Текст книги "Николайо Андретти (ЛП)"

Автор книги: Паркер С. Хантингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

14

Мы считаем, что ненависть

это оружие, которое атакует

человека, который причинил нам вред.

Но ненависть – это изогнутый клинок.

И вред, который мы причиняем, мы

причиняем себе.

Митч Элбом

МИНКА РЕЙНОЛЬДС

Все улыбаются, кроме меня.

Улыбка на моем лице есть, но она не искренняя, как у них.

Она фальшивая, некрасивая и напряженная.

Обычно я отличная актриса. Просто спросите моих жертв. Я притворялась, что испытываю оргазм под самыми грубыми мужчинами – как внутри, так и снаружи, – и если вы спросите их, они, вероятно, скажут вам, что это лучший секс в моей жизни.

Но, правда в том, что у меня никогда не было хорошего секса.

И об этом странно думать, когда декан Уилтонской школы права имени Рузвельта объявляет мое имя, мою концентрацию и слова "Suma Cum Laude". (пер. с наибольшим почётом).

Глубоко вздохнув, я снова наклеиваю на лицо фальшивую улыбку и прогуливаюсь по длинной сцене, сосредоточившись на том, чтобы не упасть на задницу и не выставить себя дурой перед потенциальными папочками, работодателями, профессорами и коллегами.

Я сексуально покачиваю бедрами, пожимая руку декана и подмигивая камере, ведущей прямую трансляцию со сцены. Сейчас в толпе сотни миллионеров и миллиардеров на церемонии вручения дипломов юристам в Уилтоне.

Возможно, я выдаю желаемое за действительное, но хорошо поставленное подмигивание может привлечь внимание одного из них. В чем я отчаянно нуждаюсь, поскольку до завтрашнего дня мне нужно съехать из Вейзерли-холла, а я до сих пор не нашла себе жилье.

От этой мысли моя улыбка становится еще более принудительной, и декан шепчет в уголок рта:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, – неубедительно вру я.

Он ничего не комментирует, потому что, будем честны, ему все равно.

Никого, кроме Мины, это не волнует, и от этого мысль о том, что мне не удалось выполнить что-то из моего контрольного списка, чтобы вернуть ее, становится еще более невыносимой.

На моем лице нет ни одной искренней улыбки, когда я позирую для последнего снимка фотографам, расположившимся у подножия сцены. Как только последний снимок сделан, я стираю с лица напускную улыбку, прежде чем выйти на противоположную сторону сцены и присоединиться к остальным выпускникам, которых уже вызвал декан.

Я сажусь рядом с незнакомцем, и через мгновение следующий выпускник, выходящий на сцену, садится по другую сторону от меня. Она тоже незнакомка. И пока я сижу между ними, зажатая между двумя незнакомыми мне людьми в тот момент, который должен стать одним из самых гордых в моей жизни, я не могу не чувствовать себя несчастной.

У этих двоих наверняка есть члены семьи и друзья в толпе.

А у меня?

У меня никого нет.

Я не могу взять с собой Мину, чтобы было кому присмотреть за ней во время церемонии. Я понятия не имею, где мой отец. Женщина, которая меня родила, надежна, как презервативы из магазина Dollar Tree. У моих единственных друзей вчера прошли церемонии вручения дипломов, и они уже покинули штат.

Остаюсь только я.

Это мое величайшее личное достижение, и я одна.

Как я сюда попала?

После окончания церемонии вручения дипломов я вынуждена выбирать между тем, чтобы смешаться с толпой богатых покровителей, и тем, чтобы соблюсти договоренность о встрече с потенциальной соседкой по комнате, которую я нашла на Craigslist (прим. сайт электронных объявлений) два дня назад.

Объявление на Craigslist призывало женщину-соседку поселиться в дополнительной комнате в квартире на углу Бродвея и Уайт – бесплатно в обмен на услуги по уборке. Я должна буду убирать всю квартиру, мыть посуду каждый день и готовить еду три раза в день. За продукты будет платить другой сосед/арендатор.

Если бы я была одна, это была бы отличная сделка.

Но это не так.

У меня есть Мина.

И эта обязанность означает, что у меня не будет времени на то, чтобы найти работу на полный рабочий день, которая мне необходима, если я хочу позволить себе квартиру, одобренную социальной службой, получать доход, достаточно стабильный, чтобы содержать ребенка-инвалида, и приобрести стабильные условия жизни.

О, и оплатить услуги адвоката, чтобы подать на опекунство. Я бы сделала это сама, но у меня еще нет свидетельства о праве на наследство, которое может понадобиться, если придется подавать иск об опеке.

