Текст книги "Лето разноцветно-косолапое"

Автор книги: Павел Калмыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

На поиски

Чем хорошо быть медведем – не надо с утра ни на работу, ни в детский сад. Никаких будильников – когда проснёшься, тогда тебе и утро.

Бурая девочка Настёна открыла глаза и удивилась: мамы нет, братца нет. Оказывается, вчерашнее приключение ей не приснилось. Вон кувыркается чёрное пятно в мокром тумане – это медвежонок Тедди Блэк делает гимнастику на росистой травке. Вон восточная красавица Панда сидит на собственном хвосте и подкрепляется ягодными ветками. Двое медвежат ещё спят в обнимку: рыжий вытянул длинные губы и причмокивает, а у белого что-то урчит в животе. Нет поблизости только большой медведицы – маминой крёстной, Аксиньи Потаповны. И мамы нет. Настёна вздохнула. Вот найдётся мама, ругаться будет…

– Хай! – Из тумана вынырнула улыбчивая мордашка Тедди. – Как жизнь? Позавтракаем вместе?

Да, всё-таки хорошо быть медведем: проснулся на ягодной поля не – вот тебе и завтрак в постель.

– Ты какие больше ягоды любишь?

– Шикшу, – ответила Настёна.

Тедди удивлённо поднял брови: шикша скорее питьё, чем еда. Растёт на кочках, чёрные ягоды в середине щекотного кустика. Наберёшь их на язык побольше, придавишь к нёбу – и сразу полон рот сладковатой прохладной влаги.

– Доброе утро! – Это подошла медведица Аксинья Потаповна, вся серебристая, в мелких капельках тумана.

– Тётя Аксинья! Доброе утро. Какая вы красивая! Вы искали мою маму?

– Гуляла, – ответила вожатая. – Нашла поблизости кедрач, полно шишек. Идёмте пожуём.

– А где же бабушка Коала? – спросил Тедди. – Я думал, с вами пошла…

– Со мной, со мной, – улыбнулась Потаповна. – Смотри внимательней.

Хи-хи! Коала висела у медведицы под брюхом, уцепившись за бока всеми четырьмя лапками. Снизу, наверное, ей было теплей и уютней. Даже глаза прикрыла в полудрёме, но держалась крепко.

– Аксинья Потаповна теперь тоже «сумчатая», – пошутила Панда. – Великанская Коала!

Проснулись Умка и Бхалу, и весь отряд отправился в кедрачи. Шишки на кедровом стланике небольшие, с мелкую картошку, зелёные, смолистые, а ядрышки внутри уж очень вкусные. Медведь – не белка и не птица свиристель, щёлкать по зёрнышку не станет. Проще разжевать шишку целиком, высосать ценное кедровое масло, а жмыхи выплюнуть. Разве лишь Панда наловчилась выгрызать семечки, ухватив шишку лапой. (И здесь ей помогал знаменитый шестой палец!)

А бабушка Коала предпочла на завтрак можжевёловые ягоды – такие же горькие, душистые и терпкие, как бутоны эвкалипта. И, между прочим, такие же целебные.

Потом разгулялось солнышко, и непоседа Тедди затормошил Аксинью Потаповну:

– Ну вот, теперь пора, идёмте скорее на поиски!

Медведица поскребла в затылке. В животе было сытно, во рту вкусно, идти неведомо куда не очень-то и хотелось.

– Погоди, – сказала она. – А план у нас есть?

– Есть, у меня есть план! – кипел энергией Тедди. – Надо пойти быстро-быстро, тогда догоним. А если медленно – тогда отстанем. Ну, бежим, что ли?

– Погоди, погоди! – замахала медведица лапой. – В какую сторону бежать-то?

Тедди не раздумывал ни секунды:

– На запад!

– Ладно, допустим, на запад… Не беги, я говорю – допустим! Но представь себе: вот бежим мы всей толпой на запад. День бежим, другой бежим. А Ксюша с Мишуткой медленно идут на восток. И когда мы их догоним?

– Никогда… – понурился Тедди. Но тут же воспрянул: – Тогда нам тоже надо бежать на восток! Ну… или куда? Надо узнать направление.

– Умница, – одобрила вожатая. – Вспомни-ка, Настёна, вы с мамой куда-нибудь собирались? Что она говорила?

– Ничего не говорила, – еле слышно ответила Настёна. – Мы поссорились и не разговаривали.

Повисло унылое молчание.

