Текст книги "Игры, в которые играют боги"
Автор книги: Оуэн Эбигейл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Ты знаешь, что я не это имела в виду.
Аид резко выдыхает и проводит рукой по волосам, растрепывая их максимально сексуальным образом, и я охренеть как возмущена самим фактом того, что я это заметила.
– Ты можешь это отложить? – спрашиваю я.
– Не могу.
Вот тебе и вечность бытия богом. Я просто еще одна бабочка. Разве он не видит, что прохождение нового Подвига без союзника – это билет в один конец в Нижний мир? Или он такой самодостаточный, что для него это не очевидно?
– Я тоже не могу.
Его взгляд становится острым.
– Ты этого так не оставишь, верно?
– А ты бы оставил?
– Сука, – бормочет он. – Ладно. – Он шагает вплотную ко мне, и глаза его блестят, как два остро отточенных ножа. – Держи этот клятый топор и одну из жемчужин в руках все время. Я постараюсь поторопиться.
Мы настолько близко, что я вижу светлое серебро вокруг его радужек.
– Ладно, – копирую я его напряженный тон.
Аид медлит, его взгляд падает на мои губы. Он проверяет, на месте ли его метка, которая защитит меня, если придется использовать одну из жемчужин? Жар, разгорающийся во мне, мгновенно превращается в лед, когда Аид внезапно отступает.
…А потом исчезает.
Я таращусь на пустое место там, где он только что стоял, и до конца не верю собственным глазам.
Он это сделал. Он и правда меня бросил.
А мне пока что надо попытаться выполнить невыполнимое, учитывая мой недостаток харизмы, проклятье и связь с богом смерти, которого никто не хочет видеть царем богов. Никогда.
И почему у меня такая жизнь?
Но я знаю, что я права, что шанс найти союзников до завтра слишком важен, чтобы его упустить, – и заставляю себя выйти через ворота на улицу.
Кожа покрывается мурашками на холодном ветру. Скверными. Как будто чьи-то глаза следят за каждым моим шагом.
32
Величайшая сила
Надо было спросить Аида, где начать поиски, пока он не ушел.
Я смотрю на горы и долины, связанные текущими реками, с чистейше-белыми зданиями, разбросанными среди пышной зелени, и пытаюсь не задумываться о том, что завтра могу не оказаться здесь и не любоваться видами.
Я вздыхаю, достаю жемчужину и катаю в кончиках пальцев, начиная свой бесцельный путь.
В итоге я дохожу до перекрестка и решаю повернуть направо. Сразу становится очевидно, что дом Аида – один в ряду из четырнадцати, выстроенных вдоль улицы с шикарными видами и спереди, и сзади. Угадайте с десяти раз, кто живет в других домах.
Каждый дом – вернее, по-хорошему, мегаособняк – отражает, какое божество в нем живет, равно как и их броня, до такой степени, что это почти одномерно. У Посейдона – водные мотивы, у Зевса – молнии, у Деметры – урожай и так далее. Они что, так фокусируются на том, чему именно покровительствуют, что даже не думают быть чем-то другим?
Я бы не хотела сталкиваться с главными бессмертными одна, какие бы там ни были правила, так что я спешу прочь от этих домов и обхожу озерцо, образовавшееся между двумя горами, которое питают сверкающие синие воды Посейдона. Выше и впереди располагаются строения; мне на ум приходит горный городок. Туда-то я и иду.
Но на полпути через поле побольше я замечаю вдали пегаса.
И не одного, а целое стадо, самых разных цветов; они мирно пасутся на лугу с высокой травой, усыпанной яркими цветами.
Я останавливаюсь, только перейдя ближайший мост через бурлящий поток. И опираюсь о перила, разглядывая пегаса розового цвета. Несмотря на тянущую боль из-за смерти Исабель, мое сердце успокаивается, когда кобыла поднимает голову и смотрит в ответ, как будто заглядывает мне в самую душу. Она стоит рядом с дорогой, и я слышу, как шелестят ее перья, когда она топорщит крылья и пасется.
Единственным предупреждением о том, что я тут не одна, оказывается отчетливый топот бегущих ног. И еще пегас снова поднимает голову.
Я круто разворачиваюсь – как раз вовремя, чтобы увидеть Декса; намерение убить читается в каждой черте лица, карие глаза сужены до щелок, когда он бросается ко мне.