Но проживание в этом доме даст мне время найти приличную работу, подготовиться к сдаче экзаменов на степень бакалавра и подождать, пока освободится доступная квартира.

С одной стороны, это лучшее предложение, которое я нашла, позволяющее мне жить рядом с государственным приютом для детей Мины, не платя за квартиру непомерную сумму в Нью-Йорке.

С другой стороны, если это что-то похожее на последнее объявление на Craigslist, на которое я ответила, то мне лучше найти богатого человека, который будет пиявкой в толпе состоятельных ньюйоркцев, присутствующих сегодня на церемонии вручения дипломов в Уилтоне.

Но я не могу рисковать тем, что могу не найти кого-нибудь, поэтому, как только у меня появляется возможность, я мчусь обратно в общежитие и переодеваюсь в темно-синие брюки и симпатичную белую блузку. Я быстро расчесываю волосы и смотрюсь в зеркало, довольная тем, что выгляжу прилично, не выглядя так, будто у меня в заднице застряла палка.

Если бы я искала соседку по комнате, то хотела бы, чтобы она выглядела именно так.

Я вздрагиваю, когда смотрю на время. У меня недостаточно времени, чтобы дойти пешком до места встречи, поэтому я вызываю Убер, который, к счастью, все еще подключен к черной карте AmEx Джона. Я опустила карту в почтовый ящик Джона на следующий день после фиаско, но забыла удалить ее из своего аккаунта Убер.

Я благодарю его за это, когда водитель Убер подъезжает и сажусь в машину. Я называю ему адрес и всю поездку думаю о том, что произошло меньше недели назад.

Может, мне стоило вызвать полицию?

В конце концов, там было оружие.

Но мне не нужно, чтобы в моем досье значилось, что я участвовала в чем-то сомнительном, когда я пытаюсь доказать государству, что способна позаботиться о своей младшей сестре. И с этой мыслью я надела свое игровое лицо, когда водитель подъехал к жилому дому.

Портье приветствует меня и пропускает вперед, когда я вхожу. Здание хорошее, но не такое красивое, как некоторые из тех, в которых я бывала со своими жертвами. Тем не менее, оно гораздо лучше того, что я могу себе позволить, и это поднимает мне настроение, когда я вхожу в лифт и нажимаю "6".

Но после того как я выхожу из лифта на шестом этаже и стучусь в нужный номер квартиры, меня встречает человек с настороженными глазами, и мое настроение падает. Я сразу же чувствую себя дурой, ослепленной своим отчаянием.

Я увидела в объявлении на Craigslist фразу "Ищу соседку" и предположила, что, как и во многих других объявлениях, это девушка.

Я сильно ошибалась.

Одетый для собеседования с соседкой в испачканную женскую кофту и рваные джинсы, этот парень выглядит неважно. Когда он делает навязчивый шаг вперед, входя в мой личный пузырь без приглашения, я делаю поспешный шаг назад.

Если быть честной, я в отчаянии. Это значит, что пока он не вторгся в мое личное пространство, я все еще рассматривала возможность жить здесь. И когда он достает костюм горничной, достаточно маленький, чтобы поместиться в заднем кармане, я быстро и бесшумно бегу к лифту, понимая, что должна выбраться отсюда.

Я не смогу вернуть Мину, если буду мертва.

А я определенно думаю, что это вполне возможно, живя здесь.

Ведь какой здравомыслящий человек начнет собеседование с соседом по комнате с того, что сунет в руки потенциальному соседу по комнате сексуальный костюм?

Но, опять же, я также не в здравом уме.

Потому что, какой здравомыслящий человек не насторожится, отвечая на объявление в Craigslist, которое гласит:

Тема: ИЩУ СОСЕДКУ ПО КОМНАТЕ

Я человек двадцати лет, ищу девушку-соседку примерно того же возраста, что и я, должна быть готова убирать квартиру каждый день, должна быть хорошим поваром и готовить каждый день три раза в день на завтрак обед и ужин, я предоставлю продукты, но вы должны сами их забирать или заказывать через интернет, я дам строгое денежное пособие на продукты, опять же должна быть молодой. Поторопитесь, это суперское предложение не будет доступно долго. Много людей в Нью-Йорке. Много людей хотят жить здесь в новой недавно отремонтированной квартире на Бродвее.

Не считая грамматических ошибок и опечаток, этому парню далеко за двадцать, и в объявлении так много тревожных сигналов. Но это была моя последняя надежда, и я была и есть в таком отчаянии, и…

В голову приходит еще одна идея, возможно, более нелепая, чем ответ на объявление в Craigslist но, тем не менее, я решаюсь на нее.

