Текст книги " Глаз дракона"

Автор книги: Оукс Энди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

В кабинете звучит громкий голос. Не злой. Просто грубый, хаотичный. Такие голоса вечно напоминают Пиао об очень высоком мужике, пытающемся пролезть в очень узкую дыру. Детектив Юнь… он узнаёт точность в расстановке слов. Почти отрепетированные предложения.

– Старший следователь Пиао, его можно видеть?

Яобань ёрзает на кресле, размышляет о карьерном росте и подушке, которая придёт с ним. С усилием он поднимается, обходит стол Пиао, его раздутое от пончиков брюхо нарочно заслоняет китель старшего следователя, висящего на спинке деревянного кресла. Деревянного кресла с подушкой. Юнь не ждёт ответа, как не ждёт никогда, он выполняет свою повестку дня.

– Просто я уже давно пытаюсь с ним пересечься. У меня формируется ощущение, что он целенаправленно меня избегает.

Ощущение… охуительно верное ощущение.

В узенькую щёлочку между рамой двери и бежевой стеной Пиао видит Юня. Детектив же видеть его не может. Всё это похоже на детскую игру.

– …он должен ввести меня в курс текущих дел. Шеф Липинг хочет, чтобы я был готов забрать их у него. Меня уверили, что сейчас старший следователь Пиао находится в здании.

Шишка разводит руки.

– Нет. К сожалению, его здесь нет.

– Но мне кажется, я вижу его китель?

Яобань вертит головой, углом глаза видит кресло, подушку, висящий оливково-зелёный китель.

– Да, китель здесь, да. Босс тоже был, но ушёл. Ему пришлось срочно уехать, он куда-то спешил.

Он обходит стол Пиао, садится в кресло.

– Босс не против того, что я сижу в его кресле, когда его нет, ведь у него есть подушка…

Он подпрыгивает в кресле, как будто испытывает мягкость подушки; быстро кидает взгляд на следовательский кабинет, улыбка медленно выползает на уголки его губ. Он не видит Босса, но знает, что Босс его видит. Опускает голос до еле слышного шёпота.

– Старший следователь Пиао сейчас яростно дрищет, бедный ублюдок, да. А всё пончики старой мамы с угла…

Из-за стола Яобань медленно тянется в мусорную корзину.

– …а я его предупреждал. Крысиная отрава. А он меня не слушал…

Шишка ставит спасённый коричневый пакет на стол, озёра жира раскинули руки так, чтобы обнимать друг друга.

– …а я другие беру, лучшие Го-тиэв нашем районе. Подходи, Юнь, попробуй… попробуй один. Человек с таким утончённым вкусом, как ты, должен распознать оттенки вкуса и текстуры, которые и составляют великолепие этих потрясающих пончиков…

Он протягивает пакет, кивает со знанием дела.

– …говорят, сам Цзян Цзэминь ест только эти пончики, когда приезжает в Шанхай. Ещё ходят слухи, хотя и из весьма достоверных источников…

Он подмигивает.

– …что наш любимый премьер-министр Ли Пэн каждые выходные прилетает в Пекин на военном вертолёте.

Юнь выглядит вполне впечатлённым.

– Да, они здорово выглядят, а я сегодня пропустил обед. Пришлось заполнять бумаги. Стараюсь делать бумажную работу вовремя.

– Вот, детектив Юнь, возьмите пакет, не стесняйтесь. Я настаиваю. Такая приверженность работе и Народной Республике заслуживает награды. Я всё равно сейчас пойду на улицу. И даже мне иногда надоедают самые прекрасные блюда…

Яобань хлопает ладонью по собственному пузу, а другой суёт засаленный пакет в руки Юню.

– …давай. Ешь. Ешь. Подумай о нашем уважаемом товарище премьер-министре…

Юнь подчиняется. Жир блестит у него на ногтях, на губах, на языке.

– …ну что, товарищ, неплохо, да? Бери ещё один. Ты же чувствуешь по вкусу, Дэн всегда отличает хороший пончик от плохого, без ошибок. Моя матушка всегда говорила, что истинного лидера можно опознать по пончикам, которые он ест. Мао жрал всякое дерьмо, сплошь тесто и жир… и посмотри, какая хуйня с ним приключилась!

Он провожает Юня из комнаты, детектив с прыщавым лицом не может ответить, его изрытые щёки раздулись, как перезрелые яблоки.

