Текст книги "Сквозь стену"

Автор книги: Патриция Вентворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава двадцать пятая

Второй день подряд мисс Сильвер приезжала в имение как раз к чаю. Она была рада воспользоваться предложением Марша подвезти ее, но попросила высадить ее где-нибудь неподалеку от места назначения – не потому, что, как леди восемнадцатого века, боялась испортить свою репутацию, но потому, что она считала ненужным выставлять напоказ тот факт, что из Фарна она приехала вместе с начальником полиции. Поэтому она позволила ему пойти первым, а потом неспешно вошла в ворота между шероховатыми колоннами и, поставив чемодан на коврик, воспользовалась дверным кольцом на правой входной двери.

Побывав здесь всего только раз, она намеревалась остаться и стать частью этого дома. Из окон кабинета был видно, как начальник полиции показался в стеклянных дверях гостиной другого дома и в сопровождении инспектора Криспа направился через лужайку к лестнице, спускающейся к бухте. Вернувшись через какое-то время, он позвонил в дверной звонок на правой половине и попросил мисс Брэнд и миссис Фелтон.

Мисс Сильвер спросила, нужно ли ей покинуть комнату, начальник полиции разрешил ей остаться. Он задал им не больше пары вопросов, главным образом связанных со временем: когда они вернулись с побережья и когда заперли дом. Мэриан ответила, что они вернулись между семью и четвертью восьмого, и, поскольку уже стемнело, она собственноручно закрыла окна и двери.

– Когда вы говорите «закрыла», мисс Брэнд, вы имеете в виду, что они были заперты? Вижу, у вас такая же стеклянная дверь в сад, как и в доме по соседству.

Она сказала:

– Да, она была заперта. Я покажу вам.

Она вскочила, подошла к распахнутой двери и закрыла ее. Как только ручка повернулась, железный болт вошел в специальное углубление, старомодное приспособление, которое словно вернуло его назад в тот дом, что был у его матери, когда он еще учился в школе.

Он сказал:

– Понятно. А входная дверь?

– Элиза знает. Она была закрыта, когда я проводила мистера Каннингема в половине одиннадцатого.

– И вы закрыли, ее за ним?

– О, да.

Элиза, за которой послали, подтвердила, что входная дверь была закрыта с того времени, как на пляже началась вечеринка. Она терпеть не может, когда дверь оставляют открытой, и всегда запирается на ключ, если бывает в доме одна.

– А дверь в кухню на этой половине, не так ли?

– Она была заперта.

Следующий вопрос был адресован всем присутствующим.

– Значит, на первом этаже не было ни одной открытой двери или окна после того, как вы вернулись с пляжа?

Мэриан сказала:

– Нет, было холодно.

Элиза добавила, что она закрыла окна наверху за добрых полчаса до этого.

– Ну, а двери между домами?

Мэриан ответила:

– Они всегда заперты на засовы. С тех пор, как мы приехали, и до сегодняшнего дня их никто не открывал. Элиза скажет вам то же самое.

Элиза подтвердила.

Инна Фелтон сидела в одном из больших и удобных кресел, откинувшись на спинку. Она выглядела маленькой и хрупкой. Ее темные волосы, казалось, слились с коричневой кожаной обивкой. На ее фоне лицо Инны было смертельно белым. Она не проронила ни слова, но, когда Марш спросил ее, согласна ли она с остальными, она нашла в себе силы заговорить и слабым голосом произнесла: «Да». Всего одно слово, но прозвучало оно так, будто стоило ей невероятных усилий. Он решил, что девушке нездоровится, и подумал, что мисс Сильвер позаботится о ней.

Несколько вопросов о плаще и шарфе Мэриан Брэнд не выявили больше того, что ему уже было известно. Плащ был на пляже, но шарф оставался висеть на крючке около двери, ведущей в другой дом. Двери, запертой на засов. Ричард Каннингем внес плащ внутрь и повесил его на тот же крючок, что и шарф, в четверть восьмого. Наутро плащ был на скамейке возле того места, откуда упала Хелен Эдриан. Шарф по-прежнему был на крючке, но уже весь в крови. И дом был заперт на все замки. Ни одна дверь не была открыта, когда с криком о том, что мисс Эдриан мертва, прибежала с нижней террасы миссис Вулли.

