Текст книги "Дом в Вечерних песках"
Автор книги: Парэк О'Доннелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
– Что за авария? – спросила Октавия. – Кто-нибудь пострадал?
– Не обижайтесь, но этого я сказать не могу.
Часть лица парня покрывала сажа, и потому Октавия не сразу обратила внимание на его чистую половину. Теперь же она увидела, что молодой проводник смертельно бледен, его угрюмые глаза ввалились.
– У тебя шок, – констатировала она. – Сегодня я уже видела одного мертвеца, еще до того, как ты сел завтракать. Расскажи, что произошло.
– Мисс, сэр. – Юноша вытащил из-под мышки кепи и большими пальцами затеребил козырек. – Сразу же за Вулиджем навстречу нам промчался поезд в Лондон. Но он там не останавливается, как и мы, поэтому он мчался на всех парах – свыше сорока миль в час, не меньше. А некий джентльмен, видимо, захотел глотнуть воздуха и высунул голову – в самый неудачный момент. Мистер Даунз думает, что у него, наверно, было плохо со слухом, а то бы он услышал, что идет поезд.
– Где он? – спросил Эльф с явной тревогой в голосе. – Отведи меня к нему. Он сильно пострадал?
Проводник начал что-то говорить, но потом замялся.
– Сэр, мы не нашли… мы еще не все нашли.
– Не все? – Эльф изумленно уставился на юношу, будто тот бредил. – Ты это о чем, парень?
Снова сунув кепи под мышку, проводник переводил смятенный взгляд с Эльфа на Октавию.
– Сэр, оба поезда шли на полной скорости. Джентльмену оторвало голову и, должно быть, далеко отнесло. Ее еще не нашли.
* * *
В Дил поезд прибыл уже в девятом часу вечера. На путях за Вулиджем состав простоял более часа, пока разбирались с ужасным происшествием, и еще на полчаса его задержали за Фавершэмом, где платформу занял товарный состав из Уитстабла.
Октавия вместе с Эльфом пошла осматривать труп мистера Брауна – настояла на своем вопреки его пылким протестам, чем он немало ее удивил. Это дело государственной важности, заявил Эльф, поворачиваясь и перегораживая проход, когда заметил, что она следует за ним. Мистер Браун погиб при исполнении долга на службе Ее Величества, и расследование должно проводиться в условиях строжайшей секретности.
– И поэтому ты скрыл от меня его настоящее имя? – спросила Октавия, постаравшись придать твердость своему тону. – Разве сегодня утром он не исполнял свой служебный долг, показывая мне труп у Страйт-хаус? Но тогда ты почему-то не возражал.
Всех остальных пассажиров высадили из вагона, одна из дверей оставалась открытой, несмотря на зимний холод. Тело мистера Брауна лежало у второго выхода, в дальнем конце коридора. Увидев там некое странное нагромождение, Октавия в первую минуту пришла в недоумение. И лишь когда ее взгляд упал на его ноги, до нее начал доходить смысл произошедшего. Вон оно что. Нагромождением оказалось искромсанное тело, беспомощно сложившееся в некую бесформенную груду.
Октавия прижала ладонь ко рту.
А кровищи! Сколько же ее выплеснулось! Аж до потолка добила, оставив размашистые витиеватые узоры на стенах и окнах. Видимо, на полу разлилась большая лужа, раз его пришлось засыпать песком и накрыть мешковиной, чтобы по коридору можно было пройти.
Октавия прислонилась к переборке. Ей предложили чаю, но она отказалась. Железнодорожники обсуждали практические вопросы, сойдясь во мнении, что полицию следует вызывать лишь после того, когда они смогут предъявить все тело целиком. Да, а то бог весть что подумают, согласился мистер Даунз. Другой проводник заметил, что головной конторе это не понравится.
Головной конторе, повторил он, пока его каламбур не оценили. Шутника отправили в помощь группе поиска. Даже машиниста, сказали им, выгнали на пути, а кочегар обследует насыпь вдоль и поперек.
