Текст книги "Глубокий рейд"

Автор книги: Павел Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Абашкин, вынув из кармана коробку папирос, спокойно протянул ее Осипову. Тот зверовато покосился, точно Абашкин подал ему гранату на боевом взводе, но папиросу все-таки взял.

Закурили...

В кустах командиры негромко отдавали приказания. Слышно было, как пересыпали патроны, гремели дисками пулеметов, щелкали затворами. Кто-то кого-то звал, кто-то кого-то разыскивал и, найдя, вполушепот ругал...

Шла ночная подготовка к бою.

Осипов и Абашкин продолжали горячо спорить. Военкома возмутило непостижимое упорство, с каким майор защищал свое распоряжение.

– Мы не должны пачкать себя, – старался убедить его Абашкин. – Другое дело – в бою...

– А это что – не бой? Первый эскадрон уже два часа дерется. Полещука убили... – возражал Осипов, но уже спокойней, с меньшей озлобленностью.

– Убивать безоружных – это недостойно советского человека. Пусть этим занимаются фашисты.

Затоптав папироску, Осипов тихо, но твердо проговорил:

– Ладно. Разъясни командирам и политрукам. Тех, которые не будут стрелять, а сразу сдадутся, – брать... Все. Больше ты меня не сватай...

– Хорошо. Я сейчас пойду и разъясню.

– Ты не ходи. Скажем начальнику штаба... Ну, доволен? Подкузьмил командира полка?

В ответ Абашкин только улыбнулся и покачал головой:

– Ты очень изменился, Петрович...

– Значит, жизнь такая наступила. Ты понимаешь, Алеша... – Умолк, задумался, глядя в землю. Медленно поднял голову, спросил: – А где у тебя пистолет?

– В госпитале забрали. Так и не нашел концов. У коноводов карабин возьму.

– Обязательно возьми... Сейчас в атаку пойдем. Я буду в боевых порядках. Вместе пойдем.

– Пойдем вместе... Только место командира полка не в боевых порядках, – нерешительно сказал Абашкин.

– Я буду там, где три эскадрона! А начальник штаба – с резервом. Хочешь – оставайся...

– Нет, уж пойдем!.. – Абашкин убедился, что командир полка способен сейчас на самый безрассудный шаг.

– За меня не беспокойся. Когда смерть ко мне будет подходить, я ее нутром почувствую. Мне еще ой как много жить!.. Определенно знаю: все будет в порядке. Двум немецким ротам, что впереди нас, мы сейчас устроим баню... Слушай, Алеша, – добавил Осипов мягко, – может, после ранения ты плохо себя чувствуешь? Остался бы...

Теперь рассердился Абашкин:

– Я сюда не говеть приехал!..

– Да я просто так, по-товарищески, – смущенно проговорил Осипов.

Разговору помешал связной, присланный Алексеем Гордиенковым. Это был Захар Торба.

– Мы доползли, товарищ майор, – сказал Торба, – да не до самого сарайчика. Заметили немца – у пулемета сидит, ракеты бросает, а иногда стреляет куда попало... Других не видно. Спят, я думаю. Туман такой, что ничего не видно. Наши там остались – наблюдать...

– Добре, – кивнул Осипов.

Еще в начале операции он знал, что около сараев разбросано повзводно около двух рот противника. Тут же отдал начальнику штаба приказание: выводить эскадрон на опушку леса. Гордиенкову написал записку, чтобы тот до сигнала шума не поднимал, а держал связь с четвертым эскадроном, который получил приказ обойти сараи с правого фланга. Второй эскадрон был снят и отозван в резерв.

Осипов распоряжался спокойно, уверенно, тем более что от Чалдонова пришло успокаивающее донесение: немецкие танки пока только передвинулись, а активных действий не начинают. Офицер связи принес от Доватора записку следующего содержания:

"Сынок!

Коробки сожгу. Если в 8.00 не будешь там, где надо, ты мне больше не нужен.

О т е ц".

Показав записку Абашкину, Осипов сказал:

– Сердится на меня... А я, может, злее их...

Записка Доватора подействовала на Осипова самым благоприятным образом. Никакие угрозы не могли бы пробудить в нем чувства такой ответственности, как одно-единственное слово: "Сынок".

Легонько взял Абашкина за плечи, и пошли они рядом, казалось, оба успокоенные и примиренные.

