Текст книги "Давняя история"

Автор книги: Павел Шестаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Мазин вспомнил свой визит к Мухину. Он вошел в кабинет и увидел за столом человека, который еще сохранял в наружности своего рода открытую самоуверенность, укрепленную годами, проведенными на должности, внушающей почтение окружающим и самому себе.

– Здравствуйте, Алексей Савельевич! – сказал Мазин, и Мухин, видевший его впервые, ничуть не удивился, а приветствовал вошедшего широким приглашающим жестом:

– Прошу!

Мазин откликнулся на приглашение и сел, а Мухин продолжал смотреть с приветливым ожиданием. И только, когда Мазин достал удостоверение, облачко неудовольствия промелькнуло на челе Алексея Савельевича:

– Не ожидал, что эти наглецы до вас доберутся. Зря побеспокоили.

– Какие наглецы? – спросил Мазин искренне.

– Да ведь вы по поводу истории с ресторанами?

– Нет.

– Разве? А я решил, что склочники вас ко мне привели. И откуда такой народ берется, скажите, пожалуйста!

Мухин говорил горестно, но горесть, как понял Мазин, была общего плана, общечеловеческого, сам же Алексей Савельевич испытывал определенное облегчение и даже пояснил добродушно:

– Рестораны эти – сплошной соблазн.

– Разве рестораны имеют к вам отношение?

– Оркестры, будь они неладные! Хороша культура! Бетховена не играют, а деньги верные имеют. Приходится делиться, понятно… Ну, склочники и меня замарать стараются. Да раз вы по другому делу, о чем говорить!

– Да, по другому, – согласился Мазин. – Мое дело иного рода.

– Прошу, прошу, – повторил Мухин любезно, видимо, не думая о сути мазинского визита, а все еще довольный тем, что склочники не добрались до милиции.

И только по мере того, как Мазин объяснял, что привело его в кабинет Мухина, Алексей Савельевич мрачнел и под конец даже почесал затылок.

– Вот оно что, – протянул он неопределенно. – Я-то испугался, что меня взяточником объявят, а тут бери повыше, в убийцы прочат!

– Ну, зачем вы драматизируете?

– А как же вас понимать?

– Я хотел всего лишь уточнить, знали ли вы Гусеву?

– Все ее знали. В буфете работала. А потом смерть такая… внезапная. Запомнилось.

– Значит, близко не знали?

– Не знал, – ответил Мухин без запинки, но прозвучала в его словах не спокойная уверенность истины, а торопливость самообороны.

– В таком случае, прошу извинить, – поднялся Мазин, не уверенный, что извиняться стоило.

Нет, ничего не было в этом Мухине от моряка, но ведь годы пролетели с тех пор, как качалась палуба под упругими молодыми ногами Лехи, и вихрем взлетал он по тревоге к минным аппаратам. Да и сам Мазин – человек сугубо сухопутный, откуда ему почувствовать то, что легко улавливал коренной моряк Павличенко? Да… Волны пенятся, мачты кренятся… И люди тоже, к сожалению. Что же узнал он у Павличенко? Показалось, что видел тот убитую девушку, подходила она вместе с парнем, правда, обувь не сошлась. Да, многое не сходится, но сойдется, должно сойтись. И не случайно выделил он для себя это запылившееся дело из числа тех, что находились в производстве. Это было «его» дело.

Мазин вышел на нос. Отсюда море и ветер нападали на судно, штурмовали в лоб, и он весь напрягся, одолевая это, простреливаемое колющими солеными искрами, пространство. Каждый новый вал поднимался впереди стеной, нарастал грозно, почти черный внизу и увенчанный радужными вспышками по гребню, обрушивался на теплоход, но стальной нос вспарывал волну, выпускал из нее дух, волна не выдерживала, разваливалась, и с суровым и обиженным гулом обтекала судно по бортам, уступая место очередному соискателю. Хотелось бесконечно любоваться этой мужественной борьбой, не думая о слабости духа, которая подтачивает человека незаметно, проникает в поры исподволь, разъедает, заражает подлостью.

Он повторял это слово не по эмоциональной несдержанности, а сознательно, зная, что если и не сейчас, не сразу, но оно поможет ему понять и объяснить. И еще и еще перебирая не факты, немногочисленные и сомнительные, а ощущения, впечатления, возникшие и испытанные во встречах с каждым из троих людей, которых он подозревал, Мазин думал, кто же из них способен на подлость? Не на вспышку гнева или ненависти, а на трусливую, расчетливую подлость.

