Текст книги "Имя ветра"

Автор книги: Патрик Ротфусс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Я коротко улыбнулся ему. Широко, во все зубы.

– Назови девять главных логических ошибок, – рявкнул он.

– Упрощение. Обобщение. Замкнутость на себя. Редукция. Аналогия. Ложная причинность. Смысловая игра. Нерелевантность аргументов…

Я замолчал, не в силах вспомнить формальное название последнего. Мы с Беном называли его Нальт, по императору Нальто. Меня ужасно раздражало, что я не могу вспомнить слово, хотя читал его в «Риторике и логике» всего несколько дней назад.

Мое раздражение, очевидно, отразилось на лице. Хемме впился в меня глазами, когда я умолк, и ехидно вопросил:

– Ну же, неужели ты не знаешь всего на свете? – и откинулся в кресле, совершенно удовлетворенный.

– Я бы не пришел сюда, если бы не считал, что мне еще есть чему учиться, – резко ответил я, не успев поймать себя за язык.

Килвин по другую сторону стола басовито хохотнул.

Хемме открыл было рот, но ректор заткнул его взглядом, прежде чем тот успел что-либо сказать.

– Итак, – начал ректор, – я думаю…

– Я тоже хочу задать несколько вопросов, – произнес человек справа от ректора. Он говорил с акцентом, которого я не смог распознать, – возможно, его голос давал особенный призвук. Когда он заговорил, все за столом пошевелились и застыли, как листья, чуть тронутые ветром.

– Магистр имен, – сказал ректор с равными долями почтения и тревоги.

Элодин был младше остальных по меньшей мере на десяток лет. Чисто выбритый, с глубокими глазами, среднего роста, среднего сложения – в нем не было ничего особенного, кроме того, как он сидел за столом, порой пристально за чем-то наблюдая, а в следующую минуту скучая и блуждая взглядом среди высоких балок потолка. Он выглядел почти как ребенок, которого заставили сидеть со взрослыми.

Магистр Элодин посмотрел на меня. Я почувствовал это – именно почувствовал – и подавил дрожь.

– Сохекетх ка сиару крема'тетх ту? – спросил он. «Насколько хорошо ты говоришь на сиару?»

– Риеуза, та крелар деала ту. – «Не очень хорошо».

Он поднял руку, оттопырив указательный палец вверх.

– Сколько пальцев я поднял?

Я замешкался на секунду – хотя, казалось бы, вопрос не заслуживал никакого размышления.

– По крайней мере один, – сказал я, – Но точно не больше шести.

Элодин расплылся в широкой улыбке и вытащил из-под стола вторую руку, на ней были подняты два пальца. Он помахал рукой перед носом других магистров, призывая их посмотреть и вертя головой – радостно, как ребенок. Затем он положил руки перед собой на стол и внезапно стал серьезен.

– Ты знаешь семь слов, которые заставят женщину полюбить тебя?

Я посмотрел на него, стараясь решить, есть ли в вопросе что-то еще.

Поскольку больше ничего не добавилось, я просто ответил:

– Нет.

– Они существуют, – заверил меня магистр имен и сел с довольным видом. – Магистр языков?

– По-моему, ответы покрывают большую часть необходимых знаний, – сказал ректор почти про себя.

У меня создалось впечатление, будто его что-то выбило из колеи, но я не мог понять, что именно, – он был слишком сложен для меня.

– Ты простишь, если я буду спрашивать о вещах ненаучных?

Не имея особенного выбора, я кивнул.

Ректор бросил на меня взгляд, затянувшийся, как мне показалось, на несколько минут.

– Почему Абенти не прислал с тобой рекомендательное письмо?

Я колебался. Не все странствующие актеры так достойны уважения, как наша труппа, поэтому, понятно, не все их уважали. Но я сомневался, что ложь – лучший путь.

– Он оставил мою труппу три года назад. С тех пор я его не видел.

Все магистры посмотрели на меня. Я почти слышал, как они производят мысленный расчет, сколько мне тогда было лет.

– Да пойдемте уже, – негодующе сказал Хемме и дернулся, словно собираясь встать.

Ректор бросил на него мрачный взгляд, заставивший его умолкнуть.

– Почему ты хочешь учиться в Университете?

