Текст книги " Глаз дракона"

Автор книги: Оукс Энди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Остальные магазины также хотят ухватить свою долю прибыли от ежедневного миллиона прохожих. Купите шёлка на Нанцзин, 257. Или драгоценностей на Нанцзин, 428. Синьхуа продаст вам книги в доме 345. Фарфор и керамику вы найдёте в 550-м и 1698-м. Тофу и дичь в ресторане Янчжоу, Нанцзин, 308. В 190-м торгуют флагами и гобеленами. Обшитая деревянными панелями столовая кантонских Синья ждет вас в доме 719. Парикмахерская Синь Синь в 546-м. Восемь мастеров стригут без остановки. Мужчин – на первом этаже, женщин – на втором. Добавьте пять юаней – и вот вам традиционный массаж в специальном массажном кресле. На углу с Сычуань Чжунлу стоит кофейня Дэда Сицайшэ, где подают знаменитые шоколадные булочки. Через пару дверей, в доме 143, расположился Дунхай Фаньдянь и мятный кофе. А за углом магазин косметики «Друг лица». Их знаменитая «питательная пудра» – в центре витрины. А на полках – ряды тюбиков помады, рядом – большой пластмассовый сверкающий палец. Длинный элегантный ноготь выкрашен красным лаком. Очень красным, кроваво-красным.

Этот бар находится на Нанцзин, но в неудачном месте. Далеко от престижных магазинов и дорогих отелей. То есть с той стороны лошади, где хвост и, само собой, навоз. Туристы сюда не лезут, а Нанцзин сливается дорогой, ведущей в аэропорт Хунцяо.

На двери ничего не написано, запросто можно пройти мимо. За дверью – полутёмный коридор, крепко воняющий мочой и слегка – маотай пятидесятиградусной крепости. Вниз по лестнице – бар. В стране, где все на виду, здесь можно укрыться, затеряться. Исчезнуть, надравшись в хлам. Ещё не вечер, но бак позади прилавка полон пустых бутылок без этикеток. Две из них – Яобаня.

Шишка у бара берёт еще одну. Пиао провожает его взглядом. Замечает, как начищены его ботинки. Закрывает стакан ладонью, отказываясь от предложения Яобаня налить ещё.

– А вы, госпожа американка, попробуете жёлтого вина?

Пиао переводит.

– Хорошее вино?

Пиао пожимает плечами.

– Кому как. Мне не нравится. Это старое вино, мутное, оно путает мысли. Много лет оно лежит в земле в глиняных бутылках. Затем его смешивают с молодым вином. Напоминает ваше шерри. Если вам нравится липкий сироп, тогда другое дело. Но в нем 19 градусов, пиво после него покажется водой.

Яобань улыбается, наклоняя бутылку. Барбара качает головой, сплетает пальцы цвета слоновой кости над стаканом.

– Уж лучше я добавлю воды.

Пиао подливает ей Цинтао, янтарная волна пива словно согревает ей пальцы.

– Хорошо, босс, как же хорошо. Как на Новый Год. Почаще бы так сидеть.

Глаза закрыты, варёная сарделька языка розовеет между зубами – Шишка одним глотком вливает в себя вино. Снова наполняет стакан.

– Я легко договорюсь с водилами из «Свободных перевозок» перевезти сюда наш кабинет, Босс. Мне подойдет вон тот столик.

У самого бара. Старший следователь улыбается:

– Ну, раз речь зашла о работе…

Она не зашла, но деваться некуда.

– Нужно проверить кое-кого. Всё, что сумеешь найти. Я хочу знать всё.

– Что, надо выяснить, какого цвета у них говно?

– Ну, в полицейских учебниках написано немного по-другому, но в целом ты уловил мою мысль.

Шишка с улыбкой забирает список из пяти имен, просматривает и суёт в карман. Вроде никого не узнал. Но всё это время желудок Пиао сводит судорогой от страха.

– Выпьете ещё, миссис американка?

– Конечно, я же среди друзей, правда?

– Босс?

Пиао вздрагивает. Язык будто примёрз к небу, позабыв, как говорить. Бутылка, замерев на полдороге, роняет сверкающие капли вина на сколотый пластик стола. Шишка ставит бутылку на место и лезет в карман за списком. Глаза пробегают имена.

– Лю Цинде. Босс, а этого пиздёныша я знаю. Лю-ман, которого я год назад засадил за решётку. О чем речь-то?