– Из-за тебя я выглядел трусом! – орет он.
Я быстро вынимаю реликвию со спины разгрузки, перехватываю двумя руками и заношу над головой для броска.
«Не заставляй меня это делать».
– Уже? – При звуке женского голоса, полного веселого изумления, мы оба застываем.
Я опускаю оружие, когда к нам подходит Афродита. Она смотрит на Декса, и ее улыбке при этом позавидовали бы сирены.
– Не желаешь ли.
Я роняю топор, и он со звяком падает на землю, когда я зажимаю ладонями уши, так что понятия не имею, что богиня говорит Дексу, но он вдруг расслабляется, роняет руки по бокам, а потом поворачивается и уходит, не взглянув на меня.
Я медленно опускаю руки, уставившись на Афродиту.
А та улыбается, блестя глазами.
– Видимо, Аид тебя предупредил?
– Да.
Ее, похоже, это не тревожит. Она смотрит на уходящего Декса.
– Не люблю хулиганов.
– Я тоже, – слабо говорю я, когда она сокращает расстояние между нами. – Что ты заставила его сделать?
Ее улыбка становится таинственной:
– Ничего слишком неприличного.
Это Афродита, какой ее явно видят очень немногие. Она сейчас моего возраста, одета в штаны для йоги и толстовку, а ее шикарные темные волосы собраны в неряшливый узел на макушке. Ни косметики, ни украшений, просто естественная красота богини – та красота, что вдохновляет поэтов и войны.
Афродита наклоняется, подбирает мою реликвию и долго на нее смотрит.
– Аид дал тебе один из своих драгоценных топоров?
– Нет, – осторожно говорю я.
Богиня вопросительно изгибает бровь, отдавая его мне. Видимо, по выражению лица она понимает, что я не собираюсь говорить больше, и задает другой вопрос:
– Ты бы правда могла ударить им Декса?
Я беру топор, переворачиваю его лезвием вниз и засовываю в потайной карман на разгрузке, ощущая вес металла, удобно устроившегося на пояснице.
– Да.
– И ударила бы? – спрашивает она.
Если честно, я не знаю. Но быть честной с богиней, которая не является моей покровительницей, кажется очень плохой идеей.
– Конечно.
Афродита опирается о перила, глядя на розовую кобылу-пегаса, которая все еще смотрит на меня, жуя траву.
– Ты сегодня хорошо справилась.
Я опускаю взгляд на свои ноги. Не этот комплимент мне хотелось услышать, учитывая произошедшее.
– Скажи это Аиду.
– Мой брат на тебя набросился? Он только лает, но… – Афродита корчит рожицу. Если бы я скорчила такую, я была бы похожа на троллиху, но она… мамочки. – Ну, кусать он тоже может больно, но обычно только тогда, когда приходится. – Она окидывает меня взглядом. – Примерно как ты и твой топор.
Я тоже начинаю это понимать.
– Все с ним было… нормально.
Ее взгляд делается задумчивым:
– Это была неприятная смерть.
– Да.
– Я могла бы поднять тебе настроение. – Она подступает ближе и касается моей руки. По телу разливается тепло, и я чувствую, как скованные напряжением мышцы расслабляются. – Не желаешь ли.
Я отдергиваю руку и зажимаю уши.
– Спасибо, но лучше я проработаю все сама.
Наверное, сейчас я говорю слишком громко.
Афродита дуется, а потом я читаю по ее губам:
– Ладно.
Когда я опускаю руки, она говорит:
– Аид испортил мне веселье, когда тебе все рассказал. Я всего лишь хотела забрать у тебя печаль. Хотя бы ненадолго.
Если тепло, которое я почувствовала, хоть на что-то указывает, то я прекрасно понимаю, что она имеет в виду.
– Э-э… очень милое предложение.
По-своему, по крайней мере. Она хотя бы не пытается мне навредить. Я оглядываюсь, понимая, что мы тут одни.
– Но Аид велел ничего мне не позволять, – угадывает Афродита.
Я не могу не усмехнуться:
– И это тоже, но в целом… Я заслужила печаль. И хочу ее чувствовать.
Это заставляет богиню рассматривать меня, наклонив голову, и я пытаюсь не ерзать под ее откровенным, испытующим взглядом.