Я стоял огорошенный. Это был единственный вопрос, к которому я оказался совершенно не готов. Что я мог сказать? «Десять тысяч книг. Ваши архивы. Я с детства мечтал их прочитать»? Правда, но слишком по-детски. «Я хочу отомстить чандрианам»? Слишком театрально. «Стать столь могущественным, чтобы никто больше не мог причинить мне боль»? Слишком угрожающе.

Я поднял глаза на ректора и осознал, что молчу уже довольно долго. Не в состоянии придумать ничего больше, я пожал плечами и сказал:

– Я не знаю, сэр. Полагаю, мне придется узнать и это тоже.

В глазах ректора засветился любопытный огонек, но он задавил его и спросил:

– Есть еще что-нибудь, что ты хочешь сказать?

Он задавал этот вопрос другим соискателям, но ни один из них не воспользовался возможностью. Вопрос выглядел почти риторическим, ритуальным – перед тем, как магистры начнут обсуждать плату за обучение для данного студента.

– Да, спасибо, – сказал я, удивив всех. – Я имею честь просить о большем, чем простой прием, – Я сделал глубокий вдох, заставляя сосредоточить внимание на мне. – Я добирался сюда около трех лет. Возможно, я кажусь слишком юным, но я подхожу этому месту не меньше, если не больше, чем некоторые богатые сынки лордов, которые не отличат соль от цианида даже на вкус.

Пауза.

– Однако на данный момент у меня в кошельке две йоты, и в целом мире нет места, где я мог бы достать больше. У меня нет ничего, что я мог бы продать и еще не продал. Назначите мне сумму большую, чем две йоты, – и я не смогу учиться. Назначите меньшую – и я буду здесь каждый день, а каждую ночь буду делать все, чтобы выжить, пока учусь. Я буду спать на улицах и в конюшнях, мыть посуду за кухонные объедки, клянчить пенни, чтобы купить перья. Я буду делать все, что понадобится.

Последние слова я произнес яростно, почти прорычал.

– Но если примете меня бесплатно и дадите три таланта, чтобы я мог жить и купить все необходимое для хорошей учебы, я стану студентом, какого вам еще не доводилось видеть.

Полдыхания стояла тишина, потом раздался громовой раскат хохота Килвина.

– Ха! – проревел он. – Если бы у одного студента из десяти была хоть половина такого задора, я бы учил хлыстом и стулом, а не мелом и доской, – Он тяжело впечатал ладонь в стол.

Это всколыхнуло всех: магистры заговорили одновременно, каждый в своей манере. Ректор чуть махнул в мою сторону, и я воспользовался шансом упасть на стул, стоящий на краю освещенного круга.

Казалось, дискуссия продолжается невозможно долго. Но даже две или три минуты покажутся вечностью, когда ты сидишь, а кучка стариков спорят о твоем будущем. До настоящего крика не дошло, но руками махали изрядно – в основном магистр Хемме, который, похоже, невзлюбил меня так же, как я его.

Все было бы не так плохо, если бы я мог понять, что они говорят, но даже мои чуткие уши слухача не могли уловить, что происходит за столом.

Внезапно они прекратили совещаться, ректор глянул на меня и махнул, чтоб я подошел.

– Да будет записано, – сказал он официально, – что Квоут, сын… – Он умолк, посмотрев вопросительно.

– Арлидена, – продолжил я. Имя прозвучало странно для меня после всех этих лет.

Магистр Лоррен повернулся, моргнув один раз.

– …Арлидена, принимается в Университет на время получения им образования сорок третьего равниса. Зачисление в состав арканума по подтверждении, что он освоил базовые принципы симпатии. Официальный поручитель – Килвин, магистр артефактов. Ему назначается плата за обучение в сумме трех талантов с минусом.

Внутри у меня сгустилась огромная черная тяжесть. С тем же успехом они могли потребовать не три таланта, а все деньги мира – все равно у меня не было ни малейшей надежды заработать их до начала семестра. Помогая на кухне, бегая по поручениям за пенни, я скопил бы столько за год – при определенном везении, конечно.

На миг во мне вспыхнула отчаянная надежда, что я смогу срезать столько кошельков к нужному времени. Но я знал, что эта мысль именно от отчаяния. Люди с такими деньгами обычно лучше знают, куда их класть, а не швыряют в кошелек.

