Текст книги "Студент-медик из Дублина"

Автор книги: Патрик Тейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Патрик Тейлор
СТУДЕНТ-МЕДИК ИЗ ДУБЛИНА

1
Долог, долог путь туда, откуда нет возврата

Доктор Фингал Флаэрти О’Рейли осторожно вывел с автостоянки «ровер».

– Бог ты мой, – заговорил он, – это двадцать четвертое апреля лета Господня тысяча девятьсот шестьдесят пятого стоит того, чтобы запомнить его навсегда!

Он улыбнулся Китти О’Хэллоран, сидевшей рядом, и добавил: – По множеству причин. Ну, а теперь скачки в Даунпатрике закончены, пора и домой, в Баллибаклебо!

И он резко прибавил газу.

– А потише нельзя?! – возмутилась Китти и продолжала чуть мягче: – Фингал, здесь полно пешеходов и велосипедистов. Янтарные крапинки в ее серых глазах поблескивали.

– Только ради тебя, Китти, – притормаживая, доктор засвистал «Долгое плаванье в Китай». – Эй, там, на заднем сиденье, – у вас все в порядке?

– В полном, Фингал, – откликнулся помощник О’Рейли, молодой врач Барри Лаверти.

– Куда уж лучше, – поддержала миссис Морин Кинкейд, Кинки, экономка доктора О’Рейли, а ранее – доктора Фланагана. Фингал познакомился с Кинки в 1938 году, поступив в помощники к Томасу Фланагану. В 1946 году, когда тридцатисемилетний О’Рейли демобилизовался и вернулся в родные края, вместе с практикой доктора Фланагана он унаследовал и Кинки.

Славные выдались эти девятнадцать лет, думал доктор, вписывая машину в крутой поворот. Ничуть не хуже времен его учебы в дублинском Тринити-колледже в тридцатые годы.

О’Рейли ударил по тормозам. «Ровер» содрогнулся и замер в трех метрах от человека, который размахивал руками, стоя на середине проезжей части.

Косматые брови О’Рейли сошлись на переносице, гнев вскипал в нем мгновенно.

– Все целы? – рявкнул он и вздохнул с облегчением, услышав в ответ дружный хор своих пассажиров. Он рывком распахнул дверцу. – А вам что, вздумалось поиграть во взбесившийся семафор? Я же чуть не расплющил вас, как камбалу!

Незнакомец с рыжеватой бородкой был невысок, не более пяти футов и двух дюймов ростом. О’Рейли ждал, что он извинится и уйдет с дороги, но напрасно: неизвестный словно прирос к месту.

– Здесь авария, я прибежал сюда, думал, тормозну колымагу, вот и тормознул вас. Да вы сами гляньте. – Он указал на небольшую толпу поодаль, собравшуюся возле лежавшего на боку мотоцикла с медленно вращающимся задним колесом.

– Авария? – переспросил О’Рейли и резко обернулся. – Барри, хватай саквояж и за мной. – И он пояснил незнакомцу: – Я доктор О’Рейли.

– Доктор? Слава богу, сэр! Мотоциклист попал в аварию, грохнулся на разлитом масле. Надо вызвать «скорую» и полицию.

– Вот, держите, – Барри вручил О’Рейли саквояж. – Что там?

– Мотоциклист попал в аварию. Идем. – О’Рейли врезался в маленькую толпу. Пора было пустить в ход зычный голос, натренированный при штормовых ветрах, во время службы на линкоре его величества «Уорспайт». – Мы врачи. Пропустите.

Селяне с румяными от ветра щеками поспешно расступились перед ним. Мотоцикл валялся на дороге, словно восклицательный знак в конце двух длинных черных полос, оставленных шинами. Двигатель по-прежнему работал.

Возле мотоциклиста на коленях стояла женщина. Пострадавший лежал, отвернувшись от О’Рейли, но тот сразу узнал его: эти буйные огненные вихры могли принадлежать только одному человеку. О’Рейли опустился на колени рядом с женщиной.

– Он без сознания, но дышит ровно, и кровотечения нет, – сообщила женщина. – Я закончила курсы оказания первой помощи.

– Спасибо. – О’Рейли улыбнулся ей и негромко позвал: – Донал!

