Текст книги "Орел и Дракон"

Автор книги: Павел Алехин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава 12

Ранним утром монастырь Сен-Кантен был разбужен звуками рога. Уже вставало солнце, первые золотые лучи падали на стены из коричневого камня, на свежую зелень, и все вокруг – рощи, дубравы, луга и заброшенный монастырский виноградник на склоне холма – под приветливым синим небом казалось таким свежим, чистым, сладостным. Душистый утренний ветерок нес ощущение бодрости и здоровья, звал спешить куда-то, не теряя времени, любить, совершать подвиги…

Но в монастыре Сен-Кантен сейчас мало кто мог последовать призыву утреннего ветра. За долгую историю обители ее не раз будили по утрам звуки рога под воротами, но едва ли еще когда состав его обитателей выглядел так странно. Вот уже чуть ли не год, как из старинного монастыря исчезли черные фигуры бенедиктинцев – не спешили в церковь на утреннюю мессу усердные слуги Божии, не возносились молитвы. Все помещения монастыря – общие спальни, трапезная, дома для знатных гостей и для их свиты, дом аббата, лечебница, школа, склад для припасов и винный погреб, даже пивоварня, пекарня и хлевы – все было занято бородатыми северными варварами. Ни припасов, ни вина, ни скота давно здесь не осталось, и для пропитания короля норманнов и его дружины припасы привозили, разоряя деревни. Огород, сад для лечебных трав, которым так гордился когда-то брат Годомар, лучший в монастыре лекарь, давно был затоптан и замусорен. Вместо благочестивых братьев, смиренных послушников и благоговейных почтительных гостей везде помещались северяне – длинноволосые, бородатые, грубые. А сейчас они к тому же не могли прийти в себя после вчерашней пьянки, и Хаки Полено, старший в предутренней дозорной смене, едва сумел добудиться хоть кого-то из хёвдингов. В каменном здании трапезной, где монахи в течение нескольких веков вкушали свою скромную пищу под чтение Священного Писания, сейчас вповалку лежали знатные ярлы и хёвдинги, прославленные битвами и походами. Кто на скамьях, кто на полу, а Торгейр ярл устроился прямо на грязном столе, лежа на спине и вытянувшись, прижав руки к бокам. Стояла страшная духота и вонь, везде виднелись лужи от пролитых напитков, а также из того, что извергали желудки, переполненные вином. Валялись огрызки хлеба, обглоданные кости, забытые хозяевами ножи, питейные рога и миски. Причем простые деревянные плошки соседствовали с позолоченными церковными чашами, которые достались викингам в качестве добычи и из которых те, не смущаясь, пили медовую брагу собственного приготовления. Все вино в ближней округе они выпили еще осенью, и вчерашнее подношение графини Амьенской, ищущей путей к новым переговорам, пришлось очень кстати.

– Проснись хоть ты, Торгейр ярл! – тормошил Хаки одного из тех, кто обычно отличался умеренностью. – Никого не могу дозваться! Ингви конунг только ругается! А там посланец от самого короля франков! Короля франков, ты слышишь?

– Чего? – Торгейр ярл наконец продрал глаза и с трудом сел. – Водички дай, чего орешь! Что там такое? Мировая Змея на нас набросилась? Или король франков наконец заметил, что тут в его стране завелись такие тролли, как мы?

– Дошло наконец! – обрадовался Хаки. – Говорят, что король франков вызывает Ингви конунга на бой! Причем сегодня в полдень!

– На бой? – Торгейр ярл все-таки еще плохо соображал и щурил опухшие глаза. – Король? Что ты несешь, Хаки? Ты пьян?

– Если бы! Это вы всю ночь пили, а я все утро по стене ходил, как проклятый! Там двое франков под воротами! Выйди сам убедись! А я никого не могу разбудить!

