Текст книги "Оборотная сторона медали (ЛП)"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
– Меня вряд ли сочтут неосмотрительным, – рассмеялся Обри и затем, гораздо более серьезным тоном, продолжил: – Я невероятно признателен вам, сэр. Так случилось, что у меня есть некоторое количество призовых денег на руках, и как и большинство людей, я был бы рад видеть их рост. Могу ли я поговорить обо всем этом с Мэтьюрином?
– Ну что же до этого, – ответил Палмер, – то боюсь, так не пойдет, поскольку информация совершенно конфиденциальная. По этой же самой причине, если вы решите покупать, то не должны делать это через одного посредника, только через нескольких – скажем, через своего призового агента, банкира и пару биржевых брокеров. Рынок крайне чувствителен к внезапным покупкам во времена всеобщей вялости, а особенно к покупкам одним лицом. С другой стороны, вы можете уговорить доктора Мэтьюрина, и может быть еще одного-двух своих лучших друзей немного прикупить. Вы можете уговаривать со всем упорством, но не ссылаясь ни на чей авторитет и не предавая, конечно, мое доверие. Доктор Мэтьюрин разбирается в биржевых делах?
– Очень сильно в этом сомневаюсь.
– Ну, такой философский ум вполне может созерцать Сити и наблюдать конфликт жадности и страха в умах его обитателей, чьим символом служат биржевые курсы. Но в любом случае, он, возможно, захочет просмотреть список ценных бумаг, которые готовы вырасти в цене, или о которых так хотя бы говорят. Я бы очень хотел выразить ему свое уважение, пусть и с такого расстояния. Вы, может быть, тоже сочтете список полезным: это плод долгих исследований.
Список все еще лежал в кармане у Джека, когда на следующий день он вошел в клуб, но теперь листок пестрел отметками, зачеркиваниями и большим количеством комментариев.
– Добрый день, Том, – поприветствовал он швейцара. – Есть письма для меня?
– Добрый день, сэр, – ответил Том, бросая взгляд на полку. – Нет, сэр. Сожалею, но ни одного.
– Хорошо, хорошо. – не стал расстраиваться Джек, – подозреваю, что времени прошло недостаточно. Ты не видел доктора Мэтьюрина?
– Доктора Мэтьюрина? О нет, сэр. Я даже не знал, что он в Англии.
Обри поднялся наверх. Чувствовал он себя радостным, но очень усталым: легко на душе, тяжело телу. Ночь, большая часть которой прошла за разговорами в дороге, не принесла отдыха. Ходьба по мощеным, не качающимся под ногами улицам после столь длительного плавания выматывала физически, а эмоции дня и ночи – и того сильней. Первый визит он нанес своему поверенному. Здесь Джек выяснил, что ни одно из дел не решилось ни в ту, ни в другую сторону, все осталось, в основном, в прежнем состоянии, разве что удалось узнать мнение двух видных барристеров по первому делу. Ни одно из них не было в целом неблагоприятным, и, возможно, дело могло разрешиться в начале следующей сессии суда.
По крайней мере, он мог не бояться ареста и помещения в долговую тюрьму, так что Джек направился прямиком к своему призовому агенту. Там он провел в делах все утро, гораздо плодотворнее, чем рассчитывал, благодаря захваченным на Адриатике призам, названия которых за давностью уже почти забыл, а потом зашел в банк, где его осыпали комплиментами. Обри провел некоторое время с одним из младших партнеров банка, и когда они вместе спускались по лестнице, Джек отметил, что необходимо позвать кассира – у него осталось при себе совсем мало денег. Мистер Хоар сделал шаг к конторке и произнес:
– Это капитан Обри из королевского флота, думаю, мы найдем для него золото.
Практически всем уже много лет приходилось обходиться бумажными купюрами, но Джек вышел из банка с двадцатью пятью гинеями – приятная тяжесть в кармане, ощущение реального, осязаемого богатства. Позже, поев мяса в трактире, он отправился к двум разным брокерам, своему и отцовскому. Второго он раньше не встречал и сразу же пожалел о знакомстве. Мистер Шейп отличался всем тем хвастовством и самоуверенностью, которые присущи третьеразрядным типам из Сити – не настоящий брокер, не член Биржи, но делец со стороны. Даже для столь непривычного к бизнесу человека, как Джек, был очевиден витавший вокруг него неистребимый дух непрофессионализма.
