Текст книги "Война хаоса"
Автор книги: Патрик Несс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
[Тодд]
Среди дыма и криков Ангаррад умудряется встать на ноги. В ее Шуме царит тишина – жуткая тишина, – но она поднимается, и я вижу, откуда прилетела ракета…
Со стороны города: оттуда к нам идут новые силы во главе с мистером Тейтом и мистером О’Харой. Они подтянули оставшихся солдат и вооружение, о котором говорил мэр…
Вооружение, о котором я даже не знал…
– Секретное оружие должно оставаться секретным, иначе какой от него толк? – говорит мэр, подъезжая ко мне сзади.
На его лице сияет широкая улыбка.
Потомушто к нам спешат сотни солдат, свеженьких, орущих и готовых броситься в бой…
А спэклы уже оборачиваются…
И смотрят на взорванный склон, пытаясь понять, можно ли по нему подняться…
А потом снова что-то вспыхивает, над нашими головами раздается свист, и…
БУМ!
Я вздрагиваю, а Ангаррад громко ржет, когда в склоне холма появляется еще один кратер, а в воздух взлета ют грязь, дым, ошметки спэклов и рогатых зверей.
Мэр даже бровью не поводит, только радостно смотрит на новеньких солдат. Армия спэклов разворачивается и пытается бежать…
Но ее накрывает волной наших вновь прибывших…
И я тяжело дышу…
И смотрю на то, как разворачивается волна…
И я должен сказать…
Должен сказать…
(заткнись)
Мою грудь так и распирает от радости…
(заткнись)
От радости и облегчения…
Я чувствую стук своего сердца и вижу умирающих спэклов…
(заткнись заткнись заткнись)
– Ты ведь не очень расстроился, правда, Тодд? – спрашивает мэр.
Я смотрю на него, грязь и кровь засыхают на моем лице, вокруг валяются трупы спэклов и людей, а воздух наполняется новым ярким Шумом, хотя я думал, что громче быть уже не может…
– За мной! – говорит мэр.– Скоро ты узнаешь, каково быть победителем.
И он бросается вслед за новыми солдатами.
Я скачу за ним, подняв винтовку, но не стреляя, просто глядя по сторонам и чувствуя…
Чувствуя восторг…
Потомушто в этом и смысл…
В этом подлый маленький секрет войны…
Когда ты побеждаешь…
Когда ты побеждаешь, она захватывает…
Спэклы бегут обратно на холм, пробираясь через завалы…
Бегут от нас…
И я поднимаю винтовку…
И целюсь в спины отступающих спэклов…
Палец на курке…
Я готов спустить его в любую секунду…
Один спэкл спотыкается о труп своего собрата… но труп не один, их два, нет, три…
А потом дым рассеивается, и я вижу трупы повсюду: весь склон засыпан спэклами, людьми и зверями…
Я снова на монастырской земле, и вокруг меня – груды трупов…
Восторга как ни бывало…
– ЗАГОНЯЙТЕ ИХ НА ХОЛМ!– вопит мэр солдатам.– ПУСТЬ ПОЖАЛЕЮТ, ЧТО ПОЯВИЛИСЬ НА СВЕТ!
[Виола]
– Кончается, – говорю я. – Битва подходит к концу.
Брэдли жмет на дисплей, и мы снова видим, что происходит на поле боя: туда прибывает новая армия.
И снова гремит взрыв.
А спэклы разворачиваются и бегут обратно, перебираясь через трупы своих собратьев и кратеры от взрывов. Кто-то падает в реку, кто-то на дорогу внизу – в самую гущу армии, где жить им остается недолго.
От такого количества смертей мне становится физически плохо, в лодыжках и ногах пульсирует боль, и я опираюсь на Желудя, чтобы не упасть. Остальные продолжают спорить.
– Если это действительно его рук дело,– говорит госпожа Кайл, – то он еще опаснее, чем я думала. Неужели вы хотите жить в мире, которым управляет такой человек?
– Не знаю, – отвечает Брэдли. – А вы – единственная альтернатива?
– Брэдли, – пытается урезонить его Симона, – она ведь в чем-то права.
– Неужели?
