Текст книги "Фрося. Часть 6 (СИ)"
Автор книги: Овсей Фрейдзон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
глава 39
Заехав на стоянку в больнице, Фрося не сразу вышла из машины, а ещё несколько раз прослушала песню и только после этого, решительно двинулась в сторону палаты Марка. Боже мой, хоть бы сегодня он уже прервал свою мрачную сосредоточенность и опять стал бы ласково называть по сто раз на дню, своим, принадлежавшим только ему – Фросиком. Она была уверена, что не только внук вспомнил про её День рождения, Марк обязательно приготовил для неё сюрприз и какой-то неожиданный подарок, ведь вчера вечером он впервые после того, как пришёл в себя, поцеловал её нежно в губы и гладил по волосам, повторяя своего излюбленное:
– Фросик...
Дурачок, так переживает, что потерял зрение, не понимает, что ей это совершенно не мешает его любить, а забота о нём сделает жизнь более насыщенной, а если он и дальше захочет заниматься бизнесом, то она спокойно сможет быть его партнёром, шофёром и сопровождающим лицом, разве он не предлагал ей именно это. Да, он переживает, что потерял свою самостоятельность во многих аспектах жизни, но он ведь такой сильный и настойчивый, уже сейчас спокойно перемещается по палате, пользуется санузлом, без помощи кого-либо умывается, бреется, причёсывается и делает ещё всякие мелкие дела, не прибегая к помощи окружающих. Раздумывая так, Фрося зашла в палату и ничего не понимая, уставилась на аккуратно застеленную кровать и пустую тумбочку. Нет, не похоже, что его куда-то перевели и вряд ли, произошло самое страшное, но ноющее сердце подсказывало: произошло, произошло, произошло ею не предвиденное. Она вздрогнула, когда чья-то рука легла сзади к ней на плечо:
– Ефросинья Станиславовна, не пугайтесь, это я.
Она повернулась на встречу знакомому голосу Глеба Николаевича, лечащего врача Марка.
– Господин Гальпер сегодня рано утром покинул нашу больницу, а к этому часу, возможно, и нашу страну. За ним заехали представители американского посольства и помогли собраться и покинуть больницу. Я ещё вчера вечером знал, что он сегодня уедет, ведь присутствовал на консультации наших профессоров, которые отговаривали его так рано выписываться и предпринимать такой длинный и сложный перелёт в Соединённые Штаты, но он был не преклонен, никого не упрекал и не обвинял, но заявил, что ему необходимо уехать, что там ему будет спокойней.
Смысл сказанного молодым врачом, дошёл до Фроси ещё раньше, она это поняла, как только увидела аккуратно застеленную постель, а детали, предшествующие решению и отъезду Марка, её уже мало интересовали – он сбежал от неё, от её заботы и помощи. Наконец, она разжала побледневшие губы:
– Глеб Николаевич, он ничего не велел мне передать на словах?
– Нет, но оставил для вас маленький портативный магнитофончик и попросил вручить его вам лично в руки.
– И, всё?
– Да, и всё, Ефросинья Станиславовна, успокойтесь, не переживайте так сильно, возможно найдутся всему объяснения, а позже у вас с ним всё ещё наладится, вы такая мужественная, красивая и душевная женщина, весь наш медперсонал восхищается вами...
– Глеб Николаевич, где этот магнитофон, пожалуй, я уже пойду отсюда, большое вам спасибо за всё и даже за последние успокоительные слова.