К Пиао возвращается дыхание, вместе с ним и слова.

– Пятеро. Из реки, те, которых мы не смогли опознать.

– И вы уверены, босс, что среди них был Цинде?

Следователь кивает.

– Да. Я что, не узнал бы его?

Пиао допивает пиво, замечая только его сладость, не чувствуя горького послевкусия.

– Он был изувечен, глаза выдавлены, лицо разбито кувалдой…

Он позволяет Шишке сорваться с крючка; испытывает облегчение, что тот ничего не скрывает. Шишка всё-таки остаётся его человеком.

– …и грязный, и в воде разбух…

– Шеф, не мог я его не узнать!

Барбара чувствует непонятную напряженность и хочет помочь:

– А лю-ман это кто?

Старший следователь поднимает взгляд от стакана.

– Гангстер. Крутой…

Снова – в стакан, лишь бы не встречаться взглядом ни с кем.

– Конечно, мог узнать. Но не узнал. Из-за этого мы потеряли кучу времени. И кто знает, чего ещё нам это стоило. Ладно, собери отчёты по ним, и будем танцевать от этого. А пока расскажи мне про Лю Цинде.

– Босс, вы меня проверяли? Вы же меня проверяли!

Пиао пододвигает свой стакан к кулаку Шишки.

– Это дело всех нас проверяет. А пока выпей со мной, глянем, что там за бормотуха в новой бутылке.

Он впихивает стакан в руку Яобаня, прижимая его пальцы к прохладному стеклу. Теплые живые пальцы. И как он мог так подумать про Яобаня! Это дело, оно стряхнёт в воду всё, что не привязано.

Пиво и вино дружно хлещут на стол, когда стакан Яобаня врезается в стакан Пиао.

– Бля, Босс, снова мы с вами вдвоём против всего этого грёбаного мира. За Паня и вашего брата.

– И за Вэньбяо.

– Щенок еще был. За Вэньбяо.

– И за Бобби.

Стакан Барбары звякает о два других. Секунда тишины, как последний росчерк на протоколе о пересечении границы. Пиао кладет руку ей на плечо.

– Вы всё лучше понимаете китайский язык. Нам надо поосторожней обращаться со словами при вас…

Обмен улыбками.

– …за Бобби…

Старший следователь наполняет всем стаканы.

– …пока мы отдаем дань этой бутылке, расскажи мне все-таки про этого гадёныша, Лю Цинде, которого ты упрятал за решётку.

Яобань крепко прикладывается к стакану, громко глотает.

– Он был мелкой сошкой, но мечтал высоко подняться. Помню, вонял он как е-цзи. Блевотина, политая духами.

– Е-цзи значит дикий фазан, а еще проститутка.

Барбара смотрит, кивнёт ли Пиао, одобряя её перевод. Тот кивает. Шишка делает последний глоток. Капля вина бежит с его губ на подбородок, потом на стол.

– Знаете Ли Чжэня, владельца ресторанов и нескольких клубов? Еще сутенеры и рэкет во французском квартале… наверняка и наркота, но доказать мы не можем. Цинде работал на него, но хотел отгрызть кусок территории для себя. В основном поборы за защиту. Вымогательство и запугивание – всё, что мы смогли ему предъявить. Думали его прижать и добраться до Ли Чжэня. Должен признать, он оказался крепким орешком, ни слова не сказал.

Бармен вытирает стол. Тряпку он, похоже, стирал в ближайшей канаве. Яобань молча ждёт его ухода.

– Чжэнь и Цинде – дальние родственники. У них семейный бизнес. Каждый чей-нибудь брат или брат брата. Легче забраться в задницу верблюду в песчаную бурю, чем к ним.

Пиао пьёт пиво.

– Туз без колоды он, этот Чжэнь. Человек-легенда у себя в сортире.

– Его пытаются взять уже хуй знает сколько лет, Босс. Поговаривали, он с крышевания переключился на наркоту. А сейчас вроде думают, он всегда ею занимался. А рэкет – для прикрытия.

Пиао допивает пиво, пена сползает на дно стакана.

– Чжэня не взять, потому что не рэкет, а он сам – прикрытие.

– Шанс всегда есть, босс. Но потяни за веревочку – и какое дерьмо ты вытянешь? Ровно как обычно – жирного высокопоставленного партийного мудака. Громче всех орущего про коррупцию в правительстве.

– Слизняки. Их склизкий, липкий след всегда ведёт домой.