Кое-как поднявшись и шепотом проклиная троллей, которые устроили драку у него в голове и все время пинали ее изнутри, Торгейр ярл выбрался из душной каменной трапезной, в сопровождении Хаки прошел через двор и поднялся на стену. Под воротами и в самом деле обнаружились двое всадников. Оба были еще совсем молоды – лет по семнадцать-восемнадцать. Один из них держал пестро вышитый стяг, а второй – рог.

– Вы кто такие? – крикнул со стены Торгейр. – Чего надо?

– Это ты есть Игви конунг, предводитель этих людей? – ломаным северным языком выкрикнул один из молодых посланцев.

Это был Тибо – иначе Теодебальд, сын виконта бельвилльского Теодеберта, один из старших воспитанников графа Гербальда. Тот самый, которого так обеспокоили взгляды, направляемые Рери в сторону Адель. Вторым был сам Рери. Теперь он шепотом подсказывал Тибо, что говорить, а тот громко повторял его слова – чтобы создать впечатление, будто с норманнами говорит франк, знающий их язык. Если бы говорил сам Рери, то люди Ингви непременно опознали бы в нем уроженца северных стран, а вовсе не посланца франкского короля.

– Нет, я – Торгейр сын Халлада, ярл Ингви конунга. Кто вы такие, чтобы к вам выходил сам конунг, да еще в такую рань? Чего вам надо?

– Мы присланы к вам Его Величеством королем Карлом, чтобы передать вызов сразиться сегодня же. В полдень войско короля Карла будет возле города Сен-Кантен и разобьет вас, мерзкие язычники, грабящие прекрасную Франкию! Так и передай твоему конунгу. С нами Бог!

С этими словами оба всадника развернулись и поскакали прочь от стен монастыря.

– Тролли б вас всех побрали! – пробормотал Торгейр и принялся отчаянно мять ладонью морщинистое лицо. Это был уже опытный, лет сорока с лишним, побитый жизнью и морем мужчина, но еще крепкий и отважный. – Он правда это сказал, а, Хаки? Ты-то с нами не пил! И теперь я тебе завидую! Ничего котел не варит, хоть тресни! Он сказал, что король франков хочет биться? И прямо сегодня?

– Да, он сказал, что король франков хочет биться, и прямо сегодня! – в досаде подтвердил Хаки.

Он еще с вечера был недоволен, что его поставили в дозор, а значит, отлучили от общего пиршества, хотя никаких провинностей за ним не водилось, а заслуги его не менее, чем у других. Он здесь, во Франкии, четвертый год безвылазно – сначала был с Рагнфридом Железным, а потом, когда тот собрался восвояси, перешел к Ингви конунгу. И не прогадал – конунг Съялланда не собирался уходить из богатой и беззащитной Франкии, пока тут еще есть что взять, и его дружина должна была вернуться на север очень богатой. И тут вдруг свалился на голову этот король Карл, про которого викинги уже почти позабыли. Третий год ему приходилось напрягать все силы, чтобы сражаться с бретонцами, подавлять своеволие собственной знати, оборонять старую столицу Франкии, Париж, от войска северян, обосновавшегося на острове Сены. И вдруг он здесь, на Сомме! Видно, все-таки вспомнил о родичах, которые правят в этой местности. Хорошо бы еще знать, много ли людей он сумел собрать. Король – это не какой-нибудь там граф! У него может быть войско из нескольких тысяч человек, с большой конницей! Навстречу такому войску лучше вообще не выходить – отсидеться за стенами, благо, в распоряжении войска Ингви оказалось уже несколько мелких городков.

– Пойдем будить! – осознав, что происходит, Торгейр ярл наконец оживился. – Что ты застыл, Хаки? Нас перебьют, как глупых баб! И как нарочно еще это вино! Будь проклята эта ведьма, что его прислала именно вчера!

– Вот именно что – нарочно! – отозвался Хаки. – Похоже, она все это устроила заодно со своим братом-королем!

– Поздно чинить сеть, когда вся рыба ушла! Идем живее! Так и будем тут торчать?

– Вон уже несут, – Хаки показал вниз, во двор, где люди из его десятка тащили от колодца ведра с холодной водой. Даже самого Ингви конунга, сколько бы он ни ругался с тяжкого похмельного сна, следовало будить самыми решительными способами.