Я не замечал, что магистры уходят из-за стола, пока один из них не подошел ко мне. Я поднял глаза и увидел магистра архивов.

Лоррен оказался выше, чем я предполагал, – около двух метров. С длинным лицом и руками, он выглядел так, будто его хорошенько растянули. Увидев, что я наконец обратил на него внимание, Лоррен спросил:

– Ты сказал, что имя твоего отца Арлиден?

Он спросил это очень спокойно, без тени сожаления или извинения в голосе. Почему-то это ужасно меня разозлило: сначала он на корню подрубил мое стремление попасть в Университет, а теперь подходит и спрашивает о моем погибшем отце так легко, словно желает доброго утра.

– Да, – напряженно ответил я.

– Арлиден-бард?

Мой отец всегда считал себя актером. Он никогда не называл себя бардом или менестрелем. Услышав, что его так называют, я разозлился еще больше, если это было возможно, и даже не соизволил ответить – Просто резко кивнул.

Если Лоррен посчитал мой ответ слишком скупым или дерзким, то не подал и виду.

– Мне было интересно, в какой труппе он выступает.

Мое тонкое терпение лопнуло.

– А, вам было интересно, – сказал я со всем ядом, какой мог пролить мой отточенный в труппе язык. – Тогда вам придется еще некоторое время пробыть в неведении. Думаю, у вас хватит терпения перенести его. Когда я вернусь, заработав мои три таланта, может быть, тогда вы сможете узнать.

Я бросил на него яростный взгляд, словно надеясь прожечь его насквозь.

Реакция магистра была почти незаметной, и только позже я обнаружил, что дождаться от Лоррена хоть какой-нибудь реакции – все равно что узреть моргающий каменный столп.

Сначала он выглядел слегка озадаченным, потом чуть-чуть ошарашенным, потом, поскольку я так и пялился на него, выдал бледную тонкую улыбку и молча вручил мне полоску бумаги. Я развернул ее и прочитал:

«Квоут. Весенний семестр. Обучение: – 3 тлн». Минус три таланта. Конечно.

Облегчение затопило меня. Будто огромная волна сшибла меня с ног – я внезапно сел на пол и разревелся.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
С ГОРЯЩИМИ ГЛАЗАМИ

Лоррен вел меня через двор.

– Об этом и была большая часть дискуссии, – объяснил магистр Лоррен голосом спокойным, как камень. – Тебе надо было назначить плату. Всем полагается плата.

Придя в себя, я извинился за свое ужасное поведение. Он спокойно кивнул и предложил проводить меня к казначею, чтобы не вышло никакой путаницы с моей вступительной «платой».

– После того как было решено принять тебя на тех условиях, что ты предложил… – Лоррен сделал краткую, но многозначительную паузу, подводя меня к мысли, что все оказалось не так просто. – Возникла некоторая проблема: не было еще случая, чтобы поступающим студентам раздавали деньги. – Он снова сделал паузу. – Довольно необычная ситуация.

Лоррен провел меня через холл и вниз по лестнице в другое каменное здание.

– Здравствуй, Рием.

Казначей был раздражительным пожилым человеком, который стал еще раздражительнее, когда узнал, что ему придется отдавать деньги мне, а не наоборот. После того как я получил три таланта, магистр Лоррен вывел меня наружу.

Я вспомнил кое-что и порылся в кармане, радуясь поводу сменить тему беседы.

– У меня есть расписка из «Разорванного переплета». – Я передал ему клочок бумаги, забавляясь мыслью, что подумает владелец, когда книгу, проданную ему грязным уличным оборванцем, вдруг потребует назад университетский магистр архивов, – Магистр Лоррен, я очень ценю, что вы согласились сделать это, и надеюсь, вы не сочтете меня неблагодарным, если я попрошу еще об одном одолжении…

Лоррен бросил взгляд на расписку, прежде чем сунуть ее в карман, и внимательно посмотрел на меня. Нет, не внимательно. Не вопросительно. На его лице вообще не было никакого выражения: ни любопытства, ни раздражения – ничего. Если бы не тот факт, что его взгляд был сосредоточен на мне, я бы мог подумать, что он обо мне забыл.