Встал вопрос о том, что нужно установить личность. Чистейший абсурд, подумала Октавия. И так ведь ясно, что это мистер Браун. Он вышел из купе и не вернулся. А на трупе те же вещи, что были на нем – унылый серо-коричневый костюм и грубые башмаки, теперь повернутые вверх под его изуродованным телом, – ни с какими другими не спутаешь. Но Эльфу почему-то не терпелось взглянуть на документы. Он опустился на корточки и, стараясь не сходить с мешковины, обыскал карманы трупа, до которых сумел дотянуться.
Наконец он выпрямился, держа в руках небольшой пакет с какими-то бумагами. Хмурясь, просмотрел их.
– Не все вещи на месте, – заявил он, обращаясь к юному проводнику. – Его уже кто-то обыскивал?
– Обыскивал? Нет, сэр. Нам было велено ничего не трогать до прибытия констеблей.
В этот момент с путей в вагон залез еще один железнодорожник в униформе. Отбивая ногами дробь, чтобы согреться, от возбуждения он выдохнул большое облако пара. Рослый, плотного телосложения, с седеющими бакенбардами до середины щек, он окинул взглядом место происшествия и сурово спросил у молодого проводника:
– Что тут происходит, Парриш? Почему эти двое здесь роются? Ты-то куда смотришь?
– Сэр, я попросил бы вас не забывать о приличиях, – сказал Эльф, поворачиваясь к нему лицом. – Я – Чарльз Эльфинстон, состою на службе в Министерстве внутренних дел Ее Величества. Этот человек был моим товарищем. Мы выполняли задачу государственной важности. Задачу государственной важности конфиденциального характера.
Проводник постарше, прищурившись, смерил его оценивающим взглядом.
– Так-так, – произнес он. – Все это, конечно, хорошо, сэр, то, что вы говорите. Но почему мы должны вам верить? Машинист намерен вызвать полицию, как только… как только будет найдена пропажа.
– Документы?
Проводник посмотрел на него c сочувствием и раздражением, затем глянул на Октавию.
– Я говорю про пропавшую голову, сэр… прошу прощения, мадам.
– Мисс, – поправила его Октавия. – И я вас прекрасно поняла.
– В этом вагоне ехал священник, – сказал Эльф. – Недавно он заходил к нам в купе, и у меня есть основания полагать, что… что, возможно, он что-то видел.
– Ошибаетесь, сэр, – возразил проводник. – Никаких священников в этом вагоне не было.
– Откуда такая уверенность?
– Я проверяю билеты, сэр. У всех пассажиров поезда. И ваши проверил, если помните.
– Я поговорю с машинистом. – Было видно, что Эльф нервничает, но он попытался не выдать голосом своего нетерпения, придав ему всегдашнюю властность. – Разумеется, у меня при себе есть необходимые документы, а по прибытии в Дил не составит труда послать надлежащую телеграмму. После я лично прослежу, чтобы о том были уведомлены соответствующие органы. Столь важные дела не поручают расследовать деревенской полиции. Это ясно?
Железнодорожники переглянулись, но теперь уже перечить ему никто не посмел. Голову Брауна наконец-то нашли, аккуратно завернули в мешковину и принесли в вагон, где положили возле его тела с церемонной осторожностью, словно ожидали, что тот очнется и захочет водрузить ее на место. Эльф беседовал со всеми, кто желал высказать свое мнение, причем для каждого он подбирал особый тон, особые слова, разными способами вызывая на откровенность. Подобное Октавия наблюдала уже раньше, на балах и светских приемах. Видела, как он легко переходил из одного образа в другой, демонстрируя свой талант производить нужное впечатление, создавать видимость. Тогда это вызывало у нее восхищение.
После, когда они вернулись в купе, разговор уже не клеился. Эльф, казалось, исчерпал свою способность играть на публику и как будто ушел в себя. На ее вопросы он давал краткие или неполные ответы, а то и вовсе притворялся, что не слышит.
– Прости, старушка, – сказал Эльф после долгого молчания, заметив на себе ее пристальный взгляд. – Мне немного не по себе.
Может, он и не лгал. Она и сама никак не могла оправиться от потрясения; видимо, и его настиг шок, хоть и не сразу. Пару раз Эльф попытался восстановить некое подобие непринужденности: бросил несколько фраз по поводу того, как неудобно путешествовать поездом зимой, вызвался попросить у проводника одеяло. Октавия почти не отвечала. Она неотрывно смотрела в окно, хотя теперь уже стемнело и она не видела ничего, кроме их призрачных отражений в стекле. Когда это ей наскучило, она прикинулась спящей.