– Молодец, маленькая смертная. Большинство из твоего рода воспользовались бы передышкой и не оглядывались назад.
Наверное, да. И, может, я дура, что отказываюсь.
Афродита машет рукой на тропинку:
– Если пойдешь туда, через квартал развлечений на той стороне, то найдешь храмы, куда мы ходим слушать молитвы. Может, тебе захочется почтить там твою павшую соперницу.
«Мою павшую соперницу». Как будто эта богиня тут ни при чем. Но, как и говорил Аид, мы для них бабочки, а Афродита сейчас проявляет доброту. Видимо, божества сложны, как и смертные.
– Но будь осторожна. – Она бросает взгляд на мои руки. – Надеюсь, ты действительно умеешь пользоваться своим оружием.
Другими словами, следить за тылами. Понятно.
– А ты и правда славная. – Слова выскакивают сами собой, и я мямлю: – Прости.
Афродита смеется:
– Не говори остальным. – Она закатывает глаза. – И так сложно добиться, чтобы тебя воспринимали всерьез, когда любовь противостоит силам вроде бурь, войн, знания и смерти.
– А мне кажется, что любовь может успокаивать бурю, заканчивать войны, делать глупцов из умных людей и наводить мосты между жизнью и смертью. Разве это не делает ее самой могущественной?
Афродита смотрит на меня с чем-то вроде… признательности. И излучает тепло так, что мне хочется подвинуться поближе, чтобы еще немного понежиться в этом сиянии.
– За это, Лайра Керес, я поделюсь с тобой секретом.
Я только моргаю.
– На самом деле двумя, потому что я поняла, что ты мне нравишься. – Она улыбается – не так, чтобы дух захватило, но самокритично, как будто не может поверить, что это признала. – Первый: мой Подвиг будет посвящен тому, кого ты любишь больше всех на свете.
О. Мои плечи резко опускаются, а разум наводняет страх, которого я в себе даже не осознавала. Я не люблю никого. Конечно, есть Бун, но я не уверена, что влюбленность – или восхищение, если уж на то пошло, – считается за любовь. А больше никого нет. Не особо. Это ни Феликс, ни мои родители. Я давно поняла, что будет глупо вообще впускать кого-нибудь в сердце. Билет в один несчастливый конец, учитывая мое проклятье.
Я отметаю воспоминание об объятьях Аида. Это тоже не любовь.
А что, если у меня никого нет? Ох, боги благие. Я приду на Подвиг Афродиты, и весь бессмертный мир будет смотреть. Аид будет смотреть. Если у меня никого нет, слова «унижение» будет для этого мало.
Афродита умудряется улыбаться утешительно и довольно одновременно при взгляде на ужас, который явно сейчас отражается у меня на лице. Богиня неловко похлопывает меня по плечу, потом откашливается и продолжает:
– Второй секрет – скорее… предупреждение.
Я жду.
– Аид – один из моих любимчиков, – признается Афродита. Легкий ветерок подымает пряди, выбившиеся из узла, художественно развевая их вокруг лица. – Но в этом Тигле у него есть тайная заинтересованность. Я ее еще не разгадала, но я его знаю. Он ничего не делает без конкретной причины.
«Я верил, что тебе хватит сил выжить в Тигле. Есть и другие причины, но я правда так подумал», – слова Аида гремят у меня в голове.
Другие причины.
– Ты предупреждаешь меня ему не доверять? – спрашиваю я.
– Я предупреждаю, что с моим братом все не то, чем кажется. – Афродита пожимает плечами, как будто это пустяк, но ее взгляд не отрывается от моего. – И когда он чего-то хочет, он может быть самым беспощадным из всех нас.
33
Враги и союзники
Бушующий торнадо моих мыслей затягивает предупреждение Афродиты, и меня не отпускает. Я снова и снова повторяю про себя каждое слово, направляясь дальше по тропинке.
Я не особо обращаю внимание на окружение, пока не осознаю, что я снова оказалась посреди зданий, выстроившихся вдоль булыжной мостовой, которая выглядит как древнегреческая версия идиллической Мэйн-стрит в США или европейской городской площади.