– Мы не сможем разбить новое поселение, когда вокруг бушует война. – продолжает Симона. – Это наша последняя остановка. Больше нашим кораблям лететь некуда. Надо попытаться обустроиться здесь, но для этого необходимо остановить войну…
– Корабли могут сесть в каком-нибудь другом месте, – предлагает Брэдли. – На этой же планете, но подальше отсюда.
– Нет! – резко выдыхает госпожа Койл.
– А что? Ни один закон не предписывает нам селиться в уже существующих поселениях, – говорит ей Брэдли. – От вас мы никаких весточек не получали и садились в полной уверенности, что вы вообще сюда не добрались. Воюйте сколько душе угодно. Нам-то что? Мы найдем себе другое место.
– Ты предлагаешь их бросить?! – в ужасе переспрашивает Симона.
– В итоге спэклы все равно на вас нападут. А вы понятия не имеете, как с ними сражаться.
– Ну да, а здесь нам придется сражаться с двумя армиями: спэклами и людьми. А в итоге, возможно, и с вами.
– Брэдли… – начинает было Симона.
– Нет! – громко заявляю я. чтобы все услышали. Потому что я все еще смотрю на проекцию и вижу, как умирают люди и спэклы…
И все еще думаю о Тодде, о том, сколько жизней чуть не отняла ради него…
От этих мыслей кружится голова. Никогда и никому этого не пожелаю.
– Никаких бомбежек, – говорю я.– Вы что, не видите, спэклы отступают? Мы уже победили мэра – и победим еще раз. То же самое относится и к мирному договору со спэклами – заключим его снова.
Я уверенно смотрю на госпожу Коил и с упором произношу:
– Больше никаких смертей. По своей воле я никому не причиню зла, даже армии. которая этого заслуживает, будь то армия мэра или спэклов. Мы найдем мирное решение.
– Умница! – говорит Брэдли. И смотрит на меня до боли знакомым взглядом – в нем столько доброты, любви и гордости, что сердце щемит, и я отворачиваюсь, потому что мне стыдно, ведь я была так близка к другому решению…
– Что ж. раз вы тут все такие славные и добренькие, – ледяным, как со дна реки, голосом произносит госпожа Койл, – я пойду, а то мне еще жизни надо спасать.
И, прежде чем кто-либо успевает ее остановить, она прыгает в повозку и уносится в ночь.
[Тодд]
– БЕЙ ИХ! – вопит мэр. – ПУСТЬ БЕГУТ!
Впрочем, он может кричать что угодно, хоть перечислять сорта фруктов, солдаты все равно будут бросаться очертя голову на врага, перебираясь через завалы, рубя и отстреливая попадающихся на пути спэклов.
Мистер О’Хара скачет впереди свежих сил, ведя за собой ударную группу, но мистера Тейта мэр подозвал к себе – мы стоим и чего-то ждем на открытой площадке в конце поля.
Я спрыгиваю с Ангаррад, чтобы получше рассмотреть ее рану. Вроде бы она не очень серьезная, но в Шуме Ангаррад все еще царит полная тишина, нет даже обычных лошадиных звуков. Понятия не имею, что это значит, но вряд ли что-то хорошее.
– Милая моя,– говорю я, пытаясь унять дрожь в руках и погладить ее по спине. – Мы тебя мигом залатаем, ясно? Будешь как новенькая! Хорошая моя…
Но она только свешивает голову почти до самой земли, с губ и боков капает белая пена.
– Простите за задержку, сэр, – говорит мистер Тейт мэру. – Мобильность армии пока оставляет желать лучшего.
Я бросаю взгляд на выстроенную в ряд артиллерию: четыре большие пушки на стальных повозках, запряженных уставшими быками. Пушки отлиты из толстого черного металла и выглядят так, словно хотят разнести тебе черепушку. Оружие – секретное оружие, – созданное на секретном заводе вдали от города (рабочих, видать, тоже держали подальше, иначе все услышали бы их мысли), чтобы в считаные секунды стереть «Ответ» с лица земли. Вот только теперь его используют, чтобы стереть с лица земли спэклов.
Эти безобразные махины сделали мэра еще сильней.