Пятнадцать минут назад доктор видел, как самый отъявленный лихач и заводила из Баллибаклебо, Донал Доннелли, вылетел на мотоцикле с автостоянки. О’Рейли взял пострадавшего за запястье. Неплохо: пульс сильный и ровный.

– Донал!

Переворачивать пострадавшего О’Рейли остерегался: у Донала могла быть сломана шея. Лучше дождаться «скорую». Первый закон медицины – primum non nocere. Прежде всего не навреди.

Веки Донала затрепетали.

– Чего?

Уже лучше, отметил О’Рейли. Возможно, у Донала всего лишь сотрясение мозга. Если так, значит, скоро придет в себя. Но травмы головы – коварная штука. При таких травмах возможен любой ущерб: от сотрясения, которое вскоре проходит бесследно, до тяжелых и необратимых повреждений мозга, приводящих к параличу и даже смерти. О’Рейли скрипнул зубами. Донал недавно женился и теперь ждал первенца. Врач всем сердцем посочувствовал беременной Джули Доннелли. Его мысли прервали завывания сирены приближавшейся «скорой». О’Рейли вновь позвал:

– Донал!

Его подопечный разом открыл глаза.

– Доктор О’Рейли? А вы чего тут делаете? – И он зашевелился, пытаясь встать.

О’Рейли поспешно удержал его:

– Лежи. Ты попал в аварию. Знаешь, какой сегодня день?

Донал нахмурился:

– День?.. Суббота. Мы подзаработали чуток деньжат на скачках. – Донал ухмыльнулся и вдруг озабоченно нахмурился. – А мотоцикл Падди Рэгана цел? Его мне дали только на время.

О’Рейли улыбнулся. Если Донал вспомнил о событиях, непосредственно предшествующих аварии, значит, скорее всего, у него только легкое сотрясение мозга. Однако О’Рейли напомнил себе историю футболиста, сбитого с ног во время игры: он сам поднялся, доиграл матч, а через два часа умер от кровоизлияния в мозг.

Вой сирены слышался все громче.

– Донал, – вновь заговорил О’Рейли, – сегодня ты переночуешь в больнице Королевы Виктории, там тебя обследуют. А я позабочусь о мотоцикле, – он поднялся и обратился к Барри: – Я еду с ним в больницу. Китти – старшая сестра из нейрохирургического отделения, она будет сопровождать Донала. А ты погрузи мотоцикл в багажник «ровера». – Он повернулся. – Слышишь, Донал? Мы отвезем мотоцикл домой.

– Вот спасибо, док! Только как бы Джули не раскипятилась, если я домой не явлюсь.

– По пути я заеду проведать Джули, – пообещал Барри. – И все ей объясню, чтобы не волновалась зря.

Барри отошел, к пострадавшему приблизились двое санитаров с носилками, одетые в синюю форму с серебряными пуговицами. Тот, что был повыше ростом, обратился к доктору О’Рейли:

– Вам известно, что произошло?

– Он попал в аварию, когда ехал на мотоцикле, и ударился головой. Некоторое время был без сознания, но уже пришел в себя.

– Ясно. – Санитар ослабил свой тугой галстук. – А нам что теперь делать?

– Доставьте его, меня и сестру О’Хэллоран в больницу. Заранее радируйте туда, чтобы приготовили место.

Санитары поставили носилки на землю возле Донала, О’Рейли ощупал руки и ноги пациента через одежду.

– Переломов нет, – объявил врач и отступил, а санитары занялись своим делом.

Уже в «скорой» О’Рейли с удовольствием убедился, что рефлексы Донала в норме, зрачки одинаковы по размеру и реагируют на свет, пульс сильный и ровный, артериальное давление в норме. Беспокойство внушал лишь синяк за правым виском. В этом месте теменная кость тонкая, в ней легко образуются трещины. О’Рейли выбрался из машины и поспешил к Китти.

Барри давал показания офицеру Королевской полиции Ольстера. Молодчина Барри, подумал О’Рейли. Одной заботой меньше, а чем быстрее Донал попадет в больницу, тем лучше. Если его состояние ухудшится, от быстроты, с которой ему будет оказана помощь, зависит все.

Второй санитар протянул руку Китти, помогая ей забраться в машину.

– Садись, – поторопил ее О’Рейли. – Все показатели у него в норме, но все равно не спускай с него глаз. Я поеду в кабине.

– Хорошо. – Китти взялась за протянутую руку.