И я здесь далеко не одинока. Улица полна богов, полубогов, нимф, сатиров и кентавров; все в современной одежде – по крайней мере, те, кто носит одежду. Большинство не обращает на меня внимания, хотя пару взглядов я на себе ловлю. И все же здесь, кажется, достаточно безопасно, пусть даже сумерки омрачили небо.
Должно быть, это и есть квартал развлечений, о котором говорила Афродита. Никогда не думала, что богам и богиням могут быть нужны развлечения. Я всегда полагала, что мы, смертные, восполняем для них эту нужду. Но, крутя головой в попытке все рассмотреть, я вижу несколько ресторанов, галерею искусств, библиотеку, СПА и даже клуб, из открытых дверей которого доносятся мощные басы.
Кажется, боги тоже хотят просто повеселиться.
Я ловлю на себе взгляды, но до меня никто не докапывается. Несмотря на это, я стараюсь не ослаблять бдительность. Взрыв смеха выплескивается на улицу впереди, и я следую за этим звуком к зданию на углу и читаю вывеску над входом: «Заведение Бахуса».
Дионис здесь использует римское имя?
«Хватит фокусироваться на мелочах, Лайра».
Гораздо интереснее тот факт, что бог вина и пиров, похоже, владеет баром на Олимпе.
– Логично, – бормочу я себе под нос. Но не только из-за того, кто он. Существует достаточно историй про пьяных богов и младенцев, получающихся в результате, чтобы я осмелилась предположить: Дионис до хренища зарабатывает на этом своем заведении.
«Может, тут и кто-то из поборников будет?»
Это место не хуже любого другого, так что я захожу внутрь.
А внутри заведение… не оправдывает ожиданий.
Похоже на все виденные мной пабы смертных. Я ожидала чего-то такого же эффектного, как и снаружи, но не свезло. Вдоль одной из стен тянется барная стойка – да, из белого мрамора, но все же, – вокруг стоят деревянные столики разных размеров, а окна выходят на улицу. Над стойкой висит несколько телевизоров с трансляциями спорта и новостей смертных и корейскими сериалами. Это кажется удивительнее всего. Я не представляла себе богов и богинь, собирающихся с пивом посмотреть ящик.
Бар заполнен. Я не узнаю все лица (слишком много богов надо вспоминать, и я не уверена, что все они здесь греческие), но, кажется, опознаю Эйрену – богиню мира, Гибрис – богиню дерзости и Трасоса – бога отваги. Про это дело должен быть анекдот. Заходит поборник в бар…
– Лайра?
Я останавливаюсь. Барменша смотрит прямо на меня.
– Э-э… – Я оглядываюсь, но позади никого нет. – Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Она одета в готическом стиле, с темно-красными прядями в черных как смоль волосах и с черным макияжем вокруг глаз, а на губах играет жалостливая улыбочка в стиле «о, глупая смертная».
– После сегодняшнего дня мы все тебя знаем, милая.
Ясно. Поборница Аида в Тигле. Все боги смотрят.
Она добавляет:
– Отлично справилась с первым Подвигом.
Кажется, мне пора привыкать к поздравлениям с выживанием там, где прямо на моих глазах погиб другой человек. Не желая никого обижать, я киваю.
– Я Лета, – представляется она. – Богиня забвения и беспамятства. Кажется, тебе бы такое пригодилось.
Во мне вспыхивает раздражение: как же легко меня прочесть.
– Все в порядке. Я ищу своих коллег-поборников. Ты их тут не видела?
– Аид придет? – Лета косится мне за плечо.
Мне признать, что я одна?
Я не отвечаю слишком долго, и она проницательно щурится:
– В таком случае тебе, скорее всего, не стоит быть здесь.
– Выключи это дерьмо! – слегка невнятно орет голос из дальнего угла.
Знакомый голос, который я слышала буквально сегодня утром.
Я опасливо оглядываюсь и наклоняюсь, чтобы заглянуть за колонну. Ну конечно, за столом сидит Посейдон, все еще в своих чешуйчатых штанах, синие волосы собраны в небрежный пучок. Бог откровенно пьян, как пресловутый сапожник, и щеголяет здоровенным фингалом под глазом.
Срань. Лета права. Мне правда не стоит здесь быть.
Я хмуро прослеживаю его взгляд к одному из телевизоров, и у меня внутри все сжимается. Я не слышу репортаж, но мне и не нужно. Буквы на экране прямо говорят мне, кто эта женщина. Она вещает с трибуны, полной микрофонов, окруженная, судя по всему, семьей, и у меня падает сердце.
