Текст книги " Глаз дракона"

Автор книги: Оукс Энди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

– Цинде. Расскажешь о нём?

Се подтягивает колени к груди. На заднице его штанов расплывается тёмное пятно. Оно растёт, становится очертаниями похоже на Австралию. Но он молчит. Тень Яобаня падает на кровать, на стену.

– Девять минут. Из-за тебя я проиграл десять юаней. Меня бесит, когда я проигрываю деньги, но поверь мне, гораздо сильнее сейчас злится Медведь. Его так называют. Медведь. Волосатый ублюдок. И сильный. За девять минут он никак не может удовлетвориться…

Яобань закуривает. Кажется, вся суть того, что ты не в камере, не в тюрьме, воплотилась в этом простом действии.

– …говорят, ему нравится забавляться с толком и расстановкой. Последней его жертвой был десятилетний паренёк из Пудуна. Говорят, он занимался им минимум четыре часа…

Дым сигареты вьётся над плечом Се. Тёплое пиво, толпа, надушенные сиськи е цзи… все они сливаются в этом дыме, в этом вкусе.

– …за четыре часа с человеком можно сделать вообще всё, на что хватит фантазии. Он убил паренька, перерезал ему глотку. А потом снова его ебал…

Колени Се всё теснее прижимаются к груди. Слова льются монотонным потоком.

– Он связался с вай-го-жэнь.Американка. Женщина. Я как-то видел её. Похожа на китаянку, но точно не китаянка. Там были и другие, в Фудань. Он ходил в университет, забирал посылку и куда-то относил. Два-три раза в месяц.

Е Ян. Хейвуд. Бобби.

Пиао облокачивается о стену. Крашеный камень холодит спину. На улице светит солнце, его не видно, но можно понять по лучу света, медленно движущемуся по его лицу. Тот аккуратно режет его на две половины. Один глаз, синий, как у школьника… второй, тёмный, как головка молотка.

– Куда он относил посылки?

– Хэйлунцзян, Харбин. Четыре часа от города в горы Чан-Бай. Ферма в зоне снега. Там была лаборатория. Ему каждый месяц делали разрешение на перемещение по стране. Его доставлял курьер…

Он кашляет. Сопли, кровь, слёзы.

– …у иностранцев есть друзья на самом верху.

Старший следователь придвигается ближе; запах Се, сильный запах говна, режет нос как ножом.

– Мастерская. Ты сказал, у них там лаборатория?

– Да.

– Что в посылке, наркотики?

– Может быть. Он не говорил. Когда речь шла о хороших деньгах, он умел держать язык за зубами. Его работа с вай-го-жэнь.Он молчал, делал лицо тяпкой. Наверно, платили ему ой как немало.

– Или как следует запугали?

Се поворачивается к старшему следователю, цвет лица стал неживым. Белая кожа на белой подушке почти теряется. Только кровь, теперь коричневая, как уверенный загар богача на пенсии, отмечает границу между телом и тканью.

Он кивает. Язык его бегает по разбитым, солёным губам.

– Иностранцы в Фудань, ты знаешь, как их звали?

– Нет.

– Ты слышал имена Вэй Юншэ, Ху Фэн, Пэй Дэцай, Янь Цзыян?

– Нет.

– Женщина. Он говорил о ней, упоминал имя?

– Нет.

Пиао поднимает бровь.

– Нет. Никаких имён. Я не раз его спрашивал. Думал, может, и для меня найдётся дело, но они не брали новых людей. Он ничего не говорил. О женщине я узнал только потому, что выследил его. Она с ним расплачивалась.

– Где?

– Отель «Мир». Наверно, она неплохо ему выдала. От неё он пошёл покупать себе Фольксваген.

– Новый?

– Почти новый.

Ну естественно, «почти» новый. Всё, что они покупают, всё у них в жизни «почти» новое.

Старший следователь лезет за сигаретами, осталась последняя; сломана пополам.

– Детектив Яобань пока останется у тебя. Расскажешь ему всё, что знаешь про лабораторию в Харбине. Всё, что говорил о ней Цинде, даже самые простые вещи.

Се вяло спускает ноги с кровати, садится. Манит Пиао к себе. Когда может дотянуться, хватает того за ворот. Сила его удивительна. Он дотягивает старшего следователя вплотную к себе. Лицом к лицу. Сухая река крови вьётся по щеке и подбородку, напротив щетины Пиао.