Майор не знал, что Абашкин только что предупредил командиров подразделений: в отношении пленных следует руководствоваться приказом Доватора, с которым ознакомил его начальник штаба, а не последним распоряжением командира полка...

Серое утро, туманное и холодное. Часы майора Осипова показывают точное московское время. Взглянув на святящийся циферблат, Антон Петрович представляет себе, как на кремлевских курантах дрогнула минутная стрелка, спустилась вниз и замерла на цифре четыре.

"Наверное, сейчас в Москве и Спасская башня, – думал Осипов, – и древние зубчатые стены, и многоэтажные здания – весь огромный город окутан седым туманом, так же как и оставшаяся позади опушка леса, где коноводы держат в поводу лошадей, как и колхозное поле, нарытое снарядами, и цепи движущихся вперед бойцов с винтовками наперевес..."

Под ногами шуршит мокрая от росы, спутанная, повалившаяся, перезрелая рожь. Каски настороженно поворачиваются влево. Там во всю мощь заработала машина боя. Пулеметы станковые и ручные взревели буйным хором. Осипов дергает Абашкина за рукав. Остановились.

– Вот это так заиграли!.. – неожиданно сказал кто-то.

Осипов повернул голову и увидел трубача, нервно поправлявшего за спиной свой нехитрый инструмент. Он шел вместе с адъютантом Осипова и помощником начальника штаба.

– Трегубов, ко мне! – позвал Осипов трубача. – Ты, браток, все равно без дела... Галоп тут играть нельзя. Вернись назад, к коноводам. Садись на своего гнедка и – на галопе к Чалдонову, туда, где стреляют. Узнаешь обстановку – и обратно сюда. Понял?

– Понял, товарищ майор! – Трегубов повторил приказание, повернулся, придерживая болтавшуюся за спиной трубу, и рысцой побежал к лесу.

– Промолчи Трегубов – глядишь, и не заметили бы... – глядя ему вслед, проговорил, улыбнувшись, Абашкин.

Снова двинулись вперед, вслед за эскадронами.

Абашкин нес на плече коротенький карабин, на пояс привесил добрый десяток красноармейских подсумков, набитых патронами. Если не считать планшетки с коллекцией карандашей и двух гранат в карманах брюк, комиссар скорей всего был похож на охотника, вышедшего на тетеревиный ток.

Неожиданно справа раздались два трескучих, сухих выстрела, словно пастух, выгоняя стадо, щелкнул кнутом, а затем захлебывающимися очередями хлестнуло несколько пулеметов, и все звуки смешались в треске винтовочных выстрелов.

– Это, должно быть, четвертый! – замедляя шаги, проговорил Абашкин.

– Да ведь ракеты должны бросить!

Осипов ждал сигнала двумя красными ракетами. На левом фланге бой завязался неожиданно.

Биктяшев с двумя взводами по времени не мог еще закончить обходное движение. "Снова началась путаница", – подумал Осипов.

– А те два первых выстрела были из ракетницы, – сказал Абашкин. – В тумане ракет не видно...

И верно, туман был такой густой, хоть ложкой хлебай.

Ясно было: или Гордиенков с разведчиками заварил кашу, или Биктяшев. Догадка Абашкина была, пожалуй, правильной, но действовать наобум Осипов не хотел. Надо было снова уточнить обстановку, а время уходило. Рассветало. Туман начинал редеть и подниматься к небу. Можно было попасть под хорошее угощение с воздуха.

"Хоть бы Биктяшев связного прислал, – думал майор. – Вот тут и управляй боем..." Пришлось посылать для выяснения помощника начальника штаба. Стрельба становилась все ожесточенней. Правый фланг, продвинувшийся к сараям, попал под жестокий обстрел. Несли раненых. Когда Осипов с комиссаром подошли к боевым порядкам, казаки уже залегли. Осипов понял мешкать нельзя.

Разослав связных с приказанием: "Атаковать!" – майор выхватил пистолет и, подбадривая казаков, пошел вместе с комиссаром вперед.

ГЛАВА 5

Самые грандиозные планы рушатся порой с чрезвычайной быстротой.

Часть конницы Доватора, пробившаяся на правом фланге в направлении Болхино, встретив упорное сопротивление противника, замешкалась. Другая часть, в передовом отряде которой двигался полк Антона Петровича Осипова, присылала тревожные сведения.