Когда эти вопросы были прояснены, начальник полиции поднялся и ушел.

Мисс Сильвер не впервой было оказаться в атмосфере всеобщего несчастья и напряженности. Часто в ее профессиональные обязанности входила необходимость находиться среди тех, кто переживал ужасное потрясение и горе. Она сидела за множеством столов, за которыми члены подобных семейств смотрели друг на друга в страхе и с поспешностью отводили взгляды, чтобы не увидеть того, что они никогда уже не смогут забыть. У нее за плечами было великое множество тихих коротких разговоров, которые помогали смягчить подобные обстоятельства. Она знала, как передать успокаивающее чувство, будто ничего страшного не произошло. Ее присутствие создавало маленький оазис оживленности и приносило облегчение.

До того как кончился вечер, они с Элизой пришли к несомненному заключению о том, как хорошо было бы дать Пенни и Инне по хорошей чашке горячего молока и уложить в постель.

– Если вы займетесь миссис Фелтон, я пойду по соседству и повидаюсь с Пенни. С тех пор, как это случилось, они не съели и того, что сохранило бы жизнь мышонку, а мы не хотим в довершение всех прочих неприятностей еще и болезней в доме. Я буду стоять над Пенни, пока своего не добьюсь, потому что знаю ее с пеленок, но, думаю, за миссис Фелтон лучше поухаживать вам. Она все время повторяет только «Нет» или «Оставьте меня одну», разговаривая со мной или мисс Мэриан, но у вас манера поведения прямолинейная, и, думаю, если вы просто войдете внутрь и не станете спрашивать...

Инна выпила молоко, потому что не хотела быть грубой, и еще потому, что это было проще, чем продолжать отказываться. После этого она провалилась в сон и не помнила, что ей снилось, только тяжелое чувство страха оставалось по-прежнему с ней, проникнув и в ее сновидение.

Разумно заключив, что мисс Брэнд и мистер Каннингем вовсе не нуждаются в обществе кого-то третьего, мисс Сильвер оправилась в дом по соседству, чтобы выразить свои соболезнования. Этот визит можно было расценить как пример силы характера, торжествующего победу над окружающей обстановкой.

Легко было заметить, что ее присутствие здесь не было желательным. Миссис Брэнд сидела почти без движения с газетой на коленях. Она ее не читала, страниц не перелистывала, просто сидела молча и не предпринимала попыток поддержать разговор. Мисс Ремингтон, напротив, была многословна. В самом деле, трудно было представить себе обстоятельства, которые бы заставили ее замолчать. Она перечислила события, случившиеся за день, повторив, что сказала миссис Вулли, что она чувствовала, когда выслушивала ее рассказ, и что все они чувствовали, говорили и делали, начиная с инспектора Криспа и заканчивая «бедной малышкой Пенни, которая просто раздавлена. Никаких жизненных сил, никакого мужества, никакой силы воли. Теперь я уверена, что вы смогли сделать правильный вывод о сегодняшней молодежи. Не знаю, была ли в этом виною война, или еще что. Но вы же должны были заметить, что они просто неспособны противостоять критическим обстоятельствам».

Мисс Сильвер мягко сказала, что она этого не замечала, продолжая вязать чулок для Дерека.

Мисс Ремингтон издала резкий протестующий возглас.

– Вообще никаких жизненных сил! Малейшее напряжение, и они сдаются! Посмотрите на Инну Фелтон! Она просто разваливается на части, и самым нелепым образом, хотя была едва знакома с мисс Эдриан – если, конечно, не произошло чего-то, о чем мы не знаем. Но, полагаю, полиция проведет тщательное расследование. Я ни в чем не хочу ее обвинять, вы должны это понять. И потом, эта Пенни. Никто не мог бы заявить, что она испытывала привязанность к Хелен Эдриан. На самом деле, как раз наоборот, это всем известно. Но она просто сдалась. Уверена, если бы я сказала ей, что ее обязанность – взять себя в руки, мне пришлось бы повторить это раз пятьдесят. Но нет, она просто сдалась. Забилась в свою комнату и заперлась там.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Иногда людей, переживших потрясение, лучше просто оставить в покое.