Как я уже сказала, я в отчаянии.

И из-за этого отчаяния через двадцать минут я оказываюсь перед знакомым домом, мой палец завис над дверным звонком.

Это глупо.

Это опрометчиво.

Это безумие.

Но, может быть, это сработает.

15

Нельзя пожать

друг другу руки

со сжатыми кулаками.

Индира Ганди.

МИНКА РЕЙНОЛЬДС

– Кто-то следил за мной.

Ложь срывается с моих губ с легкостью, мой голос впечатляет гневом, страхом, раздражением и разочарованием. Возможно, это потому, что я действительно чувствую все вышеперечисленное прямо сейчас.

Я злюсь на то, как я провожу свой день вручения дипломов. Все остальные празднуют, а я здесь, пытаюсь обмануть незнакомого человека, чтобы он разрешил мне переехать. А еще я безуспешно пытаюсь убедить себя в том, что это хорошая идея.

Я видела, как месяц назад Люси вошла в это здание без охраны, а Ашер не позволил бы Люси отправиться в опасное место. Она знает его. Место в безопасности. К тому же, Минка, у тебя нет других вариантов. Не будь разборчивой. Нищие не выбирают.

А еще я боюсь, как бездомность отразится на будущем Мины.

Что будет, если социальная служба спросит меня, где я жила после окончания школы?

Что я скажу, чтобы убедить их в том, что Мина не окажется бездомной и под моей опекой?

Привет, меня зовут Минка Рейнольдс. Я была бездомной некоторое время, но не волнуйтесь, ребята. Как только я пересплю с подходящим парнем, мы с Миной найдем дом и будем жить долго и счастливо. Обещаю!

Сомневаюсь, что это будет хорошо воспринято.

А еще меня раздражает моя ситуация. Социальная служба вообще не должна была влезать сюда; мой донор спермы не должен был уходить; донор спермы Мины, кем бы он ни был, не должен был уходить; и никчемная женщина, которая нас родила, тоже не должна была уходить.

И в некоторые дни мне кажется, что я отношусь к категории людей, которые ушли.

В конце концов, мы с Миной не вместе, и это значит, что я ее бросила.

Даже если это не по моей воле.

И наконец, сейчас я разочарована в себе. Вот я стою на ступеньках соседского дома Джона и жду его реакции на мои слова. От того, что он скажет, может зависеть мое будущее, может зависеть будущее Мины.

И все же я не могу не заметить несимпатичное выражение его темно-карих глаз и чувствую себя обессиленной.

Он просто прекрасен.

Он как драгоценная статуя в музее. На которую можно смотреть издалека, но нельзя прикасаться или даже приближаться. И это не потому, что он хрупкий. А потому, что он, во всей своей эстетически совершенной, каменной славе, стоит больше, чем вы можете даже представить себе, не говоря уже о том, чтобы мечтать о том, чтобы сделать это в течение своей жизни.

Так что мне повезло, что я успела произнести эти слова еще до того, как он полностью открыл дверь. Потому что один взгляд на него, одетого только в треники, глубокие впадины его мускулистой груди, обнаженные для моего обозрения, – и я ошеломленно молчу.

Мой мозг решает заменить эту тишину воспоминаниями о его губах, прижавшихся к моей челюсти, его теле, прижатом к моему, и его сбивчивых словах, прошептанных мне на ухо. Я пытаюсь вытеснить воспоминания из головы и сосредоточиться.

Я вдруг чувствую себя уязвимой, ожидая его реакции.

Скажет мне уйти или попросит остаться.

И я не знаю, какой ответ предпочесть.

После минуты застывшего молчания сосед Джона хмурится, нависая над дверным проемом, как непоколебимая глыба, впитывая мои слова. Я бесстрастно наблюдаю, как темнеют его холодные карие глаза и как слегка опускаются обе брови.

То ли от неверия, то ли от растерянности, то ли от шока, я не знаю.

Он как всегда неразборчив. Его выражение лица меняется и двигается, он реагирует на слова и вещи, как обычный человек, но, в отличие от обычного человека, я не могу его прочитать.

Я не знаю, о чем он думает, когда его полные губы складываются в прямую линию.

Я не знаю, о чем он думает, когда проводит большой рукой по своим густым каштановым волосам.

Я не знаю, о чем он думает, когда вздыхает.

И вся эта неопределенность заставляет меня нервничать.

Она заставляет меня сомневаться в моем безумном плане, который я и так уже достаточно угадала.

Я стараюсь лучше изобразить действие, потому что мне нужно быть на высоте, если я собираюсь обмануть этого парня. Он неописуем, с чем я никогда не сталкивалась, и в этот момент он больше всего напоминает мне хранилище.