– Я недолго тут задержусь, следователь, а потом выйду и найду тебя. Или тех, кто тебе дорог. Да. Да, так даже лучше. Тех, кто тебе дорог.

Старший следователь отдирает руку от кителя. Палец за пальцем. На пол летит, вращаясь, пуговица.

Охренеть, кто теперь пришьёт ему новую?

Он слышит голос Се, уходя по коридору. Спокойный речитатив угроз льётся через безумие гремящих дверей, лай приказов, шёпот мыслей. Лишь дойдя до центрального ствола, где коридоры сливаются в центр стальной паутины, он понимает, что давно уже не слышит желчи Се… что слова звучат только внутри его головы.

– Как экскурсия?

Барбара не отрывает взгляда от пачки «Мальборо». Белый спасательный фал сигареты намертво зажат в изящных пальцах.

– Не могу сказать, в чём был апогей. Брамс, с солистом-тенором, который надул колхоз на дизельные двигатели от десяти тракторов. Или танцевальная труппа, хореограф которой вместе с собакой пошёл грабить винный магазин, забыл там собаку, и его арестовала БОБ, проследив за ней до его дома…

Она закуривает и крепко присасывается к фильтру.

– …да, экскурсия вышла что надо. Напомни мне, что её надо в следующем году внести в брошюру Томаса Кука.

Товарищ директор Хуа входит в комнату. Он всегда кажется счастливым. Такие люди беспокоят Пиао. Счастье – такое состояние, которое Пиао может испытывать только мимолётно.

– Ну что, Пиао, видишь, твоя иностранка, мы за ней присмотрели, правда, правда? Китайское гостеприимство.

Товарищ директор игриво тычет Барбару в спину. Она энергично кивает.

– Вы крайне великодушны, товарищ директор Хуа. Я обязательно включу это в отчёт коллегам из вашингтонского комитета по досрочному освобождению.

Хуа яростно трёт лапки.

– Здорово, здорово, здорово. А вы, старший следователь, вы удачно побеседовали с вашим другом, я слышал, да, да?

– Да, вполне удачно.

– Видите, я же говорил вам, Пиао, я знаю этих людей, а вы и слушать не хотели, да? Не хотели меня слушать. Ага? Засуньте его к Медведю, сказал я, и он споёт вам отличную песенку. Канарейка. Чисто канарейка, сказал я. Я угадал, правда, Пиао, а? Ага?

Взгляд Пиао тут же уплывает в сторону окна.

– Да, товарищ директор Хуа, вы угадали. Он запел. Пел, как канарейка.

Товарищ директор провожает их к машине. Шишка уже сидит на месте водителя, вытирает лобовое стекло изнутри манжетой кителя.

– Ничего, если я поеду с вами, Босс? У меня в машине сдох генератор.

– Подержанный обойдётся в сто пятьдесят юаней.

Яобань заводит машину.

– А то я, блядь, не в курсе!

Шлагбаум поднимается. За ним мучительно расползаются главные ворота. Снаружи темно… чернота. Залитый светом прожекторов пандус растворяется в ночи, украшенный венком вытянутых теней.

– Товарищ директор Хуа, по четырём из тех убийств, что я сейчас расследую, вам должны быть знакомы имена. Вэй Юншэ, Ху Фэн, Пэй Дэцай, Янь Цзыян?

Улыбка Хуа теряет очертания.

– Имена, да, знакомые имена. Конечно я их знаю. Но убиты, как вы можете расследовать их убийства? Нет, нет, нет, этого просто не может быть. Эти четверо, их казнили. Казнили. Застрелили на территории тюрьмы и кремировали. Всё записано. Всё есть в документах.

– Директор, этих людей мы вытащили из Хуанпу, скованных друг с другом. Изуродованных. У меня на руках есть положительное опознание.

Улыбка исчезает с лица Хуа. Пиао чувствует глубокое удовлетворение.

– Вы ошибаетесь, старший следователь. Ошибаетесь. Тела у вас – это явно другие люди. Не эти. Совсем другие. Другие. Проверьте свои факты. Имена, которые вы назвали, их казнили. Казнили. Их не могли убить. Нет, нет, нет.

Он тычет жирным пальцем в лицо старшему следователю.

– Нет, нет, нет, следователь. Нельзя убить человека дважды. Никак нельзя дважды.

Но ведь убили же; старший следователь готов поспорить, но Хуа уже развернулся… и шлагбаум медленно опускается за его спиной.