– Проси, не стесняйся, – сказал он.

– Эта книга. Она – все, что у меня осталось от… прежней жизни. Я бы очень хотел выкупить ее у вас когда-нибудь, когда у меня будут деньги.

Он кивнул, по-прежнему не изменившись в лице.

– Это можно устроить. Не беспокойся: ее будут хранить так же тщательно, как любую другую книгу в архивах.

Лоррен поднял руку, подзывая проходящего мимо студента.

Рыжеватый юноша резко остановился и, явно занервничав, подошел. Излучая почтение, он кивнул магистру архивов, кивок получился похожим на поклон.

– Да, магистр Лоррен?

Лоррен указал на меня своей длинной рукой.

– Симмон, это Квоут. Ему надо все тут показать, записать на уроки и все такое. Килвин хочет его на артефакцию. В остальном доверяйся своему опыту. Сможешь?

Симмон снова кивнул и отбросил волосы с глаз:

– Да, сэр.

Не сказав больше ни слова, Лоррен повернулся и пошел широким шагом, заставлявшим его черную магистерскую мантию развеваться позади.

Симмон выглядел юным для студента, но все же старше меня на пару лет. Он был выше, но лицо и по-детски робкие манеры выдавали в нем мальчишку.

– У тебя есть где остановиться? – спросил он. – Комната в трактире или что-нибудь?

Я покачал головой.

– Я только пришел. Главное было – сдать экзамен, дальше не загадывал.

Симмон хмыкнул:

– Знаю, что это такое. В начале каждой четверти все еще потею от страха. – Он указал налево, вдоль широкой аллеи, окаймленной деревьями. – Тогда пойдем сначала в гнезда.

Я остановился.

– У меня не так уж много денег, – признался я.

Снимать комнату я не планировал, привыкнув спать на улице и зная, что мне нужно сохранить свои три таланта на одежду, еду, бумагу – и на обучение в следующей четверти. Не стоит надеяться на щедрость магистров две четверти подряд.

– Прием прошел не слишком удачно? – сочувственно спросил Симмон, взяв меня за локоть и направляя к другому серому университетскому зданию. Оно было трехэтажное, с большим количеством окон и несколькими крыльями, расходящимися от центрального круга. – Ты не расстраивайся. Я так нервничал, когда поступал, что чуть не описался. Фигурально выражаясь.

– Да я не расстраиваюсь, – сказал я, внезапно очень остро ощутив три таланта в кошельке. – Но я боюсь, что обидел магистра Лоррена. Он показался немного…

– Холодным? – перебил Симмон, – Сухим? Похожим на каменный столб с глазами? – Он расхохотался. – Лоррен всегда такой. Ходят слухи, что Элкса Дал давно обещает десять золотых марок тому, кто его рассмешит.

– А-а. – Я немного расслабился. – Это хорошо. Он последний человек, с которым мне хотелось бы поссориться. Я собираюсь много времени проводить в архивах.

– Просто хорошо обращайся с книгами, и все будет в порядке. Обычно Лоррен абсолютно невозмутим, но с книгами его будь аккуратен. – Он поднял брови и покачал головой. – Когда дело касается книг, магистр страшнее медведицы, защищающей детенышей. Честно говоря, я бы лучше попался медведице, чем Лоррену, если он увидит, как я загибаю уголок на странице.

Симмон пнул камешек, послав его скакать по мостовой.

– Ладно. Ты можешь устроиться в гнездах. За талант тебе дадут койку и карточку на еду на четверть. – Он пожал плечами. – Не особенно роскошно, но хоть от дождя укроет. Можно получить комнату на двоих за два таланта или на одного – за три.

– А что за карточка на еду?

– Еда три раза в день вон там, в столовой. – Симмон указал на длинное невысокое строение через лужайку. – Не так уж и плоха, если не слишком задумываться о том, откуда она могла взяться.

Я быстро подсчитал. Талант за два месяца хорошей еды и сухое место для сна – лучшее, на что я мог надеяться. Я улыбнулся Симмону:

– То, что надо.

Симмон кивнул, открывая дверь в гнезда.

– Тогда койки. Пошли найдем старосту и запишем тебя.

