Текст книги "Глубокий рейд"
Автор книги: Павел Федоров
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
"Удивительно спокойный человек", – думает Осипов.
Железная воля и железные нервы у капитана Почибута, а на лице всегда спокойная, добродушная улыбка.
– Старший лейтенант Чалдонов просил у меня разрешения следовать в головном отряде, – говорит он Осипову, выглядывая из-за дерева.
– Свободным командирам приказано двигаться со штабом, – сухо отвечает Осипов.
Почибут молчит, потом как ни в чем не бывало начинает посвистывать...
Осипов, аккуратно сложив карту, прячет ее в планшетку. Вынимает фотографию. Взглянул мельком – и не может отвести сузившиеся глаза. На фотографии снята вся его семья. Витька в матросском костюмчике сидит у него на коленях. Варя обняла за шею одной рукою мать, а другой – отца. Нос вздернут, щеки надутые, бантики торчат на голове, как заячьи ушки... На лице майора разгладились было морщины, дрогнула скупая улыбка... Но, вспомнив все, он глубоко, со свистом втянул в себя воздух, и улыбка бесследно исчезла с его лица... Антона Петровича потянуло перечитать письма. Он достал их – и тут же скомкал, не читая, вместе с конвертами. Потом разгладил ладонью и торопливо сунул в планшетку, словно конверты жгли ему руки. Ему не хочется верить, что семья его погибла.
– Начальник штаба! – гремит глухой бас Осипова.
– Я вас слушаю, товарищ майор! – Почибут вскакивает, оправляет полевые ремни.
– Поднимай полк. Пора! – Осипов смотрит на часы. Медленно встает, сбрасывает с плеч бурку и, сутулясь, идет к привязанным коням.
– Дежурный, ко мне!
Луч карманного фонарика начальника штаба рассекает темноту и скользит по кустам.
– Кто здесь? – спрашивает Почибут.
– Ну, чего?.. Стой! На ногу наступил... – раздается сонный голос.
– Если, милый, ты будешь спать, нос отдавят. Вставай!..
– По коням, быстренько! – голос капитана спокоен. – Штабные командиры, поверять эскадроны, пропускать колонны. По местам!..
Потекли первые медлительные минуты дремотной неразберихи. Бормотание, приглушенный кашель, кряхтенье, хриповатая ругань...
А пушки продолжают бить ожесточенно и свирепо. По темному лесу далеко разносится многоголосое эхо, и трудно уловить в хаосе звуков, где выстрелы, где разрывы.
По лесным тропкам и кочкастым дорогам конница двинулась к переднему краю. Сквозь грохот артиллерийского оркестра слышатся негромкие командные выкрики, ритмичная конская переступь, резкое всхрапывание, звон металла, отчетливое чваканье копыт по незасохшей грязи, звонкое разливное ржание. Горе неопытному всаднику! "Прижми повод!.. Десятый сон видишь, размазня!" – зашушукают на него со всех сторон. А молоденький казачок, может, сию минуту побывал во сне на Кубани, язей ловил в тихой заводи... И вспугнули его чудесные сны короткие требовательные выкрики: "Головной, шире шаг! Подтянись!.."
ГЛАВА 2
Алексей Гордиенков, поскакав вслед за ушедшей конницей, решил во избежание недоразумений не показываться до перехода переднего края в эскадроне разведчиков, разыскать полк майора Осипова и с ним вместе двигаться дальше.
Зная примерно район сосредоточения полка, Алексей повернул на юго-запад и поехал напрямик, минуя штабные и вьючные колонны, двигавшиеся сзади.
В лес змейкой уползала глухая узенькая дорожка. Конь шел вперед мерной неторопливой рысью. Иногда взволнованный выстрелами дончак, увидев в темноте пень, прядал ушами и боязливо храпел. Лес становился все гуще и темнее. Это был дремучий ельник, покрывавший смоленскую землю на многие десятки километров. Узкий просвет дороги пересекался черными тенями пышных могучих лап, над головой сплетались такие же могучие ветви и порой совсем закрывали мелькавшие в небе звезды.
Чувство, охватившее Алексея, когда он въехал в лес, походило на то, какое испытывает подросток, впервые сознательно не покорившийся родителям. Алексей мучился сейчас тем, что совершил два противозаконных поступка: не подчинился приказу командира и обманул товарища, угнав у него коня. Он ехал шагом.