Глава 18

Барбара увидела его тень раньше, чем его самого. Чёрная. Резкие края в мигающих лампах, она падала ей на плечо и тянулась через стойку, по виски в стакане, далеко не первому за сегодня. Трио музыкантов неуверенно продирались через мелодию «Fly me to the Moon». Тень сгустилась; он хочет поговорить с ней, сказать тост. Вряд ли он выдаст что-нибудь принципиально новое, но и остановить его невозможно.

– Поднимаю бокал во славу луны. Если считать мою тень, нас трое. Хоть луне не знакомо винопитие, и тени напрасно бодрствуют со мной. И всё равно воздадим должное луне и теням, хоть радость наша продлится не дольше весны.

Голос англичанина, аккуратный, чёткий. Барбара поворачивается, косится на свет. Перед ней стоит блондин. Блондины обычно кажутся добрыми, безопасными. Но в этом человеке есть остриё, бритвенное лезвие… Есть в его глазах нечто бездонное.

– Когда человек повторяет чужие слова, ему просто нечего сказать. Так говорила моя матушка. Цитаты из стихов тоже сюда относятся.

Он улыбается. С губ по лицу разбегается притягательность.

– Это не стихотворение. Это старая китайская застольная песня.

Он садится на табурет рядом с ней. Запах сандалового дерева от него на полной скорости врезается в запах её виски.

– …меня зовут Чарльз, Чарльз Хейвен. А вы кто?

– А я просто любительница пить в одиночестве.

Барбара поднимает тяжёлый стакан и раскручивает виски. Прижимает прозрачное, холодное стекло к носу, ко лбу… смотрит через него. Мир плавится в золотых волнах.

– Мне кажется, ты слишком долго пьёшь одна.

Единственная улыбка связала воедино троих музыкантов, когда они начинают новую песню; органист изливает в микрофон невыразительную мелодию.

–  Я бы устроил тебе трип в Китай.

Слишком давно одна. Может быть. Барбара не знает, что ещё сказать блондину с опасным лицом, кроме как:

– Я пью виски.

– Тогда я тоже буду его, – отвечает он.

Пиао без формы чувствует себя голым. Кажется, что чего-то не хватает. Смотрит на отражение в тонированном стекле вестибюля. Перед его глазами стоит тёмная, почти незнакомая фигура. Впервые со дня свадьбы он надел костюм. Застёгивая очередную пуговицу, он так и ждёт, что сейчас появится её лицо. Запах её волос на лацканах… нежные слова, вышептанные в нагрудный карман. Но всё давно в прошлом. Остался запах пыли и пустого гардероба.

– Ни нар.

Пиао ищет по карманам значок… наконец находит. Сотрудник БОБ кивком разрешает ему пройти. Со значком в руке он идёт по вестибюлю, пальцем обводя периметр звезды. Красное тиснение на золоте. Идёт мимо рядов ламп в бар. Видит Барбару. С улыбкой на лице. Стакан прижат к щеке. На коже янтарные блики. Рядом с ней сидит мужчина, его тень лежит поперёк неё. Пиао не видит лица, только язык тела. Тот кричит… ты уже принадлежишь мне, ты сама пока не знаешь, а я уже знаю. Старший следователь разворачивается, чтобы уйти, что-то давит в груди. Но Барбара уже увидела его, кладёт пальцы на плечо мужчине, встаёт, чтобы приветствовать Пиао. Слова льются из него лихорадочным потоком ещё до того, как она подходит.

– Шёл мимо. Подумал о тебе, и мне показалось, ты примешь моё приглашение. Выпить, поговорить, поесть? Но вижу, ты уже сидишь с другом, так что мне лучше…

– Ты шёл мимо?

– Ага, шёл мимо.

– В костюме?

Пальцы Пиао находят пуговицу, расстёгивают и застёгивают её.

– Да, в костюме, в лучшем костюме.

Она улыбается такойулыбкой.

– Симпатично, ты хорошо выглядишь.

Старший следователь ощущает, как краска бросается в лицо.

– Ну что, я пойду, не буду мешать вам с другом?

– С другом? А, с другом.

Она смеётся. Пиао совершенно не может расшифровать этот смех.

– Нет, нет. Пойдём, посидишь с нами. Это англичанин, англичане ведут себя прилично. У них есть наготове любезное обращение на любой случай.

Барбара берёт его за руку и ведёт к стойке. Он чувствует себя ребёнком, которого, наряженного, притащили на день рождения, куда ему не хотелось идти.