По прибытии в Дил у Эльфа сразу нашлось множество дел. Вопреки его возражениям, из Вулиджа туда сообщили о происшествии, и на платформе поезд встречал начальник вокзала в сопровождении двух местных полицейских. На перроне, когда Октавия высматривала носильщика, Эльф окликнул ее. Сказал, что немного задержится, что им забронированы номера в «Лебеде» и скоро он присоединится к ней.
– Ты как, старушка? Тяжелый был день, понимаю. – Он готовился снова выступать перед публикой, и к нему возвращалось присущее ему самообладание. – Я искуплю свою вину, обещаю. Может быть, вместе отведаем деревенского ужина, если отель не совсем уж захудалый?
На платформе царила суматоха, на мгновение тележка носильщика заслонила ее от Эльфа, избавив от необходимости отвечать ему. Она пошла искать кеб, и когда извозчик появился, у нее возникла мысль сбежать от Эльфа, найти другую гостиницу и спрятаться там. Ее ломало не только от усталости, она испытывала своего рода перенасыщение. Ей хотелось уединиться и выпотрошить из себя все, что она видела.
Нет, так нельзя, рассудила Октавия. Худо-бедно, они с Эльфом достигли некоего соглашения, и она не вправе взять и разорвать его, не говоря дурного слова. Она пережила шок, вот и все, и пока еще не способна мыслить ясно. Отдохнет, и настроение будет совершенно другое. Утром окружающая обстановка не покажется ей столь непривычной и незнакомой. Она перестанет себя чувствовать так далеко от дома.
V. In Paradisum[40]
XXIII
Она исчезла. Энджи исчезла.
Гидеон стоял у подножия лестницы и ошеломленно смотрел по сторонам. На гладких плитах – ни одного грязного пятнышка. За окнами крепчал ветер, дождь усиливался, но, кроме шума непогоды, ничто более не нарушало тишину парадного холла. Никаких следов беспорядка или признаков того, что здесь вообще кто-то был. Гидеон глянул наверх, пытаясь сориентироваться. Странный голубоватый свет на верхней лестничной площадке исчез – одновременно с Энджи, – но балясины парапета были различимы. Изумленно он смотрел в пустоту, словно ждал, что вот-вот увидит, как она парит в воздухе.
Гидеон снова повернулся, оперся на стойку лестничных перил. Дыхание выравнивалось, паника отступала, и он постарался рассуждать здраво. Бездыханного тела Энджи на полу не было. Она не разбилась – наверно, и не могла бы разбиться, – но мысль эта не несла утешения. Да и о каком утешении он мог бы мечтать? Стоило ли вообще бояться за нее, по-прежнему любить ее, как любят простых смертных? Ведь это глупо, учитывая то, что ему теперь известно.
Полутень. Почти что призрак.
Она покидает этот мир, сказал Каттер. Уже перешла в другой. Однако разве она не узнала его, пусть даже на несколько секунд? Разве в ней не осталось что-то от обычного человека, которого можно спасти, даже теперь? Если она полутень, что бы это ни значило, тогда она, разумеется, и наполовину человек. То, что осталось, изменилось – этого нельзя отрицать. Она не такая, какой он ее помнил, честно говоря, он и сам теперь не знал, что именно он помнил. Их отношения не получили завершения. Почти ничего не было сказано.
И все же.
Гидеон медленно повернулся, почувствовав, что на него дохнуло холодом. Входная дверь была открыта, раскачиваясь на усиливающемся ветру. Он направился к выходу, поначалу рассеянно, но с каждым шагом все острее сознавая настоятельность своих действий. Энджи покинула дом, а Каттер поручил ему никуда не отпускать ее одну. Но это не единственная его обязанность. Теперь он вместо дяди должен ее опекать.