Она шла к своей машине, держа в руках, казалось бы, игрушечный магнитофон, понимая, что на нём услышит голос Марка, с поздравлением ко Дню рождения и возможными объяснениями его поступка, но это уже не трогало её сердце, главное, он покинул её, думая эгоистично только о себе. Она не стала слушать запись на стоянке больницы, хотелось, как можно скорей покинуть её пределы. Не хотела ехать домой, не хотела ехать и к Тане, хотелось побыть одной, чтобы всё окончательно осмыслить, собрать в единое целое скачущие мысли принять, хоть какое-то осмысленное решение о дальнейшей жизни. Сами руки подсказали ей маршрут и место, где никто не помешает побыть какое-то время без свидетелей её горя. Вспомнила песню ансамбля Алеся – которая вошла к ней в душу по дороге в больницу, вот тебе и облака надежд, облака любви... По засыпанной свежим снегом просёлочной дороге, подъехала к своей даче, встретившей её умиротворяющей тишиной и белой целиной. Не стала заводить машину во двор дачи, а наоборот, развернула в сторону города, чтобы легче было уехать, не дай бог занесёт снегом и тогда близкие сойдут с ума, разыскивая свою именинницу. Войдя внутрь насквозь стылого помещения дачи, она скинула шубу и шапку и взялась протапливать печь, стопка сухих дров, всегда была приготовлена внутри на всякий случай. Это и был тот случай. Прошло совсем немного времени и в печи уже потрескивали горящие поленья и тепло медленно стало распространяться по комнатам, по стенкам поплыли паутинки ручейков, а с потолка упало несколько капелек воды – ерунда, весной, всё равно надо будет делать ремонт. Вскипятив чайник и усевшись с чашкой напротив открытого жерла печи, уставилась на дарящий тепло огонь. Магнитофончик Марка лежал рядом на кухонном столике, но ей не хотелось нажимать кнопку и слушать голос любимого человека, который, по мнению Фроси, жестоко её предал. В этот момент ей стало безумно жалко себя – опять загорелась, опять поверила в своё счастливое будущее с любимым человеком, уже строила далеко идущие планы, где было место Тане с детьми и Алесю, и вот... Душа растерзана, перевалила сегодня на завершение седьмого десятка, пропавший сын, мизерная пенсия, не осталось желания и сил добывать деньги, а эти, что у неё есть, можно, конечно, растянуть на два-три года, может даже и на больше, хотя с учётом той жизни, что вокруг закрутилась в стране, вряд ли, но у них с Таней ещё есть машины и, в конце концов, они смогут съехаться в одну квартиру. Боже мой, как не хочется разваливаться физически, скисать морально под навалившимися тяготами жизни, а ещё вдруг стать обузой для Танюши, а той и так, ох, как не легко. Может, к чёртовой матери, покончить разом с этой обрыдлой жизнью, угореть или повеситься здесь и не надо больше думать, переживать и искать выходы из возникающих трудностей, которые скоро не сможет решать. Она поставила на кухонный столик пустую чашку и нажала кнопочку плей на магнитофончике.
глава 40
Фрося вначале услышала, как Марк прочистил горло, а затем, раздался, разрывающий душу, любимый голос:
– Здравствуй, мой милый Фросик! Эту запись ты, услышишь, скорей всего тогда, когда я уже буду в воздухе, лететь в самолёте в Штаты. По идее, я должен был, начать этот разговор с тобой с поздравления тебя с Днём рождения и, конечно, все мои нежные слова и добрые пожелания, ты бы лучше услышала наяву. Прости, моя хорошая, но я не мог остаться, в своём нынешнем положении, я не могу стать тебе надёжной опорой, а быть обузой не имею права, тебе и без меня есть о ком заботиться и переживать. Милый мой Фросик, я не бросаю тебя, а освобождаю твои руки. Советские врачи ничем особо меня не обнадёжили, возможно и американские подтвердят диагноз, но я хочу, как можно быстрей в этом убедиться, а ещё больше, услышать опровержение. Ты, не думай, я не сломлен, при любом развитии событий, продолжу жить, постараюсь уцепиться за малейший шанс, чтобы вернуть зрение, чтобы возвратиться в Москву и забрать тебя с собой. Фросичек, ты мне очень нужна, мне с тобой было очень хорошо и лучшей спутницы жизни, просто не могу для себя представить, но повторяю, не хочу быть тебе обузой и камнем на шее, тянущим на дно. Всё произошло так стремительно, мы не успели узаконить наши отношения и больше того, ты, мне не дала конкретного ответа на моё предложение, а в нынешнем моём состоянии, я не могу этого от тебя требовать, это было бы с моей стороны крайне нечестно. Все эти три недели, после того, как я пришёл в сознание и понял, что стал незрячим, обдумывал наше с тобой совместное будущее, но разве ты сейчас можешь, всё бросить и поехать со мной в Штаты. Ты, ведь не сделала этого