Тем не менее, делец пытался быть дружелюбным и сообщил Джеку, что генерал Обри в городе – он видел его не далее как несколько дней назад, и пожилой джентльмен «боек как всегда». Шейпу также очень хотелось бы узнать, зачем покупается именно такой портфель ценных бумаг, и маклер делал множество намеков. Но в этом не преуспел – Джек умел принимать довольно-таки неприступный вид, и на прямой вопрос самоуверенности у Шейпа не хватило.
После этой малоприятной интерлюдии Обри вернулся в наемном экипаже в Уайтхолл. Он кивнул Адмиралтейству, этому кладезю величайшей радости и глубокого беспокойства, и прошел через парк Сент-Джеймс в клуб. Лондон он любил, и прогулка ему понравилась, но слишком измотала. Джек послал за шампанским и устроился с кружкой в мягком кресле рядом с выходившим на улицу окном. В нем снова начал бить родник жизни, окутывая побитые пятки и натертые ступни. Жизнерадостность и даже энтузиазм раннего утра возвращались все быстрее, пока он размышлял о гигантском количестве дел, завершенных за прошедший день. Сейчас ему надо было бы собраться, встать и отправиться в «Грейпс». Там, может быть, ждет письмо от Софи, а может, он наткнется на Стивена. Ну, или по крайней мере получит о нем весточку.
Джек улыбнулся, но улыбку с его лица стерло приближение Эдварда Паркера, бывшего товарища по плаванию.
Джек не имел ничего против Эдварда Паркера, но не хотел ни от кого выслушивать соболезнования по поводу «Сюрприза». Тем не менее, выход из положения нашелся. Паркер был довольно неплохим моряком, храбрым и успешным, он принадлежал к хорошо известной морской династии и мог рассчитывать на постоянную занятость и в конечном итоге – на адмиральский флаг. Помимо всего прочего он был стройным и мужественным, постоянным объектом женского внимания. Но себя он ценил лишь за два качества, которыми вовсе не обладал – умение ездить верхом как парень из поэмы и способностью перепить кого угодно.
– Ох, Обри, – воскликнул он, – как печально было услышать о «Сюрпризе».
– Не беспокойся, – отозвался Джек. – Сегодня день святого Гропера, покровителя пьяниц, в этот день ныть не дозволено. Вильям, кружку того же самого для капитана Паркера. Клуб мог похвастаться особенно элегантными серебряными кружками, а эта, на сверкающем подносе и покрытая изморозью, смотрелась еще лучше.
– За святого Гропера, – поднял кружку Джек, – и за его бессмертную память, одним глотком. Не пролей ни капли.
Паркер решительно принялся за дело, но он весил девять стоунов против шестнадцати Джека и не слонялся по Лондону весь день. Хотя вторую кружку он предложил сам, но это его и погубило: посидев некоторое время с застывшей на бледном лице неестественной улыбкой, Эдвард пробормотал едва связные извинения и поспешил прочь из комнаты.
Джек откинулся в кресле и стал созерцать вечерний прилив на улице Сент-Джеймс. Во дворце давали затяжной дневной прием, и в толпе виднелось много необычно пышно одетых офицеров, сплошь багрянец и золото, сверкающее серебро и перья, как у Агамемнона. Они спешили в сторону Пикадилли, опасаясь надвигающегося ливня. Более предусмотрительных сопровождали слуги с зонтами, а некоторые, подобрав сабли и бренча шпорами, неслись в тот или другой клуб. На улице располагалось несколько клубов, и практически напротив окна Джека – “Баттонс”, к которому принадлежал генерал Обри.
Джек в нем тоже состоял, но почти не бывал там, невысоко оценивая общество – исключительно богатые люди, гораздо больше герцогов, нежели в других местах, и слишком уж много подлецов, причем некоторые из отличных семей.