– Ничего не говорите, детектив Юнь…

Шишка кричит.

– …я скажу Боссу, что вы его искали. Наслаждайтесь обедом.

Тот не оглядывается.

Три отчёта приходят из центральной службы доставки, когда день плавно переходит в вечер. Три отчёта, все из разных бюро. Каждый запечатан и адресован Яобаню. Лусиншэ. Иностранный отдел. Шестое бюро. Каждый отчёт состоит из одной странички. Чёрное на белом. Все три отчёта одинаковы, в них говорится…

ИМЯ СУБЪЕКТА: ЧАРЛЬЗ ХЕЙВЕН.

НАЦИОНАЛЬНОСТЬ: ЗАСЕКРЕЧЕНО.

НОМЕР ПАСПОРТА: ЗАСЕКРЕЧЕНО.

НОМЕР ВИЗЫ: ЗАСЕКРЕЧЕНО.

ПРОФЕССИЯ: ЗАСЕКРЕЧЕНО.

Стандартные вопросы, ответы на которые он получил бы при любом другом запросе… засекречено. Пальцы Пиао выстукивают по столу неизвестный ритм. Никогда он не видел таких отчётов. В стране, где информация – кислород, удушье. Каждый отчёт кончается одним и тем же заявлением.

ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ВЫШЕНАЗВАННОГО СУБЪЕКТА ЗАСЕКРЕЧЕНА И РАСПРОСТРАНЕНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ ВСЕ ДАЛЬНЕЙШИЕ ЗАПРОСЫ О ЕЁ РАСКРЫТИИ ДОЛЖНЫ В ПИСЬМЕННОЙ ФОРМЕ ПОДАВАТЬСЯ В МИНИСТЕРСТВО БЕЗОПАСНОСТИ. В СОПРОВОЖДЕНИИ ИСЧЕРПЫВАЮЩЕГО ОБЪЯСНЕНИЯ, ПОЧЕМУ ЗАПРАШИВАЕТСЯ СЕКРЕТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ.

– Босс, кто этот ублюдок?

Старший следователь избегает взгляда Яобаня, застёгивает нагрудную кобуру.

– Ублюдок с очень хорошими связями в очень высоких кругах.

Глава 24

Он крутит в руках значок, глядит в стену. Информация получена. Как обычно. Регистраторша вывалила её, как рис на тарелку. Когда они ушли. Куда ушли. Номер машины. Адрес. Даже направление. Три часа спустя он подъезжает к Ханчжоу, Западное Озеро. К дому на Холмах Гэлин.

Пиао паркует машину и идёт пешком. Толстые стволы деревьев. У их подошвы навален щедрый ковёр из бронзовых игл. И запах такой чистый, как свежепостиранное бельё… как новая жизнь. Домик для гостей – низкий, современный. Стекло и мягкий кирпич. Уголок Скандинавии, пересаженный на почву Народной Республики. За ним… озеро, город, холмы, река Теша. Стоят одно за другим, как блестящие тарелки в сушилке. Старший следователь ждёт два с половиной часа. Когда они приезжают, фонари иностранной машины прорезают гребень прямых стволов… озеро уже потухло, стало серым. Медленно тускнеет в складке темноты. Дуань Цяо,Разрушенный мост… прожилка матового серебра теряет форму и силу, сливается с озером. Сталь с водой.

Хейвен в тёмном костюме обходит машину спереди. Две мигнувшие вспышки, когда он проходит через лучи фар, кипенно-белое… его рубашка, лицо, волосы. Внушительный бюст из белого мрамора. Его тень, большая, отброшена на ряды деревьев. Он открывает пассажирскую дверь, и выходит Барбара, англичанин держит её за руку, а потом обнимает за изгиб талии. Ведёт её к передней двери. Они доходят до лучей света; их фигуры сливаются в чёрный профиль. Смеются. Целуются. Пиао отводит взгляд. Его мучает боль… острая, душащая. Барбара входит в дом, а Хейвен возвращается к машине. Когда лучи фар ловят его, он встаёт неподвижно. Его чувства ожили, накрывают округу… он похож на безукоризненную ящерицу, пробующую воздух. Он глядит прямо в направлении Пиао, в глазах его плещется насмешка. Полуулыбка, кажется, вытатуирована в уголках его губ.