десять лет назад, когда на твоих руках не было семьи пропавшего сына, живущего с тобой несовершеннолетнего внука, и мы были тогда на десять лет моложе. Сладкий мой Фросик, я понимаю, какая горечь ляжет на твою душу, когда ты узнаешь о моём внезапном отъезде, не спеши с осуждениями или опрометчивыми поступками, мы столько времени с тобой потратили друг без друга впустую, давай ещё потерпим немного. Моё нынешнее положение, не помешает мне давить на власти и еврейские организации США, чтобы они предпринимали всё возможное для выяснения судьбы Семёна. Я тебе не говорил, но мы с моей Леной, находимся в очень хороших отношениях, почти вся дурь с её головы вышла, и она стала хорошей женой, матерью и для меня дочерью. Фросик, моя Лена поможет мне пробиться к лучшим специалистам в Штатах и в поисках Семёна. Ты сейчас, наверное, подумала, что это Марк так сладко запел, а ведь ещё вначале записи сказал, что не будет искать себе оправдания. Фросик, если бы я сегодня не уехал, то, возможно, и никогда бы этого не смог сделать. Все мои средства в Штатах вложены в какие-то бизнесы и ценные бумаги, наличных денег почти нет и мне бы пришлось жить на твои скромные сбережения, а властям Америки очень мало есть дела до какого-то Марка Гальпера, а Советские власти могли бы вспомнить про некого Марка Гальперина, а после разговора с Валерой окончательно понял, что жизнь в ближайшее время в Советском Союзе будет только ухудшаться, а мнимое и настоящее богатство людей станет, как красная тряпка для бандитов и грабителей, а ещё милиция копнёт поглубже и тогда... Ведь и в прежние времена она была коррумпирована, а нынче, похоже, вообще начинается разгул беспредела. До тебя многое не дошло, но происшествие со мной, стало тому подтверждением. Фросик, ты слушаешь меня и думаешь, а почему этот умник не мог всего этого сказать прямо, глядя мне в глаза...
Марк откашлялся.
– Не мог Фросик, над нами возобладали бы эмоции, и я бы не смог уехать от тебя, а ты сейчас не можешь уехать со мной, наделали бы такого, что потом было бы невозможно исправить. То, о чём мы с тобой говорили в первую и последнюю нашу нынешнюю ночь, спрячь, как можно подальше и понадёжней, мы, дай бог, к этому ещё вернёмся. Всё, моя несравненная женщина, мой любимый Фросик, очень хочется надеяться, что ты меня правильно поняла и в дальнейшем поймёшь, а теперь...
Он опять откашлялся.
– Поздравляю тебя, моя любимая женщина с Днём рождения, побудь в этот вечер рядом со своими близкими. Пусть они утешат твою душу, которую я своим поступком больно ранил. Крепко обнимаю и целую, целую, целую...
Плёнка в магнитофоне продолжала крутиться, но голос любимого человека исчез. Фрося слышала, как во время всей записи, Марк часто останавливался, продумывая каждую следующую фразу, она слышала, как он пил воду и вздыхал, чувствовалось, как не легко ему дались слова, которые он наговорил ей, но он это сделал, а им теперь с этим жить. Хорошо, что она приехала сюда и вдали от всех глаз и ушей прослушала звуковое письмо Марка. Нет, не со всеми его аргументами она согласна, но здравого смысла в его словах много, но разве от него им обоим стало легко. Если бы она в тот вечер оставила его у себя, если бы не произошло бандитское нападение, в результате которого, он чуть остался жив и, возможно, до конца своих дней потерял зрение, то всё равно пятого января улетел бы с Леоном в Америку, но, скорей всего, все точки в их отношениях и на совместное будущее были бы расставлены. А, как... а так, она опять одна и вновь с растерзанной душой, а думать о том, что, когда-нибудь и как-нибудь наладится просто смешно, напрасные иллюзии, которые не стоит поддерживать, они не помогут жить, а превратят жизнь в трагикомедию, где стареющая главная героиня, сидит возле окошка в теремке и ждёт своего суженного. Решительным нажатием пальца, выключила магнитофон, переслушивать нет никакой надобности. В принципе, всё ясно, а голос любимого человека, она сможет слушать сколько ей заблагорассудится и не обязательно это делать здесь, когда за окнами стало уже заметно темнеть. Она залила водой дотлевающие в печи угли и одевшись, с магнитофончиком в руках, двинулась к своей машине. Сейчас только стоит решить, ехать домой или к Тане, но в любом случае, надо поставить её в известность о неожиданном отъезде Марка. Нет, домой, домой, нет у неё сейчас никаких физических и моральных сил с кем-то встречаться, кого-то благодарить и кому-то улыбаться, а тем более, плакать у кого-то на груди. Ей от этого не станет легче, а уговоры и успокаивания только больше будут рвать душу, она должна с этим справиться сама и как можно быстрей.