Как только офицеры достигли своих убежищ, улицу снова заполонили штатские. Джек с сожалением заметил, что славные пестрые одежды его юности все больше и больше сдают позиции черным. Хотя и подходящие в определенных случаях, они придавали улице траурный дух. По правде говоря, то там, то сям мелькали бутылочно-зеленый, бордо и ярко-синий, но дальняя сторона улицы больше не напоминала цветник. К тому же почти вся молодежь вырядилась в рейтузы.
Мимо проплыло немало знакомых лиц. Бленкинсоп из министерства иностранных дел, превосходно выглядит. Уадден, хэмпширский сосед и отличный человек, но сейчас выглядит далеко не счастливым верхом на недавно купленной лошади, которая идет в сторону часовой башни, вся в мыле и как-то боком. Как только пробило полчаса, скотина (легкий гнедой мерин) издала что-то вроде вопля и понеслась в узкую аллею рядом с «Локс»[11]. Обри разглядел, как Уадден выбрался оттуда, понурив голову и, видимо, бросив лошадь. Увидел он, и как Рэй из Адмиралтейства и какой-то мужчина, чьего имени вспомнить не удалось, зашли в “Баттонс”, оба в черном, за ними последовало еще больше людей в черном, а потом мелькнул старый, хорошо знакомый ярко-синий, и без особого удивления Джек узнал своего отца.
Когда-то было возможно полюбить генерала Обри, раз уж он женился на необыкновенно милой женщине, матери Джека. Но последние лет двадцать, а то и больше, к нему даже собственные собаки привязанности не питали. Его разум был практически целиком захвачен намерениями раздобыть денег с помощью различных уловок. Однажды он вырубил весь лес на своих землях, хотя деревья даже и наполовину не выросли, Джеку было очень обидно, а прибыли генерал практически не получил.
Сейчас он связался с какими-то очень странными созданиями, промышлявшими на стыке банковского дела, страхования и строительства. А еще он лишил Джека шанса унаследовать обедневшее, но подлежащее восстановлению поместье, женившись на молочнице, – он отписал ей громадную сумму и произвел на свет еще одного сына.
Но все же Джек отличался сильным чувством сыновней почтительности, и поэтому написал записку, в которой убеждал отца вложить все до последнего пенса в ценные бумаги из списка Палмера, отметив, что источник рекомендаций не может быть раскрыт и должен оставаться в секрете. Он намеревался просто передать письмо, не более, но увидев, как костлявая высокая фигура хватается за перила, чтобы взобраться на ступени, пробормотал: «К черту, он в конце концов мой отец, надо же спросить у него, как дела». «Если ты это сделаешь, – ответил слегка затуманенный голос рассудка, – то тебе придется отвечать на вопросы». «Ничего подобного, – возражал Джек, – мне только нужно сказать, что я обязан молчать – дал слово, – чтобы он понял», – и покончив с вином, он отправился на противоположную сторону улицы.
– Джек, как жизнь? – вскричал генерал, узнав его. – Ты был далеко?
– Да сэр, на Тихом океане.
– А теперь вернулся. Славно, славно. – Генерал выглядел довольным. – Не побоюсь сказать, что София была рада тебя видеть, – продолжил генерал. Он был очень доволен собой, что вспомнил ее имя, и даже спросил у Джека, чего тот желает.
– Вы очень любезны, сэр, но я только что выпил три кружки шампанского, практически на пустой желудок, и отчетливо это чувствую. Но возможно, выпью кофе.
– Чушь, – воскликнул его отец. – Не будь проклятым сосунком. Хорошее вино еще никогда никому не навредило. Продолжим шампанским.
Пока они опустошали первые бокалы, Джек вежливо поинтересовался насчет своей мачехи и ее сына.
– Пара глупых сучек, вот кто они, вечно плачутся, – отозвался генерал. Он налил еще вина и после паузы повторил: – Не побоюсь сказать, что София будет рада тебя видеть.
– Надеюсь на это, – ответил Джек, – но я еще не был дома. Отличное вино, сэр, фруктовее нашего. Нет, дома я не был, картель высадил меня в Дувре, и я подумал, что вначале лучше побывать в Лондоне.