– Чарльз Хейвен.

Старший следователь хватает протянутую руку.

– Сунь Пиао.

У англичанина крепкое рукопожатие. Ногти ровные, наманикюрены… безукоризнены. Тяжёлое золотое кольцо, старое золото, почти оранжевое. Манжеты рубашки девственно белоснежны; ещё золото, золотые запонки. Старший следователь садится на табурет, рядом уже стоит стакан с виски.

– Познакомьтесь пока. Я отойду попудрить носик.

Она улыбается, демократическая улыбка, которую она делит между обоими. А потом уходит… её стакан остаётся рядом с Пиао, на ободке алеет помада. Официант ставит рядом с ними тарелку рисовых крекеров. Хейвен берёт крекер, кладёт на ладонь, вдумчиво его изучает.

– Такой идеальный. Нельзя их есть. Как можно крошить зубами идеальную форму?

Он кладёт его назад в тарелку и поворачивается к Пиао; впервые старший следователь смотрит прямо на англичанина.

– Ну что, Сунь Пиао, чем вы занимаетесь?

– Расследую.

– Расследуете. И что же вы расследуете?

Пиао поднимает стакан; виски обжигает язык.

– Расследую убийства; я старший следователь в Бюро Общественной Безопасности.

Удивление и явное предостережение мелькают в глазах Хейвена.

– Я не первый раз в Китае, но старшего следователя встречаю впервые.

– Это хорошо, тут ничего плохого нет. Наверно, вы просто ничего не нарушаете.

– Наверно.

Хейвен снова заказывает виски. Бармен немного говорит по-английски, неуклюже, неестественно… но Хейвен произносит заказ на мандаринском диалекте, с идеальным произношением.

– Старший следователь. Мне кажется, вы ещё молоды, чтобы занимать такую высокую должность?

Пиао чувствует, как поднимаются щиты. Он следит за собой. Это вторая натура, выработанная в тёмных переулках города и допросных комнатах Гундэлинь, но ведь он говорит с незнакомым человеком в отеле Цзин Цзян? Что-то тут не так. Об этом нашёптывает каждое чувство, но обозначить проблему пока не получается.

– У меня было преимущество. Хорошая семья. Хорошее образование. В университете нам читали лекции по полицейскому делу. Когда я пришёл в БОБ, меня поддержали знакомые сотрудники, Даньвэй, и одобрение увлечённых и блестящих старших коллег сильно помогло мне. Можно сказать, повезло. Не стоит, конечно, говорить об этом, но в нашей стране не всегда так бывает. Жизнь меняется. Вы знаете, что две трети современных школьников никогда не слышали о Мао? Представляете? Но спросите их, кто такой Энди Лау, и вам ответят, что это поп-звезда из Гонконга.

Старший следователь разыгрывает простую партию, изображает из себя сельского парня, польщённого вниманием. Не задаёт вопросов. Тянет занозу из пятки англичанина. Составляет профиль, собирает информацию по вопросам, которые тот задаёт.

– Расскажите мне о вашей работе. Прошу вас. Кто знает, когда ещё мне доведётся встретиться со старшим следователем из отдела убийств?

Он достаёт зажигалку, Данхилл, тонкую, золотую, из кармана пиджака, и прикуривает сигарету, английскую, «Бенсон и Хеджес». Поднимается сладкий дымок; образы далёких городов, связанные белыми хвостами реактивных самолётов, образы блестящей жизни наполняют голову Пиао. Хейвен – их посол. Всё у него в порядке. Безупречно. Брови, зубы, ногти. Раньше Пиао видел таких людей только на обложках глянцевых американских журналов. Старший следователь берёт пригоршню рисовых крекеров… таких идеальных. Запихивает в рот. Шумно пожирает.

– Про работу рассказывать – это вы заскучаете. Старший следователь в отделе убийств Бюро Общественной Безопасности, звучит интереснее, чем есть на самом деле. Если бы за название профессии можно было бы покупать выпивку, я бы купил весь бар.

– Ладно вам, следователь Пиао, не надо скромничать. Я уверен, что такой город, как Шанхай, нагружает вас по-полной. Наверняка же вы расследуете интересные дела?

– Интересные дела? Редко-редко. Мы, шанхайцы, горячие парни и любим выпить. Вы знаете маотай, Дукан?