Койки для студентов-неарканистов располагались на четвертом этаже восточного крыла гнезд – самого дальнего от умывален первого этажа. Как и предупреждал Сим, жилье оказалось не особенно роскошным. Но на узкой кровати лежали чистые простыни, а под ней стоял сундук с замком, где я мог хранить свои скудные пожитки.

Все нижние койки уже были заняты, поэтому я выбрал верхнюю, в дальнем углу комнаты. Выглянув со своей койки в узкое окно, я вспомнил потайное место на тарбеанских крышах. Похожесть удивительно успокаивала.

На обед полагалась миска истекающего паром картофельного супа, бобы, тонкие ломтики жирного бекона и свежий бурый хлеб. Большие дощатые столы были заполнены почти наполовину, всего в столовой сидело около двухсот студентов. Помещение полнилось тихим гулом разговоров, прерываемых смехом и металлическим стуком ложек и вилок по жестяным подносам.

Симмон провел меня в дальний угол длинной комнаты. Два студента подняли на нас глаза, когда мы подошли. Симмон, ставя поднос, свободной рукой указал на меня:

– Люди, встречайте Квоута. Наш самый новенький ясноглазый первочетвертник. – Он показал сначала на одного студента, потом на другого: – Квоут, это худшие студенты, которых может предложить арканум: Манет и Вилем.

– Уже виделись, – сказал Вилем. Он оказался тем самым темноволосым сильдийцем из архивов. – Ты действительно шел на экзамены? – Добавил он, слегка удивленный. – Думал, ты пытаешься меня надуть. – Он протянул мне руку: – Добро пожаловать.

– Тейлу болезный, – пробормотал Манет, оглядывая меня. Ему было не меньше пятидесяти. При его буйной шевелюре и седеющей бороде вид он имел слегка взъерошенный, словно проснулся пару минут назад. – Я действительно так стар, как себя чувствую? Или он так молод, как выглядит?

– И то и другое, – жизнерадостно заверил его Симмон, садясь. – Квоут, Манет тут в аркануме дольше, чем все мы, вместе взятые.

Манет фыркнул.

Бери больше: я в аркануме дольше, чем любой из вас прожил.

– И все еще презренный э'лир, – заметил Вилем, из-за его сиарского акцента непонятно было, с сарказмом он говорит или нет.

– Ура э'лирам, – с готовностью отозвался Манет. – Вы, мальчишки, еще пожалеете, если продвинетесь выше по рангу, уж поверьте мне. Только больше склок и выше плата.

– Мы, Манет, хотим получить гильдеры, – сказал Симмон. – И желательно до того, как помрем.

– Гильдеры тоже переоценивают, – заметил Манет, отламывая кусок хлеба и обмакивая его в суп. Беседа звучала легко и непринужденно, и я предположил, что тема привычная.

– Как у тебя? – нетерпеливо спросил Симмон у Вилема.

– Семь и восемь, – буркнул тот.

Симмон выглядел пораженным.

– Что, во имя Господа, случилось? Ты дал в глаз кому-то из них?

– Да промахнулся с цифрами, – мрачно ответил Вилем. – Лоррен спросил о влиянии субинфеодации на модеганскую валюту. А Килвину пришлось переводить. Даже тогда я не смог ответить.

– Моя душа рыдает по тебе, – беспечно сообщил Симмон. – Ты издевался надо мной последние две четверти, я был просто обязан в конце концов отыграться. У меня пять талантов и за эту четверть. – Он протянул руку. – Плати.

Вилем порылся в кармане и отдал Симу медную йоту.

Я посмотрел на Манета:

– А ты не играешь в это?

Шевелюристый старикан фыркнул и покачал головой.

– У меня против них слишком большое преимущество, – ответил он с набитым ртом.

– Давай послушаем, – вздохнул Симмон. – Сколько за эту четверть?

– Один и шесть, – ответил Манет, по-волчьи осклабившись.

Прежде чем кто-нибудь догадался спросить меня о моей плате, я сказал:

– Я слышал, кому-то назначили тридцать талантов. Часто так задирают?

– Нет, если у тебя достаточно здравого смысла, чтобы оставаться в нижних классах, – буркнул Манет.

– Только дворянам, – сказал Вилем. – Краэмлиш, недоумки, которым нечем заняться, здесь учатся. Думаю, им ставят такую высокую плату, только чтобы они могли жаловаться.