– Припоминаю, что твой лейтенант-бабник командовал как-то картельным судном. Как его звали?
– Баббингтон, сэр. Но теперь капитаном был Гарри Тэннан.
– Сын Харбрука? Ага, так значит картельным судном командует Гарри Тэннан, так?
– Да, сэр, – отозвался Джек, сожалея о том, что он упомянул проклятую лохань. Он совсем позабыл, как любит его отец подхватывать какой-нибудь незначительный кусочек информации и досаждать им до смерти. – Можем ли мы присесть в тихом уголке южной комнаты? Мне нужно рассказать кое-что очень важное о покупке акций.
– Какого дьявола? – ответил генерал, внимательно глядя на него. – Тогда пошли, и вино захвати. Но говори быстро, я кое-кого жду. Где ты достал это ужасное пальто? – спросил он, показывая путь. – Надеюсь не пугало огородное обокрал?
В южной комнате Джек напомнил сам себе: «лучше бы мне много не говорить». Он сел за письменный стол и быстро воспроизвел суть своего письма.
– Вот, сэр, – сказал он, передавая листок отцу. – Я настоятельно рекомендую вам вложить в это каждый пенни.
И в самых ясных выражениях, которые пришли в голову, он подчеркнул анонимную, совершенно конфиденциальную природу этих сведений. Он предупредил, что не может ответить на вопросы, и подчеркнул, что дал слово, пообещав не распространять эту информацию дальше двух ближайших друзей. Это дело чести.
Генерал смотрел на него проницательным, испытующим взглядом, пока Джек не закончил, потом открыл было рот, но до того, как из него вылетело хоть слово, лакей возвестил о прибытии его гостей.
– Оставайся тут, Джек, – скомандовал генерал, опуская пустой бокал.
Несколько минут спустя он привел в комнату троих. С упавшим сердцем в одном из них Джек узнал биржевого маклера отца, а двое других оказались вычурно одетыми типами того сорта, который он слишком часто лицезрел в доме своего детства. Он вспомнил, что когда отец хотел впечатлить подобных приятелей, то приводил их сюда – показать герцога-другого.
– Это мой сын, – воскликнул генерал, – хотя по его возрасту не догадаешься. Первый раз я женился очень молодым, совсем юнцом. Он пост-капитан в королевском флоте и только что вернулся домой из плавания. Вчера высадился в Дувре с картеля, и уже дает старику советы насчет инвестиций, ха-ха-ха. Джеймс, большую бутыль того же вина!
– Мы с капитаном – старые друзья, – влез в разговор брокер, потрепав Джека плечу явно против его воли. – И хочу сказать вам, генерал, в инвестициях он разбирается очень хорошо.
– Так вы прибыли с картелем, сэр, – произнес один из гостей. – Тогда, может, расскажете нам последние парижские новости? Господи, а вдруг Наполеон все-таки умер? Господи, а вдруг война подошла к концу? Только подумайте!
– С картелем? – встрепенулся маклер, пропустивший первое упоминание этого факта.
– Разбирается в инвестициях? – удивился генерал, и они оба уставились на Джека.
Вино прибыло, пробка вылетела.
– Всегда говорил, ничто не сравнится с шампунем, – пробормотал один из генеральских гостей.
Джек сидел, пил вино наравне с другими и уворачивался от вопросов до тех пор, пока бутылка не опустела. Когда спросили его мнение о ходе войны и ее возможной продолжительности, он пробормотал серию банальностей. Себя он слышал как бы со стороны, и не без удовлетворения. Но когда отец предложил всем отправиться в Воксхолл [12], Джек наотрез отказался.
Сыновняя почтительность имела свои пределы (и они были давно превзойдены), к тому же имелось прекрасное оправдание.
– Я не вполне подобающе одет для выхода в город, – ответил он, – и уж тем более не для Воксхолла в пристойной компании.
– Может, и нет, – подтвердил один из гостей, тот что был попроще, пьянее и богаче одет. – Но все прощается нашим славным морякам. Пойдемте. Там же так весело, только подумайте!