Конечно, с Аксиньей Потаповной Настёна не пропадёт. Но почему родные ссорятся? На чужих так не обижаются, да ещё по пустякам, по глупостям. А своих, любимых, близких, с обиды и потерять можно… Э-хе-хе.

– Я знаю, – сказал Умка. – Надо их выследить. Настичь по следу.

– Замечательно, – одобрила Аксинья Потаповна. – Медведь должен уметь читать следы. Но для этого надо…

– Найти след! – подхватил Тедди. – Я поищу!

И он вприпрыжку помчался вокруг кедрачей. При этом подпрыгивала только задняя половина медвежонка, а голова склонилась к земле, зорко высматривая отпечатки чьих-нибудь лап. Ни дать ни взять настоящий следопыт Дикого Запада.

– Вот же торопыга! – вздохнула вожатая. – Всё бы ему бегать. Подумал бы прежде – где их искать, следы.

– Следы лучше всего искать на снегу, – сказал Умка и поглядел вдаль, где на горах всё ещё виднелись прожилки белизны. – Однако далеко туда идти.

– Или на глине, – Бхалу вспомнил тёплую глину в Аксиньиной Юдоли. По ней так приятно было ходить босыми пятками, оставляя косолапый след.

– Нашёл, нашёл! – закричал Тедди. – Следы! Тут недавно проходил большой медведь, и с ним медвежата… Следы ведут… Следы ведут…

Следы вели к кедрачу.

– А-а-а… Это же наши следы, – понял Тедди. – Вот, вижу ясный отпечаток передней лапы с шестью пальцами…

– Это мой! – Панда Пай Сюн подняла вверх ладошку, перепачканную кедровой смолой.

– Следствие зашло в тупик, – подвёл грустный итог Тедди.

Следствие продолжается

– Эх, ребятки, – сказала Аксинья Потаповна. – Следы надо искать не где попало, а там, где они оставлены. Где наверняка проходили Ксюша с Мишуткой. Скажи, пожалуйста, Настёна, где ты потерялась?

– Это было вчера, – стала припоминать Настёна. – С утра мы с мамой были на речке. Потом на Рябиновых Буграх. Только рябина там ещё зелёная. А потом – всё, я заблудилась. Но я теперь не знаю, где эти Бугры, я искала маму целый день и ушла оттуда далеко.

– Я знаю Рябиновые Бугры, – улыбнулась медведица. – И совсем это не далеко.

Аксинья Потаповна поднялась на задние лапы, вытянув шею повыше, и огляделась вокруг. Нашла какие-то знакомые ориентиры, потёрла в размышлении лоб и указала лапой:

– Нам туда.

И разношёрстый медвежий отряд двинулся в указанную сторону. Чёрный медвежонок Тедди на этот раз плёлся последним, чуть поотстав. Нет, он вовсе не унывал. Просто решил продолжить карьеру следователя (или следопыта?) и теперь внимательно приглядывался: какой след за кем остаётся? У кого какая походка?

Каждый медведь по-своему косолапит – ставит лапу пяткой кнаружи, а пальцами внутрь. А ещё медведь – «иноходец»: враз шагает двумя левыми лапами, потом враз правыми. Ать-два, левыми! Ать-два, правыми! Будь то белый медведь, будь то рыжий или чёрный, или хоть камчатская бурая медведица.

Иное дело Панда. Тедди долго не мог понять, как это она так движется – неторопливо и плавно, грациозно виляя задом. Оказалось, Панда переставляет лапы по одной: сначала левую заднюю, затем левую переднюю, дальше правую заднюю и потом уж правую переднюю. Тедди попробовал пройтись так же, но только запутался в лапах и упал.

Бабушка Коала привычно ехала на Аксиньи-Потаповнином горбу и следов, конечно, при этом не оставляла. У себя в Австралии коалы редко спускаются с древес на землю. Но если уж спустятся, то забывают про медлительность и мчатся во всю прыть! Рысцой и скачками! Чтобы поскорее добежать и вскарабкаться на другое дерево, где их не смогут достать хищные собаки динго. Коалы не косолапят. Пальцы на лапках широко растопырены, когти острые, крючками, как у птицы. (Для чего коалам такие когти – догадайтесь сами.)

И вот показались холмы, кудряво поросшие тёмно-зелёным рябинником. Кто не был на Камчатке, знает рябину – стройное дерево с алыми кистями горьких ягод. Но камчатские медведи знают и любят другую рябину – сладкую, которая растёт на невысоких извитых деревцах: и лазить никуда не надо, пригибай ветку да отправляй грозди в рот. Вкуснятина! И витамины с микроэлементами. Дождись только сентября, когда ягоды поспеют и рябиновая листва раскрасит сопки красно-жёлтыми кляксами.