О’Рейли проводил ее взглядом. Подол юбки приподнялся, обнажая округлую икру. Красивые у нее ноги, мимоходом подумал О’Рейли, возраст их не испортил.

Барри попрощался с полицейским и отошел.

– Спасибо за помощь, Барри, – сказал О’Рейли. – Завтра прием будешь вести ты: я понятия не имею, когда вернусь.

– Ладно. – Барри помолчал. – Как же вы с Китти доберетесь до дома?

– Китти дойдет пешком, она живет недалеко от больницы. Я сяду на поезд. Ну, поезжай. Нам тоже пора.

О’Рейли обошел вокруг «скорой», сел в кабину на пассажирское сиденье и захлопнул дверцу.

– Парень на носилках – мой пациент, – объяснил он водителю. – Надеюсь, с ним все обойдется.

– Ясно, – кивнул водитель. – Поехали. – Он включил мигалку, завел двигатель и развернул машину в сторону Белфаста.

– Может, свяжемся с больницей по рации? – предложил О’Рейли. – Предупредим, чтобы в нейрохирургии нас ждали?

– Да, сэр, конечно. – Водитель взял микрофон, нажал кнопку и произнес: – Диспетчерская «скорой».

Вскоре О’Рейли уже излагал детали диспетчеру, который должен был передать сообщение дежурному врачу нейрохирургического отделения.

– Кстати, кто сегодня дежурит? – спросил О’Рейли на всякий случай.

– Мистер Грир, сэр.

– Спасибо. – О’Рейли положил микрофон. Чарли Грир и О’Рейли познакомились еще в 1931 году, а с тех пор утекло немало воды. – Долго нам до Белфаста? – спросил он у водителя.

– Часа полтора. Извините, сэр, но мне надо следить за дорогой.

– Не обращайте на меня внимания, – О’Рейли умолк, глядя в окно. Лучи фар выхватывали из темноты обочины, живые изгороди и каменные стены за кустами ежевики. О’Рейли знал, что Донал окажется в руках на редкость опытного и одаренного нейрохирурга – доктора медицины Чарльза Эдварда Грира, члена Королевского хирургического колледжа, родом из Баллимони, графство Антрим. А когда-то давно доктор Грир был студентом-медиком, увлекался регби и учился вместе с О’Рейли в дублинском Тринити-колледже.

О’Рейли познакомился с будущей медсестрой, студенткой Китти О’Хэллоран, когда вместе с Чарли, Бобом Бересфордом, Дональдом Кроми и одним неприятным типом по имени Рональд Геркулес Фицпатрик, ныне практикующим в Киннегаре, проходил практику в больнице сэра Патрика Дана. Еще в 1934 году.

К тому времени О’Рейли исполнилось двадцать пять лет, он закончил почти три курса на медицинском факультете Тринити-колледжа. Того самого, где хранятся Келлская книга и арфа Бриана Бору. Где по соседству расположены пабы «Дэви Бернс», «Ниэрис» и «Оленья голова». И районы вроде Либертис – грязные, убогие, но люди, их населяющие, сильны духом и энергичны. О’Коннел-стрит и здание Главпочтамта, со ступеней которого Патрик Пирс провозгласил независимость Ирландской Республики на Пасху 1916 года. На фасаде почтамта сохранились следы британских пуль, оставленные во время восстания и осады.

Дублин стал для О’Рейли домом в 1925 году, когда его отец получил должность преподавателя английской литературы в Тринити-колледже. О’Рейли родился и вырос в Холивуде, графство Даун в Северной Ирландии, входящей в состав Великобритании, но одиннадцать лет прожил в Ирландском свободном государстве. На всю свою жизнь О’Рейли сохранил привязанность к Ольстеру, особенно к озеру Стренгфорд-Лох, где зимой по субботам они со старшим братом Ларсом охотились на дичь. Но Дублин он тоже любил.

О’Рейли обернулся и сдвинул стекло в окошке между кабиной и салоном машины.

– Все в порядке, Китти?

– В полном. Донал спит. Основные показатели без изменений.

О’Рейли облегченно вздохнул.

– Отлично, – выговорил он, только теперь заметив, что до сих пор не решался перевести дух. Он закрыл окно, повернулся на сиденье и увидел, что «скорая» подъезжает к очередной развилке.