Мисс Кэсси высокомерно звякнула цепочкой.

– Все эти молодые одинаковы. Посмотрите на Феликса! Потерял голову от этой девчонки и побежал топиться. Такой эгоистичный, ни с кем не считается! Это в нашем с сестрой доме произошла ужасная трагедия, но мы не подавлены, мы ведем себя достойно, мы продолжаем жить. И нас никто не балует.

Мисс Сильвер продолжала вязать. Она пробормотала, что все это весьма печально, весьма огорчительно.

Кэсси Ремингтон взглянула на нее.

– Полчаса назад я повстречалась с Элизой Коттон, направлявшейся в комнату Пенни с чашкой горячего молока. Баловство одно, вот как я это называю! И как ей только наглости хватило прийти сюда после того, как она бросила нас самым бесстыдным образом...

Мисс Сильвер неразборчиво пробормотала что-то неутешительное. Ответом ей был взмах головы с прекрасно уложенными кудрями.

– В любом случае, наш дом теперь будто и не наш вовсе, – она возмущенно продолжила, – Из-за полиции, разгуливающей здесь и там, у меня такое ощущение, словно все имение принадлежит им. Этот ужасный инспектор Крисп снова был здесь, едва мы сели попить чаю. И привел начальника полиции! И они были здесь, ходили туда-сюда, к бухте и обратно, и по всем этажам, рассматривая двери, ведущие на другую половину дома, и Крисп велел открыть их, хотя что с ними можно было сделать при таком количестве замков, засовов и запоров, ума не приложу. Может быть, я глупа как пробка, полагаю, так оно и есть, но я не понимаю, что полиция может поделать с подобным исключительно домашним приспособлением. И это отвратительно, что в доме есть чья-то племянница, запирающая двери на засовы, будто у нас здесь сумасшедший дом или зверинец диких животных!

Миссис Брэнд нарушила свое молчание фразой «Кэсси, в самом деле!». Ее голос был полон негодования. Она сказала:

– Мэриан Брэнд является мне племянницей только по линии мужа. Она и тебе приходится двоюродной племянницей. Домов изначально было два. Теперь они снова разделены.

Лицо Кэсси Ремингтон покраснело от злобы.

– О, если тебе это нравится, Флоренс, тут нечего больше сказать. У меня нет никакого желания афишировать мои родственные связи с Мэриан и Инной, или, может быть, ты считаешь, что я должна говорить о них как о мисс Брэнд и миссис Фелтон?

Флоренс Брэнд не ответила. Ее широкое бледное лицо ничего не выражало. Некоторое время спустя она, однако, включилась в разговор о вязанье мисс Сильвер, и жалобы Кэсси Ремингтон были прерваны.

Мисс Сильвер оставалась с ними в течение часа, и ей удалось заставить миссис Брэнд выказать легкий интерес к узору для нижних рубашек с длинными рукавами и адресу магазина, где можно купить подходящую для этого шерсть. Обнаружилось, что Флоренс всегда носила шерсть на голое тело, а сейчас достигла таких размеров, что достать необходимое нижнее белье стало для нее практически невозможно. Она зашла так далеко, что сказала, что, может быть, у нее есть немного шерсти в чулане наверху, и мисс Сильвер предложила помочь ей поискать ее утром.

Глава двадцать шестая

Пенни лежала в кровати на чердаке. Она выпила молоко, которое принесла ей Элиза, точно так же, как и съела суп и яйцо всмятку, которые были ей предложены на ужин. Если бы она отказалась, Элиза продолжала бы ее уговаривать, а значит, все это время оставалась бы рядом. Нет, она любила Элизу, но ей хотелось побыть одной, поэтому она выпила молоко и съела суп и яйцо, и Элиза погладила ее по голове, назвала «своим ягненочком», а теперь ушла.