Гидеон ступил за порог и сообразил, что он босой, лишь тогда, когда в ноги впился гравий. И холод. Немилосердный холод. Он понимал, что нужно вернуться и одеться, но вдалеке мелькнула Энджи – или это ему показалось, – и он испугался, что может и вовсе потерять ее. Гидеон оглянулся на дом. Ветер раздувал на нем ночную сорочку, обжигая грудь. Каттер сочтет, что его сержант умом повредился, если увидит, что он выскочил на мороз без верхней одежды. Впрочем, Каттер и так невысокого о нем мнения.
И он двинулся за ней, переходя на спотыкающийся бег, чтобы немного согреться. Снова узрев Энджи, он уже не сомневался, что ему не показалось. На мгновение ее осветила вспышка молнии. В ночной сорочке, которую рвал на ней шквальный ветер, она шла по неухоженному газону ярдах в ста впереди него, быстрым целеустремленным шагом приближаясь к темному скопищу деревьев. Раздался яростный раскат грома.
– Энджи! – Гидеон помчался к ней во весь дух. – Энджи! Мисс Таттон! Подождите!
– Блисс! – донеслось в ответ, однако крик прилетел со стороны дома. Даже гром не заглушил угрозы, прозвучавшей в зычном голосе Каттера. – Блисс! Стой, где стоишь, безмозглый щенок! Стой там, пока я не подойду.
Даже теперь Гидеон не осмелился выказать неповиновение. Терзаемый тревогой, он стоял и ждал. Всматривался в темноту, проклиная себя за то, что теряет драгоценные минуты.
– Посмотри на себя! – рявкнул Каттер, выступая из мрака и идя сквозь ветер размашистым шагом. – Ты как поруганная монахиня, да поможет нам бог. Это ты кричал в доме? На, надень это пальто. Сапоги – сына экономки. Он вдвое здоровее тебя и сложен как бык, но бог даст, врастешь в них.
На ходу надевая второй сапог, Гидеон поспешил за Каттером.
– Я понимаю, сэр, что выгляжу глупо в ваших глазах, но я боялся, что мисс Таттон ускользнет. Я проснулся и заметил ее. Она вела себя очень странно. Смотрела в пустое пространство, сэр, и что-то там видела. А теперь такое впечатление, что она гуляет во сне, только она идет к какой-то цели, но к какой – даже представить не могу.
Каттер искоса взглянул на него.
– Я же объяснял, Блисс. Она видит то, что недоступно нашему зрению. Что до ее цели, она у нее теперь одна. Куда она пошла, знаешь?
Гидеон неловко вскинул руку. Пальто было громоздкое, велико ему на несколько размеров.
– Туда, – показал он, – к лесу. И шла очень быстро, сэр. Нам нужно поторопиться.
Но Каттер уже шел вперед, как всегда, твердым уверенным шагом. Гидеон укутался в пальто и, наконец, сумел полностью сунуть в сапог правую ногу. Лучше он выглядеть не стал, но теплу был рад.
– Спасибо, сэр, что додумались прихватить для меня пальто. Я вам очень благодарен.
Каттер крякнул в ответ, но не сердито.
– Хорошо, что хотя бы один из нас не теряет головы. Твоя девочка со спичками сказала что-нибудь вразумительное перед тем, как отправилась гулять?
– Прошу вас, сэр, не говорите о ней в таком тоне. Она ведь не виновата. Нам даже вообразить трудно, жертвой какого злодеяния она стала. Я считаю себя в ответе за мисс Таттон и искренне переживаю за нее, как покровитель. Даже вы, инспектор, наверняка однажды любили, и вам знакомо чувство нежной привязанности.
Гидеон в испуге зажал рукой рот, сообразив, что спорол бестактность. Каттер остановился как вкопанный. По спине его было заметно, что он запыхался от быстрой ходьбы. Инспектор повернулся вполоборота, словно хотел что-то сказать, но потом, видимо, передумал. Выпустив изо рта облачко пара, он прищурился, глядя в темноту.
– Ради бога, простите, сэр, – извинился Гидеон. – Ляпнул, не подумав.
Но Каттер снова сорвался с места так же резко, как и остановился. И уже более спокойным тоном повторил свой вопрос:
– Так твоя дев… твоя юная мисс сказала что-нибудь толковое? И пока будешь отвечать, заодно объясни мне, что ты делал в ее обществе глубокой ночью. Это твои искренние переживания подняли тебя с постели? Кто бы она ни была, красотой ее бог не обидел. Или это ускользнуло от твоего внимания, когда ты впервые увидел ее в доме своего дяди?