Вскоре и трапезная, и спальни, и прочие помещения монастыря огласились воплями и бранью. Люди Хаки обливали спящих водой, а Хаки и Торгейр тормошили особенно неподатливых, повторяя новости. Спросонья никто не мог взять их в толк – головы трещали, ярлов и хёвдингов мутило с похмелья, многие, цепляясь за стены, ползли во двор облегчить душу. И даже войско короля франков сейчас иным не казалось достойной причиной, чтобы оторвать голову от земляного пола или деревянной скамьи.

Однако, Ингви сын Сигимара не даром принадлежал к роду конунгов, причем довольно удачливому роду. Несмотря на больную голову, он быстро сообразил, что происходит и почему его разбудили. Ингви конунгу было около тридцати лет – сколько именно, он и сам в постоянных странствиях забыл считать. Как и положено вождю, это был рослый, крепкий человек, с двумя шрамами на лице, один из которых, правда, прятался под светлой бородой, с очень высоким, как почти у всех свеев, прямоугольным лбом и узкими светло-серыми глазами. В бою он приходил в неистовство и был страшен, не замечая боли ран – и уже теперь имел несколько сломанных и заживших ребер, пяток выбитых зубов, всего три пальца на левой руке и глубокую впадину в мускулах на правом плече. К тому же после одного сражения, где ему слишком сильно досталось секирой по шлему, он почти оглох на левое ухо и часто мучился головными болями, ради спасения от которых постоянно носил на шее руническую палочку с целебным заклинанием. Вероятно, без рунической палочки ему пришлось бы еще хуже, но сегодня Ингви конунгу потребовалось все его мужество и сила воли, чтобы не только встать самому, но еще поднимать других и отдавать распоряжения.

Суть дела он понял даже раньше, чем набрался сил говорить. И первое, что он промычал: что собственноручно зарубит всякого, кто не выйдет во двор в полном снаряжении на счет десять. Оруженосец уже держал перед ним стегач и кольчугу, меч в богатой франкской перевязи лежал тут же на скамье. На счет восемь Ингви конунг уже двинулся во двор, раздвигая мощными плечами суетящихся соратников, и те кинулись толпой за ним, даже те, кто не успел одеться. Обладатели кольчуг прыгали на ходу, чтобы железная рубашка получше села.

Всего во дворе собралось около сотни человек. Здесь была ближняя дружина самого Ингви – из пяти десятков, она же охраняла собранную в монастыре добычу всего войска. Остальные были вожди войска, ярлы и хёвдинги, как поставленные на их места волей Ингви конунга, так и руководившие своими собственными отрядами. Это было весьма разношерстое и разноплеменное воинство: свеи, вестманландцы, уроженцы Съялланда, даны из Хейдабьюра, в котором Ингви вырос. Имелось несколько норвежских вождей, приставших к нему уже во время этого похода. Сейчас все выглядели почти одинаково помятыми и больными, но опыт и привычка быть всегда наготове сделали свое дело. Морща отекшие лица и моргая покрасневшими глазами, шепотом проклиная все на свете, викинги достаточно твердо держали оружие и внимательно слушали своего вождя.

– Говорят, что к нам притащился король Карл, – сказал Ингви, для верности опираясь на боевой топор с рукоятью в его собственный рост1919
  Он же бродэкс. Не путать с лабрисом – двулезвийным топором, которого у викингов и вообще средневековых европейцев никогда не было.


[Закрыть]. – И хочет драться с нами сегодня в полдень. Не знаю, король это или еще какой тролль, но здесь, в монастыре, наше золото, а там, возле города – наши люди. Свою дружину я оставлю охранять добычу, а мы немедленно идем к войску. И если кто-то после вчерашнего плохо держится на ногах, значит, это будет его последний поход по этой земле. А меру надо знать, даже когда хлещешь дармовое вино, понял, Стюрбьёрн? Все, пошли.