Пенни слушала, как Элиза прошла в соседний дом через дверь на чердаке, а когда раздался звук задвигаемого засова, она выбралась из постели и закрыла свою дверь на ключ. Менее всего было вероятно, что к ней поднимутся тетушки. Лестница была крутой – это во-первых, да им бы и не захотелось – это во-вторых. Мысли о тете Флоренс, неподвижно сидящей в изножье ее кровати и уставившейся на нее своими выпуклыми глазами, или о тете Кэсси, беспрестанно ерзающей на месте, побрякивающей цепочкой и говорящей всякую чепуху о Феликсе, представлялись как ночной кошмар. Из тех, при которых очень хочется закричать и побежать, вот только бежать некуда.

Она закрыла дверь и снова легла. Кровать стояла недалеко от окна, и она могла смотреть на море. Ей не были видны противоположная сторона бухты и то место, откуда упала Хелен Эдриан и умерла. Вид, открывавшийся ей, начинался там, где гладкая галька сменялась песком. Был отлив. Сухой песок, мокрый песок и убывающая вода. Риф, заводь и оранжевые водоросли. Небо утратило свою голубизну, побледнев, перед тем как вовсе потемнеть.

Время летело. Начался прилив. Внизу в доме было шумно – раздавался голос Кэсси Ремингтон, раздавалась тяжелая поступь Флоренс Брэнд, в ванной лилась вода, открывались и закрывались двери, и, наконец, в доме воцарилась тишина.

Пенни ждала довольно долго. Затем она поднялась и оделась – чулки и туфли, старая теплая юбка, старый севший от стирки свитер Феликса, старое твидовое пальто. Ее бил озноб от леденящего холода несчастья. Туфли были пляжные, они не производили шума.

Она спустилась по ступенькам с чердака на лестничную площадку, а оттуда в прихожую, не издав ни звука. Никто не мог слышать, как она прошла из прихожей в гостиную. Кресла по-прежнему стояли в темноте, развернутые к столу, за которым восседал инспектор Крисп и задавал вопросы. Пенни видела комнату, будто она была ярко освещена. Она видела их всех, сидящих здесь. Она слышала, как Флоренс Брэнд говорит: «Феликс мне не сын». Она видела констебля из Фарна, поднимающегося по ступенькам с кучей одежды, залитой кровью Хелен Эдриан. Картинка стояла перед глазами во всех деталях, яркая и четкая. Она понимала, что сейчас в комнате темно, что зрение ее не обманывает, но картина освещенной комнаты словно отпечаталась в памяти. Она прошла к стеклянной двери и открыла ее, едва задев одно из кресел, обращенное к месту, где тогда был инспектор.

Когда она открыла дверь и спустилась вниз по двум ступенькам на мощеную дорожку на заднем дворе дома, у нее возникло ощущение побега. Снаружи было темно, но эта темнота не имела ничего общего с мраком запертого дома, и холодно, но холод этот не был похож на леденящую стужу комнаты, которую она покинула. Ветра не было, только слабое дуновение воздуха, доносящегося с моря, где начинался прилив.

Она пересекла лужайку и присела на каменные ступени, уходящие вниз к следующей террасе. Вода прибывала стремительно. Она сидела, слушая шум воды. Весь день она взывала к Феликсу. Вот почему она хотела быть одна. Все в ней взывало к нему. Теперь, возможно, он придет.

Она слышала, как Элиза рассказывала эту историю, когда была еще ребенком. Она предназначалась не для ее ушей. Элиза не стала бы ее рассказывать, если бы знала, что Пенни за окном кухни прижалась к стене, подслушивая. Это была старая история, которую поведала Элизе ее мать, история о женщине, призвавшей мертвого мужчину из моря. Там было много всякого о заклинаниях и о полнолунии, и о приливе, это Пенни пропустила мимо ушей, но кое-что она запомнила навсегда. Помнила и сейчас. Прекрасный летний вечер, солнце припекает стену. Голос Элизы, разговаривающей с подругой, доносится из открытого окна кухни. «Сара Бетель звали эту женщину». Пенни всегда помнила это место, потому что в Библии была Бетель. И почти в самом конце рассказа: «Итак, она ждала прилива, как ей сказала мудрая старуха: “С приливом он ушел, с приливом и вернется, если ему суждено вернуться, но рассчитывать на это не стоит”. Но он пришел. Так говорила мне моя мать, а ей говорила ее мать, а она хорошо знала ту женщину.