Шершавым рукавом пальто Гидеон вытер мокрое лицо, прожигая спину инспектора испепеляющим взглядом. Правда, тот ничего не почувствовал.
– Ее что-то растревожило, сэр. Я знаю, что она неуравновешенна, но это было что-то другое. Она ведет себя так, будто у нее есть некая цель.
– Блисс, она что-нибудь говорила?
– Ничего такого, что бы я понял, сэр. Она говорила загадками и стишками, но очень серьезным тоном. А потом…
Каттер нырнул в лес, отодвинув с пути ветку лещины. Та, только он прошел, стремительно вернулась на свое место, едва не хлестнув Гидеона. Тот отскочил в сторону и напоролся на заросли куманики. Он грубо выругался, чем удивил себя самого. Это бранное слово вслух он никогда не произносил.
– Простите, сэр, – извинился Гидеон, нагоняя Каттера. – Поранился о куст.
– Обтесываешься понемногу, Блисс, – насмешливо фыркнул инспектор. – Мы еще сделаем из тебя полицейского. А потом?
– Сэр? – Гидеон высосал колючку из ладони, из которой потекла кровь. Он слизал ее языком.
– «А потом» – сказал ты, перед тем как отвлекся. Ты собирался рассказать о том, что сделала дальше твоя… мисс Таттон.
– Да, сэр. – Гидеон колебался. – Только, боюсь, сэр, вы не поверите. Я и сам себе не верю, хотя видел все собственными глазами.
– Я не вчера родился, Блисс, многое повидал.
– Так вот, сэр. Мы стояли в коридоре, когда началась буря. Мисс Таттон вдруг охватил некий странный порыв. Я глазом моргнуть не успел, как она взобралась на каменные перила – запрыгнула на них. Причем так стремительно! Я просто опешил, сэр. Вспорхнула, как птичка на ветку. Я умолял ее слезть, но она меня будто не слышала. Казалось, она не понимает, как это опасно. Потом она замерла и в следующее мгновение…
– Бросилась вниз. Суть я уловил, сержант, не надо сочинять сагу. Она спрыгнула со второго этажа и не получила ни царапинки.
– Это просто поразительно, сэр.
– Затем она сразу направилась к выходу. Постой. – Каттер снова резко остановился и, поставив одну ногу на пень, повернулся лицом к дому. – В какую сторону она смотрела на лестничной площадке?
– Боюсь, я не так хорошо, как вы, определяю стороны света. Но, в принципе, я бы сказал, что…
– В сторону переднего или заднего фасада дома, влево или вправо.
– В сторону переднего фасада, сэр.
– Значит, на северо-запад… примерно. – Сквозь деревья Каттер стал высматривать огни дома, рукой очертил дугу, прищурился, словно целился из ружья. – Нам туда. Следуй за мной, Блисс.
С новыми силами инспектор устремился вперед. Выбранный им путь пролегал через самую чащу, однако деревья будто расступались перед ним, как толпы народа на Пикадилли. Он вооружился крепкой палкой из ивовой ветки и там, где заросли были особенно непролазные, прокладывал себе дорогу, размахивая ею перед собой, подобно мародерствующему монголу.
Каттер был столь же непостижим, сколь и грозен, думал Гидеон, оставался для него загадкой, как и в первые минуты знакомства. Он был подвержен вспышкам гнева, практически никогда не бывал весел, даже в относительно спокойной обстановке. Но при всей своей раздражительности, при всем своем кажущемся безразличии к делу мисс Таттон здесь он поступил так же, как и в Сохо, – бросился на ее поиски с присущей ему неуемной энергией.
На вершине пологого склона Каттер остановился, чтобы сориентироваться. Его взгляд был устремлен влево. Гидеон не мог разобрать, что привлекло его внимание.
– Вон, смотри, – произнес наконец инспектор. – Мы почти у границы поместья, видишь? Скоро подойдем к воротам. Будем надеяться, что она от нас не ускользнула. Опа, а это еще что?
Он приложил к губам палец, требуя тишины. Поначалу Гидеон ничего не слышал, но постепенно различил неровный цокот копыт, а вместе с ним скрип и дребезжание кренящегося из стороны в сторону экипажа.