глава 41
Фрося вернулась, когда на Москву опустился уже ранний зимний вечер. Алесь находился дома, в его комнате было шумно, наверное, ребята праздновали выпуск первого своего альбома. Ну, и хорошо, не будет внук лезть в душу с ненужными вопросами, отвечать не хотелось ни на один из них. Она тихо переоделась и прошла на кухню, кроме чашки чая выпитой на даче, ничего сегодня не ела и не пила. На плите и в духовке ничего не было, достала яйца и сало, нарезала лук и сготовила себе яичницу, которой научил её Олег. Скорей всего, запах проник в спальную к внуку, и Фрося услышала шёпот и смешки молодёжи в прихожей, а затем, стукнула входная дверь. Проводив друзей, Алесь зашёл к бабушке на кухню:
– Бабуль, ты слушала?
– Алесик, не все песни, но одну несколько раз.
– Правда, а какую?
В голосе у парня был слышен неподдельный интерес.
– Алесик, я не смотрела название, но там про облака надежд и любви.
– А-а-а, это моя песня, слова и музыка, а поёт наша солистка Алёнка Рябова.
– Хорошо поёт, душевно, а слова ты написал отличные, я даже не знала, что ты, кроме того, что музыкант, так ещё поэт и композитор.
– Ну, это громко сказано, но спасибо, приятно от тебя услышать похвалу.
– Алесик, ты выпивший, что это у тебя язык слегка заплетается?
– Бабуль, самую малость, мы сейчас с ребятами из нашего ансамбля раздавили две бутылочки вина.
– Смотри внучок, не увлекайся особо этим, привыкнуть легче, чем отвыкнуть. Поешь со мной?
– Ещё как, мы же одной пачкой печенья закусывали. Ах, да, тебе твои сыновья звонили, хотели поздравить с Днём рождения.
Фрося схватилась за сердце.
– Сыновья?
– Да, чего ты, всполошилась, имел честь разговаривать с важным дядей Станиславом Степановичем и моим, пше прашем, папаней.
От смертельной бледности, Фросю кинуло в краску.
– Ну, и чего они?
– Чего, чего... поздравляли тебя. Дядя Стас подумал, что вор в квартиру забрался, чуть объяснил ему, что я его племянник, ведь он меня ни разу в жизни ещё не видел.
Алесь делано рассмеялся.
– Ладно, Алесик, можешь не веселиться, тут нет его вины, твоя маманя, в своё время, надёжно тебя спрятала от всех, пока ты не стал для неё неудобным.
– Да, я разве с упрёками, просто иронизирую о наших родственных связях, ведь с детьми дяди Стаса я ни разу не встречался, а они всё же мои двоюродные.
– Алесик, в твоих силах исправить ситуацию, стань лучше нас всех, наладь связи и начни со своего отца. Как он?
Алесь с жадностью поглощал, приготовленную Фросей яичницу и молчал.
– Я тебя спросила, а тебя, наверное, с детства учили, что не учтиво, игнорировать вопрос старшего.
– Бабуль, что ты хочешь у меня узнать?
Парень заметно нервничал.
– Хочу узнать, как он поживает, что у него нового, что он мне передавал?
– А-а-а, да ничего особого, передал поздравления, сказал, что, возможно, позвонит попозже или в другой день, про свою жизнь не рассказывал, а я не интересовался.
И парень опять принялся за еду, хлебом подчищая сковороду.
– Да, внучок, запустила я тебя, ну, ничего, в ближайшие дни откормлю.
– А, что твой Марк?
– Был и весь вышел, улетел в Штаты.
Алесь поднял глаза, всмотрелся в лицо Фроси и, отвернувшись, стал готовить чай.
– Тебе, крепкий или послабей?
Как она в этот момент была ему благодарна, что даже не стала задавать, крутящиеся на языке вопросы об их разговоре с Андреем.
– Бабуля, мой папаня интересовался нуждаюсь ли я в средствах для достойного существования, хватает ли тех денег, что он пересылает маманьке на моё воспитание?
– Ну, скажи, кто бы мог дподумать, он всё это время пересылает деньги на меня моей маманьке, а она за полгодика мне ни копеечки, наверное, принимает компенсацию за моё трудное детство под её неукоснительной опёкой.
Представляешь, последние годы, всё время называла меня безотцовщиной, как будто в этом моя вина.
– Алесик, он собирается тебе ещё звонить?
– Да.
– А ты?
– Бабуль, я у тебя ничего не спрашиваю, можешь и мне сделать такое одолжение?