Вода отступала, луна прибывала, но вместе с приливом он пришел. Сперва она поняла это, потому как что-то заплескалось в мелкой воде, а потом его увидела, черного на фоне луны. Луна была большая, круглая и желтая, как апельсин. Сара Бетель говорила, что понятия не имела, жив он или мертв, такой страх ее сковал. Она застыла на месте, и всплесков больше не было, и между ней и луной было темно. Она не могла ни видеть, ни слышать. И когда она вновь смогла двигаться, она побежала прочь, спотыкаясь и падая, и почти не дыша, и постучалась в первую же дверь, до которой добежала, чтобы ее впустили. Вот такая история – полнолуние, прилив, и мертвый мужчина, восставший из моря. И Сара Бетель, которая позвала его и повела себя, как последняя трусиха, когда он пришел.

Пенни редко вспоминала о Саре Бетель. Не думала она о ней и теперь. Она думала о Феликсе. Если он придет к ней, каким бы то ни было образом, любым способом, с любой глубины, то ее объятия будут очень широки, чтобы встретить его! Она дала волю своей любви. Она была столь же сильной и непреодолимой, как и прилив, поднимающийся с самых глубин моря, только она была жаркой и утешительной, а море было холодным. Если бы Феликс пришел к ней из соленого холода моря, она бы почувствовала, что ее любовь достаточно сильна, чтобы обогреть его и возродить к жизни. Любовь ее была столь горячей и пылкой, что вытеснила боль, которая была частью Пенни на протяжении всего этого ужасного дня. Был ли он жив или мертв, ничто не могло помешать ей продолжать его любить.

Море волновалось, вода уже скрыла гальку. Она подумала о Саре Бетель и о звуке шагов, который донесся с моря. Но звук шагов донесся вовсе не с этой стороны. Шаги раздались на другой половине дома, они послышались на дороге. Если бы она не была напряжена до предела, и даже немного больше того, она едва бы их услышала. Шаги был далекие, тихие и спотыкающиеся, но она чувствовала их ритм, будто кто-то ступал по ее сердцу. Она побежала через лужайку и вокруг дома и выбежала на дорогу, услышала, что шаги затихли и вновь возобновились, затихли и возобновились вновь. Дорога была темна. Кто-то, пошатываясь на ослабевших ногах, вышел из сумрака. Пенни подбежала к нему и заключила в объятия, и произнесла его имя, как если бы она не уставала повторять его.

– Феликс... Феликс... Феликс...

Он был безразличен к ее прикосновеньям. Оперевшись на нее и дрожа всем телом, безжизненным шепотом он произнес:

– Я... вернулся...

Она поддерживала его, призвав на помощь все свои силы и всю свою любовь. Единственными словами, которые она могла произнести сейчас, были – сначала его имя, а потом:

– Ты замерз... ты замерз...

Он сказал:

– Да. Пойдем в дом.

Она провела его вокруг дома и через темную гостиную и прихожую на кухню. Там стояло старое бесформенное плетеное кресло, в котором любил лежать, свернувшись клубочком, Мактавиш, потому что середина сиденья провисла. Как только Пенни зажгла свет, Феликс опустился в кресло и застыл, наклонившись вперед, обхватив себя руками и устремив взгляд в пол.

Пока она разводила огонь, подкидывая ветки и уголь и подливая капли парафина из бутылки, чтобы побыстрее разжечь пламя, он ни разу не шевельнулся и не проронил ни слова. Она поставила на огонь воду, приготовила дымящуюся чашку какао и разбила в нее яйцо, но он, казалось, не понимал, что происходит. На нем была одежда с чужого плеча – вельветовые брюки, которые были слишком коротки, и поношенный пуловер, туго обтянувший грудь.

Она подошла к нему, держа в руке чашку какао, и встала перед ним на колени, поставив чашку на пол.

– Чудесный горячий напиток, дорогой.

Когда она повторила это шесть раз, он сказал:

– А что толку? – его начала бить дрожь так, что все его худое тело затряслось.

Пенни поднялась. Она не собиралась допустить, чтобы ее какао пролилось. Она взяла другую чашку и перелила в нее примерно четверть содержимого первой. Затем вновь встала на колени и поднесла вторую чашку к его губам.

– Выпей это, дорогой. Тебе станет лучше.