– Ночь, а эти несутся как угорелые, – заметил инспектор.
– Может, дилижанс? – предположил Гидеон.
– Дилижанс ехал бы по столбовой дороге. И с огнями. А мы фонарей не видим, хотя дорога от нас недалеко. – Каттер снял шляпу и, стряхивая с нее дождевые капли, покачал головой. – Уж не знаю, что это за экипаж, но запряжен он парой крепких лошадей и мчится быстро, а дорога-то ухабистая и неосвещенная. Кто же это так торопится? Пойдем, у меня дурное предчувствие.
Снова надев шляпу, Каттер ринулся вниз по склону. Деревья поредели, местами заросли вообще пропадали, и тогда он переходил на бег. Наконец инспектор сбавил темп, но не потому, что встретил на пути препятствие. Гидеон тоже это увидел.
– Свет, Блисс.
– Да, сэр, вижу.
Теперь Каттер двигался осторожно. Они приближались к опушке леса. Вязы пронзали лучи бледного света, превращая в призрачную дымку пар от дыхания инспектора. Хрустнула ветка, и стая ворон, взлетев с деревьев, рассеялась в вышине. Каттер сунул руку в пальто.
– Я вытаскиваю револьвер, Блисс. При тебе я его еще не доставал, потому и предупреждаю, чтоб ты не испугался. Нужно быть начеку.
– Да, сэр. – Гидеон посмотрел на него сквозь струи дождя. Рука Каттера, согнутая в локте, была напряжена, но самого оружия он не разглядел. – Только вы поосторожнее с ним, сэр. Не попадите в мисс Таттон.
В ответ инспектор лишь оборотился к нему и, вскинув свободную руку, прижал палец к губам. На мгновение нагнул голову, сливая дождевую воду с полей шляпы, затем встряхнулся и вышел на свет.
С большой арки, венчавшей ворота, свисал человек – болтался в петле, крепко привязанной к самому железному гербу. Он чуть раскачивался, словно потревоженный маятник, который до этого находился в состоянии покоя. Его плащ, подхваченный ветром, раздувался, словно он шествовал на некой важной церемонии. У его ног застыла в мрачной торжественности Энджи. Руки ее были опущены, лицо поднято, будто в задумчивости. Ее возбуждение, казалось, улеглось. Теперь она пребывала в состоянии умиротворения и покоя.
– Быстрее, Блисс, – сказал инспектор. Он метнулся через дорогу и за ноги подхватил висельника. – Может, еще не поздно. Давай, достань нож у меня из кармана. Я до последнего буду поддерживать его, а потом отпущу и подниму тебя, чтобы ты его срезал.
Гидеон так резко остановился, что его занесло и он едва не потерял равновесие. Выполняя указания Каттера, он все время смотрел не на него, а в сторону. Обыскав внешние карманы инспектора, он опустил руки и смущенно кашлянул.
– Сэр, не припомните, куда вы его положили?
– В правый карман брюк. Куда ж еще обычно кладут карманный нож, чтобы он всегда был под рукой? Живо доставай, не тяни резину. А какой стишок она напевала?
– Простите, сэр? – Гидеон снова принялся рыться в одежде Каттера. Наконец найдя нож, он отскочил от инспектора как ужаленный и от смущения тут же выронил его.
– Матерь Божия, – ругнулся Каттер. – Цирковая обезьянка и то лучше бы справилась. Давай, открой нож и постарайся не выколоть мне глаз. Лезвие должно быть уже обнажено, когда я тебя подниму. Так. Иди встань под ним.
Гидеон неуверенно встал туда, куда ему велели. Руку с ножом он неловко держал на весу, отведя ее от себя. Над ним на ветру колыхалось тело в раздувающемся плаще. Гидеон сосредоточил взгляд на веревке.
– На счет «три», Блисс, – скомандовал Каттер. – Я отпущу его ноги и подниму тебя. Хватайся за веревку и перерезай ее сразу же под своим кулаком, где она туже всего натянута. Режь по одному месту, чтобы отсечь наверняка. Готов?
– Честно сказать, сэр, не знаю, готов я или нет.