Ингви конунг первым двинулся со двора, соратники повалили за ним. Хаки Полено, как чуть ли не единственный здоровый и трезвый человек, был оставлен старшим над дружиной, охранявшей монастырь и все сокровища. Ворота закрылись, и беспорядочный строй потянулся по дороге в направлении города Сен-Кантен, возле которого уже чуть ли не год располагался стан северного войска.

Дорога шла через дубраву. В дубраве викингам пришлось еще больше растянуться, и Торгейр ярл подгонял отстающих, следя, чтобы никто не прилег на прелые листья отдохнуть. Нынешнее окружение Ингви конунга представляло собой довольно странное зрелище: очень хорошее снаряжение, кольчуги и франкские пластинчатые доспехи имелись почти у всех, пояса и перевязи блестели серебряными и позолоченными накладками, каждый носил перстни, гривны, тяжелые обручья – показатели воинской удачи. Наиболее, конечно, выделялась золотая гривна на шее самого Ингви конунга – шириной с женскую ладонь, украшенная головками драконов. Но обладатели всех этих богатств покачивались и прижимали руки к больным головам, морщились, борясь с тошнотой, и после раннего пробуждения чувствовали себя как нельзя более гадостно. Но они не были бы теми, кем стали, если бы не умели взять себя в руки в нужный миг.

Когда на тропе впереди показалось несколько человеческих фигур, Ингви конунг принял их за своих же людей из лагеря, которые тоже прослышали о приходе франкского войска и спешат предупредить вожаков. Правда, ни одного из них он в лицо не знал. Впереди стояли двое – еще совсем молодые парни. Один, лет двадцати на вид, высокий светловолосый, с хорошим оружием и почти такой же, как у самого Ингви, франкской перевязью на плече, которые в войске прозвали «графскими». Возле него стоял второй, еще моложе и пониже ростом. За их спинами и по бокам виднелось еще сколько-то людей, тоже северяне, судя по виду, но взгляд Ингви не отрывался от этих двоих. Наверное, потому, что оба они не сводили с него глаз, и вид у них был настолько решительный и многозначительный, что он невольно замедлил шаг.

– Кто вы? Из чьей дружины? – отрывисто спросил он, приближаясь. – Насчет франков я уже знаю.

Те двое все так же стояли посреди тропы, загораживая дорогу.

– И что-то я вас не помню, – Ингви нахмурился. – Ну, что застыли, как поминальные камни? Я уже все знаю, давай бегом обратно в лагерь.

Хоть лица встречных были ему не знакомы, он не думал, что здесь, в округе, которую уже не первый месяц прочно держал в руках, могут появиться какие-то другие вооруженные северяне, кроме подчиненных ему. С теми, которые все же появлялись, он довольно быстро расправлялся или включал в состав собственного войска.

– Не спеши так, Ингви конунг, – сказал тот из парней, который был выше ростом.

Его голос прозвучал вроде бы негромко, но Ингви невольно подобрался, чутьем уловив исходящую от встречных нешуточную угрозу. Его люди, не имея возможности пройти, столпились за спиной, задние ряды растянувшегося на узкой тропинке отряда даже не могли разобрать издалека, напирали, сыпали восклицаниями, передние отмахивались от них, сами пытаясь понять, что происходит.

– Ведь ты и есть Ингви, сын Сигимара Хитрого? – спросил второй из парней, тот, что помоложе. При этом взгляд его скользнул по золотой гривне на груди Ингви, благодаря которой понимающие люди легко узнали бы его среди целого войска.

– Да уж едва ли мне придется носить какое-то другое имя, – Ингви подбоченился. Он понял, что это не его люди и что пришли они к нему не с самыми дружественными намерениями. Но никакой тревоги он не ощутил, слишком привыкнув быть сильнее всех. – Кто вы такие и что вам нужно?

– Мы проделали довольно долгий путь ради того, чтобы повидаться с тобой, – ответил Харальд.