– Поручаю вам работать над этим, капитан. Уверен, вы прекрасно справитесь, – говорит мэр. – А сейчас найдите капитана О’Хару и велите ему отступать к подножию холма.
– Отступать? – удивленно переспрашивает мистер Тейт.
– Спэклы обратились в бегство, – говорит мэр, кивая на почти пустой зигзаг дороги – остатки вражеских сил скрываются за гребнем холма.– Но кто знает, какие полчища поджидают нас наверху? Они перегруппируются и разработают новый план действий. Мы должны сделать то же самое.
– Так точно, сэр. – Мистер Тейт отдает честь и уносится прочь.
Я опираюсь на Ангаррад, прижимая лицо к ее горячему боку. Хотя глаза у меня закрыты, я все равно вижу в своем: Шуме людей, спэклов, сражение, огонь, смерти, смерти, смерти…
– Ты молодец, Тодд, – говорит мэр, подъезжая ко мне. – Правда.
– Это было… – Я умолкаю.
Как? Как это было?
– Я горжусь тобой, – добавляет мэр.
Я поворачиваю к нему ошалевшее лицо. Он смеется:
– Правда, горжусь! Ты не запаниковал в критической ситуации, не потерял голову. Твою лошадь ранили, но ты не позволил ей сдаться. А самое главное, Тодд, ты сдержал свое слово.
Я заглядываю в его глаза – черные глаза цвета речных камней.
– Это поступки настоящего мужчины, Тодд. И он говорит искренне, ему хочется верить. Но ведь с мэром всегда так, правда?
– Говори что хочешь, – цежу я, – все равно я тебя ненавижу.
Он лишь улыбается:
– Может, сейчас тебе в это не верится, Тодд, но однажды ты поймешь, что именно севодня стал мужчиной.– Его глаза вспыхивают. – Севодня ты изменился.
[Виола]
– Кажется, битва в самом деле утихает, – замечает Брэдли, глядя на проекцию.
Зигзагообразная дорога, ведущая к вершине холма и водопада, понемногу пустеет: армия мэра отходит к подножию, а спэклы бегут наверх, оставляя за собой голый склон. Армия Нью-Прентисстауна теперь видна целиком, включая неизвестно откуда взявшиеся пушки и новых солдат, начинающих перегруппировываться у подножия холма: они готовятся к новому бою.
А потом я вижу Тодда.
Я произношу его имя вслух, и Брэдли приближает картинку в том месте, на которое я показываю пальцем. Мое сердце замирает, когда я вижу, как он прижимается к Ангаррад… но он жив, жив, жив!…
– Это твой друг? – спрашивает Симона.
– Да,– отвечаю я.– Это Тодд, он…
Я умолкаю, потому что к нему подъезжает мэр. И они разговаривают как ни в чем не бывало.
– А это – разве не наш тиран? – уточняет Симона.
– Все сложно, – вздыхаю я.
– Да уж, – протягивает Брэдли. – У нас тоже сложилось такое впечатление.
– Нет, послушайте! – твердо говорю я. – Если вас когда-нибудь одолеют сомнения, если на этой планете вы не будете знать, кому доверять, доверяйте Тодду, ясно? Запомните это!
– Хорошо, – с улыбкой отвечает Брэдли. – Мы запомним.
– Но один вопрос остается, – говорит Симона. – Что нам делать теперь?
– Мы-то думали, что все поселения вымерли, а твои родители пытаются наладить новую жизнь. – говорит Брэдли. – Вместо этого мы напоролись на диктатора, мятежницу и воинствующих аборигенов.
– Надо посмотреть, насколько велика армия спэклов,– говорю я.– Можешь поднять зонд?
– Ненамного,– отвечает Брэдли, но жмет на дисплей, и зонд поднимается к вершине холма, взлетает чуть выше и…
– О господи…
Рядом потрясенно охает Симона
В свете двух лун, костров и факелов…
Целое население планеты раскинулось вдоль речного берега – спэклов гораздо, гораздо больше. чем людей, они могут разом захлестнуть и уничтожить весь Нью-Прентисстаун. Нам никогда их не победить.