Его зубы застучали о край чашки, но она наполнила ее лишь на четверть, и дело пошло быстрее. Когда обе чашки опустели, она осуждающе сказала:

– Когда в последний раз ты что-нибудь ел?

– Я не знаю... Сегодня утром....

Она все еще стояла перед ним на коленях. Пенни воскликнула:

– Глупенький!

Он сделал резкое движение.

– Не надо!

– Феликс...

Он ухватился за нее, грубо, со всей силы стиснул, уткнулся лицом ей в плечо. Его рыдания. сотрясали их обоих. Спустя некоторое время она начала нежно нашептывать глупые ласковые утешения, которые говорят поранившимся детям.

– Милый, не плачь. Есть ведь Пенни, расскажи все Пенни. Я никому не позволю обижать тебя... Я им не позволю. Расскажи мне... дорогой... просто расскажи мне. Я знаю, ты не...

Это был самый ужасный момент, потому что он вскинул голову и дрожащим голосом переспросил:

– Я не?..

Пенни показалось, будто сердце у нее остановилось, но оно продолжало биться. Она крепко его обняла и сказала:

– Конечно, нет! Почему ты ушел? Я думала, ты умер.

Он смущенно ответил:

– Я не знаю... Я хотел бы...

Она подумала, что он собирается сказать «умереть», но он этого не сказал.

Феликс опять спрятал лицо у нее на плече. Рыдания стихли, но иногда она с трудом разбирала слова. Она скорее чувствовала их, как чувствовала его прерывистое дыхание и дрожь, то и дело сотрясающую его.

– Я не спал... не мог. Все было кончено. Она собиралась уехать... она собиралась выйти за Маунта... все было кончено. Как только рассвело, я спустился к бухте. Я собирался поплавать. Думаю, я собирался вернуться... я не знаю. Но когда я ее увидел... лежащую там...

Ей пришлось крепко прижать его к себе, пока не прошел приступ мучительной дрожи.

– Ты нашел ее мертвой?

Он сказал сдавленным голосом:

– Кажется, да... – затем, пытаясь собраться, он продолжил. – Когда я тебе все так рассказываю, я знаю, что не мог уснуть, и что пошел искупаться и нашел ее. Но когда я начинаю вспоминать с другого конца и оглядываюсь назад, я только могу видеть себя на коленях, трогающим ее, и кровь... – его голос затих.

Она обнимала его, пока напряженные мышцы не расслабились.

– Но ведь не ты поранил ее. Дорогой, ты ведь никому не можешь причинить боль.

Он сказал:

– Не надо! У меня взрывной характер... но я ее не трогал... я уверен... точно. Пока я нахожусь в здравом уме, я уверен в этом... только я чувствую, что схожу с ума... и тогда я уже ни в чем не уверен.

– Это шок, дорогой. Это было ужасное потрясение. Пойду приготовлю тебе что-нибудь поесть.

– Я не буду!

– У нас есть остатки отличной тушеной говядины. И секунды не понадобится, чтобы разогреть ее, и ты расскажешь мне, что случилось.

Он не осознавал, насколько она облегчила его бремя, но был способен ощутить облегчение, выговорившись.

– Я хотел сбежать от всего этого и собирался уплыть и продолжать плыть, пока не пойду ко дну. Я бросил одежду на берегу и перешел бухту вброд, а потом... просто продолжал... плыть...

Поставив кастрюлю на огонь, она вернулась к нему.

– Я думала, что ты утонул.

Он сказал:

– Лучше, если бы так и случилось. Они подумают, что это моих рук дело. Кто это сделал?

– Они не знают, но найдут убийцу. Расскажи мне дальше. Ты плыл, и потом...

– Один парень шел мимо на яхте, только он и мальчик. Я был почти без сил. Они подняли меня на борт. Хороший парень, он одолжил мне кое-какие вещи и деньги, чтобы добраться до дома. Он высадил меня на побережье. Я подумал, что подожду до темноты, прежде чем вернуться. Из Ледстоу я шел пешком.

– И весь день ничего не ел?

Она вскочила и начала помешивать содержимое кастрюли. Миссис Вулли приготовила восхитительную тушеную говядину.