бурцев (погиб в Отечественную войну) и другие.

В школе не раз встречали председателя ЦИК БССР Алексея Григорьевича Червякова и председателя Совнаркома Иосифа Александровича Адамовича, наркома внутренних дел и его заместителей.

Школа стала средним учебным заведением. 7 декабря 1925 года Совет Народных Комиссаров Белоруссии с целью увековечения памяти Михаила Васильевича Фрунзе официально присвоил школе имя М. В. Фрунзе.

Мы гордились этим именем и носили его с честью. Еще в 1925 году я стал семейным человеком, получил хорошую квартиру на площади Свободы. В том же году как командира Красной Армии меня зачислили на вечерний курс Объединенной белорусской военной школы. По окончании ее меня направили на три месяца дублером командира пулеметной роты в 24-й стрелковый полк 8-й дивизии, стоявшей в Бобруйске. Это способствовало моему общеобразовательному и военному развитию.

После тяжелой разрухи, вызванной первой империалистической и гражданской войнами, немецкой и польской оккупацией, Белоруссия, как и вся страна, постепенно залечивала раны и развивала промышленность и сельское хозяйство. В магазинах и на рынках появилось больше продуктов, промышленных товаров. Отменили карточную систему, закрыли биржу труда. Страна покрылась строительными лесами.

К этому времени я хорошо знал Минск, он мне нравился. Особенно центр города и его улицы – Советская (бывшая Захарьевская), Ленинская (Губернаторская), Карла Маркса (Подгорная), Кирова (Магазинная), Энгельса (Петропавловская), Комсомольская (Богодельная), Свердлова (Коломенская), Республиканская (Романовская), Интернациональная (Преображенская), Революционная (Койдановская), Немига и другие.

Знал и окраины города – Комаровку, Цнянские болота, Сторожевку, Переспу, Людамонт, Ляховку, Тучинку, Грушевский поселок, Сеньжаны, Серебрянку, Козырево, Антоново и Три корчмы – позже поселок имени Коминтерна.

Многие окраины города были похожи на мою деревню Ворониловичи. Взять хотя бы завокзальный район, близкий к центру города, такие улицы, как Койдановский тракт (ныне Чкалова), Каменная, Гражданская, Слонимская, Красивая, Уфимская, Толстого, Тифлисская и другие. Вдоль улиц стояли деревянные дома с сараями во дворах, садиками, огородами, декоративными деревьями, огромными кленами, березами, тополями и соснами. Улицы были неблагоустроены, летом зарастали зеленой травой. Здесь пасли коров, коз, свиней, ходили куры. Зимой все заносило снегом так, что трудно было не только проехать, но и пройти. Ну чем не наши Ворониловичи: только воду брали не из колодцев с «журавлями», а выкачивали из колонок насосом. Вот и все внешнее различие. Из домов доносился стук деревянных ткацких станков – кросен. Это хозяйки ткали холст.

Население разговаривало на смешанном русско-белорусском языке. Одежда была очень простая, особенно в будние дни. Многие мужчины и женщины носили верхнюю одежду из самотканого серого сукна, зимой – полушубки. Население окраин города – в большинстве переселенцы из деревень.

Хорошо помню городские рынки (базары) – Виленский, Троицкий, Нижний, Рыбный, Ятки, Конный. Я часто бывал на Троицкой горе, на рынке. Ныне это площадь Парижской коммуны с известным в Белоруссии театром оперы и балета.

Я жил в угловом доме от площади Свободы по Козьма-Демьяновской улице. В народе ее звали «Між цёмных крам». Улица действительно была очень темна и настолько узка, что две подводы разъехаться не могли. На Троицкий рынок мы ходили пешком, а иногда ездили конкой. Она проходила с площади Свободы по улице Бакунина и дальше по Коммунальной (ныне Максима Горького).

Рынок на Троицкой горе был копией базара в Ружанах, только больших размеров. Сюда съезжались крестьяне из окрестных деревень и привозили свои нехитрые товары: жиры, мясные и молочные продукты, мед, воск, пшеницу, рожь и другое зерно. Здесь продавались картофель, фрукты, ягоды, грибы, гончарные и столярные изделия, ткани, дрова, сено – все, что производилось трудом сельского труженика.

На рынке можно было встретить людей в одежде от городского покроя и до полесской свитки, в сапогах и в лаптях, сплетенных из липовых лык, веревочных и сшитых из кожи с десятью ушками и без ушек, стянутыми ремешками по краям. Сюда приходили люди близкие и понятные мне. Я очень любил ходить по базару и прицениваться к разным товарам. Часто покупал сухой крестьянский сыр, который очень любил.

В 1925—1926 годах в стране, в том числе и у нас в Минске, особенно в ученом мире, практиковались диспуты на разные темы. На один из таких диспутов попал и я. Темой было: «Родился ли, жил ли, умер ли и вознесся ли на небо Иисус Христос?» Диспут состоялся в здании еврейского театра по улице Володарского, ныне русский театр имени А. М. Горького. Главным докладчиком был епископ Веденский. Оппонентами – профессора Белорусского и Харьковского университетов, член ЦК КП(б)Б Щукевич-Третьяков, а главным оппонентом – бывший профессор богословия Никольский.

Довольно вместительный зал и второй ярус – балкон театра – были переполнены. Диспут платный, и входные билеты продавались и перепродавались нарасхват. Первый и второй ряды заполняли священники, раввины и другие церковные служители. Как и следовало ожидать, аудитория разделилась на сторонников Веденского и сторонников оппонентов. Веденского поддерживали первые ряды. Уже первый выход его на трибуну в этих рядах вызвал аплодисменты.