* * *

По воскресеньям Мухин редко оставался дома, особенно осенью, когда начиналась охота. Сначала его отлучки вызывали возмущение и противодействие, однако постепенно и жена, и дети, а у него детей было двое – сын и дочка, смирились с постоянным отсутствием главы семейства, и не только смирились, но и стали воспринимать его как факт положительный. Мухин заметил это поздно, негодовал поначалу, винил жену в том, что дети усвоили по отношению к отцу унижающий его, иронический тон мнимой почтительности, выслушивали и соглашались, чтобы тут же забыть все и сделать по-своему, тяготились отцом и не доверяли ему ничего из сокровенного, но потом, присмотревшись и убедившись, что с детьми все в порядке, в школе на них не жалуются, не болеют, Алексей Савельевич махнул рукой на семейные проблемы, передоверил воспитание жене, которая как женщина не волновала Мухина никогда, а как мать его детей устраивала всегда, и успокоился, приняв сложившиеся отношения с издержками, как должное, как своего рода плату за его мужскую свободу, которой пользовался он с нерушимым постоянством.

И потому Ирина удивилась крайне, узнав, что в разгар охотничьего сезона муж решил провести свободный день в семье. Она знала, что это значит. Целый день небритый Мухин будет слоняться по комнатам их обширной квартиры, некогда поразившей воображение студента Лехи, а теперь ставшей скучной и надоевшей, подходить частенько к буфету и проглатывать рюмочку, заедая то кружком колбасы, то кусочком сыра из холодильника, и затевать нудные, бесполезные разговоры, что-нибудь вроде:

– Какие ж ты, дочка, отметки получила?

– Две пятерки и четверку, папа.

– Пятерки это хорошо, а с четверкой подтянись. Сама знаешь, отец твой определенное положение занимает, нужно соответствовать.

– Хорошо, папа, я постараюсь соответствовать.

– А ты не дерзи! Относись к отцу уважительно.

– Хорошо, папа. Я буду относиться к тебе уважительно.

– Что значит – буду? А сейчас как ты относишься?

– Сейчас, папа, мы тоже относимся к тебе исключительно уважительно, – хмыкал сын из соседней комнаты.

– Алексей, пусть дети занимаются, – вмешивалась Ирина, стремясь разрядить обстановку.

– Занимаются… Бездельничают с утра до ночи.

– Откуда ты это знаешь, папа? – спрашивала дочка ехидно. – Ведь ты так редко бываешь дома.

– Да, редко. Потому что зарабатываю вам на хлеб с маслом, а вы…

– Оставь, Алексей, – просила Ирина.

И так могло продолжаться очень долго.

Но не сегодня. Сегодня Мухин ждал Курилова.

Вова позвонил вечером:

– Старик, ты, конечно, пострелять собрался?

– Ну…

– Да хотел забежать к тебе, посоветоваться.

– Ну? Что еще?

– Был у меня известный тебе человек.

– Ну?

– Вот и «ну!» Не телефонный разговор.

Храбрившийся Вова на самом деле дрожал уже мелкой дрожью и был уверен, что оба они находятся под постоянным наблюдением, а следовательно, и разговоры Мухина наверняка подслушиваются.

– Ладно, приезжай завтра, – сказал Мухин зло и рассыпал по столу собранные для охоты патроны. Понимал он, что по телефону Вова больше не сболтнет ни слова, а ехать, не поговорив с ним, невозможно. Какая же это охота, если догадки одна хуже другой будут душу мутить?

Совсем удивилась Ирина, когда муж за завтраком не притронулся к графинчику и не стал терзать детей пустопорожними собеседованиями. Больше того, подошел к ней на кухне, обнял за плечи и сказал тоном, от которого давным-давно она отвыкла:

– Трудишься, Ириша? Много у тебя хлопот с нашими сорванцами.

И вздохнул.

– Что это ты?

– Да ничего. Зря вы меня за бесчувственного какого-то держите. Занят я очень, устаю…

– Что ж ты не поехал на охоту?

– Нездоровится как-то. А тут Вова собрался забежать, Курилов.

– Скользкий тип.