Что-то такое летает в воздухе, ощущение, что всё идёт не так, как нужно, но Пиао не понимает, в чём именно дело. Он не дышит, очищает разум от всех мыслей, будто они могут наполнить ветер каким-то запахом. Хейвен выходит из луча света, лезет в машину; фары медленно умирают, огонёк тает в ночи.

Пиао ждёт ещё час. Смысла в этом нет, и он сам не знает, зачем это делает. Но может быть, это распятие, на которое его повесила собственная одержимость. Он ждёт. Ждёт, пока свет в спальне погаснет и Западное Озеро погрузится в темноту… его форму можно определить только по кривой дороги Хубинь, идущей по восточному краю.

Дай мне украсть у тебя этот миг.

Она разделит с Хейвеном все свои секреты. Её дыхание обрывается у него над ухом, у груди, у живота. Старший следователь идёт к машине. Ветерок несёт моросящий дождь… и боль, как пропасть, разрастается в нём. К тому моменту, как он садится в машину, он уже мокрый насквозь; фары выхватывают армию косых теней. Капли дождя бегут по его лицу… вкус сосны наполняет их путь к уголкам его рта. Он едет медленно. Больше трёх часов уходит на дорогу до Шанхая. В каждом взмахе дворников он видит её лицо. А дальше всё забирает себе дождь… дождь и Хейвен.

Глава 25

Чисто выметенный переулок тянется на пятьдесят ярдов в длину, на шесть футов в ширину. Вход, который он ищет, ведёт в коммунальную кухню, и выше, по винтовой лестнице… во тьму. Перила, выкрашенные облупившейся зелёной краской, покрыты жиром. Вонь старого подсолнечного масла, керосина, мочи и детских попок.

Чжиюань, Тун Чжи и председатель Шицюй, чьё лицо напоминает полусдувшийся воздушный шарик… открывает дверь. Почему-то он кажется меньше, не таким значительным, как в ту ночь, когда они встретились на берегу Хуанпу.

– Пиао…

Он выглядит испуганным. В чёрных шариках его зрачков запрятан тайный страх, впитанный каждым китайцем, страх, когда человек в форме стучится в дверь.

– …чего вы хотите? Вам нечего здесь делать. Расследование против вас начнётся на следующей неделе. Я один из свидетелей обвинения.

– Да знаю я, кто вы…

Пиао выходит из темноты лестничной площадки в пятно света, льющегося из комнаты. Тени перекатываются у него на лице.

– …и прекрасно знаю, когда начнётся расследование. Мне нужно было поговорить с вами.

– Поговорить со мной? – Он улыбается. – Со мной? Для вас нет надежды, старший следователь, уже поздно. Расследование против вас пройдёт, вас отстранят от работы в Бюро Общественной Безопасности, и начнётся дальнейшее следствие по более серьёзным государственным обвинениям.

– Я не собираюсь обсуждать с вами расследование, не переживайте. Вот, посмотрите.

Старший следователь достаёт папку, белую, для дел об убийстве, из-под кителя, протягивает её. Чжиюань поднимает ладонь, на ней раскинулась карта глубоких линий, ведущих исключительно в тупики.

– Я не желаю видеть вас до слушаний, старший следователь. Вы не можете сказать ничего такого, что я хотел бы слышать.

Пиао придвигается ближе к старику. Холодно, их выдохи летят друг в друга.

– Поверьте мне, есть, товарищ Чжиюань, и у вас нет выбора, кроме как выслушать меня. Вы – председатель Шицюй, к которому относится мой дом. Вы – мой демократический представитель. Мой местный голос в уши Партии, голос, который мне нужен…

Старший следователь протискивается мимо Чжиюаня и входит в комнатёнку.

– …обязанности, товарищ, они носят взаимный характер…

Дома у Чжиюаня мало места, развернуться негде. В единственной комнате стоят четыре кресла, кровать, пара табуреток, два шкафа, телевизор, стол. Одежда висит на вешалках, прицепленных к струне штор. На полочке над крошечным очагом выстроился лес фотографий. Некоторые в рамках, некоторые нет. Все пыльные. Все тусклые. Товарищ Чжиюань с Мао, Чжоу Эньлаем, Дэном Сяопином, Брежневым, Кастро, Цзяном Цином, Никсоном.

«Ветераны революции становятся в итоге или монстрами, или призраками»… или потускневшими фотографиями.