– Спасибо за вино, сэр, – поблагодарил отца Джек. – Доброй ночи, джентльмены. – Он поклонился и, четко зафиксировав взгляд на двери, вырулил прямо на свежий воздух, выпрямившись, закостенев, не дыша и ни на дюйм не отклоняясь от выбранного курса.
Глава пятая
Стивен Мэтьюрин свернул со Стрэнда вниз к вольностям округа Савой. Дорога была знакомой, настолько знакомой, что ноги сами избегали самых крупных трещин в мостовой, чугунной решетки, как-то раз провалившейся под его скромным весом прямо в угольный подвал, и полных грязи сточных канав. Тем лучше, поскольку разум Стивена унесся вдаль: он, как Джек подметил, очень сильно беспокоился насчет Дианы, так беспокоился и опасался, что отправился в «Грейпс», дабы переодеться и побриться, прежде чем предстать на Халф-Мун-стрит. Заодно здесь он мог услышать о ней хоть что-то – Диана и домовладелица миссис Броуд были хорошими подругами, и обе уделяли слишком много внимания белью Мэтьюрина.
Стивен задумался и потому, завернув за угол к гостинице, потрясенно замер, не увидев ничего, кроме отгороженной от улицы обгорелой дыры. В подвале сияла дождевая вода, несколько обуглившихся балок обозначали уровень пола, а в нишах стенных шкафов выросли трава и папоротник.
Жилые дома с обеих сторон с виду не пострадали, равно как и магазины на вестминстерской стороне улицы – оживленные, деловые, с торопящимися туда-сюда людьми, будто бы в ужасном зрелище не было ничего необычного. Стивен перекрестился, дабы проверить свой курс и точно убедиться – это руины «Грейпс», а не пространственная иллюзия. И пока стоял, он почувствовал мягкий нажим на ногу. Обернувшись, он увидел грубую уродливую шавку, виляющую хвостом, с пастью, растянутой в такой гримасе, которая могла обозначать как радость, так и ярость.
Стивен сразу же узнал дворняжку мясника. Пес не был беспризорным, он принадлежал только мяснику, но частенько проводил время со Стивеном, и между ними образовалась прочная, проверенная временем привязанность.
– Так это ж сам доктор, – услышал он мясника. – Я так и подумал, увидев, как пес трясет головой и расшаркивается, будто Панч и Джуди [13]. Вы ищете бедный старый «Грейпс», я подозреваю.
Пожар случился примерно в то время, когда «Сюрприз» отбыл из Гибралтара. Никто не пострадал, но страховая компания оспорила выплату, а миссис Броуд не может отстроиться заново, пока не получит страховку. Пока что она уехала к друзьям в Эссекс, и вся округа по ней скучает.
– Каждый раз, как смотрю в эту сторону, – пожаловался мясник, указывая ножом, – так чувствую, будто весь Савой ранен.
Да, это рана, и рана неожиданная, размышлял Стивен по пути на север. Он и не подозревал, как много это тихое место для него значит, да и в «Грейпс» оставались довольно важные коллекции, в основном птичьих шкур, много книг... Гораздо более глубокая рана – «Миссис Мэтьюрин здесь больше не живет», – нанесенная на Халф-Мун-стрит, оказалась не столь внезапной и меньше его шокировала.
Стивен уверенно направился в сторону улицы Сент-Джеймс, заверяя себя «Я не буду ничего чувствовать до тех пор, пока не получу подтверждений: есть тысячи возможных объяснений».
В клуб Джека Стивен по своей воле не вступил бы, но Диана настаивала: она заставила многих своих друзей и Джека поддержать его кандидатуру, и вот уже какое-то время Стивен состоял членом этого клуба.
– Доброе утро, сэр, – поприветствовал его швейцар. – У меня для вас несколько писем и чехол с мундиром.
– Благодарю, – ответил Стивен, забирая письма.