Надпись внизу экрана гласит: «Тело королевы красоты Исабель Рохас Эрнайс было возвращено богами. Эстефания Россио, с которой они дружили десять лет, высказывается против Тигля и греческого пантеона».
Скорбь, искажающая лицо подруги Исабель с покрасневшими и опухшими от рыданий глазами, настолько откровенна, настолько нечеловечески глубока, что я едва могу на нее смотреть.
Лета наливает напиток кому-то из гостей, но бросает взгляд в дальний угол.
– Посейдон не в настроении. Я бы держалась подальше на твоем месте.
– Что у него с лицом?
– Артемида.
Барменша говорит так, будто это все объясняет.
По залу разносится грохот, и я едва не выпрыгиваю из собственной шкуры. Резкий шум сменяется внезапной тишиной, прерываемой только шипением искр. Трезубец Посейдона торчит из экрана, который показывал семью Исабель.
– Эй! – окликает Лета, переходя за стойкой так, чтобы лучше видеть бога. – Ты возместишь?
– Что, эта мелкая смертная правда считает, будто я хотел убить собственную поборницу? – орет Посейдон в разбитый экран.
Нимфа, сидящая рядом, пытается его успокоить:
– Конечно, она бы так не подумала. Смертные не знают, что произошло. Даймоны только вернули тело и объявили победителя Подвига. Они не объяснили, как она умерла – или почему. – Когда это явно не действует, она добавляет: – Наверняка они все равно винят Аида.
Все вокруг начинают согласно кивать, а я сглатываю желчь, подступающую к горлу. Посейдон откидывается на сиденье и с хмыканьем скрещивает руки на груди.
Лета корчит гримасу, затем переводит взгляд на меня:
– Ты бы лучше шла отсюда, пока он тебя не заметил.
Я уже полностью с ней солидарна, мой взгляд мечется между Посейдоном и входной дверью. Но тут у меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что внимание разъяренного бога обращается на меня.
34
Зэй Аридам
Я тут же выскальзываю за дверь, на улицу. И не выдыхаю нормально, пока не оставляю квартал развлечений за спиной, направляясь на запад, к храмам.
Поскольку Афродита сделала оригинальное предложение, я решаю помолиться за Исабель в ее храме, так что иду к тому, который просто кричит о богине любви благодаря розовому свечению, исходящему изнутри. Похоже, не только Аид на людях ведет себя сообразно их представлениям, а на самом деле совсем другой.
Но когда я прохожу мимо храма, посвященного Гермесу, движение внутри привлекает мое внимание, и я останавливаюсь. Костлявые плечи Зэя Аридама сложно с чем-то спутать. Он стоит спиной ко мне, и я вижу, как его темные волосы слегка кудрявятся у основания шеи.
Внутренние колебания не дают мне идти дальше. Парень явно молится и, может быть, как и я, пытается справиться со случившимся сегодня. В таком случае я должна оставить его одного. Но…
Мне нужны союзники. Именно из-за этого я рискую головой, находясь тут.
Это делает меня оппортунистской сукой? Возможно. Но я все равно захожу внутрь.
Освещенный масляными лампами, размещенными вдоль стен и между колонн, храм представляет собой простой прямоугольный зал. Место поклонения располагается напротив входа – прекрасно вырезанное, почти живое изображение Гермеса в полете, в крылатом шлеме и крылатых сандалиях. В одной руке он держит свой жезл, словно оружие, а от его ног спиралью расходятся облака. Змеи и крылья украшают купол, а по обе стороны от алтаря раскинулись пальмы в горшках.
Зэй стоит прямо перед статуей, склонив голову. Горят недавно зажженные благовония, от которых поднимается волнистый дымок, наполняя зал ароматами гвоздики и корицы, смешанными с запахами лаванды, лимоны и сафлора, – такими знакомыми, что я как будто попала домой. В конце концов, до сих пор я молилась этому богу больше остальных.
– Ты пришла помолиться богу воров? – Вопрос Зэя раздается внезапно, ведь он даже не поднял голову. Я и не думала, что он знает о моем присутствии.