Их тысячи. Десятки тысяч.
– Их много, – говорит Брэдли, – зато мы лучше вооружены. Идеальные условия для бесконечной резни.
– Госпожа Койл говорила, что давным-давно они заключили со спэклами мир. Может, удастся заключить его еще раз?
– А как же остальные враждующие армии? – спрашивает Симона.
– Скорее, враждующие генералы, – говорю я.– Если отнять у них власть, станет легче.
– Быть может, начнем со встречи с Тоддом?– предлагает Брэдли.
Он вновь жмет на дисплей пульта и возвращает картинку к Тодду и Ангаррад.
И вдруг Тодд поднимает глаза, глядя прямо в камеру зонда…
Прямо на меня.
Мэр, проследив за его взглядом, тоже поднимает голову.
– Они вспомнили про нас, – говорит Симона и начинает подниматься по ступенькам на корабль. – Сейчас мы подлечим твои лодыжки, Виола, а потом свяжемся с караваном. Правда, я понятия не имею, с чего начать рассказ…
Она скрывается на корабле. Брэдли подходит ближе и легонько стискивает мое плечо:
– Мне так жаль твоих родителей, Виола. Просто словами не передать.
Я смаргиваю выступившие на глазах слезы: плакать хочется не столько от страшных воспоминаний, сколько от бесконечной доброты Брэдли…
И вдруг я вспоминаю, что именно Брэдли сделал мне самый полезный подарок в моей жизни – коробочку для разжигания костров, коробочку, которая рассеивала тьму и грела нас с Тоддом ночами, а потом взорвала
целый мост и спасла нас от верной смерти.
– Оно мерцает, – говорю я.
– Что? – переспрашивает Брэдли, поднимая голову.
– Помнишь. Давным-давно, когда мы еще были на корабле, ты попросил меня запомнить. как выглядит ночное небо у костра. Я должна была увидеть его первой. Так вот, оно мерцает.
Брэдли улыбается, вспоминая тот разговор, и делает глубокий вдох.
– А как пахнет свежий воздух, сказка!– говорит он. Ну конечно, он ведь тоже всю жизнь провел на корабле и дышит им впервые. – Не ожидал, что он такой… крепкий.
– Да, здесь вообще много неожиданного. Он вновь стискивает мое плечо:
– Но мы добрались, Виола! Ты больше не одна.
Я сглатываю ком в горле и смотрю на проекцию:
– Я и не была одна…
Брэдли опять вздыхает и говорит: Значит, оно мерцает.
– Если хочешь, можем развести костер, и ты сам увидишь, – предлагаю я.
– Увижу что?
– Ну, как оно мерцает.
Он озадаченно смотрит на меня:
– А… ты все о том же…
– Ну да, ты же сейчас сказал…
О чем это она?– удивляется он.
Но не вслух.
У меня внутри все скручивается в тугой узел.
Нет.
О, нет!
– Ты тоже это слышала? – Он удивленно озирается по сторонам.– Как будто мой голос, но…
Но ведь я не говорил этого вслух, думает он и замирает.
И смотрит на меня.
Виола?– спрашивает он.
Спрашивает в Шуме.
В своем новеньком, только что приобретенном Шуме.
[Тодд]
Я прижимаю компресс к ране Ангаррад и жду, пока лекарство проникнет в кровоток. Она все еще молчит, но я продолжаю ее гладить и твердить ее имя.
Лошади не терпят одиночества, и она должна знать, что я рядом.
– Вернись ко мне, Ангаррад, – шепчу я ей на ухо, – ну, давай, милая!
Я оглядываюсь на мэра, который разговаривает со своими людьми, и гадаю, как же все могло так получиться.
Мы ведь его разбили. Схватили, связали и одержали победу.
А вышло вот что.
Он снова разгуливает на свободе и ведет себя, как хозяин положения, как властелин всего клятого мира. Бут то ему плевать, что я победил.
Ну да ничего. Один раз мне это удалось – удастся снова.
Я освободил чудовище, чтобы спасти Виолу.
И теперь должен каким-то образом не выпустить из рук поводок.