Англичанин чуть кивает через дым. Глаза его впиваются в Пиао. Кажется, что он даже и не мигает.

– Горячие парни, крепкие напитки, мы – опасные сожители. Обычно расследования бывают совсем простыми. Я нахожу убийцу раз в два-три дня. Слишком много выпил. Слишком много юаней проиграл в маджонг. Слишком горячий. Слишком близко лежал кухонный нож. Открыли дело, закрыли дело. В девяти случаев из десяти виноват близкий родственник. Брат. Двоюродный брат. Скучно это всё…

Глаза Пиао горят в дыму. Хейвен уставился в них, и не мигает.

– …но вы, вы же бизнесмен. Вот кому есть что рассказать. Путешествия, рестораны, деловые встречи. А потом женщины. Наверно, вы можете написать книгу или историю для этого журнальчика…

Пиао трясёт головой.

– …не могу вспомнить название… ну вы знаете. А, Ридерз Дайджест, вот как. Мне нравится Ридерз Дайджест.

Хейвен качает головой.

– Я не бизнесмен. Внешний вид бывает обманчив. Я работаю в медицине.

– Доктор. Ах, вы доктор. В нашей стране это очень почётная профессия. Очень уважаемая. Как удачно мы с вами встретились. Я сегодня не смог получить направление в больницу. У меня проблема с пальцами…

Старший следователь кладёт ладонь рядом с рукой Хейвена, тянет за грязную марлю.

– …сделаете одолжение, посмотрите? У меня ожоги. Я так неудачно попал в огонь.

Англичанин убирает руку, берёт стакан. Пальцем ведёт по ободку.

– Мне казалось, что удачно попасть в огонь вообще невозможно…

Он поправляет шёлковый галстук. Жест совершенно излишний, узел и так был идеальным.

– …вам надо обратиться к терапевту. Я специализируюсь в очень узкой области, и смена повязки на ожогах в мою специализацию не входит.

– Специалист. В узкой области. Звучит интригующе.

– Не более интригующе, чем ваша работа. Вы тоже специализируетесь в узкой области. На убийствах.

Старший следователь широко улыбается.

– Вы правы, конечно. Раньше мне такая формулировка не приходила в голову. Я тоже специалист, да…

Он отправляет в рот очередную пригоршню крекеров, с открытыми губами громко их давит. Пододвигается к Хейвену. Дешёвый хлопок его пиджака трётся о дорогую шерсть блейзера англичанина.

– …знаете, я смогу на этом выбить себе пару стаканчиков в баре рядом с домом. Мы в Китае ценим не работу, не должность, а то, как она называется. Отныне я буду говорить всем, что я специалист старший следователь в узкой области убийств…

Он хлопает англичанина по спине.

– …должен сказать вам спасибо. У вас мозг работает как… как. Извините, не могу подобрать слово. Как бы вы сами это назвали?

Хейвен крутит виски в стакане. Янтарные блики играют на его пальцах.

– Мышление моё концентрировано. Мозг мой проникает в сердце проблемы, а потом чётко находит решение.

– Да, именно так. Я бы и то не сказал лучше.

– Вы и не сказали.

Пиао смеётся, в надежде, что получается искренне. Придвигается ещё ближе. Его слова летят в лицо англичанину; он чувствует, как Хейвен задерживает дыхание, чтобы не чувствовать лук и чеснок, которыми пропитана его речь. Англичанин сам ничем не пахнет, если не считать запаха из стакана и тиснёного золота дорогого одеколона. Нет ощущения его тела, ощущения животного под дорогим пиджаком.

– На самом деле я в чём-то обманул вас. Моя работа как старшего следователя тоже бывает временами, знаете ли…

Пиао достаёт из зубов остатки крекера и досасывает остатки виски.

– …взять хотя бы последнее моё дело. Убито восемь человек, их сковали вместе и зашвырнули в Хуанпу. Вообще необычно для Шанхая.

– Для Нью-Йорка это тоже было бы необычно.

– С языка сняли, мистер доктор. Прямо с языка. Во мне просыпается чувство вины, но это очень интересно. Когда всё время работаешь с домашними убийствами, такое дело сильно возбуждает. Это неправильно?

Англичанин изучает виски, поднимает стакан к губам.

– Восемь трупов, представьте. Я столько убийств за два месяца не раскрываю…

Ртом он чуть ли не вжимается в ухо Хейвена. Вторгается в его пространство. Пиао чувствует, как тому неуютно.