– Или к другому слизняку, – добавляет Барбара.

Шишка с улыбкой вытрясает последние капли вина из бутылки. Его ничуть не смущает вот так ждать, пока капельки с горлышка упадут в стакан. Он качает головой.

– Знаете не понаслышке, госпожа американка, да?

Она кивает, поднимая стакан.

– Да, Босс, Цинде – тот ещё ублюдок. Меры он не знал, так мне кажется. Стал бы крутым лю-маном или трупом в морге.

Яобань поднимает стакан, наклоняет надо ртом, жёлтые капли вина падают ему на язык.

– Паскудник несчастный. Огрёб дважды.

– А Чжэнь где?

– Здесь, Босс, видел его на улице Фучжоу. В Хун Ци ехал, только вообразите, такой мудак – и в Красном Флаге.

– Удивил. У нас в Шанхае мудаки по канавам не валяются, они ездят в лимузинах.

Шишка хохочет, запрокинув голову. Чёрные круглые ноздри напоминают Пиао транспортные тоннели под Хуанпу, около пагоды Лунхуа.

– Где его можно найти?

– Чаще всего он бывает в ресторане на улице Вэньань. В её торговом конце. Название какое-то глупое, что-то про утку. Хрен вспомнишь. То ли жареная утка, то ли большая утка. О, больная утка, точно, «Больная Утка».

Яобань качает головой в искреннем недоумении:

– Как можно ездить в Красном Флаге и так обозвать собственный ресторан? Да таких надо под постоянный надзор, как угрозу для честных людей.

Следователь не спорит. Ресторан его дяди у парка Ичуань называется «Плачущая клёцка». Пожалуй, не стоит приводить Яобаню такие примеры. Дядя не из тех, кому придется по душе постоянный надзор.

– Может, заглянем к нему, а, Босс?

Пиао следит за каплями вина, они стекаются в лужицу и капают со стола.

– Пожалуй, это самое малое, что мы можем сделать для честных жителей нашего города.

Час за часом, бутылка за бутылкой. Часы и бутылки.

– А что общего могло быть у Бобби с пятью китайскими головорезами из шанхайской тюрьмы?

Пальцы Барбары поправляют золотистый завиток, лезущий в глаза.

– Просто из головы не выходит. Где здесь связь, Пиао?

Он ведёт пальцем по кромке стакана:

– Стальная цепь, сковавшая восемь трупов – вот связь. Это значит, что-то ещё их объединяло, что-то очень важное…

Он не хочет на неё смотреть. Искреннего взгляда синих глаз ему просто не вынести.

– …какой-то секрет. И ваш сын тоже был его частью.

– У Бобби не было секретов.

Голос её звучит громко, но в нём прорезается нотка сомнения.

– Вы забываете, что я полицейский. Профессиональный циник. Все что-нибудь скрывают. Тайны есть у каждого.

– Например, у меня секретов нет, мистер полицейский. У политиков на такие вещи просто нет времени, мы слишком заняты раскапыванием чужих тайн.

– В Китае всё наоборот. Наши политики так заняты упрятыванием своих тайн, что на чужие у них просто не остаётся времени. Может, так честнее?

– Честнее?

Она хохочет. Он никогда не видел таких белых зубов.

– А честность тут с какого боку? Скажите мне, следователь, раз уж мы заговорили о честности. Что за секрет был у Бобби? У Бобби и других? Не сомневаюсь, что у такого циника хоть одно предположение, да имеется?

– Имеется, всегда и обо всем.

– Ну так выкладывайте!

Ей не понравится то, что он скажет. Он задерживает выдох, готовясь вытолкнуть им слова.

– Наркотики. Только этот бизнес настолько жесток. Через Новые Территории к нам лезут банды из-за границы, везут товар. Там жестокость – норма. Не такая, но сравнимая. Мы хорошо справляемся. Многих берем, выносим суровые приговоры. Во многих случаях обнаруживается, что замешаны госчиновники – визы, паспорта, разрешения на проезд. У этих – самые суровые приговоры.

– Но ведь у вас нет прямых доказательств, что Бобби и другие были связаны с наркотиками?