– Глаз до сих пор там, – замечает он, подходя ближе и указывая на светящуюся точку высоко в небе. Мэр уверен, что это какой-то зонд. Впервые мы заметили его около часа назад, когда мэр отдавал приказы капитанам: велел разбить лагерь у подножия холма, послать разведчиков наверх, чтобы определить масштаб будущего сражения, и на восток – узнать, что случилось с «Ответом».
На поиски корабля – разведчика никого пока не отправили.
– Зато они нас уже видят, – говорит мэр, все еще глядя на небо. – И если захотят встретиться, то просто придут ко мне, верно?
Он медленно обводит взглядом солдат, перестраивающихся перед новым сражением.
– Надо просто слушать голоса, – странным шепотом произносит он.
Воздух вокруг все еще полон Шума солдат, но взгляд мэра наводит на мысль, что он имеет в виду нечто другое.
– Какие еще голоса?
Он удивленно моргает, словно меня тут быть не должно. А потом улыбается и кладет руку на гриву Ангаррад.
– Не трогай! – шиплю я и сверлю его злобным взглядом, пока он не убирает руку.
– Я понимаю твои чувства, Тодд, – мягко говорит он.
– Ничего ты не понимаешь!
– Понимаю, – настаивает он. – Я помню свой первый бой в первой войне со спэклами. Ты думаешь, что скоро умрешь. Ты думаешь, что ничего ужасней быть не может – и как теперь жить, увидав такое собственными глазами жить? Как вапще кто-то может после этого жить?
– Убирайся из моей головы!
– Я лишь рассказываю тебе о своих переживаниях, Тодд.
Я ему не отвечаю, только продолжаю твердить на ухо Ангаррад, что я здесь.
– Но скоро все станет хорошо, – говорит мэр. – И твоя лошадь поправится. Война закалит вас обоих. Тебе полегчает.
– Как что-то может стать лучше после такого. Как можно стать настоящим мужчинойи после такого.
Он пригибается ближе:
– Но ведь тебя это захватило, верно?
Я не отвечаю.
(потомушто он прав…)
(на секунду я и вправду…)
Но я сразу же вспоминаю того убитого солдата, который перед смертью тянулся Шумом к своему сынишке. Он уже никогда его не увидит…
– Ты был взбудоражен, когда мы загоняли спэклов на холм, – продолжает мэр. – Я все видел. Это чувство горело в твоем шуме, как пламя, и каждый солдат моей армии чувствовал то же самое, Тодд. Во время сражения мы живы, как никогда.
– А после – как никогда мертвы.
– О, философствуешь? – Он улыбается. – Вот уж не ожидал.
Я отворачиваюсь и снова заговариваю с Ангаррад. И тут слышу:
Я – КРУГ, КРУГ – ЭТО Я.
Оборачиваюсь и швыряю в него: ВИОЛА!
Он морщится, но улыбка с лица не сходит.
– Вот именно, Тодд! Я уже говорил: если ты владеешь Шумом, то владеешь собой. А если владеешь собой…
– …владеешь миром, – заканчиваю я. – Это я уже слышал, не глухой! С меня хватит и первого, спасибо. Мир пусть делает что хочет.
– Все так говорят. Пока сами не окажутся у власти и не попробуют ее на вкус. – Он опять поднимает глаза к зонду. – Интересно, друзья Виолы смогут нам рассказать, с какой армией нам предстоит сражаться?
– С огромной, вот какой!– говорю я.– Тебе не по зубам. Там, может, все спэклы планеты собрались! Всех тебе никогда не перебить!
– Пушки против стрел, мой мальчик.– Мэр переводит взгляд на меня. – Ни их распрекрасное новое оружие, стреляющее огнем, ни эти белые жезлы не сравнятся с пушками. А пушек у них нет. И летающих кораблей тоже.– Он кивает на восток.– Такшто силы примерно равны.
– Тогда тем более надо положить этому конец.
– Тогда тем более надо сражаться, мой мальчик! На этой планете нет места для двух равных сил.
– Но если мы…
– Нет, – напористо перебивает меня он. – Ты же не просто так меня освободил. Ты поставил условие: сделать этот мир безопасным для Виолы.
На это мне нечего ответить.