– Мне все равно, – сказал Манет. – Пусть берут их деньги, а мою плату оставят низкой.

Я подпрыгнул, когда по другую сторону стола грохнул поднос.

– Полагаю, вы говорите обо мне.

Владелец подноса, голубоглазый и красивый, с аккуратно подстриженной бородкой и высокими модеганскими скулами, был одет в насыщенные, но неяркие цвета. На бедре у него висел нож с резной рукоятью – первое оружие, которое я видел в Университете.

– Совой? – ошарашенно спросил Симмон. – Что ты здесь делаешь?

– Я задаюсь тем же вопросом. – Совой посмотрел на скамью. – Что, в этом месте нет приличных стульев? – Он сел, странно сочетая в своем движении непринужденное изящество и чопорность оскорбленного достоинства. – Отлично. Дальше я буду обедать с солдатней и через плечо бросать кости собакам.

– Этикет диктует, чтобы через левое, ваше высочество, – ухмыльнувшись, заметил Манет с полным хлеба ртом.

Глаза Совоя вспыхнули гневом, но, прежде чем он успел что-нибудь сказать, Симмон спросил его:

– Что случилось?

– Моя плата теперь шестьдесят восемь стрелаумов, – возмущенно сообщил он.

Симмон ошеломленно моргнул:

– Это много?

– Это много, – язвительно отозвался Совой. – И без всякой причины. Я ответил на все вопросы. Это зависть, просто и ясно. Мандраг меня не любит, и Хемме тоже. Кроме того, всякий знает, они выжимают из благородных вдвое больше, чем из вас, просто до костей высасывают.

– Вон Симмон благородный. – Манет указал ложкой. – Но, кажется, неплохо сам справляется.

Совой резко втянул носом воздух.

– Папаша Симмона – бумажный герцог, кланяющийся жестяному королю в Атуре. Да у лошадей моего отца родословная длиннее, чем у половины из вас, атуранских дворянчиков.

Симмон слегка напрягся, но глаз от еды не поднял.

Вилем повернулся к Совою, его темные глаза сурово сузились. Но прежде чем он что-нибудь сказал, Совой ссутулился и потер лицо рукой.

– Прости, Сим, мой дом и имя твои. Просто… все вроде бы шло лучше в этой четверти, а стало, наоборот, хуже. Мое содержание даже не покроет плату за обучение, и никто больше не даст мне кредита. Знаешь, как это унизительно? Мне пришлось уйти из моих комнат в «Золотом пони». Я теперь на третьем этаже гнезд. Мне чуть ли не приходится делить комнату. Что бы сказал мой отец, если бы узнал?

Жующий Симмон пожал плечами и сделал некий жест ложкой, который, видимо, означал, что он не обижен.

– Ты бы лучше не наряжался, как павлин, – сказал Манет. – Снимай шелка, когда идешь на экзамен.

– То есть как это? – вопросил Совой, снова вспыхивая гневом. – Я должен унижаться? Посыпать голову пеплом? Рвать на себе одежду? – По мере нарастания злости его мелодичный акцент становился все более отчетливым. – Нет. Ни один из них не лучше меня. Мне нет нужды кланяться.

За столом наступила неловкая тишина. Я заметил, что немало студентов наблюдает за представлением из-за ближних столов.

– Хилта тиам, – продолжал Совой. – Нет ничего в этом месте, что не заслужило бы моей ненависти. Погода у вас буйная и первобытная, религия варварская и ханжеская. Ваши шлюхи невежественны и невоспитанны. А язык ваш едва способен выразить, насколько это жалкое место…

Голос Совоя становился все тише, и наконец он уже будто разговаривал сам с собой.

– Мои корни уходят в глубь веков на пятьдесят поколений, они старше деревьев и камней. И я докатился до такого. – Он подпер подбородок ладонями и воззрился на свой поднос. – Ячменный хлеб. Боги свидетели, человек создан, чтобы есть пшеницу.

Я наблюдал за ним, жуя свежий ячменный хлеб – божественно вкусный.

– Не знаю, о чем я думал, – внезапно сказал Совой, вскакивая. – Я не могу так жить.

И он унесся прочь, оставив поднос на столе.