На стене над очагом висят дипломы в рамках, наградные листы в красных лентах, грамоты тиснёного золота в знак чести и славы от различных партийных органов. Провинциальные комитеты Тройного Союза Крестьян, Рабочих и Солдат. Центральный консультативный комитет. Письмо с похвалой от председателя самого Верховного Военного Комитета, Дэна Сяопина. Но на самом почётном месте единственная фотография, одновременно и запылившаяся, и в отполированной рамке, портрет Великого Кормчего с надписью, сделанной его собственной рукой…

«Поначалу благоухающий цветок иногда путают со вредным сорняком».

Обласканный вниманием Партии. Почётный гражданин, Чжиюань. А в углу комнаты, полускрытый за углом кровати, притаился ночной горшок… грязный, облупившийся. Вчерашняя моча, оранжевая, как сок, выжатый из мандарина.

– Если ты пришёл к прачке, значит, у тебя есть пятна, которые хочется вывести, старший следователь.

Пальцы Пиао проводят по улыбке на лице Мао, он вспоминает слова, долгими повторениями вытравленные в памяти каждого ребёнка его поколения.

На Красном Востоке встаёт солнце… и появляется Мао Цзэдун.

Он отворачивается от огня.

– Нет, у меня нет пятен, которые надо выводить, товарищ. Вот, прочитайте это.

Старший следователь бросает папку на стол. Глаза Чжиюаня неподвижны, ни на мгновение не склоняются вниз.

– Я уже прочитал слишком много. Ещё один отчёт от полицейского, который решает личные вопросы, пытается спасти собственное тёплое местечко… почему я должен отрывать время ото сна ради таких бумажек?

– Потому что вы верите, что Государство невинно, и что Партия выше таких вещей, как коррупция. Потому что вы верите, что Мао до сих пор встаёт вместе с солнцем. Прочитайте, и потом скажете мне, что эти понятия до сих пор не устарели, они до сих пор остаются истинными. Я бы тоже хотел в это верить…

Пиао раскрывает папку, по столу и на пол разлетаются чёрно-белые фотографии.

– …уже двенадцать убийств. Двенадцать. Самое крупное дело об убийстве в современной истории города, а Липинг не может получить пару коробок записей прослушивания, которые мне должны выдать. Кто-то где-то ставит мне палки в колёса. Мне нужны эти записи, может быть, в них ничего нет, а может быть, есть всё, что нужно, но они мне нужны. Товарищ вашего положения может мне помочь сделать мою работу, а больше мне ничего не нужно…

Бренди плещется в тяжёлом стакане председателя Шицюй. Он глотает его, но в глазах не вспыхивает огонь… их пустота повергает Пиао в панику.

– …Липинг знает вещи, которые знать не должен, но мне всё равно нужна его помощь. Мне нужно, чтобы вы подтолкнули его помочь мне. Вы – председатель моего Шицюй, это моё право.

И в глазах старика всё не загорается огонь.

– Почитайте документы, товарищ. Ознакомьтесь с содержимым папки. Те восемь трупов, что вы видели в ту ночь на берегу, у них нет глаз, почек, сердец. Их систематически удалили. Удалили при помощи хирургической процедуры. У нас появился ещё один Пинфан. Пинфан посреди нашего города.

Председатель Шицюй отворачивается от фотографий, от прошлого… улыбка Мао до сих пор сияет в его глазах.

– Это толстая папка, старший следователь Пиао. У меня уйдёт три часа, чтобы вдумчиво ознакомиться с ней. Возвращайтесь через это время, и не раньше.

Прогулять три часа в такую ночь несложно. Есть звёзды, река… отель. Пиао стоит перед Цзин Цзяном, запрокинув голову, считает этажи. Десять. Её комната. Горит свет, занавески задёрнуты, оранжевые, как моча Чжиюаня. Комната Барбары. Он чуть раньше позвонил в регистратуру.

– Барбара Хейес в данный момент находится у себя в комнате. Желаете ли вы, чтобы вас с ней соединили?

Она так близко… он может чувствовать её, вдыхать её запах, слышать её голос.

– Нет. Нет, я не хочу, чтобы меня с ней соединяли.