– Здесь! – обрадовалась Настёна. – Вон та берёза, мы об неё чесались!

Тедди, обгоняя всех, рванулся «вон к той» берёзе:

– Осторожно! Не уничтожьте следы!

Да, следы на берёзе имелись: клочки бурой шерсти в трещинах коры, борозды от медвежьих когтей. Притом на разной высоте борозды: вот, наверное, медвежонок когти точил, а вон – на такую высоту и Аксинья Потаповна не дотянется – какой-то медведь-великан «автограф» оставил.

Настёна понюхала свежую задирину на стволе и вздохнула: нет, мамой не пахнет, только берёзовым соком.

Тут подлетела юркая птичка-синичка и прямо из-под носа у Тедди выхватила маленький очёсок шерсти. Тедди запоздало махнул когтями:

– Эй, куда понесла?! Это же вещественное доказательство!

– В гнездо, «куда, куда»! – ответила синичка и упорхнула.

– Ну вот… – только и сказал Тедди. – Ладно, будем след на земле искать. Какие особые приметы у твоей мамы?

– Она самая красивая, – сообщила Настёна.

– Ну а, может, хромает или коготь сломан?

– Нет, она вся здорова.

– Жаль… Ну посмотри, вот этот след – её? Или вот этот?

– Не знаю, – слабым голосом ответила Настёна. В глазах её всё расплывалось от набежавших слёз.

Медвежьих следов вокруг было множество, больших и маленьких, они переплетались, терялись в траве и появлялись на прогалинах – как разобраться в этой путанице?

– А может, по запаху? – предложил Бхалу. – У меня хороший нюх. Чем пахнет твоя мама?

– Мамой… И немного молоком.

Бхалу, шевеля носом, обнюхал отпечатки на земле и пожал плечами:

– Нет, я не медвежонок Маугли…

– Кто? Не кто? – спросили все.

– Маугли. Ну-у, в Индии одного медвежонка волчья семья воспитала. С волками жил, по-волчьи выл, с ними охотился.

– А потом?

– Потом вырос, ушёл в медведи. Но всё равно умел кого угодно по нюху выследить.

Медвежата вздохнули: жалко, что Бхалу не Маугли. Что вот теперь делать? Поглядывали на Аксинью Потаповну – неужели и она не знает? Но вожатая только безмятежно помалкивала.

И вдруг Умку осенило:

– Надо расспросить! Язык, говорят, до полюса доведёт!

Всё же не зря Умка считал, что получил имя от слова «ум». Отличная идея.

– Йес! – подхватил Тедди. – Как я забыл – опрос свидетелей!.. А кто у нас свидетели?

И тут на глаза ему попался свидетель: синичка прилетела на берёзу за новым клочком шерсти.

– Птица, птица, погоди! – обратился к ней юный барибал. – Тут вчера ходила медведица с медвежонком – куда они направились?

– Мне что за дело, много вас тут шатается, – ответила пичуга.

– Вспомни, пожалуйста, – взмолилась Настёна. – Это я была здесь с мамой и братиком. И отстала. Нам их надо найти – красивая мама и братик, на меня похож.

– Все медведи на одно лицо, – заявила птичка. – То ли дело мы, синицы, – все разные.

Что возьмёшь с такого свидетеля… Эх, кого бы ещё расспросить?

Новый свидетель не заставил себя ждать, выйдя из-за куста.

– А я всё видела, а я всё знаю! Если хорошо попросите, даже помогу.

Опять Маха-Росомаха! Нет, спасибо, такой свидетель нам не нужен!

Панда отвернулась, Бхалу фыркнул, а Умка сказал недовольно:

– Припёрлась.

– Что, не умеете вежливо попросить? – ехидно улыбнулась Маха. – Ладно, так и быть, пойдём, девочка, я отведу тебя к маме.

Настёна ещё не имела знакомства с Росомахой и готова была ей поверить.

– И к маме, и к братику, – продолжала обманщица. – Пойдём со мной, ну этих разноцветных, не любят они нас…

– Это почему не любим? – возразил Бхалу, заслоняя собой Настёну.

– Любим и уважаем… – произнёс Тедди и с угрозой двинулся на Росомаху.

– Берём за хвост и провожаем! – закончил в рифму Умка, тоже делая шаг вперёд.