Единственное из них, имевшее значение, лежало сверху, и он сломал печать, поднимаясь по лестнице. Начиналось оно так:
Зачем давнишний и пустой
Супружеский обет
Все связывает нас с тобой,
Коль страсть сошла на нет? [14]
Плотный текст со множеством подчеркиваний, втиснутый между стихами и последним абзацем, сложно было разобрать при таком освещении. В последнем же абзаце строчки отстояли друг от друга, писали его спокойно и другим пером: «Твой парадный мундир пошили сразу, как только ты отбыл, и чтобы не оставлять его в «Грейпс», где мыши и моль множатся непомерно, несмотря на все старания славной миссис Броуд, я пошлю его в клуб.
И, Стивен, умоляю тебя, не забывай носить в Англии теплую фланелевую нательную рубашку и кальсоны. Несколько ты найдешь поверх мундира, а несколько – под ним».
Эти слова он проглотил еще до того, как поднялся на лестничную площадку. Письмо Стивен положил в карман, вошел в пустую библиотеку и стал просматривать остальные.
Одно оказалось просьбой о займе, который надлежало передать с посланником, два – приглашениями на давно уже переваренные обеды, а в двух рассказывалось о малых буревестниках. Эти Стивен прочел внимательно, после чего вернулся к письму Дианы. Ему следовало знать, писала она, что выставлять напоказ свою рыжую дамочку по всему Средиземноморью и даже не пытаться как-то завуалировать свое поведение, означает наносить ей прямое и открытое оскорбление. О моральной стороне дела она не говорила – это не в ее обыкновении, да и в любом случае пустословия о морали можно спокойно оставить окружающим, но подчеркивала, что не ожидала от Стивена такого неделикатного поступка. Или, раз уж он наделал в припадке сумасбродства таких глупостей, то она ожидала бы оправданий, которым можно хотя бы на словах поверить. На этом месте Стивен остановился и попытался найти дату письма – ее не было. Любая женщина с характером, продолжала Диана, негодовала бы на ее месте.
Даже леди Нельсон, куда более кроткая, нежели Диана, обиделась на подобное, хотя в том случае и имелось благопристойное прикрытие в виде сэра Уильяма. Она признает, что невзирая на все недостатки Стивена, никак не ожидала от него подобной гнусности. Хорошо известно, что так поступают обыватели, когда страсть сошла на нет, но Диана никогда не видела в Стивене обычного человека. Она никогда не забудет его доброты, и никакое негодование не разрушит их дружбы, но как же она рада, ох как она рада, что они не обвенчались в англиканской или католической церкви. Затем, явно после паузы и другим пером она добавила, что не стоит думать о ней плохо, а затем – постскриптум насчет белья.
Стивен не стал бы думать о ней плохо, как не подумал бы дурного и о улетевшем на волю соколе, вообразившем себя обиженным – знал он крайне гордых, своенравных соколов, страстно привязывавшихся и моментально оскорблявшихся, но сердце его кровоточило, и он горевал. Сначала нахлынуло ошеломляющее горе от столь опустошающей утраты, Стивен стиснул руки и зашатался, а потом – горе собственно по Диане. Знал он ее долго, но из всех безумных метаний, из всех coup de tête [15], которым он был свидетелем, это грозило стать самым бедственным. Сбежала она с Ягелло, литовским офицером на шведской службе, давно и открыто восхищавшимся Дианой.
Ягелло – осел. Высокий, красивый, златовласый осел, обожаемый девицами и хорошо принимаемый мужчинами за радостную искренность и простоту. Но безнадежно непостоянный осел, неспособный сопротивляться искушениям и постоянно ими окруженный – мало того, что богат, так еще и до абсурда привлекателен. Верности от него ждать не следовало – он был гораздо младше Дианы. Брак между ними был невозможен – что бы Диана ни считала, церемония на борту ЕВК «Эдип» имела законную силу. Активная светская жизнь для нее была важна не меньше пищи и воды, но вряд ли шведское общество будет благосклонно к незамужней иностранке, чей единственный покровитель – юный дурашливый гусар.
Мысли о судьбе Дианы лет через пять или даже меньше вызвали у Стивена сердечную боль. Единственный луч света, который он нашел в этой тьме – это то, что она независима, ей не нужно полагаться на чью-то щедрость.