– …конечно, это конфиденциальная информация, ну вы понимаете. Её скрывают даже от наших СМИ. Похоже, наркоразборки. Кому ещё понадобится такая степень анонимности. Их никак не опознать. Отрезали пальцы. Расколотили лица.

Голос опускается до шёпота. Секреты кажутся ещё секретнее, если их еле слышно.

– …даже глаза им повыдавливали. Представляете, что за люди? Просто монстры.

– Или профессионалы?

– Может и так. Может. Профессионалы, и высокая ставка в игре. Я об этом не думал…

Задумчиво набивает рот крекерами.

– …Барбара Хейес. Барбара. Печально. Ужас как печально. Одним из убитых был её сын. Американец, представляете. У политиков сейчас ломит головы. Мигрень, вроде вы так это называете. Конечно, она вам ничего не сказала ещё. Извините, мы в полиции, мы такие бестактные. Нас не учат быть деликатными.

Глаза Хейвена немы; отблески света играют вокруг чёрных звёзд его зрачков. Он достаёт зажигалку, вспыхивает язычок пламени, разлетаются светлячки… его глаза на мгновение становятся как у кошки в темноте.

– Мы познакомились с Барбарой всего два часа назад, и мне понадобилось бы ещё часа два, чтобы услышать историю её жизни…

Рукой он взъерошивает волосы, и каждый локон падает ровно на место.

– …но скажите, старший следователь, вы всегда ловите монстров, или просто не рассказываете о неудачах?

Пиао добивает последний крекер. Вот и нет нашего идеала.

– А неудач у меня не бывает, мистер доктор. Монстров вообще проще всего ловить, потому что они хотят заявить о себе. Им надо рассказать обо всём в полный голос. Они вожделеют славы…

Старший следователь ковыряется в зубах, потом разглядывает ноготь.

– …в Китае нет систематических убийц, таких, которых вы на западе зовёте серийными. По крайней мере «официально», ну вы понимаете. Но мы всё равно говорим о них: «Кого не нашли, тот остался неизвестен».

Пиао улыбается, заглядывает глубоко в глаза англичанину и поднимает пустую тарелку из-под крекеров.

– Жаль, вы не попробовали, идеал иногда бывает весьма неплох на вкус.

– Вы съели все крекеры…

Барбара сидит на табурете, юбка задралась выше колен. Указательным пальцем она водит в пустой тарелке, потом облизывает его. На губах у неё остаются… соль, сахар, кунжут.

– …но что я, мальчики всегда остаются мальчиками.

Хейвен берёт зажигалку со стойки и подносит к сигарете Барбары. Щелчок разряда тока. Пиао видит его сине-белую вилку в недрах зажигалки в тот миг, когда вспыхивает пламя. Всю жизнь он хотел себе такую зажигалку. Англичанин убирает её в карман.

– Я сегодня не ел, проголодался. Извините, я закажу ещё.

Пиао поднимает руку, чтобы подозвать официанта, Барбара нежно тянется к нему и опускает её. Пальцы её гладят его колено, и дыхание тут же успокаивается в груди.

– Нет, Сунь, всё в порядке. Мы заказали столик в ресторане на восьмом этаже, поужинаешь с нами?

Он хочет пойти, сидеть между ними, отгораживать Хейвена от неё. Но губы произносят совсем другие слова.

– Спасибо, но мне придётся отказаться. У меня назначена встреча. Надо увидеть одного человека.

– Ты уверен?

– Да, уверен. Спасибо за приглашение.

Англичанин уже стоит, каждая складка на пиджаке и штанах легла на своё место.

– Может, старшему следователю стоило придти пораньше?

Улыбка ширится, будто челюсти у него раздвижные. Когда он проходит мимо следователя, раздаётся шёпот:

– Может, вы опоздали буквально на пару часов.

Да, он упустил всё на свете, опоздав на пару очень важных часов. Рис высыпается из пригоршни… это о нём.

И вот Чарльз Хейвен уходит. Последнее, что видит Пиао – они выходят из дверей в яркий свет вестибюля. Рука англичанина лежит у неё на плече, а с ней резкими кадрами в голове у Пиао вспыхивают воспоминания. Как жена теряется во времени, в дожде… на заднем сидении Красного Флага, и рука обнимает её за плечо.

Глава 19

Пиао стирает мел с пальцев. Крупнейшее убийство в нашем кун ань чу за двадцать лет, а ему определили кабинетик размером с туалет.

Толстая меловая линия делит доску на то, что известно, и то, что неизвестно. На две явные группы. Бобби, Е Ян, Хейвуд, Цинде и Юншэ, Фэн, Дэцай и Цзыян, их объединяют две вещи: доска, где написаны их имена, и смерть, забравшая их жизни. Только одно слово написано поперёк меловой линии… Цинде. Курьер, возивший посылки американцев. Гость «Леса добродетели», как и остальные трое китайцев. Цинде.

Пиао сидит, смотрит в окошко, на большой следовательский кабинет по соседству. Месяц назад там сидел он, вёл расследование убийства менеджера из торгового центра «Дружба». Тридцать телефонных линий. Десять компьютерных терминалов. Четыре факса. Даже плитка для чая. Теперь он расследует двенадцать убийств, у него четыре телефонных линии, один терминал, поломанный факс… и никаких плиток. Ему так и хочется потрясти головой, согреть ладони, хоть они и не замёрзли. Глаза возвращаются к доске…

И мотива нет. Ну какой тут можно придумать мотив?

В комнате разлит запах немытых тел, которые ушли домой, в квартиры с незаправленными кроватями. Снова хочется потрясти головой. Если бы в кармане оставались сигареты, он бы закурил.

Липинга не надо понукать. Кареглазый курьер притаскивает коробку записей… горы катушек. Задавать вопросы ему бесполезно; все взгляды тонут в его мутных глазах. Работа мотокурьера в дымный шанхайский полдень – сущий ад, ему не позавидуешь. Анонимный кабинет в анонимном Бюро Безопасности, откуда приехали плёнки, хранит свою анонимность.

Е Ян… её голос удивляет Пиао. Совершенно американская девушка. Вишнёвый пирог и жареные по-южному куриные крылышки. В ней нет ничего от китайских предков. Миндалевидные глаза. Смуглая кожа. Губы как лепестки. Волосы, короткие, блестящие, чёрные… всё осталось. Оболочка, но внутри нет ничего, что старший следователь счёл бы китайским.

Вместе с четырьмя другими сотрудниками он слушает плёнку за плёнкой. Семейные разговоры. Деловые разговоры. Дружеские разговоры. Катушки медленной каруселью наматывают плёнку на железный каркас. Каждый бронзовый моток дополняет её образ. Над чем она смеётся. Что её злит. Как она здоровается. Что выражают «ах-ха», которыми насыщена её речь. Странные клочки информации о ней, но ничего, что могло бы помочь. Нет ни слова, которое бросалось бы в глаза, подсказало бы причины, мотивы. Только её голос на шанхайском конце провода. Ни разу не попался Бобби. Ничего, что могло бы быть Хейвудом и Цинде. Какие-то простые разговоры, один за другим, до краёв заполненные скукой; никаких секретов, заговоров, важных вопросов. И всё время Пиао видит пробелы, дни и недели, которых нету в плёнках. В недрах живота нарастает жжение… ощущение, что его кормят толсто нарезанным красным мясом. Безопасным, узнаваемым, удобоваримым. Но где плёнки, полные жил, хрящей, жира, кусков, которые нельзя переварить? С Е Ян не всё так чисто, он чувствует. Она была замешана в деле, стоящем того, чтобы убить. Но в плёнках царит стерильная чистота, даже шлёпнуть по руке не за что. Полный ноль.

Пиао кладёт последнюю плёнку в коробку, запечатывает её. Звук скотча, отрывающегося от катушки, липнущего к коробке, чуть ли не ласкает сердце. Завтра он напишет докладную записку и отправит Липингу. Там будет написано, приглаженными, дипломатическими словами, которые служат расхожей монетой в работе с начальниками… «а куда подевались остальные плёнки?»

Ответ Липинга наверняка будет не таким изысканным.

Одинокая настольная лампа с дальнего конца коридора светит в кабинет. Если бы статус определялся видом из окна, Пиао бы намывал пепельницы и туалеты. Стена переулка в паре метров. Днём пробегающая собака задирает ногу. Ночью алкаши. Блевота бусами свисает с губ. Интересно, если по ту сторону стены такое, зачем вообще понадобилось окно? Но ответ он уже знает. В Китае статуса нет. Все равны. Если окно есть у одного человека, оно должно быть у каждого.

В Китае нет статуса… только вот за окнами открываются разные виды.