– Я принял твое условие, и теперь ты должен предоставить мне свободу действий. Благодаря мне Новый свет станет безопасным для Виолы и для всех нас. Ты позволишь мне это сделать, потомушто сам не можешь.
Я вспоминаю, как солдаты беспрекословно выполняли его команды и шли на верную смерть, только потомушто он им так сказал.
И он прав, я в самом деле на это не способен.
Он мне нужен. Ужасно, но это так.
Я отворачиваюсь, закрываю глаза и прижимаюсь лбом к Ангаррад.
Я – круг, круг – это я.
Владеешь Шумом – владеешь собой.
Но если я контролирую себя…
То, может, смогу контролировать и его.
– Может, – кивает мэр. – Я всегда говорил, что в тебе есть сила.
Я смотрю на него.
Он по-прежнему лыбится.
– А сейчас, – говорит он, – дай отдых лошади и отдохни сам.
Мэр принюхивается к воздуху, в котором теперь, когда не думаешь о смерти каждую секунду, уже начинает чувствоваться мороз. Потом поднимает глаза на вершину холма: из-за гребня выбивается свет спэчьих костров.
– В первом сражении мы победили, Тодд. Но война только начинается.
И ТРЕТИЙ
[Возвращенец]
Земля ждет. Я жду вместе с ними.
И горюожиданием.
Ведь мы разбили врага. У подножия их собственного холма, на окраине их собственного города, мы взяли вражескую армию в кольцо. Они были в смятении и почти не могли сопротивляться…
Битва подходила н концу. Мы их разбили.
Но потом почва вскинулась под ногами и подняла нас в воздух.
Мы отступили. Бросились бежать по завалам и разбитой дороге – обратно на вершину, залечивать раны и оплакивать погибших.
Но победа была близка. Таи близка, что я успел ощутить ее вкус.
Я чувствую его до сих пор, когда смотрю на долину внизу, где люди Бездны разбивают лагерь, залечивают раны и хоронят своих мертвых, небрежно сваливая наших в кучи.
У меня перед глазами – другие кучи, в другом месте.
Я горю от этих воспоминаний.
А потом, сидя на вершине холма, я кое-что замечаю – рядом с тем местом, где река с грохотом падает в нижнюю долину. Огонек, парящий в ночном небе.
Он наблюдает за нами. Наблюдает за Землей.
Я встаю и отправляюсь на поиски Неба.
Я иду по дороге вдоль реки, вглубь нашего лагеря. Свет костров не пускает сюда черноту неба. Над ревущей рекой в воздухе стоит влажная дымка, и из-за горящих костров все вокруг словно бы светится. Земля наблюдает за мной, и я петляю меж ними – лица дружелюбные, хоть и усталые после битвы, голоса широко открыты.
Небо?– показываю я голосом на ходу. – Где Небо?
В ответ они показывают мне путь среди костров, замаскированных биваков, кормушек и загонов для бэттлморов…
Бэттлморы, шепчут вокруг – с потрясением и даже отвращением, – потому что это слово не из языка Земли, а из языка врагов, Бездны. Я прикрываю его другим, более громким: Небо?
Земля продолжает указывать мне путь.
Но не сомнение ли я слышу в их готовности помочь? Ведь в конце концов – кто я такой?
Герой? Спаситель?
Или проигравший? Угроза?
Начало я или конец?
Действительно ли я – Земля?
Если честно, ответов я не знаю.
Но мне продолжают указывать путь, и я петляю по тропам, чувствуя себя листком, плывущим по течению реки – вернее, надним.
Но не с ним.
Земля начинает передавать вперед весть о моем прибытии.
Возвращенец, поназывают они друг другу. Возвращенец идет.
Так они меня назвали. Возвращенец .
Но у меня есть и другое имя.
Мне пришлось выучить, как Земля называет все вокруг, извлечь слова из их бессловесного языка, из единого и великого гласа Земли, чтобы научиться его понимать.
Люди не называют нас Землей. Они придумали нам другое имя, которое услышали при первой попытке контакта. Но услышали они неверно, а мы не стали их поправлять: Возможно, оттуда и пошли все беды.