"Приеду и уж в тылу откровенно расскажу все полковнику, – размышлял Алексей. – Рана пустяковая, скоро заживет... На фронте протяжением в две тысячи километров сражаются за Родину люди, а я буду на койке отлеживаться..."
И все-таки на душе было неловко и нехорошо.
Неожиданно лес поредел. Алексей уперся в какое-то подразделение. Кавалеристы стояли на месте. Впереди пулеметы отбивали знакомую дробь.
Трассирующие пули, обрывая березовые листья, пронзительно взвизгивали. Каски бойцов невольно клонились к передней луке...
Разыскав в голове колонны командира эскадрона, Алексей спросил:
– Какой полк? Почему стоят?
Полк был майора Осипова, а что делается впереди, командир эскадрона не знал.
– Честно вам говорю, не знаю, товарищ, сейчас только человек выяснять поехал...
Голос показался Алексею знакомым, но лица говорившего в темноте не было видно.
– Давно стоите?
– Целый час, наверно, так будет, – спокойно ответил командир эскадрона, захлебываясь сладостной позевотой.
Беспечность его взорвала Алексея.
– Целый час стоишь и не знаешь, что впереди делается? – резко спросил Алексей.
– А кто ты есть, товарищ дорогой? Почему ты меня учишь? – командир эскадрона наклонился к Алексею, желая убедиться, с кем он имеет дело.
– Это неважно, кто я такой. Где командир полка? – Гордиенков спросил инспекторским тоном, словно приехал наводить строжайшие порядки.
Оба были молоды, горячи – моментально вскипели и сцепились.
– Не знаю, извиняйте! Каждый понимает, что командир полка ходит на голове... – Эскадронный не совсем правильно говорил по-русски.
– Командир полка ходит на ногах, а на марше не всегда двигается впереди колонны – посмотрите устав!
– Шагом марш, товарищ дорогой, мимо! – Эскадронный, приподнявшись в стременах, приложил руку к козырьку.
Алексей расхохотался. По отрывистым фразам, по этому быстрому движению, по хрипловатому певучему голосу он узнал друга детства – Хафиза Биктяшева. Даже не верилось! Прошло больше десяти лет с тех пор, как они виделись в последний раз.
Так же быстро и горячо обнялись, как и поссорились.
– Сроду бы не узнал тебя, Алеша. Честно говорю! – хлопая Алексея по плечу, говорил Биктяшев. – Непонятная война, Алеша. Я должен два часа назад проходить рубеж западнее Устья. И все стоим на месте. Вперед надо!..
– Надо узнать, в чем дело, – посоветовал Алексей.
– Ездил сам лично. Командир полка обругал меня: зачем приехал без вызова. Зря, говорит, бросил эскадрон. Сердитый командир полка. Никогда такой не был!..
Алексей решил пока остаться в эскадроне Биктяшева. Не терпелось узнать обстановку, тем более что стрельба впереди становилась все ожесточенней. Отчетливо доносился грохот артиллерийского боя.
Биктяшева вызвали в штаб. Алексей тронул коня и, объезжая молчаливо стоявших казаков, поехал вперед. Его неудержимо тянуло туда, где шло настоящее дело...
Навстречу попалось несколько верховых. "Осторожно, братцы!" раздался из темноты натужный голос. Алексей придержал коня, отъехал в сторону. Пронесли первых раненых. Здоровой ногой Алексей дал коню шпору и поехал дальше. Впереди виднелся просвет.
Над деревьями висела луна. На широкой поляне, куда выехал Гордиенков, клубился предутренний туман.
Командный пункт Осипова помещался на краю просеки, недалеко от поляны. Алексею вначале показалось, что здесь творится что-то непонятное. Коноводы табуном вели лошадей к себе в тылы. Кони, вытянув шеи, покачивая переполненными вьюками, бежали на чембурах торопливой рысью. Их было не менее двухсот.
Начальник штаба полка капитан Почибут стоял на просеке и неповодливых коней подстегивал плеткой. Он подбадривал казаков и взмахом руки указывал, куда вести коней. Распоряжался он с неизменным своим спокойствием: довезли, мол, и спасибо, теперь ступайте обратно...
Но Алексея не могло обмануть это спокойствие. Он чутьем угадывал, что дела здесь, похоже, идут не слишком хорошо. Между деревьями часто посвистывали пули. Пронзительно и зловеще завывали мины. Грохот разрывов смешивался с треском ломающихся веток.
Алексей спешился и встал за деревом, неподалеку от командира полка.
Осипову докладывал начхим. Молоденький лейтенант – "поэт", как в шутку называл его майор, – шел с головным отрядом, а теперь прискакал с докладом.
– Ну? – мрачно спрашивал Осипов.
– Шли, значит, прямо, а потом комэска повернул маленько налево...
Алексея покоробило от такого военного языка.
– А когда Полещук повернул налево, ты куда задом стоял: ко мне или к немцам?
– К вам, – смущенно отвечал лейтенант.
– А ты, может, вспомнишь, где тогда находился север? – допытывался с холодной невозмутимостью Осипов, освещая фонариком карту.
– Север был там... – Лейтенант ребрышком ладони нерешительно показал впереди себя. Спохватившись, быстро поправился: – Он повернул на юго-восток!
– Это совсем другое дело! Значит, примерно в направлении Устья, так?
– Совершенно верно! Мы уже заняли деревню, – бодро ответил начхим.
– Ну, а потом? – спросил майор.
– Потом нас выбили... Мы отошли за дома. Комэска приказал спешиться и завязал бой. Тут его убило...
Осипов вздохнул, устало вытирая вспотевшее лицо. Позвал начальника штаба.
Почибут давно уже стоял рядом с ним.
Алексей понял теперь, что командир головного отряда допустил ошибку. Алексей знал: в Устье скрещивается несколько дорог, деревня прикрывается танками противника и пулеметными гнездами. Как туда попал эскадрон неизвестно. "Эх, мне бы пойти с ними!" – мелькнуло в голове.
– Ты послал Чалдонова? Пулеметы развьючили? – спросил Осипов у начальника штаба.
– Так точно.
– Или перепутали все, или струсили... Вот теперь и вышибай! продолжал Осипов. – За каким чертом он полез на Устье?
– Справа обстреливать начали, – заметил начхим.
– Вот и надо было ответить, а не на танки лезть! Танкам без вас наши артиллеристы дали бы жару, а вы и пушкам помешали, и сами ничего не сделали, да командира потеряли... Эх! – Осипов ударил кулаком по колену. Спешить надо еще четвертый эскадрон. Биктяшева ко мне. Остальным быть готовым к продвижению. Штадиву донести... – Майор поморщился, потер ладонью лоб. Уж очень он не любил писать такие, как он говорил, "донесения с хвостиком". – В общем напиши: ведем бой на рубеже таком-то... Противник собрал разрозненные силы, оказывает сопротивление. Только покороче пиши. Я тебя буду ждать в лесу, западнее Устья. Со мной – четвертый эскадрон, первый и разведчики. Не забудь: жду тебя – два километра западнее Устья, около сараев.
– Но там же немцы! – Почибут ткнул пальцем в карту. Он еще не понимал замысла командира полка.
– Вот и хорошо: есть кого бить. После серии красных ракет коноводам вести лошадей на галопе!
– А лучше...
– Ты делай, что я говорю! – с хрипотцой пробасил Осипов, круто повернулся и столкнулся лицом к лицу с Алексеем. – Ругают меня там, да? он принял Гордиенкова за посланника Доватора. – Бывает так, что в плохонькой речушке завязнешь, а большую пройдешь и ног не замочишь. Ничего! – Майор обнадеживающе кивнул головой. – А разведчиков надо дальше поставить. Нельзя на командном пункте верхами маячить.
Алексей оглянулся. Сзади, напирая друг на друга, подъезжали разведчики, с удивлением смотревшие на него.
– Товарищ лейтенант! – Торба поднес руку к каске.
– В ельник, хлопцы, коней замаскировать и ждать меня! – крикнул Гордиенков разведчикам.
Козырнув Осипову, Алексей попросил у него людей.
Майор отрицательно покачал головой.
– Людей я тебе дать не могу. Если хочешь мне помочь, продвинься с разведчиками до сараев, подними там шум, а я в это время атакую их на левом фланге.
– Но западнее Устья сильные укрепления. Командир эскадрона допустил ошибку, туда...
– Я это без тебя знаю, – резко оборвал его Осипов.
Подошел начальник штаба, отвел майора в сторону и что-то тихонько ему сказал. Осипов стащил с головы кубанку, прислушался. От Устья доносился глухой, утробный треск крупнокалиберного пулемета: стрелял броневик или танк. Отдельные выстрелы смешивались с длинными, захлебывающимися очередями автоматов.
Чалдонов сообщал, что в районе Устья немцы при поддержке танков перешли в контратаку. Соседняя дивизия должна была прорваться в направлении Болхино, но встретила сильное сопротивление. Возвратившиеся из тыла разведчики сообщили, что замечено движение пехоты противника в направлении Подъячее. Это уже было прямой угрозой левому флангу. Положение становилось критическим. Недаром Доватор предупреждал: "Не задерживать темпа движения, прорываться стремительно!"
Вся операция прорыва, продуманная до мелочей, начинала, казалось, трещать и рушиться.
Осипов отлично понимал, чего от него хотят комдив и Доватор, посылающие к нему каждые полчаса офицеров связи с требованием немедленного продвижения вперед. Командир эскадрона допустил ошибку, повернув на юго-восток. Надо было сделать как раз наоборот: "Решил избежать обстрела правого фланга... Надо было атаковать группу автоматчиков, засевших в сарае, а он повернул – и всполошил немцев в Устье... Ах, Полещук, Полещук!" Майору было до боли жаль погибшего командира. Он готов был простить ему ошибку – лишь бы видеть его живым!..
– Товарищ майор, надо что-то делать! – раздается над самым ухом Осипова спокойный голос начальника штаба.
– Надо атаковать в направлении Подвязье! Где четвертый эскадрон?
– Скоро должен быть, – отвечает Почибут.
Осипов неожиданно обрушивается на него градом упреков:
– Почему до сего времени нет четвертого эскадрона? И что ты спрашиваешь меня, как поденщик: "Что делать?" К командиру полка надо приходить с готовым решением! Надо было сразу же выдвинуть второй эскадрон и помочь Чалдонову!
– Я уже выдвинул его, приказал ввязаться в бой при необходимости. Чалдонову послал своего помощника с приказом перейти к обороне. Четвертый эскадрон не мог прибыть... – Почибут взглянул на часы. – Вы приказ отдали девять минут тому назад. – В голосе капитана и намека нет на обиду или волнение. Это действует отрезвляюще на майора.
– Так что же ты, милый, голову мне морочишь: "Что делать?"
– Я должен согласовать свои распоряжения. Может быть, вы примете другое решение.
– Тут, Анатолий Николаевич, не может быть никакого другого решения! Если мы прорвемся на Подвязье, изменится весь ход операции. Другая дивизия сможет повернуть на юг и беспрепятственно двигаться по нашему следу. Не забудь из Подвязья сообщить об этом штадиву... Если мы в семь утра не будем в Подвязье, то мы никуда не годимся. Из Курганова немцы могут подбросить резервы – и тогда... Понимаешь? Тут уж: умри, а сделай!..
Мысль о смерти показалась оскорбительной... "Еще не видел ни одной фашистской физиономии, а умирать собрался. Надо увидеть, надо, эх!.."
"А она лежит сейчас в нашем госпитале с оторванной ножкой..." Майор содрогнулся, стиснув зубы... Четвертый день преследует его эта фраза из письма сестры, где она сообщала, что жену Валю и сына Витьку расстреляли фашисты, а дочурке Варе во время бомбежки оторвало ногу. Было от чего майору Осипову скрипеть зубами...
Начальник штаба присел на пенек. Голова от усталости никнет на грудь. В лунном свете его худощавое, продолговатое лицо с глубоко ввалившимися глазами кажется неживым, словно высеченным из мрамора. Осипову становится неловко перед капитаном за резкий и несправедливый выговор. Начальник штаба не спит уже вторые сутки...
"Ты, Антон Петрович, крестишься двухпудовой гирей, а нервы распускаешь, как кисейная барышня..."
Между березами и высокими голыми соснами, похожими на темные восковые свечи, спешиваются разведчики. Гордиенков что-то говорит им вполголоса. Майор окликнул его:
– У тебя какая задача?
– "Языка" взять, – коротко отвечает Алексей. Он сразу включился в жизнь разведчиков и искренне верит в свои слова.
– Для этого тебе и понадобился целый эскадрон?
– Нет, мне хватит и десяти человек... Я проверю, что делается у сараев, и вам сообщу.
– Ну что ж!.. В общем мысль правильная. Удар надо было делать в юго-западном направлении. Я это сразу решил. Да вот Полещук... Ты только раньше времени шум не поднимай. Сначала со мной свяжись – там мои разведчики работают.
Мимо проходят бойцы четвертого эскадрона.
По земле распластались длинные движущиеся тени деревьев. Перешептываются верхушки елей, словно жалуются на сбитые пулями ветви, расщепленные стволы. Тревожно ржут тоскующие кони, и их ржание напоминает о чем-то мирном. Бессмысленным кажется грохот пушек и роскошный фейерверк из разноцветных ракет над темным лесом. На каски бойцов падают сосновые шишки...
Майор Осипов приказал Чалдонову, временно заменившему убитого Полещука, открыть по противнику ураганный огонь и при случае ложно демонстрировать мелкими группами атаку. Доватору на категорический приказ о немедленном продвижении коротко ответил: "Уберите с левого фланга немецкие танки".
ГЛАВА 3
Распределив станковые пулеметы по подразделениям, командир пулеметного эскадрона старший лейтенант Чалдонов хотел было двигаться с Полещуком в головном отряде. Однако командир полка приказал: "Находиться при штабе". Это было не по характеру Чалдонова.
"Будут, Митя, гонять тебя из эскадрона в эскадрон заместо связного", – думал Чалдонов. Да и не любил он вертеться на глазах у начальства. Кроме того, в душе он таил обиду на командира полка за взыскание, наложенное после смотра. При встречах с майором Осиповым он, почтительно козырнув, старался быстро пройти мимо.
"Колеса мои помешали, – думал он. – Вы не знаете, что можно сделать на колесах! Подождите..."
На марше, когда полк двигался на исходное положение, никто его не тревожил, никто никуда не посылал. Командир полка, любивший раньше "загнуть шутку", был хмур, задумчив и, казалось, совсем не замечал Чалдонова. Ни песню петь, ни побалагурить – штабная тишина, нагонявшая смертельную скуку... То ли дело у себя в эскадроне! Сам себе хозяин – "кум королю, солнцу брат".
Когда головной отряд завязал на переднем крае бой, Чалдонов не мог утерпеть и попросился туда.
– Быть здесь! – коротко приказал Осипов, а на передний край послал помначштаба.
Поэтому, когда Осипов временно назначил Чалдонова на место погибшего Полещука, тот принял это назначение с откровенной радостью. Это было настоящее дело! Там находились его четыре станковых пулемета и самые лучшие расчеты, в числе их мастер стрельбы и разведки Криворотько.
Чалдонов разыскал эскадрон в поле, недалеко от леса, в густой, спутанной истоптанной ржи, в полукилометре от деревни Устье. Бой уже стих. Немцы бросали ракеты и строчили редкими беспокоящими очередями.
– Потерь много? – спросил Чалдонов у собравшихся командиров взводов.
Убитых оказалось двое и десять человек раненых, в их числе политрук.
Выслушав рапорты о наличии боевого состава и огневых средств, Чалдонов никак не мог точно выяснить и представить себе обстановку. Командиры взводов не знали, какими средствами располагает противник. Не знали, сколько у него танков, сколько пехоты.
– В общем играем втемную... – сухо заметил Чалдонов. – Надо окопаться. Средства у нас есть: станкачей целых четыре, одиннадцать ручных пулеметов, автоматов тридцать два. Это значит – сорок семь пулеметов. Богатство, драться можно!
– А если танки? – спросил кто-то.
– Бить гранатами! Ну а если туго придется, клинками рубать будем!.. сказал Чалдонов и рассмеялся.
Шутка хорошо подействовала на командиров взводов. Расходясь, каждый из них чувствовал себя спокойней, уверенней. Потеря командира начинала забываться, уступая место новым боевым заботам. Чалдонова в полку все знали как хорошего строевика, рубаку и джигита, песельника и весельчака, как храбрейшего командира и отличного товарища.
Проводив командиров взводов, Чалдонов вызвал младшего сержанта Криворотько и бойца Буслова из отделения управления. Буслов был тихий парень, услужливый, молчаливый. И уж если он за что-нибудь брался, то переделывать после него не приходилось.
В эскадроне порой злоупотребляли его услужливостью: "Буслов, за сеном", "Буслов, ровик рыть", "Буслов, на кухню картошку чистить", "Буслов, почини уздечку", "Буслов, будь друг, сходи за меня в наряд".
Буслов на все просьбы и поручения бодро отвечал: "Есть!" Пригладит рукой белые как лен коротко остриженные волосы и идет выполнять то, что от него требуют. Чалдонов заметил эту несправедливость, дал кому следует нагоняй и взял Буслова под свое покровительство. Дело в том, что этот парень, пудов на пять весом, с железными мускулами, обладал замечательным голосом и считался самым лучшим подголоском в полку.
Как-то вечером Чалдонов собрал казаков и запел "Калинушку". Песня не клеилась: не хватало подголоска.
– А где Буслов? – спросил Чалдонов.
Послали разыскать. Оказалось, Буслов стирает белье чуть ли не на целый взвод...
С этого дня положение Буслова изменилось. Из ездовых его перевели в отделение управления. Поговорив с ним, Чалдонов узнал, что кадровую службу Буслов провел пограничником и отлично знал разведывательную службу.
"Попробуем сейчас его на деле", – поджидая Буслова, размышлял Чалдонов.
Буслов и Криворотько пришли минут через пять.
– Присаживайтесь!
Чалдонов устроил свой командный пункт в маленьком, наспех вырытом окопчике, в котором едва уместились три человека.
– Придется вам одну задачку выполнить! – всматриваясь в лица разведчиков, неясные в темноте, проговорил Чалдонов. – Надо пробраться в деревню, посмотреть, что немцы делают, и доставить мне сведения. – Он сказал это так, как будто речь шла о самой обыкновенной вещи: "Сбегай, браток, в магазин, купи закуски". – Главное, друзья, – продолжал Чалдонов, – осторожненько узнать, сколько танков, пушек, где пулеметные точки и можно ли к ним скрытно подойти. Запомнить каждый кустик. Ясно?
– Ясно, товарищ старший лейтенант, – ответил Криворотько.
– Есть! – с неизменной бодростью подтвердил Буслов.
– Теперь покурите на дорожку, а то там вряд ли придется.
Чалдонов раскрыл портсигар и дал разведчикам по листочку бумаги. Сам же он курил трубку.
– С огоньком – осторожно, а то засечет наблюдатель и начнет озорничать минами. Замаскируемся...
Укрылись все трое плащ-палаткой и стукнулись козырьками касок. Буслову Чалдонов дал прикурить первому. Спичка осветила широкое, скуластое лицо Буслова, его застенчиво и добродушно улыбавшиеся серые глаза. Последним прикурил Чалдонов. Глубоко затянувшись табачным дымом, он продолжал:
– Стрелять в том случае, если нет другого выхода. Можно будет притащите "языка". Но это между прочим. Жду вас через два часа. Деревня тут рядом.
– Понятно, – снова подтвердил Криворотько. Буслов молча затоптал окурок.
Сбросив плащ-палатку, все встали. Чалдонов пожелал успеха, крепко пожал руки.
Разведчики, прижав к груди автоматы, скрылись во ржи. С минуту было слышно, как под их ногами шуршали спутанные стебли, потом все стихло.
Проводив бойцов, Чалдонов решил посмотреть расположение боевых порядков. Он направился в ту сторону, откуда доносился скрежет лопат, задевающих о камни, и приглушенные голоса казаков, рывших окопы.
– Уваров, сухарь хочешь? – послышался из темноты голос.
– Давай, пожую маленько...
Чалдонов живо представил себе, как Уваров разламывает поджаристый сухарь, с хрустом откусывает и жует. Ему тоже захотелось погрызть сухарь, но весь запас продовольствия находился на седле, в переметных сумах, а лошадей он отправил к коноводам первого эскадрона.
Пройдя в другой взвод, Чалдонов увидел, что здесь бывалые казачки уже успели окопаться, лежат тихо и переговариваются о событиях ночи.
– Промашку дали... Надо было прямо на галопе заскочить в деревню, спешиться, запалить хаты и бить, как кур... – слышался чей-то хрипловатый шепот.
– Как же ты заскочишь? – возразил кто-то густым басом. – Справа начали из пулеметов бить и ракеты прямо на головы бросать. Смотри, вон и зараз пущает...
Справа действительно темноту рассекали вспышки зеленых ракет. Они освещали неподвижное в безветрии ржаное поле.
– Сволочи мы, вот что я скажу, земляк! – снова раздался хрипловатый полушепот первого.
– Ну, это ты брось...
– Что "брось"? Командир эскадрона – в атаку, а мы – ни то ни се... Да воть хоть Митьку спроси.
– Верно, что тут толковать, замешкались, – подтвердил Митька и, помолчав, добавил: – Теперь я за командира фашистам ноги поотрываю! Эх, какого человека убили!..
– Не уберегли... На "ура" бы самим – глядишь, зацепились бы за деревню. Может, и комэска жив был бы! – говорил хрипловатый. – Нами теперь комэска пулеметного будет командовать. У него не замешкаешься!..
– Я в первом бою связным был, – сказал Митька, – я видел, как он фашистов из пулемета крошил. Они пьяные, нахрапом лезут, орут. Глядим первый номер вроде как задремал у щита, по щеке кровь бежит. Готов. А немцы рядом почти. Комэска лег сам за пулемет – и давай! Каску сбросил, голова раскосматилась, чуб спутался, глаза прямо накалились. Страшно на него глядеть. Криворотько, пулеметчик, подполз и кричит: "Уходите, товарищ командир, вам тут не положено". А он все хлещет и хлещет. Криворотько у него ручки вырывает, а он не дает. Насилу вырвал и ругает старшего лейтенанта, а он ничего... "Ладно, ладно", – говорит. Потом мы пошли с ним на командный пункт. Так он даже ни разу не наклонился. А я раз пять на землю брякался. Кругом пули визжат и мины рвутся, а ему хоть бы что!
– Силен мужик! – согласился хрипловатый.
– А разве наш командир плохой был? – обиженно спросил тот, что говорил басом.
– Я ничего не говорю, – отозвался Митька, – про нашего тоже плохого не скажешь. Но только уж этот – больно отчаянный! Шашкой рубит обеими руками, как черт! А кобыла его ходит за ним, точно привязанная. Он ей скажет: "Нарта, посиди тут немножко!" Передние ноги поднимает кверху и сидит, как ученая собачка.
Где-то, совсем недалеко, озлобленно затрещали немецкие автоматы. По житу, словно прыгающие змеи, прошипели трассирующие пули. Близко застучал мотор, и гулко начал бить крупнокалиберный пулемет.
Разговор притих.
Чалдонов вздрогнул, инстинктивно пригнув голову. Пуля дзинькнула над самым ухом. "Больно отчаянный!.." Только что высказанные казаком слова о его храбрости звучали для Чалдонова как укор. Досадуя на себя за непроизвольный кивок, он поднял голову выше и пошел обратно на командный пункт. Вдруг землю тряхнул оглушительный взрыв. Чалдонов снова невольно пригнул голову и присел на колени. За взрывом последовало несколько автоматных очередей. И сразу все стихло.
Поднимаясь с земли, Чалдонов думал: "Посмотрели бы, как я луне кланялся... Где сейчас, Митя, была твоя душа? В пятках?.."
– Ты, Чалдонов, эффекты любишь, – говорили ему товарищи.
– В любое дело вложи душу, и получишь эффект! – отвечал он задорно.
И верно, с присущим его характеру бурным темпераментом, он все делал в жизни со страстным увлечением. Вот и теперь, сидя в маленьком окопчике, он фантазировал о предстоящем бое. Мысленно ворвавшись в расположение немецкого гарнизона, он разгромил его и взял в плен немецкого офицера. Он допрашивал пленного, бросал ему в лицо какие-то необыкновенно важные слова...
Начинало клонить ко сну. Чалдонов устало закрыл глаза.
ГЛАВА 4
Из госпиталя в полк возвратился комиссар Алексей Абашкин. Добирался он до своего полка разными путями: до Ржева ехал с воинским эшелоном, до станции Земцы – на тормозе товарного вагона, до Емленя – попутной машиной, а до деревни, где должен был стоять полк, пришлось километров пятнадцать пройти пешком. На дорогу он потратил всего шесть дней. Правда, ему очень везло – сажали всюду беспрепятственно: располагал Абашкин немалым жизненным опытом, знал, как откровенно, по-человечески поговорить с начальником эшелона, дать папироску бойцу, поискать земляков. А когда нужно – земляк всегда найдется!..
Получив в политотделе армии назначение, Абашкин вышел на большак, поднял руку и прыгнул в кузов проходившей машины.
В день прорыва в тыл противника, увидев комиссара, Осипов вынул изо рта нераскуренную папиросу, отбросил ее в сторону, пошел навстречу, косолапя кривыми ногами, обнял, молча поцеловал Абашкина в губы и, тяжело переводя дух, сказал:
– Нашел все-таки?
– А ты как думал? – спросил Абашкин, перекидывая бурку с руки на руку.
Присмотревшись к Осипову, он был поражен переменой, которая произошла с майором: "Постарел лет на десять".
– Слушай, Антон, что с тобой?
– А? Да ничего... У меня знаешь, Алеша... – Осипов хотел что-то сказать еще, но только махнул рукой, наклонив голову, порылся в сумке, достал два конверта с разорванными краями, протянул было их Абашкину, но раздумал и бережно положил обратно.
– Ну, что же ты? – Абашкин так и остался с протянутой рукой.
– Не то... Не то... Это после! – Осипову хотелось поделиться мыслями, которые грызли его все последние дни и вышибали из колеи. Абашкин был свежий и подходящий для этого человек. Их связывала крепкая фронтовая дружба. Не обходилось дело и без стычек. На майора иногда находил этакий "чапаевский стих".
– Ты меня, дружок, не подкомиссаривай! Я старше тебя на десять лет по партийному стажу и по рождению, – лукаво щуря свои добрейшие глаза, говорил Антон Петрович.
– Что ты, Антон, я просто тебе помогаю, а где нужно, учусь у тебя! отвечал Абашкин посмеиваясь.
Сейчас Осипов излил бы перед ним свою душу, но не было для этого времени: командиры подразделений пришли за получением боевой задачи.
И все же встреча с военкомом подействовала на Осипова успокаивающе. Абашкин своим оптимизмом, трезвостью мысли, веселой шуткой умел разогнать у любого человека мрачные мысли.
Осипов коротко доложил обстановку, сообщил уточненные данные о противнике и поставил задачу: двум эскадронам скрытно подойти к немецким позициям и штурмом захватить их.
– Главное – подойти так, чтобы сделать один стремительный бросок – и в траншеи. Никого живым не оставлять, крушить всех без всякой пощады!
– А пленные? – задал кто-то вопрос.
– Не брать! – коротко отрезал Осипов.
– Ты что, Петрович, резню хочешь устроить? – спросил Абашкин, когда разошлись командиры.
– Не будет у меня пленных, – сухо ответил Осипов и потребовал у адъютанта еще две запасные обоймы для пистолета.
– С каких пор ты начал отдавать такие дикие приказы?
Абашкин сразу, с первой минуты встречи, понял, что командир полка не в своей тарелке, но не мог сообразить, в чем дело.
– Дикие приказы? А ты знаешь – гитлеровцы матерей расстреливают вместе с ребятишками?.. Знаешь? Сжигают!.. Живыми закапывают!.. Ты что мне гуманность будешь проповедовать?!
Абашкин молчал. Он был поражен силой страшной ненависти, которая исходила от этого человека.
– Петрович!..
– Ну?
– Надо отменить этот приказ...
– Что? Что ты сказал? Отменить приказ? Ступай отмени, попробуй...
– И не подумаю. Я хочу, чтобы это сделал ты.
– Ступай учи свою бабушку, как чулки вязать. Молод еще мной командовать! – Осипов открыл портсигар; он был пуст.