Дверь Чжиюаня открыта, жёлтый свет пробивается по контуру. Он осторожно стучит, но ответа нет. Появляется дурное предчувствие. Он лезет за пистолетом… медленно, сдержанно. Сталь, кажется, жжёт руку. Он поворачивает ручку. Просачивается в щель, в маленький коридор, ему открывается вид в комнату. Чжиюань осел в кресле, бумаги разбросаны вокруг. Безумная плитка из распечаток и чёрно-белых фотографий. Тень старшего следователя накрывает его. Руки вытянуты, силуэт пистолета дрожит, уставившись в спину председателя Шицюй.

– Уберите вашу железяку, старший следователь Пиао, ещё не настала пора мне умирать…

Чжиюань поворачивается, очки умостились ровно на переносице, а в глазах пылает свежеразгоревшийся огонь.

– …привилегия стариков – случайно засыпать. А теперь, старший следователь Пиао, сделайте мне чаю и расскажите, где мне найти вашего Шефа Липинга в воскресенье? Сдаётся мне, надо выбить из него для вас пару плёнок.

Глава 26

Угорь на гвозде… чёрный, блестящий. Туго натянут.

Кожа содрана с плоти одной полосой.

Кровь на тротуаре, на пальцах, бежит по ладони.

Чёрное, белое, красное.

Озеро черно, как бездонная шахта, что пронзает самоё сердце земли. Вцепившись в его край ювелирными ногтями, полыхает мигалками чжао-дай-со Липинга. За ней стоит другая машина, тёмная, спрятавшаяся. Её формы теряются под укусами ночи. К Шефу приехали гости, так что Пиао надеется, ещё двое ему не помешают. Восемьдесят миль и три часа дороги. Если он даст им от ворот поворот, будет неприятно.

– Мы на месте?

Старший следователь кивает, начиная тормозить, потом внезапно начинает выруливать с начала подъездной аллеи обратно на дорогу, нога вдавлена в газ. Удар адреналина пронзает ему грудь. Он выключает фары и двигатель, когда они откатываются во тьму… машина свободно съезжает с холма ещё на добрых сотню метров до поворота. Пиао отворачивает с асфальтовой полосы на обочину. Камни бьют по дну машины. Полог деревьев скрывает их от звёзд. Чжиюань кашляет. Дым черута, зажатый в лёгких и выпущенный с кашлем, взлетает серебристым султанчиком.

– Что случилось?

Старший следователь вылезает из машины, осторожно закрывает дверь. Замечает облачко дыхания на фоне неба. Чувствует ритмичный молот в груди, и как ногти вонзаются в ладонь.

– На дорожке к дому Липинга стоит чёрный седан Шанхай.

Чжиюань облокачивается о крышу машины, горький черут зажат в зубах. Его кончик блекнет с красного до оранжевого, почти до жёлтого… единственная видимая черта лица товарища.

– А ты в курсе, сколько седанов Шанхай выпущено? И сколько из них чёрные?

– Нет, не знаю, но уверен, что больше десятилетней квоты.

Пиао идёт по траве, по обочине, на дорогу. Держится под прикрытием деревьев, среди плотного подлеска, идёт вдоль широкой трассы. Отблеск черута Чжиюаня не отстаёт. Полицейская мигалка стирает звёзды над чжао-дай-со Шефа Липинга.

– А скажите мне, товарищ Чжиюань, у скольких чёрных седанов Шанхай на переднем бампере осталась двойная вмятина после наезда на студента? Убийства студента?

Пальцы Пиао путешествуют по решётке радиатора. Раз вмятина, два вмятина. Расположены близко. Глубокие. Хром уже начал отшелушиваться острыми хлопьями серебристой фольги. Он возвращается к Чжиюаню под деревьями, посаженными вдоль ограды. Она по всей длине глубоко изрезана тенями.

– Это та самая машина… – И яростным шёпотом: —…ах пиздюки, ну мудак Липинг.

Он тянет председателя Шицюй за манжету, между стеной и деревьями проходит каменистая дорожка.

– Ну что, старший следователь, если это та самая машина, можно считать, что доказательств достаточно? У меня есть связи. Я могу позвонить нужным людям. Настоять на немедленном расследовании. Правда обязательно выплывет. Это я могу гарантировать. Это не доказательство коррупции или убийства, но этого хватит, чтобы сунуть ногу в дверь и из такого положения.

– Я хочу получить весь дом, а не сунуть ногу в дверь.

По ту сторону стены раздаются голоса. Три, четыре, может, пять. И огонь. Рычание голода у него в глотке. Мармеладовой веер языков пламени, отразившихся от верхушек деревьев. Чжиюань отодвигается назад, в слепую зону.

Шипение его шёпота почти теряется в голосе огня.

– Пиао, надо идти. Нам тут ничего не светит. Я знаю верных товарищей, которых можно подключить к делу. Надо понимать, когда лучше отступить.

Ни слова. Старший следователь уверенно идёт назад по собственным следам. Ни слова. Ведёт, почти тащит старика за лацкан. Выбредает на берег озера Тайху. Кирпичи и сталь вырастают из ила и изъеденных погодой камней. Темно, единственный источник света – в саду, он кидает блики через стену.

– Блядь!

Пиао наступает на камень, нога проваливается в воду. Лёд и электричество… бьют прямо в сердце, в виски. Ему холодно, но он потеет. Навеселе, но испуганный. У подножья стены гнездятся бочки. Он составляет их пирамидой, вспоминая о молодых женщинах, об их смехе, их улыбках и подначках.

Товарищ полицейский, идите к нам синеглазых детишек делать!

Он карабкается вверх, тащит за собой Чжиюаня. Смотрит через щели забора из толстых сосновых досок. Липинг стоит с другим мужиком посреди сада. Смеются. Пьют. Смотрят, как трое других подбрасывают в огонь старые брёвна. Белый дым. Пламя в свете прожекторов отполировано до цвета платины… пляшет у них на лицах. Все они выглядят так, словно отлиты из бронзы. Дым вьётся вверх. Летит через стену, к воде. Белый на чёрном. В воздухе разлит опьяняющий, прибивающий к месту запах сосны, бензина и горящей травы. Чжиюань шипит ему в ухо…

– Ничего здесь нет. Посмотри на них, они пьют, веселятся. Ничего, что стоило бы указывать в отчёте, следователь. Мы теряем время, надо ехать.

Пиао одной ногой спускается уже вниз, но рукой удерживает председателя Шицюя за грудь, когда Липинг пролаивает приказ, прерываясь глотнуть Дукан, блестящего у него на губах. Люди отходят от ямы с огнём, идут в дом. Их тени укорачиваются, и Шеф остаётся один, прямой как шомпол, смотрит в сердце огня. Остальные возвращаются по двое, тащат тяжёлые свёртки, завёрнутые в белые простыни, целлофан и верёвки. С каждой стороны свёртка по человеку. Четыре ходки. Восемь свёртков. Восемь ударов, когда они падают на землю. Развязывают толстую верёвку. Разматывают ткань. Разворачивают целлофан. Губы Чжиюаня, горячие, как огонь, прижимаются к уху старшего следователя.

– Что это такое? Что тут творится?

– Иногда предки улыбаются нам. Иногда они улыбаются без причины. Смотрите, товарищ председатель Шицюй, разве вы их не видите?

Произнеся эти слова, Пиао чувствует, как желудок подкатывает к горлу. А глотка поднимается до самых глаз. Жжётся. Слишком далеко, чтобы разобрать подробности… лица, личности, имена. Просто голые контуры тел. Кожа. Потрясение наготы. Чёрные лобковые волосы. Раны… глубокие, широкие, тёмные, зияющие.

– Это люди, товарищ. Люди. Вы их видите?

Считает, чуть ли не со смехом… один, два три. Первое тело летит с громким ударом в яму. В огонь. Податливая плоть падает на угли. В небо взлетает рой искр. Голоса, слова теряются в песне огня. Они прикалываются. Шутят. Издеваются. Другое тело поднимают, раскачивают, отпускают. Ноги, руки болтаются в полёте. Оно падает в огонь. Пламя пожирает его. Ещё одно тело… Шеф Липинг снова наполняет бокал. Дым огня меняет цвет, с белого на бурый. Бурый, как кровь. Он воняет высохшими слезами, горелым мясом.

– Узнаёте их?

Чжиюань не говорит ничего. Ничего. Блевота, подавленная, протекающая между его дрожащими губами, по рубашке, говорит за него. Пиао подводит старика к краю воды, отмывает ему лицо, рубашку, набирая воду в чашечку ладони… осторожно моет его, как семидесятилетнего ребёнка. Старик пытается заговорить. Язык онемел, не слушается его. Пиао вместо него произносит слова.

– Видите, товарищ, всё отмылось, и пятен не осталось. Но то, что мы видели, это останется навсегда. Пятно на наших душах. Пятно на наших жизнях. Вы понимаете?

Он подносит воду к лицу старика. К его глазам.

К губам.

– Вы что-нибудь предпримете, расскажете о том, что видели, правда?

Наконец к старику возвращается голос. Охрипший. Каждое слово жжётся желчью.

– Да, во имя той Партии, в которую я верю.

И всё время из-за стены раздаётся смех.

Смех, и рои искр, наполняющие небо звёздами, которых там раньше никогда не было.

Пиао уже выпускает дело из рук. С каждым столбом, пролетающим в свете их фар, он понимает, что свободен от этого дела. Теперь им займётся председатель Шицюй. Чжиюань, его связь с Партией, его колючее присутствие на собраниях комитетов… контроль теперь окажется у него в заднем кармане. Дело Партии, вот чем оно стало, да и с самого начала должно было им быть. Они теперь стали лишь частью процесса. Дознания. Слушания. Судебный процесс. Разбирательство. Все они будут вести к казни Липинга. Гольяны будут плавать у поверхности и бороться за работу, покинутую старым карпом. Чжиюань за труды получит очередную грамоту и повесит её на стенку собирать пыль. А старший следователь отдела убийств БОБ? Расследование Даньвэй по официальному обвинению против него приостановят. Он останется на своей работе, при классе и тех привилегиях, что он даёт. Подушка на деревянном кресле. Жалкое пособие на бензин. Талоны на еду. Новая форма каждые два года. Да, он останется на прежней работе, и по-прежнему будет проводить ночи в патрульной машине; а Шишка рядом с ним будет задирать нос и чесать в яйцах. Политики. Похлопали лошадку по жопе. Четыреста юаней в месяц. За два года можно скопить на вечный велосипед. Два года копить на телевизор. А Барбара? Она уедет домой. Слёзы и очереди в аэропорту. На суде не будет признания. Ничего, что могло бы прижечь боль. Никаких сведений. Никакого облегчения. Только потери, потери для всех, кроме товарища Чжиюаня, которому светит грамота.

Дорога назад в Шанхай занимает больше трёх часов. Никаких разговоров. Две остановки… одна отлить, ещё одна, чтобы председатель Шицюй опять сблевал. Пиао провожает Чжиюаня к нему в комнату. Дым до сих пор жжёт ему ноздри, запахом дерева и чёрного обгорелого мяса.

– Дверь, заприте её…

Старший следователь стучит костяшками пальцев по широкой латунной задвижке.

– …и ложитесь спать, вам это нужно. У вас шок, может быть, вы этого пока не чувствуете, так ещё почувствуете в полной мере. Не курите, и больше пейте. Воду…

Старший следователь разворачивается к лестнице, усталость глиняным шаром обосновалась у него в голове. Он хочет закрыть глаза, но знает, что произойдёт, если он поддастся этому желанию… дым, языки пламени, тела ждут его как автоматический радар на дороге в тёмные ночные часы.

– …завтра в девять утра я вернусь. Мы напишем заявление о том, чему стали свидетелями. О том, что мы видели. Вы знаете, кому можно перепоручить такие бумаги?

Чжиюань кивает.

– Да, я найду, кому…

Дверь уже закрывается.

– …вы хорошо поработали, старший следователь, я ошибся в вас. Спасибо вам за работу. Она обеспечит вам продвижение по службе и прибавку в сотню юаней в месяц.

Пиао разворачивается назад, чтобы посмотреть председателю Шицюй в лицо.

– И кресло, обитое бархатом, товарищ?

Но дверь уже закрылась; латунная задвижка с лязгом входит в паз.

Глава 27

Когда палец указывает на луну…

слабоумный изучает палец.

Только у руководителей есть собственные телефоны… общественные телефоны стоят в магазинах, кабинетах, в квартирах соседей, входящих в Комитет Общественной Безопасности, в квартирах сотрудников БОБ. В таких местах, где ваш разговор будут слышать люди. И могут настучать на вас. Телефон. Один из базовых механизмов правительственного контроля.

Телефон это привилегия. Очередь на него растянулась на год. Стоимость установки составляет четыре тысячи юаней, годовую зарплату. У членов Политбюро есть собственная телефонная сеть; их номера начинаются с цифр «39». Ещё есть своя сеть у военных, у армии. Их телефонные номера строго засекречены.