На жизненном пути О’Рейли развилка попалась в двадцать седьмом году. Если бы не сделанный им выбор, в его жизни не было бы ни Чарли Грира, ни остальных друзей, ни Китти. Он не стал бы сельским врачом, не занимался бы любимым делом, если бы сдался, услышав, как его отец объявляет, что сына-медика у него не будет никогда.

Фингал смотрел на отца, сидевшего за завтраком напротив него. Отец был высоким, но субтильным мужчиной, с аккуратно подстриженными черными усами. На нем был костюм-тройка, рубашка с воротником-стойкой и отогнутыми уголками и галстук школы Харроу.

– Через пятьдесят три минуты я должен быть в колледже, – сообщил отец, взглянув на часы. – Фингал, нам надо поговорить у меня в кабинете. – И он поднялся.

Фингал переглянулся с матерью, та ободряюще кивнула. Ларс закатил глаза. Когда братья были помладше, отец обычно звал их к себе в кабинет, чтобы наказать или как минимум сделать выговор. Сыновей он держал в строгости. Искусство беспрекословного послушания никогда не давалось Фингалу, поэтому отец часто вызывал его к себе.

Фингал направился в святая святых. Предстоящий разговор не сулил ничего хорошего: на одном и том же месте они топтались уже не раз, и Фингал твердо решил не сдаваться. Он знал, чего хочет от жизни, и не собирался отказываться от своих планов.

– Будь добр, закрой дверь и садись. – Отец восседал в кресле с высокой спинкой перед бюро с поднятой сдвижной крышкой. Над бюро висели его магистерский диплом, полученный в 1904 году в Университете Королевы в Белфасте, и оксфордский диплом доктора философии, который он защитил в 1907 году. Оба документа соответствовали положению, которое он занимал в Тринити-колледже. Согласившись занять предложенный пост, отец перевез семью из Холивуда, графство Даун, в Дублин. От викторианского двухквартирного дома на Лансдаун-роуд до колледжа было всего несколько минут езды на велосипеде.

Фингал прошел мимо стеллажей высотой от пола до потолка. В комнате пахло пыльными старыми книгами. Отец мечтал, что его младший сын сделает научную карьеру, а сам Фингал считал такую жизнь сухой и безжизненной, как эта библиотека. Его мечты были иными.

Фингал бросил взгляд в окно, где на Лансдаун-роуд на фоне линялого осеннего неба высились трибуны стадиона. Когда-нибудь, пообещал себе Фингал, я надену зеленую форму и сыграю в регби за свою страну. А пока придется внимательно послушать отца, так как предстоящий разговор напрямую касается еще одной, самой важной мечты Фингала. Он сел и скрестил ноги, заметив, как неодобрительно отец посмотрел на его неухоженные ботинки.

– Уже сентябрь, – заговорил отец. – Твоя учеба закончена, в аттестате отличные отметки. Пора принимать решение насчет твоего университетского будущего.

– На следующей неделе я подаю документы в Тринити-колледж. Пять шиллингов для взноса у меня уже есть.

Отец молитвенным жестом сложил ладони.

– Ты подумал над моим предложением? Ты займешься естественными науками и будешь готовиться к получению ученой степени? – Он улыбнулся, его глаза потеплели. – Я буду гордиться тобой, сынок.

– Надеюсь, папа. – Фингал выпрямился. – Я очень благодарен тебе за совет. Его я обдумал всесторонне.

«Продолжение придется тебе не по вкусу, – мысленно добавил он, – но я не отступлюсь».

– Рад слышать. Ты многим обязан своим предкам. Мы, О’Рейли, – древний род, потомки королей Коннахта, О’Конноров. Наша фамилия «О'Raghallaigh» происходит от ирландских слов «ragh», то есть «стремление», и «ceallach» – «общительный».

Все это Фингал уже слышал, и не раз. Он понимал, что отец, пользуясь терминологией регби, тянул время, сбавил темп, чтобы сформулировать следующие слова.

– В Средние века мы были известными купцами. – Отец улыбнулся. – Настолько известными, что в разговорной речи слово «рейли» означало монету.

– У тебя пристрастие к именам и названиям, – отозвался Фингал. – Ты назвал меня Фингалом, «светловолосым чужестранцем», и Флаэрти, «принцем».