– Могу и сделаю, подожди пока с чаем, позвоню Танюхе, а потом расскажу тебе историю твоего отца и моего мужа Алеся, соответственно, твоего родного деда, сомневаюсь, что её тебе рассказывала твоя мама.
Алесь отрицательно помахал головой.
– Таня звонила тебе много раз, она, действительно, очень волнуется. Я тебя подожду пока ты с ней поболтаешь.
– Алесенька, я недолго, ты должен выслушать эту историю, потому что до неё уже дорос и потому что, она, возможно, поможет тебе простить твоего отца, хотя и вины у него перед тобой никакой нет.
Таня накинулась на свекровь с упрёками и поздравлениями, желала всех земных благ и умоляла приехать с Алесем к ней, потому что всё уже приготовлено для праздничного ужина по случаю Фросиного Дня рождения. Фрося прервала этот поток слов:
– Танюха, мы сегодня не приедем, я очень устала... Подожди, выслушай меня, сегодня утром не поставив меня в известность, улетел в Штаты Марк.
– Мамочка, как это?
– А, вот так, дай мне остыть, потом тебе всё расскажу.
глава 42
После разговора по телефону с Таней, Фрося зашла на кухню, обняла внука за плечи и, заведя в зал, усадила напротив себя в кресло:
– Алесик, чтобы ты мой рассказ о своём отце воспринял полном объёме, мне придётся начать почти с самых истоков, с того момента, когда я пришла из деревни в Поставы, это маленький город в Западной Белоруссии. В этот момент, мне было, примерно, как и тебе, восемнадцать лет. Меня принял к себе дальний родственник, у которого я стала работать приказчицей в магазине и помогать по дому его распаневшей жене. Вскоре я познакомилась с местной молодёжью, стала посещать их посиделки и на меня обратили внимания два местных парня – Алесь, племянник местного ксёндза и Степан, сын кузнеца и сам к тому времени имеющий большой собственный дом и кузницу. Сердце моё принадлежало Алесю, мягкому и нежному, учтивому и культурному, красивому и элегантному...
– Баба Фрося, тебя послушаешь, так лучше и красивей парня нельзя было встретить.
– Не смейся Алеська, в тот момент я так и думала. Прошло каких-то полгода, и в наши места зашла Красная Армия и присоединила Западную Белоруссию к Советскому Союзу. Начались страшные репрессии, под которые попали все зажиточные и не лояльные к Советской власти люди, к ним относился и мой родственник. Замечу, что накануне этих событий дядя Алеся ксёндз Вальдемар, отправил племянника в Варшаву, а Польшу к тому времени оккупировала Германия и мы оказались по обе стороны границы. Степан принял Советскую власть безоговорочно, стал активистом во властных структурах и вступил в ряды коммунистической партии...
– Ага, теперь понятно, почему его сын стал коммунистическим боссом.
– Не спеши с оценками Алесик, не всё в жизни так просто. Когда над головой моего родственника завис меч правосудия Советской власти и нам была уготована участь быть высланными в Сибирь, мне предложил руку помощи Степан. Да, он спас меня от Сибири, но я была вынуждена выйти за него замуж...
– Баба Фрося, ты пошла замуж за нелюбимого, ради своей выгоды?
– Да, выходит так, хотя я не могу сказать, что Степан мне в то время был противен, а от Алеся к тому моменту и дух пропал. Я не хочу искать себе оправдания, но я, действительно, в той ситуации дала слабину. Летом сорокового года состоялась наша свадьба со Степаном, а в мае сорок первого я родила Стаса. Но, было бы неправильно, не упомянуть кое-что предшествующее этому. Жизнь со Степаном у нас не заладилась с самого начала, беременность моя протекала ужасно, а к моменту родов я находилась на грани жизни и смерти. Спасли меня и помогли успешно разродиться местный врач Меир и его жена Рива, сама находившаяся в этот момент на восьмом месяце беременности. После родов и, после того, как я немного окрепла, приняла твёрдое решение уходить от Степана с ребёнком в свою деревню, но тут началась война. Степан ушёл воевать чуть ли не в первый день войны и перед уходом, просил меня не делать скоропостижных действий. Он убеждал меня, что вернётся, и мы попробуем наладить нашу совместную жизнь, но я была непреклонна. Фашистские войска вошли в наш город почти в первые дни войны. Я готовилась убрать огород и к осени перебраться в деревню, чтобы не начинать свою жизнь с младенцем с полного ноля. Где-то в августе по нашей улице мимо моего дома гнали евреев города Поставы и ближайших местечек в Минское гетто, среди них были и мои спасители доктор Меир и его жена Рива с двухмесячной дочерью на руках. Так сложилось, что колонну несчастных людей остановили не вдалеке от моего дома, возле которого находился колодец, чтобы самим конвоирам напиться и напоить бедолаг, а Рива воспользовалась остановкой, присела рядом с моим забором покормить грудью девочку. Увидев эту страшную картину, я подобралась к забору и предложила докторше перекинуть ко мне ребёнка и тем, спасти девочку почти от неминуемой смерти и та, пошла на это...