– Нет. Я собиралась… – Я колеблюсь, оглядываясь. Говорить о молитве одному божеству, находясь в храме другого, может быть скверной идеей. – Я увидела тебя.
Зэй поднимает голову и медленно поворачивается, глядя на меня.
– Понятно. – Кажется, он изучает мое лицо. Точно не знаю, что он думает там найти. – Значит, ты пришла убить меня?
Мне не удержаться от рефлекторной реакции: я выставляю руку вперед.
– Нет!
В глазах цвета коры дуба мелькает замешательство:
– Нет?
Я качаю головой:
– Нет.
– Разве ты не винишь меня? В смерти Исабель. – Он стоит совершенно неподвижно. – Или, может, ты считаешь ее смерть удачей? Одним конкурентом меньше.
Я расправляю плечи:
– Если ты так считаешь, то нам не о чем говорить.
Я резко разворачиваюсь и уже почти дохожу до выхода, когда меня останавливает его голос:
– Я так не считаю.
Повернувшись, я вижу, что он как-то весь обмяк, сгорбился и прикрыл глаза, как будто эта вспышка поглотила все силы, что в нем остались, и теперь ему сложно удержаться на ногах. Не в первый раз я задумываюсь: что-то не так с его здоровьем. Он что, болен? Последнюю сотню лет он жил на Олимпе… Их еда не питает смертных?
Может, уйти и оставить его отдыхать?
– О чем ты хотела поговорить? – спрашивает Зэй, открывая глаза.
Я делаю шаг вперед:
– Мне кажется, мы с тобой могли бы…
– Зэй! – раздается крик откуда-то снаружи. – Зэй!
Глаза Зэя распахиваются от страха.
– Прячься, – шипит он мне.
– Что? Я…
– Это мой отец. Если он увидит тебя здесь, со мной… – Он трясет головой, и я легко понимаю намек об ужасных последствиях для меня.
Тут особо негде исчезнуть, но я втискиваюсь между колонной и стеной и молюсь, чтобы Матиас Аридам не подошел к этой стороне храма. Надеюсь, трепетание света от ламп не выдаст меня тенью на стене.
Я прячусь, как раз когда Матиас вваливается в зал.
– Вот ты где, мальчишка. Все тратишь драгоценные силы на вину за эту женщину.
– У нее было имя, отец, – говорит Зэй. – Исабель.
Я хмурюсь: голос Зэя совсем другой, нежели секунду назад, – он стал плоским, безэмоциональным.
– Имя, которое не стоит и узнавать. Она уже мертва.
Ух ты. А у него золотое сердце.
Зэй ничего не говорит.
– Сегодня ты выглядел там дураком. – Матиас плюется словами, как кобра ядом. – Никогда не пойму, почему Гермес не выбрал одного из твоих братьев. Любой из них победил бы в том Подвиге, а не был бы похож на тонущую крысу, которую нужно спасать. Ты бросаешь тень на меня.
Я вспоминаю двух юношей, бывших с Матиасом, когда боги представляли нас предыдущему победителю и его семье. Высокие, рослые ребята. Он не так уж неправ.
От Зэя по-прежнему ни слова.
– Аллергия, – фыркает Матиас. – Какая жалкая отговорка для слабости.
Так вот с чем имеет дело Зэй? Скверная болячка, раз он настолько изнурен.
– Все винят тебя. – Матиас даже не дает Зэю ответить. – Они все говорят, что та женщина умерла из-за тебя. Чем ты вообще думал?!
Феликс мог быть сомнительной отцовской фигурой и начальником, но – даже учитывая мое проклятье – он бы никогда не сказал мне такие мерзкие слова.
Матиас Аридам просто мерзавец.
– Ты велел мне никому не доверять, – говорит Зэй. Голос по-прежнему ровный, как будто он цитирует факты из школьного учебника. – И я не позволил Лайре меня освободить.
– И она заставила тебя выглядеть еще слабее, чем ты есть, показав таким.
Мудила.
Зэй не подтверждает слова отца:
– Ты велел мне не использовать дары Гермеса без абсолютной необходимости. Я и не использовал… даже когда мог спасти Исабель.
Я зажимаю рот рукой, сердце мучительно колотится. Зэй мог спасти ее сегодня? А ведь сидел там рядом, как и я, после того как она пострадала, помогая ему, и смотрел, как она умирает. Неудивительно, что он пришел помолиться.