«Бездна» – так мы называем людей, паразитов, которые явились ниоткуда и стали присваивать себе наш мир, убивая Землю тысячами и десятками тысяч. Потом мы заключили соглашение, которое навсегда разделило Землю и Бездну.
Если не считать Землю, которую оставили позади. Землю, по условиям мирного договора порабощенную Бездной. Землю, которую больше не называли Землей, которая сама перестала быть Землей и даже вынуждена была перенять язык Бездны. Эту Землю – позор Земли – стали называть Бременем.
Но потом Бездна уничтожила Бремя. Целиком. За один кровавый полдень.
Еще есть я – Возвращенец. Меня назвали так не только потому, что я единственный из Бремени, кому удалось выжить, но еще и потому, что с моим возвращением Земля после долгих лет мира вернулась на этот холм, заняла позиции и готовилась нанести удар. Нас стало больше, оружие у нас лучше, и Небо тоже лучше.
Все это – благодаря Возвращенцу. Мне.
Но мы остановили наступление.
Возвращенец идет, показывает Небо, когда я его нахожу. Он стоит ко мне спиной и показывает это Проводникам, сидящим полукругом перед ним. Еще он показывает послания для остальной Земли, но так быстро, что я не успеваю уловить их смысл.
Возвращенец вспомнит язык Земли, показывает мне Небо, заканчивая общение с Проводниками и поворачиваясь ко мне. Всему свое время.
Они и так меня понимают, показываю я в ответ, оглядываясь на Землю. Они сами используют этислова, когда творят со мной.
Слова Бездны навсегда записаны в памяти Земли, показывает Небо, беря меня за руку и уводя в сторону. Земля не забудет.
Но про нас вы забыли, показываю я с жаром, который не могу подавить. Мы вас ждали. До самой последней минуты.
И Земля пришла, отвечает Небо.
А потом отступила, с еще большим жаром показываю я. Земля сидит на холме, когда мота бы уничтожать Бездну – прямо сейчас, этой самой ночью. Нас больше. Даже их новое оружие не…
Ты молод, показывает мне Небо. Ты видел много, слишком много, но пока не помудрел. Ты никогда не жил вместе с Землей. Сердце Земли обливается кровью из-за того, что мы не успели спасти Бремя…
Я перебиваю его: неслыханная для Земли дерзость.
Да вы даже не знали…
И Земля ликует, что Возвращенцу удалось спастись,продолжает он, словно я ничего ему не показывал. Земля ликует, что кровь Бремени будет отомщена.
Что-то я не вижу вашей мести!
В мой голос прорываются воспоминания, и лишь теперь, когда боль переполняет меня, когда я не могу говорить языком Бремени, лишь теперь я начинаю говорить истинным языком Земли: бессловесным и мощным, как бурный поток. Я не могу сдержать этого горя и все показываю и показываю Небу, как жестоко обращалась с нами Бездна, как они пытались лечить наши голоса, словно заразу, как Бремя умирало от рук Бездны, от их пуль и клинков, как наши тела сваливали в кучи…
И была еще одна, самая горькая потеря…
Небо показывает мне утешение – ему вторит вся Земля, и вот я уже плаваю в голосах, пытающихся приласкать и успокоить мой. Никогда еще я не чувствовал себя настолько причастным, настолько нужным и важным. Я наконец-то дома, мой голос сливается с единым гласом Земли…
Но потом, проморгавшись, я понимаю, что такое случается со мной лишь в моменты невыносимой боли.
Это пройдет, показывает Небо. Ты повзрослеешь н залечишь раны. Тебе станет проще находиться среди Земли…
Мне станет проще, показываю я, только когда Бездна исчезнет.
Ты говоришь на языке Бремени, показывает он. Он же язык Бездны, язык людей, с которыми мы воюем, и пусть мы бесконечно рады твоему возвращению к Земле, в первую очередь ты должен запомнить – говорю это понятным для тебя языком, – что нет никакого я и ты. Есть лишь Земля.
На это мне нечего ответить.
Зачем ты искал Небо?– наконец спрашивает он.