– Да, – кивнул отец. – Ты родился в 1908 году, через восемь лет после смерти Оскара Уайльда – Оскара Фингала О’Флаэрти Уиллса Уайльда. Я писал диссертацию по его детским рассказам.

– Я помню их: «Счастливый принц», «Великан-эгоист», «Замечательная ракета»…

Отец неторопливо кивал.

– Эти истории способны многому научить – отношению к окружающим, самопожертвованию. Оскар Уайльд был виртуозом английского языка. Я с гордостью назвал тебя в его честь.

Фингал выпрямился. Если отец не намерен переходить к делу, тогда действовать придется ему, Фингалу.

– Папа, – заговорил он, – я правда хочу, чтобы ты гордился мною. Но изучать естественные науки не желаю.

Мяч в ауте. Опять.

Отец откинулся на спинку кресла.

– А ты все такой же упрямец.

– Да, хоть это и не по мне.

Отец развел руками.

– Так последуй моему совету. Изучай естественные науки.

– Папа, я хочу стать врачом.

– Я твой отец, – поджал тот губы. – Мой долг – наставлять тебя, а если ты не хочешь следовать моим наставлениям, я обязан действовать так, как считаю нужным, ради будущего блага твоего брата и тебя.

– Но ты не возражал, когда Ларс решил изучать право.

– Речь сейчас не о Ларсе, а о тебе, – отец говорил невозмутимым тоном человека, в руках которого сосредоточена власть.

Фингала бросило в пот.

– Я мечтал стать врачом с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, и доктор О’Малли в Холивуде вырезал мне аппендикс. Как только мне полегчало, он начал брать меня с собой к пациентам. Папа, ведь тебе это известно.

Голос отца зазвучал холодно:

– Я потратил кучу денег на твое образование. Немудрено, что на тринадцатилетнего мальчишку произвел впечатление деревенский лекарь, который носит бакенбарды котлетками, сюртук и разъезжает по округе в бричке, запряженной пони.

– Он был добрым. Он искренне заботился о пациентах. Был настоящим человеком, а не принцем из сказки Оскара Уайльда. Ты сам видел, как много он делал для жителей деревни. Папа, я благодарен тебе за мое образование, я понимаю, что ты желаешь мне только добра, но… – Фингал постарался вложить в следующие слова всю убедительность: – Я хочу изучать медицину.

– У тебя же светлая голова, Фингал. Не растрачивай свои способности попусту.

– Я и не собираюсь растрачивать их. – Фингал невольно стиснул кулаки. – И медики бывают профессорами.

– А сколько из них заняты научной работой?

– Не знаю.

«И знать не хочу». Фингал твердо поставил на пол обе ступни.

– Я хочу лечить людей, а не наблюдать за лабораторными мышами.

Отец покачал головой.

– Всю свою жизнь я занимался наукой. И такой же судьбы желал своим сыновьям. – Он нахмурился. – Ларс… думаю, он не готов к ней. – Улыбка сбежала с отцовского лица. – Но ты, Фингал, наделен всеми необходимыми качествами. – Он подался вперед и заглянул сыну в глаза. – Ты не такой, как все, Фингал О’Рейли. Профессора могут многое и не в крохотных деревушках вроде той, где работает доктор О’Малли. Им под силу изменить весь мир. Посмотри на Эйнштейна. Он удостоен Нобелевской премии. Кто знает, к чему приведут его открытия?

Фингал поднялся.

– Да что в ней ужасного, в медицине?

– Ничего, но ты способен на большее. – Отец тоже встал и скрестил руки на груди. – Долг каждого отца – наставлять, а в случае необходимости – заставлять детей выбрать тот путь, который им предназначен…

– …и для меня это путь в медицину, – подхватил Фингал, невольно повысив голос. – Как ты не понимаешь?

Судя по всему, его доводы на отца не подействовали. Он велел:

– Сядь.

– Нет.

– Я не могу заставить тебя сесть, Фингал…

– Да, не можешь.

– И уж конечно, не могу принудить тебя заниматься естественными науками.

– Вот и славно.

– Но финансировать твою медицинскую блажь я не стану, – спокойно продолжал отец. – Мы снова поднимем ту же тему после того, как ты хорошенько все обдумаешь. Абитуриенты вправе подавать документы в апреле и в октябре. Шесть месяцев особой роли не играют.