– Ну, повидались. Что у вас за дело, говорите живее! – Ингви начал терять терпение. – У меня нет времени с вами болтать! Говорите, а еще лучше приходите вечером, когда я разберусь со здешним королем. Он назначил мне встречу еще раньше вас, так что вам придется обождать.

– Наше дело много времени не займет, – Харальд успокивающе кивнул и сделал шаг вперед. – Мы всего лишь хотим попросить тебя передать кое-что…

– Что? – Красное, покрытое ранними морщинами лицо Ингви нахмурилось. В лице Харальда он видел какой-то намек, будто тот хочет сказать ему нечто важное и тайное, не предназначенное для посторонних ушей, и невольно сам шагнул навстречу собеседнику.

– Я хочу попросить тебя передать привет от Хальвдана Ютландского.

– Кто это? – Если в ранней юности Ингви и слышал это имя, то сейчас не вспомнил. – И кому я должен передать?

– Твоему отцу.

– Так он же умер, ты не знаешь?

– Знаю. Вот и передашь.

И едва выговорив эти слова, Харальд выхватил меч и бросился на Ингви. Тот, хоть и не ожидал нападения, сумел отбить первый выпад топором. Один из телохранителей Ингви, стоявший ближе всех, успел только шагнуть к нему, хватаясь за рукоять меча, как к нему бросился Рери. Пытаясь уйти из-под удара, телохранитель невольно толкнул спиной своего конунга в тесноте тропинки, и тот потерял равновесие. Воспользовавшись его заминкой, Харальд ловко поднырнул под слишком длинную для тесного пространство рукоять боевого топора и сильным ударом подрубил Ингви ногу. Тот покачнулся и получил удар в шею – последний, потому что другого уже не требовалось.

Люди Ингви довольно быстро успели понять, что происходит – люди здесь собрались опытные и решительные. Но слишком многое было против них и лишило возможности прийти на помощь своему вождю: похмелье, теснота на тропе, а главное, стрелы, густым роем вылетевшие из-под ветвей. Первой целью стрелков были те, кто стояли ближе всего к Ингви, и их тела, упавшие на тропе, мешали остальным подойти.

И тут же на тропу со всех сторон посыпались вооруженные люди. Их было много: достаточно много для того, чтобы на каждого из оставшихся пришлось не менее одного противника, но не настолько, чтобы они мешали друг другу в тесноте. И они вчера ничего хмельного не пили. Не все из людей Ингви даже успели взять в руку щит из-за спины, как на тропе и под деревьями опушки завязалась ожесточенная схватка: звенели клинки, хрустели ветки, летели во все стороны сорванные листья и срубленные прутики, раздавались яростные крики. Покачиваясь, делая все время неверные движения, спотыкаясь о кочки и упавшие сучья, свеи падали один за другим. Но даже когда спереди зазвучали крики «Ингви убит!», никто не просил пощады. А люди Харальда никому не предлагали сдаваться. Это были не те люди, которых можно переманить на свою сторону. Эти не простят гибели вождя, а главное, никогда не предадутся всей душой новому вождю, который одолел предыдущего таким способом. Не назвав своего имени, не вызвав на поединок как полагается, обманом ослабив противника еще до битвы и тем обеспечив себе почти верную победу.

Все это не слишком нравилось и самим победителям – Рери, Харальду, Вемунду. Даже Оттар, которого едва ли можно было чем-то удивить, и то осуждающе вертел головой, хотя и молчал. Но одолеть такого прославленного и могущественного вождя, как Ингви, в открытом бою Рери и Харальд почти не имели надежды. А вернуть Золотого Дракона было слишком важно – от этого зависела вся их дальнейшая удача, вся их судьба.

– Вот он, Золотой Дракон! – ликующе закричал Харальд, на вытянутой руке подняв над собой легендарное сокровище. Драконьи головки были выпачканы кровью, словно новый владелец принес им жертву. – Он у меня! Удача нашего рода теперь с нами!