Но и в этом особой уверенности не было – когда-то у нее водились деньги, но инвестировала ли она достаточно, чтобы обеспечить себе разумный доход на всю оставшуюся жизнь, Стивен не знал. Впрочем, вероятность такая имелась благодаря ее толковому советнику и другу, банкиру Натану. Стивену он тоже был по душе. Надо расспросить Натана – решил он, и, устраиваясь в кресле, и почувствовал, как край проклятой бронзовой шкатулки уперся ему в бедро. Она была привязана к поясу длинным хирургическим бинтом (Стивен как-то забыл компрометирующие секретные документы в экипаже); с ней тоже надо наконец-то разобраться.
Стивен размышлял. Холодный мыслительный процесс оказался драгоценным отдыхом от суматохи чувств, от страстных беззвучных восклицаний, едва связных протестов против несправедливости происходящего и повторов имени Дианы. Стивен встал, подошел к письменному столу и написал: «Доктор Мэтьюрин свидетельствует свое почтение и будет счастлив ожидать сэра Джозефа Блейна так скоро, как ему будет удобно». К удивлению Стивена, рука у него так дрожала, что слова едва можно было разобрать. Он старательно переписал все заново и отнес вниз, чтобы письмо доставили – но не в Адмиралтейство, а в собственный дом сэра Джозефа на Шеферд-Маркет.
– О, Стивен, вот ты где, – воскликнул появившийся в этот момент Джек. – Как я рад тебя видеть! Как же так получилось с бедным старым «Грейпс»? Ну, хотя бы никто не пострадал. Давай поднимемся наверх, мне нужно тебе сообщить кое-что важное.
– Какой-то из исков завершен?
– Нет-нет, речь не об этом. В юридическом плане ничего не сдвинулось с места. Кое-что совсем другое – ты удивишься.
Библиотека все еще пустовала. Стивен, сидя спиной к окну, наблюдал за выражением лица Джека, оживленного и светящегося предвкушением того, как он преподнесет другу целое состояние.
– Суть в том, – завершил рассказ Джек, – что вложения нужно сделать в ближайшие несколько дней. Вот почему я так рад застать тебя прямо сейчас. Я уже собирался идти на Халф-Мун-стрит, дабы отдать тебе список, на случай если ты окажешься там.
На подносе принесли записку для доктора Мэтьюрина.
– Извини, Джек, – произнес Стивен и отвернулся к окну. Он прочитал, что сэр Джозеф будет более чем рад видеть доктора Мэтьюрина после половины седьмого, и, повернувшись лицом в комнату, заметил обеспокоенный взгляд Джека.
– С тобой дурно обошлись, Стивен? Присядь и позволь заказать тебе бокал бренди.
– Послушай, Джек. Диана сбежала в Швецию.
Повисла неловкая пауза. Джек тут же подумал, что явно не обошлось без Ягелло, но понять такого не мог, как не мог и придумать достойный комментарий. Стивен продолжил:
– Она подумала, будто Лаура Филдинг – моя любовница, и раз я ее демонстрировал по всему Средиземноморью – это намеренное или, по крайней мере, бессердечное оскорбление. Скажи, все и правда так выглядело? Разве я казался любовником Лауры?
– Я думаю, что в целом так и считали – выглядело похоже...
– Но я же объяснил все, насколько мог, – пробормотал Стивен себе под нос. Он уставился на часы, и хотя стрелки были отчетливо видны, не мог разобрать, который час.
Весь его разум целиком захватил вопрос: «Она сбежала до или после того, как Рэй передал ей письмо? Вот что я должен выяснить».
– Который час?
– Полшестого.
«В Адмиралтействе я его не застану, – размышлял Стивен. – Загляну-ка я к нему домой. Это довольно близко к Натану. Хватит времени на обоих, если поспешить».
– Джек, – уже вслух произнес он, – большое спасибо за совет насчет паев и акций, меня до глубины души тронула твоя доброта. Скажи, дружище, ты полностью уверен?
Джек кивнул.
– В таком случае, мне нет смысла спрашивать, какие справки ты наводил о своем информаторе.