– Что? – Кулаки Фингала сами собой сжались и разжались. Дыхание стало неровным и частым. Внутренний голос отчетливо произнес: «Держи себя в руках. Уходи отсюда, пока не поздно. Он твой отец. Да, он ошибается, но, как говорит мама, чем меньше скажешь, тем меньше последствий».

– Спасибо, папа, – выговорил Фингал. – Уверен, я найду себе какое-нибудь полезное занятие на время.

2
Вдруг да что-то стрясется с мозгами

«Полезное занятие…» В глубокой задумчивости О’Рейли выбрался из кабины «скорой» возле ярко освещенного подъезда приемного покоя больницы Королевы Виктории. Юный Фингал не стал сидеть без дела. И ударился в бега – точнее, ушел в море.

Но тогда, в 1927 году, после утреннего разговора с отцом Фингал О’Рейли считал свое положение безнадежным. Он вошел в гостиную, где ждали мама и Ларс, и остановился у двери.

– Ну что?.. – спросила мама, привстав навстречу ему.

Фингал покачал головой.

– Дорогой, мне так жаль! Я надеялась, что сумею убедить твоего отца… – Она вздохнула. – Расскажи Фингалу, о чем сейчас говорил мне, Ларс.

Ларс отодвинул свой стул от стола и пригладил усы.

– У меня есть предложение…

– Если ты предлагаешь мне подчиниться отцу, не трудись, – прервал его Фингал и сразу же пожалел о своих словах. – Извини, Ларс, продолжай. Я слушаю.

Ларс переглянулся к матерью.

– После объявления войны отцу жить Фингалу здесь нельзя. Ему придется найти себе работу и новое жилье. По-моему, лучшим выходом будет работа, к которой прилагается бесплатный стол и кров, а также полное отсутствие возможностей тратить деньги. Фингал был не в настроении строить воздушные замки.

– В тюрьме Маунтджой как раз подходящие условия.

Ларс склонил голову, глядя на Фингала из-под густых бровей. – Бросай острить, Фингал. Я же пытаюсь помочь тебе.

– Извини.

– Скажи, ты хотел бы отправиться в море?

– В море?..

Из задумчивости О’Рейли вывело похлопывание по плечу. Опомнившись, доктор обнаружил, что мешает открыть задние дверцы «скорой».

– Простите, док, вы не могли бы отойти?

– Виноват. – О’Рейли посторонился и мысленно вновь вернулся в 1927 год.

Совет Ларса и двадцать фунтов из суммы, прибереженной мамой на черный день, открыли юному Фингалу О'Рейли двери в новый мир. Три года он бороздил моря на судах торгового флота.

В 1930 году он завербовался в резерв Королевских военно-морских сил и провел в море еще год, но на этот раз на борту британского линкора «Тигр». За время службы Фингал сумел не только подзаработать, но и обзавестись близким другом – мичманом Томом Лаверти. Сын Тома Лаверти, молодой Барри, теперь работал у О'Рейли ассистентом.

В случае войны резервистов мобилизовывали в первую очередь, но О'Рейли такое развитие событий казалось маловероятным. В 1930 году великие державы не проявляли особой воинственности. Лидер итальянской фашистской партии Муссолини казался миролюбивым малым, движимым единственным желанием: чтобы поезда в стране ходили по расписанию. Адольфу Гитлеру не светило даже попасть в немецкий рейхстаг, поскольку он был австрийским подданным.

А Фингалу О'Рейли предстояло немало важных дел. В море он возмужал и утвердился в решимости стать врачом. Едва сумев накопить достаточную сумму, в 1931 году он, по флотскому выражению тех времен, встал на якорь в дублинском Тринити-колледже. Возможно, в отличие от однокашников, ему недоставало светского лоска, приобрести который в море было негде, но тем не менее он сумел учтиво поблагодарить санитаров, которые уже передали Донала больничному персоналу.

К Фингалу подошла Китти.

– Никаких ухудшений, – сообщила она. – Пульс и давление в норме.

Фингал взял ее за руку и последовал за санитарами, увозившими каталку с Доналом в приемный покой. Запахи здесь ничуть не изменились за тридцать с лишним лет, с тех пор как Фингал впервые учуял их в дублинской учебной больнице сэра Патрика Дана.

Донала завезли в ближайший свободный бокс приемного покоя, где медсестра до прихода врача записала пульс пациента, его давление, частоту дыхания и уровень сознания.