Получив через офицера связи от Осипова записку о предполагаемой атаке танков, Доватор понял, что положение может стать серьезным. Лев Михайлович хлестнул стеком по голенищу, круто повернулся на каблуках. Под сапогом резко хрустнула сухая ветка, как бы напоминая ему, как трещит стройно выработанный план.

"Недоставало еще того, чтобы немцы разгадали замысел да бросили авиацию..." Этого он опасался больше всего. Сильно рванув ремешок с металлическим кончиком, застрявший в скобке полевой сумки, Доватор вынул блокнот. Адъютанту коротко приказал:

– Фонарь!

Пока Наумов светил, Лев Михайлович торопливо писал в блокноте. Вырвав листок, передал Наумову, на словах добавил:

– Свезешь лично в передовой отряд и передашь в руки майору Осипову. Скажи ему, что я требую немедленного продвижения вперед. Пришли ко мне Карпенкова и командира артдивизиона.

Начинало светать. Над головой Доватора, прыгая с ветки на ветку, точно потешаясь над неудачей командира кавгруппы, стрекотала сорока – враг наблюдателей и разведчиков.

Доватор поднял сучок и кинул его в сторону. Та, хлопая крыльями, исчезла за густыми верхушками деревьев. Подошли командир артиллерийского дивизиона и Карпенков. Лев Михайлович обернулся, встал, широко расставив ноги. Лицо его выражало досаду, точно он был недоволен, что его оторвали от важного и неотложного дела.

Сурово всматриваясь в черные усики артиллерийского капитана, он коротко, с исчерпывающей ясностью обрисовал всю обстановку, поставил задачу и объяснил последствия, если эту задачу не выполнить.

– Из района Устье немецкие танки нацелились в висок передовому отряду – затевают контратаку. Необходимо предотвратить... Иначе налетит авиация...

Капитан ответил одним словом – "Понятно" и побежал к своим телефонным аппаратам.

"Выполнит, честное слово, выполнит!" – глядя ему вслед, подумал Доватор. От этой уверенности по всему телу разлилась теплота.

– Андрей, знаешь что? – проговорил он вполголоса, обращаясь к Карпенкову.

– Что, Лев Михайлович?

– Я думаю, что мы с тобой не командиры, а тряпки... Не могли раздавить каких-то три немецких батальона! Срам, черт возьми!.. Разрабатывали планы, пыхтели над картами. Эх! – Доватор приподнял полы бурки и хлопнул ими, как крыльями. – Вот прилетят бомбардировщики – штук сто, мы и драпанем!.. А потом кончится война, сядут историки, начнут раскапывать архивы. "Ага... Доватор! Социальное происхождение крестьянин, белорус, член Коммунистической партии, звание – полковник, командовал казачьим соединением... Так, так. Начальником штаба у него был подполковник Андрей Карпенков – потомок вольного запорожского казачества. Ну-ка, посмотрим, что сделали эти кавалерийские щеголи для своей Родины?" Жизнь короткая, а слава долгая.

– Лев Михайлович! – взмолился Карпенков. – Что мы, если нужно, не сумеем как следует умереть?!

– Ты слушай и не перебивай! Я не боюсь смерти. Все, что хочешь, но только не позор...

В кустах, совсем близко, часовой кого-то резко окликнул, остановил. Послышался торопливый и раздраженный голос прибывшего и медлительно спокойный Павлюка.

– Мне к полковнику!

– Сейчас позову дежурного.

– Да мне срочно!

– Не шумите на капе...

– Мне лично нужно полковника Доватора!

– Часовой! А ну, пропусти! – крикнул Доватор, в душе ругая непреклонного часового.

Офицер связи лейтенант Поворотиев привез из дивизии донесение, в котором начальник штаба сообщил, что западнее Устья северную опушку леса занял противник. Связь с полком Осипова прервалась.

– Я приказал усилить передовой отряд еще одним полком. Вы вовремя передали приказ? – спрашивает Доватор у Поворотиева.

– Так точно! Но этот полк не может пробиться к майору Осипову. Передовой отряд окружен в районе Подвязье.

– С кем вы сочиняли эту легенду? – в голосе Доватора слышится холодное спокойствие.