– Вот это Совой, – непринужденно сказал мне Манет. – Не худший в своем роде, хотя обычно до такого он не допивается.

– Он модеганец?

Симмон рассмеялся:

– Большего модеганца, чем Совой, не найти.

– Не стоило заводить его, – сказал Вилем Манету.

Из-за акцента я не мог понять, упрекает ли он старого студента, но его темное сильдийское лицо выказывало явный укор. Я догадался, что он, будучи иностранцем, сочувствует Совою в привыкании к языку и культуре Содружества.

– У Совоя действительно трудные времена, – поддержал его Симмон. – Помните, как ему пришлось отпустить своего слугу?

Манет, жуя, закатил глаза и изобразил обеими руками игру на воображаемой скрипке. На лице его не отражалось никакого сочувствия.

– В этот раз ему пришлось продать кольца, – заметил я. Вилем, Симмон и Манет повернулись ко мне с любопытством. – У него на пальцах были бледные полоски, – объяснил я, подняв руку для наглядности.

Манет оглядел меня внимательнее.

– Неплохо! Наш новый студент, похоже, умен со всех сторон. – Он повернулся к Вилему и Симмону. – Парни, у меня есть настроение побиться об заклад. Ставлю две йоты, что юный Квоут попадет в арканум до конца своей третьей четверти.

– Три четверти? – удивленно пробормотал я. – Они сказали, я должен только подтвердить, что освоил основные принципы симпатии.

Манет мягко мне улыбнулся:

– Они всем это говорят. «Принципы симпатии» – один из предметов, через который надо продраться, чтобы тебя повысили до э'лира. – Он выжидающе повернулся к Виду и Симу: – Ну как? Две йоты?

– Я поспорю. – Вилем глянул на меня и, извиняясь, пожал плечами. – Без обид. Я играю на вероятность.

– А что ты будешь изучать? – спросил Манет, когда они ударили по рукам.

Вопрос застал меня врасплох.

– Все, наверное.

– Ты говоришь прямо как я тридцать лет назад, – ухмыльнулся Манет. – С чего собираешься начать?

– С чандриан, – сказал я. – Я хочу узнать о них все, что только возможно.

Манет нахмурился, потом расхохотался.

– Что ж, это замечательно. Сим здесь изучает фейри и пикси. Вил верит во всяких дурацких сильдийских духов неба и все такое. – Он смешно напыжился. – А я спец по бесам и шаркунам.

Я почувствовал, как мое лицо заливает горячая волна смущения.

– Господне тело, Манет, – оборвал его Сим. – Что тебе в голову ударило?

– Я только что поставил две йоты на мальчишку, который хочет изучать детские сказочки, – пробурчал Манет, тыкая в мою сторону вилкой.

– Он имел в виду фольклор. Вот что. – Вилем повернулся ко мне: – Ты хочешь работать в архивах?

– Фольклор – часть этого, да, – быстро увильнул я, радуясь возможности оправдаться. – Я хочу посмотреть, как сказки в различных культурах согласуются с теорией Теккама о семеричности в сюжетах.

Сим повернулся к Манету:

– Видишь? Чего ты сегодня такой дерганый? Когда ты в последний раз спал?

– Не разговаривай со мной в таком тоне, – буркнул Манет. – Я урвал пару часиков прошлой ночью.

– И какая это была ночь? – нажимал Сим.

Манет задумался, глядя на поднос:

– Поверженья?

Вилем потряс головой, пробормотав что-то на сиару.

Симмон выглядел испуганным:

– Манет, вчера было возжиганье. Неужели ты два дня не спал?

– Наверно, нет, – неуверенно сказал Манет. – Я всегда теряю счет времени во время экзаменов. Когда нет занятий, это ломает мне график. Кроме того, у меня идет проект в артной. – Он умолк, почесав лицо обеими руками, затем повернулся ко мне: – Они правы. Я немного не в себе сейчас. Теккамовская семеричность, фольклор и все такое. Слегка книжно для меня, но прекрасный предмет для изучения, я не хотел тебя обидеть.

– Да я не обиделся, – беспечно сказал я и кивнул на поднос Совоя. – Двиньте-ка это сюда. Если наш благородный товарищ не собирается возвращаться, я заберу его хлеб.

После того как Симмон сводил меня записаться на предметы, я направился в архивы, горя желанием посмотреть на них после стольких лет мечтаний.

На этот раз, когда я вошел в архивы, за столом сидел юноша дворянского вида. Он постукивал пером по листку бумаги, носящему следы многократного переписывания и зачеркивания. Когда я подошел, юноша сердито нахмурился и зачеркнул еще одну строку. Его лицо было просто создано, чтобы хмуриться, а мягкие бледные руки, ослепительно белая льняная рубашка и ярко окрашенный синий жилет просто-таки благоухали богатством. Некая часть меня, не так давно сбежавшая из Тарбеана, зачесалась проверить его карманы.

Юноша еще несколько секунд постучал пером, потом с чрезвычайно раздраженным вздохом отложил его.

– Имя, – сказал он, не поднимая глаз.

– Квоут.

Он пролистал журнал, нашел нужную страницу и нахмурился.

– Тебя нет в книге. – Он коротко взглянул на меня, снова нахмурился и вернулся к стишку, над которым трудился. Поскольку я не собирался уходить, юноша махнул пальцами, словно отгоняя жука. – Свободен, проваливай.

– Я только что…

Он снова взялся за перо.

– Слушай, – сказал он медленно и раздельно, словно объясняя дураку. – Тебя нет в книге. – Он театрально показал обеими руками на журнал, потом на двери: – Ты не пройдешь внутрь. Точка.

– Я только что прошел экзамены…

Дворянчик воздел и уронил руки в бешенстве.

– Тогда конечно тебя нет в книге.

Я порылся в кармане в поисках своей приемной карточки.

– Магистр Лоррен сам мне это дал.

– Да пусть он тебя хоть на спине сюда притащит, – отмахнулся благородный невежа, аккуратно обмакивая перо в чернильницу. – Хватит тут тратить мое время. У меня есть дела.

– Тратить твое время? – взвился я, потеряв терпение. – Да ты хоть представляешь, через что я прошел, чтобы попасть сюда?

Он поднял глаза на меня, его лицо внезапно стало глумливым.

– Ну-ка дай угадаю, – сказал он, положив ладони на стол и поднимаясь на ноги, – Ты всегда был сообразительнее других детишек в Трахогрязках, или из какой ты там загаженной дыры. Твое умение читать и считать повергало деревенских в священный трепет.

Я услышал, как за моей спиной открылась и затворилась наружная дверь, но наглец не обратил на это никакого внимания. Обойдя стол, он облокотился на него и продолжал:

– Твои родители поняли, что ты особенный, за пару лет скопили денег и купили тебе пару башмаков, а свиную попойку перешили в рубашку, – Он протянул руку, чтобы пощупать ткань моей новой рубахи, – Это заняло месяцы ходьбы, сотни километров тряски на телегах, запряженных мулами. Но в конце концов… – Он широко развел руки: – Хвала Тейлу и всем его ангелам! Ты здесь – с горящими глазами и полный мечтаний!

Я услышал смех и, обернувшись, увидел двух мужчин и молодую женщину, вошедших посреди его тирады.

– Господне тело, Амброз. Что тебя так взбеленило?

– Проклятые первочетвертники, – проворчал Амброз, направляясь обратно к своему месту за столом. – Заваливаются сюда, одетые в груду лохмотьев, и ведут себя так, словно они здесь хозяева.

Трое вошедших направились к двери с пометкой «Хранилище». Я изо всех сил постарался подавить горячий прилив смущения, когда они оглядели меня с головы до ног.

– Так мы идем вечером в «Эолиан»?

Амброз кивнул:

– Конечно. Шестой колокол.

– Ты не собираешься проверить, есть ли они в книге? – спросил я, когда за ними закрылась дверь.

Амброз повернулся ко мне с широкой, раздраженной и уж никак не дружеской улыбкой.

– Слушай, я дам тебе бесплатный совет. У себя дома ты был чем-то особенным. Здесь ты просто еще один наглый мальчишка. Так что обращайся ко мне «ре'лар», отправляйся обратно на свою койку и благодари того языческого бога, которому молишься, что мы не в Винтасе. Мы с отцом приковали бы тебя к столбу, как бешеную собаку.