О'Рейли остановился у стойки регистратуры.

– Я доктор О'Рейли. Это я привез мужчину с сотрясением.

Регистраторша положила перед собой разлинованную карточку размерами четыре на восемь дюймов.

– Мне понадобятся некоторые сведения, доктор О'Рейли.

– Охотно сообщу их вам, но только через минуту, – пообещал О’Рейли и обернулся к Китти. – Отправляйся домой, а я побуду с Доналом, пока все не уладится.

Китти тихонько пожала ему руку.

– Я так и знала. Тебя что-то тревожит.

– Да нет, что ты, – начал было он, – вот только…

– О’Рейли, я слишком хорошо знаю тебя. И до сих пор помню, как еще в студенческие времена ты всю ночь просидел возле пациента.

– Сержанта Падди Кьоу. С пневмонией. Да, я тоже помню его. – Фингал улыбнулся.

– Хочешь, я останусь и составлю тебе компанию?

О’Рейли покачал головой.

– Ступай домой. – Он был бы не прочь поцеловать ее, но не здесь. Он понизил голос. – Надо бы нам вдвоем пройтись по магазинам. Я слышал, Шармен Д. Нил предлагает неплохой ассортимент колец.

– Знаю, – с улыбкой подтвердила она. – Буду с нетерпением ждать, а пока ухожу. – И добавила: – Может, завтра увидимся.

– Там видно будет. Надеюсь, Доналу полегчает настолько, что я в ближайшее время уеду домой.

– Доброй ночи, Фингал. Береги себя… и Донала. – Китти повернулась и ушла.

О’Рейли вернулся к стойке, готовый ответить на вопросы о До-нале, но услышал за спиной возглас:

– Доктор О’Рейли?

Он обернулся.

– Да?

– Я старший ординатор нейрохирургии Раджат Гупта. – Врач протянул руку. О’Рейли пожал ее, окинув взглядом молодого выходца из Азии. Его волосы были черными, глаза – темно-карими, рукопожатие – крепким. Он не назвался «доктором» – значит, уже был принят в члены Королевского хирургического колледжа. Британская и ирландская система медицинских званий отличается от всех остальных.

– Спасибо, что пришли, – отозвался О’Рейли. – Вполне вероятно, мы имеем дело с обычным сотрясением, но я всего лишь сельский врач, потому и хочу услышать мнение специалиста.

– Идемте. – Старший ординатор отодвинул занавеску, О’Рейли шагнул следом. Донал лежал на каталке и часто дышал.

– Донал, очнись! – позвал О’Рейли.

Донал пробормотал что-то неразборчивое, не открывая глаз.

О’Рейли заметил, как бледны щеки пациента. Состояние Донала ухудшалось – не слишком резко, но все-таки внушало тревогу.

О’Рейли с трудом дождался, когда старший ординатор закончит осмотр.

– У вашего пациента сотрясение головного мозга средней степени тяжести. Ничего страшного, но я все-таки переведу его в нейрохирургическую палату. – Мистер Гупта нахмурился. – Думаю, повреждения коры головного мозга незначительны, но полностью исключать компрессионную травму мозга в результате кровотечения не следует.

– Продолжайте, – попросил О’Рейли, поглаживая подбородок.

– У него гематома за правой височной костью. Это может означать наличие трещины в черепе и вероятный разрыв…

– …средней менингеальной артерии. Черт.

Мистер Гупта продолжал:

– Надеюсь, разрыва все-таки нет, но на всякий случай назначу рентген, общий анализ крови и ультразвуковое исследование.

О’Рейли кивнул:

– Спасибо, мистер Гупта.

Донал, несомненно, попал в надежные руки. О’Рейли вгляделся в бледное лицо пациента, на котором отчетливо выделялись веснушки. Опустившись на стул, О’Рейли стал ждать, когда вернется мистер Гупта, и тот вскоре появился.

– Все улажено. Я успел поговорить с мистером Гриром, он не возражает против наших планов. Просил передать вам привет…

– Мы учились вместе, – пояснил О’Рейли.

– …и обязательно позвонить ему в случае ухудшения. Тогда вашему подопечному понадобится операция.

– Трепанация?