А хранилище нельзя обмануть, чтобы оно дало тебе свой пароль.

Нельзя обмануть хранилище, чтобы оно позволило тебе остаться в его доме.

– Это твоя вина, – добавляю я, нахмурив брови в раздражении, явно намекая на ту ночь на прошлой неделе.

– Зачем им следить за тобой? – наконец, спрашивает он, и я ненавижу его способность стоять так спокойно посреди своего собственного молчания и моих инсинуаций и обвинений.

– Я не знаю. Я даже не знаю, кто они такие. Но что я точно знаю, так это то, что неделю назад за мной никто не следил. Но кому-то понадобилось выследить меня у дома Джона, в меня стреляли, а теперь за мной следит крупный, неряшливый мужчина. – Я скрещиваю руки. – Звучит знакомо?

Он изучает меня с минуту.

– Это похоже на твою проблему. Что ты хочешь, чтобы я с этим сделал?

Мой мозг словно взрывается от его наглости.

– Серьезно?! Это все, что ты хочешь мне сказать? – И тогда я достаю свой главный козырь и пускаю в ход все свои навыки лжи, чтобы продать этот блеф. – Знаешь что? Не бери в голову. Забудь, что я тебе это говорила. – Я разворачиваюсь и уже на полпути спускаюсь по ступенькам, когда тихо, но достаточно громко, чтобы он услышал, бормочу: – Я просто обращусь за помощью к копам.

Проходит несколько секунд, и мои ноги уже ступают на тротуар, когда он говорит:

– Подожди. – Его голос холоден, как будто я причиняю ему неудобства одним своим существованием.

Я преувеличенно вздыхаю и снова скрещиваю руки, прежде чем повернуться к нему лицом.

– Что теперь? – спрашиваю я, мой голос представляет собой идеальный коктейль из отношения и раздражения.

– Опиши его.

Не задумываясь, я придумываю вымышленное описание, описывая более молодую версию парня, который пытался изнасиловать меня несколько месяцев назад.

– Высокий. Сильно сложен. Глаза широко расставлены. Светлые волосы. Голубые глаза. Нос, как у сокола. Может быть, лет тридцать?

Он кивает головой, как бы призывая меня продолжать.

Я продолжаю, черпая идеи из фильмов, которые я смотрела на факультативном курсе "Введение в развлекательное право" в прошлом году.

– У него была шляпа, низко надвинутая на глаза. Когда я увидела его во второй раз, это была толстовка с капюшоном. Черная. После этого он продолжал носить капюшон. Или, может быть, он менял толстовки, и все они были черными. – Я пожимаю плечами, как будто это все, что я знаю, и мне жаль, если этого недостаточно.

Но в голове я ликую и мысленно присуждаю себе "Оскар". Потому что, вау, это было достойное выступление.

Он скрещивает руки, толстые мышцы его бицепсов вздуваются, а мышцы живота пульсируют от этого движения, и оба они обнажены, чтобы я могла видеть, что рубашка не мешает.

– Сколько раз ты его видела? – Его голос звучит по-деловому, но я воспринимаю это как должное.

Как подтверждение того, что он мне верит.

Я подражаю тону его голоса, когда говорю, надеясь, что это заставит его воспринять мою ложь всерьез.

– Я видела его пять раз. Два раза в один и тот же день, но, за исключением толстовки, оба раза он был одет в разные вещи. Возможно, он следил за мной чаще, но я не знаю. Вот сколько раз я его видела.

– И что ты делала, когда видела его?

– В первый раз я немного испугалась, но постаралась сделать вид, что не заметила его. В другие разы у меня это получалось лучше.

Он одобрительно кивает, а я обдумываю, что сказать. Мне следует снова обратиться в полицию, потому что, как я подозреваю, ему не понравится, что они вмешиваются в его дела, учитывая всю эту историю с мафией.

Я понижаю голос, чтобы он был едва выше шепота:

– Ну… Первые несколько раз я думала о том, чтобы пойти в полицию и написать заявление. – Я понимаю его мрачное выражение лица и тревожно говорю: – Но я этого не сделала. Они наверняка решат, что я сошла с ума. У меня нет доказательств того, что за мной следили. Я должна была сделать фото. – Я добавляю в свой голос нотку уязвимости. – Но я была так напугана.

Я специально делаю паузу, давая ему время обдумать варианты, прежде чем закончить:

– Может быть, если ты пойдешь со мной и расскажешь полиции, что произошло здесь неделю назад, они мне поверят. Вообще-то, как тебя зовут? Я могу просто написать заявление о той ночи, и они приедут сюда. Тебе даже не придется выходить из дома. Обещаю. – К концу фразы я убедительно умоляю.