– Бабулечка, так ты ведь героиня, а та девочка, наверное, Аня, которая сейчас живёт в Израиле?
– Никакая я не героиня, в тот момент, когда бежала к своему крыльцу с ребёнком на руках, думала, что потеряю сознание от страха, а Анечка, действительно, сейчас живёт в Израиле со своей мамой Ривой, которую мы нашли только через двадцать два года, после того, как она передала в мои руки девочку...
– Баба Фрося, а Алесь?
– Вот сейчас мы подходим к тому моменту, когда в моей жизни появился опять Алесь. Чтобы сохранить жизнь еврейской девочке, а теперь уже и себе, потому что за укрывание её, меня бы фашистские власти расстреляли, я решила в ту же ночь уйти в деревню и там скрыться от досужих глаз людей и, где о моих последних годах жизни никто ничего не знал. Но, надо было такому случиться, что именно в этот вечер ко мне пожаловал Алесь, который вернулся в Поставы и стал работать переводчиком в местной комендатуре...
– Бабуля, так он был предателем?
– Не спеши делать выводы, не всё так однозначно. Он появился тогда, когда я была погружена в сборы, чтобы отправиться в деревню и любовь у нас вспыхнула с новой силой. Я доверилась ему, и он помог перебраться мне с детьми в мой домик-развалюху в глухой деревне и, где мы выдали его моим односельчанам за моего мужа и отца двойняшек...
– И, что, никто ничего не подозревал?
– Ах, Алесик, ты представить не можешь, насколько Стасик и Анютка были разными, он крупный мальчишка, белявенький, а Анютка была худосочненькая и чернявая, но повторяю, это была маленькая глухая деревня, куда фашисты и партизаны вначале оккупации не наведывались. Алесь вскоре связался с подпольем и стал выполнять всякие задания и поручения появившихся в наших местах партизан...
– Ну, это уже лучше, а то как-то стыдно становилось за своего близкого родственника...
– Алесик, тебе нечего стесняться своей родни, не в те страшные годы, ни теперь. В канун сорок третьего года, в декабре у меня родился ещё один мальчик, это и был твой отец, мой Андрейка...
– Бабушка, неужели вам в то страшное время было до любви?
Фрося от души рассмеялась.
– Алеська, Алеська, какой ты наивный. Ты думаешь, что люди все эти годы, пока изгнали фашистов, сидели в погребе и ждали освободителей? Нет, мой милый, люди продолжали заниматься хозяйством – пахали, сажали и убирали урожай, выращивали скотину и, конечно, продолжали любить, только этой радости было далеко не у всех.
– У вас с Алесем было?
Фрося проигнорировала явный сарказм, прозвучавший в вопросе внука.
– Да, было, но только в очень малых дозах, ведь он очень редко наведывался к нам в деревню, держала его служба, а главное, страх перед фашистами и партизанами, которые стращали и обирали народ больше немцев...
– Бабушка, тебя послушаешь и надо переписывать всю историю, что я учил в школе.
– Алесик, я не хочу вбивать в твою голову, всю жуть происходящего в те годы, но надо не книги читать, а очевидцев слушать, пока они ещё живы.
– Вот, я и слушаю, но вопросы-то наводящие можно задавать, ведь многое, что ты мне рассказываешь, кажется для меня непостижимым.
– Можно, конечно, можно, просто я думаю, что на сегодня уже хватит, иначе от потока информации в твоей голове появится сумбур.
– Бабулечка, я тебя очень прошу, продолжай свой интереснейший рассказ, я же в Питере от деда Виктора только слышал про геройство наших моряков и лётчиков.
– Алесичек, наверное, было и геройство на фронтах, но я же жила в оккупации, где красивых подвигов было немного. Пойду сделаю нам ещё чаёчку, раз ты хочешь услышать продолжение.
– Бабуля, сиди, набирайся сил и напряги память, а я сам чай нам сфарганю.