– Почему? Жизнь у парня не сложилась, а он умница был, способный.

– Злой очень.

– Я ж говорю, жизнь не сложилась. Вот и злой.

И Мухин ушел к себе и, чтобы занять время, побрился.

Вова появился рано, поздоровался без выбрыков, – он побаивался Ирины, хотя открытых столкновений у них и не было, – и Алексей Савельевич сразу же взял его за локоть и увлек к себе в кабинет.

– Мы посидим, мать, у меня, тебя обременять не будем.

По пути он захватил из буфета графинчик.

Кабинет Мухина лишь назывался кабинетом, никакими делами хозяин там не занимался, спал только с тех пор, как перестал спать с женой. Большую часть кабинета занимал широкий диван, а на столе свалены были охотничьи принадлежности. На стене, на медвежьей шкуре, висели два ружья, напротив пейзаж с собаками, нюхающими воздух. Была еще полка с книгами, по преимуществу охотничьими альманахами.

Вова сразу же плюхнулся на диван, а Мухин остался стоять с графином в руке:

– Ну, что там?

– Представь себе, ничего.

– Как понимать? Был у тебя Мазин?

– Был. Спросил то же, что и у тебя. Я ответил. Он полюбовался развалинами и уехал.

– Чего же ты икру мечешь?

Курилов подскочил:

– Да, я обеспокоен. Поведение Мазина мне показалось странным.

– Да чем?

– Он ни о чем не выспрашивал! Разве так должен вести себя следователь?

– Не знаю. Я не следователь.

– Заметно. Посуди сам! Приезжает, задает один вопрос и вполне удовлетворяется ответами, которые ровным счетом ничего ему не дают. Почему?

Мухин пожал плечами:

– Обыкновенный формалист. Запишет, что не знали мы Татьяну, и точка.

Вова рассмеялся саркастически:

– Ну, Муха, ну… Да ты сам-то в эту глупость веришь?

– Почему бы и нет?

– Потому что так не бывает. Понимаешь? Не бывает. Это очень плохо, что он нас не допрашивает. Значит, у него есть другие источники информации, и как только он получит эту информацию, то тут же и уличит нас во лжи. А пока он нашу ложь зафиксировал. И положение наше ухудшилось. Подозрения усилились. Ведь кто врет? Кто? Те, кому нужно скрыть правду! А раз мы ее скрываем, то зачем? Поставь-ка себя на его место!

– Мне и на своем тошно, – ответил Муха мрачно и налил рюмочку. – Промочи горло, Вова.

Курилов возмущенно взмахнул рукой:

– Убери свою отраву!

– Это не отрава, Вова, а армянский коньяк. Пей, пока не посадили, там не дадут.

– Меня не посадят.

– А кого ж, по-твоему?

– Это ты кровь отмывал…

Мухин резко повернулся к двери, прикрыл ее поплотнее:

– Идиот! На всю улицу орешь! Зачем ты говоришь про кровь? Ты же знаешь…

– С твоих слов.

– Та-ак. – Мухин поставил графинчик на стол, поглядел на свои пухлые руки, будто боялся увидеть на них капли неотмытой крови, потер ладони. – Та-ак, значит… Сомневаешься? Или не сомневаешься?

Курилов демонстративно отвернулся к окну, выпятив острый подбородок:

– Я не ссориться пришел.

– А зачем? Зачем ты пришел? – Мухин присел рядом, заговорил, понизив голос: – Что тебе нужно? Если я убил, а ты доказательства имеешь, то чего ты суетишься, чего ногами в мокрых штанах перебираешь?

Курилов смотрел презрительно:

– Напрасно оскорбляешь, Алексей. Если я трус, то ты бюрократ-перерожденец! Ты утратил все не только святое, чего у тебя и не было никогда, но даже элементарную порядочность, представления о дружбе, о…

– Помолчи, Вова. Если ты по дружбе суетишься, спасибо.

– Да, это общая неприятность, нужно координировать усилия, чтобы ее избежать.

– Как же ты скоординируешь?

– Наверно, у тебя есть связи…

– Значит, мне самому начать трезвонить, показать, что я испугался, доложить раньше, чем этот Мазин?

– Ну жди, подставляй голову под топор.

– Я сам к нему пойду, потребую, пусть объяснит свою возню.

– Объяснит, жди. Зря храбришься!

Мухин схватил графинчик, наполнил рюмку. Не мог он не понимать, что известно Мазину нечто такое, о чем они с Куриловым не знают, и страусовая их тактика огульного отрицания, кроме вреда, ничего принести не может. И еще одна забота одолела Мухина, пугала его суетливость, паника Курилова, который, чтобы спастись, уйти от опасности, готов все на него взвалить, толкнуть в спину на узкой тропке, на самой крутизне, и тогда уж не удержишься, загудишь с грохотом. Или бесшумно, так, что никто и не услышит…

И был Мухин близок к истине.

* * *

Мазин вошел в кабинет и сдернул с плеч плащ. На паркет посыпались брызги. Не морские, соленые, а обыкновенные, дождевые – третий день над городом висели ноябрьские тучи, разнообразя жизнь горожан то мелким унылым дождем, то мокрым, лениво таящим на тротуарах снегом. Из-за непогоды Мазин не смог воспользоваться самолетом, пришлось добираться из Сочи поездом, и сейчас уже не верилось, что где-то на юге еще существуют солнце, синие волны и туристы-ротозеи, у которых постоянно пропадают деньги, сумки, а то и документы. К ротозеям Мазин испытывал профессиональное недоброжелательство – вечно эти шляпы загружают занятых людей неинтересной и трудоемкой работой! Он стряхнул фуражку, положил ее в шкаф и успел еще поправить галстук до прихода Трофимова.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – Приветствовал его облаченный в сугубо штатский пиджак инспектор. – Разрешите поухаживать? – Он смахнул с погона невидимую пушинку. – Вы такой блестящий сегодня.

Действительно, Мазин в хорошо пошитом кителе, с обветренным и загорелым лицом выглядел энергичным и мужественным рядом с заметно усталым Трофимовым.

– Как поживает Одесса-мама? Прошвырнулись по Дерибасовской? – Подражая одесситам, Трофимов произнес «прошьвирнулись».

– «Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика…» – в тон ему ответил Мазин. – Да я там почти и не был, пришлось совершить небольшой круиз в Сочи.

– В Сочи? Живут же люди!

На этом обмен шутками закончился, и Трофимов внимательно выслушал все, что рассказал ему Мазин.

– Вот так обстоит дело, Трофимыч. Тучи, как видишь, сгущаются над Мухиным, но начать я хочу не с него, а с Витковского, который кажется мне человеком наиболее порядочным из этой троицы. А что ты без меня придумал?

– Разрешите мне побеседовать с Куриловым, Игорь Николаевич.

– Почему с ним?

– Потому что он кажется мне наименее порядочным из этой троицы, – пояснил Трофимов серьезно. – Витковский выгораживает Мухина скорее всего из глупой солидарности, из побуждений добрых, а вот Курилов, чувствуется, сам замаран чем-то, чепухой возможно, но пятнышко на себе знает.

– Думаешь докопаться до пятнышка?

– Если повезет. Сначала хочу припугнуть.

– Что это даст? Начнет крутить, лгать, путать.

– Само собой. Но уж Мухина с потрохами заложит, будьте уверены.

Мазин задумался:

– Только аккуратно, Трофимыч, аккуратно. Лишнего нам не нужно, и так избыток ненадежной информации. И не напирай на него, не злоупотребляй.

– А зачем? Что я, изверг? Пошлю повесточку чин чином, приглашу. Не на завтра приглашу, а дам ему подумать несколько дней, для такого человека чем больше ждать, тем хуже. Нервный он. Спесь и сойдет, пока дождется.

– Ну, ладно, пошли в обход. Ты – справа, я – слева. Обойдем и встретимся по ту сторону. Авось найдется, что рассказать друг другу.

И он одернул китель.

В итоге этого разговора Владимир Михайлович Курилов получил повестку с приглашением явиться восемнадцатого ноября в Управление внутренних дел, на четвертый этаж, в комнату 432, к тов. Трофимову В. Д., в шестнадцать часов. Трофимов и здесь остался верен себе, встречу назначил на конец дня, когда, по его расчетам, из Курилова должен был последний строптивый дух выйти.

Пятнадцатого числа Трофимову позвонили:

– С вами говорит Курилов Владимир Михайлович. Я получил довольно странную повестку, вызов… Понятия не имею по какой причине.

– Причину я вам объясню, Владимир Михайлович, при встрече.

– Дело в том, что я не смогу прийти восемнадцатого. Может быть, мне раньше зайти?

– Зачем же? Зайдите позже. Через недельку, например.

– Но почему – позже? Я могу раньше.

– А у нас свой распорядок, Владимир Михайлович. Все расписано до восемнадцатого. Так что давайте договоримся о следующей неделе.

– Да нет. Я постараюсь освободиться восемнадцатого.

Он швырнул трубку, а Трофимов свою положил тихо, с удовольствием, и улыбнулся.

Имелось и еще одно преимущество у Трофимова. Не такой вид был у инспектора, чтобы произвести на Вову впечатление, а знать о нем он не знал ничего, зато Трофимов узнал уже о Курилове многое…

И, наконец, припас Трофимов запасной, секретный ход. Простой в сущности, элементарный прием, не раз описанный в специальной и в приключенческой литературе, но ведь дело не в самих приемах, которые со времен первого преступления, убийства Каином Авеля, вряд ли существенно изменились, а в том, кто их применяет, а Трофимов был из тех, что умеют это делать.

Курилова встретил он стоя, вышел из-за стола немножко даже волоча ноги в своих не раз чиненных туфлях, и Вова увидел потрепанного жизнью, недалекого чиновника из тех, что звезд с неба не хватают, а десятками лет скрипят перьями за одним и тем же столом, и испытал облегчение. «Ну, это не Мазин», – подумал он, и оказался прав, и ошибся одновременно.

– Садитесь, садитесь, товарищ Курилов, – предложил Трофимов ворчливым голосом, вроде бы говоря: «Вот, трать тут с вами время», – и начал разбирать на столе бумаги, не глядя на посетителя.

– Мне, собственно, не ясна цель вызова, – начал было Вова высокомерно, но Трофимов остановил его и успокоил:

– А мы разберемся, разберемся. Вместе разберемся.

– В чем?

– Да как Гусеву убили. – И он заглянул в бумаги, будто не мог вспомнить имя: – Татьяну.

– Кто убил, я? – спросил Вова не без иронии.

Трофимов впервые поднял на Курилова глаза и улыбнулся ему голубым-голубым цветом.

– Разве ж я сказал, что вы?

И покачал головой укоризненно: «Ну как это люди простых вещей не понимают?»

– Я не сказал – вы. Как я могу утверждать такое, если все факты еще не собрал?

– Что значит «еще» не все?

– То и значит, что говорю. Ищем мы убийцу Татьяны Гусевой. Наметки определились, да вот не все сходится, потому вас и пригласили.

– Но вы хоть понимаете, что я к этому убийству непричастен?

– Извините, этого я тоже не говорил.

– Как же мне понимать?

– Вам-то легче понимать, – поделился Трофимов добродушно. – Ведь вы знаете, убивали вы или нет, а я пока не уверен.

– Ничего я не знаю!

– Как же так? Убивали или нет не знаете?

– Тьфу, черт! Вы меня запутали.

– И не думал! Зачем мне это? Мне нужны показания ясные, а вы нервничаете, слова мои мимо ушей пропускаете. Зачем вам нервничать, если вы не виновны?

– Откуда вы взяли, что я нервничаю? – спросил Курилов и перекинул ногу за ногу, ощущая, однако, увеличивающееся беспокойство.

– Не нервничаете? Вот и хорошо, ошибся я, значит. Тогда спокойненько и расскажите о своих отношениях с Гусевой.

– Никаких отношений не было.

Трофимов огорчился:

– Ну, как же… Зачем вы так? У меня о вас положительное мнение составилось, а вы так…

– Что «так»?

– Утаиваете. И непонятно, зачем. Ну, были вы в определенных отношениях, и что такого? Дело молодое. С кем не случается? Ведь это не значит, что обязательно женщину убивать нужно, правда?

Курилов смотрел обалдело:

– Да кто вам рассказал про отношения?

– А… Вот это другой разговор. Свидетели есть.

Как не ошеломлен был Вова, слова о свидетелях его приободрили: «На пушку берет проклятый сыщик! Не выйдет».

– Не могло быть никаких свидетелей.

– Есть, – повторил Трофимов строго.

– Назовите.

– Имеете право, – согласился Трофимов. – По закону.

– Так назовите.

– Сибирькову знаете? Клавдию?

– Первый раз слышу.

– Охотно верю. Прозывалась она в то время Кларой.

Что-то мелькнуло у Курилова, но не на пользу, а во вред. Нервничал он действительно и потому поторопился:

– Позвольте, это знакомая была у Татьяны? В кафе работала?

– Вот именно.

– Я же ее никогда в глаза не видел и она меня!

Тут Трофимов приподнялся из-за стола и выпрямился:

– А правда ли это?

– Я же говорю вам!

– Да вот Мазину Игорю Николаевичу вы говорили, что и Гусеву не знаете, а, выходит, знаете, раз о подруге ее слышали. После таких противоречий в ваших показаниях, не знаю, чему и верить.

Он развел руками и отошел к окну, давая Курилову возможность одуматься, раскаяться. Наступила пауза. Вова тер потные ладони, проклиная собственную неосторожность. Трофимов молчал, ворон считал во дворе. Курилов не выдержал первый:

– Так что же наговорила вам эта Сибирькова?

Трофимов вздохнул:

– В трудное вы меня положение ставите. Просите все вам открыть. Вам же потом выкручиваться легче будет.

– Я не собираюсь выкручиваться.

– Ну, если так, – согласился Трофимов великодушно, вернулся к столу и выдвинул ящик. Но из ящика достал он не показания Сибирьковой, которые на бумаге зафиксированы не были, а какой-то небольшой предмет, и, прикрывая его ладонью от Курилова, однако так, чтобы сама операция была тому видна, накрыл предмет газетой.

– А показала она вот что, – продолжил Трофимов, опустив глаза, не то читая невидимую бумагу, не то диктуя по памяти: – Сибирьковой было известно, со слов Татьяны Гусевой, что находилась она в интимных отношениях со студентом, проживающим на Береговой улице на частной квартире, по фамилии…

Вова почуял, как земля качнулась под ним. «Эта Кларка наверняка идиотка, и забыла все, перепутала. Ей Танька что-нибудь ляпнула про меня, а она теперь – интимные отношения! И попробуй, опровергни!»

– Не могла она меня назвать!

– А кого, по вашему мнению, должна была назвать Сибирькова?

Чем быстрее, лихорадочнее пробегал Курилов сложившуюся ситуацию, тем мрачнее она представлялась. Факты ложились в его воображении в беспощадную схему. Стало ясно, почему Мазин пришел к нему последнему (сначала у других о нем хотел выпытать!) и почему единственный он, именно он, а не Мухин и не Витковский, вызван сюда, к этому чиновнику, который теперь казался Курилову не добродушно-недалеким, а злобно, упорно-ограниченным тупицей. Конечно, он уперся в выдумки пошлой официантки и не сойдет с них, пока его, Вову, не погубит, чтобы повысить процент раскрываемости, или как там у них, будь они прокляты, это называется, «Откроет» преступление, и выдвинут его, наградят, может быть, это у него единственный шанс по службе продвинуться! Чего же ждать! На что надеяться? И в панике уставившись на Трофимова, уже не снисходительного, а строгого, Вова заметил, что тот похлопывает пальцами по неизвестному, скрытому газетой предмету: «Это еще что на мою голову?»

– Жду вашего чистосердечного рассказа, Владимир Михайлович, – услыхал он.

– Какие у вас основания верить этой женщине?

– Вы подозреваете ее в необъективности? Почему? Вы же сами сказали, что с ней незнакомы. Значит, показания ее объективны. Или вы опять соврали?

Глаза Трофимова больше не отливали голубизной. Он достал пачку с папиросами, положил на стол:

– Курите, Владимир Михайлович. Вижу, разговор нам долгий предстоит.

И подошел к выключателю, включил свет.

«Всю ночь допрашивать собирается!»

– Что значит – опять? Я не вру вам. Никаких интимных отношений у меня с Гусевой не было. Врет Сибирькова.

Трофимов заглянул под газету:

– Зачем ей врать?

Он погладил рукой газету.

– Что вы там прячете? Топорик окровавленный, которым я убил Гусеву? – не выдержал Курилов.

– Да нет, не топорик, а так, безделушку одну. – Он медленно сдвинул газету, и Курилов увидел медальон. – Узнаете?

– Что это?

– Посмотрите.

Трофимову стоило больших усилий выпросить медальон у Мазина. Никаких данных о том, что Курилов когда-либо видел это украшение, не было. Но Трофимов не ждал сенсаций. Если Курилов и не узнает медальон, все равно вещь эта смутит его, он не сможет понять, откуда взялась она у следователя и чем связана с обстоятельствами вызова. Трофимов хотел одного, понаблюдать за достаточно уже испуганным Куриловым. И не пожалел. Курилов, не открывая медальона и не видя надписи, узнал его:

– Откуда у вас эта штука?

Вова поднял глаза и встретил трофимовский взгляд в стальном варианте.

– Послушайте, Курилов, кто здесь дает показания? Вы или я? Кажется, мы с вами местами поменялись! Вы все спрашиваете, я отвечаю. А ведь нужно наоборот. Вам не кажется?

– Я что, арестован? – пробормотал Курилов по инерции. Слова его срывались сами собой, не извлекались твердой рукой в нужный момент, а просто проваливались в дырки. Трофимов понимал это и не реагировал. Он готовил бланк протокола:

– Учтите, вам придется подписывать каждую страницу, поэтому попрошу показания взвешивать.

– С Гусевой жил Мухин.

– Чем вы можете это подтвердить?

– Спросите у него самого.

– Он, как и вы, отрицал знакомство с Гусевой.

– Витковский знает.

– И он отказывается. Между прочим, почему?

– Не знаю я, не знаю. Не хотел подводить Мухина, наверно.

– Как и вы?

– Конечно.

– Или у вас была своя причина скрывать знакомство с Гусевой?

– Откуда она у меня?

– А у Мухина?

– У Мухина другое дело.

– Почему?

– Ну, его могут заподозрить…

– Почему? Такая связь еще не предполагает убийства.

– Я и не сказал, что он убивал. Я сказал, что он мог опасаться.

– Опасаться невиновному человеку нечего. Факт сожительства с Гусевой не обязательно обвиняет Мухина, как и с вас не снимает подозрений.

– Да почему опять с меня?

– Гусеву могли убить не только на любовной почве.

– А на какой же?

– Вы еще про медальон ничего не сказали. Вы видели его после смерти Гусевой или раньше?

– Раньше, конечно, раньше.

– Хорошо, так и запишем. При каких обстоятельствах?

– Безо всяких обстоятельств, просто видел.

– Странно.

– Что – странно?

– Странно вы ведете себя, Курилов.

– Я, по-вашему, убил?

– А кто?

– Зачем мне убивать? Это же бред! Нонсенс какой-то!

– А Мухину зачем?

– Я не сказал, что Мухин убил.

– Ясно. Стало быть, Мухину незачем, как и Витковскому. Исключим Мухина. Кто остается?

– Ну, ему хоть какой-то смысл был, хотя и он не убивал, – пробормотал вконец измотанный Вова.

– Какой же смысл?

– Жениться собрался.

– Это на нынешней жене?

– А на какой же! Ее отец, знаете, кто в то время был?

– Слыхал. Но не пойму, что из того? Гусева замужем была, встречались они с Мухиным… С ним ли?

– С ним, с ним!

– Хорошо. С ним так с ним. Встречались тайно, никаких загсов, вольные люди, сегодня встречаются, завтра нет…

– Она беременная была.

Трофимов задержал карандаш:

– Беременная? Вы уверены?

Вова не выдержал, крикнул:

– Представьте себе, что нет! Я вам сто раз говорю: я к этой истории непричастен. А вот Мухин был уверен.

– Хорошо, так и запишем.

– Собственно, что?

– По вашим показаниям, Гусева состояла в связи с Мухиным, от которого ждала ребенка. А Мухин, видимо, ребенка этого своим признавать не желал, так как ребенок мог явиться помехой к браку с его нынешней женой. Правильно, Владимир Михайлович?

– Да.

– Вот и хорошо.

– Но я не сказал, что Мухин убил…

– Конечно, нет. И я не говорю, что он это сделал. Мы пока факты разбираем предварительно. Знаете, не раз в моей практике случалось: вроде бы у одного человека все основания есть закон преступить, а у другого никаких, и он даже следствию помочь стремится, а глубже копнешь, и все наоборот выходит – основания липовые оказались, а «помощник» себя спасал, выгораживал…

– Как я?

