Текст книги "Лето разноцветно-косолапое"

Автор книги: Павел Калмыков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Мифы медведей мира
Сказка бабушки Коалы

В один дождливый вечер медвежатам не хотелось ни гулять, ни играть, ни купаться. Лежали они кучкой, притиснувшись к своей вожатой, и лишь иногда поднимались, чтобы отряхнуть шкуру от воды. Хорошая вещь – собственная медвежья шкура. И красивая, и спать на ней мягко, и от холода защищает, и от острых сучьев, и от чужих когтей. А если и дождь намочит, стоит лишь встряхнуться – станет почти сухая. Правда, блохи в шкуре водятся, но тут уж куда деваться.

– У-у-у, это разве дождь? – привычно поскуливал Бхалу. – Вот у нас в джунглях льёт так льёт. Если в дупло не спрячешься – вообще смоет.

Нашёл о чём тосковать. А в общем-то, было скучно.

И тогда бабушка Коала стала рассказывать неторопливую австралийскую сказку:

– Те давние времена никто не помнит, они только во сне могут присниться, поэтому их называют Времена Сновидений.

Сначала мир был маленький и тесный, небо и земля прижимались друг к другу, как две створки ракушки. Все животные и даже птицы ползали по земле, боясь выпрямиться, чтобы не удариться о небо головой. Даже деревья росли не вверх, а лёжа, как длинные брёвна. И звери, и птицы, и люди жили тогда вперемежку, старались не ссориться и уступать друг другу путь, но всё равно то и дело синяки и шишки набивали. Легче было змеям и ящерицам: им ведь привычно ползать.

Однажды мудрые птицы Орёл и Ворон посовещались и решили, что надо поднять небо, тогда больше станет места. Попробовал сделать это старый зверь Вомбат, нажал на небо спиной – и только чуть-чуть приподнял его, а больше не хватило роста Вомбату. Попробовала это сделать Кенгуру – встала на задние лапы, упёрлась в землю сильным хвостом и приподняла небо ещё немного. Но выше и сильнее Кенгуру зверя не нашлось.

(«Ни медведя? Ни бизона? Ни слона?» – удивлялись медвежата. Коала на это лишь головой качала, прикрыв глаза. Нет в Австралии таких больших зверей.)

Тогда встал с четверенек Человек и сказал: «Так и быть, я подниму вам небо, но за это буду впредь охотиться на любого, до кого дотянусь этой палкой». И он поднял с земли длинную-длинную палку, уткнул её в небо и стал отодвигать его всё выше, выше, выше, пока палка его не согнулась от напряжения и не разломилась на части.

Но места под небом было уже достаточно. Обрадованные птицы тут же поднялись в воздух, один только Эму замешкался – решил перед полётом почистить свои крылья. Освобождённые деревья тут же выпрямились и потянулись вверх. На одном из них спала Коала – дерево и её ввысь подняло. Кенгуру от радости запрыгала на задних ногах. Как же не радоваться! Ведь страшная длинная палка у Человека сломалась на короткие куски. Теперь он не сможет ни до кого дотянуться, не сможет охотиться, можно его не бояться.

Но Человек оказался хитёр. Выбрал из обломков кривую дубинку и стал её бросать в кого захочет. Попадёт деревяшка в зверя и убьёт, а не попадёт – летит обратно к своему хозяину.

Перепугались звери и разбежались от Человека кто куда. Утконос и Крокодил в реку нырнули. Вомбат в нору спрятался. Эму забыл, что он птица, бросил свои недочищенные крылья, пешком от Человека убежал – так доныне и бегает. Кенгуру как прыгала на радостях, так с испугу ходить и разучилась, до сих пор на задних ногах и прыгает. А Коала на дереве проснулась да на землю спускаться раздумала – с тех пор на дереве живёт.

Осталась с Человеком только его верная кривая дубинка. Называется «бумеранг». Зазнался Человек, звериный язык забыл – никто его теперь не любит. Но всё-таки помнят, что это он небо от земли поднял.