– Не смей возлагать это на меня…
– Ты сказал мне: пусть остальные поборники убьются, разбираясь с Подвигами, где нужна сила мышц. Я слушал. – Небольшая пауза. – Пока мне кажется, что проблема именно в том, что я слушал тебя.
В зале раздается хлопок. Я знаю этот звук. Удар плоти о плоть.
– Ты всегда был неблагодарным щенком, но не смей проявлять ко мне неуважение, мальчишка. Я – победитель Тигля и твой отец.
Голос Зэя по-прежнему ровный и холодный, как пласт льда:
– Отец, которому грозит возвращение в Верхний мир, будто ненужной больше реликвии. Тебе нужно, чтобы я победил, чтобы остаться здесь и жить так, как ты привык.
Еще одна пощечина, быстрая и жестокая, а дальше – удаляющийся топот ног, который говорит о том, что Матиас покинул храм.
До меня доносится тихий вздох.
– Можешь выходить.
Я выбираюсь из-за колонны и вижу Зэя в центре зала. На левой щеке пятном выделяется ярко-красный отпечаток ладони. Несмотря на это, парень сцепил руки за спиной, держит плечи прямо, голову выше и четко смотрит мне в глаза.
– Ты хотела попросить меня о союзе с тобой. – Это не вопрос: он уверен в том, что знает. А еще он не возражает, не указывает на опасность, которой его подвергает жуткая аллергия, не прикрывается отговорками и ничего не просит.
– У тебя аллергия? Ну, Зевс давно проклял меня быть нелюбимой. Лучше учти это заранее.
Он даже не мнется, когда кивает.
Долгую минуту я рассматриваю Зэя.
– Ты явно умен, а разборка с отцом подсказывает, что и хребет у тебя на месте.
Зэй ничего не говорит, слушает и смотрит, не двигаясь.
Проблема в том, что я практически слышу стон Аида, когда буду рассказывать ему про Зэя.
– Если я помогу тебе с Подвигами, где требуются мышцы, ты поможешь мне с умными задачками?
– Лайра Керес! – орет чей-то голос. Пьяный, смазанный голос.
Я вздрагиваю. Видимо, Посейдон все-таки пошел за мной. Или кто-то сказал ему, что я пошла сюда. Стукачи.
– Лайра Керес! – ревет он. – Я иду за тобой!
35
Поцелуй меня на прощание
Мне не приходится велеть Зэю сваливать отсюда. В конце концов, вполне вероятно, что бог океанов может винить и его. Но Зэй прижимает палец к губам и указывает за алтарь.
Выход?
Точно. Он же здесь вырос. Наверняка знает весь Олимп.
Мы на цыпочках выбираемся в ночь через маленькую дверцу в задней стене храма. Вот только, я так понимаю, стресс вызывает аллергическую астму, потому что Зэй немедленно начинает хрипеть и кашлять. Четкими, быстрыми и очень привычными движениями он достает из кармана ингалятор, встряхивает и вдыхает. Дважды.
Я оба раза вздрагиваю от шума. Понятия не имею, насколько хороший слух у богов.
Зэй показывает в одном направлении и потом на меня, прежде чем убежать в другую сторону – вверх по склону горы, в рощу вечнозеленых деревьев, где каждый шаг звучит очень громко. Значит, мне никаких деревьев. Я разворачиваюсь и добираюсь до угла здания, осторожно озираясь.
– Лайра Керес! – ревет Посейдон.
Его голос звучит издалека, так что я пробегаю между храмами Гермеса и Афины к дороге, потом останавливаюсь, прячась в тенях. Я не слышу, чтобы Посейдон тут же побежал в мою сторону, так что добираюсь до дальнего угла храма Афины и осторожно высовываю голову. Солнце наконец село, и я чуть успокаиваю дыхание. Возможно, я смогу добраться огородами до дома Аида по темноте без лишних происшествий.
Неуловимо быстрое движение рук и теней – и я уже схвачена сзади и прижата к высокой широкогрудой фигуре: одна рука обхватывает меня за талию, а вторая прижимает к моему горлу нож. Он еще не порезал меня, но прижат так, что я резко вдыхаю, а сердцебиение и разум становятся неверными от страха. Обе мои руки притиснуты к телу. Я ничего не могу сделать ни с топором, ни с жемчужиной.