– Ему можно верить. Он знает тебя, знает даже про Testudo aubreii.
– Правда?
Стивен замер, задумавшись на мгновение. Тот человек ничего бы не приобрел от обмана, а если информатор сам ошибался, то все равно на руках оставались акции – убытком стали бы только комиссионные брокеру.
– Я должен тебя покинуть. Нужно нанести несколько визитов.
– Потом ты поедешь в Эшгроу, разумеется, – как само собой разумеющееся произнес Джек, – Софи будет так счастлива тебя увидеть. Вначале я думал насчет воскресенья, из-за приставов, но мы можем уехать завтра, если тебя это устраивает.
– Сомневаюсь, что освобожусь до вторника.
– Значит, мне придется побыть здесь чуть дольше. Ну что ж, тогда во вторник.
Первый визит оказался неудачным. Стивен назвался, но через несколько минут выяснил, что мистера Рэя нет дома. «Я почти забыл, – рассуждал он под мелким дождем, – что Рэй должен мне гигантскую сумму. Мой визит мог вызвать большие затруднения».
Второй визит оказался столь же неудачным. По сути, он вообще не состоялся. Еще до того, как Стивен добрался до дома, ему пришло в голову, что Натан, как и все их общие знакомые в Лондоне, знает об их расставании, и как ее личный советник сочтет непозволительным что-либо говорить о ее делах. Стивен позвонил в колокольчик и был почти рад услышать, что мистера Натана нет дома. Но дома оказался его младший брат Меир, он стоял в прихожей, и когда Стивен, несмотря на усиливающийся дождь, категорически отказался от экипажа или портшеза, Меир насильно впихнул ему в руки зонт – величественную конструкцию из ткани и китового уса.
Под его развесистыми полями Стивен проложил себе дорогу через спешащую, толкающуюся толпу к тому месту, где его ждал багаж, поскольку последний отрезок пути он проделал в дилижансе. Здесь дорогу особенно густо покрывала полужидкая грязь, конский навоз и отбросы. Мальчишка расчистил перед ним дорогу метлой, и как будто Красное море расступилось перед Моисеем. На тротуаре напротив мальчонка остановился и крикнул:
– Не забудьте о чистильщике, ваша милость.
Стивен сунул руку в один карман пальто, потом в другой.
– Прости, дитя, но подлые собаки оставили меня без гроша и без носового платка. Боюсь, при мне совсем нет денег.
– Тебе что, матушка никогда не говорила, что подтирку и кругляши нужно держать в карманах штанов? – нахмурившись спросил мальчишка. – Старый педик, сын хромой суки, – уже издалека добавил он, – долбаный рогоносец.
В конторе почтовых дилижансов Стивен достал портфель из своего рундука, дал указания, куда доставить его багаж и отправился в нелегкий путь на Шеферд-Маркет, держа портфель и одновременно управляясь с широким тяжелым зонтом при все усиливающемся ветре.
Зонт свидетельствовал о симпатии младшего Натана: Стивен немедленно вспомнил серьезное, внимательное выражение его лица, многозначительный тон, и в теперешнем подорванном состоянии ему показалось, что это напоминало разные формы сочувствия: бесполезные, неловкие, болезненные и неуклюжие.
– Надеюсь, сэр Джозеф не станет мне соболезновать, – пробормотал Мэтьюрин, приближаясь к двери, – думаю, что больше сочувствия я не выдержу. Несомненно, любезность требует выражения некоторой заботы, но не сейчас, Боже, не сейчас.
Однако сэра Джозефа не стоило опасаться. Приема теплей и радушней ожидать было невозможно, и в течение долгого времени не возникло ни малейшего намека, ни напряженности.
Когда они управились с очевидными темами о плавании и обменялись всякими слухами касательно энтомологов и деятельности Королевского общества, Стивен спросил о здоровье сэра Джозефа.
Интересовался он как врач, выписавший ему рецепт от сниженной потенции (эта тема приобрела определенное значение ввиду планировавшейся женитьбы Блейна), и Стивен хотел знать, как подействовало его лекарство.