Он знал, что говорил. В древние времена бывало, что победители отдавали в жертву Одину своих поверженных противников, и чем более знатными и прославленными те были, тем большую удачу приносила эта жертва. И едва ли сыновья Хальвдана могли найти для своей родовой удачи более достойную жертву, чем знаменитый вождь, королевского рода, а к тому же сын кровного врага. Они сумели сделать это и теперь могли быть уверены, что удача вернется к роду Хальвдана и еще возрастет.

Даже не вытерев кровь, Харальд надел гривну и снова бросился в бой. В нем вдруг вдвое прибавилось сил, и он, не замечая усталости, кинулся искать себе нового противника. Сейчас ему хотелось, чтобы все войско Ингви оказалось бы здесь, чтобы он смог дать выход вскипевшим в нем силам, боевому задору, уверенности – своей вновь обретенной родовой удаче.

Но развернуться ему было уже негде – и в прямом, и в переносном смысле. Тесное пространство тропы, сжатой рядами могучих дубов, на протяжении нескольких десятков шагов было завалено телами. Из-за тесноты тела лежали друг на друге, кровь соратников и противников, залившая зеленую траву и палые листья, смешалась между собой. Кора дубов была иссечена клинками, кое-где в стволах застряли стрелы и обломки мечей. Несколько человек, около десятка, все же сдались, видя полную безнадежность своего положения. Еще десятка два были ранены настолько тяжело, что не могли продолжать бой – теперь они сидели и лежали на траве, лишенные своего оружия. Те же, кто поначалу получил легкую рану, сражались до конца и погибли. И всего несколько человек сумели убежать, скрыться в лесу. К счастью, бежали они назад, к монастырю, а не вперед, к Сен-Кантену.

Но упиваться победой было не время. Наскоро собрав оружие побежденных, победители направились к основной части своего войска, ждавшего за дубравой.

Прежде чем уйти, Рери ненадолго остановился над телом Ингви. Он так много думал об этом человеке, не зная, каков он. И вот они повидались, но знакомство это продолжалось считанные мгновения. Так и должно было быть. Это наилучшее из всех возможных развитие событий. Если бы им не удалось одолеть Ингви с первого удара – даже если при этом им бы повезло и сами они уцелели – то он был бы предупрежден об их существовании и намерениях, и новая встреча оказалась бы еще труднее. Но Золотой Дракон все же помог им, даже находясь на груди Ингви. Это сокровище из тех, что заклято на определенного владельца – или его кровных потомков – и не приносит истинной удачи тем, кто взял его преступным путем. Все эти годы Ингви сын Сигимара носил на груди свою смерть, и вот Золотой Дракон ожил и укусил его.

А войско Ингви конунга в своем лагере под стенами Сен-Кантена даже не знало, что уже осталось и без конунга, и без всех почти своих больших и малых вождей. Жизнь в лагере за земляным валом, с бревенчатым частоколом поверху, шла своим чередом: прохаживались дозорные, поутру развели костры, повесили котлы, стали варить кашу и рыбную похлебку. Мясо теперь стало редкостью: во всей ближайшей округе скот был уже съеден, дичь повыбита, а уцелевшую скотину бежавшие жители угнали подальше. Войско уже ощущало недостаток в припасах и роптало по причине затянувшейся осады. Кому хочешь надоест месяцами любоваться на каменные стены, за которыми всего полно – и еды, и вина, и сокровищ, и женщин, и будущих пленных. К тому же скота и хлеба с течением времени и в самом городе становилось все меньше и меньше. В войске шли разговоры, что горожане съедят все свои припасы, а тем временем подойдет король и отбросит викингов от города – вот они и останутся ни с чем, потеряв столько времени даром. Вожди пресекали эти разговоры, а Ингви конунг разыскивал особые приспособления, с помощью которых можно было с большим успехом осаждать каменные стены. У франков такие приспособления имелись с незапамятных времен, оставленные в наследство еще римлянами. Ходили слухи, что они есть в городах, но в небольших городках, захваченных Ингви, ничего такого не оказалось, и пленные франки клялись, что не умеют их сооружать. Пока же у викингов имелись только лестницы, с помощью которых они время от времени предпринимали попытки взобраться на стены, но до сих пор эти попытки не приносили успеха. В Сен-Кантене было достаточно людей, укрывшихся там от набега окрестных жителей, чтобы отбивать приступы. Юный граф Вермандуа, правда, еще в самом начале попал в плен, но оборону в его отсутствие возглавил сен-кантенский епископ Рейнульф. Знатного рода, упорный и твердый духом, он так хорошо справлялся с делом, воодушевляя горожан, внушая им веру в Божью помощь, а также лично показывая пример отваги, что город держался. На неоднократные вызовы сразиться в открытом поле, приходившие от Ингви, епископ с благоразумной твердостью отвечал отказом. Он отлично понимал, что без защиты каменных стен горожане и его собственный отряд станет легкой жертвой опытных, стойких и хорошо вооруженных норманнов.

Но припасы в городе неудержимо таяли – ведь людей надо было кормить. Викинги могли охотиться, ловить рыбу, искать пропитания в других местах, а Сен-Кантен мог рассчитывать только на себя. Через несколько месяцев осады епископ взял распределение припасов в свои руки. В городе находилось несколько монастырей, и благодаря их запасам можно было продержаться еще какое-то время. Но все же епископ отдавал себе отчет, что не сможет, подобно Спасителю, накормить всех страждущих несколькими хлебами, и, уповая на чудо, горячо молился о самом доступном из чудес – о скорейшем приходе короля с его войском.

И вот однажды, около полудня, у епископа Рейнульфа появились основания верить, что Господь внял его мольбам. Дозорные на стенах прислали весть, что в лагере норманнов наблюдается оживление и суета, скорее тревожная, чем радостная. Котлы над кострами были забыты, викинги бегали между шатрами и шалашами, собирались кучками, взволнованно обсуждали что-то, поглядывая на северную дорогу. Но звуков рога не было слышно. И норманнские вожди, многих из которых горожане неплохо знали в лицо, не показывались. Не было видно и самого короля Ингви – его всегда легко было отличить благодаря огромному варварскому украшению, с которым он никогда не расставался. Поговаривали, что это ожерелье ему отлили из захваченного во Франкии золота – чему же удивляться, если знать, сколько святых обителей, церквей и знатных домов было захвачено и разграблено язычниками.

Тем не менее, норманны вооружались. Прошел слух, что за лесом видели большое войско – неизвестно чье. Спешно посланные в монастырь гонцы ушли и пропали, и хёвдинги, вчера под вечер приглашенные на пир к Ингви конунгу, не возвращались. В войске нарастала тревога, и самые уважаемые из воинов поневоле взяли управление на себя. Для начала требовалось вооружиться, выслать разведку и ждать развития событий в полной готовности. Слухи ходили самые разные: одни утверждали, что это франки, другие говорили, что приближаются союзники Ингви, Годфред конунг и Сигтрюгг конунг, остававшиеся на Сене. Высланная разведка тоже пока не возвращалась.

В войске еще царила растерянность, когда из-за холма между двумя перелесками показался большой вооруженный отряд. Отряд был конным, а значит, правы были те, кто ждал франков. Тут уже новые вожди, выбранные взамен пропавших, приказали трубить построение – отступать некуда, приходилось защищаться. И хотя отряд оказался не так уж велик – десятков шесть-восемь, но уж никак не больше сотни – викинги по опыту знали, что тяжеловооруженные франкские всадники могут принести большой ущерб пешим противникам, даже уступая числом. А у них ведь наверняка еще есть пешие воины – иначе едва ли эти франки напали бы неполной сотней на тысячное с лишним войско, не сумасшедшие же они! Правда, обычно они пускают пехоту впереди конницы, но пока ее что-то не видно.

Однако обдумать эту странность и прикинуть, чего следует ожидать, растерянному войску, оставшемуся без вождей, не хватило времени. Всадники быстро приближались, уже ощутимо дрожала земля под копытами. Впереди мчались несколько человек под пестрыми стягами, один из них трубил в рог.