Частные номера не включены в списки. Целые министерства не включены в списки. Телефонные справочники весьма редки и в некоторых случаях «бу-дуй-вай»… «закрыты для иностранцев». Сто девяносто страниц телефонной книги в яркой оранжевой обложке рассылают через почтовые отделения по специальной подписке. Списка людей там нет… только служебные телефоны. Правительство в попытке казаться более открытым впервые выпустило публичную телефонную книгу. Тридцать страниц со списком номеров общественных телефонов-автоматов. Списка номеров людей там тоже не было. И отделов Центрального Комитета. Или членов Политбюро. Министров. Их номера существуют только в специальных сетях, с живыми операторами, современным коммутационным оборудованием; и в телефонных буклетах размером с записную книжку, которую каждый функционер всегда носит при себе. И всё время нервничает на тему, что может её потерять.

Информация это не вопрос денег, это вопрос связей. Информация, как потребительские товары… нормируется по должности.

Четверть бутылки бренди… греческого. Четыре черута. Сто тысяч раз бегал поссать. Три раза тщетно пытался уснуть. Наконец Чжиюань сдаётся, дым ест ему глаза, язык, мозг. Он ищет чёрную книжечку с потёртыми уголками, блестящую… кожа на обложке пахнет высохшим потом, отделанными деревом помещениями комитетов, могущественными функционерами. Он натягивает очки. Указательный палец бежит по страницам с загнутыми уголками, по рядам номеров. Код Пекина. Префикс… 39. Дважды он ошибается номером. Когда ему наконец отвечают, кристальную чистоту линии ни с чем не спутаешь, она не похожа на обычную связь, идущую через обычные АТС.

Полчетвёртого утра. Голос пропитан усталостью.

– Вэй…

– Чжан Чуньцяо, товарищ… Это звонит Чжиюань из Шанхая. Извиняюсь за поздний звонок, но у меня есть очень важная информация. Очень важная, товарищ. Очень важная.

– А который час?

Кашель. Шлепок одеяла. Ощущение движения на пекинском конце провода. Член Политбюро садится на край кровати.

– Сейчас 3:35, товарищ Чуньцяо…

Председатель Шицюй задерживает дыхание. Вытирает потные ладони о ручки стула.

– …уже поздно, я понимаю, но мои новости не могут ждать. Очень важные, товарищ. Я не могу уснуть.

– Лучше бы тебе сказать что-то серьёзное, Чжиюань, у меня комитет Политбюро в 9:30…

Он снова кашляет, на этот раз уже стряхнув усталость.

– …значит, ты не можешь уснуть, и решил заодно испортить сон мне. Ладно, тогда давай, рассказывай, что у тебя там за новости.

Запах мочи, его кислотный укол выдавливает слёзы на глаза… Чжиюань ногой запихивает ночной горшок под кровать.

– Это Липинг, Шеф Липинг из БОБ. У меня есть неоспоримое доказательство того, что он участвовал в убийстве восьми людей, возможно, больше.

Шицюй давно заработал себе официальное право на звонки старым товарищам. Чжиюань религиозно заносит в журнал рядом с телефоном подробности звонка. Почерк его дрожит, слишком много бренди, слишком много адреналина, слишком мало сна. Указана каждая деталь. Время разговора, номер телефона, кому звонили, зачем.

Разговор касался Шефа Липинга из БОБ, требования немедленной срочной встречи с верховным руководством для обсуждения его ареста по обвинению в множественных убийствах.

Товарищ Чуньцяо будет действовать быстро. Он сразу осознал степень важности того, о чём говорил Чжиюань. Он говорил о соучастии, о последствиях для Липинга и, возможно, остальных. Поблагодарил Чжиюаня. Он тотчас же начнёт действовать. Надо сделать множество звонков, организуя собрание. В скором времени Липинга арестуют. Потом будет показательный суд. Суд, который явно всем продемонстрирует, что законы и ожидания Китайской Народной Республики в равной мере относятся ко всем… от крестьянина до члена Политбюро. От рабочего на заводе до высшего руководителя. А кончится он публичной казнью.

Председатель Шицюй чувствует, как волна облегчения бьётся о якоря, приковавшие его душу. Может быть, мелодия, под которую он танцует, по-прежнему жива. Может быть, те танцевальные па, состоящие из доктрин и понятий, на которых до сих пор строилась вся его жизнь, не придётся переписывать.