– Ты, – говорит Посейдон. – Это ты виновата, что моя поборница мертва.
О преисподние.
Я стою смирно и ничего не говорю. Разум мечется в поисках какого-то выхода. Что угодно сказать или сделать.
«Думай, Лайра».
Должен быть способ как-то его остановить.
– Думаешь, ты сможешь победить? – спрашивает он, жарко дыша мне на половину лица и воняя пивом. – Не сможешь. Думаешь, хоть кто-то будет тебе истинным союзником?
О боги. Он подслушивал?
Посейдон резко усмехается:
– Даже этот жалкий щенок Аридама предаст тебя. Остальные поборники уже планируют использовать тебя, чтобы пройти следующий Подвиг, а потом уничтожить. Он тебя просто заманивает.
Вихрь моих мыслей спотыкается об эти слова.
Посейдон говорит правду? Мной просто играют? Прошлый опыт и проклятье поднимают свои уродливые головы.
«Соберись. Выберись отсюда живой. Потом будешь волноваться насчет Зэя».
Если я только смогу добраться до жемчужины…
– Почему, во имя Тартара, мой брат выбрал тебя? – Его голос становится злее. – Наверное, ему очень не хватало потрахушек со времен смерти Персефоны.
Я ахаю:
– Дело не…
– Надеюсь, тебе с ним понравилось, маленькая смертная. Потому что я сделаю тот раз твоим последним. – Хватка Посейдона становится крепче, нож врезается в кожу глубже. Вспышки боли хватает, чтобы я заскулила. – Даймоны считают, что могут что-то со мной сделать, ну и хрен с ними, – рычит он. – Если я не смогу победить, то Аид, сука, не сможет по-любому.
Мое стремительно стучащее сердце проваливается куда-то к желудку.
Низким прерывистым голосом я уточняю:
– Ты всерьез угрожаешь поборнице бога смерти?
Лезвие совсем чуть-чуть отходит от моей шеи. Вопросы заставляют людей делать так неосознанно, пока они размышляют. Судя по всему, богов тоже.
В этот момент я бью головой назад и встречаюсь затылком с острыми гранями носа и подбородка Посейдона. В ухе раздается его стон, от шока он опускает руки, и я бью его локтем в живот. Он падает – вероятно, потому, что пьян.
– Я насажу тебя на трезубец, – кричит он.
Я бросаюсь влево, поднося ко рту жемчужину.
Вот только когда я поворачиваюсь, оказывается, что я несусь прямо в крепкие объятья Аида. Черты его лица ночью выглядят грубее, но в темноте они кажутся гораздо более привычными. Может, потому, что так мы познакомились.
Я недолго его знаю, но еще никогда не видела настолько разгневанным. Даже когда он орал на меня.
Та злость была большой, громкой и полной досады. Сейчас он такой холодный и закрытый, что меня пробивает дрожь.
– Он тебя не тронул? – Голос его мрачный, как сажа.
Потом его руки проходят по всему моему телу. Без сексуального подтекста, просто осматривает меня, проверяет, все ли в порядке. И все равно в местах касаний расплывается тепло.
Потом Аид обнимает ладонями мое лицо:
– Ты не ранена, Лайра?
Тепло собирается в теле, которое с каждой секундой начинает размякать все больше. Мне нельзя так слабеть рядом с богом смерти, и плевать, насколько кажется, что ему не все равно. Это ужасная идея.
– Я цела.
Аид слегка расслабляется. Всего на секунду его распаленный взгляд встречается с моим, и… вот оно. Снова это чувство. Он стоит передо мной, всего лишь касается моего лица, но его губы все равно что уже на моих и пробуют их на вкус.
Пока его взгляд не падает на мою шею, и это ощущение мгновенно пропадает, когда Аид застывает. Я понимаю, что он видит порез, оставленный ножом Посейдона. Его глаза сужаются, и эта ледяная, сдерживаемая ярость снижает температуру еще на десяток градусов, так что у моих мурашек бегут мурашки.
«О боги. Так вот как выглядит настоящая злость».
– У нее кровь, – говорит он отрывисто.
Он говорит не со мной. Он говорит с Посейдоном, который все еще сидит на земле и немного покачивается. Бог океанов сереет от ужаса.