– Бе-бе-бе! – Роз-Мари попятилась, вздыбив хребет. – А вы… А вы – ведмеди клешоногие! Смелые – все на одну! Посмотрим, посмотрим! Вот скоро прилетит из-за моря Зелёная Росомаха! И привезёт росомах целый полк: синих, жёлтых, красных! Тогда мы такой шорох наведём – все на ёлках сидеть будете, поняли?

Эти слова она кричала уже на бегу, улепётывая. Но медвежата гнаться не стали – так, потопали вслед для острастки.

И конечно, не видели они слёз на росомашьих глазах. Что за слёзы? Да дело в том, что Маха была совершенно одинока и очень завидовала разноцветному медвежьему братству. Но жить в дружбе росомахи не приспособлены. Очень уж вредны характером. Какой ещё из них полк – и две-то росомахи если встретятся, перегрызутся. Такова их природа, лей слёзы, не лей.

– А вдруг она в самом деле видела моих? – сокрушалась бурая медведевочка Настёна. – Что вот теперь делать?

– Ждать!

Этого голоса Настёна ещё не слыхала – голоса бабушки Коалы.

– Никуда не ходи, там и жди, где потерялась! – изрекла мудрая бабушка, сидя на ветке берёзы и вычёсывая спину задней лапкой. – Мама сама придёт.

И все поняли: Коала права. Ведь мама Ксюша тоже переживает, тоже хочет найти дочь. И конечно, будет искать не по всем лесам и тундрам, а там, где потеряла. Значит, придёт! Аксинья Потаповна безмятежно улыбнулась – она и сама думала так же, но хотела, чтобы медвежата дошли своим разумом.

– Да, а если не догадается? – подумала вслух Настёна.

– Не догадается, так птицы подскажут, – ответила ей знакомая синица. (А может, не та, а другая? Кто их различит…)

– Как же птицы её найдут, если вам «все медведи на одно лицо»? – поинтересовался Тедди.

– Все! – подтвердила птаха. – Только ваше семейство приметное, разномастное. Вот всем другим про вас и растрезвоним. – И она снова упорхнула, унося мягкий клочок серой коальей шерсти – экзотический утеплитель для зимнего гнезда.

Медвежата повеселели. Конечно, всё будет хорошо, надо только подождать. А пока можно в догонялки поиграть в лабиринтах под рябиновыми кустами. И покачаться на упругих ветвях. И на рыбалочку сходить, – по счастью, речка рядом. И побороться, помериться, чья пасть шире. (Точно так и взрослые медведи мерятся – у кого шире, тот и главнее.)

А когда медвежата умаялись, то улеглись на отдых.

– У-у-ух, сейчас бы сказочку, – мечтательно вздохнул губач Бхалу. – Страшненькую.

– Вообще-то я знаю одну страшную историю, – сказала Настёна. – Только это не сказка, а правда было.

Мифы медведей мира
Три человека

Одна маленькая медведевочка отстала от мамы и заблудилась. Ходила по лесу, ходила, очень устала – просто уже лапы не держат. Вышла на опушку. А там стоят домики – человеческие берлоги…

– Знаю, это «кемпинг» называется, – вставил Тедди.

– …видит – в крайнем домике дверь открыта, пахнет чем-то съедобным. Собаки нет. Медведевочка осторожно заглянула и вошла. А жили в домике три человека. Самый страшный и самый главный, человек-отец, был всегда сердитый и всегда ходил на задних лапах. Вторая, поменьше, – мама-человечиха. Она тоже всегда ходила на задних лапах.

– Это они как пингвины, – кивнула Коала. – Живут парами и на двух лапах ходят. Только без перьев.

– А некоторые люди и на передних лапах умеют ходить, – добавила Панда.

– Нет, эти на задних, – ответила Настёна. – Только обоих людей дома не было, они как раз отправились гулять в лес. Вот зашла медведевочка, огляделась, принюхалась. И видит – еда стоит, в баночках, бутылочках. Люди, когда едят, садятся на пеньки, а еду перед собой ставят. Медведевочка села на пенёк по-человечески – неудобно. Лизнула красную еду из баночки – ой, ой, язык жжёт! Понюхала еду из другой баночки, серую пыль, – в носу как защипало, как она расчихалась! Аж слёзы побежали. Не понравилась ей людская еда.

Тедди недоуменно пожал плечами: у них в Америке люди вкусно кормятся.