Замечательная сказка! Не беда, что долгая. И ничего, что медвежата никогда не видели ни Вомбата, ни Эму, ни Кенгуру. Чёрный медвежонок Тедди принялся скакать через кусты на задних лапах и кричать:

– Я Кенгуру! Я Кенгуру! Я разучился ходить! Смотрите, я и на одной лапе могу прыгать! – и, разумеется, поскользнулся и плюхнулся в мокрую траву.

– У нас про небо иначе рассказывают, – задумчиво промолвила Аксинья Потаповна. – А всё-таки какая из себя Кенгуру?

Коала задумалась. Надолго. А потом сказала:

– Сама рыжеватая, похожа на большого-большого зайца, только хвост длинный, толстый, сильный.

И медвежата представили себе зайчиху ростом с Аксинью Потаповну с пушистым лисьим хвостом.

Прятки

Однажды медведица Аксинья Потаповна спросила медвежат:

– Кто из вас умеет считать до пяти?

Все пожали плечами, а чёрный медвежонок Тедди спросил:

– А зачем?

– Математика – повелительница всех наук, – сказала медведица. (Эту умную фразу она где-то слышала краем уха.) – Вот вас у меня пятеро. Я вас могу посчитать: один, два, три, четыре, пять – все здесь, никто не потерялся. Или если захотим в прятки поиграть, там тоже счёт нужен.

– А давайте в прятки, давайте играть в прятки! – закричали наперебой медвежата. – А потом поучим счёт.

Учительница могла бы ответить, что сначала наука, потом игра. Но прятки! Это не просто игра. Для зверей это жизнь. Прячутся слабые, чтобы не съели. Прячутся хищники, чтобы подкараулить добычу. Прячутся большие и добрые, чтобы не пугать маленьких и робких. И все звери без исключения прячутся от людей.

И медведица сказала:

– Ну, давайте в прятки. Становитесь в круг, рассчитаемся, как положено.

 
Ты мишутка, я медведь,
Ты спросил, а я ответь,
Ты застрял, а я тащи,
Ты пропал, а я ищи!
 

Слово «ищи» выпало на Коалу – маленькую сумчатую бабушку.

Та нисколько не расстроилась, но и не обрадовалась, помаргивала блестящими круглыми глазками и улыбалась каким-то своим мыслям.

– У-у-у, – протянул Бхалу, лохматый медвежонок-губач, – Коала нас всех до осени искать будет.

– Да нет же, искать буду я, – успокоила его Аксинья Потапов-на. – Я зажмурюсь и буду считать до пяти, а вы тем временем прячьтесь.

Она закрыла глаза ладонями и начала громко отсчитывать:

 
– Раз! Мир прекрасен без прикрас!
Два! И вулканы, и трава!
Три! Внимательней смотри!
 

За спиной медведицы слышалось хихиканье, треск веток, топот лап; а кто-то крикнул: «Чур, не принюхиваться!»

 
– Четыре! Жизнь чудесна в этом мире!
Пять! Я уже иду искать!
 

Когда вожатая открыла глаза, оказалось, что никто почти и не спрятался. Чёрный медвежонок Тедди скачками мчался куда-то вдаль – наверное, намеревался отсидеться до осени в соседнем лесу.

– Тедди, вернись! У нас не убегалки, а прятки! Прятаться надо здесь, на полянке!

Белый Умка зачем-то припал к траве и прикрыл лапой нос.

– Зачем ты нос-то закрываешь? – удивилась медведица.

– Мама так учила, – ответил Умка. – Белого медведя на снегу не видно. Только чёрный нос надо прятать – и тогда тюлень тебя не заметит. – Умка почесал затылок и сообразил: – Однако на траве плохо прятаться. Нужен зелёный мех.

– А что же ты, Бхалу, вообще никак не спрятался?

– У-у-у… Я хотел в дупло спрятаться. А дупла и нет.

– В дупле, в дупле… Разве больше и прятаться негде? Девочки же где-то спрятались. Кстати, надо их поискать. Где может быть Коала?

– Да не спряталась она! – сказал подбежавший Тедди. – Вон она, на спине у вас висит, хитро улыбается.

– A-а, верно. Тогда поищу хоть Панду.

Аксинья Потаповна внимательно огляделась, но чёрно-белой медведевочки нигде не было видно. Тогда вожатая принялась обшаривать полянку – пенёк за пеньком, кустик за кустиком, кочку за кочкой. Панда всё никак не находилась. Тут и медвежата включились в поиски. И попутно открыли множество замечательных мест, куда бы можно было спрятаться. Вот хотя бы за большой зубастой корягой. Или под крутым речным бережком. Или на кривой старой ольхе (с дуплом, между прочим). В дупле жил дятел, а Панды там не оказалось.

– Панда, выходи! – стали кричать медвежата. – Вылезай, Пай Сюн, ты выиграла!

Но Панда всё не появлялась. Вожатая понемногу стала волноваться: пропал ребёнок. Было пять – осталось четыре. Где ещё искать?

И тут её внимание привлекла сорочья трескотня. Четыре сороки беспокойно скакали по веткам берёзы, наперебой кричали, а с разных концов к ним слетались новые сороки: ещё одна и ещё… Длиннохвостые, белобокие, крикливые, каждая трещит, ни одна не слушает. Только некоторые слова разобрать удаётся: «Гнездо… сорока… медведь-сорока!» И только теперь Аксинья Потаповна разглядела: высоко на берёзе, приникнув к стволу, замерла Панда. Чёрно-белая, точно как сорока. И как берёзовый ствол. А чуть выше, на ветвях, – сорочье гнездо. Вот птицы и беспокоятся.

– Слезай, Пандочка, – позвала медведица. – Пока не заклевали, а то вон их сколько.

И Панда ловко спустилась. Застенчивая, но втайне довольная.

(Панды вообще все застенчивы. Живут они в бамбуковых лесах в Китае, у подножия Тибетских гор, питаются бамбуковыми листьями. Человеку увидеть панду удаётся очень редко. К сожалению, бамбуковые медведи не только от человека прячутся, но и друг друга стесняются. Оттого и любовь у них нередко бывает несчастная – полюбят друг друга, а сказать не решаются. Вот почему панд осталось на свете совсем мало.)

Медвежата быстро всему учатся, скоро научились и прятаться. Оказалось, хорошо прячется Коала: маленькая, скроется под широким листом шеломайника – найди-ка её! Чёрному Тедди не хватало выдержки: едва Аксинья Потаповна отправлялась на поиски, как юный барибал тут же выскакивал из своей засады и со всех лап мчался к «водильной» берёзе, стучал по стволу и кричал:

– Туки-та, туки-та!.. Всё решает быстрота!

Умку, разумеется, надо было искать у реки. Или прямо в реке, под водой. Речка быстрая, скачет по валунам, рябит и пенится, поди разбери, что там на дне белеется – камень или медвежонок. Вот если заметишь, как чёрный нос из воды высунулся, чтобы воздуха набрать, – тогда-то Умка и попался.

А как-то раз Аксинья Потаповна обыскивала бережок и за большой корягой увидела чёрное ухо и белый бок.

– Туки-та, Панда! – обрадовалась вожатая и поспешила к водильной берёзе.

Но там её поджидала другая Панда.

– А вот и не нашли вы меня, – сказала она обиженно. – Я сама затукиталась.

– А кто же за камнем прячется? – не поняла вожатая.

– Обознатки-перепрятки! – Из-за камня вышел чёрно-белый Умка, очень довольный собой. – Охотничья хитрость!

На самом деле не было никакой хитрости, просто он поскользнулся и перепачкался в глине, вот и стал похож на Панду.

– Ох, устала я вас искать, – вздохнула тогда медведица. – Всё я да я. Давайте-ка я вас научу до пяти считать, да и будете искать сами.

– У-у-у, ну пожалуйста, Аксинья Потаповна, ну ещё разик, – стали просить медвежата. – Мы больше не будем перекрашиваться.

– Ладно, в последний раз, – со вздохом согласилась вожатая.

Зажмурилась и начала говорить новую считалку, сложенную по австралийским мотивам:

 
– У медведей на бору
Поселилась Кенгуру.
«Ну-ка, прячьтесь, медвежата,
Я вам уши надеру!»
Раз! Два!..
 

А «три» не сказала – открыла глаза посмотреть, что там опять за шум да гам. И увидела суету вокруг толстой ольхи – той самой, дуплистой. Из дупла торчала задняя половина лохматого медвежонка и дрыгала в воздухе пятками, а вокруг порхал востроклювый дятел и клевал эту заднюю половину короткими очередями, успевая между делом браниться:

– Куда лезешь! Куда лезешь в чужую квартиру, форточник рыжий! Ну-ка, вылезай, кому говорю!

Ha помощь лохматому другу полез чёрный медвежонок Тедди, но получил клювом по носу, замахал передними лапами и кувырком полетел в траву.

Подбежал к дереву и Умка; лазить по стволам он был не мастер, но с рычанием тряс ольху, в надежде, что Бхалу вывалится из дупла. А главный шум создавали сороки, охочие до чужих скандалов.

– Папаша, успокойтесь, – обратилась к дятлу медведица. – Ну, ошибся ребёнок. Видите, застрял. Сейчас вытащим.

И она, обхватив ствол лапами, стала взбираться на дерево. Медведица покряхтывала, ольха поскрипывала, а папаша дятел не уставал возмущаться:

– Ну правильно, теперь весь дом мне разломайте, благодетели! У меня там, между прочим, жена, дети!

Вообще-то взрослые медведи не лазят по деревьям: тяжелы очень – все ветки обломаешь, всю кору сдерёшь когтями. Но если уж надо, то куда деваться?

Юные богатыри Умка и Тедди придерживали дерево снизу, чтобы не рухнуло.

– Вот так-то оно, – пропыхтела вожатая, похлопав беспомощного Бхалу по задней части, – ты застрял, а я тащи.

Застрял медвежонок крепко. Потаповна потянула его одной лапой, потянула другой, потом – что делать! – ухватила обеими и дёрнула посильнее.

И, конечно, не удержалась на ольхе, полетела вниз. Но извернулась в полёте, как кошка, и пружинисто приземлилась.

(И почему некоторые думают, что медведи неуклюжи?)

Умка и Тедди едва отскочили в стороны, а сама вожатая отскочить не успела, и в ту же секунду на спину ей свалился медвежонок Бхалу. Охохонюшки, вся искалечишься с этой молодёжью!

Из дупла выпорхнула освобождённая дятлиха, муж расцеловал её прямо на лету и бросился в дупло – как там птенцы?

– Живой? Глаза тебе не выклевали? – спросила медведица спасённого медвежонка.

Бхалу разожмурился – оба голубых глаза целы и невредимы, – шмыгнул носом и прогудел:

– У-у-у… маленькие у вас деревья, и дупла маленькие.

Пылесосный талант

Лето на Камчатке недолгое и нежаркое. Хотя кому как: белому Умке всё-таки было жарковато, мечталось поваляться по холодному снегу. А медвежоночий возраст тем и хорош, что каждый летний день долог, как целое лето.

Но коренные камчатские растения знают, что надо торопиться. Когда наступает лето, в два дня распускаются листья берёз. Травы подрастают с каждым часом – посиди смирно, и заметишь, как тянется кверху юный побег. Дружно раскрываются навстречу солнцу одуванчики – вчера ещё склон был зелёный, и вот уже устлан мохнатым жёлтым ковриком. Можно покувыркаться, погоняться за бабочками, напудрить нос жёлтой пыльцой, пожевать цветочек – душистый, сладковато-горьковатый. А пройдёт день, другой и…

– Снег, снег! – закричал Умка. – Ура, все на снег! – и со всех лап ринулся к склону, недавно такому жёлтому, а сегодня сплошь белому-белому, пушистому. Ворвался в белизну, упал, чихнул… и заплакал:

– Это не снег… Просто фу, а не снег…

А над расстроенным медвежонком кружились сияющие пушинки – семена одуванчика.

Одуванчиковый пух, конечно, не снег, а если и «фу», то не в плохом смысле, а в том смысле «ф-ф-фу-у-у», что его сдувать можно. Можно просто пускать стайки пушинок по ветру, но ещё лучше соревноваться, кто на кого сдует больше пуха. Тут равных не было губачонку Бхалу. И немудрено – вон у него какие губы дудочкой! Даже вдвоём Тедди и Умка не могли его передуть. Помогла Панда: подкралась к Бхалу сзади и закрыла ему рот ладошкой, а Тедди с Умкой дружно дунули – и наконец-таки запорошили всю рыжую мордашку пухом.

– У-у-у, нечестно! – возмутился Бхалу. – Все на одного! И всё равно я вас больше наодуванил.

Тем временем Аксинья Потаповна сидела, прислонившись спиной к раскорявистой берёзе, и радовалась на резвящихся детей. Запрокинула голову, чтобы почесать темечко о шершавый ствол, и увидела на ветке над собой длиннохвостую пестрогрудую птицу. Кукушка!

– Кукушка, кукушка, спела бы что-нибудь, – попросила медведица.

– А годы тебе не накуковать? – вопросом ответила кукушка.

– Да я, собственно, только до пяти считать умею, – призналась Аксинья Потаповна.

– Думаешь, тебя на больше хватит? – усмехнулась кукушка. – Совсем кукукнулась на старости – чужих сорванцов воспитываешь. Умные птицы, как я, для себя живут, птенцов другим подкидывают. Ничего я тебе не накукую!

– Что спорить, ты всё равно не поймёшь, – повела плечом медведица. – Вон, послушай, жаворонок поёт – у него дети, у него и песня. А у тебя на душе одни «ку-ку»…

Пожала плечами и кукушка. Действительно, не поняла.

Умка от игры упарился и улёгся отдыхать.

– Однако снегу хочется, – вздохнул он.

– Что такое «снег»? – спросил Бхалу.

– Белый, чистый, свежий, – мечтательно зажмурился Умка.

– Мокрый, – добавил Тедди, который видел снег только по весне, когда он тает.

– Холодный-холодный, – добавила Панда. (Уж панды знают, что такое снег, потому что не спят зимой.)

– Бр-р-р! – передёрнулся Бхалу. – Не хочу холодный. Люблю юг: тепло, фрукты сладкие, деревья высокие, птицы яркие, солнце спинку припекает…

– Не рассказывай, – взмолился Умка. – От твоего юга у меня мурашки по спине.

– Так ты бы встал с муравейника, – посоветовала Аксинья Потаповна.

Умка вскочил, стал отряхиваться и вычёсываться, а Бхалу обрадовался:

– Муравейник! Вкуснятина!

– Подожди, – сказала Аксинья Потаповна. – Сейчас я покажу, как лакомиться муравьиной кислотой. Нос в муравейник совать не следует, а то муравьи залезут в ноздри и покусают. Надо облизать лапу…

Медведица облизала переднюю лапу и положила её на муравейник. Беспокойные чёрные насекомые засуетились пуще прежнего, пытаясь как-нибудь избавиться от тяжёлой лапы – если не спихнуть, то уж прогнать укусами.

Вот они кусают, а мне не больно, – поясняла медведица. Кожа толстая. Зато лапа становится кисленькая. – И она с наслаждением снова вылизала свою лапу, заодно проглотив парочку зазевавшихся Муравьёв. – Понятно?

– У-у-у, не так, не так, – Бхалу просто дрожал от нетерпения. – Пустите меня, пустите!

Аксинья Потаповна посторонилась:

– Ладно, покажи ты.

И Бхалу показал искусство настоящего медведя-губача. Набрал в себя побольше воздуха, да как начнёт дуть на муравейник! Щепочки, веточки да и сами муравьи полетели кувырком от такого урагана. Ещё один выдох – и обнажилась сокровенная внутренность муравейника, где кипела аварийная работа: муравьи-няньки и спасатели старались унести куда-нибудь большие белые личинки. Вот эти-то личинки губачу и нужны. Бхалу вытянул свои губы-трубы и принялся, как пылесос, вбирать в себя мелкую добычу. И притом жужжа, и урча, и пыхтя на всю округу. Насосал полный рот, почавкал, почавкал, отплюнул попавшиеся деревяшки и зажмурился – так ему было вкусно.

– Вку-у-уфно! – сказал Бхалу.

(Вот отчего шепелявят медведи-губачи: у них во рту широкая щель между передними зубами – как раз для таких вот «пылесосных» фокусов. И ноздри плотно зажимаются, чтобы муравьи не заползали.)

– У нас на Ланке большие муравейники, – похвастался Бхалу. – А есть ещё термитники, каменные, мы их когтями расцарапываем: раз, раз, раз! Термиты толстые, ещё вкуснее Муравьёв.

(Вот зачем губачам длинные крепкие когти: специально для разорения термитников.)

– Ну вот что, – строго сказала Аксинья Потаповна, – не знаю, как там у вас на Ланке, а на Камчатке муравейник – драгоценность. Разорять больше не дам, ни-ни! Разве что только лапу накислить.

Многому учила разноцветных медвежат Аксинья Потаповна. Дошёл черёд и до счёта.

– Считать до пяти непросто. Но учиться надо. Математика – повелительница всех наук! Запоминайте: раз, два, три, четыре, пять. Вставайте в ряд, я вас пересчитаю: Тедди – раз, Бхалу – два, Умка – три, Коала – четыре, Панда – пять. А теперь математический фокус: поменяйтесь местами. Как хотите перемешивайтесь – математику не проведёшь. Считаю: Коала – раз, Умка – два, Тедди – три, Панда – четыре, Бхалу – пять. Всё равно получается пять!

– Вот это фокус! – восхитились медвежата.

А Панда спросила с хитрецой:

– Нас, маленьких, пять, а если ещё вас посчитать?

– Меня можно не считать, – уклончиво ответила вожатая. – Уж я-то никуда не денусь.

– А если рядом нет столько медведей, – задал вопрос Тедди. – Как тогда считать до пяти?

– Тогда найди цветок шиповника и съедай лепестки по одному: раз, два, три, четыре, пять.

И медвежата тут же объели по розовому сладкому цветку и убедились: действительно, лепестков у шиповника пять. Просто чудеса математики!

– А что считать зимой? – спросил полярный медвежонок Умка. – Зимой цветов нет.

– Зимой вообще-то спать надо, – заметила Аксинья Потаповна. – Но уж если тебе не спится, математика всегда с тобой. Пересчитай пальцы на своей лапе – сколько?

– Я пересчитаю! – вызвался чёрный медвежонок Тедди. – Раз, два, три, четыре, пять!

На этом Тедди не успокоился и взялся пересчитывать пальцы на второй лапе – пять! И на задней лапе – пять! Хоть справа налево, хоть слева направо. Воистину удивительная наука – математика.

– Умк, дай пять! – попросил Тедди.

Ладошка белого медвежонка оказалась необычной – не кожаная, как у Тедди или у Аксиньи Потаповны, а покрытая густой шерстью (понятно, чтобы по снегу ходить). Но пальцев на лапе оказалось тоже именно пять.

– Пай, дай пять! – не унимался дотошный Тедди.

Панда Пай Сюн застенчиво хихикнула и протянула лапку.

Тедди начал считать и сбился. Начал пересчитывать и опять сбился. Как ни считал, а один лишний палец всё время оставался.

– Что же это такое! – расстроился чёрный медвежонок.

– Это палец номер шесть! – сказала Панда. – Им удобно прутики держать. А можно фигу сложить, вот, – и она продемонстрировала, как показывать фигу шестым пальцем.

Аксинья Потаповна задумчиво посмотрела на фигу и сказала:

– Значит, со мной нас будет шесть. Век живи, век учись.

Тут подала голос Коала, маленькая сумчатая медведица:

– А ещё бывает семь. У меня в Австралии семеро внучат.

– Нет, больше шести мы считать не будем! – решила Аксинья Потаповна, помотав головой. – Всё, что больше, – это «много». Например, ягод бывает очень много, но их не считают, их просто едят. И всё равно математика – повелительница наук!