Ему и в голову не могло прийти, что передовой отряд под командой испытанного командира мог попасть в такое положение. "А впрочем, ничего удивительного – пропустили, а потом замкнули брешь, отсекли танками с левого фланга... Накуролесил, накуролесил, кривоногий!.." Он даже не слушает, что говорит офицер связи.

– Там идет страшный бой, товарищ полковник, – говорит Поворотиев.

Доватор, сердито нахмурив брови, смотрит ему на ноги, на смятые, выпачканные в грязи полы шинели.

– "Страшный бой", – в раздумье повторяет Доватор. – Пушки лупят, пулеметы строчат, да? Ясно – вы очень устали, товарищ лейтенант. Передайте комдиву, что я приказал дать вам отдых... Начальник штаба! – крикнул сухо, по-командирски резко.

– Слушаю, товарищ полковник! – Карпенков вытянулся и с неизменной привычкой кадровика щегольски звякнул шпорами.

– По коням! – коротко приказал Доватор, обеими руками взялся за кубанку и надвинул ее до самых ушей. – Командный пункт передвинуть ближе к переднему краю. Выяснить обстановку комдива и доложить. На выручку передового отряда послать еще один полк. Мало будет – еще одни. Все пойдем, до последнего человека. Понял?.. Шагом – марш!

Поворотиев смотрел на этого человека как зачарованный, не отрывая широко открытых глаз. И усталость сняло как рукой – он готов был снова скакать по полкам, десять раз ползти на передний край, в штаб полка, падать на живот от пронзительного воя мин, прятать голову от пуль в воронке, вскакивать, снова идти вперед по непролазным болотам, по пояс в вонючей воде...

– Командир группы меняет командный пункт! По коням! – раздается протяжный голос Андрея Карпенкова.

ГЛАВА 6

Вздремнувшего Чалдонова разбудил прибывший связной с приказанием от Осипова: по сигналу двух красных ракет начать беспокоить немцев пулеметным огнем и демонстрировать атаку.

Время близилось к рассвету. Буслов и Криворотько должны были бы уже вернуться. То, что их не было до сих пор, начинало тревожить Чалдонова. Разведчики – хлопцы дисциплинированные. Если не выполнили приказания в положенный срок – значит, определенно что-нибудь случилось.

Чалдонов набил трубку и, укрывшись палаткой, прилег в окоп. Шагах в двух похрапывали связные. Машина войны утихомирилась: ни шороха, ни звука.

Чалдонов курил и перебирал в памяти все известные ему случаи с разведчиками. Чего не передумаешь в часы ожидания!..

"Наступили на мину и взлетели на воздух... Или поползли – и напоролись на секрет..." Разведчики опытные – пограничники. Не верилось, что могут погибнуть такие замечательные ребята. Перед глазами стояло улыбающееся застенчивой улыбкой лицо Буслова, озорные, смышленые глаза Криворотько...

Мысли Чалдонова прервал резкий, похожий на тяжкий металлический стон выстрел. Зажигательный артснаряд, осветив огневым хвостом склоненные колосья на ржаном поле, с воем пролетел над головой. Следом за ним второй и третий...

Чалдонов понял, что немцы, заметив отдельный сарай, находившийся позади боевых порядков эскадрона, хотят зажечь его, чтобы осветить цели для атаки. Значит, получили сведения о слабости заслона и хотят его раздавить... "Неужели разведчики погибли?.."

В сером тумане наступающего утра сквозь трескотню выстрелов все явственней доносились гул танковых моторов и скрипящее лязганье гусениц. Связные, приподняв головы, тревожно озираясь по сторонам, торопливо затягивали на подбородках ремешки касок.

Прибежавший с наблюдательного пункта сержант доложил, что на опушке леса, северо-западнее деревни Устье, появились три средних танка и один тяжелый. С тревогой в голосе сержант спросил Чалдонова:

– Может, перенести наблюдательный пункт?

– Куда перенести? Впереди есть заслон! – резко ответил Чалдонов, хотя сам отлично понимал, что едва ли заслон удержится. Атаку отбивать нечем. Пушки остались позади. Одни гранаты да бутылки с горючей смесью.

– Продолжать наблюдение, – приказал Чалдонов сержанту. Связных разослал к командирам взводов с приказанием: приготовить гранаты и бутылки. В штаб отправил делегата связи, нарочито громко приказав: Доложи командиру полка обстановку. Скажи, чтобы скорей прислал пушки!..

Сказал он это лишь потому, что знал: связные передадут командирам взводов: "Комэска послал за пушками". А это всегда поднимает настроение.

Когда рассвело, туман окутал поля и опушку леса сплошной серой пеленой.

Немцы избрали центром своей атаки левый фланг эскадрона. Медленно продвигаясь, скрежеща гусеницами, танки, нащупывая цель, обстреливали поле. Сквозь грохот выстрелов и моторов доносились чужие, гортанные крики – за танками двигалась пехота. Автоматчики простреливали поле длинными очередями, им вторили пулеметы танков.

Чалдонов приказал отвести левофланговый взвод на правый фланг и перестроил боевые порядки фронтом на восток. Таким образом, рота 9-го немецкого батальона, сопровождавшая танки, попала под огонь трех взводов, располагавших тремя станковыми пулеметами и семью ручными, не считая автоматов и винтовок.

Когда гитлеровцы подошли примерно на сто метров, Чалдонов приказал открыть огонь. Рота немцев, отсеченная от танков, была почти целиком истреблена.

Крики немцев и стрельба быстро утихли. Потеряв в тумане видимость и оторвавшись от пехоты, танки беспомощно заметались по полю и повернули назад. Вражеская атака была отбита.

Туман окончательно рассеялся. С наблюдательного пункта Чалдонову были ясно видны очертания деревенских построек с серыми крышами.

Танки подошли к окраине деревни и остановились, потом начали разворачиваться для второй атаки. Но в это самое время слева от эскадрона дружно ударили пушки. Голоса их были звонкие, родные. Чалдонов сразу понял, что заговорили наши сорокапятимиллиметровые. Стреляли беглым огнем, сразу из четырех орудий. Один танк дрогнул и остановился, выпустив черную полосу дыма.

Видя замешательство немецких танков, начавших отходить к деревне, Чалдонов мгновенно оценил обстановку и принял смелое до дерзости, но тактически правильное решение...

Опушка леса, где укрылся Алексей Гордиенков, находилась примерно на расстоянии двухсот метров от сараев.

Более двух часов Алексей следил за поведением гитлеровцев. Вели они себя на редкость беспокойно. Почти каждые пять минут сигналили зелеными ракетами, палили напропалую из пулеметов.

Гордиенков приказал Шаповаленко, Салазкину и Воробьеву подползти поближе и посмотреть, нет ли где свободного прохода.

Вскоре вернулся Торба с запиской от командира полка и привел с собой Биктяшева.

– Как тут дела, Алеша? – Хафиз опустился на землю рядом с Гордиенковым.

– Тише... У тебя какая задача? – не отвечая на вопрос, спросил Алексей.

– Атаковать! – коротко ответил Хафиз.

Гордиенкову хотелось прочитать записку Осипова, но фонаря ни у кого не оказалось. Торба передал содержание записки на словах, но частью забыл, частью перепутал.

– Майор казав, шоб связаться вот с ними. – Торба показал на Биктяшева.

– Зачем же мне с ним связываться, когда он здесь? – спросил Алексей.

Захар помолчал. Подумав, продолжал:

– А нам не шуметь, пока не будут кинуты две ракеты...

– Кто должен сигналить?

– Зараз я не могу сказать, – смущенно ответил Торба. Он не понял, кто должен бросить ракеты, а переспросить не догадался.

– Ты что же, друг милый, приказание не повторил? – спросил Гордиенков. Торба молчал. Не видя выражения лица Алексея, Торба думал, что тот смотрит на него в темноте злыми глазами.

Выручил Биктяшев.

– Я должен бросать ракеты. В чем дело, Алеша?

– Ты? – недоверчиво переспросил Алексей.

– Конечно, я... два штук! – невозмутимо отвечал Хафиз.

Алексей сердито сплюнул и шепотом проговорил:

– Все равно надо записку прочитать! Ты тоже путаник хороший...

Алексей встал, зашел в густые кусты и, истратив полкоробки спичек, записку все-таки прочитал.

Позвал Биктяшева.

– Тебе приказано совершать обходное движение и атаковать противника с запада.

– А я тебе что сказал?

– Да ты, Хафиз, и задачу-то хорошенько не уяснил. Тебе для этого надо пробраться в тыл противника.