– Но напоследок решила девочка ещё одну еду попробовать, белую, из бутылочки с соской. И вкусно оказалось, сладенько, как мамино молоко из титеньки. Так она всё и высосала, насытилась и спать захотела. А спят люди не на земле и не на травке, а на высоких таких лежанках. Забралась девочка на одну – ворочалась, ворочалась, лежанка скрипит, колышется, никак не улечься. Полезла на другую лежанку – лезла, лезла, так и не залезла, только тряпку стянула. А на третьей лежанке спал маленький человеческий медвежонок, Мишутка.

– Мишутка? – удивились все. – Как твой братец?

– Да, Мишутка, – подтвердила Настёна. – Он ещё плохо умел ходить на задних лапах, и родители не взяли его в лес. И вот девочка легла с ним рядом и сладко заснула. А тут вернулись большие люди. Несут грибы в корзинке, цветочки. И говорят: ну, пока Мишутка не проснулся, сами поедим, отдохнём. Главный человек сел на пенёк и вдруг как закричит страшным голосом: «КТО ЕЛ МОЮ ЕДУ И ВСЁ РАССЫПАЛ?» А человечица как закричит: «Кто выпил Ми шутки ну бутылочку? Неужели сам Мишутка?!» Потом отец вскочил с пенька и закричал страшным голосом: «КТО РАЗВОРОШИЛ МОЮ ЛЕЖАНКУ?!» А мать хотела крикнуть, да рот себе лапой зажала – увидела, что сынок спит в обнимку с медведевочкой. Но Мишутка всё равно от криков уже проснулся. Тогда отец схватил ребёнка и отдал в лапы маме: «Держи, я принесу мешок и поймаю зверя». А Мишутка заплакал тонким голосом: «Хочу Миню! Хочу Миню!»

Мама дала ему Миню – это у них игрушка такая, медвежонок тряпочный.

– Тедди Беар! – со знанием дела подтвердил Тедди. – Американская игрушка.

– А детёныш ревёт пронзительно: «Нет, Миню хочу!» – ну, то есть живую медведевочку. Люди растерялись на миг, а девочка проснулась, соскочила с лежанки, выскочила из дома – и дёру в лес! А там её мама ждёт! В общем, всё хорошо кончилось.

– Повезло, однако, – поёжился Умка. – Могли её Кочкоголовые в клетку посадить. Или вообще шкуру снять.

– Какие Кочкоголовые?

– Ну, Кочкоголовые! У нас на севере так людей называют. Они ведь на себе звериные шкуры носят, а своя шерсть у них только на голове растёт, как трава на кочке.

Все медвежата согласились: верно подмечено, Кочкоголовые.

Аксинья Потаповна же задумчиво улыбалась. Ведь это она, медведевочка Аксинька, много лет назад забрела в дачный домик к «Кочкоголовым». А теперь на старости лет слушает эту историю от внучатой племянницы. Глядишь, пройдут ещё годы, и ту же историю расскажет своим детям сумчатая медведица в далёкой Австралии. И начнёт её словами: «Давным-давно, во Времена Сновидений…»

…А мама Настёны, медведица Ксюша, конечно, уже спешила к Рябиновым Буграм вместе с сыном. Сначала, как Настёна потерялась, Ксюша была очень сердита. «Ну, найдись только, дрянь такая, – приговаривала она. – Пришибу на месте, чтобы знала в другой раз, как выделываться». Мишутка благоразумно помалкивал, чтобы не попасть под горячую материну лапу. Потом злость прошла, и Ксюша плакала, а Мишутка обнимал её, и гладил, и слизывал солёные слёзы. «На кого ж ты меня кинула, ягодка моя? – причитала мать. – Прости меня, злюку неразумную, и я тебе всё прощу, найдись только!» А потом уже и не ругалась, и не плакала, только понуро брела, ничего не ела и лишь иногда вскидывалась столбом оглянуться на подозрительный звук. Но всё было не то – либо дерево скрипнуло стволом, либо дятел застучал. Посторонний медведь встретился – нет, не видел он Настёны. Росомаха на глаза попалась – ничего не сказала, только язык показала и скрылась. А к птицам Ксюша и не прислушивалась. Что они там болтают – ерунду всякую. «Чви, чви, чви, чавычу хочешь?» Не до рыбы сейчас, да и какая чавыча в конце лета?… И всё-таки один настойчивый жаворонок привлёк внимание печальной мамаши. И рассказал, что на Рябиновых Буграх кого-то дожидается разноцветно-косолапое семейство и с ними приблудный бурый медвежонок. На радостях Ксюша хотела крепко обнять доброго вестника – насилу он ускользнул из медвежьих объятий. А Ксюша поспешила к Буграм.