Это самый большой блеф, который я когда-либо совершала. Я не могу пойти в полицию. Я не могу вмешивать их в свою жизнь, когда хочу оформить опекунство над Миной. Но… он этого не знает. Поэтому я держу лицо прямым, а ложь – убедительной.

В его неразборчивой маске лица появляется небольшая трещина, и он вздыхает.

– Нам стоит поговорить об этом в доме.

Играя на своем нежелании, я не двигаюсь с места.

Когда он добавляет:

– На всякий случай, если этот парень последовал за тобой сюда, – я все равно не сдвигаюсь с места.

Я хочу, чтобы ему пришлось потрудиться ради этого. Тогда, когда он в конце концов предложит мне переехать, он будет думать, что все это его идея – с того момента, как ему пришлось убеждать меня войти в его дом, и до того момента, когда ему придется убеждать меня остаться.

В ответ на мое молчание на его лице исчезает настороженность, и он выглядит более человечным.

– Я не кусаюсь.

Я вздыхаю и добавляю:

– Хорошо. Но я все равно думаю, что нам стоит обратиться в полицию.

– Давай сначала все обсудим и посмотрим, какие у нас есть варианты.

– Хорошо, – соглашаюсь я, вздыхая, как будто я делаю ему одолжение.

Я поднимаюсь по ступенькам и переступаю порог его парадной двери, но он останавливает меня мягким прикосновением руки к моему плечу. От этого прикосновения у меня по позвоночнику пробегает дрожь, и я не могу не задаться вопросом…

Когда в последний раз ко мне прикасался мужчина, к которому я испытывала влечение?

Никогда.

Ну, не с тех пор, как он прикасался ко мне в последний раз, но это вряд ли считается. Он сделал это, чтобы доказать свою правоту. Чтобы доказать, что меня привлекает он, а не Джон. И, к сожалению, он слишком хорошо доказал свою правоту, и теперь я с болью осознаю это каждый раз, когда оказываюсь рядом с ним, поскольку при одном только его виде я беспомощно превращаюсь в путаницу спутанных гормонов.

С тех пор как началась моя золотоискательская кампания, я лишь однажды попыталась найти мужчину, который хотя бы отдаленно меня привлекал. Когда-то давно я пыталась подцепить Ашера, который был мне более чем симпатичен. Я увидела его в баре за пределами кампуса вместе с Эйми и Люси и решила, что он – настоящий джекпот. Он молод, красив и более правдоподобен, чем я с кем-то вроде Джона.

А еще у него больше влияния в этом городе, чем у всех, кого я когда-либо встречала. Социальная служба ни за что не отказала бы Ашеру Блэку в просьбе об опеке.

Но Ашер отшил меня почти сразу, как только я к нему обратилась. Он обращался со мной так, будто со мной что-то не так, и, возможно, так оно и есть. Но не из-за того, что я копаю золото. Я не стыжусь и никогда не буду стыдиться того, что исчерпала все возможные варианты, чтобы вернуть Мину.

Мне стыдно за то, что я позволила своему гневу, ревности и разочарованию взять верх над собой. И как плохо я относилась к Люси, Эйми и многим другим, кто встречался на моем пути.

И на долю секунды я потакаю своему влечению к соседу Джона. Я позволяю себе задуматься, что было бы, если бы мы были нормальными, и меня пригласили бы в его дом при нормальных обстоятельствах.

Захотел бы он меня?

Прижал бы меня к стене и поцеловал?

Повел бы меня наверх и осыпал бы мое тело похвалами, как Джон делал это с моим двойником?

– Подожди, – говорит он, бросая на меня странный взгляд, когда замечает мое выражение лица, и, к счастью, отгоняя отвлекающие мысли.

Я наблюдаю, как он подходит к стене напротив нас и нажимает несколько кнопок на том, что, вероятно, является его системой сигнализации.

– Хорошо. Все чисто.

Я делаю несколько шагов вперед, и как только я это делаю, дверь за мной автоматически закрывается с громким стуком. Я слышу несколько странных звуков, один из которых похож на звук гидравлики, и только после этого оборачиваюсь.

Я наблюдаю, как стальная пластина, выкрашенная под темную деревянную дверь, скользит по внешней двери, образуя второй защитный слой. Через несколько секунд после этого раздаются три громких щелчка, похожих на поворот нескольких замков.

Вот это да!

Зайдя в его дом, я поняла, что этот человек, скорее всего, связан с мафией. Но эта система безопасности? Зачем она нужна?

Это безумие.

Во что я ввязалась?