– Про вас ни слова. Это я к примеру.

– Избавьте меня от таких примеров.

– Пожалуйста. Но разобраться сначала нужно.

И Курилов окончательно «понял», что недалекий этот, лишенный воображения бюрократ не выпустит его, пока не узнает такое, что решительно освободит Курилова от подозрений. «Пусть Муха сам со своими связями выкручивается, – решил Вова отчаянно, отбрасывая последние колебания. – Что мне делать, если против меня судьба, идиотское стечение обстоятельств! Показания Кларки, неизвестно откуда взявшийся медальон… Они же обожают разные штуки, вещественные доказательства… Нет, иного выхода нет!»

– Видите ли, я в самом деле умолчал вначале о связи Мухина с этой женщиной. Это моя ошибка. Чувство товарищеской солидарности, неправильно понятое, разумеется… Но теперь я вижу, что вопрос, так сказать, выходит за рамки…

– Излагайте-ка лучше факты, – прервал Трофимов сухо.

– Пожалуйста, пожалуйста. Мухин сожительствовал с этой девицей, и она, как и другие женщины ее поведения…

– Меня факты интересуют, а не мораль.

– Виноват. Гусева могла помешать браку Мухина, и у него возникла настоятельная необходимость избавиться от нее. Мухин подозревал, что Гусева, вернее, Витковский… Короче, он имел основания полагать, что они… Ну, вы сами понимаете…

– Ничего я не понимаю.

– Короче, Мухин знал, вернее, он сам предложил Витковскому билеты в кино, и мая основания полагать, что они пойдут с Татьяной. Он хотел убедиться…

– Провокацию устроил?

– Да, если хотите, да, именно провокацию. И выслеживал их. Я не знаю, что именно произошло между ними, вернее, между Мухиным и Гусевой, потому что Витковский уже был дома в это время, но Мухин пришел окровавленный и сказал, что увидел Татьяну мертвой в проулке, рядом с флигелем, где мы жили.

– Любопытно. Но излагаете вы сумбурно. Давайте-ка сначала по порядку, и, главное, подробно. Ничего не упускайте. И не скрывайте!

Трофимов еще разок глянул на Курилова.

– Что вы! Что вы! В интересах истины…

– Не только. Вам следует отвести обвинения от себя, если вы ни в чем не виноваты.

– Конечно, нет! И поверьте, я ценю ваше доверие…

На другой день Мазин внимательно перечитывал подписанные Куриловым страницы.

– Поздравляю, Трофимыч. Большего трудно было ожидать.

– Чем богаты, тем и рады, – сказал Трофимов скромно.

Мазин расхохотался:

– В самоуничижении есть своя гордыня, Трофимыч. Как думаешь, много ли он наврал?

– Не знаю, Игорь Николаевич. Не соврать не мог, не тот человек, а вот где и в чем, затрудняюсь определить. Придется еще поработать.

– А пока Мухин? Таков вывод?

– Показания против него, Игорь Николаевич.

– А чутье, Трофимыч?

– Опять шутите?

– Серьезно. Ты убежден в виновности Мухина?

– Душа моя к нему не лежит, показания против, но придется еще поработать, – повторил Трофимов.

И Мазин был с ним согласен:

– Так и сделаем. Мухин от нас не уйдет. Есть о чем побеседовать и с Витковским.

– Вызовем его?

– Нет. Я съезжу к нему. Это не Курилов.

* * *

– Поймите меня, Станислав Андреевич, прошу вас. Убит человек, убит из побуждений низменных, даже если и с целью ограбления, во что я, прямо скажу, не верю. Мне поручено найти убийцу, и я взялся за это дело не только в согласии с долгом служебным, но и по глубокой внутренней убежденности, что имею дело с преступлением не случайным, подлым, раскрыть которое обязан. И поверьте, раскрою! Не первый год работаю и знаю, раскрою. Вы можете возразить: пятнадцать лет прошло, и не раскрыли, но не возражайте, ошибетесь! Лучше поверьте, убийца станет известен. Такая цель передо мной поставлена. Однако пути к цели разные. Есть короче, есть длиннее. Вы толкаете меня на длинный, дойду и им, но время потрачу, а время дорого. У меня ведь много и другой, не менее важной работы. И потому прошу вас – помогите путь сократить.