Ну, не буду описывать встречу. Всё было – и смех, и слёзы, и поцелуи, и шлепки. Достался выговор и самой Ксюше – от крёстной. Хотя, в общем, чего уж там? Сами уже все всё за эти два дня поняли. Не надо терять и не надо теряться! Мало ли что мать сгоряча скажет. Мало ли что ребёнок сглупу решит. Никого нет роднее родных!

Камчатберлогстрой

Самое красивое время года – золотая осень. Пускай медведи не знают, что такое золото, но красоту, конечно, понимают. Жёлтым, красным, оранжевым, лиловым горели на солнце поляны и сопки, деревья и травы.

Погода словно бы извинялась за не очень-то тёплое лето. Да, летом были и дожди, и туманы; был и настоящий тайфун, с воем рвавший листву и ломавший старые деревья, хлеставший дождём напросквозь, – заставил он помокнуть и подрожать разноцветную медвежью компанию.

Зато теперь ветерок веял ласково, шелестя сохнущей рыжей листвой. Благодать! Поспели рябина, шиповник, брусника. Цейлонский медвежонок Бхалу очень забавно ел бруснику: вычёсывал ягоды из кустиков длинными когтями и всасывал через вытянутые губы. А потом громко чавкал. От удовольствия у него даже шерсть на ушах дыбом становилась! Рыжая шерсть.

– У-у, вот кто я, оказывается, – осенний медведь! – воскликнул Бхалу однажды. – Цвета рябиновой листвы! Когда я вырасту, возьму себе имя Шарада – Осень. Я и родился в октябре. И почему в джунглях нет такой рыжей осени?

– А что, у вас там все медведи такие рыжие и лохматые? – спросила Аксинья Потаповна.

– Ну-у, нет, губачи все лохматые, но тёмные. Рыжие только отец и я. Некоторые на нас дразнятся, но это они от зависти. Ведь правда, рыжим быть – красиво?

Никто и не спорил. Вокруг было рыжо, и было очень красиво. Вовсю цвели осоты, покачивались тяжёлые пуговки пижмы, белые букетики тысячелистника. Ещё ловилась в реке вкусная рыба кижуч.

Всякий медведь в эту пору наслаждается жизнью: гуляет, накапливает жирок к зиме, благо скатерть-самобранка под ноги стелется. Наелся – покатайся-поваляйся, поиграй; почувствовал аппетит – ещё поешь, сколько брюхо вместит. (Похудеть за зиму успеешь.) Хорошеет медведь день ото дня – как раз и шерсть новая отрастает, густая и тёплая.

Но Аксинья Потаповна уже беспокоилась: вон плечи вулкана уже белой шалью покрылись, скоро заморозки, а у неё среди пионеров есть и южане, теплолюбы. Пора бы загодя о берлоге подумать. Своя-то берлога у Потаповны имелась – хорошая, сухая, где она провела уже не одну зиму и могла бы перезимовать ещё не раз, после небольшого ремонта. Но весь отряд там, конечно, не поместится. И конечно, медвежат учить надо, как строить зимнее жилище. Это ведь целая наука – берлогия.

– Из чего её делать, берлогу? – удивился Умка. – Ещё и снега-то нет. И вообще, не мужское это дело – берлоги копать.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовалась вожатая. – Почему это не мужское? А где же спят ваши мужики, кто им роет берлоги?

– Мы зиму не спим, – гордо сказал Умка. Он явно причислял себя к настоящим мужикам. – Зимой у нас самая охота. На море льды, а на лёд вылезают тюлени. Надо подкрасться и сцапать его. – Умка хищно облизнулся. Сам он ещё ни одного тюленя не поймал, но строил из себя матёрого добытчика. – Зимой у нас хорошо. Снега белые-белые, чистые-чистые. Правда, солнце на несколько месяцев прячется – это полярная ночь. Зато звёзды и луна светят, да ещё радужное сияние на небе играет – залюбуешься. Приплывайте к нам смотреть.

– Всё-то у вас там полярное – то день полярный, то ночь полярная, – покачала головой Панда. – А полярное утро бывает?

Умка пожал плечами: не верите – как хотите.

(Белый медвежонок не ответил на вопрос, придётся пояснить за него. Весной и осенью в полярных широтах сутки проходят обычно – дни перемежаются ночами. Весну «полярным утром» не называют. Но первому восходу солнца после полярной ночи рады все – и люди, и медведи.)