– Мы знаем, что двое из найденных в реке были наркоманами. Третий работал на Ли Чжэня, подозреваемого в распространении наркотиков. Мы пока ничего не знаем о Е Ян. Ждём донесений. Ваш сын и Хейвуд не похожи на наркоманов, зато они могли свободно перемещаться по стране, выезжать за границу без необходимых китайцу документов. Наркобизнес испытывает постоянную потребность в таких людях, хотя они редко с ним связываются. Уважаемые люди, на ответственных должностях, облечённые доверием, свободно путешествующие – вы и представить не можете, как это ценится.

Ярость плещется в ее глазах. Синева блекнет, уступая кинжально-серому цвету.

– Да уж, ты не упустил возможности. Я попросила всего лишь сказать твоё мнение, а не подать его с гарниром! Два наркомана и один мудак, связанный с толкачом, еще погоды не делают. Боже правый, да если хватать каждого, кто знаком с наркоманом или пушером, половина американского сената и конгресса давно бы загорала на нарах!

Пиао зло щурится:

– Надеюсь, ты шутишь?

Она не слушает.

– А то, что они с Хейвудом были людьми со связями и могли свободно передвигаться, это вообще херня. И уж никак не подтверждает, что они были связаны с наркотиками. Облажался ты, старший следователь, попал пальцем в небо.

Пиао заинтригован:

– Херня?

– Херня. Херня. То есть на это вообще не стоит обращать внимания.

Её раздражает, что надо упрощать мысль, повторять слова. А ему неловко.

– Но, Барбара, я еще не закончил свою мысль.

– А тебе никто не говорил, старший следователь, что мысли у тебя дикие?

– Да, говорили, те, кто осмелился. И ещё куча народу просто не посмела. Так что благодарю за честность.

– Вот мы опять вернулись к вопросу честности. Вообще-то нам, политикам, сложно говорить о таких непривычных материях.

– Зато мы, полицейские, узнаём её с первого взгляда. В смерти твоего сына и остальных я вижу честную и серьёзную, глобальную проблему. Те функционеры, что стоят за этими убийствами, уже чувствуют, как ствол винтовки вжимается в затылок. Они в панике. Они боятся и уничтожают свидетелей. Ваш сын, Хейвуд, Е Ян, остальные… просто свидетели. Живые улики. Ничего больше. Никаких сыновей и дочерей. Уничтожают улики, чтобы нельзя было добраться до них. Пань, мой двоюродный брат Чэн, студент…

Рука так и лежит у неё на плече. На ткани. На коже. Жесткое на мягком. Грубое на нежном. Не убирать бы, но он чувствует, что пора.

– …всё просто. Просто, как наркоторговля. То, что вы зовёте сделкой. Что-то где-то сорвалось. И высокопоставленное лицо принимает деловое решение. Это ведь деньги, проценты. Прибыль или убыток. Что нельзя использовать, то списывается. В своей подлости они по-своему честны… Все-таки наркотики, Барбара. Ваш сын был продавцом…

Пальцы его впиваются в её плечо.

– …и мать какого-нибудь наркомана наверняка может сказать, что он заслужил и смерть, и реку.

Огонь, опасно яркий, разгорается у неё в глазах.

– Пошёл ты к чёрту, следователь.

Резким разворотом она сбрасывает с плеча его руку. Уходит в двери, в переулок. Под круглые ртутные шарики дождя. Промокнет мгновенно, но ей всё равно. Ему не всё равно, но разве ее остановишь, куда там.

Пиао и Шишка жмутся в дверях бара. До сих пор идёт дождь. Двадцать минут уже они ждут просвета. Яобань ненавидит дождь, лю-мана с ножом в пропахшем мочой переулке он и то меньше боится. Взрослый мужик, детектив, с законно нажитым пузом, боится воды с неба. Пиао вечно недоумевает по этому поводу.

– Проблемы с женщиной?

Яобань кивает на машину Пиао.

– Ей пришлось, и ещё придётся услышать очень много неприятного, и со многим смириться.

– Снаружи всё кажется таким чистым, приличным, сроду не догадаешься, что можно нарыть внутри.

Волна тошноты внутри Пиао поднимается до самого лба.

– Эта древняя мудрость передаётся у вас в семье из поколения в поколение?

Яобань негодует.

– Нет, Босс, я сам её придумал.

И в подтверждение улыбается во весь набор дырок во рту.

– Вам, Босс, тоже предстоит услышать много неприятного. Например, что вас искала секретарша Липинга, старая ворона с мятыми бумажными мешками вместо сисек. И вид у нее был, будто она хочет высосать змею из шкуры. Старая облезлая корова.

Шеф Липинг. Неприятные вести, которые вполне могут подождать до завтра. Дождь утихает, ещё не до конца, но они решаются на бросок к машине. Ветровое стекло расстреляно серебряной дробью дождя, разглядеть внутри Барбару практически невозможно. Пиао садится и заводит мотор. Она молчит до самого отеля, пока не оказывается на лестнице. Струи дождя разбиваются об голову и бисером катятся по лицу.

– Ты не знал Бобби. Он никогда бы не связался с наркотиками. От них умер его отец. Его родной отец.

Она поднимается по ступеням, занавесь дождя отгораживает её, разлучает их. Она снова оборачивается, почти кричит:

– Ты не знал Бобби, и даже меня ты совсем не знаешь.

Капли выбивают барабанную дробь по крыше машины. Дождь неторопливо смывает ее силуэт, растворяет в сером. И всю дорогу по улице Нанцзин дворники на ветровом стекле с шуршанием стирают с лобового стекла поток, в такт вопросу, что стучит в его висках:

Так кто ты такая?.. Так кто ты такая?… Так кто ты такая?

– Обвинения, старший следователь Пиао. Очень серьёзные обвинения…

В руках у следователя нераспечатанное письмо. С тех пор, как его передали, оно жжёт ему руки. Он узнаёт конверт, шрифт, даже запах. Знает, чей покрытый налетом язык облизал край конверта. Никогда ещё он не держал в руке письма, наполненного такой угрозой… такой невыносимой злобой.

– …только идиот мог настроить против себя такого важного тун чжи. Очень глупо. Товарищ Чжиюань силён, он из старой гвардии. И он не забудет и не оставит без внимания твоих обвинений, той ночью, на берегу. Только не он….

Мрамор лица, немигающие глаза. Липинг сух и официален.

– Товарищ Чжиюань и даньвэй Министерства безопасности выдвигают против тебя официальное обвинение. В контрреволюционных высказываниях против Партии и Правительства Народной республики Китай. В нападках на службы безопасности Партии и Правительства. В том, что твои слова и поведение порочат честь и достоинство китайского народа и оскорбляют наш патриотизм. В угрозах председателю Шицюй, привилегированному гражданину нашей страны и уважаемому члену Партии…

Липинг выпускает письмо из рук так, чтобы оно упало на стол. Пиао провожает его взглядом.

– …товарищ Чжиюань и партийный секретарь даньвэя нашего министерства работали вместе все «двадцать извилистых лет». Вместе служили в Красной Гвардии…

Липинг обходит стол, в импортных туфлях, пошитых на заказ…

– …дело будет слушаться в закрытом порядке, перед Центральным Комитетом даньвэя, через две недели. Этого никак не избежать. Они признают тебя виновным по всем пунктам. Тем не менее, твой послужной список будет принят во внимание. Поможет смягчить наказание. Строгий выговор, это как минимум. Освобождение от должности старшего следователя. Похоже, что даньвэй станет настаивать на твоей отправке на «перевоспитание»…

Улица внизу полна машин, Липинг непрерывно следит глазами за потоком.

– …знаешь, старший следователь, я наслаждаюсь уличным движением. Это торговля, бизнес. Будущее…

Поворачивается.

– Просрал ты свою карьеру, Пиао. В Синьцзяне из транспорта ты увидишь разве что ослов и верблюдов, бредущих к Небесным горам.

Шеф молчит, и белый шум запруженной транспортом улицы только усиливает тишину.

– …сдашь все незаконченные дела детективу Юню. Тебе ими больше не заниматься. И ты обещаешь полное и добровольное сотрудничество. Это ясно?

Юнь делает карьеру на пай-ма-пи.На лизании задницы. Пиао кивает.

– Хорошо. Ну что ж, давай пройдём через это испытание с наименьшими потерями. Жди звонка от Юня…

Липинг не спускает с него глаз.

– На прощанье хорошие новости. Они всегда кстати, правда, следователь?

Кивок.

– Твоя жена беременна. Они с министром Чжу очень счастливы. Мне показалось, что лучше тебе узнать это от меня, чем в другой, менее располагающей ситуации…

Лёгкая улыбка, вполне заметная.

– …как говорится, в жизни бывает чёрная полоса, главное – не идти по ней вдоль. Можешь идти, старший следователь.

Мрамор и дерево. Холодят тело через рубашку. Вспотевшая спина высыхает, и вместе с потом улетучиваются жизненные силы. Скорей в контору. Навалиться на дверь, пока не щёлкнет замок, и сползти на пол, скользя по лакированному дереву. Накатывает слабость. Машинально зажжённая сигарета пуста и безвкусна. Сквозь слезы и дрожь губ Пиао повторяет и повторяет:

– Мой ребенок, это должен быть мой ребенок. Мой малыш, это должен быть мой малыш…

Дождь прекратился. Солнечный свет сочится сквозь рваные облака и стекает по изгибам капотов. Яобань ждет в Синелюе. Парк Фусин окутан паром. Всё мокрое. Припало к земле, обессилев.

– Сколько человек?

– С нами шесть.

Он заводит мотор. Из вентилятора вместо воздуха тянет горячим выхлопом.

– Что за письмо?

Оказывается, Пиао так и держит конверт, невскрытый, с острыми уголками. Очень острыми. Он суёт письмо в руку Шишке.

– Так, бумажка подтереться.

– Такая твердая? Больше размажешь, чем вытрешь.

Запихивает в карман.

– Знаете, Босс, как теперь надо называть туалетную бумагу? Хоу-мэнь-пяо. Сраные купоны для чёрного хода! Что за страна! Купон на отпуск нужен, купон на покупки нужен, купон на ребенка нужен, теперь еще и купон, чтобы жопу подтереть.

Старший следователь садится на пассажирское дело. Купон для чёрного хода. Можно дать ему тысячу таких купонов, и всё равно их не хватит, чтобы вытереть говно, покрывающее это дело с макушки до пят и обратно.

У ресторана «Больная Утка» три выхода. Даже четыре, если считать и дверь, выходящую в доверху загаженный проулок. Пиао ее не считает. Чжэнь в бега не ударится, тем более не станет пачкать костюм за четыреста юаней. Итого… шесть человек, три выхода. Перекроют за милую душу.

Рации не работают, да они сроду не работали. Через улицу сидит офицер, так он знаками покажет всё, что Пиао надо знать. Что Чжэнь в кабинете на втором этаже. Что с ним секретарша. Длинные ноги, плоская грудь. И груда банкнот на столе. Чжэня явно больше интересуют деньги. Полицейского наблюдателя – ноги секретарши.

Ресторан полон. Зал на пятьдесят человек набит обедающими. Ренао, горячее и пряное. Официанты мечут чашки на столы. Чашку повыше, поближе к подбородку в пятнах красного перца… стучат палочки. Неистовая, отрывистая речь. Набитые рисом рты выкрикивают новые заказы. Лапша свисает с губ. Пиао и Яобань, одетые в гражданское, идут через зал, огибая столики. Не слишком торопясь, но и не лениво. Главное – как идти. Походка может тебя выдать, но может и скрыть. Шторка из бус скрывает мокрое пятно на стене и вход на лестницу… они её сдвигают в сторону, проходят, не оглядываясь. Шторка падает на место. Керамические бусины стучат друг о друга. Голая лестница покрыта пятнами еды. Запах жареного риса и старых купюр преследует их. Кабинет Чжэня расположен на первом пролёте. Над ним – жилые помещения. Дальше крыша и небеса.

Вот и площадка. Бросок к двери, та отлетает. Следователь уже стоит около Чжэня, Яобань – перед секретаршей.

– Это что за хуйня такая?

Одна рука Чжэня хватается за разлетающиеся деньги, другая ныряет в карман, но Пиао уже рядом. Хватает его за горло, выкручивает из кармана руку. Рифлёная чёрная рукоятка пистолета сверкает в кобуре. Старший следователь вытаскивает оружие. Модель 67. Изящный корпус, но гармонию нарушает привинченный глушитель. Резкий запах металла и машинного масла мгновенно перебивает запах пота и сандаловый аромат лосьона после бритья. Пистолет летит на пол. Пиао разворачивает люмана к себе лицом, выдыхает в упор:

– Не хулигань. Оружие может быть опасным для твоего здоровья и для здоровья окружающих.

– Пошёл ты…

Шишка смеётся, зажимая рукой рот секретарши вместе с лицом. Костяшки пальцев побелели. Над толстыми пальцами виднеются только вытаращенные глаза девушки.

– Так себе словарный запас для такого воротилы преступного мира, а, Босс?

– Он может быть не в себе. Такое случается в условиях стресса. Ты в условиях или нет?

Чжэнь корчится в захвате Пиао.

– Вы кто? Пара комиков, пришедших на прослушивание?

– Это совсем не прослушивание, мистер Хозяин Ресторана. Мистер Толкач Наркоты…

Пиао почти касается губами надушенной щеки Чжэня. Вонь страха понемногу одолевает парфюм.

– Итак, занавес поднят, и ты на сцене. Чувствуешь жар софитов?

Яобань запирает дверь.

– Что это за хуйня?

– Он повторяется, Босс. Наверное, под давлением стресса, как вы говорили. Я обычно говорю «наложил полные штаны».

Он осторожно отпускает секретаршу. Его рука вся в помаде цвета помидоров. Лицо девушки тоже.

– Тс-с-с. Замри.

Внимательно глядит, проверяя, что она поняла. Меняется с Пиао. Теперь лю-ман тонет в потных объятиях Шишки. Исчезает даже шанс на шанс. Чжэнь силен, шея толщиной с горшок для риса, но в БОБ еще ни разу не подтвердили факта жестокого обращения… хотя и не опровергли. Следователь садится за стол, лицом к Чжэню. Между ними куча купюр, как недостроенная стена.

– Мы – следователи из БОБ, но ты лучше считай нас благодарными зрителями в ожидании твоего номера.

– Всяким мудакам мне сказать нечего. Забирайте меня. Гарантирую, что через пару часов я буду на свободе, а вам придется начинать заново карьеру.

– Лю Цинде, знаешь такого?

– Первый раз слышу.

– Ну как же, твой двоюродный брат, работал на тебя.

– Первый раз слышу. Не верите – везите в отделение.

Старший следователь вытряхивает мусор из корзины для бумаг и ставит ее у ног Чжэня. Достает полбутылки маотая из стола и часть выливает в корзину. Комната быстро заполняется алкогольными парами. Берет со стола пачку купюр, засаленных, с обтрепанными краями. Красно-коричневые с зеленым разводы делают юани похожими на крылья моли, и даже на ощупь они такие же, с запахом пыли… и старых штанов. Он бросает пачку в корзину.

– Говорят, в провинции Кастас Шань в суровую зиму жгут все подряд, чтобы не замерзнуть. Ценится только то, что жарко горит.

Чиркает спичкой. В глазах Чжэня тоже полыхает огонь. Запах серы и алкоголя – как зарубка на память об этой минуте. Чжэнь извивается в руках Яобаня.

– Что же вы делаете, суки, что же вы делаете-то?

– Цинде. Вспомнил что-нибудь?

– Еще раз говорю – не знаю!

Жёлтый огонек ползёт по спичке. Белое превращается в чёрное. Спичка падает в корзину. Легкое шевеление – и огненный шар вспыхнувшего алкоголя. Оранжевый хлопок сгоревшего воздуха. Жаркий запах старой бумаги и несбывшихся покупок сушит рот.

– Нет, нет, не надо… Подонки. Вы просто подонки.

Он почти визжит, сжав кулаки. Лицо, глаза подсвечены голодным, всепожирающим огнём.

– Психи… сожгли две тысячи юаней. Да вы в своем сраном БОБ за четыре месяца столько не получаете.

Пиао берет следующую пачку купюр.

– Прибыльное это дело – наркота и шлюхи. Очень прибыльное. В Кастас Шане ты был бы очень уважаемым человеком, мистер Хозяин Ресторана. Костёр твоих трудов быстро гаснет, но как сильно греет…

У Чжэня на висках набухают вены, как синие от закалки звенья цепей.

– …ну что, поговорим про твоего двоюродного брата Цинде?

– Сказал же, не знаю такого.

В огонь падает еще одна пачка.

– Да прекратите же, подонки…

Уголки купюр темнеют, закручиваются. Оранжевое пламя под неподвижными рисованными лицами.

– …скажите, как вас зовут, ублюдки, я хочу знать ваши блядские имена.

– Поговорим о Цинде.

Еще пачка купюр по десять юаней. Веером на ладони. Блеклым, потрепанным, в пятнах и надписях, веером.

– Про Цинде.

– Ладно, ладно. Работал на меня по мелочи. Шустрил помаленьку.

– Что за работа?

Ответа нет. Пиао роняет в огонь несколько купюр.

– Вроде посыльного. Деньги собирал, так, по мелочи.

– Что ещё?

Чжэнь качает головой. Еще несколько зеленых купюр гибнут в огне. Желтеют, потом чернеют.

– Ладно, вы… Делал и серьезную работу. Крышевал, договаривался и деньги собирал. Способный был, злобный, юркий.

– Но последнее время ты его не видел?

Опять молчание. Старший следователь наготове у костерка.

– Жадничать начал. Все они так. Прыткий очень, хотел свой кусок пирога. Можно сказать, мы разбежались. Да вообще, какая вам разница.

Пиао бросает на стол оставшиеся деньги.

– Лю Цинде вытащили из реки мёртвым, как бревно, без глаз, без кончиков пальцев, опознать невозможно. По мне, так это наркота. А ты что скажешь?

Чжэнь вдруг начинает нервничать. Посыпались торопливые слова, вместе с каплями пота по лицу.

– Я выкинул его, конечно, но не убивал. Я так дела не веду, чтоб людей убивать. Даже тех, кто меня нагрел. Конечно, пиздюлей я ему отвесил, чтоб знал, как меня кидать. Но чтоб так, как вы тут рассказываете – глаза, пальцы отрезанные… я в такие игры не играю. Можете посмотреть в моём деле.

Огонь погас, только рубиновые искорки плещутся на черной лепешке первых пачек. Кое-что из того, что наговорил Чжэнь – правда, Пиао её чует.

– Что написано в деле, я знаю. Я думаю о том, что там не написано. Такие, как ты, на всё способны.

Старший следователь разбрасывает купюры по столу. В воздухе лениво кружатся бледные бумажки. Деньги… сладкие и горькие. Рождают мечты, убивают мечты. И не дают забыть. Как она тоскливо вздыхала, отводя от него взгляд…

Почему у нас вечно нет денег? Потрачу на себя десять юаней – и мучаюсь, что лучше бы я купила еды. А мне хочется купить духи, новую одежду… и еще я мечтаю о малышах, упитанных малышах.

Упитанные малыши. «Нэмма бай, нэмма пан». Белые, жирные.

– Я тут ни при чём. Я не видел Цинде больше месяца. Этого мудака тут как-то не особо любили. Его бы убивать очередь выстроилась на три квартала. Но меня среди них нет. Я на этом деле могу многое потерять…

Он улыбается, кивает на покрытый банкнотами стол. Безупречные зубы в свежих коронках. Стена фарфора, кипельно белого.

– …поговори с людьми. Я дам тебе список. Начиная с брата Цинде. Тот его тоже качественно через хуй кинул, так, что ему теперь из говна не выбраться. Се – могучий мужик, на такие дела глаза закрывать не будет, брат там или не брат.

– Он работал на Се?

– Ходили слухи.

– И что он делал для Се?

– Как обычно. Девочки. Крыша. Се контролировал почти всё в Хункоу и Пудуне. Учитывая, с каким размахом иностранные компании лезут через реку, сейчас там горячее время.

– И наркотики?

Чжэнь кивает, но внезапно по ту сторону его глаз вспыхивает осознание. Он расслабляется в тисках рук Яобаня. В его выражении появляется развязность.

– Вы не знали, что Цинде – брат Се, так? Тоже мне БОБ!

Пиао чувствует, как по шее поднимается волна злости, воротник удавкой душит его. Ему срочно нужно его ослабить. Дело движется быстро. Слишком быстро. Как грузовик, несущийся под откос холма. Он должен был знать про Се, про каждого члена семьи Цинде. Надо было всё выяснить про этого мудака. Какого размера у него трусы. О чём он думал перед тем, как лечь спать; о чём думал, когда просыпался. Всё это написано в отчётах, в бездонной груде папок, угнездившихся у него дома на столе, рядом с полупустой бутылкой Цинтао. И прочитать эту кучу бумаг у него постоянно нет времени. Он обходит стол, идёт мимо девушки. Её тело – прочная основа эротических снов.

– Мы тоже допускаем ошибки, и мы имеем на них право. Но такой мудак, как ты – совсем другое дело. Будь отныне крайне осторожен, мистер Владелец Ресторана. Потому что теперь мы знаем твою слабость.

Старший следователь проводит рукой по столу, и две пачки банкнот падают в мусорную корзину. Чжэнь бьётся в объятиях Шишки; ножки кресла молотят по полу.

– Ублюдки. Вы ублюдки…

Потихоньку разгорается пламя. Белое – в жёлтое, потом оранжевое. Пиао спихивает в огонь ещё одну пачку.