– В тыл? – удивленно спросил Хафиз.

– Обязательно. Иначе нельзя понимать задачу. Если пойдешь в лоб, налетишь на станковые пулеметы, и от твоих двух взводов одни копыта останутся... – Подумав, Алексей добавил: – Я с разведчиками проберусь первым, а ты за мной.

– Почему, Алеша, ты первый? Я имею свою задачу, а ты свою. Понятно?

Еще в детстве, когда затевалась какая-либо игра, Хафиз никогда сразу не соглашался с планами Алешки, обязательно вносил какое-нибудь изменение. Так и теперь он начал настойчиво возражать. На доводы Алексея, что он лучше знает обстановку, Биктяшев отвечал:

– У меня тоже все записано на карте. Я имею приказание командира полка самостоятельно... Понятно?

Подавляя раздражение, Алексей спросил:

– Как же все-таки ты решил действовать?

– Иду тихо, как волк, без всякой стрельбы... Неожиданно пускаю две ракеты, сразу прыгаю в траншей, беру за горло, всех рубить, душить, колоть! Понятно?

– Ладно! Придут разведчики, выясним положение – и делай как знаешь.

– Это правильно, – согласился Хафиз.

Разведчики вернулись под утро. Сидя под елкой и склонив голову к коленям, Шаповаленко жадно глотал из пригоршни табачный дым и докладывал:

– На такие позиции, товарищ лейтенант, можно начихать и шагать дальше, а "языка" добыть – самый пустяк. – Филипп Афанасьевич еще ниже опустил голову и чихнул. – Щоб ты сказилась, окаянная, прилипнет такая к носу оказия, як будто кто там соломинкой ковыряет...

– С ним ходить в разведку невозможно! – возмущенно прошептал Салазкии.

– Чихает, товарищ лейтенант, ну прямо как будто пуд табаку вынюхал! перебил Воробьев. – Хоть бы нос пилоткой зажимал. Как чихнет – так ложись. Замучил!.. А немец стоит около сарая и в нашу сторону глядит. Ну, думаю, сейчас будет нам "апчхи". А другой у пулемета – ракеты прямо нам на голову кидает...

В темноте Алексей беззвучно смеется. Ему весело. Забыл и про больную ногу, ноющую под промокшей повязкой. Не терпелось пойти туда, откуда только что вернулись разведчики, эти бесстрашные, умные хлопцы. Молодцы! Облазили немецкую оборону, проверили все, как рачительные хозяева, лежали под носом у часового и вернулись целы и невредимы. Вывод был ясен: немцы успокоились и спят крепким, предутренним сном; бодрствуют только пулеметные посты и часовые. Надо действовать!..

– Пошли, хлопцы! Воробьев и Салазкин – вперед. Филипп Афанасьевич и Торба – сзади, в группе прикрытия. Только не чихать!.. – Повернувшись к Биктяшеву, Алексей тихо спросил: – Ты, Хафиз, ракетницу мне дашь? – Не дожидаясь ответа, решительно сказал: – Сигналить буду я! С южной стороны открою по сараю огонь. Они начнут выбегать, ну а ты уж тут не зевай...

– Нет, не согласен!..

Алексей не дал ему договорить.

В темноте нащупал рукой пряжку командирского ремня Биктяшева. Под ней оказалась ракетница. Держась за ее рукоятку, Алексей тихо сказал:

– Не дури, Хафиз! Драться будем вместе. – Выдернул из-за пояса у Биктяшева ракетницу. Круто повернувшись, пошел к разведчикам. – Нужно будет, умрем вместе!

Ошеломленный Хафиз с минуту стоял не двигаясь. Потом догнал Алексея, с усмешкой прошептал:

– Нервный ты человек, Алеша! Возьми-ка еще два ракетных патрона... Да пулеметик прихватил бы ручной... Я даю, Алеша!..

Шли тихо. Впереди бесшумно двигался Яша Воробьев. Встанет он замирает вся группа, присядет – то же делают и остальные.

Спят в сарае фашистские солдаты...

Алексей Гордиенков поднимает руку с ракетницей.

Не успели еще погаснуть свечки кумачовых ракет, как пулемет Дегтярева в крепких руках Яши Воробьева ударил по сараю.

Следом за ним заговорили трескучие автоматы, загремели выстрелы короткоствольных карабинов. Над сараем взвился столб кровавого пламени. Крышу сорвали гранатные взрывы. Послышались крики.

ГЛАВА 7

Полковой трубач Трегубов, пробираясь на командный пункт первого эскадрона, угодил на краю соснового бора под жестокий огонь и потерял коня. Чувствуя, что конь валится на правый бок, Трегубов с казачьей ловкостью вырвал ногу из стремени и соскочил на землю. Упав на живот, он слышал, как над его головой со свистом пролетал огненный веер трассирующих пуль. Трегубов все плотнее прижимался к земле, хвоя царапала ему щеки.

Когда огонь стих, Трегубов, приподняв голову, увидел конские ноги с блестящими потертыми подковами, дергавшиеся в предсмертной судороге. Он подполз к седлу, расстегнул переметные сумы, трясущимися руками стал перекладывать патроны в вещевой мешок.

– Ах, Мишка! Мишка! – шепнул он, не утирая катившихся по щекам горячих, попадавших ему в рот слез. На шелковистой, кудрявой от пота конской шерсти выше передней ноги вздрагивала и билась холодеющая мышца...

Трегубов, вскинув вещевой мешок на плечи, пошел навстречу грохотавшему бою. На фоне ржаного поля далеко была видна его фигура, а за его спиной, как цветущий мак среди колосьев перезревшей ржи, горел на трубе малиновый вымпел.

Чалдонов стоял на сером огромном валуне и смотрел в бинокль на горевший танк.

Он торопливо прочитал донесение, отрывисто сказал:

– Опоздали!.. – Скосив черные глаза, посмотрел на широкое, исцарапанное лицо Трегубова с грязными потеками на щеках.

– Коня... – заговорил было трубач. У него вздрагивала и тряслась нижняя челюсть.

Но Чалдонов не видел и не слышал его. Он снова поднес бинокль к глазам. Посапывая, тяжело дышал.

– Трегубов, – не поворачивая головы, крикнул Чалдонов, – быстро играй: "Коноводам первого эскадрона на галопе подать лошадей!.."

– Да что вы, товарищ старший лейтенант! – Трегубов от удивления раскрыл рот.

– Играй, говорю! – властно крикнул Чалдонов. – Кони чтобы были здесь через пять минут!.. Ну? – Рванул от глаз бинокль и зажал его в кулаке. Он был страшен в эту минуту и красив.

Трегубов рукавом гимнастерки вытер дрожащие губы, приложил к ним трубу, надул щеки. "Трата-а-а-а! – резко взвизгнула труба и запела: Коноводам подать лошадей!.." Звонко и далеко полились звуки, убегая в густую зелень леса, проникая в самые тайные его уголки.

Неизвестно, что могли подумать немцы, но казаки, забывая о свисте пуль, поднимали из окопов головы и с изумлением прислушивались.

Что-то необыкновенно волнующее было в этих певучих звуках, призывное, тревожное, ободряющее!..

Через двадцать минут эскадрон был на конях.

Чалдонов, оставив на поле несколько пулеметов, приказал выдвинуть их ближе к деревне и дать огонь по северной окраине, не выпуская немецкую пехоту. После крика "ура" огонь прекратить. Сам же на широком аллюре повел эскадрон в направлении Подвязье – на юг. Но, войдя в ближайший лес, неожиданно круто повернул на восток. В лесу объяснил людям задачу, коням дал отдохнуть, оставленных для прикрытия пулеметчиков скрытно подослал к деревне на расстояние трехсот метров и с клинками наголо, на сумасшедшем карьере ворвался в Устье с запада.

Темно-серая, с черной гривой, похожая на мустанга Нарта внесла Чалдонова в деревню первым. Фашисты кинулись врассыпную по огородам. Трескуче щелкали выстрелы, рвались гранаты. Чалдонов, поблескивая клинком, носился по деревне. Уцелевшие два танка повернули и покатили в направлении Митьково, где их хорошо встретил посланный Доватором артиллерийский капитан с черными усиками. Третий подбитый танк спешенные казаки закидали гранатами. Взорвали десять автомашин. Не успевшие бежать фашисты были порублены, один захвачен в плен.

Вся операция была проведена в течение получаса, без единой потери.

Вспоминая впоследствии эту операцию, Лев Михайлович Доватор шутя говорил газетным корреспондентам: "У меня есть такие хлопцы – в конном строю танки атакуют и клинком рубят..."

Бой утих. Казаки выводили трофейных куцехвостых бельгийских лошадей и по распоряжению Чалдонова запрягали их в немецкие, на высоких колесах, фуры. Трегубов с трубой за плечами уселся на рослого битюга и нещадно колотил его шпорами по бокам. Лошадь слушалась плохо, шла неровной, тряской рысью. Трегубов, неуклюже и смешно подпрыгивая, подъехал к группе казаков.

Сюда же подъехал и Чалдонов. Нарта, не успевшая остыть после боя, все еще всхрапывала, рвала повод, сверкая черными глазами, выгибая шею, сердито косилась по сторонам.

"Не конь, а черт", – с завистью подумал Трегубов. Сравнявшись с группой казаков, Чалдонов поднял вдвое сложенную нагайку, повертел над каской и, медленно опуская ее к стременам, зычно подал команду: "По коням!"

Казаки быстро выводили коней.

– Товарищ комэска! Тут пленный! – крикнул кто-то.

Чалдонов повернул голову. Среди расступившихся казаков стоял в потертом, мутно-сером френче высокий, краснолицый, с рыжими усами немец. Рядом с ним, с автоматами в руках, выпачканные в грязи, стояли Буслов и Криворотько.

– Где ж вы были? – крикнул Чалдонов, сдерживая кипевшую в груди радость. – Быстренько докладывайте! Времени у нас нет! – Чалдонов нетерпеливо постучал плеткой по передней луке.

Буслов не спеша счищал с рукава грязь. Сунув руку в карман, достал чистенький, аккуратно сложенный платок и начал протирать им автомат.

– Все сработали честь по чести, товарищ старший лейтенант! докладывал Криворотько. – Засекли точки, автомашины, замаскированные около хат, подсчитали – девять штук. Вернулись обратно, лесочек прошли, на поле очутились – метров восемьсот осталось до вас. Буслов идет впереди, я сзади прикрываю. Смотрю, он встал и машет мне рукой. Подхожу – режет ножом телефонный кабель. "Правильно", – говорю. Вырезали метров пятьдесят. Решили закурить. Рожь такая – на коне можно спрятаться. Я быстро наглотался, а он сидит себе покуривает – не торопится. "Пойдем", – говорю. "Подожди маленько. У нас, – говорит, – время еще есть". – "Откуда ты знаешь? Наши с тобой часы-то у мастера..." – "А я, – говорит, – по звездам знаю: на охоту без часов хожу. Маленько посидим, – говорит, – связь придут чинить, мы живого немца и сцапаем..." Я ему говорю: "Нельзя, просрочим". А он свое: "Маленько просрочим – не беда! Комэска сказал, если будет возможность – поймайте "языка". Надо попробовать". Ну и попробовали... Век не забуду!

Криворотько тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб и продолжал:

– Слышим – идут, бормочут по-своему. Немного – три человека вроде по голосам. На машине приехали, мотор гудит, а они слезли и идут. Буслов говорит: "Ты двух бей, а я одного схвачу". Так и решили. Ну, ждем, значит. Лежим. Слышу – собака: "гав! гав!.." Меня даже мороз по коже подрал...

– Да!.. – Чалдонов выразительно покачал головой. Он понимал, что значит встретить сторожевую собаку.

– "Уходим", – шепчу я ему, а он меня цап за шиворот: "Куда?"

– Да разве можно от овчарки удрать? – вставил все время молчавший Буслов.

– Пока он меня за воротник держал, – продолжал Криворотько, собака-то со всего маху на нас и налетела. Он стукнул ее прикладом, а немцы вот они, рядом... Орут! Мать честная! Я из автомата свалил одного, Буслов – другого, а этот бежит! – Криворотько показал на пленного. Буслов догнал его и толкнул разок. Слышу – где-то рядом мотор во ржи тарахтит. Надо бы сматываться – так нет, Буслов гранаты взял и пополз. Слышу: трах! Это он танкетку прикончил. А я с этим рыжим вожусь. Гляжу Буслов бежит, а собака-то очухалась да опять на него. Ну, пристрелили ее, а уж уходить некуда: день. Так и сидели в лесочке, пока не услышали – наши "ура" кричат. Вот и все.