– А берлога? – спросила Аксинья Потаповна. – Как у вас всё-таки с берлогами?

– А берлогу себе мамы копают. Под снегом. Я родился в берлоге. Уютно было. Мама большая, тёплая, добрая. Язык у неё ласковый. – При этих воспоминаниях голос Умки мужественно дрогнул. – Но теперь я большой, в берлогу не полезу – пойду в море на промысел!

– Надо же, – подивилась Аксинья Потаповна. – Никогда не думала, что можно берлогу из одного снега соорудить. Хорошо, кто ещё расскажет, какие где берлоги?

Тедди почесал затылок:

– Берлоги как берлоги. Под корнями. А вообще-то мать говорила, что хочет бросить зимний сон. У нас теперь деловые медведи к людям ходят кормиться. За зиму даже толстеют. – Но, увидев гримасу Аксиньи Потаповны, Тедди поспешил добавить: – Нет, я её, конечно, отговорю…

– А мы с мамой от людей прячемся, – сказала Пай Сюн. – У нас пещера под камнями. Однажды к нам человек сунулся. А мы из глубины как завоем, зарычим, как зашипим! – Тут Панда издала жуткий неслыханный вопль, от которого все медвежата поневоле вздрогнули. – Ну, этот лазутчик подумал, что в пещере живёт дракон, и убежал. Я вырасту, найду себе другую пещеру, где ребёночка нянчить. В горах Чин Лин много пещер.

Умка и Тедди фыркнули: о чём мечтает – ребёночка нянчить, девчонка! А Бхалу промолчал серьёзно. Губачи – примерные отцы. Другому медвежонку родного папочку разве что мать издали покажет. А маленького Бхалу рыжий папа учил и по деревьям лазить, и Муравьёв добывать, и сказки ему рассказывал, и даже на своей лохматой спине катал. Вот как возит Коалу Аксинья Потаповна. И нечего тут фыркать.

– О чём задумался, Бхалу? – окликнула его вожатая. – Вспоминаешь, где проспал зиму? Рассказывай.

– У-у-у, чего рассказывать, – ответил Бхалу. – Губачи зиму тоже не спят. У нас зимой дожди, да и то тёплые, еды полные джунгли. В берлоге только ливень переждать или от жары укрыться. Ямка под бережком или лучше дупло – вот и вся берлога. А то ещё у меня есть знакомый Бируанг, так он себе на дереве гнездо свил – вообще классно.

– Бируанг? Это что за птица такая?

– Да не птица! Бируанг – наш родич, медведь! Только сам поменьше губача и шерстью поглаже, – пояснил Бхалу. – Правду говорю, он весь день в гнезде дрыхнет, а ночью по джунглям промышляет. Может, и нам такое гнездо устроить?

Медвежата рассмеялись – представили медвежье гнездо на берёзе.

– Бируанг… – повторила Аксинья Потаповна, стараясь запомнить слово. – Нет, ребята, гнездо нам не сгодится. Пойдёмте-ка выбирать место для настоящей берлоги. Зима у нас голодная, пуржистая, сугробистая. Одно спасение – берлога. Как построишь, так и проспишь.

И разноцветные пионеры двинулись за своей вожатой. Зимовать на Камчатке они хоть и не собирались, но кто знает, что в жизни пригодится. Да и вообще интересно.

– Лучше всего берлогу делать под стелющимся ольхачом, на склоне. Если крыша из ольхи, легко дышится и сны приятные снятся.

– А почему на склоне? – спросил Тедди.

– На горе холодно и сугробы не держатся. А под горой весной мокро, когда снег тает. На склоне – самое то.

– Ну, вон склон, – показал Бхалу. – Годится?

– Нет, это северный склон, – забраковала медведица. – На нём снег до лета пролежит. Южный склон тоже плох – рано растает, подстилку промочит. Восточный склон слишком ветреный – зимой ветры с океана дуют…

– Значит, западный! – догадался Тедди.

Верно, старая медведица предпочитала для берлоги западный склон. И то не любой. Один – слишком скалистый, другой – крутоват, третий близок к людской дороге, на четвёртом ольха почему-то не растёт… Долго весь отряд блуждал по округе, покуда не нашлось подходящее место.

– Ну вот, чудненько! Теперь надо вырыть под кустами нору. Такую, чтобы мы вшестером поместились. Я так думаю, работы нам будет на неделю.

– У-у-у… – загудели разочарованно медвежата. Кому охота целую неделю копаться в земле, когда вокруг столько красоты и удовольствий!