Мистер Гупта кивнул:

– Возможно. Если кровотечение несильное, я могу сделать только трепанационное отверстие под местным наркозом, просверлить череп и выпустить кровь, но, если кровотечение серьезное или затяжное, мистер Грир вынет часть кости, уберет кровяной сгусток и зашьет артерию.

О’Рейли с трудом верилось, что нынешняя надежда и опора больницы – тот самый бесшабашный Чарли Грир его студенческих дней. Он покачал головой.

– Много времени понадобится на обследование?

– Примерно час. – Мистер Гупта посторонился, пропуская двух санитаров.

– Сэр, можно перевезти пациента в двадцать первую палату?

– Да, будьте любезны, – кивнул врач.

О’Рейли пожал вялую и холодную руку Донала.

– Все будет хорошо, Донал, – негромко пообещал он.

На подносе, который нес доктор О’Рейли, уместились тарелки с бифштексом, почками, брюссельской капустой, картофельным пюре и куском яблочного пирога. Кафетерий на нижнем этаже больницы прозвали «Пещерой». Пережевывая бифштекс, О’Рейли никак не мог отделаться от тревожных мыслей о Донале. Мистер Гупта знает, что делает, это очевидно. О’Рейли понимал, что ему вовсе незачем сидеть у кровати Донала и что его беспокойство ничего не изменит. Травмы головы непредсказуемы.

Какая досадная прореха обнаружится в ткани, образованной жизнью в Баллибаклебо, если что-нибудь случится с Доналом Доннелли! С этим азартным малым, помешанным на скачках и собачьих бегах, нападающим футбольной команды и капельмейстером местных волынщиков! Все в деревне любили этого невысокого парня со слегка выпирающими передними зубами.

Хорошо еще, что доктор медицины Чарльз Грир – опытный хирург; он справится с операцией, если она потребуется. Здоровяк Чарли с бычьим загривком и пальцами, похожими на сардельки, не производил впечатления человека, способного заниматься такими тонкими материями, как человеческий мозг. И тем не менее был одаренным нейрохирургом.

Фингал помнил Чарли еще непочтительным студентом, обладателем огненной копны волос. Фингал познакомился с ним в 1931 году, когда начал проходить основной курс. В школе медицины дублинского Тринити-колледжа, основанного еще в 1711 году, будущие врачи были обязаны получить диплом бакалавра после трех лет учебы.

В студенческие годы у Фингала и Чарли нашлось общее увлечение – регби. Оба играли в первом составе команды колледжа в высшей лиге Ирландии. Фингал рассчитывал таким образом сделать первый шаг к национальной сборной.

По методистскому колледжу Белфаста Чарли знал одного из своих однокурсников – невысокого, зеленоглазого, рано начинающего лысеть. Он умел играть на волынке и свистульке, мастерски управлял яхтой. Всякий раз, когда Фингал и Чарли затевали какую-нибудь шалость, третьим в их компании неизменно становился Дональд Кроми. Теперь Кроми служил главным хирургом здесь же, в больнице Королевы.

Втроем друзья штурмовали препятствия, вставшие у них на пути, – экзамены, лекции, практические занятия. А когда позволяло время, наведывались в дублинские пабы. В начале третьего курса, в октябре 1933 года, к ним присоединился еще один товарищ, уже посвятивший изучению медицины семь лет. Роберт Син-Джин Бересфорд принадлежал к числу «вечных студентов». Случайно или умышленно такие студенты периодически проваливались на экзаменах и были вынуждены начинать учебу заново. Про них говорили, что они проходят «удлиненный курс». Курс наук, который проходил Боб, был прямо-таки нескончаемым.

Светловолосый Боб в свои двадцать семь лет был крепким и коренастым. Взгляд голубых глаз пронизывал насквозь, нос хищно нависал над губами, вечно растянутыми в сардонической усмешке. Богатая тетушка завещала ему двести фунтов содержания в год, которые полагалось выплачивать до тех пор, пока Боб «продолжает изучать медицину». Сумма по тем временам была более чем внушительной. Боб владел квартирой в престижном районе, на Меррион-сквер, и разъезжал на «моррис-майноре».

Компания быстро сдружилась, товарищи попытались уговорить Боба выдержать следующий экзамен, чтобы им не пришлось расставаться. Возможно, в конце концов на него подействовал один из розыгрышей. Однажды друзья вчетвером сидели у Боба. Взгромоздившись на подлокотник кресла, Чарли Грир объявил: