Текст книги "Глубокий рейд"

Автор книги: Павел Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Люблю откровенность... Да, разные бывают характеры, разные люди... Я три дня назад в резерве спрашиваю одного капитана: "За что получил орден Красного Знамени?" – "За усы!" – "Как за усы? У тебя и усов нет!" – "Зато, говорит, у адъютанта атамана Шкуро такие были – насилу шашкой сбрил". Пришлось этого капитана назначить начальником штаба дивизии. Ответил хорошо... Товарищ подполковник, вы немного подождите, – сказал Доватор, заметив, что Холостяков хочет уйти. – Мне необходимо посмотреть материалы разведки.

Холостяков выдвинул ящик, положил на стол папку и молча отошел в сторону.

Доватор открыл папку. Долго просматривал лежавшие в ней бумаги. Здесь было несколько разведсводок штаба дивизии и целая пачка донесений отдельных разведгрупп. Большинство из них было составлено неряшливо. Попадались противоречивые сведения. Лев Михайлович достал из полевой сумки карту, сверил с ней какую-то бумажку.

– Тут, я вижу, сам аллах не разберется. – Постучал по папке карандашом, спросил: – Кто командир разведэскадрона?

– Я, товарищ полковник! – выступая вперед, ответил Гордиенков.

– В этом районе есть немцы? – задал вопрос Доватор, показывая координаты.

– Точно неизвестно, – ответил Гордиенков. – Туда направлены две группы.

– Когда они должны вернуться?

– Группа номер один должна была вернуться вчера, но почему-то не вернулась...

– А разыскивать послали?

– Сегодня пошла вторая группа, – сказал Холостяков.

– Почему вчера не послали разыскивать? – упрямо допытывался Доватор.

Неловкое молчание.

Лев Михайлович обвел присутствующих взглядом. В его глазах пламенели искорки гнева.

– Вас интересуют живые люди или нет? А может, они уже мертвые? Интересуйтесь судьбой и мертвых людей! Вас спросят. Может быть, некоторые из них ранены, ждут вашей помощи! А мы в это время спорим об "искусной стратегии германского командования"! Извините!..

Он порывисто скинул бурку и бросил ее на диван. Стройный, широкоплечий, с сердито сдвинутыми бровями, он резким движением одернул полы коверкотовой гимнастерки.

– Извините! – повторил он сурово. – Так воевать нельзя!

Все молчали, испытывая неловкость. Каждый чувствовал долю своей вины, а Холостяков в особенности, и каждый думал: "Как же это могло получиться?"

– Гордиенков! Немедленно серию разъездов на розыски. А сам – бери людей и привези мне... – Доватор взглянул на карту, быстро прикинул расстояние, – привези через двенадцать часов точные данные, что делается в поселке Ордынка и в хуторе Коленидово. Если что будет особо важное, немедленно присылай донесение. Понял?

– Так точно! – Алексей, повторив приказание, спросил: – Разрешите выполнять?

Доватор кивнул головой. Вслед за Гордиенковым вышел и капитан Наумов.

В комнате было тихо. Издалека доносился глухой гул артиллерийской стрельбы, слышались дрожащие звуки сигнальной кавалерийской трубы и тревожное конское ржанье.

– Отчего кони ржут? – неожиданно спросил Доватор.

– Овса просят, – проговорил Осипов. – Пятые сутки овса не получаем. Норму перебрали...

Доватор, сдвинув брови, посмотрел на подполковника Холостякова.

В эту самую минуту в штаб вошел коновод Доватора – Сергей. Выражение лица у него было такое, точно он пять минут назад убил человека и теперь пришел к прокурору каяться.

– Товарищ полковник, с Соколом неладно!

– Что такое? – встревоженно спросил Доватор.

– Захромал... не ступает. Кузнец, наверно, заковал. Вот в ихнем полку вчера перетягивали. – Сергей кивнул на Осипова.

– Не может быть! – возразил Осипов. – У меня отличные кузнецы.

– Чего там не может быть! – Доватор гневно глянул на Осипова, словно не кузнец заковал коня, а сам майор. – Это не кузнец, а палач! Где ты только отыскал его! – Круто повернувшись к коноводу, резко спросил: – А ты где был, когда ковали? Чего смотрел? Ты должен следить, как забивают каждый гвоздь! Чему я тебя учил? – И Лев Михайлович вместе с коноводом пошел осмаривать захромавшего коня.

Следом за ним вышел и Осипов, огорченный тем, что коня заковали именно в его полку.

Во дворе, около деревянного сарая, стоял коновод, держа под уздцы накрытого белой попоной рослого, темно-гнедой масти коня. Конь гордо и свободно вскинул небольшую сухую голову. Огромные, глубоко посаженные глаза его смотрели весело и испытующе; казалось, он был менее всего озабочен беспокойством хозяина. По нежной шелковистой коже Сокола, по его мускулистой груди, выпуклым связкам, резко очерченным ноздрям, удлиненным бабкам Осипов опытным взглядом завзятого лошадника оценил породу и должен был признать, что его красавица Легенда при всех ее качествах не имела тех статей, которые имел Сокол. Он был крупней, мускулистей и поразительно длинен в корпусе, что таило в себе огромную силу, выносливость и резвость. Конь стоял на трех ногах, поднимая левую переднюю, чуть-чуть касаясь земли краешком копыта. Он поматывал головой, будто извинялся за неприличную позу, но глаза у него были задорные, ноздри заметно трепетали.

– Гробанули коня! – увидев Осипова, заговорил Доватор, гневно сжимая кулак. – На ногу не наступает, полюбуйся! Ну и ковали, нечего сказать. Ведь это варварство – в живое мясо гвоздь забить! А мой щелкопер коня не мог уберечь. Видишь, Сокол смотрит на меня умнейшими глазами и вроде спрашивает: "Как ты, хозяин, мог меня доверить этакому форсуну?"

– Недоглядел, товарищ полковник, разве я... – оправдывался Сергей.

– Пешком заставлю ходить! Пешком!.. Веди в ветчасть – и немедленно расковать! Компресс надо...

Сергей повел хромающего Сокола со двора.

Доватор присел на крыльцо, закурил и, протягивая Осипову пачку папирос, сказал:

– Не поправится Сокол – у тебя коня отниму. Мне уж говорили про твою кобылицу!

Осипов молча взял папиросу, закурил. Своих кузнецов он хорошо знал: это были лихие, бывалые, кадровые ковали, дружные и веселые хлопцы. Он видел, как они "обрабатывали" прибывших на пополнение коней. Степные дончаки, извиваясь, бились в стойлах, как пойманные звери, бешено фырчали, мотая головами, пытаясь освободить верхнюю губу от закрученного палкой ремня.

"А ведь и правда, может взять Легенду, – с тревогой думал Осипов. Напишет приказ – и ничего не поделаешь..." Осипов сейчас же придумал хитрый план и не замедлил провести его в жизнь.

– Кузнецов я накажу... Ты думаешь, я для тебя коня пожалею? Бери в любое время! – покосившись на Доватора, обиженно проговорил Осипов. Он понимал, что сейчас не следует ломиться в амбицию. Майор начал расхваливать Легенду. Конь Доватора просто тускнел перед ней.

– Слов нет, твой Сокол – конь породистый, а ноги все-таки подлыжные, зад отвисает, подпруга посажена низко, плечи очень длинные, да и перекошены...

– Не меняться ли хочешь? – не дослушав, перебил Доватор. Он уже разгадал Осипова. – Эх, Антон, барышник из тебя хороший! Ты мне не финти со своей кобылой ты не расстанешься! Я тебя знаю!..

Они посмотрели друг на друга и громко расхохотались.

ГЛАВА 5

Августовский день клонился к вечеру. Солнце, окутанное дымом пожарищ, уходило на запад.

Доватор прочитал газету и, задумавшись, держал ее перед собой. Сводка опять сообщала об оставленных городах, о жестоких сражениях. Немцы заняли Витебск. Немецкий сапог топтал родной край Доватора – Белоруссию...

Вошел капитан Наумов и попросил газету. Лев Михайлович молча протянул ему "Правду". Капитан ушел. Доватор долго сидел не двигаясь. Перед его глазами все еще стояла виденная утром картина. Он ехал в штаб группы. Навстречу по дороге на предельной скорости мчались автомашины, переполненные ранеными. А по обочинам дороги бесконечной вереницей шел народ – старики, женщины с котомками за плечами, детишки. Коровы подымали запыленные головы, тоскливо ревели.

– Из каких мест, товарищи? – придерживая коня, спросил Доватор.

– Смоленские... Калининские... Белорусские...

– Из Бешенковического района Витебской области никого нет?

– А ты что, земляков ищешь? – спросила старуха, опираясь на суковатую палку, и подняла на Доватора слезящиеся, воспаленные от пыли глаза.

– Ищу, мамаша... Вы не оттуда?

– Ты, сынок, тут не ищи. Туда ступай, там ищи! – Старуха гневно потрясла палкой, указывая на запад.

Слова старухи, как горький упрек, больно ранили сердце...

Доватор встал со скамьи, позванивая шпорами, прошелся по комнате. С печки спрыгнула на пол желтая кошка. Доватор нагнулся и взял ее на руки.

– Ишь, востроглазая... Мышей ловишь? А еще что умеешь?

Лев Михайлович, поглаживая мягкую шерсть кошки, медленно ходил из угла в угол.

В комнату заглянула с узлом в руках хозяйка дома, пожилая женщина с добрым, усталым лицом.

– А я слышу – с кем-то вы разговариваете...

– С кошкой разговариваю, – ответил Доватор.

Хозяйка улыбнулась. Подошла к кровати, быстро постелила чистую простыню, сменила наволочки. Нерешительно спросила:

– Товарищ начальник, неужто и сюда басурман придет?

Не раз приходилось Доватору отвечать на такие вопросы, но всегда они волновали его.

– Пожалуй, придет, – сказал он и, подумав, уверенно добавил: – А вот живым-то едва ли уйдет отсюда...

Громко стуча сапогами, вошел коновод Сергей и молча поставил на стол еду.

Хозяйка вздохнула, поправила подушки и бесшумно вышла.

– Как Сокол? – спросил Доватор, продолжая гладить кошку.

– Расковали...

– Ладно, иди. Я с тобой еще поговорю...

Сергей ушел. Лев Михайлович взял с тарелки кусок колбасы и стал кормить кошку.

Офицер связи, явившийся по вызову Доватора, очень удивился, застав нового командира кавгруппы сидящим на корточках и кормящим кошку.

– Лейтенант Поворотиев по вашему приказанию прибыл! – смущенно отрапортовал он.

Доватор встал, осмотрел офицера с ног до головы, нахмурился и промолчал.

Поворотиев, нерешительно переступая с ноги на ногу, поправил кобуру от нагана, в которой с трудом помещался пистолет Токарева.

– Вы лейтенант? – после длительной паузы спросил Доватор.

– Так точно! – ответил Поворотиев.

– Аттестованный, значит? – пряча усмешку, продолжал Доватор.

– Так точно. Аттестован.

– Не понимаю, – Доватор развел руками, – не то лейтенант, не то ефрейтор. Знаков различия нет.

Поворотиев виновато посмотрел на петлицы и покраснел.

– Поломались, а купить...

Доватор достал из полевой сумки блокнот, вырвал лист, присел к столу и стал что-то писать. Сложил лист, протянул лейтенанту:

– Передайте комдиву. А ко мне без знаков различия прошу не являться.

– Есть! Разрешите идти?

– Нет, подождите. Разыщите моего коновода и скажите ему, что я приказал дать вам пистолетную кобуру. А то получается: офицер связи, да еще кавалерийской дивизии, и без знаков различия, новенький пистолет в старой, негодной кобуре... Какой вы даете пример бойцам и командирам? Вы представитель командования дивизии!.. Вы женаты?

– Нет, товарищ полковник, – смущаясь все больше, ответил Поворотиев.

– И не женаты... А вдруг встретится по дороге девушка и подумает: "Где служит этот офицер? У него, наверное, и командиры такие же неряхи..."

Дальше выдержать было невозможно. Лейтенант вздрогнул, повернулся, больно лягнув правой ногой по щиколотке левой, и выбежал из комнаты, красный от стыда.

Минуту спустя, садясь верхом на коня, он от волнения никак не мог поймать ногой стремя. Потом надвинул кубанку до самых ушей и шажком поехал по улице, стараясь разгадать, что кроется за строгостью полковника. Бросив повод на луку, Поворотиев вынул из кармана синих брюк полученную от Доватора бумажку и прочитал ее.

Новый командир кавгруппы предупреждал комдива, что приедет сам лично будет проверять конский состав, вооружение, вьюки, снаряжение. "А ведь посмотришь – кошку колбасой кормит!" Поворотиев усмехнулся, покачал головой и сунул записку в полевую сумку.

Вечернее небо было чистым, безоблачным.

Где-то одиноко и методически била пушка: немецкая привычка тревожить русских, не давать покоя во время ужина. Однако жизнь шла своим чередом. Из леса вкусно попахивало лавровым листом. Дымили кухни, перекликались связные, дневальные, посыльные. Гремели котелки, ведра. Весело выговаривали трубачи: "Бери ложку, бери бак, кто не хочет, иди так!"

За деревней Поворотиеву повстречалась женщина с мешком за плечами.

– Скажите, товарищ военный, где тут штаб? – поравнявшись с лейтенантом, спросила она.

Поворотиев остановил коня.

Женщина торопливо вытащила из рукава записку, доверчиво протянула Поворотиеву. В ее усталых, ввалившихся глазах светилась улыбка. Лейтенант не сразу отвел взгляд от ее строго очерченных бровей, молодого загорелого лица. Стройную, сильную фигуру женщины горбатил висевший за плечами армейский вещевой мешок. Черный жакет, черная косынка, палка в руках делали ее похожей на странницу.

В записке, которую прочитал Поворотиев, Оксане Гончаровой предлагалось разыскать штаб "начальника Льва Михайловича". Фамилия начальника не упоминалась. Подписал записку Гордиенков.

– Хлопцы меня в лесу устрели. Командир расспрашивал, чернявый такой... Где этот штаб, товарищ военный?

– Придется проводить... – Поворотиев сделал вид, что смотрит на женщину недоверчиво. Она, сверкнув белыми зубами, приветливо улыбнулась.

Повернув коня, лейтенант коротко сказал;

– Идите вперед. Здесь недалеко.

В штабе капитан Наумов выслушал доклад Поворотиева и сухо заметил, что лейтенанту не следовало брать на себя обязанностей по патрулированию девушек, а нужно было выполнять то, что предусмотрено наставлением по полевой службе штабов в разделе "Служба офицера связи".

Молодому лейтенанту ничего другого не оставалось, как сказать капитану: "Есть!" Про себя он назвал капитана "штабная душа" и дважды огрел плеткой своего ни в чем не повинного дончака.

Капитан Наумов приветливо предложил Оксане снять мешок и поставить палку в угол. После этого он провел ее к Доватору.

В комнату уже вползали вечерние сумерки, и лица Доватора Оксана не разглядела. Она видела только тускло блестевший глазок ордена, неясные очертания пряжек и ремней и решила, что перед ней важный начальник.

– Здравствуйте, – проговорила она тихо.

– Здравствуйте. – Доватор кивнул и придвинул ей стул. – Садитесь.

Оксана присела.

– Откуда идете?

– С-под Витебска.

– Какого района?

– Бешенковического.

– Деревня?! – вскрикнул Доватор.

– Село Хотино, – ответила Оксана, испуганная криком и порывистым движением, с каким Доватор подошел к ней.

– Хотино? Фамилия, фамилия как?

– Гончарова...

– Григория Гончарова знаешь?

– То мой батько... Откуда вы знаете?

– А меня узнаешь?

Оксана некоторое время пристально всматривалась в побледневшее лицо Доватора. Откинувшись на спинку стула, чуть слышно проговорила:

– Узнаю... Бачьте!.. Да вы ж Лявонтий Доватор! Мамо... – договорить ей не дали слезы. – ...Як начали стрелять, як начали!.. – рассказывала Оксана Доватору. – Мы в лесу сидели, а потом у болото перебрались. Старики мои дома остались, а нас немцы начали гонять. Идут по лесу – из аутоматов палят. Кругом трещит, на елках огонь вспыхивает... Ой, страшно было! Мы тогда у болото и убегли. Там ваша матка с батьком были...

– Где же они остались? – спросил Доватор, отгрызая кончик мундштука потухшей папиросы.

– Там, у болоте... Мы вместе жили. Хлеба не было. Грибы ели, малину... Потом немцы и туда пришли. Все разбежались, потеряли друг дружку. Я одна осталась. Ночью шла, а днем в кустах ховалась. Ну, вот и пришла... – Она опустила голову, закрыла лицо руками, заплакала.

– Добре, что пришла! – Лев Михайлович щурит глаза, молчит. – Не надо, Оксана! – Он положил ей на голову руку.

– Куда же мне теперь, Лявонтий Михайлович? – спрашивает Оксана.

– Борщ умеешь варить?

– А то нет?!

Долго в этот вечер расспрашивал Лев Михайлович Оксану о деревне, о родственниках, о друзьях, с которыми в юные годы организовал в Хотине комсомольскую ячейку.

– Мы еще побываем в Хотине, Оксана, мы еще вернемся!..

...Поздней ночью часовой видел, заглядывая в окно, как Доватор, заложив руки за спину, ходил по комнате из угла в угол. Сняв пояс и расстегнув гимнастерку, он подолгу сидел над боевой картой, читал какие-то бумажки, чертил карандашом. На схеме предполагаемого рейда вырастали сотни условных знаков – кружочки, черточки, флажки, крестики, нарисованные синим и красным. Вот изогнутая синяя черта со множеством углов, протянувшаяся через всю карту. Это передний край противника. Синие ромбики, притаившиеся в зелени кудрявых перелесков, – это танки. Проволочные заграждения в два кола отмечены двумя черточками, похожими на букву "Н". Синие кружочки со стрелками, похожими на жало змеи, – пулеметные гнезда.

Навалившись широкой грудью на стол, Лев Михайлович стремительно проводит красную черту. Заостренная стрела, как молния, впивается в передний край врага; пронзив его, далеко уходит в глубокий тыл, к сердцу родной Белоруссии. Доватор ерошит волосы, порывисто и уверенно набрасывает красные кружочки на фоне зеленых лесных массивов. Это районы сосредоточения полков и дивизий. От кружков во все стороны разбегаются огненные стрелки, пронзают синие гребешки немецких гарнизонов, штабов.

– По волчьи будете выть! – шепчет Доватор. Он уже громит, рубит, уничтожает...

Снова встает из-за стола и ходит по комнате с карандашом в руке. Думает. Хмурит брови. Смотрит на часы, на нетронутую белоснежную постель, заботливо приготовленную хозяйкой дома. Но он не ложится на кровать. Часовой видит в окно, как полковник снимает со стены бурку и, закутавшись с головой, ложится на диван... К чему мять чистую постель, когда спать осталось совсем немного? Мягкая шерсть бурки приятно согревает, от нее исходит родной кавалерийский запах...

Доватору не спится.

"Что, если не прорву фронт, понесу напрасные потери?.. Немцы блокируют полки, будут бомбить, расстреливать артиллерией... Не хватит боеприпасов, не будет продовольствия. Болота, белорусские болота!.. Что будешь делать, полковник Доватор?"

Но сейчас же пришли другие мысли:

"В лес! Иди в лес! В родном лесу – ты хозяин! Не горячись, больше думай. На то ты и командир. Тебе Родина доверила кавалерийские полки!.. А вот о родителях не позаботился. Хоть бы телеграмму дал местным властям разве не помогли бы старикам? Попадут в руки немцев родители полковника, коммуниста – сразу не убьют..."

Телефонный зуммер. Стянул с головы бурку. Вот тебе раз! На столе горит лампа, а в комнате на голубых обоях играет свет прозрачного чудесного утра. Схватил телефонную трубку.

– Слушаю. Прибыли? Немедленно ко мне!

Из окна видно, как над озером Емлень гаснет последняя ночная звезда. У берегов волнуются, качаются камыши; из них выплывает одинокая утка-лысуха. В утреннем тумане ласково плещется озеро, покрытое мелкими гребешками волн. На западе клубятся серые тучи, и оттуда доносится глухой, свирепый гром...

ГЛАВА 6

Из разведки вернулся младший лейтенант Ремизов.

– Я имел задачу разведать районы Ордынки и Коленидова, – докладывает он. – Разрешите курнуть, товарищ полковник?

– Не разрешаю. Сначала доложите, а потом закурите!

Доватор исподлобья смотрит на круглое румяное лицо, на каракулевую кубанку. Он несколько озадачен вольным поведением разведчика.

Ремизов говорит оживленно, даже весело, будто строгий тон полковника, запретившего курить, не огорчил, а обрадовал его.

– В Коленидове до роты немцев, на окраине пулеметные точки – фронтом на север. Есть минометы – обстреливают Зикеево...

– Покажите точно на карте, где пулеметные точки.

Ремизов поправил съехавшую набок кубанку и ткнул пальцем в карту.

– Вот здесь одно пулеметное гнездо, тут – другое.

– Точнее показывайте.

– Вот тут, около черной точки.

– Значит, у отдельного сарая? Так и говорите.

В сенцах голосисто пропела дверь, кто-то вытирал ноги о половичок, звенел шпорами.

– Разрешите?

На пороге стоял незнакомый Доватору подполковник в кавалерийской казачьей форме мирного времени – синие бриджи с малиновыми лампасами, кубанка с таким же верхом. Полевые ремни ловко обтягивали китель.

– Подполковник Карпенков! Прибыл в ваше распоряжение из госпиталя.

– Если не ошибаюсь, Андрей Иванович Карпенков?

– Совершенно верно. Откуда вы меня знаете, товарищ полковник?

– Был о вас разговор в штабе армии, – уклончиво ответил Доватор, скрывая улыбку.

Доватору сразу понравилась ладная, крупная фигура молодого подполковника, его смелые глаза, поблескивающие с обаятельным лукавством.

"Вот с таким можно хорошо воевать!" – подумал Доватор.

– Порох нюхал? – спросил он, переходя на дружеское "ты". – Садись!

– Немного и неудачно. – Карпенков прошел по комнате, поскрипывая хромовыми сапогами, и сел на диван.

– Совсем вылечился? – заметив краешек марли, выглядывавший из рукава Карпенкова, спросил Доватор.

– Пустяки!.. Извините, я, кажется, вам помешал?

– Мы сейчас кончим... Значит, в Коленидове противник – до роты, с пулеметами, минометами. Так? – спросил Доватор Ремизова.

– Точно.

– В Ордынке что делается? Это самое главное...

– А в Ордынке никого нет. Я переправлялся...

– Никого? Любопытно! – Доватор задумался. Потом, взглянув на Карпенкова, поманил его пальцем и, показывая карандашом на карту, сказал: – Вам, как будущему начальнику штаба кавгруппы, необходимо знать, что для прохода мы должны использовать этот пункт.

– Товарищ полковник, разрешите быть свободным? – спросил Ремизов.

– Идите, хорошенько отдохните, – мягко ответил Доватор.

Ремизов, откозырнув, вышел.

– Слушайте, Андрей Иванович, внимательно и записывайте.

Карпепков вынул из планшетки блокнот.

– Заготовьте боевой приказ. Сегодня ночью Ордынку захватить. Смотрите на карту: в первую очередь надо овладеть вот этими выступами леса. Иначе отсюда противник может фланкировать переправу. В районе отметки 96,3 домик лесника – выставить боевое охранение. Лесные просеки непрерывно контролировать. Подтянуть туда пушки, если немцы полезут... Штабу армии напишите донесение: для ввода конницы в тыл противника есть свободный проход. Вот и все!.. – Взглянул на часы: – Потом приходите завтракать...

Через час Доватор и Карпенков сидели за столом. Весело шумел самовар. В бутылке слезливо поблескивала водка, на тарелках лежали консервы, ветчина, свежие огурцы. Карпенков с каким-то особым мастерством облупливал яйца и в два неторопливых закуса отправлял их в рот. Водку он пил, как молоко, – не морщился, не хмелел. Доватор пил мало. Разговор шел о рейде в тыл врага.

– Чувствуешь, какая нам предстоит операция? – говорил Доватор. – Мы ведь знаем, что такое клинок и что такое современная техника, и понимаем, как трудно будет драться, – может быть, и одними клинками. Мы не только должны быть храбры, но и хитры, предприимчивы, изворотливы и беспощадно злы! Жаль, нельзя взять с собой пушек...

– А мы пушки там должны добыть, – очищая от скорлупы неизвестно какое по счету яйцо, сказал Карпенков.

От выпитой рюмки водки лицо Доватора помолодело, а после бессонной ночи глаза его были задумчивыми и грустными. Хотелось рассказать Карпенкову, что старики его остались у немцев, но в то же время он боялся постороннего сочувствия. На начищенном самоваре горели солнечные лучи; из лесу доносилась протяжная кавалерийская песня. Она сливалась с тяжелым фырканьем танковых моторов и оглушительными, как выстрелы, выхлопами.

Карпенков рассказывал Доватору, как он был ранен в июльских боях и отправлен в госпиталь. Лечился недолго.

– Не вытерпел, – говорил он, – самовольно уехал... Напишу врачам, извинюсь – неудобно все-таки. Какое лечение! Сводку Информбюро прочитаешь – температура подымается! Вот вы хотите меня назначить руководить штабом, – неожиданно сказал он, – а я на этой должности был мало. Вдруг подведу?

– А ты не бойся! Хочешь дело делать – берись за него уверенно! Мне вот тоже и дивизией не приходилось командовать. А сейчас перед отъездом командарм сказал: "Действуй смело, но катушку разматывай с толком. Действуй так, как в трудную минуту действуют коммунисты". Вот я и действую... А подведешь или не подведешь – об этом не хочется говорить. Я тебе предоставляю полную свободу, не запутывай только себя сетью пустяков. Ищи основное, реальное, но не забывай и о мелочах. Главное в жизни решается людьми. Присматривайся к ним хорошенько, делай выводы: кто на что способен. Сделаешь правильные выводы – все будет в порядке, имеешь тогда право луну почистить конской щеткой, чтобы лучше светила. Не сумел – бери скребницу, иди на конюшню дневалить...

С улицы в окна ворвались голоса, конский топот.

– Гордиенков вернулся! – проговорил Доватор, взглянув в окно.

Пять разведчиков, в том числе и Торба, шагом проехали мимо штабной квартиры. Медленно отворилась дверь. Неловко подпрыгивая на левой ноге, опираясь на палку, вошел лейтенант Гордиенков. Правую ногу, в распоротой, побуревшей от крови штанине, он держал на весу. На его лихорадочно блестевшие глаза спадал темный чуб, лицо пожелтело, осунулось, губы кривились от боли, но он все же пытался улыбнуться. Следом за ним вошел капитан Наумов. Он уже узнал от разведчиков о ранении Алексея и отправил связного за врачом.

– Что случилось? – встревоженно спросил Доватор. – Ложись на диван! Вместе с Карпепковым он помог Гордиенкову добраться до дивана.

– Что случилось, я спрашиваю? – Доватор порывисто повернулся к Карпенкову: – Налей-ка ему водки!

– Подстрелили, товарищ полковник, – ответил Алексей, осторожно укладывая ногу на диван.

– Товарищ Наумов, доктора! Быстро! Где напоролся? – Доватор укоризненно покачал головой.

– Я уже распорядился, товарищ полковник, – ответил капитан Наумов.

– Да в Ордынке переправлялись... – начал было Алексей.

– Как в Ордынке? – перебил Доватор. – Там же никого нет!

– Да и нам сказали, что никого нет. А я все-таки решил проверить...

– Кто тебе сказал?

– Да здесь говорили... Мы спешились и смело стали переправляться. Только вышли на берег, а там засада. Как чесанут из пулеметов и автоматов! Почти в упор. Мы залегли – да гранатами. Торба штук десять запустил. Отстрелялись и ушли на Коленидово. Там действительно никого нет. А в Ордынке – до батальона пехоты. Жители говорят, дней десять по ночам окапывались. А днем прячутся...

– Все ясно, – глянув на Доватора, проговорил Карпенков.

– Тот прохвост не разведкой занимался, а в кустах прятался, – гневно отчеканил Доватор и, повернувшись к Наумову, приказал: – Вызвать!

Наумов открыл дверь, пропустил девушку с санитарной сумкой и исчез в сенцах.

Девушка была самая обыкновенная, таких тысячи можно встретить. В защитной гимнастерке, в такой же юбке. На голове – коричневая барашковая кубанка, как-то особенно уютно и мило сидевшая на густых кудрявых волосах. Войдя в комнату, она тронула кончиками пальцев кудерьки, совсем не по-военному, а как-то по-мальчишески – озорно, и, ни на кого не глядя, направилась к дивану, где полулежал лейтенант Гордиенков.

Положив на край дивана сумку, она спросила:

– Сильно? Нет?.. – достала бинт, вату и несколько пузырьков.

– Побыстрей, товарищ военфельдшер! – требовательно сказал Доватор.

Девушка подняла на него глаза, кивнула головой, но тем не менее с прежней методичной неторопливостью продолжала рыться в сумке. Казалось, вмешательство полковника не производит на нее никакого впечатления и не может изменить ход дела.

Это начинало раздражать Доватора. Он готов был прикрикнуть на нее, но удержался. Тонкие пальцы девушки умело вспороли ножницами бинт. Потом решительным движением она сдернула разорванную и грязную штанину с голени, обнажив розовеющую повязку.

– Все в порядке, – спокойно сказала девушка и снова закрыла повязку штаниной. – Чем: осколком или пулей? – спросила она Алексея.

– Вот тебе и раз! Ох уж эта мне медицина! Человеку ногу прострелили, и это называется все в порядке! Почему вы все-таки не перевязываете? Доватор готов был рассердиться не на шутку.

– Повязка хорошо лежит, товарищ полковник. Мы...

– Что мы?

– Мы возьмем его в медэскадрон и там перевяжем.

– Почему здесь нельзя перевязать?

– Здесь нельзя вскрывать рану, потому что здесь грязно.

В комнате было действительно неопрятно. Пол замусорен окурками, затоптан сапогами. На столе вокруг самовара и недопитой бутылки роились мухи.

Доватор сумрачно оглядел комнату и понял, что напрасно погорячился.

– Ты смотри, Карпенков, упрямая какая! – сказал Лев Михайлович.

– Кубанская! – Карпенков лукаво подмигнул.

– Ладно, везите в медэскадрон. Только лечите хорошенько!

В сопровождении Наумова вошел Ремизов. Увидев раненого Гордиенкова, он понял, зачем его вызвали. Приложенная к кубанке рука, как плеть, опустилась вниз.

– Повторите в точности утренний рапорт, – проговорил Доватор.

Ремизов не отвечал.

– Вы в поселке Ордынка были? Повторите: где пулеметная точка в Коленидове?

– Мне гражданские... я проверить не успел. Наблюдал – в Ордынке тихо... – Ремизов умолк, да и говорить-то ему не о чем было. Ночевал он в сарае, переправиться за реку побоялся. Утром встретил колхозников и узнал у них, что в одной деревне немцы, а в другой немцев нет, названия деревень перепутал.

– Ты присягу принимал? – коротко спросил Доватор.

Ремизов молчал, тупо смотря себе под ноги.

– Подполковник Карпенков, заготовьте материал для трибунала.

Алексей лежал с закрытыми глазами. Поступок Ремизова причинял ему боль сильнее, чем простреленная нога. Он готов был сию же минуту встать, повторить всю сегодняшнюю вылазку, снова лечь под жгучие строчки трассирующих пуль, которые вспарывали вокруг него мохнатые, заросшие травой кочки, только бы не видеть позорного поведения товарища...

Когда он открыл глаза, перед ним стояли санитары с носилками и военфельдшер Нина. В окно было видно ослепительно синее небо, пухлые облака, под ними медленно плыл самолет. Мотор убаюкивающе гудел, солнце голубоватым блеском сверкало на крыльях машины...

Санитары унесли Алексея. В открытую дверь ворвался ветер, зашелестел лежавшей на столе картой. Доватор прижал рукой завернувшийся угол карты, хмуро покосился на дверь и сказал Карпенкову:

– Приказ командиру дивизии отменить, донесение штабу армии вернуть. Скандальная история!

Хотел было приказать, чтобы оседлали коня, но вспомнил, что Сокол захромал...

"Что же, чтобы развязывать запутанные узлы и петли, надо иметь крепкие нервы и умелые руки! – думал, оставшись один, Лев Михайлович. Какие умелые руки у этой кудрявой девушки... Маленькая, а ведет себя геройски – ведь настояла на своем! А полковник-то погорячился!.."

ГЛАВА 7

Кавалерийские лагеря разместились в густом ельнике. Здесь сухо и прохладно. Под ногами растет нежный мох, усыпанный хвойными иглами, и торчат сизые листочки черники, выпачканные раздавленными ягодами. Черники много. Казаки ходят с синими губами.

Стоят длинные, из мачтового сосняка коновязи, обглоданные лошадьми. Зеленеют уютные шалаши. Перед каждым шалашом – стройные пирамиды винтовок, тут же седла. Все это укрыто от дождя и "юнкерсов" лапами елей. Дорожки, тропочки подметены. Во всем армейский порядок.