Я заглядываю в его глаза – небольшие для Земли, но куда больше отвратительных глазок Бездны, мелких и подлых, постоянно что-то скрывающих. В глазах Неба отражаются луны, костры и я.
Я понимаю: он ждет.
Ведь я прожил с Бездной всю жизнь и многому у них научился.
Включая то, как прятать мысли за другими мыслями, как скрывать свои чувства. Как расслаивать голос, чтобы его было сложней прочесть.
Поэтому я и не могу полностью слиться с единым голосом Земли.
Пока не могу.
Я выжидаю еще немного, а потом раскрываю свой голос, показывая Небу парящий над холмом огонек и свои подозрения. Он тотчас все понимает.
Маленьное воздушное судно – как то, что пролетело над землей, когда мы сюда шли. Только гораздо меньше,показывает он.
Да, показываю я и вспоминаю, как сначала высоко в черноте загорелись огоньки, а потом над дорогой пронеслась огромная машина – так высоко, что казалась сплошным звуком.
Земля должна ответить, показывает Небо, снова берет меня за руку и ведет обратно к гребню холма.
Пока Небо наблюдает за огоньком, я окидываю взором Бездну, расположившуюся внизу на ночлег. Я вглядываюсь в их крошечные лица на коротеньких тельцах нездорового розового цвета.
Небо знает, кого я ищу.
Ты ищешь его, показывает он. Ты ищешь Ножа.
Я видел его во время битвы. Но я был слишком далеко. Это для твоего же блага, показывает Небо.
Он мой…
Но тут я замираю.
Я вижу его.
Посреди вражеского лагеря стоит он, стоит и обнимает вьючное животное – лошадь, если говорить языком врага, и разговаривает с ней. Несомненно, его переполняют чувства и страшная боль от всего увиденного.
Как ни странно, это главная причина ненависти Возвращенца к Ножу, замечает Небо.
Он хуже остальных, показываю я. Хуже всей Бездны.
Только потому…
Потому что он знал, что творит. Страдал из-за своих поступков…
Но все равно поступал дурно, заканчивает Небо.
Остальные ничем не отличаются от вьючных животных, показываю я, а он все понимал и ничего не предпринял – это хуже всего.
Нож освободил Возвращенца, напоминает Небо.
Он мог меня убить. Он ведь уже убил одного из Земли – ножом, который до сих пор не покидает его голос. Но он трус н не смог оказать Возвращенцу даже такой услуги.
Если бы он тебя убил, показывает Небо, заставляя меня посмотреть ему в глаза, Земля бы сюда не пришла.
Да,показываю я, а теперь вот пришла и ничего не делает. Мы ждем и наблюдаем, вместо того чтобы воевать.
Ожиданне и наблюдение – тоже война. С тех пор, как мы заключили договор, Бездна стала сильнее. Их солдаты и оружие стали беспощадней.
Но Земля тоже беспощадна!– показываю я. – Разве нет?
Небо долго не отпускает моего взгляда, а потом отворачивается и начинает говорить голосом Земли, передавая послание от одного к другому, пока оно не достигает той, что стоит с натянутым луком и горящей стрелой в руках. Она прицеливается и выпускает стрелу в ночь.
Вся Земля следит за полетом – своими глазами или через голоса других, – пока стрела не попадает ровно в парящий огонек. Тот по спирали летит вниз и гаснет в реке.
Сегодня было одно сражение, показывает мне Небо. Из лагеря Бездны доносятся негромкие крики. Но война состоит из многих.
Затем он берет меня за руку – ту, на которой я нарастил густой лишайник, ту, что болит, ту, что никогда не заживет. Я отдергиваю ее, но он берет снова, и на сей раз я позволяю его длинными белым пальцам скользнуть по запястью и осторожно приподнять лишайник.
Мы не забудем, зачем пришли, показывает Небо.
Его слова – если говорить языком Бремени, языком, которого так чурается Земля, – его слова расходится по лагерю, и вот я уже слышу слившиеся воедино голоса.
Вся Земля вторит: Мы не забудем.
В голосе Неба они видят мою руку.
Они видят железный обруч с надписью – на языке Бездны. Они видят вечную метку, навсегда сделавшую меня чужаком.
1017.