Викинги лихорадочно строились, выравнивали ряды, образуя стену щитов. Бьёрн Чаша, один из опытных воинов, поневоле оказавшийся старшим, с несколькими людьми торопливо вышел вперед. Он сильно рисковал, но надеялся на склонность франков к благородным жестам – для него же каждое выигранное мгновение было сейчас на вес золота.

– Кто вы и кто ваш предводитель? – закричал он, размахивая копьем, чтобы привлечь к себе внимание, но его голос почти тонул в лязге железа, топоте ног и копыт, плотным облаком висевшим над полем грядущей битвы.

– Здесь Гербальд, граф Амьенский, а с ним Ведульф, виконт Пероннский, и Теодеберт, виконт Бельвилльский, Бертран, сеньор Наурский, и другие знатные франки! – ответил ему чей-то голос на северном языке, но на эту небольшую странность Бьёрн сейчас не обратил внимание. – Они пришли, чтобы расправиться с вами, подлые язычники, разбойники, гнойный нарыв на теле прекрасной Франкии! Готовьтесь к бою, если успеете, и уже до вечера все вы попадете в ад, к вашему отцу и повелителю! С нами Господь и король Карл!

Король Карл! Многие услышали это имя, и хотя неясно было, здесь ли он сам или только его имя призывается в поддержку, по рядам норманнов пролетел тревожный гул. Только этого не хватало – чтобы графы, виконты, а то и сам король свалились на голову, да еще в то время, когда собственный конунг со всеми до одного вождями будто в Хель провалились!

Герольды развернулись и ускакали, не дожидаясь ответа, а франкская конница пошла в наступление. Плотный строй пешего войска, прикрытого сомкнутыми щитами и ощетинившегося копьями, конница проломить не могла, но все же норманнам требовалось все их мужество и сила воли, чтобы не дрогнуть при виде мчащейся на них лавины. Земля дрожала, и эта дрожь передавалась людям. Из задних рядов полетели стрелы – но неверные руки подвели, часть стрел была выпущена слишком рано и в лучшем случае застряла во франкских щитах.

Наконец противники сблизились, и началась битва. Конные воины сверху кололи пеших щитами, если не поражая сразу, то вынуждая открыться, те отвечали ударами двуручных боевых топоров, которыми многие обзавелись как раз для такого случая. Но главного конные воины добились: кто-то из викингов упал, убитый или раненый, кто-то был вынужден переместиться, защищаясь от ударов сверху, и стена щитов, почти непробиваемая для пешего противника, распалась. В ней появились прорехи, в которые устремились всадники, еще сильнее раскалывая вражеский строй и действуя копьями.

Однако теперь, когда каждый из викингов оказался предоставлен сам себе и отсутствие вождей не слишком ощущалось, они могли в полной мере воспользоваться своим личным опытом. Всадники, сильно уступая числом, вскоре начали пятиться. Каждый из них был вынужден биться с несколькими противниками и оказался в весьма невыгодном положении. Затрубил франкский рог, давая знак к отступлению, и всадники, почти запутавшиеся и увязшие в массе пеших противников, потянулись назад.

Воодушевленные викинги с ревом и боевыми кличами кинулись за ними. И, растянувшись по полю, далеко не сразу заметили, что с тыла на них напало весьма многочисленное пешее войско.

В этом и заключался замысел, рожденный совместными усилиями сыновей Хальвдана и их хёвдингов. Обычно франки пускали вперед пехоту, которая, как правило, не могла одолеть норманнов и вынуждена была отступать, а конницу пускали потом, когда викинги увлекутся преследованием бегущих, нарушат строй и растянутся. Теперь же, имея малочисленную конницу, но сильное пешее войско, они сделали наоборот. Люди Ингви устремились вслед за конницей, где половину воинов составляли люди Харальда, посаженные на коней и одетые во франкские доспехи, а в это время сзади на них напало основное войско, которого противник никак не ждал увидеть.