Наконец веревка была перерезана, и Каттер опустил его на землю. Пошатываясь, Гидеон отошел в сторону; его стошнило. Инспектор, не обращая на это внимания, забрал свой нож и опустился на колени возле висельника. Приставил ухо к его губам, пощупал пульс.
Мужчина не дышал, пульса не было. Каттер немного поразмыслил и принялся осматривать все остальное. Гидеон видел, что инспектор помрачнел. Возбужденный, он расстегнул на покойнике сюртук, прижал ладонь к его животу, затем поднял ее к своему лицу, рассматривая кончики пальцев.
– Так что это был за стишок, Блисс?
– Сэр? – Шаркающей походкой Гидеон приблизился к Каттеру.
Тот лишь покачал головой и принялся расстегивать на покойнике жилет. Теперь он уже не спешил, действуя с невозмутимой размеренностью. Раскрыл ладони мужчины, внимательно осмотрел их, затем занялся петлей: большим пальцем потрогал узел сзади на шее, словно проверял его на прочность.
– Ты сказал: загадки и стишки. Помнишь, что конкретно она говорила?
– Да, помню, сэр. – Краем глаза Гидеон уловил движение. Он вскинул голову и увидел, что Энджи подошла ближе, внимательно наблюдая за ними. – Может быть, вы слышали эту песенку. Про ребенка, который спит в колыбели, подвешенной на дереве.
Каттер вытащил из сюртука покойника бумажник и просмотрел его содержимое, затем поднял глаза на Гидеона. Лицо его было напряжено.
– Конечно, слышал, Блисс. Это колыбельная. Баю-бай, детки. Кто ж ее не слышал? – Он повернулся к Энджи. – Колыбель на землю бух, да?
При его словах, обращенных к ней, в глазах ее что-то промелькнуло. Она склонила набок голову, будто прислушиваясь к зазвучавшей где-то вдалеке музыке. С отрешенным видом она взяла пораженную руку в другую, большим пальцем обвела ее исчезнувшие контуры. Потом сложила руки в виде колыбели, закрыла глаза и, подставляя лицо под дождь, стала тихо покачивать воображаемого ребенка.
Каттер выпрямился во весь рост, смерил ее настороженным взглядом и медленно пошел к воротам. Он не поднимал глаз от земли и, когда оказался точно под аркой, снова опустился на корточки.
– А здесь узковато, – задумчиво произнес он. – Разве что повозка. Ее, или что там было, впустили. Ворота были на цепи, когда мы добрались сюда, но он, конечно, имел ключ. Возможно, он все еще у него.
– Тот самый экипаж, что мы слышали, да, сэр? – спросил Гидеон, подходя к инспектору.
– Несомненно. – Каттер выпрямился. – Извозчик к тому времени был насмерть перепуган. Он подкатил сюда и встал, потому как дальше следов нет. А потом его светлость забрался на крышу.
– Его светлость, сэр?
Но инспектор его не слушал. Он терся подбородком о ладонь.
– Сам сделал для себя петлю. Он был не мастер узлы вязать, но кое-как справился. А потом, думаю, сам отдал команду. Она заставила его дать команду.
– Команду, сэр?
– Извозчику, Блисс. Чтобы тот отъехал. И он повис.
Гидеон посмотрел на Энджи. Та наблюдала за ними с безмятежным выражением на лице. Она перестала баюкать воображаемого ребенка и опустила обе руки – целую и исчезнувшую.
– Колыбель на землю бух, – тихо проронила она. – И ребенок тоже.
Она повернулась и пошла к дому.
– Иди за ней, – распорядился Каттер, вставая с корточек. – Я здесь постерегу. Как дойдешь до дома, разбуди слуг. Скажи миссис Корниш, чтоб прислала сюда своего сына. Тут предстоит тяжелая работенка. Останки дóлжно в дом отнести, пока не будут сделаны соответствующие приготовления. Леди Аду пусть пока не будят, если это возможно. Я предпочел бы сам известить ее.
– Известить, сэр?
– О том, что ее брат скончался, Блисс. Что лорда Страйта нет в живых.
XXIV
Октавии снился дом в Вечерних Песках.