– А вы чего хотели? Земля плотная, с корнями и с камнями, всё это надо выцарапать и наружу вытаскать, – объясняла Аксинья Потаповна. – Хорошо, что нас много: будем сменяться, рыть по очереди.

Умка уже собрался заявить, что недостойно белому медведю в землю зарываться. Потом решил: ладно, за компанию можно и поковыряться. Как одному играть, когда остальные работают?

Но на этот раз старая медведица ошиблась в расчётах. Недооценила своих воспитанников.

Руководство работами взяла в свои чёрные лапы Панда. Вместо того чтобы яму копать по очереди и таскать землю по горсточке, она создала из медвежат конвейер. Главным забойщиком в норе поставила Бхалу – его мощные когти самой природой созданы для рытья, и камни им не страшны. Когда же попадались толстые корни, на помощь приходила сама Пай Сюн и легко перегрызала их зубами. А выгребали грунт все по цепочке: от Панды землю принимал Тедди, откидывал назад сначала передними, потом задними лапами, а уже снаружи Умка расшвыривал отвалы, чтобы не образовывалась гора.

Аксинья Потаповна только и успевала, что радоваться, глядя на учеников. И тихонько декламировала берложное заклинание. Многие молодые медведи полагают это предрассудком, но Аксинья Потаповна была уверена, что без колдовства берлога будет не та:

 
Я берлогу строю, строю,
Под кустами рою, рою,
Ветки, листья и траву
Для подстилки рву, рву.
 
 
Пусть гуляет завируха,
Будет мне тепло и сухо,
Буду спать и видеть сны
До весны.
 

Коала никакого участия в строительстве не принимала, только забралась на вершину дерева и следила, не шпионит ли кто. Не надо каждому знать, где спит зимой медведь.

К слову сказать, у коал вообще не бывает никакого домика. Ни норы, ни дупла, ни гнезда. Весь огромный эвкалипт – их семейная «берлога». Даже в проливной дождь сидят коалы на ветке, друг к дружке прижмутся, уши опустят, чтобы вода с них стекала, безропотно ждут сухой погоды. Только детёнышам хорошо у мамы в сумке…

В общем, – Аксинья Потаповна своим глазам не верила, – уже на второй день нора была готова. Так же быстро соорудили и подстилку, передавая из лап в лапы охапки веток и ворохи рыжей листвы. Теперь в начале «конвейера» стояла Панда – уж очень хорошо и аккуратно умела она обкусывать с деревьев ветки.

Наконец вожатая залезла внутрь, всё ещё недоверчиво огляделась и улеглась на пружинистую подстилку – ну здорово! Ну мастера! Хоть открывай с ними фирму «Камчатберлогстрой». От клиентов отбою не будет.

– Полезайте все сюда, – позвала она.

Поместились все! Даже бабушка Коала покинула свой дозорный пост. Тесновато, да и ладно, не танцевать же в берлоге.

– А сон-траву будем в подстилку класть? – спросил Тедди.

– Сон-трава ни к чему, – улыбнулась вожатая. – Цветки пижмы положим, чтобы блохи не кусали, вот и будет сладкий сон. Рассказывают, если человек-охотник зимой залезет в берлогу, тоже заснёт до весны.

– Вот ещё, с Кочкоголовым в обнимку спать! – хмыкнул Умка. – А есть заклинание, чтобы отвадить людей от берлоги?

– Есть-то есть… Заколдуешь – ни одна собака не найдёт. Только… забыла я его.

– А вы вспомните, вспомните! – стали просить медвежата.

– Ну, пойдёмте побродим вокруг, чем-нибудь подкрепимся, – может, и вспомнится…

Однако напрасно Аксинья Потаповна тёрла затылок, хмурила брови, закатывала глаза и шевелила губами.

– Что-то там «эни-бени-ри-ки-таки…» Или «брыки-шмяки…» В общем-то, бессмысленные слова, даром что волшебные.

– Ну, давайте сами досочиним, – предложила Панда.

В самом деле, почему бы и нет? Кто-то же сочиняет заклинания, а мы чем хуже?

И вот что у них получилось:

 
Эни-бени-рики-таки,
Турба-урба-сентябряки,
Буги-вуги, бумеранг,
Чау-чау, Бируанг,
Чандра, тундра, саламандра,
Шмякс!
 

Отличное заклинание – никакому охотнику ни за что не угадать! Медвежата хором произнесли его три раза и трижды обошли свою новостройку.