На телефон налеплена записка. Пиао узнаёт каракули. Читает её, оставляет висеть… будет казаться, как будто он её не видел. Записки Юня становятся всё более настойчивыми, цвет меняется изо дня в день. Зелёный на синий… синий на чёрный… чёрный вот сменился на красный. Красный, цвет злости. Красный, цвет прыщей детектива Юня. Бедный ублюдок, ждёт-не дождётся, когда ему дадут дела Пиао. Он настолько толстокож, что носит обноски без тени смущения. Такие люди опасны. Они вызывают войну, и даже не знают, что это они. Но кун ань чу большой, жизнь кипит в трёх офисных блоках, соединённых бесконечными лестницами и коридорами, пахнущих дезинфектантом и раскиданными бумагами. Старший следователь может неделями бегать от Юня. И в его действиях сложно будет увидеть намерение, просто неудачное время, неудачная архитектура. По крайней мере в первую неделю. Потом начнётся расследование Даньвэй. Его отстранят от работы, он будет сидеть дома с тёплой бутылкой пива Цинтао. Расследование неотвратимым катком переедет его. Он должен подготовить своё дело, защищаться от обвинений тун чжи. Чжиюань придёт за ним со свинорезом, встанет напротив с застывшим взглядом. Но так уж он себя ведёт… всегда вёл. Он найдёт убийц. Вытащит грязное бельё из-под кровати. Участие безопасности. Партийный заговор. Всё, на что он намекнул Чжиюаню на берегу реки в ту ночь. Когда у их ног лежали восемь тел, мёртвые, холодные. Всё, что он создавал, его карьера, его жизнь, поставлены на карту. Риск высок, но по-другому он не умеет. Иначе он не способен.

В окно он смотрит на переулок, в поток света из кабинета заваливается алкаш. Останавливается, блюёт, идёт дальше.

Окна должны быть у каждого. В Китае нет статуса… только вот за окнами открываются разные виды.

Записка короткая. Уже поздно… у Пиао нет аппетита к словам. А у Шишки нет аппетита к чтению. И записка отлично подходит под обе диеты.

Чарльз Хейвен, англичанин. Полный отчёт.

Визы, въезд, выезд, внутренние перемещения.

Кто он такой… и что он тут делает?

Выдави сок из личи.

Пиао идёт к столу Яобаня, включает свет, вытаскивает нижний ящик. Груды бумаг, раскиданные по столу, обваливаются, соскальзывают друг с друга. Содержимое ящика состоит в основном из пищи разных степеней объеденности. Это первое и последнее место, куда на работе заглядывает Шишка. И безопасное… место для смелых или тупых. Старший следователь кладёт записку среди груды полусъеденных облитых карамелью бататовых оладий. В животе у Пиао бурчит. Он голоден, но не настолько. Закрывает ящик, выключает свет, выходит в коридор. Одинокое эхо его шагов напоминает, что дома его никто не ждёт.

«Выдави сок из личи». Шишка сразу поймёт, что нужно Пиао. Хейвен… старший следователь хочет знать о нём всё. Последнюю мысль перед сном. Первую при пробуждении. Размер ботинок. На какую сторону свисает у него хуй. Шишка любит такие задания, они у него получаются. А он любит работу, которая получается.

5… 3… 42… 42. Цифры вылетают с лёгкостью дыхания. Он знает их лучше, чем собственный номер. Ещё знает её улыбку, её слёзы, так же, как знал других женщин. Чужие жизни просачиваются в твою… и Пиао ощущает себя нервным, ранимым. Регистраторша из Цзин Цзян звонит в комнату Барбаре. Почему-то сразу ясно, что её там не будет. И её нет. Он кладёт трубку на телефон. Прошло уже два дня. Один неотвеченный звонок наползает на другой. Она с этим англичанином. Дни проводит с ним. А ночи? Вчера Пиао стоял напротив отеля, два часа провёл под дождём, пробирающим до костей, до самой души. Смотрел, как они спускаются по лестнице, как их ждёт такси. Рука англичанина лежит у неё на плече, обнимает за шею. Её волосы лежат на его коже. Барбара не видела Пиао. Англичанин видел. Долгий миг они смотрели друг на друга, серией быстрых стробирующих кадров, через реку злого железа, текущую промеж ними по дороге. А потом он исчез, следом за Барбарой сел в такси. Оно втянулось в поток. Рука Хейвена ещё раз погладила её плечо. Барбара повернулась к нему, улыбаясь. Волна движения, и они исчезли.