Ночью бушевала буря, или она это вообразила, и сон ее был неспокойным и неглубоким. В своих ночных грезах она брела по песку и увидела особняк, вырастающий из дюн. Прежде в том доме она никогда не бывала, но узнала его и поспешила к нему. Следом за ней катила приливная волна; бледный серп луны окаймляли клочковатые тени.
Октавия бросилась бежать, но прилив настиг ее, и она не сумела устоять на ногах. Падая на колени, она увидела лорда Страйта, а рядом с ним – девушку, которую она прежде не встречала, но узнала ее неким шестым чувством. На Энджи Таттон был подвенечный наряд со шлейфом, который плавно расстилался на воде. Степенным шагом они уходили во вспучивавшееся море. Перед тем как волны накрыли Энджи, Октавия ее окликнула, но та не слышала. Напоследок Энджи еще раз мелькнула вдалеке – яркий призрачный силуэт, исчезающий в толще бурлящего холода.
Октавия пробудилась, хватая ртом воздух. Ее бросало в жар, хотя в номере было прохладно. Еще не рассвело, но она знала, что больше не заснет. Она села в постели, думая, что надо встать и умыться, и заметила у двери какой-то предмет. Конверт. Должно быть, ночной портье просунул под дверь, чтобы не будить ее, рассудила Октавия.
Она подняла конверт и прошла с ним к небольшому письменному столу у окна. Увесистый, отметила она. Пакет, можно сказать, а не конверт. На нем было начертано ее имя – и все. Ни штемпеля, ни марки. Значит, пакет доставлен не по почте, причем принесли его ночью. Она хотела зажечь лампу, но поостереглась. В этот час только одно ее окно и будет светиться. Придется удовольствоваться огарком оплывшей свечи, что она поставила на тумбочку у кровати, решила Октавия.
Она сломала печать и вытащила верхний листок, отметив, что писчая бумага хоть и не безупречно чистая, но красивая. Почерк был тот же самый, что и на конверте. Элегантный, но торопливый, – видимо, писали в спешке.
Дорогая мисс Хиллингдон!
Молюсь, чтобы вы получили это не слишком поздно.
Прежде всего, я должен предупредить вас о главном, поскольку он, возможно, рядом с вами. (Если за вами наблюдают, не подавайте виду, что вам это известно.) Лорд Хартингтон вам не друг. Всего я еще не выяснил, но в этом абсолютно уверен. Находясь в сговоре с лордом Страйтом, он причастен к похищениям, убийствам и другим злодеяниям. Он один из тех, кого называют Похитителями душ.
Октавия отложила письмо. Встала, медленно дыша. Ветер все еще бесновался, и трудно было определить, полная ли в гостинице тишина. На лестничной площадке горел свет, и под дверью сияла желтая полоска. Октавия бесшумно прошла к ней. Дверь была на запоре, но она все равно проверила. Потом достала из чемодана шаль, укуталась в нее и с минуту постояла на месте с закрытыми глазами.
Затем села за стол и продолжала читать.
Постараюсь быть немногословным. Прочтите до конца, если удастся. Я вложил в конверт фотографии и документы. Забрал их у второго вашего спутника после того, что с ним случилось в поезде. Не судите меня за это строго. Скоро вы поймете: я лишь сделал то, что должен был сделать.
Не доставайте ничего из конверта в присутствии посторонних. Но все же просмотрите эти материалы, если сумеете себя заставить. Они покажут вам то, что я не в состоянии объяснить. Они покажут вам природу тех, кому мы должны противостоять.
Но сначала о женщинах и о девушках. Некоторые из них были совсем дети. Дети. Сначала я расскажу о них, ибо они – самое важное. За ними охотились, потому что от них исходило сияние, мисс Хиллингдон. Сияние души. Вы будете удивлены и, возможно, заподозрите, что я слаб умом, но уж кто-кто, а вы никак не должны ставить под сомнение истинность моих слов.
Вы не должны сомневаться, потому что сами излучаете свечение. Вы наполнены блеском, как море, светящееся изнутри – это явление наблюдают моряки. Я сам в том убедился, когда в поезде заглянул в ваше купе. Наверно, вы не обратили на меня внимания, но я сразу вас приметил. Я всегда его вижу, это особое сияние. В этом отношении я, можно сказать, человек уникальный.
